Текст книги "Два пистолета и хромой осел"

Автор книги: Неделчо Драганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

СОКРОВИЩЕ

Всю дорогу мы ломали себе голову, как перехитрить Красного Джо. С Минчо мы свободно говорили по-болгарски, потому что англичанин ни слова не понимал на нашем языке. Сначала он подумал, что мы говорим по-русски, и долго удивлялся, узнав, что это болгарский. Он даже не знал, где находится Болгария.

– Темный народ, – сказал Минчо. – Что я, англичан не видал в нашем городе – бродят по улицам и глазеют, словно с луны свалились.

Потом англичанин умолк и за весь день не проронил ни слова. Дорога была ужасно пыльная, и мы здорово наглотались песка. Он потом целую неделю хрустел у меня на зубах, да, кажется, и до сих пор кое-что осталось. Я уж не говорю про жару – мы едва не сварились. Разделись до пояса, но и это не помогло. А Красный Джо меня просто потряс – высокий и сухой, как жердь в черном костюме, он никак не страдал от жары. Знай я, что везу в машине золотое сокровище, тоже бы, наверное, не обращал внимания на жару.

Мы ехали целый день, а одолели едва половину пути до Каира. Остановились на ночь в каком-то маленьком городке. Англичанин устроился в гостинице. А нам велел спать в машине: если заметим, что около нее вертятся разные люди, мы должны кричать изо всех сил, он услышит, потому что окно его номера было точно над машиной.

– Здесь воруют автомобили, так что будьте внимательны, – предупредил нас Красный Джо.

Он ушел в гостиницу, мы выждали около часу и выбрались из машины. Сначала мы попытались открыть багажник просто руками, но, сколько ни старались, он даже не скрипнул. Я вспомнил, что знаменитый разбойник Пандуди открывал всякие замки обыкновенной булавкой. Однажды даже спас себе жизнь, открыв таким образом двери тюремной камеры. Секретный замок багажника мы сможем открыть, только засунув в узкое отверстие что-нибудь длинное и тонкое. Должен признаться, что у меня руки-крюки, я не гожусь для таких дел. Минчо – другое дело. Деревянные самолетики и мечи, которые мы мастерили, получались у него лучше всех, но я никогда ему этого не говорил, потому что он и так задавался. Минчо нашел кусок ржавой проволоки, сплющил его между двумя камнями и сунул в замόк. Целый час мы по очереди безуспешно ковыряли этой проволокой в замке – ничего не получалось. Мы совсем уж было отчаялись, как вдруг «щелк» – Минчо отпер багажник. Мы нетерпеливо подняли крышку – мешок спокойно лежал в багажнике! Мы перехитрили разбойника! Только вот где спрятать мешок? Если бы нам удалось добраться до Каира или Александрии, мы бы легко управились, но на своих двоих и с мешком? Анис предложил закрыть багажник, не запирая, и, приехав в Каир, забрать мешок. Все-таки нужно быть маменькиным сынком, чтобы предложить такое. Ведь проснувшись, Красный Джо первым делом проверит, всё ли в порядке. Ломаного гроша не стоило предложение египтянина. Пусть Минчо считает, что англичанин темный человек, я-то уверен, что он хитрый, как ласка. Минчо объявил себя королем всяческих замкόв и обещал закрыть багажник, а потом совсем просто отпереть его в Каире.

– Ты гарантируешь, что отопрешь его за одну минуту? – спросил я.

– Почему за одну минуту?

– Потому что иначе мы наверняка упустим сокровище. Неужели ты думаешь, что Красный Джо оставит нас в машине на целый час? Не такой он дурак. В лучшем случае мы сможем задержать его одну-две минуты.

– За минуту, пожалуй, не смогу…

Никогда до сих пор я не слышал, чтобы Минчо в чем-нибудь признавался. Тут он меня изумил.

Слава богу, что я опять сообразил, как поступить. Я давно прислушивался к пыхтению паровозов – значит, где-то неподалеку станция.

– Слушай, – обратился я к Анису, – сколько у тебя еще денег?

– Три фунта и двадцать пиастров.

