Текст книги "Ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко. Сказки славян."

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

КАК ГОРНЯК ПРОМЕНЯЛ РАЙ НА ШАХТУ
Польская сказка

Ровно полвека трудился старый шахтёр в своей шахте. В шахту спускался, когда ещё темно было, из шахты поднимался, когда уже темно становилось. Так день за днём, год за годом… Вот и смерть за ним пришла.

– Идём, – говорит, – пора!

«Хорошо! – думает шахтёр. – Наконец-то отдохну!»

И не стал со смертью спорить. Быстренько собрался, взял свою трубочку, кисет с табаком и пустился в последнюю дальнюю дорогу.

Шагает по Млечному Пути. Кругом звёзды сверкают. Да не только над головой – и с боков, и снизу светят. А Млечный Путь всё в гору и в гору ведёт. Иному, непривычному, может, тяжело бы показалось. Но шахтёру – что? Он каждый день по ходкам с самого дна шахты на-гора выбирался. Если все разы сложить, куда выше неба получится.

Шагал, шагал шахтёр, трубочку на ходу покуривал… Так и добрался до райских ворот.

Ворота в рай крепко заперты. Но наш шахтёр не заробел, постучал в них трубочкой раз, другой. Залязгали ключи, заскрипели засовы, растворились ворота.

Встретил шахтёра седобородый старик – святой Пётр, райский ключник. Шахтёр его сразу признал.

– Пришёл, значит? – спросил Пётр.

– Выходит, пришёл, – отвечает шахтёр. – Пора и мне отоспаться под райскими яблонями. Вот и ксендз на моей панихиде говорил, что за столько лет труда заслужил я вечный покой.

Сказал так, переступил порог и очутился в райских сенях. Хотел было дальше идти, да Пётр ему дорогу заступил.

– Постой, куда лезешь с трубкой? В раю курить нельзя.

– Это что ж такое делается?! – возмутился шахтёр. – В шахте, всякому понятно, курить нельзя – как бы газ не взорвался. А тут с чего запрещают?

– Сам не знаю, – говорит Пётр, – а только не положено.

Поворчал шахтёр ещё для порядку малость, потом положил трубку у дверного косяка, кисетом прикрыл и отправился в рай.

Первым делом осмотрел всё кругом. Место хорошее. Всё тут какое-то голубое, ровно небо в ясный день, да розовое, будто ранняя зорька. Всюду цветы цветут, груши и яблони под тяжестью плодов так и гнутся – ешь не хочу! Ну, шахтёр с каждого дерева попробовал – вкусно! Потом улёгся на мягком облачке, поспал как следует.

Встал, погулял. Снова яблоко съел, грушей закусил. И опять спать улёгся – делать-то нечего, от безделья почему бы не поспать!

Сколько так времени прошло, не знает наш шахтёр. В вечности-то дни не считаны, часы не меряны.

И вот заскучал он. И голубое ему не в радость, и розовое опротивело. На груши да яблоки и смотреть не хочет.

А больше всего стосковались его руки по обушку, глаза – по тёмному штреку да блестящему угольку. И трубку отобрали, будь они все неладны!

Поскучал он ещё какое-то время и отправился к Петру-ключнику.

– Эй, Пётр, отвори-ка ворота! Домой, на землю хочу.

– Совсем ты спятил! – Пётр ему отвечает. – Слыханное ли это дело – из рая на землю проситься. И не выдумывай!

Что ты со святым упрямцем сделаешь?.. Не пускает, да и всё! Плюнул шахтёр с досады, отошёл в сторонку.

Только не таков он был, чтобы так просто от своего отступиться. Открывает же когда-нибудь Пётр ворота! Сторожил, сторожил и дождался.

Решил святой Пётр петли на райских воротах смазать, а то что-то слишком громко скрипеть стали, райскую тишину нарушают. Распахнул он ворота, тут наш шахтёр и выскочил из рая.

Пётр ему кричит:

– Вернись, пока не поздно! Потом не пущу.

– Мне и не надо! – шахтёр отвечает. – Мне в шахту охота.

– Ну, если так, будешь сидеть в своей шахте до скончания веков! Ни тебе на землю, ни тебе на небеса!

– Да уж лучше, чем в вашем раю. В шахте штреки да забои, в один сходишь, в другой… Крепёж проверишь, угольный пласт разведаешь. Всё при деле..

