355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Автор Неизвестен » Ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко. Сказки славян. » Текст книги (страница 1)
Ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко. Сказки славян.
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 20:18

Текст книги "Ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко. Сказки славян."


Автор книги: Автор Неизвестен


Жанр:

   

Сказки


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

НИ ДАЛЕКО, НИ БЛИЗКО, НИ ВЫСОКО, НИ НИЗКО

РЫСЬЯ ШКУРА
Русская сказка

В некотором царстве, в некотором государстве жил царь на царстве, король на королевстве, как челнок на берегу. Так сказки зачинаются, припеваются. А наша сказка не про царя, не про короля, а про девицу-красавицу Палашеньку и её злую мачеху.

Жили-были старик со старухой и с дочерью Палашенькой. Хорошо, дружно жили. Да вот пришла беда – занемогла старуха и померла в одночасье. А перед смертью благословила дочку и сказала:

– Всё хозяйство – отцово, а коровушка-бурёнушка – твоя, приданая.

В народе так говорится: мать по родному дитятку весь век до гроба плачет, муж по жене тужит, пока глиняный горшок, что из печи вынут, на столе кипит. Погоревал, погоревал муж, да и женился на вдове. У той вдовы три дочери было: Одноглазка, Двуглазка и Трёхглазка. Мать зла, а дочери ещё злее. Невзлюбили они старикову дочку Палашеньку. С утра до вечера каждым куском корили, при чёрной работе держали.

А как весна пришла, заставила мачеха падчерицу коров пасти. «Больно красива, – говорит себе. – Пускай её белую кожу солнце дочерна опалит, ветер иссушит!»

Разбудит мачеха Палашеньку до света, даст с собой горбушку хлеба, да такую чёрствую, что и конь копытом не растопчет, а ещё велит шерсти напрясть, пока коровы траву щиплют. Какой урок ни задаст, все Палашенька выполнит и домой вернётся лучше прежнего. Будто облачко, что в небе плывёт, ей лицо отбелило, будто утренняя зорька щёки нарумянила.

«Ох, что-то тут не так!» – думает мачеха.

И посылает с падчерицей свою младшую дочь Одноглазку.

– Последи за ней, доченька. Что увидишь – мне расскажешь.

Смотрит Одноглазка во весь глаз – ничего на лугу не случается: коровы пасутся, неродная сестрица прядево прядёт. Скучно стало Одноглазке, зевнула она.

Палашенька говорит:

– Приляг, отдохни, я тебя побаюкаю.

Принялась ей волосы гребнем расчёсывать, приговаривать:

– Усни, глазок, да усни, глазок!..

Закрылся глаз у Одноглазки, крепко она уснула. А пробудила её Палашенька, когда солнце уже на закат пошло.

– Вставай, сестричка, пора коров домой гнать.

Назавтра посылает мачеха Двуглазку сторожить падчерицу. А Палашеньке ещё больше напрясть велела.

Солнце к полудню припекло, разморило Двуглазку. Сама она не заметила, как на траву прилегла. А Палашенька взяла гребень, косы ей чешет и приговаривает:

– Усни, глазок, усни другой!..

Двуглазка и заснула.

Вернулись обе вечером. У Двуглазки лицо от солнца да ветра потемнело. У Палашеньки ещё светлее стало. И шерсть вся спрядена.

Рассердилась старуха на свою родную дочь, да не её – падчерицу разбранила. Сама меж тем думает: «Так-то оно так, да что-то не так!»

И на третий день Трёхглазку послала. Дала ей с собой медовую коврижку и горшочек каши, а Палашеньке – корку хлеба да мешок шерсти, чтоб всю до вечера спряла.

Трёхглазка коврижкой лакомится. Палашенька за коровами приглядывает, шерсть прядёт. Только как ни гнёт спину, шерсти мало убавляется.

За работой не до сна, а безделье да дремота об руку ходят. Стало Трёхглазку в сон клонить.

Палашенька говорит:

– Приляг, сестричка, я тебе волосы расчешу.

Взяла гребень, чешет волосы Трёхглазке и приговаривает:

– Спи, глазок, да усни другой!..

Спит один глазок, и другой уснул. А про третий – забыла. Смотрит третьим глазом Трёхглазка, за всем следит, всё примечает. Видит – встала Палашенька, подозвала коровушку-бурёнушку, влезла ей в правое ухо, в левое вылезла. Да такая нарядная! Сарафан на ней парчовый, кокошник речным скатным жемчугом шит, в косах ленты голубые да алые. Прошлась Палашенька по лугу, будто пава, под её ногой травинка не шелохнётся, цветок не наклонится.