Минчо остался у машины, а мы с Анисом пошли искать станцию. Нашли быстро. Дежурный в красной феске объяснил, что поезд на Каир отправится через полчаса. Мы купили три билета – денег нам хватило и даже осталось несколько мелких монет. (На этот раз нам нельзя было ехать зайцами, потому что, если бы нас поймали, пропал бы и мешок).

Мы вернулись и вытащили мешок. Он был такой тяжелый, словно все богатства мира находились в нем. Едва дотащили до вокзала.

По перрону прогуливались два-три человека. Они с любопытством посматривали на нас, но мы строили из себя взрослых, занятых своим делом. Дежурный в красной феске подошел и спросил что-то по-арабски, показывая на мешок. Я вздрогнул. Если Анис не вывернется – мы пропали! Смотрю, парнишка начинает шмыгать носом и вот-вот заплачет. Дежурный сочувственно выслушал его, похлопал по плечу и ушел в свою комнатку.

Вот тебе и маменькин сынок, а до чего же хитрый! Он сказал, что гостил тут со старшим братом у бабушки. Тот сейчас придет, а в мешке – рис и бананы. Это подарок от бабушки, потому что дома им нечего есть. Горазд Анис сочинять всякие истории. Когда вырастет, станет, наверное, писателем или бери выше – клоуном в цирке.

Подошел поезд, мы сели в последний вагон и заняли последнее купе. Когда закончилась проверка билетов и кондуктор ушел, мы поставили Аниса в коридоре, чтобы он предупредил нас, если кто-нибудь появится, а мы с Минчо развязали мешок. Руки у нас дрожали от волнения. Минчо нетерпеливо сунул руку вовнутрь и заорал, забыв, где находится:

– Золото в слитках, жуткое дело!

И вытащил из мешка квадратный плоский камень. На одной его стороне был нарисован человек в профиль. Тысячи таких рисунков мы видели в гробницах фараонов. Я тоже полез в мешок и достал пеструю плитку с женской головой, нарисованной обыкновеннейшими красками. Мы переворошили весь мешок: ни золотых монет, ни золотых корон или других драгоценностей, одни только плитки с нарисованными на них людьми, птицами и животными, разными узорами и закорючками, две сильно выщербленные фигурки, потрескавшиеся чаши и небольшие вазы и тому подобные вещи из камня. Мы обалдели. Ради чего же мы столько мучились, обдирали коленки, мокли в Ниле? Ради каких-то камней, осыпавшихся плиток и битых фигурок? Нет, мне положительно не везло, а ведь я такой везучий. Кто-то сглазил, но кто – Минчо или Анис?

– Ну, попадись мне Красный Джо, я ему башку расшибу этими плитками! – поклялся Минчо. – И на кой ему эти камни? Я тебе говорил, что он дурак, вот тебе, можешь убедиться!

Он открыл окно и собрался выбросить один камень.

– Эй, ты что делаешь? – крикнул Анис из коридора.

– Иди сюда, порадуйся! Во, целая гора золота и драгоценных камней!

Анис вошел в купе и стал внимательно рассматривать вещи, которые мы вынули из мешка.

– Но они действительно ценные и стоят столько же, сколько настоящее сокровище.

Мы с Минчо выпучили глаза. Что он болтает, этот египтянин? Что ценного в этих камнях? И я, если захочу, смогу выдолбить на камне разные фигуры, раскрасить их акварелью и будут, может, получше этих.

– Не верите? В книжке написано, что старые камни и фигурки очень ценные. Что это исторические ценности – именно так написано в книжке.

– А ну, дай книжку! – решительно заявил Минчо, как будто он мог прочесть, что там написано.

– Я ему не верю! – сказал мне Минчо. – Врет он все.

Мы собрали камни в мешок, но и я не верил, что они имеют какую бы то ни было историческую ценность. Поняв, что мы ему не верим, Анис поклялся именем аллаха, что именно так было написано в книжке, сокрушался, что потерял ее, но так мы ему и поверили. Ихний учитель истории Хасан, как его там, говорил, что все камни из гробниц фараонов очень важны для музеев и не знаю что еще. Этот самый Хасан большой всезнайка, думал я, но лучше было бы, если бы мешок вместо камней был наполнен золотом, а пусть музеи занимаются битыми чашами и вазами. Если Красный Джо – темнота, как утверждает Минчо, то, может, и взял камни по глупости. Хотя, кто знает… Мне не верилось, что бывают такие глупые англичане…

ЦЕНА КАМНЕЙ

Каирский вокзал кишел людьми. На нас никто и не взглянул. Проталкиваясь сквозь толпу в чалмах и фесках, мы вышли на площадь. Куда теперь с мешком?

