Текст книги "Дети белой богини"

Автор книги: Наталья Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

День второй

Сумерки его жизни продолжались. Диагноз, с которым выписали, оказался неутешительным. Долго изучал медицинскую карту, пытаясь разоб1-рать каракули врачей. Те словно соревновались в отвратительно сти почерка. Растолковала Маша, которая работала в той же больнице медсестрой.

– Ты больше не можешь работать в милиции, Саша. Ты больше вообще не можешь работать, -сказала жена.

Приговор медиков потряс до глубины души:

– Как так?

– Тебе надо пройти медкомиссию.

– Да меня каждый день врачи осматривают! До дыр уже засмотрели! – неловко попытался пошутить он.

– Ты не понял. Тебе надо пройти ВТЭК.

– Что сие значит? – наморщил он лоб.

– Консилиум врачей, который определяет, может ли человек работать, – осторожно сказала Маша и поспешила добавить: – Я уже обо всем договорилась. И Герман Георгиевич... – Она вдруг запнулась.

– То есть... Ты хочешь сказать, что...

Он боялся выговорить это вслух. Ему ведь и сорока еще нет!

– Не надо волноваться, Саша. И с этим люди живут.

Он подошел к зеркалу. Повязку уже сняли, на обритой голове отрастал седой ежик волос. Седой... Потрогал шрам и невольно поморщился. «Не болит, но отчего же так не по себе?» Вслух сказал:

– Я чувствую себя абсолютно здоровым. Жена вздохнула.

Процедура, которую пришлось пройти, была отвратительна. В коридоре сидели люди, много людей. Оказалось, что на комиссию, которая дает группу инвалидности, огромная очередь. Даже безрукие и безногие должны приезжать сюда каждый год, как будто ампутированная конечность со временем могла отрасти. Маша, знавшая членов комиссии по работе, договорилась, чтобы его приняли без очереди, но он воспротивился:

– Почему это больные должны весь день торчать здесь, в коридоре, а я, здоровый, идти вне очереди? Нет уж, я хочу быть, как все, – упрямо заявил он.

– Меня-то хоть пожалей, – покачала головой Маша. – Мне же в ночь дежурить.

– А ты можешь идти. Я сам.

Жена не ушла. Сидели вместе до конца, до того момента, когда его пригласили в кабинет. О том, что стал глуховат на оба уха, он догадался уже давно. Но научился определять по губам, о чем говорят люди. А будучи человеком упорным, надеялся со временем развить эту способность до совершенства. Тренировки и напряженная работа ума уже приносили плоды.

Но врачи оказались хитрыми. Велели ему отвернуться, а потом оказалось, что в это время говорили какие-то слова, проверяя его слух. Говорили тихо, и он ничего не услышал.

– А как вообще себя чувствуете? – спросил председатель комиссии.

– Я абсолютно здоров.

– Голова не болит?

– Нет.

– Бессонница не мучает?

Их нельзя было обмануть. Выйдя из больницы, он столкнулся с этим чудовищем, которое не убивало сразу, но и не давало покоя. Утром вставал разбитый, хотелось спать. Ложился снова, закрывал глаза – и начинались мучения. Усталость накапливалась, перерастая в раздражительность. Бороться с этим становилось все труднее и труднее.

– Вы нездоровы, Александр Александрович, -ласково сказал председательствующий. – Вам надо годок-другой отдохнуть. Выйдите, пожалуйста, мы посовещаемся.

Ему дали вторую группу. Оказалось, что получить ее не так-то легко, и многим, которых он посчитал бы действительно больными, отказывали.

Маша же откровенно обрадовалась:

– Вот видишь, Сашенька, как все хорошо! Ты будешь получать пенсию. Да и Герман Георгиевич обещал помочь. Ты столько лет прослужил в милиции, что...

– Я хочу работать.

– Будешь работать. Через год.

...Утром следующего дня он отправился к Горанину. Знакомый охранник, сидевший на проходной, отвел глаза. Потом потянулся к телефону внутренней связи.

Все-таки, Герман его принял. Не струсил. Но глаза прятал:

– Как дела? Как здоровье? Как Маша? Горанин поправил галстук. Костюм сидел на нем ладно, – ни складочки, не морщинки. Герман был сложен наподобие греческого бога или титана Прометея, только ему-то никакой орел не клевал ночами печень. Будь Герман Горанин Прометеем, люди и по сию пору сидели бы в пещерах без огня.

– Меня уволили с работы.

– Отправили на пенсию по состоянию здоро– -вья, – мягко поправил Герман.

– Ты считаешь, это справедливо?

– Побойся Бога, Саша. Ты хорошую пенсию будешь получать. Подумай сам, на работу не вставать, в засадах не сидеть и голодать-холодать не придется.

– Замолчи! Не надо всех равнять с собой! Я знаю, как ты относишься к работе, к людям! Они для тебя мусор! Да ты после всего случившегося ко мне и близко не подойдешь!

