Текст книги "Техника и вооружение 2006 09"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Старшим военпредом 229-го ВП МО (ГАУ) при НИИ-1, осуществлявшим контроль выполнявшихся по заказам ГАУ работ, был инженер-майор А.И. Геворкян, имевший опыт работы в области ракетной техники.

Испытания стрельбой опытных образцов снаряда проводились на Софринском научно-исследовательском полигоне с экспериментальной направляющей, изготовленной также опытным производством НИИ-1. Испытания стрельбой на дальность осуществлялись с 7 по 20 октября 1947 г. на Павлоградском полигоне Днепропетровской области. От НИИ-1 в испытаниях участвовали зам. начальника отдела № 2 Г.П. Герасимов и ведущий инженер Н.И. Александров. Средняя дальность стрельбы снарядов без проворота составила 19 км, с проворотом – 20 км.

В марте 1948 г. ГСКБ специального машиностроения поТЗ НИИ-1 изготовило на базе автомобиля ЗиС-151 пусковую установку под разрабатываемый снаряд. Исходя из требований ГАУ обеспечить вписываемость в габарит «О» для железнодорожной транспортировки пусковой установки длина направляющих составила 4,5 м. 17 марта она была проверена стрельбой на Софринском полигоне. Отрабатывалась она на Павлоградском полигоне и на ГЦП в Капустиной Яре. Примечательно, что на одном из испытаний на ГЦП присутствовал С.П. Королев, находившийся в то время на полигоне в связи с испытаниями жидкостной ракеты его конструкции Р-2.

Постановление ЦК КПСС и СМ СССР о разработке реактивного оперенного дальнобойного фугасного снаряда МД-20Ф вышло 27 декабря 1949 г. С целью отработки технической документации для серийного производства снарядов ДРСП-1 была создана комиссия.

Отработка снаряда и пусковой установки завершилась принятием на вооружение в 1952 г. реактивной системы залпового огня (постановление ЦК КПСС и СМ СССР от 22 ноября 1952 г.). При этом РСЗО получила наименование МД-20, фугасный реактивный снаряд– МД-20-Ф, а боевая машина (пусковая установка) – БМД-20. Система МД-20 состояла на вооружении до замены ее системой М-21 «Град», принятой на вооружение в 1963 г.

Напряженная, серьезная работа специалистов НИИ-1 по проектированию и испытанию создаваемых реактивных снарядов нередко оживлялась комическими эпизодами. Об одном из них красноречиво говорит документ, сохранившийся в личном деле заместителя директора по научной работе инженер– полковника Р.Е. Соркина:

«Начальнику 1-го отдела УКГМ полковнику Рохлину.

На Ваш № КН/116/12 от 9 февраля 1949 г. сообщаю, что военнослужащему вверенного мне института Соркину Р.Е., задержанному Вами за ношение галош, сделано мною предупреждение. Директор института ДГ. Дятлов». Оказывается, были и такие «нарушения» формы одежды.

5*Мазуров Николай Петрович родился в 1917 г. в деревне Торбеево Московской обл. После окончания в 1941 г. МВТУ им. Баумана по специальности «боеприпасы» был направлен на завод № 677 в Новосибирск. По собственной инициативе наладил работу многошпиндел/лых импортных автоматов. Пристрастие к конструированию привело его в 1945 г. в ГЦКБ-1 (НИИ-I) на должность инженера отдела № 2. Из автобиографии Н.П. Мазурова: «На работу конструктора я смотрю как на творческую работу, и. конечно, нельзя ею заниматься только в рабочее время в помещении КБ. В нерабочее время конструктор должен обобщать свои мысли, знания, для чет дома необходимо иметь соответствующие условия и материальную обеспеченность…» К 1955 г. прошел все ступеньки роста от инженера до начальника отдела. В связи с новой структурой института с 1959 г. стал вначале начальником СКБ-2, а затем СКБ-4. Защитил кандидатскую, а затем, в 1965 г., – докторскую диссертацию, стал профессором. Принимал непосредственное участие в разработках первых да,ыинюйных твердотопливных реактивных снарядов, реактивных систем китового огня БМ-14, МД-20, БМ-24, в разработках и создании подвижных тактических ракетных комплексов «Марс», «Филин», «Луна» и «Луна-М», а также противолодочных реактивных систем «Ураган», «Бурун», «Смерч» и ракетных комплексов «Вихрь», «Ливень», «Медведка», получивших высокую оценку при их эксплуатации и отличающихся более высокими характеристиками, чем аналогичные зарубежные образцы. Фактически проектная работа и руководство Н.П. Мазурова по новым разработкам заложили в НИИ-1 фундамент создания подвижных комплексов оперативно-тактического назначения с неуправляемыми твердотопливными ракета.ш и противолодочных систем и комплексов. Автор мнотчисленных научных трудов и изобретений. Лауреат Ленинской премии (1966), Государственной премии (1983).