– Пойдем в центр города, – сказал Анис.

Мне было все равно, куда идти. У меня болела голова, я очень устал. Мы сели в трамвай, проходивший поблизости. Втащив мешок в вагон, мы уронили его на ногу какому-то арабу. Он раскричался, вмешались другие пассажиры, поднялся гвалт, как будто ссорились женщины в нашем квартале. Араб, которому отдавили ногу, был страшно рассержен, хотел выбросить наш мешок из вагона. Тогда Анис повторил свой номер с плачем. Люди, которые только что кричали и угрожали нам, пожалели заплаканного мальчишку и заступились за нас. Трамвай остановился на площади, и мы поторопились выйти. Следом выбросили наш мешок. Посреди площади был маленький скверик. Мы едва дотащились до скамейки. Эта жара совсем доконала нас. Эх, до чего ж сейчас здорово у нас в городе! Сиди себе целыми днями в море, а придет вечер – и наступает лучшее время для игры в прятки. Как мне захотелось оказаться дома, рядом с отцом и матерью…

– Умираю с голоду, – вдруг проговорил Минчо, и мы вспомнили, что не ели со вчерашнего вечера.

На последние гроши Анис купил маленькие булочки с горячими бобами, очень вкусные черные булочки с поджаристой корочкой. Потом я растянулся на скамейке, но долго поспать мне не удалось. Меня разбудил Анис. Он держал в руке газету и показывал мне что-то на первой странице.

– Мальчишки-газетчики кричат, что из гробницы одного фараона украдено много ценных вещей, – сказал он таинственно, беспокойно озираясь. – Обнаружили кражу вчера. Вещи были приготовлены для каирского музея, но ночью воры проникли в гробницу и похитили их. Тут пишут, что обещана большая награда тем, кто поймает грабителей.

Ясно, речь шла о предметах, уворованных Красным Джо. Учитель Хасан, как его там, оказался прав. Газеты писали, что украденные камни с высеченными на них человечьими головами и рогатыми животными были настоящим сокровищем!

Анис спросил у полицейского, где находится музей старых камней. Полицейский засмеялся и указал на трехэтажное желтое здание с мраморными ступенями перед главным входом – точно напротив скверика… Я ведь знал – главное родиться везучим, а остальное делается просто. Минчо спал на соседней скамейке, а когда он спит, его можно поднять на ноги только орудийным выстрелом. Но я знал, как разбудить его: дернул за нос, он чихнул и вскочил.

Мы подняли мешок – в последний раз! – и потащили к музею.

– Мы не будем выдавать Красного Джо, – сказал я. – Он заслуживает, чтобы его поймали, но мы – не доносчики!

Я всегда ненавидел доносчиков. По правилам всякой игры доносчики – самые презренные люди. Потому я и не любил Пройчо: стоило кому-нибудь набедокурить, как он тут же бежал ябедничать. А с англичанина хватит и того, что мы ему подстроили – надо же, забраться в мертвую Долину фараонов и вернуться с пустыми руками!

Мы скрестили руки над мешком и поклялись при любых обстоятельствах говорить, что нашли мешок в скверике на площади. Анис пошел в музей искать главного начальника. Когда он вернулся, с ним было трое. Двое взяли мешок, а третий, который казался самым главным, потому что был в очках, жестом велел следовать за ним. Нас втолкнули в какую-то комнату и заперли двери изнутри. Мы с Минчо переглянулись. Я не люблю, когда меня запирают. Сколько раз такое случалось – всегда кончалось битьем: что дома, что в школе.

Трое мужчин развязали мешок и стали вынимать плитки и фигурки, что-то громко приговаривая – эх, не успел выучить арабский! – и цокая языками. Казалось, они поражены. В конце концов со дна мешка показались два толстых браслета из чистого золота! А мы-то думали, что там только камни! Начальник взял их, долго рассматривал и осторожно положил на свой стол. Я не утерпел и приподнял один. Он был тяжелый, как кусок свинца.