–Я ходил к твоему начальству, – спокойно сказал Герман. – К прокурору ходил. И даже к мэру. Чтобы засчитали твое ранение как полученное на боевом посту. Тебе дадут выходное пособие. Это большие деньги. Ну и благодарность в приказе. В газете про тебя напишут. – Он помолчал. – У тебя в сейфе лежит оружие. Пойди оформи все, как полагается.

– Ты-ы...

Завьялов дернулся, таким сильным оказалось желание что-нибудь сделать с Германом. Задушить или, на худой конец, просто ударить. Горанин перегнулся через стол, захватил его руки. – Спокойно, Саша, спокойно. Все в порядке.

Хватка была железная. Держал долго, пока глаза у друга не погасли.

Когда дыхание Завьялова выровнялось, отпустил его руки: -Ну, все?

– Почему ты со мной не пошел?

– Я вернулся за «Макаровым». Только идиот мог пойти на матерого рецидивиста без оружия. Ты потерял осторожность.

– А ты совесть.

– Ладно, можешь ругаться, – миролюбиво скачал Герман. – Я же все понимаю. Обещаю, помогу, чем могу. Ну ты подумай, дурачок, нормально все устроилось. Хорошие деньги будешь получать, у нас в городе зарплата у многих меньше, чем твоя пенсия. А через годик подыщу тебе не пыльную работенку.

–Где?

– Придумаю что-нибудь. Ну, все?

– Ладно. Мне уже лучше.

– Пойди сдай оружие.

– Черт бы тебя...

– Не беспокойся, он обо мне уже позаботился, – грустно сказал Герман. – Так что ты особо не напрягайся.

Завьялов подумал вдруг, что Горанин никогда не был откровенным до конца. Даже в рассказах о том, как приходилось выкручиваться и приспосабливаться к обстоятельствам, он все равно выглядел героем. Вот, мол, как я могу. А ты не можешь. И сага о любовных похождениях наталкивала на ту же мысль. Понять, что у него на душе, было невозможно. При том, что каждый его шаг тут же становился известен всему городу, Герман оставался самой большой загадкой в N. И чего он пошел к мэру? Ведь, по слухам, осенью должна была вернуться из-за границы мэрова дочка. Могла бы остаться там, у дедушки – профессора, но почему-то возвращается?

Горанин обладает какой-то неведомой притягательной силой. Вот ведь и завидуешь ему, и ненавидишь, и презираешь тайком, но, очутившись рядом, неизменно попадаешь под его влияние. Словно гигантское космическое тело он не только притягивает, но и удерживает тебя на заданной им орбите.

Оружие Завьялов сдал и на некоторое время успокоился, затих. Врач-невропатолог, к которому отвела жена, выписал ему несколько рецептов. Разложив перед собой коробочки и пузырьки, Александр усмехнулся: действительно, больной! И убрал таблетки в ящик стола. Вскоре их нашла Маша:

– Почему ты не принимаешь лекарства?

– Потому что не хочу.

– Ты делаешь невыносимой не только свою жизнь, но и мою, – тихо сказала жена.

Отношения их и в самом деле осложнились до предела. А когда-то была любовь. У Маши это был второй брак. В восемнадцать выскочила замуж за такого же юнца и полтора года мальчик и девочка играли в семью. Пока позволяли родители. Потом у тех кончились деньги и терпение, Маше, уже получившей диплом медицинского училища, пришлось пойти на работу, а муж, еще не окончивший институт, оставшись один на один с горой немытой посуды и грязного белья, откровенно струсил. Через месяц семейная жизнь кончилась.

N славился своими женщинами. То ли воздух или вода здесь были особенными, то ли коровы давали особенное молоко, но красавиц в городе хватало. И выйти замуж, тем более по второму разу, было не так-то просто. Маша была девушкой симпатичной, но, как правильно отметил знающий толк в женщинах Герман, «ничего из ряда вон». Милая, тихая, скромная.

После развода она вернулась к родителям. С Александром Завьяловым скромную медсестричку Машу Круглову свел Его Величество Случай. Случай неприятный: у Кругловых обокрали находящийся рядом с домом сарай. Надо отметить, что за всю. историю города N в нем не совершалось бессмысленных кровавых злодеяний, маньяков не водилось. Все, что ни происходило, подпадало под категорию «на бытовой почве». На бытовой почве зять выбрасывал зловредную тещу из окна, на бытовой почве перепившийся мужик, 4 повздорив, топором в лапшу крошил собутыльников, на бытовой почве в результате пьяной драки несколько подростков попадали в больницу. Все зависело от количества и качества выпитого. И воровство на дачах, и вскрытие сараев с припасами на зим}' было делом обычным. К выпивке, как известно, нужна закуска.

Вот в ГУВД Маша и столкнулась с капитаном Завьяловым. Заметив симпатичную девушку, заглянул к коллеге, снимавшему показания.