Повернулся и пошёл. Тут что-то шмякнуло его по затылку, а потом по уху стукнуло. Это святой Пётр-ключник ему вслед с досады запустил кисет и трубочку.

– Смотри-ка, – обрадовался шахтёр, – ведь чуть не забыл. Правда, в шахте курить не придётся, так хоть пустую пососёшь.

С тех пор живёт старый шахтёр в шахте. Бродит по заброшенным штрекам, смотрит – не просочился ли где газ, а перед обвалом сыплет мелкую породу, чтобы шахтёры услышали и вовремя ушли из забоя. Если разыщет новый богатый пласт, старается навести на него горняков.

А вот увидеть его редко кому удаётся. Не любит он людям показываться.

ПОДАРОК СТАРОГО ШТЕЙГЕРА
Польская сказка

Прозвище – не имя. Имя дают мать с отцом, когда ещё ничего про своего ненаглядного сыночка не знают, что за человек из него вырастет. А уж прозвищем люди награждают, когда видно, кто чего стоит. Как прилипнет меткое словечко, так его и не отдерёшь.

Вот, скажем, Ферду Маслока из Жабкова прозвали Пропади-работкой. И оказалось ему это прозвище впору, словно по мерке сшитое.

Жил Пропадиработка в шахтёрском посёлке и, как все мужчины этого посёлка, что ни день спускался в клети глубоко под землю, где только и свету, что от шахтёрской лампы.

Спускаться-то он спускался. А вот чтобы кайлом долбить, уголёк в забое вырубать—этого он, сказать по правде, не любил. Бывало, у других забойщиков ещё только плечо разойдётся, рука размахнётся, а Пропадиработка уже присел на кучку угля отдохнуть.

– Эй, – окликают его товарищ – ты что дремлешь, работа стоит!

– Пропади работа, – отвечает Пропадиработка. – пропади она вся пропадом, хоть бы её и не бывало!

– Так зачем же ты за кайло держишься? – спрашивают его товарищи.

– Да жена ругается, когда на хлеб не заработаю, – говорит Пропадиработка. – Вот кабы на меня богатство свалилось, я бы, ясное дело, работать не стал. Лежал бы весь день на перине да под периной и жевал рогалики с маслом, закусывал бы окороком, запивал бы сливянкой. Только нет у меня счастья!

Услыхал как-то его слова седоусый Сембол, самый старый шахтёр на шахте, и засмеялся.

– А ведь я тебе, Ферда Маслок, могу посоветовать, как такого счастья добиться.

Пропадиработка не поверил. Сембол дальше говорит:

– Надо тебе с хозяином горы, Старым Штейгером, повидаться.

– Со Старым Штейгером? А если он мне голову оторвёт?

– Ну, будешь без головы жить. Всё равно она тебе, вроде бы, ни к чему. Да шучу я, не оторвёт тебе Старый Штейгер голову.

И седоусый Сембол научил Пропадиработку, куда пойти и что сделать, чтобы со Старым Штейгером повидаться.

Пропадиработка не стал откладывать дело в долгий ящик. Надвинул шахтёрскую шапку поглубже, чтобы породой не зашибло по дороге, и пошёл выработанными штреками, дальними горизонтами искать Старого Штейгера.

Где согнувшись в три погибели, где и вовсе ползком, добрался до завала. Давний завал – тут уж, верно, лет пятьдесят как весь уголь выбрали. Темно кругом. А тихо как! Только и слышно – старая крепь потрескивает. Треснет, и долго потом мелкие камушки осыпаются, тяжело ей, видно, такую толщу земли на себе держать. Страх берёт от этакой тишины, будто один ты на свете. Сгинешь, и не узнает никто.

Однако зачем пришёл, то и делай. Собрался с духом Пропадиработка и свистнул. Прокатился свист, отдался эхом в дальних коридорах.

Тут – вот вы не поверите, а так оно и вправду было – расступилась стена, и вышел навстречу Пропадиработке сам Старый Штейгер. Весь в точности такой, как про него шахтёры рассказывают. Борода длинная, брови кустистые, мундир на нём штейгерский, на голове шахтёрская шапка, как положено. Словом, штейгер как штейгер, только глаза, будто каменный уголь на изломе, блестят да лампа в руке красным огнём горит.

Подогнулись у Пропадиработки от страху ноги, он и сам не заметил, что уже на коленях стоит.