– Вот тебе и Красный Джо, – прошептал мне Минчо, – глупый-глупый, да на всякий случай вместе с историческими камнями сунул в мешок и немного золота…

ЧАСТЬ ПОСЛЕДНЯЯ

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Наши ребята прославились, даже не попав на Северный полюс и не охотясь на львов и тигров. Они нашли сокровище, когда совсем перестали в это верить, и стали знаменитыми, когда меньше всего ждали этого. Не напрасно Любо и Минчо считали, что родились под счастливой звездой. Египетские газеты напечатали портреты всех троих. Самым подробным образом описывалось бегство болгарских мальчишек: как они спрятались в шлюпке, где их нашел сын капитана Мишель, и даже упоминали о той драке Любо с Мишелем, когда Любо послал его в нокаут; Анис рассказал корреспондентам, как двое его болгарских друзей спасли его, и вообще обо всех приключениях, которые случились с ними в Египте. Так что теперь, при всем желании, Любо и Минчо не могли бы продолжить путешествие вокруг света: они стали так знамениты, что нигде не смогли бы укрыться. Да и пора было возвращаться, потому что приближался учебный год. Они попрощались с Анисом, поклялись никогда не забывать его и пригласили будущим летом погостить у них в Болгарии.

Обратный путь прошел скучно. Они уже знали места, по которым лежал их путь. Они жаждали поскорее вернуться на родину. По родному городу ребята истосковались до слез. Сейчас он казался им самым красивым на свете. И всё в нем было бесконечно дорого и мило. Даже по школе заскучали: как весело там среди приятелей! И об учителях думали, что, в сущности, они милые и добрые люди, которые стремились учить их, а не мучить, как им казалось раньше. А сколько интересного расскажут они ребятам! Давай, пароход, плыви быстрее, капитан, прикажи кочегару подбавить пару, прикажи дать полный вперед!

И вот ранним утром пароход вошел в порт родного города. Густой туман скрывал причал. Но ребята знали, что родители, извещенные об их прибытии, ожидают у большого портового склада. И не только родители, все ребята их квартала тоже там и сразу же увидят их новые костюмы, велосипеды и кожаные чемоданы, набитые подарками. Директор музея щедро вознаградил их. Все будут ими восхищаться, а Прою просто лопнет от зависти…

Не успел пароход причалить и спустить трап, как они стремглав бросились на берег… Увы… никто не ждал их. Что же случилось? Неужели телеграмма, которую болгарский консул в Александрии послал родителям Любо, затерялась в дороге? Ребята в отчаянии смотрели на пустой причал. Вся радость от прибытия к родным берегам испарилась вмиг. Прошли только два таможенника, которые даже не заметили их.

Скоро ребята поняли, почему никто не пришел встречать их: корабль ждали на следующий день. Как будто капитан услышал их молчаливую мольбу, и пароход прибыл на целые сутки раньше. Но странно, почему в будний день закрыты склады? Спросили таможенника.

– Общая стачка, – ответил он коротко.

Стачка! Любо и Минчо знали, что это значит: грузчики, извозчики, биндюжники – все, кто грузил и разгружал пароходы, отказывались, работать, пока им не будут платить больше денег. Они приходили в порт, но празднично одетые, организовывали собрания и слушали речи. Их отцы не раз участвовали в стачках, и ребята ходили с ними на митинги. Иногда случались столкновения между рабочими и стражниками. Конные полицейские пытались разогнать рабочих. Но те не боялись коней и дубинок, выворачивали булыжники из мостовых, строили из них заграждения и, прячась за ними, засыпали стражников камнями. Вот было здорово! Происходили страшные – совсем не похожие на те, что затевали ребята, а настоящие – сражения: рабочие стаскивали полицейских с лошадей, били их, вырывали у них из рук дубинки.

Любо и Минчо взвалили чемоданы на плечи и, толкая велосипеды, покинули пустой порт. Постепенно туман рассеялся, и на небе показалось солнце. Родное болгарское солнышко! Оно лишь слегка пригрело им шеи, словно ласка нежной и теплой материнской руки. Оно не было таким жестоким и безжалостным, как африканское, которое жгло кожу, трижды заставило облезть несчастный нос Любо и из-за которого по десять раз в день приходилось стаскивать мокрые от пота рубахи. Милое, болгарское солнышко, бонжур, добрый день, смотри, какие мы – черные, словно буйволята, с окрепшими мускулами, готовые к новым приключениям!