Погуляла так, погуляла, поплясала, песню спела и опять бурё-нушке в ухо влезла, только не в правое, а в левое. Из правого вылезла, как раньше была, в старой одёжке. А в мешке вся шерсть тонкой нитью спрялась.

Тут уж пора и коров домой гнать. Стала Палашенька будить Трёхглазку. А та потянулась да раззевалась, будто весь день и вправду крепко спала.

Как пришли домой, Трёхглазка всё матери рассказала, что видела, что вызнала.

Старуха принялась старика точить-пилить:

– Зарежь бурёнку! Что с неё толку, молока даёт мало, травы ест много.

Старик отнекивается.

– Не моя, – говорит, – бурёнушка, дочкина.

А мачеха своё: зарежь да зарежь!

Палашенька услышала, горючими слезами залилась, побежала в хлев к бурёнушке, обнимает её, целует. А бурёнушка говорит ей человечьим голосом:

– Не плачь, не горюй. Зарой мои рожки да копытца под своим окошком. Увидишь, что будет.

Всю ночь мачеха старика поедом ела. Наутро зарезал он бурёнку. Старуха мясо засолила, а Палашеньке рожки да копытца отдала.

– Вот, – говорит, – твоя доля.

Палашенька закопала рожки да копытца у себя под оконцем, как бурёнушка велела. Сестры над ней смеются. Да недолго смеялись: трёх дней не прошло, вырос под окошком у Палашеньки сад дивный, невиданный. Шесть яблонь – золоты яблоки, серебряны листья. На ветках птицы распевают, под яблонями кот-баюн мурлычет, сказки сказывает.

Проезжал мимо добрый молодец, Иван – торговый сын, купецкий внук. Залюбовался садом, попросил одно яблочко.

Побежали старухины дочки яблоки рвать, да не тут-то было! Ветки их по лицу хлещут, птицы клюют, кот-баюн когти растопырил, шипит, грозится. Испугались сестры, прочь кинулись.

А Палашенька вышла из дому – яблони к ней ветки клонят, кот-баюн мурлычет, птицы распевают. Протянула Палашенька руку, яблоко само ей в ладонь скатилось. Тут она его с поклоном Ивану – торговому сыну поднесла. Взял он яблоко и говорит:

– Хорош твой сад, а ты и того лучше. Если посватаюсь, пойдёшь ли за меня, красна девица?

– Пойду, – тихонько Палашенька ответила.

Мачеха чуть со злости не лопнула, дочки её от зависти день-деньской ревели. Да что поделаешь!

– Ладно, – старуха дочкам сказала, – сад-то нам останется.

Обнесли сад высоким забором, чтоб прохожие не заглядывали, на ворота большой замок навесили. Да не вышло по-ихнему.

Как сыграли свадьбу, молодой молодую к себе повёз. Только кони тронулись, сами собой ворота растворились, корни яблонь сами из земли вытащились, и пошёл сад следом. Над ним птицы летят, а позади всех кот-баюн бежит. А за высоким забором голая земля осталась, ямы да рытвины.

В мире и согласии зажили молодые. Через год Палашенька своему мужу сына родила, как раз на ту пору по торговым делам в другой город ехать понадобилось. Собирается он в путь, жене Палашеньке наказ даёт:

– Береги ребёнка, себя береги! А мачеху с сестрами на порог не пускай…

Сказал так, жену, сына на прощанье поцеловал и уехал. Мачеха про то узнала – проведала. И – тут как тут – в дом стучится.

– Не пущу! – говорит Палашенька. – Мне муж не велел. Иди с миром, откуда пришла.

А мачеха ей с крыльца:

– Не со злом я к тебе, Палашенька. Муж твой мимо нашего дома ехал, платок обронил, а я подняла. Тот платок, что ты ему цветными шелками вышила. Приоткрой дверь, я тебе его отдам.

Поверила Палашенька, приоткрыла дверь. Мачеха поставила ногу на порог, ударила падчерицу и заклятье проговорила:

– Не бывать тебе молодой женой, Обернёшься рысью злою, бегучею… Не баюкать младенца над светлой водой, А бежать за тёмной водой, за текучею.

Вмиг Палашенька рысью обернулась, в дремучий лес убежала.