– Па-па-пан Старый Штейгер, – еле выговорил. – Не я это свистел – Сембол. Убежал он. Я, пан Старый Штейгер, побегу его догонять…

– Цыц! – гаркнул Старый Штейгер. – Не ври, а то так кайлом огрею, что ты отсюда, из-под земли, небо увидишь и все звёзды пересчитаешь! Говори, зачем пришёл?

– Ох, ясный пан Старый Штейгер, мне бы деньжат. Самую малость.

– Хе, а для чего?

– Так ведь деньги… Можно не работать…

Усмехнулся Старый Штейгер.

– Хочешь на перине лежать, периной укрываться, рогалика ми с маслом лакомиться?

– Так, пан Старый Штейгер. Истинная правда, всё угадали как есть.

– Значит, не хочешь работать?

– Не хочу, пан Штейгер.

– Ну, будь по-твоему! Дам я тебе, чего просишь. Только и ты держи слово. Не работать так не работать! Чтобы не смел и пальцем шевельнуть. Ни почесаться, ни муху прихлопнуть.

– Неужто и в носу поковырять нельзя? – ужаснулся Пропадиработка.

– Ладно уж. В носу ковыряй, – смилостивился Старый Штейгер. – А больше чтоб – ни-ни. Не то всё богатство разом пропадёт. Да, вот что, не найдётся ли у тебя табачку?

Пропадиработка заюлил:

– Как не найтись! Угощайтесь, ясный пан Старый Штейгер. – И вытащил из кармана большой кисет.

Известное дело, в шахте курить нельзя, взрыв может получиться. Так шахтёры жуют табачное зелье.

Старый Штейгер залез всей пятернёй в кисет да такую щепоть захватил – чуть не половину табака. Заложил за щёку и говорит Пропадиработке:

– Теперь убирайся, надоел ты мне.

И исчез, как не бывало.

«А деньги?» – хотел крикнуть Пропадиработка, но не посмел. Да и кому крикнешь? Один он у завала. Побрёл Пропадиработка назад. Бредёт, спотыкается и клянёт на все лады Старого Штейгера, Сембола, а заодно и себя самого.

– Обманщик этот Сембол! И я дурак, что послушался. А Штейгер-то, Штейгер! И не стыдно ему сквозь стены проходить, глазами, словно волку, светить, табак у добрых людей выманивать. Да хорошо бы немножко, а то вон сколько! На десяток бы жвачек хватило!

Пока Пропадиработка сам с собой бранился, донесли его ноги до своего штрека.

Смотрит – там уже смена кончилась. Шахтёры в клеть садятся. Поднялся с ними и Пропадиработка.

Чем ближе к дому, тем больше его досада разбирает. С досады и потянуло его табачку пожевать. Достал кисет, сунул туда руку не глядя и вытащил вместо табака золотой. Пальцам не поверил, глазам не поверил, себе не поверил. Встряхнул кисет – вправду бренчит золотым звоном. Не обманул ясный пан Старый Штейгер!

Бросился Пропадиработка к дому. Ещё с порога закричал:

– Эй, жёнка! Стазыйка! Теперь заживём! Смотри-ка: золото!

– О, Йезус Христе! – взвизгнула жена. – Сколько ж тут золотых монет?

– А я не считал.

– Так пересчитай скорей.

– Э, нет, деньги считать – это работа. А пан Старый Штейгер говорил…

И Пропадиработка рассказал жене, как всё было.

– Стала жена сама считать деньги. Да только скоро бросила, потому что сколько вынет из кисета, столько в нём и прибавляется.

– Ах ты мой золотой Фердик! – захлопотала Стазыйка. – Уложу я тебя на взбитую перинку, перинкой укрою, а сама побегу в лавку. Что тебе купить, драгоценный ты мой муженёк? Может, хочешь рогаликов с маслом?

– Рогаликов! – закричал Пропадиработка из-под перины. – Да чтоб свеженьких, чтоб корочка хрустела.

Лежит Пропадиработка на перине целый день. Жуёт рогалики с маслом, запивает сливянкой. Жуёт окорок, запивает горелкой. Хорошо! Никогда ему так хорошо не бывало!

Жена вокруг него на цыпочках ходит, всё золотым Фердиком называет. А раньше у неё других слов для него не находилось, как лодырь да бездельник.