Ведущий конструктор систем ДРСП-1 и ДРСП Н.А. Жуков.

Старший военпред 229 ВП МО инженер-майор А.И. Геворкян.

РСЗО БМ-24

С целью исключения недостатков реактивной системы М-31 (недостаточная дальность, низкая кучность) с 1946 г. в КБ-2 велись работы по усовершенствованию снаряда. Постановлением СМ СССР от 14 апреля 1948 г, перед КБ-2 (начальник В.М. Виноградов) была поставлена задача создания вместо М-31 реактивной системы М-31 А на дальность 6–7 км при кучности не хуже 1 /100 дальности, по эффективности боевой части не уступающей М-31. Возглавлял работы по М-31А Н.П. Горбачев. Ведущим инженером по проекту снаряда М-31 А являлся В.В. Горбунов. Постепенно калибр снаряда, один из вариантов которого был турбореактивный, довели до 240 мм (ТРС-240).

В июне 1949 г. начались полигонные (государственные) испытания М-31А, а в августе – войсковые испытания, и тогда же этот снаряд был переименован в М-24Ф. Турбореактивный снаряд М-24Ф по стартовой массе и массе боевой части был близок к наиболее крупному реактивному снаряду М-31. М-24Ф являлся первым отечественным ТРС-неуправляемой ракетой, стабилизирующейся за счет вращения вокруг продольной оси со скоростью в десятки тысяч оборотов в минуту. Дя обеспечения вращения был применен многосопловой блок с косонаправленными соплами. Схожесть такого многосоплового блока с турбиной и обусловила название турбореактивных снарядов. В двигателе были применены многошашечные заряды из нитроглицеринового пороха, удерживаемые от продольного смещения стальной диафрагмой. При этом по сравнению с М-13 максимальная дальность возросла примерно на треть и составляла от 10 до 18 км, а отклонение в боковом направлении уменьшилось более чем вдвое. Рассеивание по дальности осталось примерно прежним.

При испытаниях выявилась одна особенность сотовых наира паяющих боевой машины М-31А: за счет воздействия газовой струи при прохождении снаряда по направляющей ухудшалась кучность стрельбы. Тогда одним из отделов НИИ-1, возглавлявшимся Ю.Н. Хажинским, в рамках заданной институту НИР по исследованию и использованию трубных стволов для улучшения кучности стрельбы с БМ были разработаны трубчатые направляющие для боевой машины БМ-24. Она и была испытана на Софринском полигоне: кучность оказалась в 2–3 раза выше. По результатам их успешного завершения постановлением СМ от 22 марта 1951 г. турбореактивный снаряд М-24Ф и боевая машина БМ-24 были приняты на вооружение. Боевые машины выполнялись на шасси автомобилей ЗиС-151 и ГАЗ-бЗА. Эта система стала первой РСЗО, принятой на вооружение после Великой Отечественной войны.

Турбореактивный фугасный снаряд М-24Ф:

1 – взрыватель: 2 – винт; 3 – втулка переходная; 4 – винт стопорный; 5 – прокладка; 6 – шашка тетриловая; 7 – шашки тротиловые: 8 – корпус; 9 – разрывной заряд; 10 – дно: 11 – воспламенитель; 12 – пороховой заряд; 13– камера; 14 – диафрагма: 15 – винт стопорный; 16 – сопловое дно; 17– свеча; а – ведущий пояс.

