Текст книги "Мой отец видел Богов (СИ)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

«Мой отец видел Богов»

– Я умру на четвертый день, – произнес он в трубке.

– Это сказали врачи? – у меня начиналась самая настоящая паника. – Ты же ничем не болел!

– Нет, – отец вздохнул. – Так сказали Боги.

Глава первая,

в которой Герда едет к отцу

Когда у меня спрашивали, кем был мой отец, я без раздумий отвечала:

– Моряком.

Жителем Скандинавии, мастером на все руки, капитаном огромного корабля и потомком знатного рода.

А еще тем, кто видел Богов. Последнее больше походило на выдумку, поэтому с годами я перестала верить в эти детские сказки и никогда не говорила людям данного факта. Мне казалось, что кто-то может не понять эти сказки и сочтет отца глупым стариком. Но его самого подобное не останавливало, поэтому он гордо говорил о том, что Боги были в его жизни с самого рождения. Рассказывал, что их очень много, и что они обитают везде: в огромном лесу и в крохотной коробке. Описывал их внешность в самых ярких красках и верил, что даже уродливые Боги показались бы нам прекрасными.

Все эти Боги не раз спасали и предостерегали его от опасностей и неразумных свершений. Они советовали, как лучше поступить и что сделать. Все их слова оказывались верными, и отец не раз убеждал меня и мать в том, что Боги и правда помогают ему.

Словно герой «Крупной рыбы», я верила, что в этой его истории таится какой-то подвох. В ней была крохотная правда. Но она была похожа на меленькое зернышко, которое упало в огромное море и плавало на поверхности где-то у берегов. Поэтому всю свою жизнь я таскалась за ним, чтобы узнать о том, каких Богов он выдумал себе и почему гордится лишь этим.

Я часами просиживала с ним в пыльном гараже, пачкалась по локоть, когда мы чинили старый «вольво», раздирала колени, когда собирали вишню, отбивала пальцы, когда он учил «держать молоток». Я изучила то, что любил он: архитектуру, музыку, кораблестроение, острую еду и господина Сабатини*. Но это ни на дюйм не приблизило меня к разгадке тайн, которые с детства родители скрывали от меня. Зато все эти поиски крепко привязали меня к отцу. Я не представляла никогда, что будет, когда его не станет. В какой-то момент мне казалось, я узнаю, что на самом деле он бессмертен. Например, превратится в большого Бога неба и будет наблюдать за мной. По крайней мере, это объяснило бы многое.

Но в этой жизни все оказывается так, как мы меньше всего себе представляем.

–Что за бред? – я была готова расплакаться. Стало ужасно страшно. Я почувствовала, как ненависть и злоба просочились в слезы, и все это теперь течет из моих глаз. – Не смешно, пап! Не смешно, слышишь? Как ты можешь так поступать?

Кай и маленький Йон сидели в комнате, наблюдая за моей паникой. Я понимала, что после свадьбы не появлялась в родительском доме целый год, и, скорее всего, отец в силу своего характера, решил так вытащить меня к себе.

– Это не бред. Вчера я гулял у моря и увидел Богов. Их было трое. И они грустили.

– Хватит, хватит, хватит, – затараторила я, пытаясь остановить его сказки. – С тобой все в порядке? Мама вызывала врача?

– Я чувствую себя просто прекрасно, правда. Это меня и удивило. Я сказал им, что мне еще очень рано умирать, потому что я не увидел дочь, ее мужа и внука. Сказал, что не был даже на ее свадьбе. И поэтому они дали мне три дня на все это.

Я не знала, что ему ответить. Просто стояла, прижавшись к стене и думала, что на самом деле старость похожа на детство. Пожилые люди творят очень глупые и нелогичные вещи.

И тут я на секунду представила, что моему отцу и правда осталось жить три дня.

Что я успею за них совершить, если не успела сделать так много за всю жизнь?

– Я понимаю, – продолжил он, – что у тебя много работы. Понимаю, что весь год ты старалась ради достижения какой-то цели. Правда, мать мне про эту цель ничего не сказала, – он прочистил горло, помолчал пару секунд, вздохнул и добавил: – Если у тебя снова будет работа, то я все пойму. Но если у тебя есть свободные три дня, то приезжай, я буду рад увидеть тебя и твою семью.

