Текст книги "Песни былого"

Автор книги: Автор Неизвестен

ПЕСНИ СКОРБИ, ПЕСНИ БОРЬБЫ

ЗВАЛИ МЕНЯ «ЗЯМОЧКА»

 
«Дорогой мой Зямочка»,  —
Говорила мать,
Мама моя, мамочка,
Где тебя искать?
 
 
Говорил мне «деточка»
Мой отец родной,
А теперь я веточка,
Увядшая весной.
 
 
Как меня любила
Старшая сестра,
Где ты, Эстер милая?
Увезли вчера.
 
 
Брат на той неделе,
Шлемеле, шалил.
Играл, где не велено, —
Стражник застрелил.
 
 
Дымны печи в лагере,
В саже все окрест.
И играет шлягеры
На плацу оркестр.
 
 
Что ж это, что ж это,
Откуда эта мгла?
Посмотри, о боже мой,
На свои дела!
 

ПОСЛЕДНЯЯ СТАНЦИЯ

 
Гремят составы, заглушая стоны,
Они идут на запад и восток,
И каждый божий день приходят эшелоны
В наш маленький несчастный городок.
 
 
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются спутники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
 
 
Локомотив пыхтит, состав трясется,
А там хрипят и проклинают свет,
Ребенок мать зовет, а мать не отзовется,
Ей хорошо, ее на свете нет.
 
 
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются путники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
 
 
Плетется паровоз, хрипит устало,
Он никогда не вез так много бед.
С тех пор как мир стоит, такого не бывало
За много сот, за много тысяч лет.
 
 
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются путники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
 
 
Пусть камешки положат на могилы.
Чтоб их живые сосчитать могли б,
Чтоб этих камешков не меньше было,
Чем нас, кто здесь и кто не здесь погиб.
 
 
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются путники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
 
 
Пусть тот из нас, из смертников, который
Отсюда все же вырвется живым,
Придет глядеть на каменные горы
И горы те показывать другим.
 
 
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются путники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
 
 
Когда уже закончатся все битвы,
В которых нам с тобой не уцелеть,
Нам всем заупокойные молитвы
Еще лет двести ветер будет петь.
 
 
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются путники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
 

РОДНАЯ РЕЧКА

 
Бялка – речка белая в Осове,
Там, как здесь, журча течет она,
Бялка белая красна от крови,
И вода, как в море, солона.
 
 
Там, в Осове, на краю местечка,
Мать моя, старуха, до зари
Ждет меня, но ты, родная речка,
Злую правду ей не говори!
 
 
Промолчи о том, как мне живется.
Что я на снегу стою босым.
Ты солги, что сын ее вернется,
Что придет он цел и невредим.
 

ГОРОД МОЙ, Я ПЛАЧУ О ТЕБЕ

 
Мой родной, мой бедный городок,
Ты далек отсюда, ой далек!
Город детства, ты – моя отрада!
Мне б вернуться, что еще мне надо?
Город мой, я плачу о тебе!
 
 
Я отца и матери лишился,
Я навек с любимой разлучился,
Город мой, мне от всего лишь малость  —
Только фотография осталась,
Город мой, я плачу о тебе!
 
 
Затемно спускают нас в «Янину»,
В шахте той до ночи гнем мы спину.
Чтоб потом опять в кромешном мраке
На холодных нарах спать в бараке,
Город мой, я плачу о тебе!
 
 
Труд мой тяжек, надзиратель злится,
Мука долго ли моя продлится?
У меня теперь одно моленье —
Жду погибели, как избавленья,
Город мой, я плачу о тебе!
 

ЗОЛОТОЕ ВРЕМЯ

 
Не надо, но надо, не надо унывать,
В гетто к нам комиссия прибыла опять.
Еврейская полиция сгоняет нас спеша,
Пока проверка длится – тихо, ша!
 
 
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть,
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
 
 
В гетто мы работаем и ночью, и днем,
Вяжем мы, и штопаем, и кроим, и шьем.
Работу готовую примут и сочтут,
В Ойшвиц нам путевочку за нее дадут.
 
