Текст книги "Из какого копытца напиться"
Автор книги: Наталья Крудова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
«Терпеть не может кактусы, зачем гладит?» – подумала я.
– Ну вот, клеенка выгорела, – прошептала мама, выпрямляя лампу-«подхалимку», – свекровь ворчать будет.
– Пора, пора, мой друг, лететь, – прошептала как стихом тетя Зита.
– Тетя Зита, что вы вяжете? Кофту? – спросила я.
– Берет, детка. Спи! Мосты развели, и мы с Миледи задержались.
От своего настоящего имени Милочка вскочила, ошалело моргая оглядела нас сонными глазами и, покрутившись на одном месте, опять легла. Спать расхотелось, но, чтобы не мешать подружкам, я перевернулась на другой бок, честно стараясь их не слушать.
– Знаешь, Томка, как там здорово, – зашептала тетя Зита. – Ты на Кавказе была?
– Нигде я не была. Ты же знаешь. На даче и в Выборг ездила. В Луге еще была и то девчонкой, с хором.
«Вот это да!» – удивилась я, даже не подозревая, что мама умеет петь.
– На Кавказе мне очень нравится, только я быстро начинаю скучать по нашей Карелии, – опять зашептала тетя Зита. – А там как-то все вместе соединено: вроде и Кавказ, и Карелия.
«Хоть бы не шептались, а просто говорили тихо. Так невольно прислушиваешься», – злилась я, пытаясь заснуть.
– Ну что ты меня будто уговариваешь? Я неделю уже на работу не хожу. Правда, делаю вид, чтоб свекровь раньше времени не расстраивать, что на службу иду, а сама – в кино. Столько картин пересмотрела, аж винегрет из них в голове.
«Ай да мама! Я тоже, если школу прогуливаю, в кино хожу».
– …Представляешь, Зита, на мое место на следующий же день преподавателя взяли. Мне кажется, я там нужнее буду… Ценить, что ли, больше станут… Ну, это я уже глупости говорю.
– Ты прости, но мне было важно знать, как планировать свой отпуск.
– Так и планируй. В преподавателях там нуждаются, письмо, что хочу у них работать, я послала, вот ответа жду. Со дня на день будет.
– Том, ты такая нерешительная…
– Хватит! Пожалуйста! – попросила мама.
Тетя Зита хорошо знала, что моя мама больше всего на свете боялась подвести кого-нибудь.
– Не подведу, – сказала мама. – Свекровь только стыдно как-то оставить. Будет сидеть тут одна с пауками.
«Меня мама, значит, берет», – сообразила я.
– Главное, Кире на Алтае будет хорошо, – сказала тетя Зита. – Климат… Она такая слабенькая у тебя. И Николаю должно понравиться. Он ведь горы любит, тайгу…
Вот это да… Мне стало жарко. Я знала уже давно, что мама хотела уехать, но думала, это так, разговоры. Она у меня действительно нерешительная.
– Тебя выгнали с работы? – спросила я.
Подружки притихли. Милочка зевнула, села и стала чесать лапой живот, стукая пяткой об пол.
– Ты подслушивала? – с неприязнью в голосе спросила мама.
– Если бы подслушивала, то промолчала бы, – заступилась тетя Зита. – А чего скрывать, раз решено?
Их решение ошеломило меня. Сразу навалилось и расставание с бабушкой и со школой, и Сережа вчера чуть не утонул в моей лодке…
– Мы навсегда? – спросила я хрипло, как тогда, с Сережей по телефону.
Мама подошла и поцеловала меня. Она меня не целовала давно-давно. Но я помню тот последний раз, хотя была тогда маленькой.
– Спи, – сказала мама, – и я тебя очень, очень прошу: не говори пока ничего бабушке.
– Скоро мосты сведут, проводи нас, – попросила маму тетя Зита. – Сейчас хорошо на Неве.