– Пап, я, – в голове ничего не осталось. У меня лишь немного тряслись руки. Я хотела сказать ему, что планировала приехать в следующем месяце, но отчего-то промолчала.

– Береги себя, Герда, я тебя очень люблю, – сказал он, нарушив тишину. Я открыла рот, чтобы осыпать нежными словами, но вдруг поняла, что простого «я приеду» было бы вполне достаточно.

Он положил трубку раньше, прежде чем до меня это дошло. Я посмотрела на мужа и на маленького Йона. Оба сидели в одинаковой позе, сложив руки на коленях, ожидая от меня новостей.

– Отец сказал, что умирает, – я швырнула телефон на стол. Схватилась за голову и попыталась прийти в себя.

– Что? – Кай тут же вскочил с места, подбегая ко мне. – Врач приехал?

– Да какой врач? – Я отмахнулась от его рук. – Он наплел, что ему это сказали Боги!

– Боги? – Кай замер, голубые глаза округлились от удивления. – Какие Боги?..

– Помнишь, я говорила, что мой отец любит сочинять про то, что видит Богов в каждом уголке планеты? Так вот, он вчера гулял у моря и они ему причудились. Сказали, что он умрет, но отец попросил отсрочку.

– И сколько ему дали? – Кай, кажется, поверил во все это. В его глазах читался неподдельный страх.

– Три дня, но...

Я не успела ничего договорить. Он быстро скомандовал сыну:

– Йон, собирайся, мы едем к родителям Герды.

Мой муж был немногословен. Он любил говорить только по делу или слушать то, что говорят другие. Сам он очень редко выражался на эмоциях. Вся его жизнь была основана на поступках, моя – на словах. Даже когда мне казалось, что я привыкла к нему, он все равно умудрялся ввести меня в ступор.

Я поспешила за ними, чтобы остановить обоих. Когда я поднялась наверх, то увидела, как Кай достает из шкафа наши чемоданы.

– Ради всего святого, – крикнула я, – остановись и не думай даже делать это!

– Я думаю, что там будет холодно. Март же, в конце концов. Положить твой черный свитер или достаточно толстовки?

Он не думал меня слушать. Маленький Йон полностью поддержал его идею. Он расстегнул два чемодана и кинул их посередине комнаты, чтобы отец смог сложить в них вещи.

– Мы никуда не едем! – скомандовала я. Оба замерли. – Мы договорились с вами, что поедем в середине апреля. Отец прекрасно себя чувствует, не болеет даже элементарной простудой.

– Ты серьезно? – Кай отошел от шкафа, приподняв светлую бровь. Две пары голубых глаз осуждающе посмотрели на меня. – Даже если он не болен, ты должна побыть с ним эти три дня. Я уверен, что в детстве он с матерью бросал все ради тебя.

Мы молча смотрели друг на друга. Его слова прошлись по нитям моих воспоминаний, аккуратно подергав за них. Я поежилась, вспоминая все, чем родители пожертвовали ради моего счастья.

– Я не хочу вызвать в тебе чувство долга, а лишь хочу, чтобы ты поняла, почему необходимо поехать туда, – он подошел ко мне. Я присела на нашу кровать. Он медленно опустился на корточки, беря длинными пальцами мои руки и поднося их к губам. – Мои родители не делали то, что для тебя делают твои. Но даже тогда я бы сорвался, позвони мне сейчас отец с подобными новостями, – он посмотрел мне прямо в душу. От его холодных глаз, в которых была заточена боль и обида прошлого, мне стало совсем стыдно за свое поведение и за свои мысли. – Может, в твои годы я был таким же, но сейчас понимаю, что все мы живем одним мгновеньем. И никогда не знаешь, когда это мгновенье закончится, и что случится с любимым человеком.

– Ты знаешь, почему я не могу поехать сейчас. Если сорвусь, то потеряю это дело. А если потеряю его, то никогда не заработаю за такой короткий срок столько денег, чтобы купить то, что хотела.

Я быстро подсчитывала в голове то, какие заказы я могла бы еще взять на себя за эти три потерянных дня.