 
Может, скоро с нами  случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть,
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
 
 
А во вторник нынешний, едва рассвело,
Гляжу – плетутся люди, тащат барахло,
«Что все это значит?» – спросил я у людей,
Говорят мне, плача: «Прячься поскорей!»
 
 
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть.
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
 
 
А сегодня, в пятницу, в двери к нам стучат,
Людей выгоняют, всех, кто есть, подряд,
По буханке хлеба дает нам юденрат,
Из мест, куда нас гонят, нет пути назад.
 
 
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть.
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
 
 
Улица вокзальная, здесь пути конец.
Нас толпой на площади сбили, как овец,
Погнали в вагоны, словно скот в загоны,
Вот и замелькали столбы да перроны.
 
 
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть.
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
 
 
Фюрер Адольф Гитлер уверял людей:
«Не будет смеяться ни один еврей!»
Но что нам остается – лишь не унывать.
Нынче тот смеется, кому завтра умирать.
 
 
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть.
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
 

СПАТЬ ПОРА

 
– Сынок мой, шалунишка,
Пора, усни, сынок.
Тебе свое пальтишко
Я подоткну под бок!
 
 
– Ах, мама, здесь, в подвале.
Мне холодно лежать.
Я здесь усну едва ли,
Я буду папу ждать!
 
 
– Мой сын, моя отрада.
Уже все дети спят,
А папу ждать не надо:
Он не придет назад.
 
 
Все, что ты днем увидел,
Забудь, ты должен спать.
Не то начальник Фридель[2]2
  Фриц Фридель – представитель Берлина по делам евреев в Белостокском гетто. После войны приговорен к смертной казни.


[Закрыть]
Придет, чтоб нас забрать.
 
 
Ворвется к нам охрана
И скажет: «Есть приказ!
В Освенцим утром рано
Отправить вас!»
 

* * *

 
Было все, была свобода,
А давно ль? Тому три года,
И семья была, и дом,
Были живы мать с отцом,
Было все на белом свете:
Добрый муж, живые дети.
Я была сама собою,
Я ходила без конвоя,
Я белила, я месила,
Где моя былая сила?
Где все те, кого любила?
Нету ничего, что было!
Мне б от прошлого хоть малость,
Да ни крохи не осталось.
Все застлало черной тучей
За проволокой колючей.
Что прошу – сама не знаю
Чем дышу – не понимаю.
Лишь луна одна сияет,
И она не понимает
Ничего.
 

ВАШИ ГЛАЗА

 
О наши братья, сестры наши бедные,
Опередили вы немного нас,
Стоим мы, видим лица ваши бледные
И боль еще живую ваших глаз.
 
 
Уже заледенели ваши лица,
Но полон скорби ваш застывший взгляд,
И хоть слезам из глаз уже не литься,
Последней болью все ж они горят.
 
 
И до того, как в общую могилу
Вас, отошедших за ночь, сволокут,
Мы будем видеть взгляд, где боль застыла,
Как будто бы глаза еще живут.
 

НА СЕДЬМОЙ ПЛОЩАДКЕ[3]3
  Седьмая площадка – место за городом Белая Церковь, где 6 сентября 1941 года были зверски убиты многие евреи.


[Закрыть]

 
Ой, что вам сказать и словами какими,
Когда и детей зарывали живыми!
Стреляли в людей на площадке седьмой,
Всех в яму бросали – живой, неживой.
 
 
Мучителям нашим, наверно, казалось:
Евреев в живых никого не осталось.
Но крик из могил доносился подчас:
«Живые, врагам отомстите за нас!»
 
 
Того, кто свершает деяние злое,
Возмездье найдет не сейчас, так потом,
И пусть мы до этого не доживем,
Нам силу дает утешенье такое.
 

УЖЕ ЗА ПОЛНОЧЬ…

 
Уже за полночь, первый час,
Утихли крики, свет погас,
Сливненский лагерь на запоре,
Там до зари уснуло горе.
Там люди снят тяжелым сном.
Намаявшись сегодня днем.
 