А мачеха привела Двуглазку, обрядила в Палашенькино платье, косы под платок убрала. Никто того не видел, не слышал, одна нянюшка всё видела, всё слышала. Да ведьма-мачеха ей лютой смертью пригрозила, вот она и смолчала.

Вскорости вернулся домой Иван – торговый сын. Смотрит – диву даётся. Всего семь дней дома не был, а жена переменилась, признать её не может. Была краше майского цвета, а теперь ровно привяла. Была добрая да ласковая, взглянет – будто солнышко пригреет, а теперь стала, как ненастный день, хмурая. И ребёнок плачет, заливается.

Иван спрашивает:

– Почему ребёнок плачет?

Двуглазка отвечает:

– Нянька-мамка всё с ним в чисто поле, в тёмный лес гулять ходит. Вот и приучила.

– Как приучила, пусть так и делает, – говорит Иван.

Взяла нянька дитятко и пошла в чисто поле, в тёмный лес.

А Двуглазка-подменница меж тем Ивана просит:

– Пойдём, милый, в мой сад на прогулку-разгулку!

Только в сад ступили, враз серебряные листочки свернулись, певчие птицы не поют, кот-баюн не мурлычет. «Ой, лихо, неладно что-то!» – говорит себе Иван.

День миновал, другой миновал, опять заплакал ребёнок. Нянька его подхватила, туго спеленала, полотном повила, побежала в чисто поле, в тёмный лес. Иван—торговый сын за ней крадётся. Нянька с младенцем у кустика села, где лес кончается, поле начинается. Иван – торговый сын за кустиком притаился.

Выбежали из лесу рыси. Нянька им кричит:

– Рыси вы, рыси, побегучие рыси! Не бегите мимо. Слышите, младенец плачет, есть хочет.

Отвечают рыси:

– Некогда нам останавливаться, на охоту спешим. А младенцева мать позади нас с другой стаей.

Пробежали рыси, а дитя пуще того плачет.

Вот опять рыси из лесу выбегают. Нянька снова кличет:

– Рыси вы, рыси, побегучие рыси! Не бегите мимо. Слышите, младенец плачет, есть хочет.

Бегут рыси мимо. Одна рысь остановилась. Рысью шкурку с себя сбросила, красавицей обернулась, взяла дитя на руки, к белой груди прижала, кормит его, приговаривает:

– Пей, ешь, моё дитятко рожоное, чтоб заснуть на двое суток. Узнал Иван свою Палашеньку, взял тихонько шкурку, развёл костёр и шкурку в огонь кинул. Горит шкурка, а Палашенька говорит:

– Ох, что-то палёной шерстью пахнет.

Покормила ребёнка, нянюшке отдала, к тому месту, где шкурка лежала, кинулась.

Тут и схватил её Иван. Закричала она, бьётся, вырывается. Билась, билась в его руках, да и свилась в золотое веретёнце. Иван то веретёнце взял, мигом пополам переломил, половинку через плечо бросил, половинку к ногам кинул и сказал:

– Позади меня цветно платьице, впереди меня жена-красавица!

Как сказал, так и сделалось. Встала перед ним Палашенька, надела цветно платьице, мужа обняла, всё ему рассказала.

Пошли они домой. Через сад проходили – серебряные листочки расправились, птицы запели, кот-баюн замурлыкал.

Прогнал Иван Двуглазку прочь. С тех пор ведьма-мачеха со своими дочерьми и близко подходить боялась.

А Иван – торговый сын с Палашенькой стали счастливо жить-поживать, добра наживать, сыночка растить.

КАК ГРЕЧИХУ ДВА РАЗА КОСИЛИ
Русская сказка

Хороша у попа гречиха уродилась. Густо стоит, дружно созрела. Самая пора косить. Да у попа один батрак, а поле большое, никак ему не управиться. Надо ещё работника на время принанять, только никто к попу идти не соглашается. Больно уж он скуп.

Как раз в ту пору шёл через село молодой парень, забубённая головушка. Шёл из города с заработков в свою дальнюю деревню.

Прослышал, что поп дешёвого работника ищет, и думает: «Почему бы ещё не подзаработать? Поп дёшево наймёт, да дорого заплатит!»

И свернул к попову дому.

– Так и так, батюшка, не надо ли вам мастера на все руки: и жать, и косить, и возить, и молотить?

– Возить да молотить сами управимся, – отвечает поп, – а гречиху скосить, точно, надобно. Да сойдёмся ли в цене?

– А что цена?! Пшена и сала вволю – вот и вся плата.