Вот и второй день лежит Ферда Маслок, в носу ковыряет. Всё бы ничего, только мухи досаждать стали. Да в животе бурчит. Не от голода – от сытости. Жена над ним чуть не плачет, она ему рогалики с маслом, она ему окорок, а он на них и глядеть не может. Объелся вчера. Еле-еле уговорила его Стазыйка кусочек медовой коврижки съесть.

На третий день совсем заскучал Ферда. Вздыхает, ворочается в кровати. То ему жарко, то перья колют, то перина набок собьётся. Словом, не человек лежит, а куча бед.

Стазыйка по дому так и мечется. Прибралась, обед вариться поставила и затеяла полы мыть.

А Ферда Маслок глаз с неё не спускает, и такая разбирает его зависть, сил нет.

Сбросил он перину, вскочил.

– Давай, – просит, – я тебе хоть воды наношу.

Тут Стазыйка и показала, что она старые слова не насовсем из головы выкинула. Откашлялась и давай честить!

– Лодырь – он лодырь и есть. Работать ему, бездельнику, понадобилось! А того не соображает, что самая его главная работа – лежать, богатство беречь.

Хотел Ферда с досады в затылке поскрести. Но жена на него так грозно посмотрела, что он поскорей руку опустил. Насилу дождался, пока Стазыйка все дела справила и побежала в лавку приглядеть, чем бы мужа побаловать.

Мигом Пропадиработка сбросил перину, вскочил на ноги и вышел во двор свежим воздухом подышать.

«Дышать-то, – думает, – это не работа!»

А в соседнем дворе седоусый Сембол колол дрова. Подошёл Пропадиработка к заборчику, опёрся о него, смотрит.

Сембол взмахнёт топором, трахнет по полену, полено так надвое и рассядется. А Ферда в лад топору гекает:

– Гек! Гек!

«Гекать-то, – думает, – не работа. А всё душу отведёшь».

А тут вдруг заколодило у седоусого Сембола. Такая коряга сучковатая попалась! Уж он и по обуху другим поленом колотил, и со второго конца за неё принимался. Никак с ней не справиться.

Не вытерпел Пропадиработка. Перескочил через забор, отодвинул плечом старого Сембола.

– Дай-ка, – говорит, – я!

– Что ты, что ты, – уговаривает его Сембол, а сам усмехается. – Богатство своё пожалей!

– Пропади оно пропадом, это богатство, – отвечает Пропади работка.

Поплевал на ладони и взялся за топор. Вогнал топор в корягу поглубже, поднатужился, поднял её над головой, да как ухнет об землю: – Гек! – так и расселась коряга надвое.

– Ах ты окаянный! Ах ты дармоед! Ах ты дурень безголовый! Я тут ног не жалею, рук не покладая его обихаживаю, а он, лентяй, за топор схватился!

Надо же такому случиться – жена не вовремя вернулась.

Побежала Стазыйка в дом, схватила кисет – лёгкий! Она и заглядывать в него не стала. Опять во двор выскочила, ткнула под нос мужу кисет.

– Гляди, проклятый, что ты наделал!

Развязал Ферда Маслок кисет, заглянул в него и обрадовался.

– Табачок! Вот хорошо-то! – И заложил добрую щепоть за щёку. – Шахтёр без табака не шахтёр. Я ведь, Стазыйка, завтра на смену выхожу.

Заплакала Стазыйка, а потом подумала:

«А может, оно и к лучшему! У всех кругом мужья как мужья – шахтёры. У одной меня богач, на смех добрым людям».

С того дня Ферду Маслока не узнать. С утра до обеда уголь рубит – не остановится, не передохнёт. Перекусит наскоро – первым за кайло берётся. А своё потерянное богатство если и помянет, так только недобрым словом: пропади это богатство, пропади оно пропадом, хоть бы его и не было!

Получил теперь Ферда в посёлке новое прозвище: Пропади-богатка. И пришлось оно ему впору, словно по мерке сшитое.

ЗАГАДКИ ЗЕМЛЕКОПА
Словацкая сказка

Нанялся один бедняк канавы при дороге копать. День копает, два копает. А на третий случилось ли, нет ли, а только, верно, случилось.

Шёл по той дороге сам король. Может, просто гулял, может, спешил куда по своим королевским делам. Увидел король землекопа, остановился. Смотрит, любуется. Лопата будто сама в сильных руках ходит, канава с каждым взмахом будто сама собой глубже становится.