«И тетя Зита с нами едет… На Алтае, наверное, много лошадей…» Я пыталась заснуть, но все думалось, думалось. «Тетя Зита будет с нами недолго, а потом мы останемся одни с мамой. И кругом незнакомые люди… Хорошо, хоть тетя Зита сначала будет с нами. Бабушка ее не любит…» Я вспомнила давно забытое, стыдное. Мама взяла у тети Зиты деньги в долг и не отдала в срок. У мамы была шуба, неказистая, но теплая, единственная вещь на зиму. Тетя Зита пришла, когда все сроки отдачи долга прошли, и сказала: «Знаешь, а я нашла покупателя на твою шубу». Мама засуетилась, покраснела и, соглашаясь, часто-часто закивала головой. Видимо, тетя Зита пожалела маму, или у нее поправились дела. Шуба осталась висеть в шкафу. Я никогда не хочу быть богатой, а если почему-нибудь придется, я буду тратить деньги, чтобы не быть жадной. Наверное, у тети Зиты так получилось случайно, просто не подумала, ляпнула, а потом стало стыдно и она передумала тогда с шубой. Все-таки она о маме заботится и обо мне говорит, что на Алтае для меня здоровый климат, хотя я не помню, когда я болела. «Сказать завтра Сереже, что я уезжаю?» И я стала загадывать: «Если диван, когда я повернусь, скрипнет в ногах, – скажу, если у головы – нет». От резкого телефонного звонка я даже не заметила, где он скрипнул.
Бабушка подошла к телефону раньше меня.
– Коля, сынок, это ты! Да, да, слышно хорошо, будто ты рядом, в соседней комнате. Вот как? Приятно слышать. Микроскоп? Знаешь, удовлетворись пока старым. У меня такое чувство, что Тамаре нужны деньги. Нет, не на одежду. Я бы на твоем месте отправила ее куда-нибудь отдохнуть. Она очень устала, да и Кирочка тоже. Кирочка так похожа на тебя, она черпает силы только в природе. Кормлю, не беспокойся. Ловим мух. Ты слышишь? Дача – это не природа, а так, жалкая копия. Ну, нет! Вот и хорошо. Береги себя, сынок. Если с тобой что случится, нам всем будет очень плохо…
Бабушка бросила трубку и тихо заплакала.
«Как же я уеду от бабушки? Почему меня не две? Одну бы я оставила с бабушкой, а другую отправила с мамой».
В день отъезда утром пришел Сережа, чтобы проводить нас. Я ожидала, что он станет, как обычно, со снисходительностью человека, уставшего объяснять прописные истины, просвещать меня об Алтайском крае. Но он только сказал:
– В Горно-Алтайске – я читал – интересный краеведческий музей. И в Сростках вы будете? – спросил он у мамы.
– Наверное, – неуверенно ответила мама.
– А там что?
– Дом-музей Шукшина.
Говорить было не о чем. Мне все еще не верилось, что мы уезжаем насовсем. Казалось, что мы, как обычно, едем на дачу.
Мама ковыряла вилкой в тарелке, неприятно скрежетала по дну. Обычно сдержанная, спокойная за столом бабушка подкладывала нам несовместимые между собой продукты: макароны с мясом поливала сметаной, а сверху селедку в горчичном соусе. Я засмеялась. А Сережа фыркал. Он, наверное, сдерживался, чтобы не смеяться, и поэтому фыркал. Как взглянет на селедку с мясом, так и фыркнет, очень громко.
Бабушка стала говорить маме, как нужно обращаться со мной и чтобы не забыли теплые вещи. Мы с Сережей отошли к окну. Я из ковшика наливала в горсть воды и поливала кактусы, чтобы понемногу выходило. Они не любят много воды. Потом брызнула водой на Сережу, и он потряс головой, как собака, стряхивая брызги. При этом его толстые губы тоже как-то смешно пошлепались друг о друга. Получилось совсем как у собаки.
– Кира, ты правда хотела меня утопить?
– Я не разворачивала лодку и не знала, что швы стерлись.
Я держала мокрую руку над банкой с каракуртом. Редкие капли попадали на марлю и падали на дно банки. Черный с красными пятнами паучок медленно вышел из-под листа и направился к капле.
– Надо же, и они пьют, – грустно сказал Сережа.
От волос Сережи пахло табаком.
– Ты куришь?
– Нет, дома все курят. У нас даже от кошки, смешно сказать, табаком пахнет.
Напившись, паучок уже не тяжело, а шустренько убежал под лист.
– Пора, – сказала бабушка. – Присядем. Кира, Сережа, садитесь. Если что понадобится, Тамара, напишите.
А я опять забыла, что уезжаем, почему-то перед глазами стоял припавший к капле паучок. И опять мне показалось, что мы сейчас все вместе – и Сережа, и бабушка – едем на дачу. Наверное, поэтому, прощаясь с бабушкой, я улыбнулась, неловко ткнулась носом в ее мягкую щеку и сказала:
– Ну, пока, счастливо оставаться.
