Текст книги "Комната с видом на огни"

Автор книги: Наталья Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Тише. Ну, тише же.

Когда Анна просыпалась, Дэн поил ее минеральной водой и уговаривал поспать еще немного:

– Анна, я же с тобой.

Она с недоумением смотрела на этого мальчика. Когда проснулась окончательно, тут же спросила:

– Да, со мной. Толку-то?

– Если бы ты меня хоть немного любила!

– Дэн, прекрати! Забыл, как я тебя нашла?

– Ну и что?

– По-моему, ты слишком серьезно относишься к нашим с тобой отношениям.

– Зато ты к ним относишься слишком уж легко.

– Общение с Шацким не пошло тебе на пользу. Ты тоже стал заниматься словоблудием. Не надо брать пример со Стаса. Постарайся быть собой.

– Тебя устроит, если я сяду в тюрьму? Или оригинальнее будет сразу к стенке? Если я умру за тебя, ты сочтешь это оригинальным?

– Дэн, прекрати! – Ее голос прозвучал не слишком уверенно.

– Хорошо. Тогда я завтра же пойду в милицию, к тому майору, и все подпишу. Уверен, что мне поверят все, без исключения. У меня же самый веский мотив!

– Посмей только!

– Я понял. Ты начинаешь ценить мужчину в тот момент, когда его навсегда теряешь. Вот когда его больше нет рядом, тогда ты начинаешь по нем убиваться. А раньше никак не получается.

Она сама не ожидала, что захочет его ударить, но ударила сильно, не так, как в свое время Малиновского. К тому же Дэн и не пытался увернуться. На его щеке отчетливо проступила красная пятерня.

– Ну вот, до синяков мы, кажется, уже дошли, – усмехнулся Дэн, – может, теперь попробуешь сломать мне руку? Уверяю: тебе после этого будет значительно легче.

– У меня такое впечатление, что я со Стасом разговариваю.

– С кем поведешься, от того и наберешься. Он меня научил, что ирония – лучшее средство защиты, а вовсе не нападения.

– Да? Но тебе это не идет.

– Пусть. Кстати, у тебя нервы сдают, не хочешь пойти ко врачу? А если ты каждую ночь будешь так кричать?

– Я тебе мешаю?

– Мне страшно. Я не знаю, что делать, вдруг ть начнешь себе вены резать?

– Кто тебе рассказал? – встрепенулась Анна. Потом схватила его за руку и тряхнула изо всех сил. – Кто?! Шацкий? Сашка? Мама? Кто?!

– Да какая тебе разница?! Я живу в этом доме уже больше года! О чем-то же мы разговариваем в твое отсутствие!

– Извини.– Анна попыталась взять себя в руки. – Я тебя ударила – извини.

Дэн ничего на это не сказал, просто лег и отвернулся к стене. Тут только Анна подумала, что мальчику так и не удалось этой ночью уснуть. Она все время будила его своими криками…

…Со всем этим надо было что-то делать. По рекомендации хороших знакомых Анна обратилась к модному психотерапевту. Молодой симпатичный мужчина слушал ее с таким неприкрытым интересом, что Анна начала подозревать, что он собирает материал для докторской диссертации, а ее случай – как раз то, чего ему не хватает для полной ясности. Анна никак не могла расслабиться и заставить себя ему доверять.

– У меня была попытка суицида десять лет назад. С тех самых пор меня мучает мысль, что я чего-то не закончила. Какое-то очень важное дело. Крайне для себя важное. Я даже не праздновала в этом году свое тридцатипятилетие. У меня было ощущение, что этот год мне ни за что не пережить. Что он последний. И я испугалась.

– Может быть, это ваши фантазии? Вы человек творческий, впечатлительный. Люди нервной организации отличаются излишней восприимчивостью. В вашем роду были душевнобольные?

– Нет.

– Вы в этом уверены? Может быть, от вас это скрывали?

– Мой отец умер от алкоголизма.

– Кто он был по профессии?

– Художник. Неудачливый художник.

– У вас были травмы головы в детстве? Сотрясение мозга?

– Нет, не помню.

– Как вы спите?

– Последнее время плохо.

– Головокружения?

– Да. Последнее время и это есть. – Анна механически отвечала на вопросы, а голову застилал какой-то туман.

– После той попытки суицида вам назначили какое-то лечение?

– Да. Успокоительные препараты.