Подготовка данных для стрельбы РСЗО БМ-24.

Подготовка к стрельбе БМ-24.

В 1953–1955 гг. М-24 модернизировался с увеличением максимальной дальности. Турбореактивный снаряд М-24ФУД (шифр «Сурок» или «объект 0-44ФУД») разрабатывался в соответствии с постановлением ЦК КПСС и СМ СССР от 19 сентября 1953 г. путем увеличения топливного заряда за счет облегчения боевой части (принят на вооружение в декабре 1955 г.), а позже был разработан снаряд МС-24 (шифр «Ласка»).

Все разработанные НИИ-1 МОП системы залпового огня несколько десятилетий состояли на вооружении нашей армии и вооруженных сил ряда других стран, неоднократно применялись в локальных войнах и хорошо себя зарекомендовали. Перечисленные выше системы отличались высокими характеристиками надежности, боеготовности, огневой производительности и простотой эксплуатации; промышленностью велось их крупносерийное и массовое производство в течение нескольких десятилетий. Таким образом, в 1947–1959 гг. в НИИ-1 было создано второе поколение РСЗО, оснащенное турбореактивными снарядами М-140Ф, МД-20, М-24ФУД и М-24Ф.

Начиная с 1960-х гг. ТРС МД-20 и М-24 постепенно заменялись на созданные в НИИ точного машиностроения (ныне ГНПП «Сплав», г. Тула) РСЗО «Град», но более легкие М-14 продолжали применяться как на БМ-14, так и на буксируемых пусковых установках РПУ-14, на пусковых установках танкодесантных кораблей и речных бронекатеров.

Руководитель группы НИИ-1 Н.П. Горбачев.

Директор НИИ-1 в 1952–1960 гг. генерал-майор инженерно– технической службы С.Я. Бодров.

Борьба за дальность

Необходимо отметить, что борьба за дальность стрельбы велась с 1944 г. в НИИ-3 НКБ (снаряд М-13-ДД, с дальностью 11,8 км). После войны с использованием зарубежного опыта появился проект четырехкамерного снаряда на базе М-13 с расчетной дальностью до 50 км. Эти работы привели к появлению в 1948 г. в НИИ-1, где были собраны как специалисты твердотопливного ракетостроения, так и опыт предшественников, проекта ДРСП-1 с дальностью 20–25 км, а в КБ-2 – ДРСП с дальностью 40–50 км.

Помимо успешно завершившихся работ по ДРСП-1 в НИИ-1 проводились научно-исследовательские и экспериментальные работы по более дальнобойным системам. Работы по ракетам с дальностью 80-100 и 160–180 км (ракета на базе немецкой «Рейнботе»), начало которых относится к 1945 г., в те годы не вышли из «бумажной» стадии.

Разработки дальнобойных систем осуществлялись в период смены руководства института. Весной 1951 г. Д. Г. Дятлов был освобожден от должности директора НИИ-1 и направлен экономическим советником в Польскую Народную Республику. В течение некоторого времени обязанности директора института исполнял главный инженер Н.И. Крупнов, которого в июне того же года назначили начальником КБ-2. Взамен из КБ-2 в НИИ-1 постановлением СМ СССР от 15 декабря 1951 г. перевели возглавляемый Н.П. Горбачевым отдел. 28 мая 1952 г. приказом МСХМ директором НИИ-1 был назначен С.Я. Бодров 6*

[Закрыть].

Именно с началом руководства С.Я. Бодрова в НИИ-1 была завершена разработка первой тактической ракеты. В результате в НИИ-1 (директор – С.Я. Бодров, руководитель работ – Н.П. Мазуров| совместно с ГСКБ «Спецмаш» (начальник – В.П. Бармин) и НИИ-125 (директор – Б.П. Жуков) в развитие темы ДРСП впервые в СССР создали экспериментальные образцы тактической ракеты на твердом топливе на дальность 32 км («Нептун») и полигонной пусковой установки. На полигоне Капустин Яр (начальник ГЦП – В.И. Вознюк) было проведено шесть пусков опытных образцов новой ракеты. Успешно выполненные пуски экспериментальных ракет в рамках НИР подтвердили правильность выбранных конструкторских решений и принципиальную возможность создания ракет с заданными ТТХ.