– Ловко же ты работаешь! – сказал король.

Тут землекоп распрямился и увидел короля.

– А это, твоё королевское величество, с какой стороны смотреть. С твоей ловко, с моей тяжко.

– Твоя правда, – согласился король. – И много ли тебе за такую работу платят?

– Опять с какой стороны смотреть. С твоей, верно, мало покажется, с моей, как ни крутись, а больше взять неоткуда. Получаю я в день три гроша. Это бы ещё ничего! Да я один грош трачу – долг плачу. Другой грош трачу – в долг даю. А уж третий мне достаётся.

– Да как же ты жить ухитряешься? – удивился король.

– А вот уж тут, как ни глянь – хоть с твоей стороны, хоть с моей, – один ответ выходит: плохо, твоё королевское величество!

– Зачем же ты тогда долги платишь и в долг даёшь?

– А как же иначе? Отец меня вырастил, я его, старенького, кормлю – долг плачу. Сын у меня ещё невелик, ращу я его – в долг даю. А в старости я с него этот долг получу.

– Всё понял, – сказал король.

И хотел было дальше идти, да опять остановился.

– Слушай, добрый человек, есть у меня двенадцать министров-советников. Сколько я им плачу, ты меня не спрашивай, ты протакие деньги и не слыхивал. А они всё недовольны, прибавки просят. Так вот, загадаю я им твои загадки. Отгадают – прибавлю. Не отгадают – я их прибавку тебе отдам.

– Ладно, твоя королевская милость! – сказал землекоп.

– Только ты смотри помалкивай, пока меня самою в лицо не увидишь.

– Будь по-твоему, – ответил землекоп и взялся за лопату.

А король зашагал своей дорогой.

В тот же день созвал король своих министров-советников и так сказал:

– Вот что, господа советники, советов ваших я давно не слушаю, а денег вам плачу немало. Охота мне узнать, чего вы стоите. Дам я вам три загадки, что мне сегодня один достойный человек загадал. Зарабатывает тот человек в день три гроша. Один грош у него на уплату долга идёт. Ответьте мне: кому он тот долг платит? Вторая загадка: кому он второй грош в долг даёт? А третья загадка: как тот человек живёт? Есть у вас на всё про всё день да ночь. А завтра утром, умники мои, с ответом явитесь!

Переполошились министры-советники, однако виду не показали. Отправились в дальний зал королевские загадки разгадывать. Думали, думали, ничего не придумали. Вдруг один советник сказал:

– Видно, не всегда женщины пустое мелют. Нет-нет и дело скажут. Сегодня пилила меня жена. «Называешься ты советником, а скажи, когда в последний раз король у тебя совета спрашивал? А? Молчишь? Сам припомнить не можешь. Так вот знай, рано утром король с простым землекопом, что канавы вдоль дороги копает, битый час разговаривал. Видела это огородница, а сестра той огородницы моя служанка…» Ну, я вполуха слушал. Теперь прикидываю: не тот ли человек королю загадки загадывал?

Советники обрадовались: надо того землекопа расспросить. Пошли все двенадцать к землекопу.

– Ты с королём говорил?

– Говорил.

– Загадки ему загадывал?

– Загадывал.

– Ну, так говори скорей отгадки.

– Э, нет, господа хорошие! Это дело не пойдёт! – Отвернулся от советников и принялся лопатой махать. – Вы уж не сердитесь, – сказал, – мне свои три гроша зарабатывать надо.

Начали советники его уговаривать. И грозили ему, и сулили. Принесли ему мешок медных денег да мешок серебряных. Землекоп посмотрел на медные монеты, посмотрел на серебряные, головой покачал. Тогда один советник вытащил кошелёк с золотыми монетами и протянул землекопу. Землекоп взял золотую монету, повертел в руках, остальные пересчитал да всё советникам и выложил, в точности повторил, что королю рассказывал.

Крепко спали всю ночь советники. Утром весёлые перед королём предстали.

Думали мы, советовались и вот что надумали: долг платить – отца кормить, в долг давать – сына растить, так что велите казначею нам прибавку выдать.

– Ах вы бездельники! – закричал король. – Где вам самим додуматься! Видно, подкупили моего землекопа. Да и он хорош! Позвать его сюда! Я ему покажу!

Привели землекопа. А он стоит перед королём как ни в чём не бывало, будто и вины на нём нет. Король на него напустился:

– Как ты смел наш уговор нарушить?!