– Вы до сих пор их употребляете?

– Нет, что вы. Как только почувствовала, что наступает зависимость, сразу же перестала их принимать.

– И тогда вернулись эти страхи? Вам опять хочется наглотаться таблеток?

– Нет. Это все те огни.

– Какие огни? – Он внимательно посмотрел на Анну.

– Комната. Моя комната в старой квартире. На пятнадцатом этаже. Там такой замечательный вид!

– Деревья? Дома? Канал?

– Нет, просто огни. Много огней. Ведь за каждым из них люди. Почему же я так одинока? Меня все время мучает та история. – Она наконец решилась.

– Какая?

– Ну когда меня все предали. Все близкие мне люди. Хотя Ленский говорил, что это все пустяки.

– Ленский? Кто это?

– Мой муж. Покойный. Когда он был жив, я не видела этих огней. Только один раз, когда решила оставить карьеру певицы. И тогда я купила пистолет.

– Зачем?

– Чтобы кого-нибудь убить. Когда мне плохо, помогают только радикальные меры. Кто-то должен перестать жить. В конце концов, это буду я. Самое страшное, что мне никто не верит. Даже Ленский не верил. Дэн не верит. Все считают, что я притворяюсь. У меня есть только один способ доказать, что все, что я говорю, – это правда.

– Какой?

– Та комната. Я должна покончить с собой.

– Разве вам сейчас плохо? Вы материально обеспечены, независимы, у вас хорошая, крепкая семья. Вы заблуждаетесь насчет своего одиночества. Подумайте, сколько людей рядом с вами!

– Меня не покидает ощущение, что все они меня используют. Пожалуй, за исключением Стаса. Это мой друг, художник. Нет-нет, он «голубой»… В мою жизнь спустя десять лет вошло что-то ужасное. Я чувствую, что это конец. Мне не надо было тогда этого делать.

– Что делать?

– Ставить свечи. Впрочем, вы этого не поймете.

– Знаете, я бы действительно порекомендовал вам лечь в клинику. – Доктор тревожно посмотрел на нее.– Вам надо пройти обследование и хорошенько отдохнуть.

– Я сейчас не могу, мне надо спасти Дэна.

– А кто такой Дэн?

– Это мой… Друг, да. Но не как Стас Короче, он мой любовник.

– И как вы думаете его спасти?

– Отправлю за границу.

– Знаете, я не дам вам больше недели. Вам стоит хорошенько подлечиться. Надо, конечно, сделать сканирование головного мозга, но я и без того уверен, что у вас крайняя степень нервного истощения.

– Я не могу сейчас, – повторила Анна.

– А когда?

– Скоро. Сначала я должна отправить куда-нибудь Дэна.

– Хорошо. А пока возьмите рецепт.

– Таблетки?

– Да. Вам лучше спать по ночам. И не видеть этих огней.

Анна пошла к выходу, уже в дверях задержалась, спросила на всякий случай:

– Скажите, я могу сделать что-то ужасное под влиянием этого импульса, а потом забыть, что именно я это сделала?

– Например?

– Ну например, убить человека.

Он покачал головой:

– Я уже боюсь вас отпускать.

– Я буду пить таблетки. А потом вернусь.

Этот человек ничем не мог ей помочь. Анна по-прежнему не могла заставить себя ему доверять. Потому что она не принадлежала к той категории людей, которые запросто выбалтывают свои секреты, даже те, одно воспоминание о которых вызывает глубокий и жгучий стыд. Лучше уж комната.

Оперативная разработка: Дэн

Через три дня оперуполномоченный Евгений Антонов докладывал майору Ехину о том, что удалось узнать о главном подозреваемом в убийстве Ивана Семеновича Панкова, Дэне. При этом вид у лейтенанта Антонова был крайне самоуверенный и говорил он возбужденно, с напором и крайне нехарактерной для него иронией:

– Олег Максимович, оказывается, фаворита ее королевского величества Анны Австрийской на самом деле зовут Денис Снегин.

– Красиво.

– Еще бы! Снегин Денис Алексеевич. К такому имени да к таким глазам надо бы фамильный замок, да вороного коня, да рыцарские доспехи в придачу. Эх! Ему бы маленькое королевство и вперед – искать красавицу принцессу.

– Что, Женя, плохо у Онегиных с королевством?

