Текст книги "Обманчивый блеск мишуры"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

3

Если из-за “кошачьего концерта” Крессида сильно утратила свои позиции, то за ужином с успехом восстановила их и даже упрочила, во всяком случае, так показалось Трой. Мисс Тоттенхейм последней спустилась в парадную гостиную, где сегодня – впервые – общество собралось в ожидании приглашения за стол.

Она была в потрясающем брючном костюме, который плотно облегал её тело. При каждом движении ткань переливалась, как расплавленное золото, отчего создавалось впечатление неимоверного богатства и потрясающей красоты. Трой услышала, как у Хилари перехватило дыхание, как тихо присвистнул мистер Смит и как, не выдержав, что-то проворчала миссис Форес-тёр. Полковник же просто заявил во всеуслышание:

“Дорогая, вы ослепительны!” И тем не менее у Трой так и не возникло желания писать портрет Крессиды, и вопросительные взгляды Хилари вызывали у неё самые неприятные чувства.

На этот раз подали коктейли с шампанским. Казберту помогал Мервин, и Трой старательно избегала смотреть в его сторону. Ей почему-то казалось, что она не столько принимает участие в вечере, сколько следит за разыгрывающимся представлением. Красивая комната, ощущение уюта, лёгкости, ненавязчивой роскоши утратили свою ценность и стали восприниматься как нечто нереальное, стерильное, лишённое истинной жизни.

– Интересно, – раздался рядом с ней голос Хилари, – что означает это выражение на вашем лице? Вопрос, конечно, неуместный, но вы вовсе не обязаны отвечать.

Прежде чем Трой успела что-нибудь сказать, он продолжал:

– Крессида красавица, не правда ли?

– Правда, только не просите меня рисовать её.

– Я предчувствовал, что к этому идёт.

– Получилось бы плохо.

– Почему вы говорите с такой уверенностью?

– Её портрет в моем исполнении не доставил бы вам никакого удовольствия.

– Или, быть может, доставил бы слишком много удовольствия. Опасного сорта.

Последнюю реплику Трой сочла за лучшее оставить без ответа.

– Что ж, да будет так, – сказал Хилари. – Ещё один коктейль? Вы, конечно, не откажетесь. Казберт!

Он остался рядом с ней и просто стоял, спокойно наблюдая за своей невестой, однако Трой казалось, что их разговор продолжается.

За ужином Хилари усадил Крессиду на место хозяйки, и Трой подумала, как блистательна она в этой роли и с каким удовольствием Хилари будет демонстрировать свою жену перед гораздо более изысканным обществом, чем эта странная небольшая компания. “Как одушевлённое свидетельство своего богатства”, – мелькнуло в уме.

Очевидно, благодаря шампанскому Крессида, если можно так выразиться, искрилась больше обычного. Для начала она воркующим голосом затеяла с Хилари шутливую ссору, высмеивая великолепие поместья, а затем, когда он обиженно нахмурился, весело закончила:

– Только не подумайте, что я могла бы отказаться хоть от самой малости. Нет, Холбедз заставляет кровь Тоттенхеймов в моих жилах бурлить, как…

Тут она почему-то запнулась и кинула взгляд на миссис Форестер, которая скрестила руки на груди и весьма недоброжелательно поглядела на неё.

– Короче говоря, – махнула Крессида рукой в сторону Хилари, – я обожаю все это.

Полковник Форестер внезапно провёл по глазам и губам своими старческими, в прожилках, пальцами.

– Дорогая! – растроганно произнёс Хилари и чокнулся с Крессидой.

Шампанское, очевидно, подействовало и на мистера Берта Смита. Он тараторил с Хилари о делах, и Трой решила, что дядя Берт вряд ли преувеличивает свою проницательность. С учётом этого обстоятельства ничего удивительного в успехах фирмы, пожалуй, не было. Более того, ей показалось даже, что мозгом и сердцем дела был именно мистер Смит, тогда как наболю Хилари оставалась черновая работа.

Полковник Форестер с некоторым удивлением прислушивался к этому разговору, и поскольку он сидел рядом с Трой, то спустя некоторое время коснулся её руки и попросил ввести его в курс дела.

– Вы все поняли? – полушёпотом обратился он к ней, поглаживая слуховой аппарат.

– Не совсем. В делах я – совершенная курица, – пробормотала она в ответ, к явному облегчению полковника.