Сережа взял рюкзак потяжелее, сетку, а я свой рюкзак. На лестнице я оглянулась. Бабушка гладила маму по плечу, но смотрела на меня. Я помахала ей рукой и сказала Сереже:
– Знаешь, мне кажется, ты едешь вместе с нами.
– Мне тоже кажется. Не верится, что ты – и уезжаешь навсегда. Иногда надоедает даже: идешь ли куда – тебя встретишь, в классе – ты сидишь. Куда бы ни пошел, почти всегда тебя встречаю.
Мне стало обидно, но Сережа сказал еще:
– А я уже привык тебя видеть. Если не встречу, как-то странно становится. А теперь тебя не будет…
Мы стояли во дворе, ожидая маму. Двор уже нагрелся солнцем, но мне казалось, что тепло идет от нашего дома, от Сережи и даже от воробьев на асфальте. Вот сейчас скажу маме, что никуда не уеду. Не уеду, и все.
Вышла мама с канистрой в руках.
– Схожу за вещами, – сказал Сережа. – Там еще много?
– Нет, здесь все.
Сережа плюнул себе под ноги, положил возле меня рюкзак и сказал:
– А я-то, идиот, как ребенок поверил. «Уезжаем! Навсегда!» Уж врала бы хоть складно. Люди в недельный поход больше с собой берут. Постой. Вынесу тебе лодку. Поплаваешь по Катуни, по Бии или по Оби. Хоть слышала про такие?
И Сережа побежал в свой подъезд.
– Он надолго? – спросила мама. На ее напудренных щеках остались дорожки от слез.
– Совсем, живот у него заболел. Вытри пудру. Будто мелом намазалась.
– Жаль, я с ним не простилась. – И мама опять всхлипнула.
– Вы позднее не могли приехать? – спросила на вокзале нас с мамой, краснея от возмущения или от жары, тетя Зита.
Вязаный берет плохо держался на ее голове.
– Опомнись, – грустно сказала мама, – полтора часа до отхода поезда. Мы лучше бы побыли с Кирой лишний час дома.
– А вещи? – возмутилась тетя Зита.
– Вот, – сказала мама, положив сетку на асфальт, – здесь продукты на дорогу, а в рюкзаках у нас с Кирой вещи. И вот твоя канистра…
Эх, лучше бы мама не говорила про рюкзаки!
– А мои вещи? – растерянно спросила тетя Зита. – Я больна, понимаешь, больна. Да… с вами в тайгу не пойдешь. Значит, вы меня и в тайге бросите…
Я ничего не понимала, мама, глупенько улыбаясь, смотрела то на тетю Зиту, то на меня.
– Если бы я знала, что вы так поздно придете, я бы позвала своих друзей, они бы… – сказала тетя Зита, но тут же смягчилась: – Ну ладно, на первый раз простительно, сразу видно, что вы не походные люди. Так! Мы с мамой идем за вещами – моими конечно, они в камере хранения, – а ты со своими стань там, возле Милочки. Вон она. Нет-нет, вон.
Я взглянула на коротко привязанную к столбу Милочку.
– Пойдем, – сказала тетя Зита.
– Я помогу Кире перенести вещи к собаке.
– Ну нет. Хватит! Время, время! Кира не маленькая. Кого ты из нее растишь?
И тетя Зита, рванув за руку маму, потащила ее за собой.
Я поволокла мамин рюкзак по асфальту, но ко мне подошел дежурный, совсем молодой дяденька. Он взял рюкзак и канистру.
– Керосин? Бензин? – спросил он, поболтав канистру.
– Другая жидкость, – сказала я.
Дежурный понюхал горлышко канистры.
– Однако не многовато ли для тебя?
– Это для маминой подруги.
– О! Запасливая женщина… Далеко едете?
– В Барнаул.
– Значит, через Москву.
Мы поставили вещи возле храпевшей Милочки. Я отвязала поводок, и собака рухнула.
– Суровая у тебя хозяйка. Чуть не задавила! Зачем же так коротко привязывать? – спросил дежурный. – Ты, девочка, загороди ее вещами, скоро поезд подойдет. Чтоб она не укусила кого. Нужно намордник….
– Она не умеет кусаться.
Дежурный переставил вещи, загораживая Милочку.
– Вещей-то у вас кот наплакал – совсем ничего… В поход по Алтаю решили?
– Насовсем.
– А вот врать не стоит.
Дежурный посмотрел на меня, на вещи и, ничего больше не сказав, пошел к зданию вокзала.