Смотрит попов батрак на нового работника и думает: «Нашёл мой хозяин дурачка!»

А тот ему подмигивает: не робей, мол, со мной не пропадёшь.

Вот утром собираются оба работника в поле. Дал им с собой поп пшена мешочек да сала добрый кус.

– Этого, – говорит, – вам на целый день хватит.

Пришли в поле. Новый работник батрака спрашивает:

– Разгадай мне загадку: с чего день начинается?

– У добрых людей – с сытного завтрака, – батрак отвечает.

Хорошее слово. Так и сделаем.

Развели костёр на краю поля, сварили пшено, сальцем заправили. Наелись до отвала, новый работник опять батрака спрашивает:

– Если бы ты, к примеру, царём был, что бы, наевшись, делать стал?

– Да поспал бы всласть, – батрак отвечает.

– Ну, так давай спать.

Батрак испугался:

– А гречиха как же?

– Не тревожься. Мой ответ перед попом.

Легли ненадолго подремать, да до вечера и проспали. Вечерком встали, костёр развели, поужинали и домой пошли.

– Ну, скосили? – поп их встречает.

– Да чуток осталось, – новый работник говорит.

Ночь проспали, наутро опять в поле собираются.

– Давай ещё припасов, – работник у попа требует. – Без харчей косой не помашешь.

Насыпает поп пшена, нарезает сала, а у самого руки от жадности трясутся.

– Неужто всё вчерашнее приели?! И как только брюхо вместило!

Тут новый работник как рассердится! Даже ногами затопал. Пшено по всей хате рассыпал, сало за окошко выкинул. Сам кричит:

– Вот тебе пшено, вот тебе сало! А скошенная гречиха чтоб обратно на поле встала!

Не поверил поп такому чуду, а всё-таки испугался. Посылает попадью:

– Беги на поле скорёхонько, возвращайся быстрёхонько. Неужто правда скошенная гречиха обратно встала?

Сбегала попадья. Вернулась, глаза выпучив.

– Ох, муженёк-батюшко, встала ведь гречиха! Да лучше прежнего. Так и стоит в поле, ровно щетина по хребту у борова.

– А зерно-то есть?

– Висит, батюшко, комьями. Одна беда, осыпаться начало.

Поп за голову схватился. Говорит работникам:

– Берите харчей, сколько надобно, да косить скорей отправляйтесь.

А новый работник отвечает:

– Я теперь за старую цену не согласен. Харч давай да столько-то рублей заплати. Не то такое слово скажу, что вся гречиха разом осыплется.

Поп туда-сюда, а делать нечего. Пришлось раскошелиться.

К вечеру скосили гречиху. Новый работник полный расчёт получил. На прощанье сказал попову батраку:

– Сам видишь, братец, нам, беднякам, без ума да без хитрости не прожить. Поп учён, только и его проучить можно.

Поделился с батраком заработанными деньгами и пошёл, куда раньше шёл.

СКАЗКА – БЫЛЬ, ДА И ПЕСНЯ – ПРАВДА
Белорусская сказка

Ходил по свету песенник. И сказочник по свету ходил. Вот как-то встретились они, стали вместе ходить. И так уговорились: один песни поёт, другой сказки сказывает. Кто что заработает, пополам делить.

Пришли в одно село, завернули в шинок, где мужики гуляли. Песенник и начал песни петь. Весёлую запоёт – мужики ногами притопывают, в пляс пускаются. Запоёт печальную – мужики принахмурятся, в чарку слёзы роняют. Кончил песенник петь, мужики хвалят: «Отродясь мы этаких хороших песен не слыхивали», – и надавали медных денежек, кто сколько мог. А сказочника и слушать не стали.

Вышли из шинка, песенник и говорит:

– Песня – правда, а сказка – вздор. Через песни ты мой хлеб ешь, а не я твой.

– Погоди, – отвечает сказочник, – больно спешишь. Где правда, где вздор, впереди видно будет.

Идут они по селу, а уже завечерело. Видят – в одной большой избе-пятистенке все окна светятся.

– Вот сюда зайдём! – сказочник говорит.

А там девки да молодые жёнки на беседу собрались. Которые кудели прядут, которые вышивают… Парни около девок крутятся.

Стал сказочник сказки сказывать. Весёлую расскажет—все смеются. Страшную говорит – все и дохнуть боятся, девки друг к дружке жмутся.