– Хуже не бывает, Олег Максимович! Земли хоть отбавляй, а вот что касается замка… Королевский фаворит двадцать четыре года назад родился в маленьком поселке под Нижним Новгородом седьмым и последним ребенком в семье. Места там, под Новгородом, глухие, вокруг все больше леса, деньги люди держат в руках довольно редко, обходятся продукцией собственного хозяйства. Зато самогон в избытке. Парню повезло, что он не спился еще до армии. Я тут прошелся по друзьям Дениса Алексеевича, которых тот позабыл напрочь, когда сошелся с гражданкой Австрийской. Они от обиды на него много чего рассказали! И в самом деле, любовь любовью, а старых друзей забывать нельзя.

– И много трудностей выпало на долю Дениса Онегина?

– Достаточно. Семье было не до него, одевался в то, что от старших осталось, родители целыми днями работали, чтобы детей хоть как-то прокормить, Денис рос, как трава в поле. Единственное, чем он отличался, так это смазливой внешностью. Вот тут уж природа постаралась!

– И он этим воспользовался, так, что ли, Женя?

– Не сразу. Сначала наш мальчик был честным, послушным и добрым: учился хорошо, читал правильные книжки, защищал честь школы на соревнованиях по боксу и не имел никаких нареканий со стороны учителей. Но в институт, находящийся в областном центре, так и не сумел поступить, вследствие чего, проболтавшись около года в родном поселке, Денис Алексеевич Снегин потопал с весенним призывом прямиком в армию. Там у него, судя по всему, возникли проблемы, потому что пришел Денис немного не в себе.

– Это бывает… – задумчиво протянул Ехин.

– Короче, вернувшись из армии, красавец ударился во все тяжкие и начал активно доказывать всем, что он настоящий мужчина. Сколько девок по нем плакало! А кончилось тем, что наш ясный сокол залетел прямиком в золотую клетку: один влиятельный папаша заставил его осчастливить свою несовершеннолетнюю дочурку. Около четырех лет назад Денис Алексеевич Снегин сочетался законным браком с несовершеннолетней гражданкой по имени Екатерина. И лет ей в то время было аж целых семнадцать.

– Так выходит, что королевский фаворит женат? То-то он мне сказал, что потерял свой паспорт!

– Еще бы! Сей факт гражданин Снегин от гражданки Австрийской, судя по всему, скрывает. А она не очень интересуется подробностями его биографии. Оно и понятно: некогда. Ей же надо семью кормить! Я же наведался в деканат и взглянул на личное дело фаворита, где черным по белому написано: семейное положение – женат. Жена – Онегина Екатерина Васильевна, дочь – Онегина Светлана Денисовна. Как отцу семейства господину Онегину даже выплачивают повышенную стипендию, но эта стипендия его, похоже, интересует так же мало, как оставленная где-то под Нижним Новгородом трехлетняя дочь.

– Как же Денис попал в Москву? – поинтересовался Ехин.

– Очень просто. Три года назад одна столичная журналистка, имевшая влиятельного папашу-писателя, поехала в глубинку за репортажем о жизни сельской молодежи. Там, в родном районе Дениса Онегина, объявился в то время какой-то крутой маньяк: вырезал на телах жертв инициалы любимой девушки. Шумная была история, и наша журналистка поехала на периферию изучать психологию местных серийных убийц, а набрела в итоге на Дениса Онегина. Тот оказался гораздо интереснее маньяка, чья история была больше частью дутой, и дамочка прихватила Дениса с собой в столицу. Вкупе с папой-писателем они составили молодому дарованию внушительную протекцию. Денис, кстати, еще со школы писал стишки и статейки в местную газетенку, вот и пригодилось. Его пропихнули в МГУ на факультет журналистики.

– А потом?

– Потом журналистка вдруг исчезла при загадочных обстоятельствах в одной из горячих точек. Ее тело нашли через несколько недель и с трудом опознали.

– Зачем же ее туда понесло?

– Ну за славой, наверное, не всю же жизнь прозябать в огромной папиной тени? Она, кстати, любила, где погорячее. Все мечтала главную журналистскую премию отхватить. Но, видать, у каждого своя судьба… – Антонов помолчал, потом продолжил свой рассказ: – После ее гибели наш герой остался совсем один, без средств к существованию, в чужом городе, имея в активе только койку в общежитии и чемодан, полный дареных тряпок. В своем завещании журналистка его упомянуть забыла, сочетаться законным браком они так и не успели, вернее, не могли, так что папаша-писатель выставил юное дарование за дверь вместе с чемоданом.