 
Они в холодных волнах Буга
Шли, наползая друг на дуга,
И груз тащили непосильный,
И пот стекал, их пот обильный,
И кнут взлетал над головой,
И «Шевелись!» – кричал конвой.
 
 
Порт Николаев вдалеке
Стоит на этой же реке.
Там грузят корабли большие,
Им плыть наперекор стихии.
И плещется на мачте флаг,
И как паук – проклятый знак.
 
 
Чуть только поредеет мрак.
Опять поднимут наш барак,
В ряды построят всех по пять.
Чтоб корабли грузить опять.
Опять погонят всех туда,
Где берег, стража и вода.
 
 
Так будет утром, а покуда
Здесь тьма, и тишина, как чудо,
И плеск волны, и свет луны,
Как будто в мире нет войны.
И лагерь наш в пустынном поле —
Заброшенный погост, не боле.
 
 
Но, автоматами бряцая,
Повсюду ходят полицаи.
Им смертью не грозит война,
Что им беда, беда чужая,
И кормят сладко полицая,
И даже поят допьяна.
 

ПЕЧЕРСКИЙ ЛАГЕРЬ

 
Что со всеми и со мной случилось,
Выслушайте, окажите милость.
Окажите мне такую милость.
 
 
Только можно ль внятными словами
Рассказать, что приключилось с нами.
Что в Печерске приключилось с нами.
 
 
Из родных домов нас всех, невинных,
Выгоняли, гнали, как скотину.
Нас, невинных, гнала, как скотину.
 
 
К площади, где старый санаторий,
Всех согнали нас на наше горе,
Всех как есть согнали нас на горе.
 
 
И погнали дальше нас куда-то,
К нам Степанский вышел с автоматом.
Главный наш мучитель с автоматом.
 
 
Пули он пустил в толпу, не глядя,
Семерых убил забавы ради.
Семерых людей забавы ради.
 
 
Всех как есть в барак потом загнали.
Там ни пить, ни есть нам не давали,
Ничего совсем нам не давали.
 
 
Сторожили стражники ворота,
Что ни час, из нас кончался кто-то,
Каждый час из нас кончался кто-то.
 
 
Приказали бить нас без пощады,
Вот и били всех, приказу рады.
Убивали нас, приказу рады!
 
 
Фронт тем часом подходил все ближе.
Как его мы ждали, те, кто выжил.
Ждали те немногие, кто выжил.
 
 
И красноармейцы к нам прорвались,
И спасли немногих, что остались.
Нас, совсем немногих, что остались.
 

ВОЗНИЦА

 
Если едешь в Беланивку,
Не объедешь Авадивку,
Лагерь здесь и есть,
Лагерь здесь и есть.
 
 
Горе правит этим краем.
Здесь живем мы, пропадаем,
Не дают нам есть,
Нечего нам есть.
 
 
Старому Авраму-Ице
Приказали быть возницей,
И без лишних слов,
И без лишних слов.
 
 
Он и грузчик, он и кучер,
На своем возу скрипучем
Возит мертвецов,
Возит мертвецов.
 
 
Не легка его работа,
Минул час, и умер кто-то.
Края не видать,
Края не видать.
 
 
Он на кладбище в Бершади
Избавляется от клади,
А потом опять
Набирает кладь.
 
 
Бедному Авраму-Ице
Спать бы ночью, да не спится.
Мнится: он идет,
Мнится: он идет
 
 
Рядом со своею клячей,
Плачет он, да не оплачет
Тех, кого везет.
Всех, кого везет.
 

* * *

 
Сейчас, мой дом, тебе я знаю цену.
Там боль и радость – было все подчас.
Твои деревья, окна, двери, стены
Мне не увидеть вновь хотя бы раз.
 
 
Чем в отчем доме, где бывает лучше?
А здесь нам всем погибнуть предстоит,
Здесь жестки нары, проволока колюча,
И «Шнеллер, юде!»[4]4
  Быстрее, еврей (нем.).


[Закрыть] – конвоир кричит.
 