– Тебе важны эти деньги? – он отпустил мои руки, положил свои мне на колени, тихо произнеся это. Кай видел меня слишком хорошо, поэтому все его манипуляции пробирали меня до самых костей.

– Ты сам знаешь, что дело совсем не в деньгах, – я отвела взгляд. Внутри все закололо. Кажется, это было сердце. Оно намекало мне на то, что сейчас мне нужно действительно послушать окружающих. – На эти деньги я куплю подарок родителям. Я хочу… хочу, чтобы они были счастливы.

Кай тихо засмеялся. Йон подсел к нам, тоже ухватившись маленькой ладошкой за мою коленку.

– Твои родители и так знают, что ты большая молодец, поэтому подарком для них станет приезд. Вещи остаются вещами. И к этим самым вещам твои родители привязанности не испытывают, – он ткнул пальцем мне в лоб, – а вот к этому человеку они привязанность имеют.

– Я тоже хочу поехать, – вмешался Йон. Он шмыгнул носом, посмотрев на отца, ожидая от него одобряющей реакции.

– Поедешь, – Кай взлохматил его кучерявые волосы. Йон зафыркал, пытаясь оттолкнуть отца. Я улыбнулась, смотря на них. На то, как они очень похожи и единственное, что их отличало друг от друга – цвет глаз и форма носа. В остальном же Йон был маленькой копией Кая.

– Давай собираться, – скомандовал мальчик, подбегая к чемоданам и таща их к кровати.

– Послушай, – пробормотала я. Кай хотел было встать и вернуться к первоначальному занятию, но я схватила его за рукав, потянув на себя.

– Что такое?

– Я думаю, что мы с Йоном можем съездить вместе.

Он встал, распрямился. Я посмотрела на его высокую стройную фигуру. Он сжал губы и свел брови:

– То есть, я не еду?

– У тебя через неделю срок сдачи, а ты еще многое не доделал. Плюс ко всему летом у тебя запланирован показ, нужно закончить с эскизами.

Он очень глубоко вдохнул, а потом выдохнул:

– Не хочешь знакомить меня с отцом?

– Дело не в этом, – я подошла к шкафу и стала искать свой черный свитер. – Просто я не потеряю ничего, кроме денег, если уеду. А если ты уедешь, то вся работа встанет.

– Я что, не могу поработать у твоих родителей, взяв с собой ноутбук и бумагу? – он начинал переживать. Его рука легла на дверку шкафа и закрыла ее. – Объясни.

– У нас там связи почти нет. Мы отключили интернет, когда я уехала в город. Хотя он и до этого там не тянул. У нас дозвониться-то не с первого раза получится, не то, чтобы…

Я повернулась и встретилась со строгим выражением лица. Он наклонился. Этот «жест» означал только одно – он ждал оправданий.

И они последовали:

– Я не хочу, чтобы из-за моих проблем твоя карьера затормозила свое развитие.

– Это не твоя проблема, – он убрал руку, снова вздыхая. – Это и моя проблема тоже. Теперь ты – часть моей семьи, поэтому у нас проблемы делятся напополам, не понимаешь?

Я стояла на своем.

– Хорошо, – он отодвинул меня от шкафа, открыл его сам. – Давай соберем твои вещи, потом вещи Йона.

Я не знала, обижался ли он в такие моменты или испытывал душевную боль от моих резких слов. Но он был старше, мудрее и сдержаннее. Никогда не говорил громко. Только заливисто смеялся над моими шутками. Улыбался, когда слушал меня или Йона. Но бывали такие случаи, как этот, когда внутри него все превращалось в шторм. Шторм, который бушевал на дне плотно закрытой банки. И никто, кроме него, не знал о том, что творится внутри. Сейчас он молча доставал вещи из шкафа, передавал их мне и Йону, чтобы мы складывали их в чемодан. Он вел себя по-хозяйски. В такие моменты, как в этот, он обязательно вспоминал о чем-то из прошлого. И обязательно боялся. Но молчал, чтобы не доставлять никому хлопот.