– Как же он нашел госпожу Австрийскую?

– Даже смешно сказать: это она его нашла по объявлению в газете. Денис уговорил одного из своих приятелей дать ему приют на несколько вечеров, поместил в рубрике «Знакомства» объявление о том, что ищет в качестве спонсора обеспеченную даму, вот Австрийская и позвонила.

– Такая дама, как Австрийская, стала искать интимного друга через газету? – удивился Ехин.

– А кто ее знает, Олег Максимович?

– Денис поддерживает связь с семьей?

– С которой?

– Ну, разумеется, с женой и дочерью.

– Не знаю, – покачал головой Антонов. – Раз жена в столицу еще не прикатила, значит – регулярно откупается. Кстати, у Дениса есть машина: серый фольксваген «Гольф». Вчера я расспрашивал жителей того самого дома, возле которого был убит Панков. Серый «Гольф» там видели, это точно. Мне повезло: наткнулся на гражданина, у которого точно такая же машина. Так вот, ему по пьяни показалось, что его «Гольф» пытаются угнать. Он выскочил из дома и тут только сообразил, что это не его машина. Та же марка, тот же цвет, но не его. За рулем сидел симпатичный светловолосый парень. А было это примерно за полчаса до того, как стреляли в Панкова.

– Стрелять-то он умеет? Впрочем, ерунду говорю, в армии был, значит, умеет, – ответил сам себе Ехин. – Да еще с такого близкого расстояния! И мотив налицо. Думаешь, что он?

– Конечно, Олег Максимович! Что тут думать? Уж очень ему повезло с этой Австрийской. Да, еще один маленький факт.

И Женя Антонов торжествующе посмотрел на Ехина.

– Вижу, что удача. Ну говори, Женя, не тяни.

– За день до убийства гражданин Панков заходил в деканат и интересовался персоной гражданина Онегина.

– Ты уверен?

– Еще бы! Какая женщина не запомнила бы Панкова? И какая бы не поддалась его чарам и не показала то, что он просил?

– А вот это уже мотив, еще какой мотив! Выходит, что Иван Семенович всерьез решил вернуть бывшую жену, а для этого надо было сначала поссорить ее с молодым любовником. Думаешь, побывав в деканате и взглянув на личное дело Онегина, он позвонил тому и назначил встречу?

– Очень может быть, – согласно кивнул Антонов. – По-хорошему хотел договориться. Мол, уходи сам, без скандала, чтобы не выглядеть мерзавцем в глазах своей возлюбленной. Неизвестно, как бы отреагировала Австрийская, узнав, что у ее молодого любовника где-то есть жена, а главное, трехлетняя дочь? А? Очень уж близко к ее собственной истории. Панков, конечно, далеко не святой, но и Дэн не промах. А Онегин, видимо, решил остаться в доме Австрийской. А почему бы нет? Такие хоромы! Поят, кормят, работать не заставляют, да и хозяйка ничего. Не какая-нибудь старая грымза. Я бы тоже так жил.

– Вот отчего ты такой злой, Женя! Похоже, что ты ему слегка завидуешь?

– Я?! Завидую?! Олег Максимович!

– Думаешь небось: где же найти такую Австрийскую? На пуховых постелях целыми днями валяться, это тебе не опером работать. Машину-то ему небось Австрийская подарила. Да, такие женщины на дороге не валяются. Так что ты предлагаешь?

– Дожать.

– Погоди, Женя, хотя бы пока про остальных не выясним.

– А если сбежит?

– Проследим, возьмем в разработку. Думаю, если пугать не будем – не побежит.

– Мне кажется, Олег Максимович, что надо этой Австрийской рассказать правду. Они поссорятся, и можно будет брать этого Дэна голыми руками.

– А если не он убил Панкова?

– Он. Точно он. Я в этом уверен.

– А мне кажется, что в тебе говорит личная неприязнь. Согласен: Снегин не слишком положительный персонаж, но, чтобы стать убийцей, тех подвигов, что он в жизни совершил, будет маловато. Или он очень любит эту даму. Так любит, что ради нее готов на все. Что ж, будем работать дальше.