 
Вода течет со стен и камень точит
В подвале, где набилось нас битком,
Где плачем мы или со сна бормочем
В последнем обиталище своем.
 

* * *

 
Я помню: в четверг наша свадьба была,
А в пятницу утром беда к нам пришла.
И в речке несчастной у нас в воскресенье
Красным от крови стало теченье.
 
 
Ни старых, ни малых враги не щадили,
Кого застрелили, кого потопили,
Душили отца моего и смеялись,
Убили свекровь, над сестрой надругались.
 
 
А мужу на вид добродушный капрал
Дал скрипку и песни играть приказал.
В кого-то стреляли, где-то стонали,
Людей убивали, а песни звучали.
 
 
Одна лишь спаслась я и здесь очутилась,
Я мертвой среди мертвецов притворилась.
И вот я теперь – сирота и вдова —
Пою эту песню, живая едва.
 

ПОНАР[5]5
  Понар (Панеряй) – пригородный поселок вблизи Вильнюса, превращенный гитлеровцами в место массовых убийств.


[Закрыть]

 
Ты не плачь, сыночек милый.
В этот час ночной,
Множатся, растут могилы
На земле родной.
 
 
Всех в Понар ведет дорога,
Там пути конец.
Наших там осталось много,
Там и твой отец.
 
 
Тише, сын мой, тише, тише,
Плач нас не спасет,
Если часовой услышит,
Разве он поймет?
 

РУК НЕ ОПУСКАЙТЕ, БРАТЬЯ!

 
Что бессильны мы, едва ли
Наша в том вина.
Для людей теперь настали
Злые времена.
 
 
Черные плывут куда-то
Тучи на восток,
Даже фараон когда-то
Не был так жесток.
 
 
В нашем гетто полицаи
Не щадят людей.
Здесь мы гибнем, опадая,
Как листва с ветвей.
 
 
Сколько нас ни гибнет, все же
Не всесильно зло.
И для нас еще, быть может,
Может быть светло.
 
 
Рук не опускайте, братья,
Мы сильны и здесь:
В нашем гневе и проклятье
Тоже сила есть.
 

ЕВРЕЙСКИЕ БРИГАДЫ

 
Взамен всего, чем обладали,
Чего теперь уж не вернуть,
Листы рабочие нам дали
И звезды желтые на грудь.
 
 
Еврейские бригады,
Не просим мы пощады,
Чтоб ни было нам суждено,
Мы будет тверды все равно.
 
 
И пусть вы нас загнали в гетто
И мы для вас бездушный скот,
Пусть в жизни нашей нет просвета,
И льется пот, и кровь течет,
 
 
Еврейские бригады.
Не просим мы пощады,
Что б ни было нам суждено,
Мы будем тверды все равно.
 
 
Не всем дожить до дня расплаты,
А может быть, и никому,
И пусть пред нами форт девятый[6]6
  Девятый форт – место уничтожения обитателей Вильнюсского гетто. Там было расстреляно 70000 человек.


[Закрыть],
Где всем конец, конец всему,
 
 
Еврейские бригады,
Не просим мы пощады,
Что б ни было нам суждено,
Мы будем тверды все равно.
 

НЕ ВАШЕ СЧАСТЬЕ

 
Под вечер бригада вернется с работ,
Обыщут рабочих у главных ворот,
Обыщут рабочих у главных ворот,
К врачу или фельдшеру Янкель пойдет.
Попросит он: «Справочку дать не могли б —
Лопатой ефрейтор мне ногу зашиб!»
 
 
Посмотрят на него с участьем
И скажут: «Надо потерпеть,
Освобождать не в нашей власти,
И разрешать себе болеть —
Не ваше счастье, не ваше счастье!»
 
 
Под вечер бригада вернется с работ,
Обыщут рабочих у главных ворот,
Обыщут рабочих у главных ворот,
К врачу или фельдшеру Идель пойдет.
Он скажет, что с крыши сегодня упал,
Чтоб справочку дали – он ребра сломал.
 
 
Посмотрят на него с участьем
И скажут: «Надо потерпеть,
Освобождать не в нашей власти,
И разрешать себе болеть —
Не ваше счастье, по ваше счастье!»
 