Они нарочно двинулись по главной улице, чтобы их увидели все знакомые. И, как назло, никого не встретили. Город был все тот же: только листва на деревьях местами пожелтела, напоминая о приближающейся осени, о тетрадках и карандашах, чернилах и перьях, одним словом – о школе.

Они свернули с главного бульвара на кривые улочки, ведущие к их кварталу. Неожиданно откуда-то выскочил Прою. И вздрогнул, увидев их.

– Ты чего вытаращился? – засмеялся Любо.

– Но… когда же вы приехали? Ведь пароход должен прибыть завтра.

– А мы приказали капитану плыть быстрее.

Прою криво усмехнулся.

– А что в чемоданах? А велосипеды эти ваши?

– В чемоданах – шкуры львов, которых мы с Любо убили в Африке, а вот велосипеды – это подарок от египетского царя.

– Дашь мне покататься немного?

– Нет, еще перемажешь его своими грязными штанами, – сказал Минчо.

– Я дам, если станешь моим оруженосцем, – поддразнил его и Любо.

– Кем?

– Оруженосцем, – повторил Любо. – Каждый большой охотник нанимает слугу, чтобы таскать ружья и патроны, как когда-то рыцари нанимали слуг, чтобы те носили их копья и запасные шпаги.

– Нужен мне твой велосипед, коммунист проклятый! – крикнул Прою и отскочил, готовый к бегству.

– Ах ты, гад! Только попадись, я тебе зубы повышибаю! – огрызнулся Любо.

Прою отступил на тротуар.

– Смотри лучше, как бы тебе стражники зубов не вышибли, как твоему папаше, которого в тюрьму посадили!

Минчо бросил чемодан с велосипедом и погнался за ним. Настиг в конце улицы и толкнул изо всех сил. Прою растянулся на булыжнике и заревел.

– Вот тебе!

Любо стал посреди улицы побледневший и растерянный.

– Ты не огорчайся, – сказал ему Минчо, – знаешь ведь, какое это брехло.

Прою поднялся и уже с конца улицы заорал:

– Вас всех посадят! А твоего папашу, Грач, выгнали с работы, так-то вот, лопните от злости!

Какой-то человек, проходя мимо Прою, схватил его за ухо.

– Ну-ка, проваливай отсюда, малец! Кто тебя научил таким глупостям?

Прою исчез за углом, и человек спросил:

– Ребята, кто это?

– Прою, трактирщиков выродок.

Человек усмехнулся.

– Видать птичку, – сказал он. – А вы откуда, такие расфуфыренные?

– Из кругосветного путешествия, – гордо ответил Минчо.

– Ишь ты!

– Мы убежали на корабле в Египет.

– А, так это вы! Слыхал я об этом.

– Мы теперь очень знаменитые, – похвастался Минчо, – про нас писали египетские газеты.

Человек снова усмехнулся.

– А кто из вас сын Ивана Бинева?

– Я… – Любо еще больше побледнел.

– Этот… как его там, сказал тебе что-нибудь?

– Соврал, что его отца арестовали, – ответил Минчо.

– К сожалению, это правда, дружок. Полиция арестовала многих. Не волнуйся, мы освободим твоего отца, ведь он наш депутат, избранник народа. Завтра после обеда на площади перед общиной собирается митинг, будем требовать освобождения арестованных. Так что смелее, друг!

Человек весело махнул им рукой на прощанье. Ребята молча пошли дальше. Не так они представляли себе возвращение в родной город! Они думали, что их будут встречать, как героев, с полковым духовым оркестром, а вышло совсем иначе. Они хорошо знали, что это такое, когда отец арестован или выгнан с работы. В доме нет денег, накапливаются долги у лавочника и булочника, а лавочник пишет в счетах, что захочет. И если мать заикнется об этом, лавочник, сразу же закроет кредит да еще потребует немедленно уплатить старые долги. И матери не осмеливаются возражать.