Кончит сказочник одну, ещё просят. Допоздна рассказывал. Накормили их досыта, да ещё кто кудели дал, кто пряжи. Вышли из избы, сказочник и говорит:

– Нет, брат, сказка правда, а песня вздор. Это ты через мои сказки хлеб ешь.

Тут они и заспорили. Песенник своё твердит, сказочник – своё. Спорили, спорили и на одном согласились: надо такого человека найти, чтобы их рассудил. Стали судью искать. Ну, им люди и посоветовали, сказали, что за рекой, на пчельнике, живёт старый пасечник, он дольше всех прожил, больше всех знает. Он и решит спор.

Переехали реку, пришли к пасечнику.

– Можешь ты нас рассудить? – спрашивают.

– А какая у вас тяжба?

– Такая и такая… – И всё ему рассказали.

Пасечник и говорит:

– Ну, садитесь, добрые люди. Я вас рассужу. Только вперёд покажите, кто что умеет. Кому первому начинать?

– Начинай ты, – говорит песенник сказочнику.

– Ну что ж, – сказочник отвечает.

Сел поудобней и начал.

Была б у меня хата тёплая да перина мягкая, сидел бы в печи хлеб пушистый, а в жбане был бы квас кислый, наелся бы я, напился да всю бы ночь байки баял, сказки сказывал. Это присказка, а сказка впереди.

Жил мужик ни бедный, ни богатый, и был у него единственный сын, а жена давно померла. Отец один сына растил, берёг да лелеял, ничего для него не жалел. И вырос сынок парням на удивленье, девкам на загляденье.

Дорос до совершенных лет, тут отец и задумал молодца женить. Присмотрел в соседнем селе сыну пару: красивую девушку, статную и не бедную. Поговаривали люди про её семью всякое, да мало кто что скажет, всех не переслушаешь!

Вот поженили их, свадьбу, как положено, сыграли. И повезли молодую в дом к жениху, чтоб хозяйкой там была. Приданое за ней дали хорошее, всё новое, неношеное. Смотрит молодой, примечает – новое-то всё новое, а вот зачем молодая метлу с собой прихватила, да ещё старую, прутья в ней пообломаны, повытерты.

Молодой и думает: «Неужто я своей жёнушке новой метлы не сделаю?! Завтра же с утра навяжу хоть три, хоть десять мётел. Пускай метёт, сколько душе угодно».

Легли они спать. Только задремал молодой муж, чует – жена с постели тихонько поднимается. Он один глаз приоткрыл, А она шасть к запечку, где метла стояла, берёт её да верхом садится.

Тут уж он и второй глаз открыл, глядит в оба. Недоброе, видно, затевает! Она заслонку у печки отслонила, собирается на метле через печь в трубу вылететь.

Вскочил он – да за метлу.

– Стой, ведьма, никуда не полетишь! И ведьмачить не будешь!

Изломал метлу и прутики разбросал. Она схватила от той метлы прутик, хлестнула его и крикнула:

– Я как была ведьмой, ведьмой и останусь! А ты был человеком, а теперь псом побегаешь.

Песенник руками всплеснул:

– Бывает же такое! Вот каково злую бабу в жёны взять!

– Погоди, ещё не то будет! – говорит сказочник. – Ты знай слушай.

– И мне послушать дай, – сказал пасечник.

Так оно и сделалось. Стал молодой муж псом. Всё, как и раньше, понимает, а сказать ничего не может. То рычит, то лает.

«Что же это она со мной сотворила?! Не житьё мне теперь. Пойду утоплюсь!»

А как к речке пришёл, на тёмные омуты, на бурливые водовороты посмотрел, страшно ему стало.

«Утопиться никогда не поздно. Побегу дальше, увижу больше».

И побежал на чужую сторону, где он никого не знал, где его никто не знавал. Из лесных краёв – в степь широкую. Селения там одно от другого редко стоят. Оно-то хорошо – людям на глаза не попадаться, да ведь голод не свой брат. А уж так он, бегаючи, проголодался, что, кажется, шкуру бы на себе изгрыз.

В той степи пас овец панский батрак. И как раз в ту пору собрался полудновать. Пёс и думает: «Сверну к пастуху, может, хоть корочку кинет».

Прилёг невдалеке, голову на лапы положил и прямо в глаза ему смотрит.

А пастух с утра до вечера, с ночи до утра в степи один. Словом перемолвиться не с кем. Вот и привык сам с собой разговаривать.

– Притомился пёс! – говорит. – Видно, издалека бежал! Верно, заблудился. Верно, от хозяина отбился. Верно, есть хочет.