«И о каких общих проблемах ты говоришь, когда свои пытаешься утопить внутри?» – хотелось бы спросить мне. Но я не спрашивала, потому что это вернуло бы нас к разговору, который каждый бы хотел избежать. Вернее, сделать вид, что все нормально и попытаться жить дальше.

Забыть первую неудавшуюся любовь. Объяснить сыну отсутствие родной матери. Смириться с плохими отношениями с родителями. Попытаться заниматься работой, творчеством и развиваться, словно прошлое – это сгнившее дерево, которое давно срубили, и на его месте выросло новое.

Нужно было собирать вещи.

В нашей квартире на двух этажах горел свет. Отец позвонил ночью, поднял всех на ноги и ввел в ступор. За окном было темно и холодно. Март близился к концу, весна не торопилась наступать. Небо потихоньку приобретало светлый синий цвет, скрывая звезды. На часах было, кажется, три или четыре ночи. Маленький Йон, весь на эмоциях перед предстоящей огромной поездкой, не мог успокоиться и уснуть.

Я сделала нам с Каем кофе. Мы сели у окна в нашей спальне. Йон еще долго расспрашивал про море и про моих родителей. Говорил, что им нужно будет что-то подарить и совершенно не придумал, чем можно было бы их удивить. В итоге он уснул на нашей кровати, разбросав по ней бумагу и карандаши. После этого мы погрузились в тишину и слушали лишь дыхание друг друга.

Раздвинув шторы, мы сели у большого окна, прямо на пол. К тому времени кофе уже закончился, поэтому мы молча наблюдали за тем, как приходит утро.

– Когда я училась в школе, – прервала тишину я, – мне нравилось рано просыпаться на летних каникулах. Часов, кажется, в пять или раньше.

– Почему? – Кай пододвинулся ближе, наши плечи соприкоснулись. Я почувствовала облегчение. Мне показалось, что он все же не зол на меня за мое решение.

– Потому что я всегда видела, как заходит солнце. Но редко когда удавалось увидеть то, как оно восходит. Я просыпалась рано утром, подбегала к окну и подолгу смотрела в него. И знаешь, каждый раз солнце вставало совершенно по-разному. Иногда оно расчерчивало розовые полосы, иногда оранжевые. А иногда и вовсе просто светлело, и через серые тучи не было видно ничего. Но было то, что в рассвете оставалось неизменным.

– И что же?

– Рассвет всегда наступал. Не было такого, чтобы я проснулась в пять утра, а небо все еще было звездным.

В моем сердце было много воспоминаний, связанных с детством. Все они были довольно незначительными для меня, когда я была подростком. Но, повзрослев, я вдруг поняла, как все они мне дороги.

Так случалось почти что с каждым. И сколько бы раз не твердили людям, что они должны дорожить мелочами, чтобы потом не сожалеть, они все равно будут наступать на одни и те же грабли. Нельзя научиться дорожить, грустить и понимать всю важность семейных отношений до тех самых пор, пока не познаешь горький вкус сожаления.

Кай прижал меня к себе. Мы обнялись, смотря на то, как солнце пробилось через тяжелые темные тучи. Как оно сожгло их, и так розовый рассвет наполнил своим светом нашу бело-синюю спальню.

– Отец сказал, что часто видел Бога в облаках, – прошептала я. – Показывал в небо и говорил, что Бог в небе сегодня молод и очень красив. Что у него длинные розовые волосы и золотая одежда. Что он держит в руках большой жезл, который светится. И этим самым жезлом он разгоняет тучи. А потом он сливается в танце с высокой девушкой с голубыми волосами. И так Боги рождают день.

– Звучит красиво, – он слабо улыбнулся, пожав плечами. Мы всмотрелись в небо. Но так и не увидели Бога, о котором говорил отец.

Утро в моем родном городке наступало иначе, чем в городе. Мать по телефону сообщила, что у них пасмурно и довольно прохладно. Море по ее словам было спокойным, ветра почти не было слышно, но холод стоял знатный. Отец постоянно ходил в шапке, даже дома. Отчего-то он стал замерзать сильнее обычного.

– Почему ты не хочешь поехать на машине? – я уже обувалась, когда он просил у меня это. Йон ждал на улице, пребывая в сонном состоянии. Его желание куда-то ехать немного уменьшилось.