На их улице не было ни души. Но ребята даже обрадовались, что их возвращение прошло незамеченным. Сейчас им было не до встреч, да и в такой момент меньше всего хотелось рассказывать о своем путешествии. Прежде чем распрощаться, Любо спросил:

– Завтра пойдем на собрание?

– Еще бы! И наберем полные карманы камней, и сделаем новые рогатки!

Любо отворил калитку и вошел во двор. Поставил чемодан и велосипед и с волнением оглядел маленький сад с цветущими хризантемами, разукрашенный веселыми белыми и розовыми воронками душистого табака, который здесь называют «граммофончиком.» Кран во дворе, как всегда, протекал и переполнял ведро, поставленное под него. Он нагнулся и жадно напился прямо из-под крана. Есть ли что-нибудь дороже и милее, чем их старый белый домик, чем всё это, знакомое до боли? Здесь он сделал свои первые неуверенные шаги, здесь прошли его первые беззаботные детские годы. Не эти ли воспоминания затуманили сейчас его взгляд? Почему вдруг его глаза наполнились слезами? Нет, он не променяет их белый домик на всех львов Африки, даже один-единственный «граммофончик», взращенный заботливыми руками матери, не отдаст за все сокровища фараонов. Он сунул в нос нежную воронку «граммофончика» (м-м-м-м!), потом пошел на задний двор посмотреть, созрели или нет крупные синие сливы. Он очень гордился этим деревом. Во всем квартале не было такой развесистой сливы, которая приносила бы такие крупные сине-фиолетовые плоды, крупнее, чем кулачок его братишки Петко. А до чего же они сладкие, когда созреют! Правда, редкая слива задерживалась на дереве до полной спелости. Любо и его приятели обрывали сливы еще зелеными. Однажды он поймал Прою, когда тот лез через забор красть сливы. Ну, и стянул с него штаны, выставил на посмешище всему кварталу. Вспомнив об этом, Любо решил, что сегодня или завтра он должен еще раз поколотить Прою. Чтобы проучить раз и навсегда!

И тут он услышал голос Петко:

– Любо!

Он поднял голову: с дерева, широко раскрыв глаза, на него смотрел его младший братишка.

– Смотри-ка! – обрадовался Любо. – Да ты никак сам взобрался на дерево, Петушок?

– Сам! Я уже вылос, – важно проговорил малыш, спустился с дерева и прыгнул прямо в объятия Любо.

– Ох, ты мой малыш…

Любо держал брата на руках, по его щекам текли слезы, и он только повторял:

– Милый Петушок, как ты вырос.

Потом поставил его на землю рядом с собой и искренне удивился:

– Да ты в самом деле вырос, уже мне по грудь!

Петко приподнялся на цыпочки, чтобы казаться еще больше.

– Батко, а мамы нет, – наконец вспомнил он. – Она в участок ушла, понесла папе поесть. Полицаи плишли и заблали его. Много фалаонов! Знаешь, как стлашно было! Один делжал два пистолета, а длугой полез на челдак. Искали какого-то человека. Лазили и под лавки. И твои тетладки выблосили из сумки.

– А ты плакал? – спросил Любо сквозь стиснутые зубы.

– Не… немножко… папаня велел не плакать, и я пелестал. А зато как его укусил!

– Укусил? Кого?

– А полицейского. Он потащил папку на улицу, а я как наблосился и – хап! – за луку. Смотли, какие у меня остлые зубы, как блитва. – И Петко открыл рот.

– Браво, Петко, ты прямо герой! – засмеялся Любо.

Петко выпятил грудь, страшно гордый похвалой брата.

– Ладно, пойдем посмотришь, что я привез.

Конечно, Петко больше всего обрадовался велосипеду.

– Эх, до чего ж холосый велосипед! Это мне?

Старший брат на мгновенье замялся.

– Да… тебе привез… в подарок. Но ты еще маленький, будешь ездить на нем через год.

– Ну нет, я уже большой, – он взобрался на велосипед, ноги его едва касались педалей.

– Ну, что я говорил, а через год как раз по тебе будет. А сейчас я покатаюсь на нем… – Петко насупился, готовый расплакаться, и Любо поспешил добавить: – Велосипед твой, никто его не тронет. Только я на нем поезжу годок, а после и близко не подойду. Ну, как?

– Ладно, только ты белеги его!

– Клянусь, поберегу!