Странные люди. Что же мы, должны с собой тащить шкафы, буфеты, кровати, раз едем насовсем? Мы взяли с собой необходимые вещи и всё.
По платформе мимо нас с Милочкой бежали с тележками носильщики.
– Поберегись! Поберегись!
Я прижалась к столбу, а Милочка жалась ко мне, часто поглядывая на сетку с продуктами. Подошел поезд, из него повалил народ. Нашу сетку зацепили углом чемодана и потащили по асфальту. Милочка взвыла и рванулась за сеткой. Ременный поводок лопнул.
Я не знала, что делать: караулить рюкзак или бежать за собакой? И где мне ее искать?
Совсем недалеко от меня кто-то просил:
– Уберите собаку! Чья собака? Да возьмите же ее.
Я опять поволокла рюкзак по асфальту туда, где кричали.
Люди проходили не останавливаясь.
Стоял только старичок и то ли тянул чемодан к себе, то ли закрывался им от собаки.
Сначала я подумала, что Милочка отнимает у него чемодан, потом увидела, что она тянет к себе нашу сетку, зацепившуюся за угол чемодана. Я не знала, как отцепить сетку от чемодана, когда их тянут в разные стороны.
– Возьмите собаку! – просил старичок.
– Не кусается! Вы не бойтесь, – сказала я, взяв Милочку за ошейник. Она скосила на меня глаз, узнала и так рванула сетку к себе, что ручка у чемодана оборвалась и старичок его не удержал.
Милочка сразу стала отжевывать зацепившуюся часть сетки от чемодана. А старичок, испуганно глядя на Милочку, сказал:
– Придвинь ко мне чемодан, девочка.
Чемодан оказался тяжелый, и я проволокла его по асфальту к старичку.
– Как же я без ручки потащу теперь? Вот беда-то. Я думал, покусает. Зверюга такая. До смерти напугать может.
– Она очень добрая!
Милочка из дыры в сетке ела полукопченую колбасу.
– Нельзя, Миледи! – крикнула я грозно, но не совсем уверенно, потому что после «нельзя» Милочка посмотрела на меня сердито. «Не может же она меня укусить?» – подумала я и, все-таки боясь, протянула руку к сетке. Собака сморщила нос и заворчала.
Старичок цепко схватил меня за курточку и оттянул подальше от сетки.
– Леший с ней! – сердито сказал он. – С колбасой с этой. Собака теперь сетку-то своей считает. Ни за что не отдаст.
Старичок меня все держал за куртку.
Тут я увидела маму. Она шла на полусогнутых ногах, неся огромный мешок. Мама сбросила груз возле меня и крикнула:
– Пустите ребенка!
Кулаки ее сжались, а локти разошлись от боков в стороны.
Подошел дежурный, поглядел на меня и усмехнулся.
– Что у вас? – спросил он у старичка.
– Да вот, гражданочка драться лезет, а мне не уйти: ручка оборвалась на чемодане.
– У меня от мешка спину свело и руки сами поднимались, – жалобно оправдывалась мама.
– Возьмите собаку на поводок, – сказал дежурный маме. – То привязали ее, что вздохнуть нельзя, теперь вообще отпустили…
Теперь старичок вцепился в мамину куртку:
– Не трогай! Укусит! Пусть доест! Всех перекусает. Я знаю…
А я подтвердила:
– Уже говорила ей: «Нельзя», так зарычала.
– Да пустите вы меня, – вырывалась мама. – Брось! Милочка! Что сказано, брось!
Милочка сразу оставила недоеденный кусок колбасы, смущенно опустила голову и стала прежней – ласковой и кроткой.
– Не любит она слово «нельзя», – объяснила мама. – Наверное, прежние хозяева ее после этого слова били.
Дежурный достал из кармана пиджака проволоку и занялся ручкой чемодана.
– Запасливый. Может, и замок починишь? – спросил старичок.
– Нет, замок в мастерской через дорогу чинят. Это я так, чтоб не потерялся чемодан.
Мама подняла мешок и пыталась завести его за плечо.
– Погоди, сердешная, помогу. – Старичок даже покраснел от натуги.
Я взяла сетку, ухватила за лямку рюкзак и опять поволокла его по асфальту к столбу следом за мамой и Милочкой, слыша, как старичок размышляет вслух:
– Целый мешок сахару везет куда-то. А зачем? Сахар вроде не дефицит…
Когда мама бросила мешок с плеча, я спросила со злостью:
– Что в мешке?