– А я не нарушал, – землекоп отвечает. И вытащил из кошелька золотой. – Сам скажи, твоё королевское величество, чьё лицо на этой монете отчеканено?

– Моё, разумеется, – сказал король.

– Так чего ж ты сердишься? Пока твои советники мне двадцать пять раз твоё лицо не показали, я молчал. А увидел твоё лицо в двадцать пятый раз, всё им и рассказал.

– Засмеялся король и говорит:

– Твоя взяла! Одно обидно, что из-за тебя я должен этим лодырям прибавку платить.

– Не беспокойся, твоя королевская милость, – отвечает землекоп. – Ничего ты им не должен платить. Хватило у них хитрости ко мне подъехать, да не хватило ума сообразить, что на третью загадку теперь ответ другой. Ведь я сейчас с их деньгами не плохо, а хорошо живу. А коли ты, твоё величество, мне ещё добавишь, я и вовсе как сыр в масле буду кататься.

Король и землекоп поглядели друг на друга и принялись хохотать. И чем больше они смеялись, тем больше у советников лица вытягивались.

СОЛЬ
Чешская сказка

Жил на свете король: король как король – в золочёном кресле сидел, на голове корона. И было у него три дочери.

Все три красивы, да не одинаковой красой. Старшая пышна, как роза. Средняя горда и стройна, словно лилия. А младшая… Младшую только с фиалкой лесной и сравнишь. С фиалкой, что прячется в траве под листиком, свою красу от всех таит. Не всякий её приметит, а кто разглядит – вовек не забудет, станет она тому милее самых ярких садовых цветов.

Король, ясное дело, всех трёх дочерей любил. Двух старших – королевской любовью, а младшую – отцовской. Как взглянет на неё, так и тает у него сердце в груди, словно воск перед огнём.

Вот однажды гулял король с дочерьми по саду и спросил их:

– Скажите мне, каждая в свой черёд, как вы нас, своего отца, любите.

– Государь, – ответила старшая, – если на одну чашу весов положить мою любовь, а на другую – всё золото, что на свете есть, ни одна не перетянет. Люблю вас, как золото.

– Ну, что ж, – сказал король, – коли золото не перетянет, значит, крепко ты нас любишь.

– Государь, – заговорила средняя, – если собрать в одну груду все драгоценные каменья, блеск их сравнится с сиянием любви к вам в моём сердце. Люблю вас, как драгоценные камни.

– Вижу, дочь, что и ты нас дорого ценишь. А ты, моя маленькая голубка, что ответишь?

Помолчала младшая королевна и так сказала:

– Как соль, я люблю вас, государь мой отец.

Нахмурился король.

– Подумай, дочка, опомнись! Что ты говоришь? Нас, короля, с простой солью равняешь…

Склонила королевна голову и повторила:

– Люблю вас, государь мой отец, как соль. Потому что соль дороже золота и драгоценных каменьев.

Тут король сделался словно грозовая туча, что сейчас загремит громом. Так и случилось: заблестела в королевских очах молния, прогремел гневный голос:

– Вот тебе наше слово! Тогда тебя прощу, когда соль и вправду станет дороже золота и драгоценных камней. А такого никогда не будет! Иди прочь с моих глаз! Видеть тебя не хочу, знать тебя не желаю!

Тихонько заплакала королевна и пошла из сада.

В коморке под лестницей разыскала она бедную служанку, что вечно золу выгребала да кастрюли чистила, и выпросила у неё старое платье. Не хотела, чтобы её по дорогому наряду узнали. Боялась опозорить отца, что родную дочь из дому выгнал.

Ушла королевна из дворца, куда глаза глядят, куда ноги ведут.

А король велел отныне забыть, что была у него когда-то третья дочь, велел никогда её не поминать ни словом, ни помыслом.

Королевский указ – приказ. Если кто и вспоминал о младшей королевне, то втихомолку, от людей таясь.

Скоро сосватал заморский королевич старшую дочь, что была пышна, как роза. И отдал король за ней в приданое почти всё золото из королевских кладовых. Так сказал:

– Любит она нас, словно золото, сама говорила. Пускай же в чужом королевстве ей золото о нас напоминает.

Забрала золото старшая дочь, уехала и думать об отце забыла.