– А что у тебя в чемодане?

– Идем в дом, там посмотришь.

В доме на него пахнуло родным запахом. Он заметил, что в каждом доме живет свой особый запах. У Минчо всегда пахло приправами, у Велосипеда – яблоками, но самый лучший, самый родной запах из всех, что он знает, – запах их дома, их комнат, сундуков, одежды. Как он истосковался по родному дому! Вот кухня с длинным лежаком вдоль стены, на котором они спали вдвоем с Петушком: их ноги соприкасались, и Петушок всегда щекотал пальчиками его ступени…

Но братишка не позволил ему долго разнеживаться, он хотел побыстрее увидеть, что привез Любо. Его черные глазки просто горели от нетерпения.

Он стал искать в карманах ключ от чемодана, и в этот момент хлопнули двери. Вошла мать. Она застыла на пороге, онемев от изумления. Милая мамочка! Она выглядела похудевшей, в ее роскошных густых каштановых волосах появились серебряные нити, которых не было раньше. Сердце мальчика сжалось от боли, как будто кто-то стиснул его рукой. Не по его ли вине появились эти белые пряди? Как же она, наверное, тревожилась после его бегства… Очень виноват перед тобой, мамочка, твой непутевый сын, прости его!

Он бросился в объятия матери. Она зарыдала, залила слезами его лицо. Любо держался из последних сил, чтобы не расплакаться, потому что сейчас, когда его отец в тюрьме, он остался единственным мужчиной в доме, а настоящие мужчины никогда не плачут…

– Вернулся, сынок мой, вернулся… – шептала мама и прижимала его к себе.

Ласковые материнские объятия! Ему снова захотелось стать маленьким, чтобы по вечерам вот так прижиматься к матери. Но мальчик знал, что он уже вырос и должен держаться мужественно.

– Мама, со мной всё в порядке, я больше никогда тебя не оставлю, не убегу из дому…

– Сынок, отца…

– Знаю, не плачь, его скоро освободят. Его товарищи собираются завтра на площади. Вот увидишь, отца выпустят, – Любо легонько высвободился из ее объятий. – Мама, я привез полный чемодан подарков.

Мать остановила его.

– Подожди, дай я еще на тебя полюбуюсь. Как ты вырос! И какой хороший костюм! А почернел-то как!

– Как челный алап, – крикнул Петко. Он сидел на лежаке, держась руками за чемодан.

Малыш рассмешил их. Мать отпустила Любо и утерла слезы. Наконец он открыл чемодан. Чего только там не было! Ботинки для Петко и грузовичок, который был как настоящий: заведешь моторчик, и он ездит вокруг кухни; матери материя на платье, а отцу – на костюм, рубашки и еще пара ботинок для Любо, и чудесные удочки, и спасательный пояс, и блестящие шарики…

– Кто же купил всё это?

– Мне это подарили, мама.

Любо вынул из чемодана смятую газету.

– Вот, это я на снимке.

– А длугой мальчик, он кто, а, батко?

– Египтянин, его зовут Анис.

– Он алап?

– Батко всё потом тебе расскажет, а сейчас он устал и есть хочет. Мы же ждали тебя завтра, я еще ничего не приготовила. Может, тебе яичницу поджарить, хочешь?

– Пожалуйста, не утруждай себя, мама, я поем, что найдется.

Услышав такие изысканные выражения, мать засмеялась, и лицо ее снова стало красивым и молодым, как раньше.

А он в это время думал, что на свете нет ничего вкуснее яичницы.

Мать разожгла примус и разбила в сковороду целых четыре яйца! Любо с жадностью набросился на еду и еще раз подумал, что никто на свете не умеет вкуснее мамы приготовить глазунью. Он поднял голову и перехватил взгляд братишки. Тот вроде бы играл с грузовичком, но его глаза были в тарелке. Любо стало стыдно. Когда это было, чтобы в их доме жарили по четыре яйца для одного человека? Мать вышла из кухни, и он заставил братишку съесть часть яичницы, наказав молчать. Вернулась мать и поставила на стол миску с персиками. Она заметила желтый ободок вокруг Петкового рта, но ничего не сказала, а только отвернулась, чтобы дети не заметили слез, которые снова навернулись ей на глаза.