Задача по тем временам была принципиально новая и сложная, и хотя достичь поставленной дальности не удалось, но эти исследования явились большим шагом на пути к созданию комплексов с твердотопливными ракетами.

Первые научно-исследовательские работы по созданию тактических ракет, пуски экспериментальных ракет подтвердили принципиальную возможность стрельбы твердотопливными ракетами на дальность до 50 км. Однако в связи с тем, что такие ракеты предполагалось оснащать осколочно– фугасными боевыми частями, а точность стрельбы и, следовательно, эффективность их действия по цели были низкими, указанные работы велись недостаточно широко и после ограниченного количества пусков дальнейшая отработка была прекращена (большее внимание Заказчик стал уделять разработкам ракет с жидкостным двигателем).

Тем не менее важно отметить принципиальный факт: с началом этих работ в НИИ-1 наметился переход от реактивных снарядов ближнего боя к ракетным комплексам тактического назначения. Первоначально он представлялся вполне естественным и логичным. История развития твердотопливных ракет показала, что этот пугь изобиловал успехами и неудачами, которые создавали предпосылки дя решения новых конструкторских задач.

В этот период были сформулированы основные требования к ракетам тактического назначения, показана принципиальная возможность создания крупногабаритных для того времени двигательных установок на твердом баллиститном топливе, обладающих высокой надежностью и простотой в эксплуатации, созданы опытные образцы конструкций. Впервые в практике проектирования пороховых ракет были решены вопросы конструирования и изготовления крупногабаритных корпусов двигательных установок, разработки зарядов из баллисти гных порохов большой массы (1000 кг и более). Эти обстоятельства позволили НИИ-1 к середине 1950-х гг. накопить научно– технический задел, достаточный для создания в крайне сжатые сроки первых отечественных комплексов с неуправляемыми тактическими ракетами для доставки ядерного оружия.

6* Бодров Сергей Яношевич родился в 1905 г. в деревне Ступино Алексинского уезда Тульской губернии. После окончания в 1935 г. Ленинградское военно-механическот института работах инженером на заводе № 42 по производству взрывателей. В 1937 г. был выдвинут на должность директора завода № 10, а в 1940 г. назначен начальником 2-го Главного управления НКБ, которое возглавлял в звании генерал– майора инженерно-технической службы во время Великой Отечественной воины 1941–1945 гг. и после нее до 1948 г. С1948 по 1951 г. – начальник 6-го ГУ МСХМ и зам. министра сельхозмашиностроения. Пребывая в этих должностях, сыграл важную роль в организации отработки и доведения до сдачи на вооружение снарядов и взрывателей к системам залпового огня ДРСП-1 (М-20), М-31А IM-24I и М-13 IM-14). С 1951 по 1952 г, – на преподавательской работе в МВТУ им. Н.Э. Баумана. С1952 г, – директор НИИ-1 МСХМ. Возглавил институт, с работой которою он был знаком, будучи начальником 6-го ГУ МСХМ, уже зрелым руководителем, имея звание генерал-майора и правительственные награды.

Окончание следует

Шаг за шагом

3. Первая отечественная самолетная автоматическая станция имитационных ответных помех

Ю.Н. Ерофеев, д.т.н., профессор

Продолжение.

Начало см. в «ТиВ» № 7,8/2006 г.

У истоков направления

Можно было утверждать, что к концу 1950-х гг. задачи построения отечественных станций помех шумового типа в целом были разрешены. Однако при использовании аппаратуры шумовых помех выявились общие, присущие всей аппаратуре этого класса, недостатки:

– факт создания шумовой помехи относительно простыми приемами устанавливался; оператор и даже автоматические системы обработки радиолокационной информации могли сигнализировать, что нарушение работоспособности радиолокатора явилось следствием создания организованной шумовой помехи;

– открывалась возможность наведения оружия поражения (самонаводящихся ракет, например! на источник шумовой помехи и носитель аппаратуры шумовых помех.

