Текст книги "Обманчивый блеск мишуры"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

3

Неровная дорожка пересекала пустошь, которой по замыслу Хилари предстояло превратиться в нечто необыкновенно приятное. Тропинка вела мимо развалин оранжереи к вспаханному полю на склоне, видному из окна комнаты Трой.

Вот и пугало, которое так причудливо дёргается под порывами зимнего ветра: набитая соломой ветошь на неустойчивой палке, воткнутой в землю. Одеянием служили эдвардианский фрак и пара чёрных брюк. Голову изображала пузатая сумка, на которую натянули колпак. На концах поперечной перекладины уныло болтались и хлопали от ветра сморщенные перчатки. Звук напоминал призрачное эхо театральной овации. Трой не сомневалась, что Хилари лично приложил руку к сотворению этого подобия стража полей.

Он долго и подробно объяснял ей, насколько точно пытается восстановить Холбедз и каких чудовищных затрат времени и денег это требует. Пока удалось проследить судьбу портретов и выкупить их, обить стены шёлком, отчистить панели, воссоздать прежний вид потолков. Быть может, в реставрационном пылу Хилари откопал в какой-нибудь коллекции поблекших викторианских гравюр и набросок этого поля с жестикулирующим пугалом на среднем плане.

Трой обогнула поле и вскарабкалась на крутой склон. Болота наконец-то остались позади, тропинка перешла во вполне сносную дорогу. Трой неторопливо двинулась по ней в направлении расступающихся холмов. С этого места открывался прекрасный вид на поместье Холбедз. Трой полюбовалась строгими пропорциями дома, похожего на букву “Е” без средней чёрточки. В библиотеке висела гравюра восемнадцатого века, так что Трой без труда представила себе вместо царящего запустения террасы, дорожки, искусственные горки, пруд и ухоженные газоны. Затем она отыскала взглядом на западном фасаде своё окно с безобразными останками оранжереи под ним. Из нескольких труб на крыше клубами вырывался дым, до Трой долетел запах горящих дров. На переднем плане уменьшенный перспективой пигмей – Винсент – катил свою тачку. На заднем плане бульдозер медленно расчищал дорогу под грандиозные реставрационные планы Хилари. Там ещё высились остатки размётанного бомбой рукотворного холма, воздвигнутого некогда причудой хозяев над изящным озерцом. Именно его восстановлением и занимался бульдозер: он выскребал дно будущего пруда и сдвигал землю в бугор, вершину которого, без сомнения, увенчает когда-нибудь “Каприз Хилари”.

Разумеется, думала Трой, это будет очень красиво, однако существует большая разница между “ещё есть” и “так было”, которую не сотрут – во всяком случае, для него – никакие газоны, пруды и скульптуры.

Трой отвернулась и зашагала навстречу северному ветру.

Вдруг её глазам предстала иная картина, размытая, словно изображение слайда на экране, когда в диапроекторе сбивается резкость. У её ног лежал Вэйл, буквально – “Дол”, и Трой подумала, как же это мягкое поэтическое слово неуместно при данных обстоятельствах, поскольку относится не только к долине, но и к тюрьме с её пересохшими рвами, заборами, сторожевыми вышками, плацами, бараками и рядами труб. Вид тюрьмы, похожей отсюда на макет, заставил Трой вздрогнуть. Её муж иногда называл Вэйл “Домом, где разбиваются сердца”.

Ветер полными пригоршнями швырял ледяную крупу и тут же уносил её прочь косыми полосами, отчего вид на тюрьму казался однотонной гравюрой.

Прямо перед Трой высился дорожный знак: “КРУТОЙ СПУСК. Опасные повороты. Лёд. Сбросить скорость”.

Словно наглядная иллюстрация к этому предупреждению, со стороны Холбедза тяжело подъехал по крутой дороге крытый фургон, притормозил рядом с Трой, лязгнул передачей и осторожно пополз в Вэйл. За первым же поворотом он исчез, но на дороге вскоре появился человек в громоздком макинтоше и твидовой шляпе. Он поднимался на холм. Когда он вскинул голову, Трой увидела раскрасневшееся лицо, седые усы и голубые глаза.

Она уже собиралась повернуть назад, но теперь это было бы неловко, поэтому Трой помедлила. Мужчина поравнялся с ней, приподнял шляпу, поздоровался и, поколебавшись, добавил:

– Крутой здесь подъем. Голос был приятным.

– Да, – согласилась Трой. – Я, пожалуй, сыграю отбой. Я поднялась сюда со стороны Холбедза.

– Тоже довольно сложно, не правда ли? Хотя, конечно, не так, как с моей стороны. Простите, пожалуйста, но не вы ли знаменитая гостья Хилари Билл-Тосмена? Моё имя Мачбенкс.

– О, да. Он говорил мне…

– Я почти каждый вечер поднимаюсь сюда, чтобы потренировать ноги и лёгкие. Знаете, очень хочется выбраться из низины.

– Могу себе представить.

– Да. Хотя затея не из лёгких, не так ли? Но я не имею права удерживать вас дольше на этом зверском ветру. Надеюсь, мы ещё увидимся у рождественской ёлки.

– Я тоже на это надеюсь.

– Вам, наверное, кажутся странными порядки, заведённые в поместье?

– По крайней мере, непривычными.

– Конечно. Но я, знаете ли, целиком за это. Целиком и полностью.

Майор ещё раз приподнял свою влажную шляпу, взмахнул палкой и отправился восвояси. Снизу из тюрьмы донёсся звук колокола.

Трой вернулась в Холбедз.

Они с Хилари выпили чаю, уютно устроившись перед горящим камином в небольшой комнате, которая, как пояснил Хилари, была некогда будуаром его пра-прапрабабушки. Её портрет висел над камином. Судя по изображению, это была довольно вредная старая леди с чертами, отдалённо напоминающими черты самого Хилари. Комната была обита шёлком цвета зелёных яблок, окна украшали шторы с розами. Обстановка состояла из защитного экрана, французского столика, нескольких элегантных стульев и обилия фарфоровых безделушек.

– Я уверен, – сказал Хилари, проглотив кусок горячей булочки с маслом, – что вы считаете этот покой чересчур женственным для одинокого холостяка. Но он ждёт свою хозяйку.

– Вот как?

– Да. Её зовут Крессида Тоттенхейм, и она тоже приедет завтра утром. Мы собираемся объявить о нашей помолвке.

– И на что же она похожа? – спросила Трой, успевшая понять, что Хилари предпочитает прямые вопросы.

– Ну…, дайте подумать… На вкус, пожалуй, солоновата с лёгким ароматом лимона.

– Как жареная форель?

– Я могу сказать только одно: она не похожа ни на кого и ни на что.

– А все-таки?

– В таком случае она похожа на то, что вам наверняка захочется нарисовать.

– Ого! Вот откуда ветер дует?

– Да, причём сильно и неуклонно. Погодите, пока вам не представится возможность взглянуть на неё, а затем скажете, не возникло ли у вас желания принять ещё один заказ от Билл-Тосмена, причём на сей раз гораздо более приятный. Вы обратили внимание на пустое пространство на северной стене обеденного зала?

– Да.

– Оно предназначено для портрета Крессиды Тоттенхейм.

– Понятно.

– Она настоящая красавица, – произнёс Хилари тоном беспристрастной оценки. – Подождите, и вы сами это увидите. Кстати, она принадлежит театру…, то есть почти принадлежит. Она посещала академию, а затем перешла к занятиям неким “органическим экспрессивизмом”. Я пытался возражать, что это бессмысленный, неуместный и неблагозвучный термин, однако мои слова не произвели на Крессиду ни малейшего впечатления.

– И чем же они там занимаются?

– Насколько могу судить, они снимают с себя одежду, что в случае Крессиды может только доставлять удовольствие, и закрывают лица бледно-зелёными вуалями, что, опять-таки по отношению к Крессиде, является нелепым искажением исходного материала. Это положительно портит все впечатление.

– Забавно, но непонятно.

– К сожалению, тётя Клу не совсем одобряет Крессиду, хотя она очень нравится дяде Блоху. Он опекает её с тех пор, как её отец, младший офицер, был убит в оккупированной Германии, спасая жизнь дяде.

– Понятно.

– Знаете, чем вы мне нравитесь, если оставить в стороне ваш безусловный талант и особое художественное чутьё? Полным отсутствием так называемого украшательства. Вы – замечательное явление целого периода в живописи. Честное слово, не будь Крессиды, я бы непременно начал ухаживать за вами.

– Что полностью лишило бы меня необходимого для художника душевного равновесия, – веско произнесла Трой.

– Вы предпочитаете не сближаться с людьми, которых рисуете?

– Это мой главный принцип.

– Я вас вполне понимаю.

– Ну и прекрасно.

Хилари дожевал булочку, смочил салфетку горячей водой, вытер пальцы и подошёл к окну. Раздвинув усеянные розами шторы, он уставился в темноту.

– Идёт снег. Дядю Блоха и тётю Клумбу ждёт весьма романтический переезд через болота.

– Вы хотите сказать, что они приезжают сегодня?

– Ах, да, я и забыл предупредить вас. Мне же позвонил их дворецкий. Они выехали рано утром и должны появиться к ужину.

– У них изменились планы?

– Нет, это вполне ожидаемое решение. Дядя с тётей начинают готовиться к визиту дня за три до назначенного срока и просто уже не могут вынести ожидания надвигающегося отъезда. Вот они и собрались отправиться в путь пораньше. Я пойду отдыхать. А вы?

– Я, пожалуй, тоже. Меня потянуло в сон после прогулки.

– Это вина северного ветра. Пока к нему не привыкнешь, он действует как наркотик. Я прикажу Найджелу разбудить вас в половине восьмого, хорошо? Ужин в восемь тридцать, колокол в восемь пятнадцать. Приятного отдыха, – с этими словами Хилари распахнул перед нею дверь.

Проходя мимо хозяина, Трой внезапно как-то очень резко ощутила исходящий от мистера Хилари аромат благополучия, хотя было не совсем понятно, что же именно служит его источником: высокий рост, отличный костюм или нечто более экзотическое.

4

Поднявшись в свою спальню, Трой застала там Найджела, который приготовил для вечера её платье из жатого шелка и все, что к нему полагалось. Ей оставалось только надеяться, что он не счёл этот ансамбль греховным.

Когда она вошла в комнату, Найджел стоял на коленях перед камином, тщетно стараясь раздуть ещё ярче и без того прекрасно горящий огонь. Его волосы были настолько светлы, что Трой искренне обрадовалась отсутствию красного оттенка в окаймлённых белыми ресницами глазах. При её появлении Найджел поднялся и приглушённым голосом осведомился, не понадобится ли ещё что-нибудь. Его взгляд при этом не отрывался от пола. Трой поспешно заверила, что больше ничего не нужно.

– Ночь, похоже, будет бурной, – добавила она, стараясь, чтобы се голос звучал естественно, а не как в трагическом монологе.

– На все воля Божья, миссис Аллен, – без тени улыбки ответил Найджел и удалился.

Трой пришлось напомнить себе горячие заверения Хилари в том, что Найджел в полном рассудке.

Она приняла горячую ванну и, наслаждаясь душистым паром, попыталась решить вопрос, насколько деморализующим может оказаться подобный образ жизни, если вести его достаточно долго. Вывод, с точки зрения Найджела, несомненно, оказался бы греховным;

Трой же пришла к убеждению, что, по крайней мере, в данный момент такой образ жизни лишь усиливает её положительные качества. Затем она немного подремала перед камином. В доме царила глубокая тишина, а снаружи все падал и падал снег. В половине восьмого Найджел постучал в дверь, и Трой встала, чтобы переодеться. Зеркало отражало её в полный рост. Она с удовольствием полюбовалась своим отражением в платье цвета рубина. Оно удивительно шло ей.