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ

 
Мой сыночек, ты и мал, и тих,
Ты настолько глуп, что сам едва ли
Можешь знать о всех грехах своих,
Их тебе с рожденья приписали.
Лю-лю-лю.
 
 
Что с тобою ставят нам в вину —
Этого и сами мы не знаем.
Иль фашистов ввергли мы в воину,
А теперь им победить мешаем?
Лю-лю-лю.
 
 
Мой сыночек милый, может быть,
Мы с тобой и правда виноваты,
Что не могут всех людей убить
Добрые фашистские солдаты,
Лю-лю лю.
 
 
Нет, сынок, твоим грехам конца,
Потому тебя и ждет расплата.
Потому и нашего отца
Нынче ночыо увели куда-то.
Лю-лю-лю.
 
 
Спи, мой маленький, пройдут года,
Может, выживешь и станешь старше,
Может статься, отомстишь тогда
Ты за ложь, за кровь, за слезы наши.
Лю-лю-лю.
 

СПИ, СЫНОЧЕК!

 
Спи, сыночек, ветер воет,
Нет ему конца.
Мы теперь одни с тобою —
Увели отца.
 
 
Нас беда осиротила,
А была семья,
Семеро вчера нас было,
Нынче – ты да я.
 
 
Мой сынок, твою одежку
Я еще в пути
Выменяла на картошку,
Ты меня прости!
 
 
Здесь живем мы голодая,
Но, поверь, нужда —
В наше время не такая
Страшная беда.
 
 
Спи, не плачь, уже не рано,
Полицай не спит.
Он всегда стреляет спьяну,
Если кто кричит.
 

* * *

 
Мамочка милая, ради бога,
Ты не сердись и мне объясни:
Почему нас было так много,
А теперь мы с тобою одни?
 
 
Почему под этою крышей
Тесные нары – наша кровать?
Доброго слова мы здесь не слышим,
Здесь умеют только кричать.
 
 
Мама, что значит слово «облава»?
Почему, как только солнце взойдет,
Кого налево, кого направо —
Всех у ворот разделяют, как скот.
 
 
Мама, когда мы уйдем отсюда?
Но почему же ты плачешь опять?
Хочешь, спрашивать я не буду,
И не надо мне отвечать!
 

В БЕЛОСТОКСКОМ ГЕТТО

 
Плачут люди, вещи собирают.
Нас, евреев, в гетто всех сгоняют.
 
 
И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется,
Хоть отмечен желтою заплатой.
 
 
Для работ бригады формируют,
Кто идти не хочет – тех мордуют.
 
 
И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется,
Хоть отмечен желтою заплатой.
 
 
Мы назад приходим, бьют нас снова.
Если что-нибудь несем съестного.
 
 
И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется,
Хоть отмечен желтою заплатой.
 
 
Полицаю попадешься сдуру,
Тащит он тебя в комендатуру.
 
 
И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется.
Хоть отмечен желтою заплатой.
 
 
Есть базар большой и в нашем гетто,
Там что хочешь, только денег нету.
 
 
И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется
Хоть отмечен желтою заплатой.
 
 
Правда ли, что есть на свете где-то
Край, где нет ни стражников, ни гетто?
 
 
И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется
Хоть отмечен желтою заплатой.
 
 
Кто отравится или удавится,
От неволи, может быть, избавится.
 
 
А пока за проволокой проклятой
Мы гадаем, что же с нами станется.
Ох, навряд ли тот живым останется,
Кто отмечен желтою заплатой.
 

КАК СИНЕЕ НЕБО ПРЕКРАСНО ВЕСНОЮ

 
Как синее небо прекрасно весною,
Так что ж твои очи подернуты тьмою?
Весеннее солнце нам светит из дали,
Так что же в глазах твоих столько печали?
 
 
Что делать нам? Быть и не может иначе,
Па синее небо мы смотрим и плачем.
Что нам, обреченным, до ясного света,
Хоть он и доходит до нашего гетто?
 