С середины 1950-х гг. усилился интерес к так называемым имитационным помехам, т. е. помехам, имитирующим сигнал радиолокатора, отраженный от цели и отличающийся лишь информационными признаками, говорящими отраекторных параметрах защищаемого объекта.

13 «его восьмом» провели научно-исследовательские работы «Север» и «Север– 1» но изучению возможности создания имитационных помех. В НИР «Север-1» (научные руководители Б.Д. Сергиевский и Ю.Н. Мажоров) были показаны возможности формирования на уже имеющейся элементной базе имитационных помех как дальномерному, так и угломерному координаторам радиолокаторов. При создании имитационных помех всегда остро стоит вопрос обеспечения прицельности станции помех по несущей частоте, т. е. вопрос создания устройств запоминания и воспроизведения несущей частоты импульсных сигналов. Поэтому в НИР «Север-1» рассматривался и этот важнейший вопрос.

Но не только поиски решений по запоминанию и воспроизведению несущей частоты РЛС и построению помеховых модуляторов тормозили создание этого нового типа аппаратуры радиоэлектронной борьбы. Долгое время препятствием служило и отсутствие «вакуума» – широкополосных СВЧ– усилительных приборов, в первую очередь для выходных усилителей мощности станции помех. Еще во время выполнения НИР «Север» (она под научным руководством главного инженера «сто восьмого» Т.Р. Брахмана началась в 1952 г. – Прим. автора) инженер– вице-адмирал академик А.И. Берг, бывший вту пору начальником института, добился перевода в институт группы разработчиков ЛБВ из НИИ-5 Министерства обороны во главе с Л.Н. Лошаковым. Если в макете станции помех «Север» на выходе стояла ЛБВ десятисантиметрового диапазона мощностью всего около 1 Вт, то теперь для обеспечения НИР «Север-1» была поставлена задача по созданию ЛБВ мощностью до 50 Вт [1]. Лишь к концу 1950-х гг. наша промышленность освоила выпуск ламп бегущей волны дя выходных усилителей мощности – еще не «пакетированных», еще с внешним охлаждением, но уже дающих возможность конструировать СВЧ-блоки. Разработчики горели желанием немедленно использовать открывшиеся возможности, чтобы создать прорыв в технике РЭБ.

Люди и их возможности

Шел 16-й год работы института как научного учреждения в области радиолокации и противорадиолокации, уже имелись опытные специалисты в области создания техники активных помех РЛС. Предстояло выбрать главного конструктора заказа по созданию аппаратуры имитационных помех. Кто же был в списке возможных кандидатур на этот пост?

Борис Дмитриевич Сергиевский (1919 г.р.). выпускник Московского энергетического института, в «сто восьмом» – с момента его основания, с 1943 г. Один из активных участников работ по аппаратуре шумовых помех ОП-1 и ОП-2 (см. «ТиВ», № 8,2006). Выполнил целый ряд научных исследований по созданию шумовых помех и их воздействию на элементы радиотехнических трактов. В 1952 г. защитил кандидатскую диссертацию. Выступал научным редактором русского издания книги У.Р. Беннета «Основные понятия и методы теории шумов в радиотехнике» (М., 1957 г.). Одним из первых обратил внимание на возможности имитационных помех, являлся научным руководителем НИР «Север-1», заданной решением правительственных органов, «по исследованию возможностей и путей реализации имитационных помех» (2].