Ребенок, ничего не скажешь.

– Потому что на поезде будет быстрее, а на твоей машине я могу заблудиться, ибо дорогу помню очень плохо.

– Навигатор, – он сложил руки. – И машина не «моя», а «наша».

Я поправила волосы и надела рюкзак:

– Нет, на поезде будет проще. Тем более, Йон никогда не ездил до этого на поездах.

Я улыбнулась и обняла его. Он обнял в ответ не сразу, ибо не ожидал от меня подобного порыва. А потом наклонился, прижимаясь губами к макушке и шумно вдыхая воздух. Я приподнялась на цыпочках, чтобы дотянуться до его лица. Он обхватил мое лицо обеими руками, смотря в глаза очень взволнованно. Я улыбнулась, намекая, что нет причин для тревоги. Он попытался тоже улыбнуться, чтобы в очередной раз скрыть следы волнующих его вещей. Кожица в уголках глаз сжалась. Я, кажется, только сейчас увидела его морщинки, которые говорили о том, что ему давно не двадцать. Он прижался очень горячо и жадно к моим губам, разомкнул их и углубил поцелуй. Я запустила руку в его пепельные кудри и сжала их на затылке. Он нехотя оторвался, чмокнув еще раз на прощанье. Несмотря на то, что мы знали друг друга уже полгода, я все еще испытывала смущение от подобных вещей. Он часто ворчал, когда я уходила на работу, не попрощавшись должным образом. «Дай хоть поцелую», – говорил он в такие моменты, ставя меня в неловкое положение.

Мне было двадцать два, ему – тридцать. Для меня это были первые серьезные отношения, для него – нет.

Все просто.

Когда я вышла на улицу, маленький Йон подсочил со скамьи и понесся ко мне. Он сжал мою руку в своей ладошке и так мы пошли по дорогам просыпающегося города. Я вдохнула свежий запах утра. В нем было немного холода, весеннего воздуха, городской пыли и тысячи новых запахов со всех концов улицы.

Я смотрела по сторонам, ловила лица сонных прохожих, которые почему-то заворачивались в зимние куртки и прятались за толстыми шарфами. Мы с Йоном были одеты действительно по-весеннему. Раньше мы с отцом никогда не замерзали в такую погоду. Он говорил, что служба на севере закалила его, а мне подобная морозостойкость просто передалась по наследству.

В родном месте всегда было холоднее, чем в городе, в котором я теперь жила. Здесь чаще светило солнце, температура была выше. Я сказала Йону, что он не скоро увидит солнце, ибо ему на целых три дня придется окунуться в мир холодных цветов моря и пасмурного неба.

Мы сели в автобус, и когда тот тронулся, то Йон прилип к окну, медленно водя по нему рукой, словно прощаясь.

– Твой папа умрет? – внезапно спросил мальчик. Я распутывала наушники, чтобы вставить их в плеер. Его вопрос затормозил меня.

– Нет, с чего ты взял?

Я протянула ему наушник. Мальчик повернулся и грустно посмотрел на меня светлыми голубыми глазами. Потом опустил голову и прошептал:

– Он сказал, что его заберут Боги, разве нет?

– Боги его не заберут. Мой папа будет жить долго и счастливо.

– Правда? – он поднял голову, недоверчиво посмотрев на меня. Я все еще держала наушник.

– Правда, – повторила я.

– Ты говоришь одно, а твой отец – другое, – он отвернулся, беря наушник. – Так не бывает. Значит, кто-то из вас определенно врет.

– Я не вру.

– Тогда врет твой отец? – он уселся в кресле поудобнее, сложив руки на груди, весь насупился, свел светлые брови и пробубнил: – Родители не могут врать своим детям. Мой папа никогда не врет.

Я не сразу нашла, что ответить ему. Не знала, что сказать ему в подобной ситуации, потому что любое мое умозаключение могло бы разрушить его маленький мирок, который долгие годы бережно создавал Кай. В глазах маленького Йона отец был большим не только ростом, но и духом. Он, кажется, сам был большим Богом для него.

– Мой отец тоже не врет, – я наклонилась к нему, шепча на ухо, – просто преувеличивает. Выдумал эту сказку, чтобы поскорее увидеть тебя.