И кинул псу корочку хлеба.

А овцы тем часом разбрелись по пастбищу, того и гляди, совсем в степь уйдут.

– Эх, – говорит пастух, – не ко времени полудновать начал. Было б мне овец до кучи сбить, а уж потом за еду приниматься.

Только так сказал, поднялся пёс, побежал по большому кругу, согнал всех овец в кучу.

– Вот это пёс! – пастух удивился. – Вот это помощник! Переломил краюху хлеба пополам, половину себе, половину псу.

Теперь они так работу поделили: пёс отару пасёт, пастух на солнышке лежит, то дремлет, то песни распевает.

Солнце за край степи ушло. Пастух загнал овец в кошару, замкнул замок и ключ к поясу привязал.

Утром проснулся, говорит себе: «Надо скорей кошару отмыкать!» Хватился ключа, а ключа на поясе нет.

– Батюшки! – испугался пастух. – Это что же такое делается! Должно, вора проспал.

Смотрит – овцы спокойненько траву щиплют, пёс около отары ходит, сторожит, приглядывает, и в зубах у него ключ на верёвочке висит.

– Ох, молодец мой пёс, молодец! – стал пастух приговаривать. – Надо его покормить, да и самому поесть не грех.

Любо-дорого поглядеть, как пёс ест. Кусок мяса откусит да сразу хлебом и закусывает. Ну, чисто человек, а не пёс! Пастух-то не знает, что тот и впрямь человек.

Завернул пастух остатки еды в тряпицу и сказал псу:

– Коли ты такой умный, паси сам, а я своих в селе проведаю, как там жена, как детки.

Пошёл да и загостился. Три дня в селе пропадал, три дня в степи не бывал.

Вернулся – пёс ему навстречу, за полу зубами хватает, к кошаре тащит. Посмотрел пастух, так и остолбенел: двенадцать овец зарезанных рядком лежат.

Пастух на пса посохом замахнулся.

– Вот твоя благодарность за хлеб, за доверие!

А пёс его на другую сторону кошары тянет, будто с собой приглашает. И что бы вы думали? На той стороне лежат рядком двенадцать волков – и у всех горло перегрызено.

У пастуха и посох из рук.

– Спасибо тебе! – говорит псу. – Мне бы так не управиться. Чего доброго, меня бы самого волки растерзали. Теперь-то всё ладно. Перед паном управляющим за овец волчьими шкурами откуплюсь. Тёплые из них шубы выходят. И себя не забуду – из овчин тулуп сошью.

На радостях закатился чабан в шинок. Пьёт чарку за чаркой, перед людьми куражится.

– Я нынче сам себе и пан, и князь. У меня подпасок завёлся, такой, не скажу какой. Только лучшего не сыщешь. Что хочу, то и делаю, никого не боюсь!

А тут как раз завернул в шинок управляющий – табак у него, вишь, кончился. Как завидел наш храбрец пана управляющего, так у него душа в пятки ушла. А управляющий на него напустился.

– Ах ты, такой-сякой, – кричит, – в шинке прохлаждаешься, а овцы без присмотру по степи бродят! Вот поедем сейчас к отаре, если хоть одна овца пропала, прогоню сейчас же. Прах тебя побери!

Приехали. Управляющий увидел зарезанных овец, затопал ногами:

– Так и есть, как я говорил! Теперь тебе век не расплатиться!

– Не туда вы смотрите, пан управляющий, в ту сторону поглядите. Там лежат тёплые шубы и для вас, и для главного управляющего, и для самого князя.

Повернул голову управляющий, да так и ахнул: двенадцать матёрых волков – один к одному и все, как один! Тут он и сменил гнев на милость.

– Как же ты их одолел? – спрашивает.

– Да не буду врать, – пастух отвечает. – Не я это, а мой верный слуга, мой помощник.

– Какой такой помощник?!

– А вон он, овец пасёт.

Пёс услышал, что про него бают, подбежал и поклонился управляющему. Да не просто мордой мотнул, а встал на задние лапы, правую переднюю в сторону отвёл и головой низкий поклон отвесил.

– Ну и ну! – только и молвил управляющий. – Это пёс панский! Не тебе, мужичьей кости, быть ему хозяином. Вот тебе десять рублей, а собаку – мне.

Пастух своего помощника и за сто рублей бы не отдал. Да разве с паном управляющим поспоришь?!

Посадил пан пса в коляску и уехал.