– Не знаю. – Мама опять глупенько улыбнулась. – Там еще много вещей у Зиты, а я идти не могу, ноги дрожат.
Мне стало жаль маму.
– Не смей больше носить! Люди на тележках специально возят, а ты…
– Свободных носильщиков не было, а там еще мешок, три рюкзака и чемоданы. Зита опоздать боится на поезд. Нервничает. У нее сердце больное, ей нельзя носить тяжести.
– А зачем столько вещей набрала?
– Значит, нужно. Я, правда, боюсь, что в вагон нас не пустят.
Тут скороходовской походкой мимо нас промелькнул носильщик с тележкой. Было непонятно, кто кого тащит: тележка носильщика или он тележку. Пока я думала, носильщик убежал.
– Ну чего ты? – напала я на маму.
Следующему носильщику мы закричали вдвоем с мамой:
– Сюда! Сюда!
Носильщик взял рюкзак, но мама сказала:
– Нет, нет, вещи не трогайте. Вы меня просто отвезите в камеру хранения.
– Мы людей не возим.
– Там подруга с вещами у камеры хранения…
Но я перебила маму:
– Она мешок несла, а теперь устала. Отвезите, пожалуйста.
– До конца платформы довезу, пока народу нет, а то смеяться будут, – недовольно согласился носильщик. И мама села на тележку.
Мы подъезжали к Москве. До барнаульского поезда оставалось много времени. По жестким подсчетам тети Зиты, «чистых» шесть часов было в нашем распоряжении. Само собой, мы хотели посмотреть Кремль. Сходить в Мавзолей Ленина.
– Кирина мечта – посмотреть здание Баженова, хотя бы одно.
«Как же я забыла? – благодарно взглянув на маму, подумала я. – Ну и молодец же она».
– Обязательно, – согласилась тетя Зита. – Только Миледи отвезем, как договорились, моим знакомым.
От своего настоящего имени Милочка сжалась и опустила голову. Не думаю, чтобы она понимала значение слова «миледи». Просто люди, услышав, что неровно стриженную лесенкой с плешинами собаку кличут Миледи, невольно смеялись. Похоже, и собакам не нравится, если над ними смеются. А вот мордочка у нее была действительно милая, с открытым застенчивым взглядом. Несмотря на большие размеры, Милочки никто не боялся.
Проводница, заглянув к нам, сказала:
– Вы последние выходите, не из-за собаки… а столько вещей тащить… с целого вагона столько не набрать. Девочку жалко, а то сдала бы вас, мешочников!
К знакомой тети Зиты мы ехали долго-долго на такси. Мы с мамой сидели позади. Милочка лежала у нас на коленях.
– Это вроде театр… М-м. Забыла, – вспоминала на переднем сиденье тетя Зита.
– Это баня, гражданочка, – поправил шофер, – театр справа подальше будет.
– Ты думаешь, Изольда, мы успеем что-нибудь посмотреть?
– Тетя Зита, а Моховая улица далеко?
– Давно проехали, – ответил шофер.
О доме Пашкова на Моховой улице мне рассказывал мамин брат дядя Женя. Мне кажется, дядя Женя может свободно проводить экскурсии по городу. Я как-то спросила у него: почему он не водит экскурсии? Он ответил, что это ему быстро бы надоело. Но лучше всего дядя Женя рассказывает про архитектора Василия Ивановича Баженова. Большинство строений Баженова находятся в Москве, у нас в Ленинграде только Инженерный замок, и дядя Женя сказал, что это далеко не самое лучшее его творение. «Вот будешь в Москве – обязательно посмотри дом Пашкова, это что-то сказочное».
Обложенные вещами, придавленные к сиденью собакой, мы с мамой не могли шевельнуться. Я завидовала тете Зите и наконец не утерпела:
– Тетя Зита, можно, я впереди посижу?
– Кира! – одернула меня мама.
– Уже скоро. Надо было девочку раньше вперед посадить, – заступился за меня шофер. – Если вы не долго, я подожду. Город покажу.
– Пожалуйста, – согласилась мама, – мы и выходить не будем с Кирой. Ты, Зита, собаку отведи и возвращайся.
У тети Зиты от обиды аж голос изменился:
– Как же так, Тамара? Я так много тебе рассказывала. Такие люди оригинальные. Хоть из простой любознательности познакомьтесь.
– Минут десять подожду, не больше, – сказал шофер.
Когда мою маму начинали упрекать или убедительно просить, она сразу уступала.