Йон быстро повернул ко мне голову, переваривая сказанные слова.

– Поэтому, пока мы едем на поезде, попробуй насладиться поездкой и подумай о том, что хочешь спросить у дедушки.

– А я его могу называть дедушкой? Или мне обращаться к нему по имени? Хотя, я его даже не знаю, – Йон отобрал у меня плеер, чтобы выбрать песню, которую мы будем слушать.

– Его зовут Арне.

Имя деда стало для Йона открытием. Он выбрал какую-то приятную мелодию, под стать сегодняшнему настроению, улыбнулся и уставился в окно. Лучи утреннего солнца упали на его светлое овальное лицо, осветили мелкие веснушки, курносый нос, отразились в больших светлых глазах и заиграли на коротких пепельных ресницах. Я погладила его по растрепанным на ветру кудряшкам, тоже улыбнулась и посмотрела на наше с ним блеклое отражение в окне. Мы были совершенно не похоже внешне, но имели кучу схожестей внутри.

Поезд мчался быстро, пролетал мимо крохотных домов, высоких деревьев и пустых полей. Чем дальше мы ехали, тем больше солнце уходило в город. Темные облака медленно заволакивали небо.

– Арне, – прошептал он, не убирая улыбки с лица. – Дедушка Арне.

Отец говорил, что когда он родился, то никто и не сомневался в том, что его надо назвать именно так. Его родители посчитали, что их младший сын должен быть похожим на орла и прожить величественную жизнь. Двое других его братьев не получили удивительных имен, поэтому, по словам отца, они всю жизнь проработали скучными банкирами. А ему удалось увидеть холодный север и яркие полосы в небесах, называемые сиянием. Мой отец был моряком и совсем не гордился этим. Арне выглядел величественно на старой фотографии в своей форме капитана. Он и правда был похож на величественную птицу, которой место только в высоких горах.

Но время оказалось беспощадно даже к такому, как он. Со временем его лицо менялось, спина гнулась, кости слабели, а память изредка давала сбои. Он мог выйти из дома, пойти в магазин, а потом вернуться через час и спросить мать, зачем он вообще выходил.

Мне казалось, что это все было большим бредом. Казалось, что он специально давил на жалость и из-за вредности хватался за сердце, когда я пыталась делать что-то по-своему.

В последний мой визит мы праздновали с родителями новый год. Отец мало говорил, улыбался и слушал мои истории о новой работе и о странном парне по имени Кай, который мне казался на тот момент очень загадочным. Тогда я не думала, что через какой-то жалкий год мой шустрый старик, который в свои шестьдесят ходил быстрее меня, сообщит, что ему осталось жить три дня.

И вот, когда мы приехали в мой родной город глубокой ночью, на станции нас встретил отец. В его руках была палка, на конце которой болталась веревка с самодельным фонарем.

– Очень темно идти до дома, поэтому я ношу его с собой, когда гуляю, – сказал он. Я рассмотрела его морщинистое, обветренное лицо, серую шапку и огромную зеленую болоньевую куртку, которая была ему явно велика. На нем были черные ботинки со стертыми носами и такого же цвета широкие штаны. – Ого, кто это с тобой?

Я не успела ответить. Отец впихнул мне в руки палку с фонарем, схватил Йона и поднял его, прижимая к себе. Мальчишка вскрикнул от неожиданности, а потом рассмеялся.

– Здравствуйте, дедушка Арне!

Отец засмеялся в ответ:

– Все стали звать меня дедушкой, а ведь я еще так молод!

Йон не понял его шутки, поэтому уперся руками ему в плечи и строго посмотрел:

– А как же мне вас называть?

– Да я шучу! – оправдался отец. – Можешь обращаться ко мне не так официально, ведь ты тот самый замечательный маленький Йон?

И мальчик кивнул. Так старик и ребенок нашли общий язык. Отец поставил его на землю и протянул большую морщинистую руку. В другую он взял мой чемодан и велел идти впереди, чтобы освещать им путь.

– Как добрались, Йон? Понравилась поездка? Устал? – отец засыпал его вопросами. Мы шли от станции через посадки, которые отец назвал «лесом». Там, за этими деревьями, на возвышенности находилось небольшое поселение. Наш дом был дальше всех домов, потому что располагался почти, что рядом с берегом моря.

– Вот мы и пришли, Йон, это наш дом, – отец провел рукой в воздухе, показывая маленькому Йону открывшийся простор из темного неба, света маяка, крохотных домиков и звука плещущихся волн. Вдали лаяла собака. Это была Черешня, я сразу узнала ее голос. – Сейчас почти ничего не видно, но вот утром все будет по-другому.

Море волновалось. Чем больше мы приближались, тем сильнее волны ударялись о берег. Меня охватил холодный ветер. Пахло очень свежо и как-то одинаково. Запах был не таким, как в городе. Пахло морем, песком, сыростью, свободой и… родным местом.

Я вернулась домой.

Огромная псина прыгнула на меня, сваливая с ног. Йон испугался, прижавшись к деду. Я лишь рассмеялась, растворяясь в атмосфере детства и воспоминаний.

– Какая красивая мантия у этого Бога, – вдруг сказал отец, – я не верю, Герда, что ты этого тоже не видишь.

Отец открыл дверь, пропуская нас в дом. Черешня, воспользовшись моментом, проскочила мимо нас, забегая внутрь с мокрыми и грязными лапами. Она громко залаяла, встала посередине комнаты, стряхнула с себя влагу и, кинув любопытный взгляд на отца, побежала в гостиную.

– Дева Мария, помоги! Проклятая псина, как ты очутилась здесь? – это закричала с кухни мать. – АРНЕ!

Глава вторая,

в которой Маленький Йон знакомится с морем

– Арне, собака забежала в дом! Я же говорила тебе сразу закрывать за собой дверь, когда заходишь!

Матушка не успокаивалась. На кухне что-то загремело. Собака, громко топая лапами по деревянному полу, выбежала из гостиной и остановилась у кухни. Черешня медленно заглянула в приоткрытую дверь, вытягивая морду.

– Стой, где стоишь! – после этих слов на кухне упало что-то металлическое. Собака прижала уши к голове и помчалась к лестнице, чтобы спрятаться наверху.

Маленький Йон громко рассмеялся.

– Почему «Черешня»? – поинтересовался он, снимая ботинки.

– Потому что когда она была молодой, то ее темная шерсть на свету блестела каким-то синеватым цветом.

– И все? – удивился Йон, снимая ветровку и протягивая ее мне. Я продолжала стоять у входа с самодельным фонарем, осматривая дом, в котором за год ничего не поменялось. Сзади отец зашуршал тканью куртки. Он медленно пытался развязать шнурки, но те почему-то выскользали из его трясущихся рук.

– Папа! – я наклонилась к нему, помогая со шнурками, а он лишь положил старые, морщинистые руки с выстуапающими венками поверх моих и улыбнулся.

– Не утруждайся, я сам.

Наши глаза встретились. При ярком комнатном свете я хорошо смогла рассмотреть его лицо. Я очень пожалела, что не запомнила его с последнего момента нашей встречи, потому что не могла точно сказать, прибавлиось ли у него морщинок или нет.

Его пальцы всегда были горячими, но сейчас они источали холод и немного тряслись. Кожа на них стала сухой и неприятной на ощупь. Что-то в нем переменилось. Я не могла предположить, что за год он станет совершенно другим человеком.

Мы, живя с кем-то под одной крышей, не замечаем, как этот кто-то старает или взрослеет. Понятно, что человек, которого мы постоянно видим, меняется. Но эти самые перемены настолько малы, что не видны нашим глазам каждый день. Но стоит пройти не дню, а году с момента последней встречи – и вот перед вами совсем другой человек.

Неизменным остается только одно.

Глаза.

Глаза Арне были такими, как всегда. Простыми, немного наивными, частично грустными и в большей степени добрыми.

– Чего вы тут стоите? – заругалась мать, уходя на кухню. – Идите наверх и ловите ее.

– Бабушка такая строгая? – спросил Йон.

– Лучше не называть ее бабушкой, – в один голос сказали мы с отцом.

Маленький Йон, разумеется, ничего не понял, но в силу того, что был очень воспитан, просто согласился с этим фактом.