Каждому цветку свой черёд. Не засиделась и средняя дочь, стройная и гордая, как лилия. За ней король дал в приданое почти все драгоценные камни из королевских кладовых.

– Пусть их блеск, – сказал, – напоминает ей о сиянии нашего лица.

Уехала и эта дочь в далёкое царство и до конца своих дней ни разу об отце не вспомнила.

Живёт король один в большом дворце. Нет при нём дочерей…

Да ведь была у него когда-то младшая, любимая дочка. Где она теперь? Что с ней?

А с младшей королевной вот что случилось. Обида и горе гонят её всё дальше и дальше. День идёт, ночь под стогом ночует. На рассвете опять в путь пускается. Так и забрела в густой лес на границе королевства, где ни тропок, ни дорожек нет. Совсем заблудилась, куда идти, не знает.

Вдруг из тёмной пущи, из лесной гущи вышла ей навстречу старушка. Вся сгорбленная, посохом подпирается, за спиной вязанка хвороста. Как ни устала королевна, сняла с её плеч вязанку, на свои плечи перекинула.

– Вижу, вижу, доброе у тебя сердце, девушка, – сказала старушка. – Да нет твоей доброте приюта. Идём ко мне.

Привела королевну в свою избушку. Стали вместе жить. Королевна ей ничего не рассказывает. Старушка девушку ни о чём не спрашивает. А дружно, ладно живут. Всей домашней работе королевна научилась: и очаг топит, и воду носит из ручья, и хлеб в жаркой печи печёт.

Вот однажды полоскала она бельё в озере. Тут послышался топот коня, и выехал из леса молодой охотник. На шапочке перо, в руке лук, у пояса в колчане стрелы, к седлу два зайца приторочены. А на кафтане королевские знаки нашиты.

Увидел охотник девушку, остановил коня. Смотрит, словно зачарованный, глаз с неё не сводит. Острые стрелы в его колчане любую дичь сразят, да сейчас ему не до охоты. Самого пронзила стрела, что острее всех стрел на свете. Любовью та стрела зовётся.

И девичье сердце та стрела пронзила. Зарделись стыдливым румянцем щёки у королевны, подхватила она бельё и бросилась бежать.

Прибежала к старушке, плачет и смеётся, слова не вымолвит.

– Знаю, знаю, – говорит старушка, – он в лесу часто охотится, в озере коня поит.

– Ну, так я больше к озеру не пойду, – отвечает королевна. – Ведь он королевич, а я бедная девушка.

Старушка головой покачала.

– Ничего ты мне не рассказывала, да мне слов и не нужно. Всё я ведаю, все твои тайны мне открыты. И ты, как он, королевского рода. Настанет пора вернуться тебе к отцу. Вернёшься, тогда и королевич твоим будет.

– Нельзя мне! Государь мой отец сказал, что меня дочерью признает, если соль станет дороже золота и драгоценных каменьев.

– Как он сказал, так и исполнится, – старушка ответила.

На следующее утро на ранней зорьке открыла королевна глаза, смотрит – нет старушки, и посоха её нет. Значит, ушла куда-то.

Ждёт, ждёт королевна с утренней зари до вечерней, с вечерней до утренней, да опять до вечера, да опять до утра…

Не раз, не два приезжал королевич на берег озера и к избушке подъезжал. Только пряталась от него королевна. За куст схоронится либо под елью притаится. Он уедет – она слёзы льёт.

А тем временем в королевстве её отца чудные дела твориться стали.

Прибежал к королю повар, докладывает:

– Ваше королевское величество, беда у нас случилась: растаяла вся соль, солить нечем.

– Что за беда! – пожал плечами король. – Соль растаяла – соли чем-нибудь другим.

– Эх, ваше королевское величество, её ничем не заменишь.

– Ну, не соли совсем!

Так и ушёл бедный повар на кухню.

Подали королевский обед. Король попробовал одно блюдо – есть не стал, попробовал второе – в сторону отодвинул. Призвал повара и говорит:

– Где хочешь, соль достань! Хоть купи, хоть отними. Повар отвечает:

– Ах, ваше королевское величество, во всём королевстве соли не осталось.

Делать нечего! День король поголодал, на второй без соли поел, на третий – на еду смотреть не хочет.

Созывает совет. Советуется, где соли раздобыть.