Тишину нарушили звуки чьего-то приезда. До Трой донёсся шум мотора, хлопанье дверцы, затем, после значительной паузы, в коридоре у соседней двери послышался разговор. Пронзительный женский голос прокричал, похоже, у самого порога:

– Ничего подобного! Чепуха! Кто там говорит об усталости? Мы не будем переодеваться. Я вам говорю: мы не будем переодеваться!

Спустя некоторое время снова тот же голос:

– Тебе же не нужен Маульт, правда? Маульт! Полковнику вы не нужны. Разберёте вещи позже. Я говорю: он может разобрать вещи позже!

“Дядя Блох, очевидно, глуховат”, – подумала Трой.

– Да перестань ты суетиться из-за бороды! – добавил тот же голос.

Дверь закрылась. Кто-то прошёл по коридору. “Из-за бороды? – удивилась Трой. – Неужели она говорила о бороде?” Минуты две из соседней комнаты не доносилось ни звука. Трой решила, что либо полковник, либо его жена удалились в ванную, но это предположение было тут же разрушено мужским голосом, раздавшимся словно из платяного шкафа Трой:

– Клу! А моя борода!

Ответ разобрать не удалось. Вскоре после этого Трой услышала, как Форестеры покидают свои апартаменты. Она сочла за лучшее не спускаться сразу вслед за ними, чтобы дать родственникам возможность пообщаться между собой, и глядела на огонь в камине до тех пор, пока в башенке над конюшней не ударил колокол. Хилари уверял, что раздобыл его среди прочего добра, награбленного Генрихом Восьмым из монастырей. Трой очень интересовал вопрос, не напоминает ли Найджелу этот звук о прежних молитвенных собраниях.

Она постаралась стряхнуть с себя мечтательное настроение и спустилась в зал, откуда стоящий на страже Мервин направил её в зелёный будуар.

– В библиотеке ничего не трогали…, мадам, – добавил он со значительной, но довольно глупой улыбкой.

– Благодарю, – ответила Трой.

Мервин предупредительно распахнул перед нею дверь.

Хилари в смокинге цвета сливы стоял перед камином вместе с Форестерами. Полковник оказался неожиданно старым человеком несколько апоплексической комплекции с белоснежно-седыми волосами и усами. Однако никакой бороды у него не было. В ухе торчал слуховой аппарат.

Вид миссис Форестер вполне соответствовал её голосу: суровое лицо со ртом, похожим на капкан, несколько выпуклые глаза, впечатление от которых усиливалось очками, и жидкие седые волосы, туго собранные на затылке в пучок. Юбка, по длине нечто между миди и макси, явно скрывала под собой не одну фланелевую рубашку. Шерстяная кофта была желтовато-коричневой, довольно тусклого оттенка. Шею украшал двойной ряд превосходного, как показалось Трой, натурального жемчуга, а пальцы были унизаны старомодными кольцами, в углублениях которых виднелись остатки мыла. В руках миссис Форестер держала сумочку с вязаньем и носовым платком.

Хилари провёл церемонию представления. Полковник Форестер отвесил Трой лёгкий поклон. Миссис Форестер коротко кивнула.

– Как вам? Не холодно? Не простужаетесь?

– Спасибо, ничуть.

– Я спрашиваю потому, что вам, должно быть, приходится много времени проводить в душных перегретых студиях, рисуя обнажённую натуру. Я говорю: рисуя обнажённую натуру!

Трой поняла, что миссис Форестер совершенно автоматически повторяет окончание любых своих фраз на фортиссимо. Привычка эта выработалась из-за мужа, который не мог обходиться без слухового аппарата.

– Но, дорогая тётушка, меня миссис Аллен изображает отнюдь не в обнажённом виде, – заметил Хилари, потягивая коктейль.

– Уж это было бы нечто!

– Мне кажется, что вы судите о художниках только на основании “Жизни богемы”. Или ещё и “Трильби”?

– Я видел в “Трильби” сэра Бирбома Три; – вмешался полковник Форестер. – Он очаровательно умирает, падая навзничь на стол. Просто великолепно!