 
Наш свет, что ни день, все чернее, чернее,
Чем небо светлее, тем сердцу больнее,
Весна проникает и в нашу темницу,
И чуда мы ждем, но оно не вершится.
 
 
Весна пронесется, и лето настанет,
И дождик прольется, а легче не станет,
И осень, что сменит недолгое лето,
Осыплет деревья на улицах гетто.
 
 
Ни летнее солнце, ни ветер осенний
Из нас никому не сулят избавленья,
И хоть нам известно, что будет потом,
Во что-то мы верим, чего-то мы ждем.
 
 
И если свобода спасти нас не может,
Пусть смерть от страданий спастись нам поможет.
Лишь смерть нам желанна, хотя и страшна,
Гонимым дает избавленье она.
 

В КАЗАРМАХ

 
При казармах черные рабочие,
Мы в порядке – люди говорят.
Всё они увидели б воочию,
С нами поменялись бы навряд.
 
 
Наши, моя, дела не плохи —
Так судачат, гоп-гоп-гоп,
На соломе нашей блохи
Скачут, скачут, гоп-гоп-гоп!
 
 
Нашим старым говорят родителям.
Мол, у нас там сытная еда.
Вы завидуете? Не хотите ли
С нами поменяться, господа!
 
 
Наши, мол, дела не плохи —
Так судачат, гоп-гоп-гоп.
На соломе нашей блохи
Скачут, скачут, гоп-гоп-гоп!
 
 
Все над нами: штатские, военные,
Обер-комендант и юденрат,
Бьют нас полицаи здоровенные,
Песни петь веселые велят.
 
 
Наши, мол, дела не плохи —
Так судачат, гоп-гоп-гоп,
На соломе нашей блохи
Скачут, скачут, гоп-гоп-гоп!
 
 
Чуть рассвет – уже в грязи по горло мы.
Так недели, месяцы подряд.
Вот бы все начальство перемерло бы —
Обер-комендант и юденрат.
 
 
Наши, мол, дела не плохи —
Так судачат, гоп-гоп-гоп.
На соломе нашей блохи
Скачут, скачут, гоп-гоп-гоп!
 

ПЕСНЯ ГРОДНЕНСКОГО ГЕТТО

 
Небо серее стало,
И на душе тяжелей.
В гетто согнали немало,
Много тысяч людей.
 
 
За проволоку колючую
Загнали нас всех как есть,
Забрали, что было лучшее,
Сказали: «Живите здесь!»
 
 
Горе нам, и горе кругом,
Что было, того не стало,
Всего, что нажили мы с трудом,
Нынче как не бывало.
 
 
За проволоку колючую
Загнали нас всех как есть.
Забрали, что было лучшее,
Сказали: «Живите здесь!»
 
 
Всех нас, старых и малых,
Силой втолкнули сюда,
И заняли мы подвалы,
Где каплет со стен вода.
 
 
За проволоку колючую
Загнали нас всех как есть,
Забрали, что было лучшее,
Сказали; «Живите здесь!»
 
 
Куда ни посмотришь – очередь.
Люди бранятся днем
И засыпают ночью
В постели одной ввосьмером.
 
 
За проволоку колючую
Загнали нас всех как есть
Забрали, что было лучшее
Сказали: «Живите здесь!»
 

* * *

 
Евреи, нам не жить в родном дому,
Загнали нас в проклятую трясину,
Евреи мы, и только потому
Летят нам пули и проклятья в спину.
 
 
И я еврей, еврей всему виной,
Уже могилы вырыты умело,
Эсэсовцы уже идут за мной,
Привычно им палаческое дело.
 
 
Немало тех, что нас убить хотят.
Ну что ж, на смерть готовы мы с тобою.
По доброй воле сами встали в ряд,
Изгои мы, а может быть – герои.
 
 
Мы смертники, и мы на смерть идем,
Мы мстители, солдаты, партизаны,
Из нас, быть может, кто-то в отчий дом
Живым вернется поздно или рано.
 