Б.Д. Сергиевский был, вероятно, наиболее теоретически подготовленным и эрудированным специалистом из числа возможных кандидатур на пост главного конструктора аппаратуры имитационных помех. Однако были тут и свои «но». На вопрос, что правильнее; делать «станцию помех с ограниченными возможностями» или отложить начало работы для более детальной научной подготовки, однозначно ответить никогда нельзя. Когда, в каких конкретных условиях «лучше», а в каких – «хуже»? Условия непрерывно меняются. Но для Б.Д. Сергиевского такой вопрос, вроде бы, и не существовал: он был сторонником проведения более углубленной научно-исследовательской работы, которая учла бы новые тенденции построения дальномерных и угломерных координаторов РЛС западных держав. Лишь после ее завершения можно будет выработать концепцию построения эффективной помеховой аппаратуры. Такая НИР (ее название – «Партитура») действительно вскоре началась, и Б.Д. Сергиевский стал ее научным руководителем. Он вообще тяготел к научно-исследовательским, а не к опытно-конструкторским работам, и едва ли можно было от него ожидать согласия на руководство такой сложной и многолетней ОКР.

Иосиф Яковлевич Альтман (1920 г.р.), выпускник Московского энергетического института, в «сто восьмом» – с 1944 г. В нашем кругу, чаще, правда, за глаза – Ёс. В коллективе – лидер, это, видно, у него еще со студенческих лет [3]. Я видел характеристику деятельности И.Я. Альтмана в промышленности – довольно подробную и, по существу, неверную: «Крупный специалист в области модуляторов радиопередатчиков и защиты РЛС от радиолокационных помех противника» [4].

В его биографии, действительно, был недолгий период работы в области радиолокационных модуляторов, но основная часть его жизни принадлежала «сто восьмому» и была связана с построением аппаратуры радиоэлектронной борьбы. С его именем неразрывно связаны три поколения самолетной помеховой аппаратуры. Сначала он занимался помеховыми средствами защиты наземных объектов от поражения с воздуха – был заместителем главного конструктора заказа «Альфа», потом – заказа «Бета».

«Когда мы делали «Альфу», – сказал как-то в курилке один из наших инженеров Виктор Баранов, – кстати был Альтман. А сейчас «Бету» делаем, тут нужнее Бэтман». Но Ёс успешно завершил и «Альфу», и «Бегу». Он был наиболее подходящей кандидатурой для назначения руководителем такой крупной работы.

Невысокий, широкий в плечах. Напорист и задирист. Была у И.Я. Альтмана еще одна черта, присущая далеко не всем крупным руководителям: он никого не «подставлял», огонь принимал на себя, в общем, был бойцом.

Блоки антенных переключателей изделия «Резеда» в изготовлении запаздывали, и, увидев их на столе в сборочном цехе, я ринулся осматривать эти первые, заводского изготовления, образцы. Они были почти готовы, осталось только закрепить кожухи. Но, заглянув внутрь, я радости не почувствовал: не смытые капли флюса, шарики припоя прямо у контактных пар, не отрегулированные, на глаз видно, межконтактные расстояния, смазанные маркировочные надписи. Я сказал, что сборку надо приостановить, вернуть блоки исполнителям и все операции выполнить заново. Радости у рабочих это не вызвало, но в спор они до поры не вступали: надо, мол, поставить в известность мастера участка Василия Егоровича. Василий Егорович раскипятился, как перегретый чайник: «Как – вернуть? Да что вы говорите! А за какие деньги, кто нам оплатит эту работу?» Монтажники подваливали к Василию Егоровичу, а он пуще расходился: «Эти московские ученые! Не любите вы рабочий класс! У вас одно: остановить, переделать…»

Перспектива маячила нерадостная: спорить предстояло почти со всем цехом…

И тут из цехового коридора вылетел Ёс. Он мгновенно оценил ситуацию. Как в уличной драке, встал рядом, спина к спине, и жилы на его шее раздулись: «Что за базар в рабочее время? Я здесь отвечаю за внедрение заказа, и я подпишусь под каждым его (он кивнул на меня) замечанием. А тебе, – рыкнул он на Василия Егоровича, – тебе надо порядок в цехе наводить, а не демагогией про любовь к рабочему классу заниматься. Делай выводы!»

Народ стал расходиться.