– Ну, если на полчасика, не больше, – уступила мама.
– Нет, столько ждать я не могу, – сказал шофер.
На дверях тети Зитиной знакомой висела подкова концами вверх. Милочка так рвалась к этой двери, словно была здесь не впервые.
– Вы только подумайте, как грамотно висит подкова! – И тетя Зита ткнула в подкову пальцем. – Эх вы! Незнающие вешают подковы концами вниз, и у них утекает счастье. Звони, – приказала мне тетя Зита.
Вместо обычного звонка-кнопки была подвешена ручка, как в туалете, на цепочке.
– Тут такие оригинальные люди живут – ахнете.
И тетя Зита радостно помотала головой. Милочка шумно дышала, поджав хвост, вздрагивала.
– Да не томи ты собаку, звони.
– Звоните сами, у мамы руки заняты, у меня тоже.
В такой звонок мне совершенно не хотелось звонить. «Глупо, конечно, мало ли, что другим нравится», – подумала я. А тетя Зита, угадав мои мысли, поставила диагноз: возрастной комплекс.
– Обычным звонком легче пользоваться, – заступилась мама, – нажал кнопку и все.
– Как вы все привыкли к стандарту, – грустно сказала тетя Зита и потянула ручку вниз.
Дверь открыла тетенька со стоящими вверх пушистыми от завивки волосами. Под безбровым лбом сияли глазки радостно и приветливо. Тетенька, стоя на одном месте, изгибалась худым телом и подпрыгивала. Меня так удивила ее прическа, что я не догадалась посмотреть ей под ноги.
– Алисочка, родная!
Тетя Зита бросилась обнимать ее, расставив руки, но не обняла, а только подставила свою щеку для поцелуя. Из квартиры нехорошо пахло. «А еще срамной звонок навесила», – подумала я, крепко сдерживая рвущуюся в дверь дрожавшую собаку. Тетя Зита, всхлипнув, вскричала:
– Да отдай ты Кире сетки! Познакомься наконец! Я так мечтала об этой встрече! Я такой, именно такой, как вижу, представляла тебя.
Тетенька Алиса, все так же изгибаясь и сияя глазками, не сходя с места, протянула маме для пожатия руку.
«Да что она к полу приклеилась? Или ее за ноги держат?» – подумала я, но посмотреть мне не удалось.
Я двумя руками вцепилась в ошейник собаки. Обычно послушная, деликатная Милочка, задыхаясь, тянула к ногам прыгавшей тетеньки Алисы. На сгибе моего локтя висела авоська, переданная мне тетей Зитой при выходе из такси.
«Осторожно, диетические яйца! – шепнула мне тогда тетя Зита. – Подарок Алисочке».
Вдруг Милочка рванулась, припав на передние лапы, и я, не выпуская ее, упала.
По Милочкиному большому уху растекался лучиком желток. Яичная скорлупа колола мне шею и переносицу. Я закрыла глаза и заплакала.
– Ну вот! – вскричала тетенька Алиса. – Изольда, зачем вы яйца везли? В Москве их полно.
– Ты ведь просила в письме…
– Не может быть!
– Зита, возьми у меня сетки или помоги Кире подняться. Кира, что с тобой?
В голосе мамы было такое беспокойство, что мне стало приятно. Я, конечно, могла встать, но раньше со мной при маме ничего не случалось и она до обидного не беспокоилась обо мне. Сочные поцелуи стали быстро и нежно покрывать мое лицо. В ужасе ожидая почему-то увидеть распростертую на полу тетеньку Алису, я открыла глаза. Помаргивая прямыми светлыми ресничками, на меня смотрел поросенок. Два раза хрюкнув, снова начал меня целовать. Я стала колотить и по поросенку, и по чьим-то ногам, и по собаке. Вокруг рычало, кричало, визжало, и я как-то по-собачьи пронеслась по небольшому коридору в приоткрытую дверь комнаты. Не вставая на ноги, круто развернулась и навалилась на дверь всем телом, захлопнула ее. Веки, кожа на лице и шее у меня быстро стягивались, и казалось, что лицо сильно уменьшилось в размерах. Я прикрыла его руками и заорала так, что шума за дверью не стало слышно.
– Ты кто? – спросила у меня, судя по голосу, маленькая девочка.
– С-сума-сшедшая, а я думал – врач, – раздался голос мальчика.
Я попыталась, несильно напрягая веки, взглянуть. Но они не разлипались.
– У меня поросенок кожу съел на лице? – прошептала я.