КРОВЬ

 
Кто в счастье верит, кто верит в удачу.
Мне не во что верить, лежу я и плачу.
Кто хочет, нас все унижают и мучают,
И нету теперь пути никуда,
Недаром проволокой колючею
Опутали гетто в четыре ряда.
 
 
Ах, мама, утешь меня, дочку свою,
Скажи мне: в каком обитаешь краю?
А мы тут вповалку лежим в сарае,
Над нами над всеми нависла беда.
Кого-то каждую ночь забирают,
Уводят, и льется кровь, как вода.
 
 
Что с нами будет? Пред нами тьма,
Лучше не думать – сойдешь с ума.
Но как нам не думать, каратели вновь
Ночью займутся привычным делом.
И через край перельется кровь
В ямах, что выроем перед расстрелом.
 
 
По всей земле и грохот, и смрад,
Дымят поезда, и колонны пылят.
Из Киева, Винницы, Минска и Вильно
Везут эшелоны людей на убой.
И кровь наша льется, густа и обильна.
Но мы со своей не смирились судьбой.
 
 
Кто жив останется, отомстит
Тем, кто наши мученья творит.
За кровь, что льется и будет литься,
Мучители наши заплатят потом.
И нашим врагам ничего не простится.
Хоть мы до победы и не доживем.
 

ВЫШЕ ГОЛОВЫ, РЕБЯТА!

 
Дождь идет, и ветер веет,
Смерть нас косит, не жалеет.
Стражники не дремлют у ворот.
Жжет нас зной, морозят стужи,
Было плохо, будет хуже,
Впереди нас только горе ждет.
 
 
Хоть бедой земля объята,
Выше головы, ребята,
Мы едины все, рука в руке,
Переполнившие чашу,
Стали гневом слезы наши,
И надежда светит вдалеке.
 
 
Рук не опускайте, братья,
Вы ль не слышите проклятья —
Мертвые взывают из могил.
Старые они и молодые —
Заклинают: «Слушайте, живые,
Отомстите тем, кто нас убил!»
 

ЗА ОРУЖЬЕ МЫ ВЗЯЛИСЬ

 
Брат, не думай, как спастись,
Потому что нет спасенья.
Хоть ты прячься, хоть молись.
Лишь борьба да единенье
Нам даруют избавленье.
За оружье мы взялись.
 
 
Нету нам пути назад.
Становись и ты, наш брат,
С нами в ряд!
 
 
Ты послушай наше слово:
Враг коварен и суров.
Пусть нам не увидеть снова
Края своего родного,
Лес – наш дом, земля – наш кров.
Но ведь нет пути иного.
Выходи на этот зов.
 
 
Нету нам пути назад.
Становись и ты, наш брат,
С нами в ряд!
 

НАСМЕРТЬ БУДЕМ БИТЬСЯ

 
Слезы горькие льются,
Мы – отверженный люд.
Те над нами смеются,
Эти жить не дают.
 
 
Не живем мы, а мучась
Прозябаем в беде.
И решат нашу участь
Нам неведомо где.
 
 
Пусть не сбудется чуда,
Пусть беда велика.
Есть надежда покуда:
Мы ведь живы пока.
 
 
Далека ли дорога.
Смертный близок ли час,
Но изгоев нас много
И не все против нас.
 
 
Чтоб за нас не стыдиться
Нашим внукам потом,
Насмерть будем мы биться,
Цепи наши порвем.
 
 
А когда не случится
Нам живым воротиться,
Так хоть с честью умрем.
 

ПОМЯНИТЕ НАС

 
Пусть, как ныне весь гонимый люд,
Прячусь я, сижу в сыром подвале,
Но друзья, что бой уже ведут,
Ждут меня, они меня позвали.
 
 
Пусть у нас еще не много силы,
Места хватит нам в лесах родных.
Пусть СС готовит нам могилы,
Но покорно мы не ляжем в них.
 
 
Мы врагу на милость не сдаемся,
Мы еще с победою вернемся,
Хоть пред нами и нелегкий путь.
Ну а если все же не случится
Нам домой живыми воротиться,
В час победы иль когда-нибудь
Тех, кто вышел за свободу биться,
Вы не позабудьте помянуть.