Привёз к себе, и такие в доме чудеса пошли, что пан ни на один час с собакой расставаться не хотел. День и ночь при себе держал.

А тут как раз пановы именины подоспели. Съехались к нему гости, управляющие из других княжеских имений. Князь-то богатый был, земли-то у него немеряно!

Выпили паны, и, как водится, зашёл у них разговор о пустяках. Стали они собаками хвалиться. Именинник слушает, посмеивается. А уж когда все нахвастались, позвал своего пса и говорит:

– Покличь-ка мне Ивана, Романа да третьего – Степана. Смеются гости: какое поручение собаке дают! Такой собаки и на свете нет, чтобы его выполнила!

А пёс степенно из комнаты вышел, недолго пропадал, назад идёт, трёх слуг за собой ведёт.

Паны и смеяться перестали, спрашивают у слуг, как кого зовут.

Один отвечает:

– Я – Иван.

Другой отзывается:

– Я – Роман.

Последний говорит:

– Те двое – Иван да Роман, а я третий – Степан.

Тут паны поверили, какие собаки на свете бывают.

А имениннику ещё мало. Велел собаке уголёк принести, чтобы трубку раскурить. Опять никто не верит: как же тварь четвероногая горячее принесёт?!

Вот пёс входит, в зубах у него ложка, на ложке уголёк тлеет. И подносит тот уголёк хозяину трубку раскурить.

У панов много времени на забавы, да и забавам конец приходит. Отпраздновали именины, разъехались гости. А главный управляющий остался и принялся просить пса себе в подарок.

Хозяин думает шуткой отговориться:

– Чтобы именинникам подарки делали – знаю. И сам сегодня подарки получил. А чтобы гость у именинника подарка требовал – такого не слыхивал.

Главный управляющий своё гнёт: отдай да отдай ему собаку. Рассердился управляющий, сказал:

– Не достанется тебе мой пёс!

И главный рассердился:

– Коли так, мне не достанется и твоим не останется!

Вскочил в коляску, поскакал к самому князю.

Что он князю наговорил, они вдвоём знают, а только утром уже от князя к управляющему слуги были посланы со строгим наказом: сейчас же пса князю представить.

Батраку с управляющим не спорить, а управляющий против князя ничего не смеет. Отдал он пса, да ещё низко кланялся.

Князь в комнатах пса держать не стал. Сколотили по его велению конуру, просторную, тёплую – к зиме шло дело, во дворе канат протянули, чтобы псу на цепи кругом бегать.

Неспроста так князь сделал. Трёх лет не прошло, как женился князь. Через год родила княгиня сына, и – вот беда! – в первую же ночь пропал младенец, неведомо как, неведомо куда. Никто ничего не слыхал, никто ничего не видал. Искали, искали и следа не нашли.

А теперь княгиня опять ребёнка ждёт. Мало ли что случится?

Князь так думал: если пёс и вправду такой умный, как рассказывают, может, хоть он устережёт от беды неведомой.

Так оно и шло: пёс днём на цепи бегал, еду ему подавали прямо с княжеского стола. Ночью с цепи спускали. Вроде бы вольней, да двор княжеский – что твоя крепость: ограда высокая, ворота на засовы заложены, замками замкнуты. Затосковал пёс, обидно ему, всё-таки он человек! Может, и убежал бы, как-нибудь изловчился, да жаль ему княгиню молодую. Слышал он, как слуги меж собой толковали, что первого её младенца унёс неведомо кто: то ли цыгане, то ли нищие, то ли нечистая сила. «Поживу пока», – думает.

Замолчал тут сказочник, остановился дух перевести. А песенник его торопит:

– Давай говори скорей! Охота знать, что дальше было.

Усмехнулся сказочник:

– Зачем тебе слушать, как я вздор горожу?

– Вздор не вздор, а ты скажи, уберёг пёс младенца или не уберёг. И что с ним потом было?

– Э, нет, – покачал головой сказочник, – зима за весной не наступает, в середине лето да осень будут. И сказка своим чередом идёт.

– Хочешь слушать, так слушай, – пасечник сказал. – А слову не мешай.

Песенник замолк. Сказочник опять сказывает.

Через какое-то время родились у княгини два сына.

Князь от счастья себя не помнит. Созвал на радостях гостей. Пьют, едят гости, и князь с ними. Слуги гостям подносят и себя не забывают.

Пировали почти до полуночи. Потом разошлись, огни погасили, спать легли.

Князь говорит:

– У нас пёс надёжный, устережёт! – и тоже заснул.