* * *

Прошло несколько дней, майор милиции, напоминающий Анне ее школьного учителя физики, в доме больше не появился, хозяйку никто не беспокоил, и она уже начала успокаиваться. Мало ли кому успел насолить за свою жизнь Ваня Панков? Пока они проверят всех его знакомых, пройдет немало времени, она успеет спрятать Дэна куда-нибудь подальше. Лучше всего отправить его за границу. И Анна решила заняться оформлением его загранпаспорта.

Последнее время Дэн практически переселился в смежную со спальней Анны комнату и даже стал запирать на ночь дверь. Когда Анна попросила его паспорт, чтобы начать оформлять документы на выезд, Дэн совершенно неожиданно устроил ей сцену:

– Ты хочешь от меня избавиться? Нет, скажи прямо, что я тебе надоел! Ну скажи? – Поскольку Анна молчала, он продолжал в том же тоне: – Это обязательно, чтобы я уехал так далеко?

– Многие мечтают посмотреть мир.

– Я не мечтаю.

– Дэн, ты пойми: так надо, – мягко сказала Анна. – Где твой паспорт? Отдай его мне, и я завтра же начну оформлять документы.

– Нет! – крикнул Дэн.

– Что?

– Я сказал: нет.

– А чего ты так нервничаешь?

– Я никуда не хочу ехать. Я хочу остаться здесь, с тобой.

– Пройдет немного времени, и они узнают, что ты там был, когда убили Панкова.

– Они также узнают, что там была ты.

– У меня не было причины убивать своего бывшего мужа.

– Ты в этом уверена? – прищурившись, посмотрел на нее Дэн.

Анна пришла в ужас:

– Ты что-то знаешь?

– О том, что он один раз уже довел тебя до самоубийства? А кто об этом не знает? Если бы он остался жив, то не отстал бы от тебя. Не сомневайся, что эту историю десятилетней давности уже раскопали. Поэтому мы должны уехать вместе. Ты и я. Только не за границу.

– Почему?

– Потому, – отрезал Дэн. – Или вот что: я сам займусь оформлением загранпаспорта. Мне все равно сейчас нечего делать, а ты работаешь.

– Но мои сотрудники сделают это гораздо быстрее! Надо только поручить это Леночке, и все. Зачем тратить лишнее время?

– Я не хочу никакую Леночку! – «Ого! Да у него самая настоящая истерика! С чего бы это?» – Не хочу! Ты поняла? Хоть что-то ты можешь для меня сделать?!

– Дэн, ты что-то от меня скрываешь?

– Нет.

– Но все тайное рано или поздно становится явным.

– Пусть лучше поздно, – упрямо твердил он.

– Дэн! Меня столько раз обманывали и предавали, что я не знаю, есть ли вещи, которые я не могла бы простить человеку… – Анна сделала паузу. А кто для нее Дэн? Потом с трудом нашлась: – Человеку, который был бы мне так дорог.

– Есть.

– Что?

– Есть такие вещи, – повторил Дэн.

– Например?

– Например, есть также вещи, о которых мне не хотелось бы говорить. Ты можешь оставить все как есть?

– Но ведь Панков убит! Кто должен за это ответить?

– Анна, не отсылай меня. – Лицо у него вдруг сделалось грустное и виноватое. – Я знаю, как со стороны выглядят наши с тобой отношения. Я знаю, что ты никогда не будешь меня любить, потому что в этом смысле я тебе не пара. И что все это не имеет никакого продолжения. И я давно мог бы со всем этим покончить. Но не могу. Не знаю отчего, но не могу. Мне хочется, чтобы все это тянулось и тянулось. До тех самых пор, пока это возможно. Пока ты не возненавидишь меня и просто не вышвырнешь вон. Но может быть, я тебе еще пригожусь? Может, я смогу хоть что-то для тебя сделать?

– Бедный мой мальчик! – вздохнула Анна. – Ты что-то от меня скрываешь. И знаешь ты гораздо больше, чем рассказываешь. Почему ты ночуешь теперь у себя, Дэн?

– Готовлюсь.

– К чему?

– Что тебя не будет рядом.

– Ну перестань! Ты как ребенок. Я вовсе не собираюсь от тебя избавляться, даю самое честное слово.

– Поцелуй меня?

Анна сделала это, чтобы хоть немного его успокоить. Мальчик совсем издергался и никак не может решить, что же ему делать. А меж тем ему надо бежать от все этого, бежать… Анна чувствовала в его поцелуях все больше отчаяния. И понимала, что эту ночь ему лучше провести в ее спальне…

…Через час Дэн крепко спал, а она мучилась бессонницей и решала, пить ли таблетки, чтобы забыться тяжелым болезненным сном. Этот сон был больше похож на череду сменяющих друг друга ярких галлюцинаций, поэтому Анна его и не любила. Она сидела на кровати и смотрела, как спит Дэн.

Она всегда с удовольствием разглядывала его красивое лицо: темные тонкие брови, прямой нос, родинку на верхней губе, милые, едва заметные веснушки на носу. И понимала, что привыкла к нему, так же как привыкла в свое время к Ленскому, и в то же время совсем не так. Потому что Дэна она так и не смогла полюбить, в этом он был прав. Он всего лишь ее любимая игрушка, с которой тяжело расстаться, но в то же время невозможно и отрицать того, что детство кончилось и пора занять себя чем-нибудь другим. У них не было будущего. Так что? Принести его в жертву?

Только через полчаса Анна протянула, наконец, руку к стоящему на тумбочке стакану, выпила таблетку и, натянув до подбородка одеяло, замерла в ожидании. Она никак не могла принять правильное решение. А если не знаешь, что делать, лучше не делать ничего. Надо дождаться, как будут развиваться события. Если хочешь выиграть партию, в крайнем случае свести ее вничью, имей терпение.

…Жизнь же брала свое и потихонечку, с громким скрипом, вошла в колею. За исключением нескольких неприятных мелочей все в ней оставалось таким же, как раньше. В доме, например, перестали громко смеяться, мама Анны носила черный платок и о чем-то шушукалась с тетенькой, а сама Анна ездила по утрам на работу, периодически оглядываясь и проверяя, нет ли за ней «хвоста». Почему-то она зациклилась на мысли, что за ней теперь непременно должны следить. И хотя само слово казалось глупым и смешным, у Дэна по вечерам ей теперь хотелось спросить именно это:

– «Хвоста» не было?

Анна готова была первой над этим посмеяться, взяв в компаньоны Шацкого, но самое удивительное, что тому в последнее время было явно не до смеха. Анну даже стали настораживать некоторые странности его поведения. Шацкий и раньше не производил впечатления нормального человека, но теперь это уже было чересчур. Стас как-то странно притих, стащил зачем-то у Дэна его новые тапочки, и все время носил их под мышкой. Если звонил телефон, Шацкий первым бросался к нему с криками: «Это меня, это меня!» Потом надевал тапочки и долго выяснял, кто звонит, зачем звонит и нельзя ли передать все через него. Передав же кому-нибудь трубку, вновь снимал тапочки и засовывал их под мышку. Анну это страшно бесило, и она возмущалась:

– Ну что ты паясничаешь, Шацкий? Смотреть противно!

– А как он смотрел на мои носки!

– Кто? – Анна с недоумением поглядела на него.

– Тот мужик, который всех сажает.

– Никого он не сажает, это просто опер.

– Я не хочу, чтобы меня забрали в одних носках, – твердил свое Стас

– Да кому ты нужен, юродивый! И потом, можешь не беспокоиться, они всегда дают людям одеться.

– Ты уверена?

– С чего ты взял, что вообще твоя персона их интересует?

– Чувствую. Ты знаешь, какое у гениев необыкновенное чутье? – жаловался Шацкий.

– Да с чего известно, что ты гений? Просто талантливый художник! – возмущалась Анна.

– Пока жив, да. Я просто талантливый художник. А когда умру, стану гением. Я все это уже знаю. И знаю, что если где-то решается моя судьба, то я это обязательно чувствую. Вот сейчас они обо мне говорят. Ты слышишь?

– Нет.

– А я слышу.

Оперативная разработка: Стас Шацкий и тетенька

Чутье подсказывало Ехину, что в деле об убийстве гражданина Панкова не все так просто. Создавалось впечатление, что все прямо-таки подсовывают следствию Дэна: нате, кушайте со всеми потрохами. Мотив прозрачен, у дома Панкова в тот вечер был, да и сам парень, того и гляди, придет оформлять явку с повинной. А что же остальные обитатели особняка Австрийской?

Через несколько дней пришло время подводить итоги расследования. Ехин со товарищи предоставили слово Геннадию Сидихину, разрабатывавшему Шацкого и тетеньку.