Иосиф Яковлевич Альтман был. вероятно, первой кандидатурой в руководители заказа. Но обстоятельства неумолимы. В дни начала работ по заказу он по горло был занят аппаратурой «Бега» и отвлекаться еще на один заказ не мог физически. Руководителем заказа «Бета» был главный инженер института Т.Р. Брахман. Но, поглощенный общеинститутскими проблемами, он не мог влезать во все технические детали, а их было множество, и все они – на Ёсе. Через короткое время Альтман переключился на «Резеду» – не только как технический, но и как административный руководитель: его назначили начальником отдела, в котором проводилась разработка, и формально главный конструктор заказа, он же – начальник входящей в отдел лаборатории, оказался в его прямом подчинении. Альтману пришлось сыграть большую роль в организации и испытаний «Резеды», и ее серийного производства. Но к его приходу в отдел работа по «Резеде» уже пошла.

Всеволод Васильевич Огиевский (1919 г.р.). О нем уже было рассказано в предыдущем номере журнала. Вулик мог бы, наверное, вынести тяготы руководства заказом «Резеда», особенно при пробивном, типа Ёса, заместителе, знающем детали процесса внедрения. Но беда была та же, что и с Ёсом: В.В. Огиевский был в это время научным руководителем НИР «Газон»: на базе этой НИР предполагалось в кратчайшие сроки начать проектирование станций шумовых помех «Букет», и требовалась постоянная помощь научного руководителя НИР коллективу далекого сибирского предприятия главка, который взялся за проектирование этой аппаратуры. Сразу переключить В.В. Огиевского на заказ «Резеда» не удавалось.

Юрий Николаевич Мажоров (1921 г.р.). Участник Великой Отечественной войны (командовал узлом связи), инженер-майор, выпускник Военной инженерной академии связи им. С.М. Буденного, в «сто восьмом» – с 1954 г. Потом он станет главным инженером института, его директором, Генеральным директором НПО им. П.С. Плешакова |5]. А тогда, перед открытием заказа «Резеда», он был старшим научным сотрудником «сто восьмого», руководителем небольшой но численности группы разработчиков радиоэлектронной аппаратуры, работающей по направлению НИР «Север-1». Группы небольшой, но имеющей самое прямое отношение к тематике открываемой ОКР, потому что именно Ю.Н. Мажоров провел в рамках НИР «Север-1» изучение процессов длительного запоминания несущей частоты радиолокационных импульсов и построения устройств «длительной памяти». Именно по этим вопросам Ю.Н. Мажоров подготовил отдельный, в рамках НИР «Север-1», научный отчет.

– И сколько, Юрий Николаевич, ламп пришлось Вам задействовать в блоке длительной памяти? – уточнял главный инженер института Т.Р. Брахман.

– Семьдесят пять, Теодор Рубенович.

– Ох, много, – сокрушался тот.

Если бы они знали, что число активных элементов в блоке длительной памяти придется увеличивать и увеличивать…

Ю.Н. Мажоров стал автором ряда изобретений по построению устройств длительной памяти. У него была хватка руководителя, умение работать с подчиненным ему коллективом. Система длительного запоминания несущей част оты была одним из важнейших и трудно реализуемых элементов аппаратуры «Резеда», и деятельность Ю.Н. Мажорова в этом направлении являлась бы естественным продолжением его предшествующей работы в «сто восьмом».

Но организаторские способности Ю.Н. Мажорова уже заметили. В это время начинал свою научно-исследовательскую работу филиал «сто восьмого» в Калужской области |6], требовалось надежное, проверенное руководство основными подразделениями этого филиала. Администрация «сто восьмого» считала укрепление филиала делом не менее насущным, чем руководство одним из многих, пусть и важных, заказов, проходящих в институте. Ю.Н. Мажоров отбыл в провинцию – сначала на должность начальника лаборатории, а затем – начальника научно-исследовательского отдела.

Сейчас думается, что по отношению к Ю.Н. Мажорову это была «милость божия». Случись иначе – и он, как раб к галере, на десятилетия был бы прикован к нуждам этого трудно проходившего заказа, к проблемам, которые, в основной массе, ни к большой науке, ни к новейшим технологиям не отнесешь. И не быть бы ему в числе инициаторов работ в области защиты баллистических объектов, радиотехнической разведки с космическими носителями, приборов нелинейной радиолокации, «Резеда» высосала бы из него отпущенный ему запас жизненных сил, как это и случилось с главным конструктором изделия «Резеда». Тогда же Ю.Н. Мажоров отбывал на новое место работы с некоторой обидой в душе: его, специалиста по «длительной памяти», от «Резеды» отлучают!