– Неужели? Я тоже! Полный осел! Но ведь мы можем сделать понимающий вид, правда?

– Я не сумею. Мне лучше сразу сдаться.

– Зато все это жутко умно. Просто страшно. Вы согласны? – спросил полковник, приподняв брови.

Трой кивнула. Полковник с хитрым видом прикусил губу и пожал плечами.

– Раз уж мы такие бестолковые, лучше не вмешиваться.

Наверное, именно так он болтал со смазливыми девушками лет пятьдесят назад, когда был лейтенантом, подумалось Трой. И начиналось это под звуки вальса с эстрады, весело и беззаботно, а завершалось мимолётным поцелуем в оранжерее на страх всем старым тётушкам. Интересно, не познакомился ли он со своей Колумбелией на полковом балу? А предложение сделал, пригласив её прогуляться по балкону? Трой не могла представить себе только одного: как же выглядела тётя Клумба, когда была молода. Неприступной особой? Просто красивой девушкой? Кокеткой?

– …А я и говорю: мол, сделайте одолжение. Называйте, как вам больше нравится. Иными словами, ноты мои, скрипка ваша. А он: “Превосходная, серьёзная коллекция”. Да! Попался старичок. Клюнул на фабричный ширпотреб.

– Я не сомневаюсь, дядя Берт, что вы правы, – подытожил Хилари и обратился к своей тётушке:

– У вас прекрасные гранаты, тётя. Я их что-то не помню.

– Подарок твоего дяди на серебряную свадьбу, – пояснила она. – Я надеваю их нечасто.

На чёрном шерстяном жакете миссис Форестер, накинутом поверх шёлкового платья, сверкала большая бриллиантовая брошь, шею охватывали жемчуга, а на пальцах переливалось удвоенное количество перстней.

Мистер Смит, отвлекшись наконец от высоких финансовых соображений, тоже обратил своё внимание на жену полковника.

– Как, все сразу? Очень мило получилось. Выходит, вы и правда возите все с собой? В железной коробке?

– “Все моё ношу с собой”, – заявила миссис Форестер.

– Прямо античный спектакль. Но как поведёт себя хор?

– Ну, честное слово, тётя… – вмешался протестующим тоном Хилари, кинув опасливый взгляд в спину Казберта.

– Кстати, дорогой, это мне напомнило… – начала Крессида.

– О чем, моя прелесть? – осторожно поинтересовался Хилари.

– Да так, о пустяках. Простое любопытство насчёт завтрашнего дня. Знаешь, вечер, ёлка. Она будет в гостиной, не правда ли? Мне просто интересно, как задуман спектакль. Ну, режиссура и все такое…

Это был первый случай, когда Крессида в присутствии Трой по-хозяйски озаботилась делами в Холбедзе, что доставило Хилари немалое удовольствие. Он немедленно пустился в пространные объяснения. Были упомянуты и колокольчики, и магнитофонная лента, и появление полковника Форестера через французское окно в качестве друида, не забыты ёлка, ёлочные украшения и сам сценарий вечера. Полковник Форестер прислушивался с живым интересом.

Темы хватило на весь остаток ужина. Крессида с восхитительным апломбом продолжала играть роль хозяйки и, в нужный момент, прежде чем закипавшая миссис Форестер успела что-либо предпринять, наклонилась к ней с обезоруживающей улыбкой и спросила:

– Ну как, тётя Клу, встаём?

У Трой возникло подозрение, что подобное обращение к своей будущей родственнице Крессида позволила себе впервые. Во всяком случае, миссис Форестер выглядела совершенно ошарашенной.

– Я, по крайней мере, пойду, – сказала она, живо вскочила и направилась к выходу, однако её супруг оказался там раньше и галантно распахнул дверь перед женой.

– Мы ненадолго, – доверительно сообщил он, оглянувшись на Трой. – Хилари говорит, что надо ещё обо многом позаботиться: и о ёлке, и о мишуре, и обо всем таком. Вам нравится предвкушать что-либо?

Когда дамы вошли в гостиную, Винсент, Найджел и краснощёкий мальчик деловито втаскивали через французское окно стройную, слегка запорошённую снегом ёлку. Она была надёжно укреплена в зеленой трубе, которая, в свою очередь, крепилась на чем-то сильно напоминающем автомобильный домкрат. В дальнем углу комнаты поверх превосходного ковра был постелен кусок плотной зеленой ткани, на который и водрузили ёлку.