– Ну, Гена, начинай. Аудитория у твоих ног, исполни-ка нам сольный номер. Ария первая: сумасшедший художник Станислав Шацкий.

– Есть! Значит так, вследствие беседы с гражданкой Шацкой, а также…

– А ты попроще, Гена. Попроще.

– Олег Максимович, я тут несколько дней бродил по местам, где любит бывать этот художник. Хотел справиться насчет его алиби на вечер убийства Панкова.

– Ну и как?

– Да считайте, что никак. Если бы мы искали какого-нибудь маньяка, этого Шацкого можно было бы сажать сразу, потому что он очевидный псих, но бытовуха – это не по нем. Зуб даю.

– Почему?

– Типаж не подходящий. Ну, начнем все по порядку. Перво-наперво я побеседовал с матерью Шацкого а уж потом побывал в богемных кругах, где он вращается. Так вот: родился Станислав Шацкий тридцать два года назад от неизвестного папаши и был привезен матерью в трехкомнатную коммунальную квартиру, где и прописан до сей поры. Шацкая со слезами рассказывает, как привезла туда сыночка из роддома, хотя врачи долго уговаривали ее отказаться от ребенка. Сама Шацкая любит выпить, судя по всему, и родитель ребенка насчет горячительных напитков был не промах, вследствие чего Стас получил в наследство целый букет разнообразных болезней. Мать о нем так и рассказывает: не когда первый раз сел, когда пополз, когда пошел впервые и когда заговорил, а когда вылечили одну болячку, когда другую, а когда занялись третьей. Вся его жизнь с младых ногтей – это история болезни. Шацкая из-за этого постоянно работала в различных медицинских учреждениях: то санитаркой, то нянечкой, то в районной поликлинике, в регистратуре. А по утрам, поднимаясь чуть свет, шла мыть подъезды. Денег не хватало, и почти все они уходили на лекарства для Стасика. Правда, последнее время сын, стараниями Австрийской, дает ей много денег, но Шацкая настолько привыкла к тяжелой работе, что по-прежнему встает в шесть утра и идет мыть полы. Кстати, она не верит, что деньги, которые дает ей сын – это надолго.

– Не о ней сейчас, Гена, речь, – мягко напомнил Ехин.

– Есть! Так вот: сначала мальчика вообще признали дауном, потом та же медицина сделала вывод, что ребенок никогда не будет ни ходить, ни даже сидеть. Диагноз был ДЦП, то есть детский церебральный паралич. В него влили в детстве такое количество лекарств, так что не приходится удивляться, что Шацкий не от мира сего. Он же столько раз был одной ногой в могиле! Я так и не запомнил всего, что рассказывала Шацкая, от этих медицинских терминов просто голова кругом идет! Понял только, что Стасик далеко не сразу, но все-таки постепенно начал кое-как передвигаться. Вопреки прогнозам врачей. Потом, конечно, проявились и другие болезни, и началось! Опять анализы, больницы, санатории. Я же говорю, что у него не жизнь, а сплошная история болезни! В школу ему врачи долгое время не разрешали ходить, Стас получал знания по программе индивидуального домашнего обучения. Учителя на дом то ходили, то не ходили. Сам Стас каждый день таскался в библиотеку, которая находилась в его же доме на первом этаже, и читал все без разбору, пока один жалостливый человек не подарил ребенку краски. Вот тогда Стасик словно проснулся, как говорит его мать, и даже болеть стал гораздо реже. Словно в этом худом теле включились какие-то неведомые ресурсы. Он вылез из постели, твердо встал на ноги, а потом вполне самостоятельно добрался до ближайшей к дому изостудии. Там к больному ребенку отнеслись с пониманием, взяли его на курс почти в середине года и даже подарили все то, что необходимо начинающему художнику. Ну там масляные краски, кисти, мольберт…

– Наверное, сразу признали большой талант?

– Как раз нет, просто пожалели мальчика. Я заглянул в эту изостудию, она до сих пор еще существует, правда, уже на коммерческой основе. Ею руководит пожилой художник, который Шацкого очень хорошо помнит.

– Хвалит?

– Ругает. Говорит, что вместо благодарности парнишка кому-то из педагогов заявил, что все у них в школе бездарная мазня, а он, Стас, гений и сам всех может поучить, как писать картины, только все равно его откровения местной публике как мертвому припарки. Дедок до сих пор брызжет слюной и жалеет, что когда-то пригрел змееныша. Так и отзывается о Шацком: змееныш.