Дверь тихо стукнула, и на пороге появился человек со встревоженным лицом. В глаза бросился шрам, как от старого ожога, который оттягивал вниз угол рта.

– Привет, Маульт, – сказала миссис Форестер.

– Извините, сэр, – обратился вошедший к Хилари, – я только хотел успокоить полковника. С бородой все в порядке, сэр.

– А, прекрасно, Маульт. Превосходно, чудесно и изумительно, – откликнулся полковник Форестер.

– Спасибо, сэр, – сказал Маульт и удалился.

– А в чем там дело с вашей бородой, дядя Блох? – осведомился Хилари, к глубокому облегчению Трой.

– Не с бородой, а с бородищей, мой милый! Я боялся, что её забудут, и потом, она ведь могла пострадать при перевозке.

– Этого не произошло, Фред. Я говорю: не произошло!

– Знаю, так что все в порядке.

– Неужели, полковник, вы собираетесь изображать Санта-Клауса? – осмелилась спросить Трой.

Полковник со слегка лукавым видом наклонился к ней.

– Я знал, что вы так и подумаете. Но ничего подобного. Я друид. Ну, как?

– Вы хотите сказать…, что принадлежите…?

– К поддельному древнему Ордену, члены которого нацепляют на себя бороды из ваты и валяют дурака каждый второй вторник? – перебил Хилари.

– Это грубо, дорогой мой, – запротестовал полковник.

– Ладно, не буду. Однако, – продолжил Хилари, обращаясь к Трой, – в поместье Холбедз не допускаются ни Дед Мороз, ни Санта-Клаус, ни как вы там ещё предпочитаете называть этого тевтонского старика. Его заменяет гораздо более древний и подлинный персонаж: великий предтеча всех наблюдателей и почитателей зимнего солнцеворота, передавший – добровольно или не очень – многие свои познания преемникам-христианам, то есть друид.

– И обещаю, что викарий не будет против. Ничуть, – серьёзно вмешался в разговор полковник.

– Это меня не удивит, – ядовито вставила его жена.

– Во всяком случае, он будет присутствовать на Сочельнике. Итак, я буду друидом. Я играю эту роль каждый год с тех пор, как поместье перешло в руки Хилари. Конечно, будет ёлка со звездой и массой всякой мишуры: ведь придут дети из Вэйла и прочих окрестностей. Я обожаю этот праздник. А вам нравятся маскарады?

Полковник задал этот вопрос таким встревоженным тоном, что Трой сочла себя обязанной выразить самый горячий энтузиазм и почти ожидала предложения принять участие в переодевании.

– Дядя Блох – блистательный актёр, – сказал Хилари, – а его борода вообще нечто потрясающее. Её делали по специальному заказу, и она не посрамила бы самого Короля Лира. А парик! Он не имеет ничего общего с побитыми молью жалкими подделками. Вот увидите.

– Он теперь выглядит несколько иначе, – возбуждённо воскликнул полковник. – Его заново уложили. Парикмахер считал, что он был длинноват и потому смотрелся несколько смешно. В таких вещах приходится быть очень внимательным.

Хилари принёс бокалы. Два из них – с ломтиками лимона – дымились.

– Ваш ром, тётушка Клумба, – сообщил он. – Скажите, если мало сахара.

Миссис Форестер завернула очки в платок и села.

– По-моему, все в порядке. Ты, случайно, не положил дяде мускатного ореха?

– Нет.

– Хорошо.

– Вам, наверное, кажется, что пить ром до обеда несколько необычно, – обратился полковник Форестер к Трой, – однако мы решили, что после путешествия он пойдёт нам на пользу. Обычно это наш напиток на ночь.

– Пахнет приятно.

– Хотите попробовать вместо “Белой леди”? – предложил Хилари.

– Думаю, я останусь ей верна.

– Я тоже. Итак, мои дорогие, – продолжил Хилари, обращаясь ко всем, – в этом году у нас будет скромный праздник в тесном семейном кругу. Кроме вас, приедут ещё только Крессида и дядя Берт. Обоих ждут завтра.