Вместе с лесной красавицей в гостиную ворвалась зима. Крессида громко запротестовала, слуги закрыли окно и удалились. Рядом с ёлкой остались стремянка и огромная коробка с украшениями. На центральную люстру кто-то – наверное, Найджел – повесил символическую рождественскую ветвь: венок в форме колокольчика из мишуры и остролиста с красными яблочками и сердечками. По краям торжественно вздымались красные свечи. В комнате пахло смолой и хвоей.

Трой любила рождественские праздники не меньше самого полковника Форестера. Она очень надеялась, что благодаря совместным усилиям вечер удастся. Миссис Форестер сурово осмотрела ёлку и благосклонно кивнула.

– Смотрите, он не забыл про Хижину Святого Семейства, – растроганно сказала она. – Я купила её в Обереммергау, когда Хилари был маленьким язычником семи лет. Конечно, он так и остался язычником, однако всякий раз достаёт Хижину ради меня. Не знаю, правда, как он собирается согласовать её с этим безобразием на люстре и с Фредом с его нечестивой бородой, но это уж его заботы. Кстати, служба все-таки будет – в церкви в половине десятого. Он вам говорил?

– Нет, – ответила Трой. – Я даже не знала, что в Холбедзе есть церковь.

– Есть. В западном крыле. Служить будет тюремный пастор по любимому Хилари традиционному обряду. Да, как по-вашему, он красив?

– Нет. Он живописен.

Миссис Форестер фыркнула.

Вошёл Мервин с кофе и ликёрами. Предлагая их Трой, он кинул на неё взгляд, в котором читалась животная покорность. Ей это крайне не понравилось.

Крессида стояла, картинно облокотившись на каминную полку, и покачивала золотистой туфелькой, с нетерпением дожидаясь, пока Мервин уйдёт. Стоило двери закрыться за его спиной, как она тут же выпалила:

– Этот человек приводит меня в ужас.

– Вот именно, – согласилась миссис Форестер.

– От него просто мурашки по телу…, от всех них. Да, да, я знаю об идеях Хилари и даже согласна, что так можно разрешить проблему со слугами. То есть это один из способов решения вечной проблемы. Хотя лично я, знаете, предпочла бы греков или кого-нибудь ещё.

– Итак, вы не принимаете во внимание, как смотрят на этот вопрос сами убийцы, в отличие от Хилари, который уверяет, что обдумывал проблему всесторонне? – подытожила миссис Форестер.

– Да, я знаю, он пока увлечён своими идеями, – протянула Крессида, продолжая поигрывать туфелькой, – но, знаете, по-настоящему его, как и меня, привлекает непритязательный строй жизни.

Несколько мгновений миссис Форестер молча взирала на неё, а затем, повернувшись всем корпусом, обратилась к Трой:

– А вы как управляетесь со своим домом?

– Да, собственно, как можем. Мой муж – полицейский, и этого уже вполне достаточно, чтобы поставить любой быт с ног на голову.

– Полицейский?! – воскликнула Крессида. – Ах да, я и забыла. Хилари мне говорил. Но ведь Ян жутко известный и высокопоставленный?

На это Трой предпочла не отвечать.

– Быть может, нам стоит заняться ёлкой? – предложила миссис Форестер.

– Вы же знаете, что Хилари обидится, если что-то будет сделано без него.

– Не праздник, а каталажка, – протянула Крессида. – Начальник тюрьмы, тюремный врач, тюремщики, тюремный священник, не говоря уж о молодом поколении, растущем в тюрьме… Ах да, я и забыла! Ожидается пропасть соседей со всей округи, каждому из которых не меньше семидесяти. Грандиозно! Даже Хилариозню. Пусть звонят колокола!

– Мне семьдесят, а моему супругу семьдесят три, – сухо заметила миссис Форестер.

– И в этом суть. – Крессида рассмеялась и неожиданно опустилась на колени к ногам миссис Форестер, откинув назад пышные блестящие волосы и сложив руки. – Знаете, я вовсе не такая отвратительная, какой пытаюсь казаться. Вы оба всегда относились ко мне просто фантастически. Я жутко благодарна. Хилли придётся бить меня, как колотят в гонг. Знаете? Бонг-банг-бонг. И тогда моё поведение станет просто отменным. Да-да! Ну же, ну, тётя Клу, простите меня!

Если бы тётушка Клумба была Медузой Горгоной, подумала Трой, Крессида давно бы превратилась в камень, и тем не менее уголки губ у миссис Форестер явно дрогнули в улыбке.

– Думаю, мисс, вы не хуже, чем прочие представители вашего поколения. В вас есть чистота и очарование.

– Чистота свистка и очарование новой острой булавки, не так ли, тётя? Как по-вашему, я смогу украсить дом Хилли?

– Во всяком случае, своим внешним видом. Это безусловно. Остальное зависит от поведения.

– От поведения, – протянула Крессида. Все замолчали. В комнате потрескивал огонь. Рождественская ветвь медленно поворачивалась вокруг своей оси. Из обеденного зала донёсся смех Хилари, приглушённый толстой дверью.

– Тётя Клумба, вы назвали бы меня “грешной леди”? – внезапно спросила Крессида совершенно серьёзным тоном.

– Господи, девочка, о чем ты? В чем дело?

– Взгляните сами.

Крессида открыла блестящую сумку и извлекла оттуда сложенный листок бумаги.

– Вот это я нашла под дверью, когда поднялась в свою комнату, чтобы переодеться. Хилари я ничего говорить не стала, но вам, миссис Форестер и миссис Аллен, хочу показать. Разверните и прочтите. Обе.

Миссис Форестер, нахмурившись, посмотрела на Крессиду и взяла листок. На нем огромными печатными буквами было написано: “Грешная леди, берегись. Женщина, лишённая целомудрия, отвратительна. Ему не придётся терпеть тебя в своём доме”.

– Что это ещё за чепуха? Откуда это взялось?

– Я же сказала: я нашла листок под дверью. Миссис Форестер сделала попытку разорвать записку, но Крессида схватила её за руку.

– Нет, не надо. Я покажу это безобразие Хилари и очень надеюсь, что его мнение о мерзавце Найджеле кардинально изменится.

4

Когда Хилари увидел записку – а это произошло вскоре после того, как мужчины появились в гостиной, – он буквально застыл. Он долго стоял, молча и неподвижно, с листком в руках и хмурился. Мистер Смит подошёл, глянул на написанное и тихо протяжно свистнул. Полковник Форестер вопросительно уставился на Хилари, затем перевёл взгляд на жену. Та слегка покачала головой, и полковник, повернувшись спиной к обществу, принялся внимательно изучать ёлку и рождественскую ветвь.

– Ну, малыш, что ты об этом думаешь? – поинтересовалась наконец миссис Форестер.

– Не знаю. Но скорее всего совсем не то, чего от меня ожидают, тётя Клумба.

– Во всяком случае, все, наверное, согласны, что не слишком приятно находить подобные вещи в своей спальне, – вмешалась Крессида.

Хилари разразился целой речью, однако умудрился так толком ничего и не сказать, кроме того, что случившееся просто ужасно, возмутительно, глупо и Крессиде ни в коем случае не стоит обращать на это внимание. Подобные бумажки заслуживают только одного: немедленно в камин, – и Хилари тут же наглядно продемонстрировал, как это делается. Листок мгновенно почернел, распался прахом и вылетел в трубу.

– Вот и все! – воскликнул Хилари и развёл руками.

– Зря ты это сделал, – укоризненно сказала Крессида. – По-моему, бумажку следовало бы сохранить.

– Верно, – вставил мистер Смит. – Для знатоков. Трой невольно вздрогнула. Мистер Смит одарил её широкой ухмылкой.

– Верно ведь, миссис Аллен? Ваш муж назвал бы это уликой. Да, Хил, тебе следовало бумажку приберечь.

– Мне кажется, дядя Берт, я имею полное право уладить это недоразумение по собственному усмотрению. Я нисколько не сомневаюсь, дорогая, что это всего-навсего чья-то идиотская шутка. Терпеть не могу дурацких розыгрышей! А вы? – неожиданно обратился Хилари к Трой.

– Тоже, если это розыгрыш.

– Чему лично я ни на секунду не поверю! – энергично вставила Крессида. – Розыгрыш! Нет, это – наглое нападение. Оскорбление. Если не хуже. Разве нет? – обратилась она к миссис Форестер.

– Понятия не имею. Как ты считаешь, Фред? Я спрашиваю…

Тут она обнаружила, что её супруг старательно высчитывает количество шагов от французского окна до ёлки в дальнем углу гостиной:

– Тридцать, сорок, пятьдесят… Ровно пятьдесят футов. Мне придётся пройти пятьдесят футов. А кто закроет за мной окно? О таких вещах необходимо позаботиться заранее.

– Но Хилли, дорогой, честное слово, мне кажется, что от подобных записок нельзя отделываться простым пожиманием плеч, – снова начала Крессида. – Ты же сам всегда говорил, что Найджел называет свою жертву только “грешная леди”. По-моему, совершенно очевидно: он и меня счёл грешной, и это просто ужасно. Знаешь, ужасно.

– Клянусь тебе, дорогая, здесь нет ничего ужасного. Обстоятельства совершенно другие…

– Разумеется, если учесть, что та особа была проституткой.

– …и я, конечно, постараюсь докопаться до сути. Слишком уж все это нелепо. Я рассмотрю…

– Ты ничего не сможешь рассмотреть в остывшем камине!

– Найджел совершенно выздоровел.

– Э! Да кто говорит, что это непременно Найджел? – вмешался мистер Смит. – Скорее, его специально подставили. По злобе, чтобы досадить.

– Но все они прекрасно ладят друг с другом.

– Только не с Маультом, которого привёз полковник. Бьюсь об заклад, добрыми отношениями здесь и не пахнет. Я видел, как они поглядывают на него. И он на них.

– Чепуха, Смит, – заявила миссис Форестер. – Ты сам не знаешь, о чем говоришь. Маульт служит у нас уже двадцать лет.

– Ну и что?

– О Господи! – возопила Крессида и бросилась в ближайшее кресло.

– …и кто будет зачитывать имена? – продолжал как ни в чем не бывало полковник. – Я же не могу надеть очки. Это выглядело бы ужасно глупо.

– Фред!!

– Что, Клу?

– Иди сюда. Я говорю: иди сюда!

– Зачем? Я занят.

– Ты перевозбудился. Иди сюда. Речь о Маувьте. Я говорю…

– Ты нарушила ход моих мыслей, Клу, – почти ворчливо произнёс полковник. – В чем там дело с Маультом?

В это мгновение распахнулась дверь и появился сам Маульт с подносом.

– Прошу прощения, сэр, – обратился он к Хилари, – но мне показалось, что это может быть срочно, сэр. Для полковника, сэр.

– Что именно, Маульт? – раздражённо осведомился полковник.

Маульт услужливо протянул ему поднос. Там лежал конверт с надписью крупными печатными буквами:

“Полковнику Форестеру”.

– Я нашёл это на полу в вашей комнате, сэр. У двери, сэр. Мне показалось, что это может быть срочно.

Глава 3
РОЖДЕСТВО

1

Когда полковник Форестер прочёл послание, он повёл себя в точности так, как только что Хилари, то есть застыл на несколько секунд на месте. Затем он слегка покраснел и сказал племяннику:

– Можно поговорить с тобой, старина?

– Да, конечно, – начал было Хилари, однако миссис Форестер громко воскликнула:

– Нет!

– Клу, позволь мне…

– Нет. Если ты стал объектом гнусных инсинуаций, я должна знать. Я говорю…

– Я слышал. Нет, Клу, дорогая. Это ни к чему.

– Глупости, Фред. Я настаиваю… – Она на секунду замолкла, потом добавила изменившимся голосом:

– Сядь, Фред. Хилари!

Хилари подскочил к своему дядюшке, и они вместе помогли ему опуститься на ближайший стул. Миссис Форестер достала из нагрудного кармана полковника небольшой пузырёк.

– Бренди, – велела она.

Хилари принёс стакан с подноса, оставленного в комнате Мервином.

– Это аритмия, – сказал Трой мистер Смит. – У него бывают приступы.

С этими словами он направился к окну и распахну его. С порывом ветра, шевельнувшим ветви ёлки и бешено закрутившим рождественскую ветвь, в комнату ворвалось дыхание зимы.

Полковник Форестер сидел с закрытыми глазами и прерывисто дышал. Его седые волосы растрепались.

– Не беспокойтесь. Со мной все в порядке, – прошептал он.