– Нет, – ответил мальчик, – блестит только. Я думал, врач пришел. Папа вышел доктора встретить.
Врачам я никогда не радовалась, а тут сразу поняла всю важность и необходимость медицины. Я с трудом прошептала сквозь стянутый рот:
– Скоро?
– Наверное. К животным «скорые» тоже быстро приходят, – сказал мальчик.
– Мы часто вызываем, – перебила девочка. – Принц краску выпил. Много. А раньше у нас свинка умерла.
Дверь пытался кто-то открыть. Я не пускала и даже зарычала от напряжения.
– Да чего ты, пусти, – уговаривал меня мальчик, – это мама, наверное.
Как я ни упиралась, меня сдвинули дверью.
– Что с тобой, Кира? Открой глаза!
Мамины пальцы ощупывали, гладили веки. Мама всхлипывала:
– Это от свиньи, не зря их в дом не пускают. Началось или рожистое воспаление, или свинка.
– Тамара, стыдись! Ты человек с высшим образованием, а несешь… Тоже мне биолог… «Свинка».
– Ох, Зита, если бы с твоим ребенком… ты бы тоже все перепутала. Прости! Зита, прости.
У тети Зиты детей не было. Я никогда не думала, что мама меня так любит. Просто никогда, никогда она так за меня не переживала.
– Ах, это такой пустяк! – радостно воскликнула тетя Алиса. – Я догадалась, в чем дело. Олежек, намочи полотенце. Девочку уложим на его диван. Леночка, убери за Принцем – он напачкал.
Во время распоряжений тети Алисы меня, поддерживая, отвели и помогли лечь на что-то такое неровное и жесткое, словно из булыжников, что я и про лицо забыла. Очень хотелось очутиться сейчас дома, на моем мягком диване, и чтобы не только мама, но и бабушка сидела рядом и держала меня за руку.
– Это от свиньи! – сжимая мне руку, горестно повторила мама.
– Так все хорошо было, я прямо… Милочка, не вой!
– Не винись, Изольда! Девочки! Милые! От Принца зараза? Он же с детьми спит в одной комнате. А у девочки белок от яиц стянул кожу. Это полезно.
И тетя Алиса стала осторожно, но крепко вытирать меня.
– Я каждый день делаю белковые маски, это так омолаживает кожу лица. Только зря ты, Изольда, яйца везла из Ленинграда.
– Ты же писала, Алисочка, сейчас вспомню… так… «Невозможно достать кормовую свеклу в Москве, даже сахарной не купить. Про крапиву, лебеду и прочий комбикорм и говорить не приходится…» А потом у тебя что-то про яйца сразу: «маски из яиц». Я ведь не знала, что у тебя поросенок. Думала, из сахарной свеклы будете сахар делать. Так туго с комбинированной едой, что даже про крапиву и лебеду шутишь: мол, скоро есть придется.
С лицом у меня стало все в порядке, и я спросила:
– Как это – маски из яиц?
Тетя Алиса посмотрела в сторону двери, прислушиваясь.
– Врача долго нет. Принц краску выпил. Кажется, «белила» называется. Вы не в курсе, это очень опасно? Вы, кажется, биолог?
– Животных не кормят краской, – ответила мама. – А вы его сами?… Или на бойню?
– Тамара, разве я Милочку смогу зарезать на колбасу? У Алисочки доброе сердце.
– Ах, это наше несчастье. Третий год подряд берем свинок: Леди, Каннибал, теперь Принц. Врачи с ног сбились, без конца вызываем. Говорят: «Корма нужны специальные». А где их достать? И еще свиньи чувствительны к газу.
– Я думаю, все дело в этом. Наверное, нужно не включать газ.
Тетя Зита говорила очень серьезно, хотела еще что-то сказать, но я ее перебила:
– Мальчик!
– Олег его звать, – недовольно напомнила тетя Зита. – Алисочка, в сетках мясные продукты для Милочки, а на вокзале в камере хранения мешок сахара, два мешка картошки…
За дверью повизгивал поросенок, взлаивала визгливо Милочка. Я слушала про мешок пшена, вспомнила присевшую от тяжести поклажи маму на вокзале, поглаживала каменистую поверхность дивана и подумала: «Узнать бы про диван и уйти отсюда».
– Олег, у тебя под ковром булыжники спрятаны?
Олег вскочил со стула и встал «смирно».
– Скажете тоже. – Он застенчиво улыбнулся. – Это папа нам с Леной лежанки горбылями накрыл.