Советники головами качают. Плохи дела в королевстве, люди болеть начали, коровы молока не дают, у овец шерсть повылезла. Сулили за соль золото и драгоценные каменья, да никто не продаёт. Надо бы к морю обозы послать, где солевары соль варят. Да высадились там на берег войска, тьма-тьмущая – соседние короли меж собой войну затеяли. Ни пройти, ни проехать.

Скоро и сам король занемог. И вспомнил он свою младшую дочь.

«Дурень я, старый дурень! – сокрушается. – Ведь младшая дочка меня и впрямь больше всех любила. А я ничего не понял! Да как её вернуть? Где-то она теперь?»

А королевна в лесной избушке тоже одна горюет, об отце вспоминает.

Просыпается как-то утром, видит – вернулась старушка. Хлопочет, что-то в мешочек насыпает.

– Здравствуй, бабушка, – обрадовалась королевна.

Старушка отвечает:

– Здравствуй, моя красавица, и прощай! Иди к отцу. Всё как по писанному, как по сказанному сделалось. Дам я тебе соль в мешочке, дороже она теперь золота и самоцветов. И ещё возьми вот этот прутик. Когда повеет тебе в лицо тёплый ветер, пойдёшь ему навстречу. Пройдёшь три долины, три вершины, ударишь прутиком о землю, и расступится перед тобой земля. Там ты найдёшь своё приданое.

Жалко было королевне со старушкой расставаться. Однако поплакала, попрощалась и пошла.

Шла, шла и пришла ко дворцу своего отца, где она родилась, где выросла. Хотела во дворец войти, а стража её не пускает.

– Иди, – говорят, – прочь, девушка! Король болен, никого видеть не хочет.

Королевна отвечает:

– Несу я королю такой подарок, что его сразу вылечит.

То ли поверила стража, то ли не поверила, а пропустила девушку.

Знакомыми лестницами, знакомыми переходами поднялась девушка в королевскую опочивально и низко поклонилась королю. Хочется ей обнять отца, поцеловать ему руку, да не смеет.

Не узнал отец своей дочери.

– О чём пришла просить, девушка? – спрашивает.

– Прикажите принести кусок хлеба, ваше величество.

Хлопнул в ладони король, приказал принести ломоть хлеба. Взяла девушка хлеб, круто посолила из своего мешочка и поднесла к устам. Король увидел соль, даже затрясся весь.

– Дай и мне кусочек, – просит.

Съел хлеб, круто посоленный, и на ноги вскочил.

– Вот теперь я здоров! До чего же вкусно! Чем тебя отблагодарить, девушка? Чего ты в дар хочешь?

– Хочу вашей любви, государь мой отец! Любите меня, как соль! Больше мне ничего не надо.

Тут король и узнал свою дочь, к груди прижал. Нарадовались они, наговорились.

А уж люди прослышали, что вернулась под отчий кров младшая королевна, да ещё мешочек соли с собой принесла.

Потянулись люди ко дворцу. Королевна никому не отказывает, хоть немножко соли, да даст.

Стал пустеть мешочек. Король чуть не плачет, дочку уговаривает:

– Что ты делаешь, неразумная! Как же мы сами без соли жить будем?!

– Как ваши подданные, так и мы проживём, – отвечает королевна.

Только отдала королевская дочь последнюю щепотку, подул ей в лицо сильный тёплый ветер. Взяла королевна прутик и пошла навстречу ветру за приданым, что старушка сулила.

Прошла три долины, взошла на три вершины и ударила прутиком о землю. С грохотом земля расступилась, скалы раздвинулись, и открылся перед ней ход в пещеру.

Смело королевна туда вступила и тотчас зажмурилась. Блестят и искрятся стены пещеры, чертог за чертогом вглубь уходят. Ни в каком дворце такой красы не увидишь! Дивные травы радугой переливаются, звенят тихонько. Цветы что драгоценные камни сверкают. Озирается королевна и думает: то ли из стекла тут всё, то ли изо льда?

Вдруг слышит голос:

– Не изо льда, не из стекла всё тут, королевна! Это соляное царство. Соль – твоё приданое!

Голос знакомый. Будто старушка с ней в бедной хижине разговаривает. А самой старушки не видать нигде.

– Рада я такому приданому, – вымолвила королевна, – да жаль эту красу рушить.

Отвечает ей старушкин голос:

– Не бойся, королевна, много чертогов в соляном дворце, вновь та краса возродится. Не иссякнет соль в подземном царстве.