– Никто и не беспокоится, Фред, – сказала его же iа. – Будьте добры, Смит, закройте окно. Уже можно – Спасибо хоть на этом, – пробормотала Крессида, обращаясь к Трой.

Трой предпочла не отвечать ей.

– Мне лучше, – сказал полковник, не открывая глаз.

С точки зрения Трой, собравшиеся представляли собой живописную картину: прерывисто дышащий старик с закрытыми глазами, сильно встревоженный Хилари в темно-лиловом бархатном костюме, мрачная красавица Крессида, миссис Форестер, стоящая, стиснув руки, в двух шагах от мужа и не сводящая с него внимательного взгляда, и пожилой кокни в великолепном смокинге, описывающий круги около рождественской ёлки.

Группа, вполне достойная кисти любого из художников-жанристов эпохи короля Эдуарда. А название? Разумеется, “Письмо”. Вот она, записка, – лежит там, где её уронил полковник. Как раз в нужном месте: в центре композиции.

Словно для того, чтобы внести завершающий штрих в это ненаписанное, но уже безнадёжно устаревшее полотно, мистер Смит прекратил бегать вокруг ёлки, а миссис Форестер, Хилари и Крессида повернули головы. Все они, включая мистера Смита, уставились на белую бумажку на ковре.

И тут картина ожила. Полковник открыл глаза. Миссис Форестер сделала несколько шагов и подняла листок.

– Тётя Клумба!… – запротестовал было Хилари, но она заставила его замолчать одним взглядом.

Записка упала лицевой стороной вниз. Миссис Форестер перевернула бумагу, прочла – и вспыхнула до самых корней волос. Учитывая её возраст, это выглядело впечатляюще.

– Тётя Клу…?

Миссис Форестер плотно сжала губы. Её лицо приняло странное выражение. Ярость? Пожалуй, да, решила Трой. Но и ещё что-то. Неужели слабый намёк на удовлетворение? Миссис Форестер молча протянула злосчастный клочок бумаги племяннику.

Хилари прочёл, и его брови поползли вверх. Он открыл рот, закрыл его, перечитал ещё раз и – к полнейшему изумлению Трой – как-то приглушённо пискнул, прикрывшись рукой, но тут же постарался взять себя в руки.

– Это…, нет, это…, полный абсурд! – произнёс он дрожащим голосом. – Дорогая тётушка Клумба!

– Не называй меня ТАК! – воскликнула та.

– Мне ужасно жаль. Я всегда… О! Понимаю.

– Тебе лучше, Фред?

– Спасибо, Клу, все в порядке. Обычный слабый приступ. А записка…, записка тут совершенно ни при чем. Честное слово, дорогая, Хилари совершенно прав. Это полный абсурд. Нет, я, конечно, страшно рассержен, но вообще-то все это достаточно смехотворно.

– Ничего подобного. Возмутительно – да. Но только не смехотворно. Того, кто это написал, следует отхлестать кнутом.

– Конечно, конечно. Только, Клу, я не совсем гожусь для того, чтобы махать кнутом, да к тому же неизвестно, кого именно бить.

– Полагаю, это можно установить.

– О, это уже другой разговор. Нам с Хилли придётся крепко потолковать.

– Нет, тебе просто придётся идти в постель, – безапелляционно заявила миссис Форестер.

– Ну…, наверное, ты права. Мне ведь завтра надо быть в полном порядке, не так ли? Хотя… Мы же собирались наряжать ёлку, а я безумно люблю это занятие.

– Не глупи, Фред. Мы сейчас вызовем Маульта. Он и Хилари…

– Мне не нужен ни Хилари, ни Маульт! Я и сам прекрасно поднимусь наверх, Клу. Не надо так суетиться.

Полковник Форестер встал и отвесил Трой лёгкий поклон.

– Мне ужасно жаль, что я причинил столько беспокойства.

– Ну что вы!

– Очень мило с вашей стороны… Спокойной ночи. Спокойной ночи, дорогая Крессида. Спокойной ночи, Берт. Ты готова, Клу?

Он покинул гостиную, опираясь на руку жены. Глядя им вслед. Трой подумала, что глава семьи все-таки именно полковник. Хилари пошёл их проводить.

– Поворот, как в романе, – заметил мистер Смит. – О Господи!

Крессида выбралась из кресла и обиженно протянула:

– Все только о Форестерах. Похоже, о том, что оскорбили меня, напрочь забыто. И даже неизвестно, о чем, собственно, речь, знаете ли. Любопытно, что было в записке. Ведь не могли же тётю Клумбу назвать “грешной леди”. Или могли?

– Ни в коем случае, – уверенно заявил мистер Смит.

– Я иду спать, – сообщила Крессида, шествуя по гостиной. – Только сначала постараюсь поговорить с Хилари. Наверное, я найду его наверху. Спокойной ночи, миссис Аллен.

– А ёлка? Неужели мы все так и бросим?

– Я не сомневаюсь, что Хилари сам ею займётся, когда спустится вниз. Ведь ещё совсем не поздно, правда? Спокойной ночи, мистер Смит.

– Спокойной-преспокойной, красавица. Не надо волноваться. Этот старый мир подчас бывает забавен, но какое нам дело, не так ли?

– Мне, знаете ли, так не кажется. С этими словами Крессида удалилась.

– Изумительно! – заметил мистер Смит и налил себе бокал. – Вам что-нибудь предложить, миссис Аллен?

– Спасибо, не сейчас. Вам не кажется, что все это – злой розыгрыш?

– Розыгрыш? Да не совсем… Если уж говорить о…

Тут мистер Смит умолк и метнул на Трой острый взгляд.

– Смятение чувств, а?

– Так! Вас тоже почтили вниманием, не правда ли?

– Никаких писем я не получала.

– Тогда каким же образом?

– Неважно, – сказала Трой, помнившая про своё обещание Мервину.

Ей очень хотелось, чтобы мистер Смит был не таким проницательным.

– Предпочитаете не обсуждать? Что же, ваше право. Хотя на вашем месте я бы поговорил с Хилли. Ну, ладно. День был долгим. Я, пожалуй, не прочь отдохнуть. – Мистер Смит сделал глоток из своего бокала. – Неплохо. Но лучшее впереди.

– То есть?

– Я говорю о “ночном колпаке”. Знаете, что это такое? Крепкое пиво. Да, да. Крепкое пиво с ломтиком лимона. Я всю жизнь пью его на ночь: и приятно, и iолезно. Хилли обещал, что в моей комнате найдётся все необходимое.

– Об этом позаботится Найджел?

– Да.

– Мистер Смит, какого вы мнения обо всем этом антураже?

– Простите?

– Об обстановке в Холбедзе?

– А, понял. Она достаточно своеобразна. Даже, пожалуй, эксцентрична. Но в этом весь Хилли. Нет, если бы он окружил себя громилами, ворами, шулерами и тому подобное, я бы решительно высказался против. Но убийцы, причём ставшие ими лишь раз под воздействием обстоятельств, – это совершенно иное дело.

– Мой муж такого же мнения.

– А ему виднее, не так ли? Зато Альфред Маульт придерживается совершенно противоположных взглядов. – Он не доверяет остальным слугам?

– Он их на дух не переносит. Он принадлежит к классу суперснобов: слуга солдата, который считает, что все должно быть исключительно респектабельно и правильно. Уж я-то знаю. Я сам из низов. Для Маульта прочие слуги – подонки общества. Он ни в коем случае не замарал бы себя пребыванием с ними в одном доме, если бы смог заметить хоть малейшую разницу между полковником и Всемогущим Господом.

Мистер Смит опустил пустой стакан, вытер рот и подмигнул.

– Неплохо. Знаете что? Вам непременно надо будет как-нибудь заглянуть ко мне. Попросите Хилли завезти вас. У меня найдётся пара интересных вещиц. Я не отказываю себе в удовольствии время от времени приобрести кое-что для себя. Какого вы мнения о Блейке?

– О Блейке?

– Уильяме. “Тигр, о тигр…” – Превосходного.

– Я раздобыл один из его рисунков. – Неужели?!

– Приезжайте, и увидите.

– Спасибо. С удовольствием.

Вернулся Хилари и стал рассыпаться в извинениях.

– Что вы только должны о нас подумать! – восклицал он. – Я просто убит. Чужие трудности – это так обременительно.

– Так в чем же все-таки дело? – поинтересовался мистер Смит.

– Да ни в чем, честное слово. Разве что Крессида волнуется.

– Кошмар. Впрочем, насколько я понимаю, она уже приходит в себя.

– То есть?

– Хуже всего, когда течёт красная кровь. Впрочем, её можно стереть, только и всего.

– Дядя Берт, вы совершенно невыносимы, – беззлобно сказал Хилари, однако при этом покраснел и вытер платком лицо.

– Ладно, я пошёл наслаждаться целительным покоем. Если под дверью меня ждёт какое-нибудь грязное послание, я обязательно завоплю. Всем спокойной ночи.

Мистер Смит, насвистывая, вышел из гостиной и стал подниматься по лестнице.

– Вы ведь ещё не уходите, не так ли? – обратился Хилари к Трой. – Пожалуйста, останьтесь, иначе я решу, что вы обиделись.

– В таком случае я остаюсь.

– Боже, как вы холодны! Впрочем, это успокаивает. Вам налить чего-нибудь? Нет? А я выпью бокальчик. Мне совершенно необходимо выпить.

После небольшой паузы, занятой приготовлением напитка, Хилари продолжил:

– Вам, наверное, смертельно хочется узнать, что было в записке, адресованной дяде Блоху?

– Увы, это так. Боюсь, что…

– Право, бояться совершенно не стоит.

– Не смею сомневаться, поскольку, как я вижу, вы с трудом удерживаете улыбку.

– О, вы проницательны, не так ли? Дело в том, что дядю Блоха обозвали старой клушей в клобуке. Подразумевалась, разумеется, тётя Клу, точнее, её прозвище, которое обязано своим происхождением чуть ли не мне. Ну и плюс грязный намёк, что не всех женщин устраивают монахи. Интересно, кого же можно счесть заместителем? Маульта?

– Неудивительно, что она пришла в ярость.

– В ярость? Да ничего подобного! В глубине души она была довольна. Вы разве не заметили, как ей не понравилось, когда дядя Блох назвал записку смехотворной?

– Я вам не верю.

– Честное слово, зря. Трой фыркнула.

– Разумеется, – продолжил Хилари, – тётушка была бы в восторге, схватись дядя Блох за кнут. Только вот не знаю, какой толк от этого предмета внушения: ведь так легко удрать, оставив бичевателя описывать круги кнутовищем, как делают дрессировщики в цирке.

– Полагаю, что в данном случае к делу приступают иначе. Тут пользуются короткими взмахами, словно жокеи, и продолжают, пока кнут не сломается пополам, чтобы торжественно швырнуть обломками в жертву.

– О, похоже, вы прекрасно разбираетесь в подобных вещах!

– Это всего лишь предположение.

– Однако, знаете ли, дело вовсе не шуточное. Моя дорогая Крессида ужасно огорчена. Она действительно обижена и жутко злится. Видите ли, она так и не примирилась со слугами. Она, правда, была готова терпеть их, поскольку свои обязанности они выполняют замечательно, – вы ведь с этим согласны, не так ли? Но, к сожалению, она вбила себе в голову газетную утку об одном греческом миллионере, который умер при подозрительных обстоятельствах, благодаря чему все его слуги получили возможность вернуться в Англию – а к этому они якобы давно стремились, – при чинах и деньгах. Теперь она твёрдо убеждена, что записку ей послал Найджел, и горит желанием вышвырнуть его вон.

– Но вы ведь не считаете, что это Найджел?

– Сомневаюсь, чтобы он мог оказаться таким ослом.

– Однако…, извините, но вы сами рассказывали, что он из тюрьмы был переведён в сумасшедший дом.

– Он так же здоров, как вы или я. Он совершенно излечился. Я, конечно, признаю, что записка выдержана полностью в его духе, но тем не менее я уверен, что это сделано для отвода глаз.

– Вот как? – задумчиво проговорила Трой.

– Именно. Точно так же записка, полученная дядей Блохом, бьёт прямиком в Казберта, который осуждён за убийство любовника своей жены. Вы, наверное, не в курсе, но последней каплей, по-видимому, стали для него слова “клобук нацепи”.

– И как же вы все это объясняете?

– Прежде всего я никогда не поверю, чтобы Найджел и Казберт одновременно, независимо друг от друга, решили послать ядовитые анонимки, причём написанные одинаковым почерком и на одной и той же бумаге из библиотеки.

“И чтобы Мервину именно тогда же взбрело в голову поставить скипидар на дверь”, – добавила про себя Трой.