– Тетушка Хельга, – пояснил отец.

Я с радостью объяснила бы Йону причину подобного отторжения матери, но мне было страшно задеть его детское сердце суровыми глупостями взрослых.

– Йон, пойдем, поймаем Черешню? – отец взял ситуацию в свои руки. Мальчик кивнул, послушно следуя за дедом наверх. Я услышала, как собака забегала по второму этажу и, кажется, принялась сваливать там все подряд.

– Герда, выведите вы ее! Скажи отцу, чтобы больше ее не отвязывал!

Матушка продолжала греметь на кухне и громко ругаться на ее любимом немецком. Я медленно приоткрыла дверь на кухне и заглянула внутрь. Моя милая мать ставила на стол сваленную посуду и, кажется, говорила, что день не задался.

– Как так можно? – она распрямилась, вытирая рукой пот со лба. – Вот скажи.

– Что именно? – я посмотрела на нее, а она на меня. Потом мы обе улыбнулись, и я ринулась ее обнимать. Я прижала ее к себе, вдыхая родной запах выпечки, каких-то специй, недорогих, но сладких духов, лака для волос и стирального порошка.

Она обняла в ответ и ничего больше не говорила. Я чувствовала, как бьется ее сердце. В этот момент я ощущала с ней очень прочную связь, которую не чувствовала раньше, когда была младше и жила здесь.

– Как ты изменилась, – она заплакала. Но не разжала свои объятья, чтобы не показать мне свое «поражение». – Как ты сильно похудела.

Я оторвала ее от себя, чтобы посмотреть в ее лицо и попытаться узнать, насколько сильно оно изменилось. Но мать ловко вытерла лицо рукавом, подошла к плите и, как ни в чем не бывало, чуть дрожащим голосом продолжила:

– А где он?

– У него работа, – пояснила я, садясь за стол.

Наша кухня, отделанная деревом, была большой. Здесь было очень много коричневого и оранжевого оттенков. Летом обязательно добавлялся зеленый и красный. Это были цветы, которые ставились на центральный стол. Я провела рукой по атласной голубой скатерти с крупными желтыми цветами, вспоминая, что ее мать доставала исключительно по праздникам.

– Мальчик подрос, – она продолжила готовить. Я села за стол, рассматривая крохотное пятно от сока на скатерти. Странно, что за столько лет оно так и не отстиралось.

– Его зовут Йон, мам.

– Я помню, – она демонстративно громко закрыла крышку кастрюли. Это говорило еще раз о том, что она была как бы ни против моего брака, но и не в восторге от него. – Сколько ему сейчас?

– Скоро будет восемь.

– Да-а-а, – протянула она, садясь напротив меня, – выйти за мужчину старше себя и принять его ребенка от первого брака – настоящий героизм.

Потом посмотрела в окно, прикрытое тонким тюлем. На улице было так темно, что вся кухня и мы сами отражались в стекле. В этом слабом отражении я сравнила нас с матерью и поняла, что мы очень слабо похожи внешне и внутреннее. Прямо сейчас она жила старыми представлениями о мире.

– Все в прошлом, всем нам свойственно ошибаться, – я стянула со стола салфетки и принялась по старой детской привычке сворачивать их трубочкой.

– Это тебе кажется, что все в прошлом. А что будет, когда Йон вырастет? Думаешь, мать не вспомнит о сыне?

– Сейчас-то не сильно вспоминает, – я пожала плечами, не отрываясь от занятия. Нужно было свернуть салфетку трубочкой, держа ее за самый уголок. Потом уголок на другом конце немного смочить водой и легонько прижать к центру трубочки.

– Откуда ты знаешь, Герда, что будет завтра? – мать напряглась, положила руки на стол, наклонилась чуть вперед, говоря тише.

– Ничего нельзя предугадать на сто лет вперед, поэтому надо действовать по ситуации, – передо мной лежали уже две салфетные трубочки.

– А если она настроит мальчика против тебя? Ты ведь ему никто. И как он вообще с тобой общается? Разве может сыну заменить мать какая-то неизвестная девчонка? И что будет, когда у тебя появится свой ребенок? Как Йон примет его?