Одет Олег был необычно, как в фильмах про старое время. На нем была серая рубашка до колен, на талии стянутая простой веревкой. Стриженная наголо голова тоже казалась серой из-за отросших немного волос. Ответив, Олег опять сел.
Я отогнула коврик на тахте, посмотрела на полено с зеленовато-серой корой. Тетя Алиса откинула коврик с тахты наполовину.
– Я настояла на осине. Муж хотел делать «спартанскую спальню» из сосны, но я считаю, что претенциозный запах, как резкие духи, не годится для детской спальни. Вы чувствуете этот горьковато-терпкий аромат свежести?
Если бы тетя Зита не посмотрела на меня строго, я бы рассмеялась.
– Олег, покажи Леночкину тахту – она из березы.
Мама стала усиленно принюхиваться.
– Не надо, – попросила я ее шепотом. – Вспомни тюльпаны.
Моя мама с самого рождения не чувствует запахов.
Мы пришли к Нине Константиновне в день рождения. Папа преподнес ей большой букет тюльпанов от нас всех. И тут мама сказала: «Придется вам на ночь вынести их в коридор, может, от их запаха голова разболится». – «Томочка, тюльпаны не пахнут, – удивилась Нина Константиновна. – А, поняла, ты шутишь!» А мама потом допытывалась у папы, поняла или нет Нина Константиновна, что мама не чует. «Да какая разница: чуешь, не чуешь? Притворяться хуже», – сердился папа.
А сейчас я просто завидовала маминому недугу. В комнате пахло не осиной и не березой, а поросенком.
Тетя Алиса прикрывала «спартанские ложа».
– Мы с мужем разделили воспитание детей. Олег, взгляни на Принца. Я прививаю им любовь к природе, к сельскому хозяйству, а муж…
Не успел Олег выйти, как в дверь заглянула тоже стриженная наголо Леночка.
Не хотела бы я иметь папочку, который стриг бы меня наголо и заставлял при разговоре со старшими вскакивать, словно на физкультуре по команде «смирно».
– Принц икает! – сказала Леночка.
– А Милочка? – спросила тетя Зита.
– Она не икает.
– У свинок такое хрупкое здоровье, – всхлипнув, сказала тетя Алиса.
– Может быть, им нельзя жить в городе? – мягко спросила мама.
– Только ради детей, только из-за них я жертвую здоровьем Принца. Раньше у нас была кошка… Прости, Изольдочка! Кошка Зита и спаниель Бой. Что же получалось? Прихожу с работы, спрашиваю Олега: «Кормил?» Леночка еще не родилась тогда. Отвечает: «Да, мама, кормил». Кошка у ног моих на кухне трется, а собачка с порога следит за мной голодными глазами. Вижу, обманывает меня сын. «Почему за кошкой не убрал?» – спрашиваю. «Она только что. Не успел». А как-то увидела, как он с Боем гуляет. Бою к кустику надо, а Олег волочит его на поводке за собой, о собачке и не думает…
Тетя Алиса замолчала, прислушиваясь к двери, а мама с тетей Зитой переглянулись. Мне кажется, они подумали о том же, что и я: Милочке здесь будет плохо.
– Пора нам, – сказала мама, – хочется Москву поглядеть, хоть немного, до поезда. Мы с Кирой впервые здесь. Даже на поезде дальнего следования впервые ехали…
– У людей горе!
Тетя Зита подошла к подруге и обняла ее за плечи.
– Мне не до музеев. Рассказывай, Алисочка!
– Только не подумайте… Олежка обожает животных. Сам тогда и щенка, и котенка принес. Умолял разрешить ему их держать, хотя мы с мужем не были против. Леди появилась у нас случайно. Знаете, как носят с базара на юге кур, поросят, индеек?
– Это ужасно, – содрогнулась тетя Зита, – за лапы головой вниз.
– Свинку Леди я привезла оттуда. Думала, поживет у нас немножко и отдам в совхоз. Она-то и отучила Олега обманывать, она-то научила его, как нужно с животными обращаться. Вовремя не накормил – такой визг поднимала, соседи в двери стучали…
– А куда вы собаку дели и кошку? – не выдержав, перебила я.
– У мамы моей живут. Мама их любит.
– Не вовремя я вам Милочку привезла, – сказала тетя Зита.
– Ах, они так сдружатся! Изольда, они будут неразлучны, только бы Принц поправился. Олег стал намного внимательнее ко всем животным.