– Ты до сих пор помолвлен с Крессидой? – спросила его тётя.

– Да, договорённость пока сохраняется. Я очень надеюсь, тётушка, что на второй взгляд Крессида понравится вам гораздо больше.

– Не на второй, а на пятидесятый. А может, сотый.

– Я имею в виду, на второй после нашей помолвки.

– Ax, так… – двусмысленно протянула тётушка.

– Ну, тётя… – Хилари замолчал и потёр нос указательным пальцем. – Во всяком случае, не забывайте, что я познакомился с ней в вашем доме.

– Тем прискорбнее. Я предупреждала твоего дядю. Говорю, Фред, я предупреждала тебя!

– О чем, Клу?

– Об этой твоей Крессиде Тоттенхейм!

– Она вовсе не моя, Клу. Ты всегда так странно выражаешься.

– По крайней мере, тётя, я надеюсь, что вы измените своё мнение, – сказал Хилари.

– Надеяться можно, – отрезала она и спросила Трой:

– Вы встречались с мисс Тоттенхейм?

– Нет.

– Хилари думает, что она вполне подходит этому дому. Мы все ещё говорим о Крессиде! – проревела миссис Форестер в сторону своего мужа.

– Я знаю. Я слышал.

На этом разговор прервался. Они в молчании допили свои бокалы. Миссис Форестер шумно дула на ром, чтобы остудить его.

– Мне кажется, – начал Хилари после паузы, – что Рождество в этом году получится ещё лучше, чем раньше. Я придумал для вас новый выход, дядя Блох.

– Вот как? В самом деле? Какой?

– Вы появитесь с улицы. Через французское окно из-за дерева.

– С улицы! – возопила миссис Форестер. – Я правильно поняла тебя, Хилари? Ты собираешься выставить своего дядю на двор, в полуночную тьму, в метель? Я говорю: в метель?!

– Только на несколько мгновений, тётя Клу.

– Ты, надеюсь, не забыл, что у твоего дяди больное сердце?

– Все будет в порядке, Клу.

– Мне это не нравится. Я говорю…

– Уверяю тебя! Я буду одет достаточно тепло.

– Фу! Я говорю…

– Нет, ты послушай!

– Не шипи, Клу. У меня сапоги на меху. Продолжай, старик. Так ты говоришь…

– Я достал замечательную запись колокольчиков и храпящей оленьей упряжки. Не перебивайте! Я провёл собственное исследование и убеждён, что в данном случае наблюдается частичное совпадение тевтонской и друидической традиций, а если нет, так будет наблюдаться, – затараторил Хилари. – Итак, дядя Блох, мы услышим, как вы снаружи кричите “Хэй!” оленям, а затем вы появляетесь.

– Боюсь, мой мальчик, я уже не смогу крикнуть “Хэй!” достаточно громко, – озабоченно сказал полковник.

– Об этом я тоже подумал. Я добавил возглас к звуку колокольчиков и храпу. Это сделал Казберт. У него необычайно зычный голос.

– Прекрасно, прекрасно.

– У нас соберутся тридцать один ребёнок и ещё около дюжины родителей. Как обычно, арендаторы, фермеры и обслуживающий персонал.

– Тюремщики? ОТТУДА? – спросила миссис Форестер.

– Да. Семейные. С жёнами и детьми. Двое.

– Мачбенкс?

– Если он сможет освободиться. У него свои заботы. Капеллан готовит нечто удивительно унылое: рождественский праздник при максимуме безопасности, – ядовито пояснил Хилари. – Не думаю, что кто бы то ни было примет праздничный перезвон за сигнал тревоги.

– Надеюсь, – мрачно заговорила тётя Клу, сделав глоток из бокала, – вы все знаете, чего хотите. В отличие от меня. Я предчувствую неприятности.

– Что за невесёлые мысли, тётя! – сказал Хилари. Вошёл Казберт и объявил, что ужин подан. У него действительно был очень громкий голос.