– Что, профессиональная зависть?

– Ну, старый художник говорит, что если уж быть объективным и отбросить прочь старые обиды, то в Шацком действительно что-то есть. Но какая-то пот-разительная небрежность во всем, а главное – снисходительность портят впечатление. Сами судите: дают всем одинаковое задание, один ученик, старательный и прилежный, часами корпит, чтобы изобразить этот глиняный горшок, день упирается, другой, третий… А тут приходит страшенный, постоянно сморкающийся в грязную тряпку пацан, ставит рядом мольберт и за какой-то час несколькими мазками схватывает одному ему понятную суть этого горшка и тут же бросает недоделанную работу. Старичок жалуется, что много раз уговаривал Стаса закончить хоть один рисунок, сделать работу целиком и тогда он бы мог отдать картину на выставку.

– А что Шацкий?

– Говорил, что дальше ему уже не интересно. Старичок так обозвал картины Шацкого: «Живопись, целиком посвященная процессу гниения». Оказывается, на всех картинах Шацкого непременно присутствует или ржавчина, или плесень, потому что Стас словно бы все время следит за тем, как болеют и умирают люди и вещи. Например, по словам старого художника, в том же одинаковом для всех горшке обязательно возьмет и нарисует трещину, и потом не докажешь ему, что ничего подобного на образце нет. Шацкий в таком случае упирался рогом: «Да этот горшок и был создан для того, чтобы на нем появилась эта трещина!» Потом, конечно, когда совсем прижало, Стас начал писать картины для уличных вернисажей. И писал то же, что и все, например сирень с лошадями, которыми торговала Шацкая.

– Успешно? – поинтересовался Ехин.

– Ну там публика не та! Народу что нравится? Поярче, посочнее, побольше. А если эта сирень в стакане наполовину осыпавшаяся, да к тому же отдельные цветки валяются на полу, так что хоть за веник тут же берись, кому она нужна? Шацкий в своих картинах словно бы над всем издевается, во всем видит самое неприглядное и именно это рисует. Так мне, по крайней мере, пытался объяснить старый художник. Признаться, я мало что понял. Возможно, что все это из-за болезни. Ведь если у человека что-нибудь постоянно болит, то он все воспринимает через эту боль. И что получается? Талант талантом, но люди-то хотят радоваться жизни! А им все время талдычат о смерти. Короче, живопись Шацкого напрягает, поэтому на нее нет спроса.

– Понятно. Но нас-то, Гена, Шацкий как художник мало интересует. Что он за человек? И где был вечером, когда убили Панкова?

– Так вот. В армию Шацкого, естественно, не взяли, в художественное училище он тоже не поступил, стал кое-как кормиться живописью. И, естественно, попал в богемную тусовку. Я забрел в один полуподвал под названием мастерская, а там, мама родная! С трудом нашел одного здравомыслящего человека, остальные были под кайфом. Так вот: этот тип в бумажном костюме, раскрашенном под смокинг, и рассказал мне про пристрастие Шацкого к противоположному полу. Кстати, по словам этого мужика, Шацкий никогда не кололся и алкоголь почти не употребляет: у него и без того проблемы со здоровьем. Говорит, что обезболивающего накушался в детстве, а теперь якобы душа не принимает. И что он пьян одной только мыслью о собственной гениальности. Смейтесь, смейтесь, мне тоже было смешно! СПИДа Шацкий тоже не боится, ему одной болезнью больше, одной меньше – все едино. Шацкому уже столько раз обещали, что скоро помрет, что он вроде как на самом деле уже помер. Болтается среди своих собратьев, словно оправдывая поговорку «зараза к заразе не пристает». Года полтора назад на один из уличных вернисажей забрела Австрийская и увидела картины Шацкого. Возможно, почувствовала родственную душу, потому что одним махом все купила и перевезла Шацкого к себе в дом. Выделила ему комнату под мастерскую и даже пыталась устраивать выставки его картин. Но слава к Шацкому так и не пришла, да ему, похоже, наплевать на это, он редко вылезает из дома, только к своему любовнику. Раньше таковых было много, но последний год остался только один, тоже художник, но совсем еще-молодой, какой-то Глен.