Не знал он, что слуга за гульбой да весельем забыл собаку на ночь с цепи спустить.

Бегает пёс вокруг двора по канату, цепью бренчит.

Только полночь минула, сам собой замок на воротах открылся, сам засов отодвинулся. Крадётся в усадьбу ведьма, да прямо к дому. Признал сразу эту ведьму пёс – жёнка это его, та, что псом его оборотила. Рвётся он с привязи, но крепко канаты свиты, прочно цепь скована. Стал канат перегрызать. До половины перегрыз.

А ведьма уже из дому выходит, двух младенцев к себе прижимает. Рванулся тут пёс что было силы – лопнул канат. Зарычал пёс, на ведьму бросился. А у той руки заняты, она младенцев держит, ногами его пинает, к воротам пробивается. Рвёт её пёс острыми клыками, а следу не остаётся и кровь не течёт.

Так бы и унесла детишек, да когда она уже у самых ворот была, запели первые петухи. Тут она младенцев и бросила, сама в ночной тьме будто растаяла.

Пёс подобрал младенцев, отнёс их в конуру и сам рядом прилёг. Обхватил лапами, телом своим греет. Ведь мороз на дворе, стужа лютая.

На рассвете проснулся князь, встал, пошёл своих сынков проведать. Смотрит – обе колыбельки пустые, княгиня спит, и няньки спят.

– Ах, – закричал князь, – пёс окаянный! А я-то на него надеялся! Лучше бы я сам глаз не сомкнул, верней бы уберёг!..

Схватил двустволку заряженную, выбежал на крыльцо. Не раздумывая долго, вскинул ружьё – бах по конуре из одного ствола. Да сгоряча не попал.

Тут пёс младенцев лапами расшевелил. Они и заплакали.

Как услышал князь жалобный плач своих деток, чуть ума не решился. Бросился к конуре, ребяток слезами обливает, пса целует, благодарит.

На выстрел уже все домочадцы выскочили, детишек унесли. И по приказу князя в тот же день надели на пса богатый ошейник, шитый шелками, самоцветными каменьями изукрашенный.

Да пса княжеская милость не радует, лучше бы ему волю подарили!

«Ну, ладно, – думает, – дождусь ночи, сам как-нибудь убегу. Я своё дело сделал!»

Пришла ночь, полночь с собой привела. И опять, как вчера, сами собой ворота растворились. Жёнка его появилась.

– А, – говорит, – тебе псом неплохо живётся. Вишь, как тебя разукрасили! Слушай же меня: ты мою летучую метлу изломал, младенцев у меня отнял, я больше над ними власти не имею… А над тобой имею!

Хлестнула его прутиком и проговорила:

– Побегал ты псом, теперь птицей полетай!

И оборотился пёс соловьем. Да не серым соловушкой, а птицей красоты несказанной, невиданной. Шелка да каменья, что на ошейнике были, засияли перышками разноцветными.

Поднялся на лёгких крыльях соловей, вокруг княжеского двора облетел, сам себе жалуется:

– Было бы время тёплое, лето красное, хорошо бы я прожил. Куда захочу – полечу, где вздумаю – поклюю да воды попью. А теперь зима лютая, стужа великая, все поля, все луга снегом закалило. Ни согреться, ни прокормиться… Чем так мучиться, лучше разом с жизнью расстаться!..

Сложил крылья и пал камнем на землю. Да какой у птахи вес?! Не убился он, даже не расшибся.

Что же делать! Надо дальше жить. Забился под стреху, ночь переждал. Утром полетел, куда крылья понесли, куда ветер направил.

Прилетел в крестьянский двор, а там скирда гречки стоит. Да вся частой сетью-сильём оплетена сверху донизу, чтобы птицы зерно не клевали.

Наша птаха думает: «Хоть с голоду, хоть в силках—всё одно пропадать! Может, зёрнышко изловчусь ухватить!»

Ухватил одно зёрнышко, второе склевал, а на третьем в силках запутался. Что больше бьётся, то крепче волосяные петли держат.

На ту нору вышел из избы хозяйский сын, мальчишечка-малолеток. Приметил птицу, сказал:

– Как же тебя, бедную, глупую, догадало в силках запутаться?

Освободил её и в дом принёс.

А у того мальчишечки сестра была старшая, тихая да ласковая. Глянет – на сердце теплеет, усмехнётся – в тёмной комнате просветлеет, будто солнышко из-за облака выплыло.

Увидела сестра птицу и говорит:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю