Текст книги "Два пистолета и хромой осел"
Автор книги: Неделчо Драганов
Жанр:
Детские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СКОЛЬКО СТОИТ ОСЕЛ?
Важнее всего было раздобыть два пистолета. Нельзя же пускаться в путь без оружия! Или враг нападет, или волк. А с пистолетом – бах! бах! – и готово, можно двигаться дальше.
На главной улице, ведущей прямо к порту, был большой оружейный магазин. На витрине были выставлены разные пистолеты и ружья. Каждый день мы с Минчо ходили смотреть на них. Все не могли решить, какие пистолеты нам нужны. Там продавались прекрасные пистолеты, блестящие, с патронами, но они стоили дорого, и мы ни о чем таком не могли даже мечтать.
Однажды мы зашли в магазин и спросили какие-нибудь пистолеты, сильные, но недорогие. Продавец, толстяк с лысой головой и длинными черными усами, закрученными кверху, неожиданно спросил:
– Что, бежать собрались?
Мы испугались, но продавец засмеялся и добродушно сказал:
– Не бойтесь, я вас не выдам.
– А ты откуда знаешь? – спросил Минчо, как и я, удивленный до крайности.
– Эх-е! – вздохнул толстяк и махнул рукой. – Дядя Васил Шошев все знает. Так сколько же у вас денег?
– Пятьдесят левов, – соврал Минчо и даже не покраснел.
– А, маловато. Глядите, что я вам покажу. – Он достал из-под прилавка небольшой деревянный ящик, и, когда отворил его, мы ахнули.
В ящике блестели новые пистолеты с длинными стволами.
– То, что надо! – одновременно вскрикнули мы с Минчо и схватили по пистолету.
– Не трожь! – прикрикнул дядя Васил. Я, как ошпаренный, выронил пистолет на прилавок и в ужасе кинулся к дверям – а вдруг пальнет!
Минчо ударил меня по шее:
– Заяц! Раз ты такой трус, никуда с тобой не поеду.
Тогда я сказал ему, чтоб не очень-то заносился, а то расскажу дяде Василу, как сам-то он недавно покрылся пятнами от страха, когда за ним погналась собака.
Он пнул меня и сказал, что на улице повыбивает мне зубы, и я его пнул и сказал, чтоб не задавался, ведь все знают, что я в классе самый сильный. Минчо Грач старше меня на год, но, если я упрусь, и ему нелегко справиться со мной.
Дядя Васил велел нам выметаться из магазина, не то надерет нам уши.
– Соберете деньги, тогда и приходите. Двуствольный пистолет стоит восемьдесят левов. Называется шомпольник. А сейчас – марш, чтоб я вас не видел!
Из магазина мы вышли, повесив головы. Много денег нужно, чтобы купить два шомпольника, а у нас не то что восьмидесяти левов – ломаного гроша в карманах не было. Как раздобыть денег? Я сказал Минчо, что, если ходить по главной улице и по улице Богориди, где обыкновенно прогуливаются богачи, можно найти много потерянных левов. Он ответил, что я самый хитрый парень во всем квартале, и мы отправились искать деньги на главной улице. Искали долго, дотемна, но не нашли и полтинника. Когда я пришел домой, мать во дворе настегала меня прутом и еще кричала, что я бродяга, что я ее сведу в могилу. Велосипед смотрел на это с забора и помирал со смеху. Я выхватил прут у матери и выскочил на улицу. Велосипед уже был у колодца с двумя кувшинами.
– Ты над кем потешаешься, укшуш поганый! (вместо «уксус» он говорил «укшуш», и его мать так говорила) – крикнул я и хлестнул его прутом по ногам. А Велосипед замахнулся и стукнул меня по голове пустым кувшином. Кувшин разлетелся вдребезги, а он завопил:
– Ой-ой, мать меня убьет за кувшин!
– Так тебе и надо, я очень рад! – весело запрыгал я по улице. (А моей голове хоть бы что, даже шишка не выскочила).
Велосипед – маленький, но сильный и здорово дерется. Мы учимся в одном классе, и нас называют Пат и Паташон. В драке мы всегда заодно. Иногда деремся и между собой, но редко. Мы живем в соседних домах, и наши дворы разделены деревянным забором. Велосипед иногда взбирался на забор и пел (он хорошо поет): «Ой, Маро, Маро, Марче, ты мой одеал…» Он научился этой песне у своей матари, которая часто пела ее, и я однажды слышал, как моя мама говорила ей:
– Да не одеал, Стоянка, а идеал.
– У нас в селе мы поем одеал, а вы, городские, вечно много знаете…
Тетя Стоянка обиделась и не пускала Велосипеда играть со мной. Но потом моя мама сказала, что это не имеет значения – одеал или идеал – и что одеал даже лучше, потому что им можно укрыться и согреться, а идеалом ни наешься, ни согреешься. И Велосипед снова стал приходить в наш двор катать шарики, а по вечерам взбирался на забор и пел: «Ой, Маро, Маро, Марче, ты мой одеал…»
А Минчо живет напротив. Мы прозвали его Грачом, потому что нос у него большой и крючковатый, вроде клюва. Он пошел в школу позже и потому учился в одном классе со мной. Иногда Минчо был самым близким моим другом. А когда, бывало, я ссорился с ним, то Велосипед объявлял, что он мой первый друг. Был у меня и третий дружок – Таско. С ним я тоже учился в одном классе, но он жил в соседнем квартале. Он страшно сердился, когда его называли по кличке. Я обычно называл его по имени и, только рассердившись, кричал: «Мандарин!», и тогда мы затевали драку, но никогда не дрались всерьез, потому что нас или разнимали, или же мы слишком долго подстрекали друг друга к драке.
– Эй, Мандарин! – кричал я. – Попробуй, тронь!
Он стоял, угрожающе стиснув кулаки, и отвечал:
– А вот ты меня тронь! Как врежу!
– Таско, залепи ему!
– Пусть только тронет.
– Я первый сказал, ну, попробуй!
Мандарин подходил и толкал меня в плечо.
– Ну-ка, посильней, да куда тебе!
Подстрекаемый криками ребят из своего квартала, Таско толкал меня еще раз. Тогда я кидался на него и пытался повалить его на землю, потому что в борьбе я был сильнее, а он норовил ударить меня по лицу. Так мы топтались, вцепившись друг в друга, пока кто-нибудь из взрослых не растаскивал нас. Случалось и другое. Иногда мы нападали вдвоем на какого-нибудь мальчишку, который подбивал нас подраться. Тогда ему здорово доставалось. Однажды в школе из-за Пеньо Кривой Башки Таско заехал мне по носу, а я хватил его по горлу и перебил дыхание. Он едва не задохнулся. Потом его отвели под кран, так он еле дух перевел. А после уроков мы подстерегли Пеньо Кривую Башку и так его отлупили, что он, наверное, и до сих пор помнит.
Мы с Минчо решили никому не говорить о нашем бегстве. Даже Велосипеду и Таско. Полная тайна. Для полной уверенности, что ни один не выдаст тайну, мы дали клятву и по три раза поцеловали наш кухонный нож. Нож сильно пах луком, и Минчо сообразил, что, когда тронемся в путь, непременно нужно будет взять хотя бы с десяток луковиц, потому что он предохраняет от болезней.
Мы дали клятву, теперь возврата нет! Теперь самое главное – раздобыть денег на пистолеты. За нашим домом была маленькая полянка, где мы обыкновенно играли по вечерам. У ограды мы вырыли ямку, закрыли ее стеклом и снова присыпали землей. Здесь будет наш тайный сейф. Но где взять денег? Иногда по воскресеньям нам давали по леву, и мы сразу же бежали за дом, стараясь, чтобы никто нас не увидел, вынимали стекло и бросали монетку в тайник. Потом снова засыпали его. Я прикинул, что, если полагаться только на эти левы, нам не собрать денег и за сто лет. А для путешествия нужны не только пистолеты, но, по крайней мере, и один осел. Сначала мы думали отправиться в путь на лошади, но лошадь так просто не купишь. Минчо в этом понимал. Его отец был биндюжником на пристани, и их коня звали Червенко. Минчо все время хвалился им – очень сильный и быстрый, как ветер. А мы все знали, что Червенко был старой и неповоротливой клячей, и, когда хотели досадить Минчо, распевали во все горло:
У Минчо конь
Словно огонь:
Глаз не открывает,
Ног не поднимает.
Эти песенки сочинял Велосипед. Он подбирал слова на какую-нибудь знакомую мелодию, и весь квартал их заучивал наизусть. Велосипед тем и занимался по целым дням – выдумывал смешные песенки для ребят.
Только Минчо вспомнил о коне, как мне на ум пришла знакомая песенка, захотелось пропеть ее, но я сдержался, потому что он мог обидеться и отказаться бежать со мной.
– Знаешь, Любо, – сказал Минчо, – не купить нам коня, очень дорого стόит. Лучше всего купить осла, да не какого-нибудь, а хромого.
– А зачем хромого? – удивился я.
– Потому что хромые дешевле. Отец говорил, что хромые коровы, хромые ослы и хромые лошади продаются дешевле. Осел потащит багаж, а мы пойдем пешком.
Но сколько стόит хромой осел, не знал и Минчо. И мы договорились сходить на птичий рынок, где каждую пятницу, кроме индюков, уток и цыплят, продавали также лошадей и ослов.
Птичий рынок был далеко – на другом конце города. У нас ушло бы немало времени, чтобы добраться туда, а с утра в пятницу надо было идти в школу. Недолго думая, после первого урока мы удрали из класса. Мы ужасно не любили ходить по улицам со школьными сумками, потому спрятали их в заброшенном заросшем дворе и беззаботно отправились в путь.
На птичьем рынке было весело и шумно, как в праздник, – нельзя было протолкнуться. Только мы вклинились в толпу, как услышали полицейский свисток и увидели босого парня с уткой в руках. Утка крякала и била крыльями. А парень бежал со всех ног. За ним гнался толстый полицейский с багровым потным лицом. Люди посмеивались у него за спиной, а он вопил:
– Эй, держите его, он утку украл!
Однако никто не остановил парня. Поравнявшись с нами, он споткнулся, упал и выпустил утку. Птица забила крыльями и взлетела над толпой. Видно, парень упал неудачно, потому что еле поднялся. Его колени были разбиты в кровь. Он снова попытался бежать, но сильно захромал. Еще немного, и полицейский догнал бы его. Тогда кто-то подставил полицейскому ножку, и он свалился в пыль. Все вокруг захохотали. Полицейский поднялся и принялся стряхивать пыль с мундира. Ремень у него съехал, и пистолет оказался спереди, на животе. Не зная, что делать от стыда и злости, полицейский вдруг кинулся ко мне, схватил за ворот рубахи и проревел:
– Ты украл утку!
– Ой, пусти меня, ничего я не крал! – я нарочно орал изо всех сил, словно меня резали, потому что боялся попасть в участок.
– А ну, отпусти его, это не тот хлопец! – сказал кто-то.
– Тот, я узнал его! – полицейский крепко взял меня за руку: – Ну-ка, пошли в участок!
– Дяденька, это не тот, мы вместе с ним были… – робко проговорил Минчо.
– Раз так, шагай и ты! – сказал полицейский и хотел схватить Минчо, но тот вовремя отскочил. Полицейский снова вцепился в меня.
– Шагай! – строго приказал он. – Как влепим тебе в участке, сразу всё скажешь.
Я вырывался и орал. Вокруг собралось много народу. На полицейского стали покрикивать:
– Эй, фараон, отпусти парня, он не виноват.
– Смотри, какая дубина! Пристал к невиновному парню и сразу в участок.
– Выслуживается!
– Не давайте ему увести хлопца!
Фараон рассвирепел и стал дергать меня еще сильнее. Кусок моего ворота остался у него в руках, я заревел снова, и кто-то крикнул:
– Бей полицая!
С него сбили фуражку, он обернулся, но тут кто-то ударил его по затылку, и полицейский упал. Не поднимаясь, он стал судорожно расстегивать кобуру:
– Я вас проучу!
Ему вывернули руки, отстегнули портупею и собрались связать руки, и тут…
– Бегите! Полиция! – раздался тревожный крик из толпы.
Я прошмыгнул в толчею и бросился бежать.
Бегу изо всех сил. Вдруг слышу – за мной гонятся. Побежал еще быстрее.
– Любо, подожди, это же я!
Ну и трус же я! Это Минчо бежал следом. Остановились. Мое сердце – бух-бух, – стучало так сильно, словно вот-вот из груди выскочит. Я едва дышал.
– Видел, как отлупили фараона? – едва переводя дыхание, спросил Минчо. – А знаешь, – возбужденно продолжал он, – когда его стали бить, я ему тоже врезал…
Я знал, что он хвастает, но ничего не сказал, потому что еще не пришел в себя от страха. Для меня полицейские были жуткими чудовищами. Когда приходили арестовывать отца, а это случалось часто, вместе со штатскими всегда являлись и полицейские. Сейчас, когда отлупили толстого фараона, мне на сердце словно бальзам пролился. А как он испугался! Вот когда я понял, что не все полицейские страшны, а некоторые из них и вовсе трусы.
Из-за этой истории с полицейским мы так и не выбрали себе осла. Когда еще мы осмелимся опять сходить на птичий рынок. А пока торопиться было некуда. Уроки в школе кончатся еще часа через два. Я уже жалел, что из-за какого-то дурацкого осла сбежал с уроков. Теперь учительница наверняка пошлет домой сторожа дядю Кунчо проверить, почему нас нет в классе. И тогда нам здорово влетит. И с уроков нечестно удирать. Мама всегда наказывала мне учиться прилежно. «Мы бедные, – говорила она, – а для бедных главная сила – ученье. Богатым, даже неученым, хорошо, потому что у них денег много, а бедняку без образования – гибель».
Мы медленно брели по улицам, растерянные и грустные. А когда подошли к заросшему двору, где спрятали свои сумки, увидели осла, мирно щипавшего колючки и бурьян. Осел был привязан длинной веревкой к единственному дереву во дворе.
Минчо осторожно погладил осла по шее. Тот и ухом не повел. Видно, очень добрый осел.
– Только бы был хромой, – сказал Минчо.
Мы решили проверить, как осел ходит, схватили веревку и стали его тянуть. Осел упрямился и даже не шелохнулся. Это был маленький серый ослик, но очень сильный. Мы его дергали, дергали, а он – ни с места. Тогда Минчо поднял прут и стеганул его сзади. Осел еще немного поупирался, а после зашевелился. Он двинулся, но не как все ослы, а каким-то смешным подскоком.
– Ура-а, хромой осел! – закричали мы хором.
Осел хромал на переднюю левую ногу.
– Как раз для нас осел, – сказал Минчо, прыгая от радости.
Осел очень удивился нашим веселым крикам и вдруг сам развеселился, запрыгал по двору и оскалил зубы, словно ухмылялся.
– Идеальный осел! – заявил Минчо, – Лучшего и на том свете не сыщешь. Только бы хозяин его продал.
– Эй, не трогый асла, вазму палка и пабью твая галава.
Вот тебе и хозяин! Какой-то цыган, появившись словно из-под земли, стоял у забора и угрожающе размахивал длинной суковатой палкой.
– Погоди, дядя Яшар, мы хотим его купить.
– Не дури мне башка, – ответил цыган. – Я не Яшар, я Тартату.
– Здравствуй, дядя Таратор,[1]1
Холодный суп из кислого молока – прим. пер.
[Закрыть] – захихикал Минчо.
Цыган рассердился.
– Тартату, не таратор, балда такой! Давай атсюда, а то сейчас палка!
– Да правда же, дядя Тартату, мы хотим купить осла. Сколько просишь за него?
– Купить асла? А ну, матай атсуда! Нет у тибя монеты.
– А вот есть! – заявил Минчо. – Скажи, сколько за него хочешь?
– Зачем тебе асел, ты, жулик?
– В горы ходить, на экскурсию, дядя Тартату.
Цыган снял кепку и почесал в черном заросшем затылке. Ногти у него были длинные и загнутые, как когти у хищной птицы.
– Нет у тибя монеты. Моя асел – экстра асел. Тисача лева стόит.
– Как же, тысячу! Да ведь он хромает.
– Хромает? – деланно удивился цыган.
– Еще как хромает, – поддакнул я. К нашему счастью, в этот момент осел двинулся в дальний угол двора, густо заросший колючкой и бурьяном.
– А! – воскликнул цыган. – Ничево иму нет, все пройдет.
Минчо шепнул мне на ухо: «Он отдаст дешевле. Я умею торговаться». А громко сказал:
– Двести левов, если хочешь, плачу сразу! – Минчо бесстыдно похлопал себя по пустому карману.
– Дивести лева! – вскрикнул цыган. – Издеваешься, да? Думаишь, цыган дурак?
– Двести левов, и ни гроша больше! – важно отрезал Минчо, словно старый торговец.
Но цыган ничего не ответил, а побежал к ослу. Поглядев ему вслед, мы ахнули от неожиданности. Осел откопал в зарослях наши сумки и тыкал в них мордой. Мы побежали, но цыган нас опередил и ухватился за сумки обеими руками.
– Отдай, это наши! – завопил я и потянулся к сумкам, но Тартату только крепче стиснул их.
– Вирешь! Раз моя асел нашел, сумки моя.
Держит цыган сумки и не желает отдавать. Что делать? Тут мы в два голоса заревели:
– Дядя Тартату, отдай, с нас дома шкуру спустят.
Но он оказался упрямее своего осла: не желает отдавать, и всё тут. Решили мы отобрать сумки силой. Минчо подхватил палку, которую циган бросил, чтобы взять сумки, занес ее над головой цыгана и сказал серьезно, как взрослый:
– Эй, отдавай-ка сумки, не то голову разобью.
Тартату бросил сумки на землю, я подхватил их, и мы бросились бежать, только пятки засверкали.
Ничего не вышло из нашего похода на птичий рынок.
Но мы все-таки узнали, сколько может стоить один хромой осел: отец Минчо сказал, что не больше трехсот-четырехсот левов, да и то, если не только хромой, но и старый.
Однажды мы с Минчо сели и с точностью подсчитали, сколько нам понадобится денег. Вот что получилось:
Два пистолета по 80 левов =160 левов
Один хромой осел, скажем = 300 левов
На еду в пути = 100 левов
Или всего: 560 левов
Большая сумма для нас! Собрать 560, а лучше бы – 600 левов – не шуточное дело. Как раздобыть столько денег? В тайнике за домом у нас было всего-навсего двенадцать левов, а копили мы их целых два месяца. Так далеко не уедешь. Если мы за два месяца собрали 12 левов – те монетки, что иногда перепадали нам по воскресеньям, – то для того, чтобы накопить 600 левов, нам понадобится целых восемь лет или даже больше. К тому времени мы постареем и нам уже будет неинтересно бродить по свету. Придумать бы что-нибудь, чтобы поскорее раздобыть денег!
Однажды вечером, когда я уже собрался спать, раздался знакомый сигнал: короткий-длинный-короткий-длинный-короткий посвист. Я тихонько выбрался из дома. Минчо ждал меня на улице.
– Придумал! – возбужденно сказал он. – Будем ловить рыбу и продавать!
Прекрасная идея! Мы знали одно тайное место в старом порту – маленькую лагуну, кишащую бычками. Варит у Минчо котелок. Не случайно одно время он был атаманом нашей квартальной банды.
Через несколько дней начинались летние каникулы – целыми днями мы будем свободны. А может ли быть для рыбалки лучшее время, чем летние каникулы!
Как только нас распустили, мы начали старательно готовиться. Взяли из «сейфа» четыре лева (выхода не было!) и купили крючки. Я нашел дома крепкий шпагат, а Минчо ободрал хвост Червенко. Из конского волоса сделали поводки: к одному концу привязали крючки, а к другому – шпагат. Конский волос не скручивается, как нитки, а стоит в воде торчком. Так рыбе легче клевать.
РЫБАЛКА
Прекрасное июньское утро. На чистом синем небе – ни облачка. У меня в торбочке – хлеб и брынза, у Минчо – крючки и консервная банка с червями, мы их накопали вчера на огороде. Когда мы вышли из дому, солнце только-только всходило. До лагуны было не меньше трех километров. Мы шли широким, быстрым шагом, как взрослые, а иногда пускались бежать…
Скоро мы дошли до большого моста на южной окраине города, по которому непрерывно сновали телеги, грузовики, легковые автомобили. Здесь в прошлом году грузовик переехал одного парня. С тех пор он ходит в школу на костылях. А мост прозвали «черным».
За мостом начинался пыльный проселок. Он проходил через самый бедняцкий квартал города – Кюмюра. Здесь дети были одеты очень бедно, самые маленькие даже ходили в одних рубашонках. На узких и кривых улочках квартала было очень интересно играть в «казаки-разбойники». Мы, дети из других кварталов, боялись этих темных и таинственных улочек, где ночевали все городские нищие и было полно фараонов. А кроме того, банды этого квартала были самыми страшными и непобедимыми. Днем же было безопасно, и мы с Минчо гордо прошли по этим улочкам, вызывающе посвистывая. И никто не осмелился напасть на нас.
Вскоре мы пришли к лагуне. На наше счастье – будний день! – вокруг не было ни души. Вся рыба, кишащая в лагуне, ждала нас! Мы тут же принялись за дело. Размотали шпагат, насадили червей, забросили снасти в воду, сели на еще влажный песок и стали ждать.
Кто считает, что рыба прилипнет к крючку, как почтовая марка к конверту, не рыбак. Можешь просидеть целый день, ничего не поймать и в последний момент, когда уже совсем соберешься уходить, натаскаешь сто кило рыбы. Настоящий рыбак должен знать, как насадить червя на крючок, и самое главное – иметь терпение, потому что, как говорит грек Ставри, рыбная ловля – божье дело.
Солнце светило нам прямо в лицо, и я подумал, что мой нос снова облезет. Каждый раз в начале лета мой нос облезал, и я умирал от стыда: нос напоминал недочищенную картошку, и девчонки смеялись. Больше всех потешалась надо мной Верушка, а мне меньше всего хотелось, чтобы именно она смеялась надо мной. У Верушки были синие глаза и длинные – до пояса – русые косы. Только она начнет насмехаться надо мной, я хватал ее за косы и дергал, но не сильно, чтобы не было больно. А она нарочно громко пищала, чтобы услышал Пройчо, сын трактирщика – страшно противный мальчишка! Я часто дрался с ним. Верушка никогда не играла с Пройчо, но, когда ее дергали за косы, она кричала, чтобы он вызволил ее. Она знала, что я терпеть не могу Прою, и звала его специально, чтобы подразнить меня. Я поклялся, что, если и на этот раз Верушка станет издеваться надо мной, я всерьез выдеру ее за косы.
Пока я думал обо всем этом, уже смирившись с тем, что мой нос и этим летом будет похож на недочищенную картошку, Минчо достал из кармана измятую сигарету и важно закурил. Он делал вид, будто ему все равно, заметил ли я это, но сам искоса поглядывал на меня. Наверное, стащил сигарету у отца. Прошлой осенью мы с ним впервые закурили «древесные» сигареты, дымившие точь-в-точь как настоящие. Осенью, во время сбора винограда, в городе появлялись амуджи. Так у нас называют крепких усатых турок, которые делали из винограда сусло. В нашем городе многие, как и родители Минчо и Велосипеда, имели небольшие виноградники. У турок были высокие и крепкие арбы, запряженные большими, сильными буйволами. На каждой арбе сзади висела громадная корзина, сплетенная из каких-то сухих и жилистых прутьев. Эти прутья были пустые внутри и, если их поджечь, здорово дымили. Мы отламывали их от корзин, прятались в укромные места и там курили.
Но сейчас Минчо курил настоящую сигарету!
– Дай и мне потянуть, – попросил. Мне не хотелось отставать от него.
– Тихо, – отрезал Минчо, – подождешь, бычок я тебе оставлю. Сначала смотри, как я курю, и учись.
И сильно затянулся, но так закашлялся, что из глаз потекли слезы.
Я ухмыльнулся, а разозленный Минчо заявил, что просто что-то в горло попало, и снова глубоко затянулся. На этот раз он чуть не задохнулся, и мне пришлось бить его по спине, пока он не отдышался. Делать нечего – Минчо согласился, что сигареты не про нас, потому что вредят здоровью. Он швырнул окурок в воду. Окурок завертелся волчком и медленно уплыл.
Прошло целых три часа, а мы ничего не поймали. Много раз меняли место, и – ничего. Я знаю, что главное в рыбной ловле – терпение, но хоть бы одна рыбка попалась, на счастье! Смотрю на Минчо, он тоже отчаялся – молчит.
И только после полудня моя удочка ожила. Ага, начало клевать! И гоп – взяло наживку. Я почувствовал, как напрягся шпагат. Резко дернул – на крючке билась маленькая серебристая рыбка. Минчо прибежал посмотреть на мой улов и закричал:
– Лапин слопал блин!
Ух, в самом деле лапин: маленькая плоская рыба, которую никто не ест, потому что в ней одна кожа да кости. Очень подлая рыба! Вот не везет… Бросил рыбку на песок, насадил другого червяка и снова закинул удочку.
– Хватит, перерыв, – крикнул мне Минчо. – В животе сосет, так есть хочется.
Я тоже здорово проголодался. Забили мы в песок два колышка, привязали к ним удочки и сели обедать.
Вы ходили когда-нибудь на рыбалку? Если пойдете, непременно возьмите с собой хлеб и брынзу. Страшно вкусно, даже если ничего и не поймаешь. Наелись мы, как поповские поросята, улеглись на согретый солнцем песок и стали рассуждать о побеге: бежать мы решили твердо, тут сомнений не было, но еще не решили, куда. Как и все мальчишки нашего города, мы тоже сначала думали тайком пробраться на какой-нибудь корабль. Но потом мы отказались от этой мысли, потому что двое ребят пробрались однажды в трюм английского корабля, а их там обнаружили. Их на неделю исключили из школы, а вернувшись, они стали всеобщим посмешищем. Срамота так попасться! Если уж решился бежать, сделай так, чтобы тебя днем с огнем не отыскали. Мы решили поступить хитрее – бежать по суше. Так будет надежнее, потому что никто не сможет сообразить, по какой дороге мы выйдем из города. Сначала мы думали податься в Америку, но по суше даже с хромым ослом туда не добраться. Прошло уже три месяца с того дня, когда мы дали клятву и поцеловали наш кухонный нож, а всё еще спорили, в какую часть света двинуться.
Всякий нормальный парень из нашего города мечтает о путешествиях по дальним странам. Кто не слыхал удивительных матросских рассказов о незнакомых местах, где живут интересные люди и могут произойти самые невероятные приключения! Только тот, кто не жил у моря, не мечтал повидать сказочные страны. О бегстве не мечтали только мамины сынки, у которых лица белее молока. Родители никогда не пускали их в порт, вот у них и не было друзей-моряков, и они все держались за материнские юбки. Где уж тут мечтать о скитаниях по белу свету!
И вот теперь, пока мы лежали на горячем песке, меня вдруг осенило:
– Минчо, мы сбежим в Россию!
В нашем доме часто говорили о России. Я знал, что это самая большая страна на свете. На географической карте, висевшей в кухне над плитой, она была выкрашена в красный цвет и занимала три четверти Европы и половину Азии. Из России мы могли бы запросто попасть на Северный полюс. Осла мы бы оставили где-нибудь на юге, где потеплее, а сами двинулись бы на санях, запряженных северными оленями. Когда мы играли в страны, я всегда был Россией.
А игра была такая.
Мы становились вокруг мяча. Каждый представлял какую-нибудь страну: Францию, Англию, Германию. Кто-нибудь из ребят стоял в сторонке и выкликал:
– Мяч возьмет, возьмет, возьмет…
Только он выкликнет, например, Россию, я хватаю мяч и запускаю им в одного из ребят, а они разбегаются во все стороны. Если называли другую страну, бежать должен был я. Тот, в кого попадал мяч, выходил из игры. Вылетал и промахнувшийся. Победителем оказывался последний. Я знал от отца, что Россия – самая сильная страна, потому старался не проигрывать. Всякие там Германии, Италии и Швейцарии я щелкал, как семечки. Иногда только Минчо выходил победителем. Он всегда был Францией.
– Почему это в Россию? – обиженно спросил Минчо. – Я хочу во Францию.
Я объяснил ему, почему лучше в Россию: у моего отца там был друг, который бежал из Софийской тюрьмы и теперь живет в Москве. Мы остановимся у него. А самое главное, что от Москвы легко добраться до Северного полюса и все газеты будут писать про нас. Мы вернемся оттуда всемирными героями.
Услышав о Северном полюсе и «всемирных героях», Минчо сразу оживился.
– Согласен, – важно заявил он. – Мы отправимся в Россию, но ты смотри, не откажись потом ехать на Северный полюс!
– Никогда! Ты знаешь – я слов на ветер не бросаю! – сказал я самым решительным тоном.
– Как ты думаешь, сколько километров до Северного полюса? – спросил Минчо.
– Не меньше ста тысяч, – уверенно ответил я. – А может, и двести тысяч. Ведь Северный полюс – на краю земли.
– Эх, ну и прославимся же мы! – мечтательно проговорил Минчо.
– Мы возьмем с собой болгарское знамя и установим его точно на полюсе.
– Не одно, а два знамени, – сказал Минчо.
– Зачем два?
– Одно установлю я, другое – ты.
– Ладно, пусть будет два знамени.
Пока мы рассуждали, небо затянули густые черные тучи. Молния рассекла черное покрывало и ослепила нас. Застучали первые крупные капли, и через секунду хлынул страшный ливень: мы превратились в мокрых куриц. А вокруг – ни дома, ни дерева, где мы могли бы спрятаться. Но мы и не думали прятаться от дождя. Каждый настоящий рыбак знает, что рыба лучше всего клюет в дождь.
Бросились мы к своим удочкам, выдернули их – и что вы думаете? На каждом крючке висело по крупному бычку. И началась невиданная рыбная ловля. Не успеваешь забросить удочку, как тут же клюет голодный бычок. Три часа мы ловили под проливным дождем, на нас не осталось сухой нитки, но мы наловили столько, что с трудом поднимали куканы. Если вы не пробовали маринованных бычков, значит, вообще не ели рыбы. Страшно вкусная штука.
К вечеру дождь прекратился, и мы отправились в город. Еще не дойдя до центра, продали всю рыбу. (Ну, ясно, и себе кое-что оставили).
Мы заработали тридцать шесть левов. Я никогда еще не держал в руках столько денег. Я уже представлял себе, как мы идем в магазин, выбираем самые сильные пистолеты, покупаем у цыгана хромого осла и трогаемся в путь. По дороге сражаемся с бандой разбойников, уничтожаем ее и двигаемся дальше к Москве. Там оставляем осла, а сами на санях едем к Северному полюсу. Точно на полюсе устанавливаем два болгарских знамени, а потом перочинными ножами высекаем на скале свои имена: Любомир Бинев и Минчо Сотиров, чтобы они остались там на вечные времена. Пока мы занимаемся всеми этими делами, целое стадо разъяренных белых медведей нападает на нас. Начинается страшный бой: мы прячемся за скалами, стреляем из пистолетов и убиваем десяток медведей. В это время приходят эскимосы. Мы завязываем с ними дружбу, и они помогают нам снять шкуры с убитых медведей. Эскимосы приглашают нас согреться в их хижинах изо льда. Едим сырое оленье мясо. Чувствую, как от этой пищи наливаются мои мускулы. Теперь даже голыми руками я смогу одолеть самого свирепого медведя.
Перед разлукой обмениваемся подарками: эскимосы дарят нам живого тюлененка, а мы им – шкуры белых медведей.
Прощаемся с нашими друзьями-эскимосами и прыгаем в сани. Эскимосам жалко расставаться с нами. Все плачут. От страшного холода слезы сразу замерзают и падают на землю, как ледяные кристаллы. И нам жалко, но нужно ехать. Взмахиваю кнутом из медвежьей шкуры над головами оленей, запряженных в сани, и мы уже летим по гладкому, как зеркало, снегу. По пути нас застигает ужасная буря, не видно даже собственного носа. Олени останавливаются. Мы укрываем их медвежьими шкурами, закутываемся сами и ждем, когда кончится пурга. А пурга буйствует целый день и целую ночь. Только стихает ветер, у саней раздается дикий рев: два огромных белых медведя-людоеда собираются напасть на нас. Недолго думая, мы выхватываем пистолеты и стреляем. Медведи дико рычат, но мы дырявим их толстые животы, как решето. Обдираем шкуры и с них, и снова наши сани несутся с быстротой молнии.
В Москве нас ждет добрый и верный ослик. Мы нагружаем на него медвежьи шкуры и возвращаемся в Болгарию.
В нашем городе нас встречают со школьным оркестром. Мы одеты с ног до головы в медвежьи шкуры. Как только мы появляемся, школьники кричат «ура!» и засыпают нас цветами. Потом подхватывают нас на руки и проносят по улицам всего города, чтобы нас увидели старики, младенцы и калеки, которые не могут прийти на площадь перед школой. Потом нас снова приносят на школьную площадь, и сам директор произносит речь.