Евгений Кузьмич Спиридонов (1922 г.р.). Тоже участник Великой Отечественной войны (был начальником радиолокационной установки «Редут»), тоже майор, в «сто восьмом» с 1954 г. Выпускник Военно-воздушной инженерной академии им. проф. Н.Е. Жуковского. При изучении вопросов запоминания и воспроизведения несущей частоты импульсных сигналов в «сто восьмом» работал в особом направлении – изучал воспроизведение несущей частоты с помощью потенциалоскопов, готовил под руководством Л.М. Юдина дипломный проект по этой теме. При оценке практической реализации этого направления пришли к выводу, что перспективы использования в ОКР оно не имеет, оказывается тупиковым. Однако накопленный опыт в вопросах воспроизведения несущей частоты не пропал впустую – вопросы запоминания и воспроизведения несущей частоты были для Е.К. Спиридонова «своими».

Еще в дни войны он познакомился с сержантом Соней, Софьей Арсентьевной, и она стала его супругой. У них были дочки-близнецы, в которых он души не чаял. Хоть и «близняшки», но с внешностью разной – одна блондинка, другая темная.

К тому же, у Кузьмича – открытый нрав, общительность. Решительный характер, в трудных случаях – склонность к риску, даже с долей авантюризма (а разве без него из безнадежной ситуации выпутаться?). Для своих – просто Кузьмич, свой человек, который и в теплой компании может «погудеть», и успех дела отметить. Недостатком его было отсутствие опыта руководства опытно-конструкторскими работами и взаимоотношений с серийными заводами на стадии внедрения результатов. Но, считали все, это дело наживное, и способностей у Е.К. Спиридонова на это предостаточно.

Примерно такую «колоду карт» приходилось тогда тасовать руководителям института – директору института П.С. Плешакову, впоследствии министру радиопромышленности СССР, и главному инженеру Т.Р. Брахману. Были еще молодые офицеры В.И. Радько, В.П. Романов, Н.П. Пересунько, перспективные инженеры В.И. Бутенко, Л.М. Юдин, К.И. Фомичев. Все они потом скажут свое слово в создании техники радиоэлектронной борьбы, но тогда, на пороге 1960-х гг., они были еще недостаточно опытными и эрудированными, чтобы возглавить столь сложную ОКР.

Легенда, живущая в «сто восьмом» до сих пор: руководство переговорило со всеми кандидатами: все отказались, и только Е.К. Спиридонов дал согласие. Я говорил на этапе подготовки этой статьи с каждым из упомянутых сотрудников (из числа еще живущих, конечно): не было собеседований с ними на эту тему, не было и прямых предложений возглавить заказ. Видно, обсуждение проходило в самом узком кругу руководителей «сто восьмого», без привлечения заинтересованных лиц. Собеседование было только с Е.К. Спиридоновым. После второго собеседования он дал свое согласие на назначение.

Лейтенант Е.К. Спиридонов с сержантом Соней в годы войны.

Заместитель главного конструктора заказа «Резеда» по ВЧ– и СВЧ-элементам Лев Иванович Большаков (1927 г.р.).

Руководители заказа

Итак, главным конструктором аппаратуры «Резеда» был назначен Евгений Кузьмич Спиридонов. Ему пришлось возиться с «Резедой» полтора десятилетия: разработка, потом внедрение на серийном заводе, потом решение вопросов, связанных с эксплуатацией в войсках. Заказ изрядно вымотал и стал последней его разработкой:

«…Иного огня

Он раздуть уже так и не смог…»

Далее он перешел на направление, с созданием радиоэлектронной аппаратуры напрямую не связанное: работал начальником отдела научной организации труда, потом перешел в Научно-исследовательский институт экономики и информации по радиоэлектронике.