Застенчивый капитан Завьялов сразу понял, что лучшей жены ему не найти. Не девица уже, замужем побывала, одета неброско, значит, без больших запросов. Сказала, что отпросилась с работы, значит, на шее сидеть не будет. Семья есть семья: от каждого по способностям, всем по потребностям. У кого меньше потребностей, тот и внакладе.

Завьялов был уже не мальчиком, человеком серьезным. Обжегшись по молодости пару раз, в любовь давно уже не верил. А друг Герман говорил так:

– Любовь к женщине, которую знаешь много лет, со временем проходит. Но остаются уважение, благодарность и привязанность. Привязанность к памяти о тех годах, которые прожили вместе, уважение – за то, что она сумела остаться. Женщиной, благодарность – за то, что столько лет мучилась с тобой и терпела.

Герман умел говорить правильно и красиво, когда того хотел. А рубахой-парнем, употребляющим матерные и жаргонные слова, только притворялся. Завьялов давно уже раскусил его, хотя причины такого поведения понять не мог. В Германе благополучно уживались два человека, такие разные, что приходилось только удивляться. Недаром же он родился под знаком Близнецов.

– Ты-то откуда все это знаешь? – вздохнул Завьялов. – Ты ж никогда не был женат!

– По-твоему, все дело в штампе, который ставят в паспорте? Вот это самая большая глупость, на которую способен мужчина.

Штамп в паспорте Завьялов поставил вопреки мнению друга. И Машу полюбил уже после того, как стал ей благодарен за оказанное доверие. Жили они хорошо, но с детьми решили не спешить. Когда все наладится, тогда и случится. И вот теперь случилось. Только не наладилось, а развалилось. Он не признавался себе в том, что раздражительность – следствие отказа от приема лекарств. Все дело в бессоннице. Нервничая, он начал много курить. Маша возмутилась:

– Что ты делаешь?! Тебе же нельзя!

– А что мне, вообще, можно? Пить, как я понимаю, тоже нельзя. Работать нельзя. Что дальше? В чем смысл моей жизни?

Маша была не настолько умна, чтобы рассуждать о смысле жизни вообще и его в частности. Она была простой русской женщиной, которой откровенно не повезло в первом браке, а теперь разваливался и второй. Она умела молчать и терпеть, – качества в нашей жизни самые ценные. Но терпеть проще на расстоянии. И Маша стала чаще дежурить в больнице по ночам. Он же начал ее ревновать. Когда первый раз появился ночью в больнице, Маша обрадовалась. Во второй, насторожилась. А после пятого спросила:

– Ты что, меня проверяешь?

– С чего ты взяла? – пробормотал он.

– Неужели ты думаешь, что я способна тебя бросить вот такого... такого... – она замялась, а он моментально вышел из себя.

– Больного, да? А если бы я был здоров? Ушла бы, да? Ну, скажи!

– Саша, перестань.

– Ты либо прячешься от меня, либо...

Он боялся произнести вслух свое подозрение, что у Маши появился любовник, поэтому, громко хлопнув дверью, выскочил на улицу.

Городская больница находилась на самой окраине N, на пересечении двух дорог. Одна огибала Фабрику, другая вела в Долину Бедных. От дома, где жили Завьялов и Маша, до больницы было минут пять-семь быстрым шагом и столько же от нее до коттеджа, в котором жил Герман. Завьялов, выйдя от Маши, направился было к нему, но передумал и развернулся на полпути. Ничто теперь так не выводило его из себя, как вид благополучного и здорового друга, который благоразумно не полез под пулю в отличие от глупого и безрассудного Зявы,

«Мне надо чем-то себя занять, – думал он по дороге к дому. – Иначе можно запросто сойти с ума». Денег им с Машей хватало. Даже оставалось, и они открыли счет в банке. Жена работала сверхурочно, хватаясь за любую возможность подработать, он получил солидную сумму при отставке, да и ежемесячные выплаты были по максимуму. Не многие пенсионеры в городе столько получали. Завьяловых теперь считали людьми зажиточными, он даже начал чувствовать скрытую неприязнь фабричных. От бедности и безысходности люди невольно обесценивали такие вещи, как здоровье, любовь и тихое семейное счастье. Зато деньги, которых ни у кого не было, возводились в культ.

Завьялов понимал, что в этом нет их вины. Сам он к деньгам стал равнодушен. И к неприязни окружающих тоже.

По ночам, мучаясь бессонницей, он пытался разобраться в случившемся и приходил всегда к одному и тому же. «Господи, прости их, – произносил мысленно, глядя за окно, в темноту. (С тех пор, как побывал по ту стороны жизни, стал тайно верить в Бога.) – Господи, прости! Ибо они, как дети. И, как детям, им хочется конфет. А достается только черный хлеб и слезы. Слезы...»

Так было и в ту ночь: он мучился бессонницей, а утром встал, доехал на автобусе до центра и в городском универмаге купил краски.

День третий

Его рисунки Маше не понравились. Поначалу она обрадовалась, что муж бросил хандрить и с упоением предался новому увлечению. Но однажды, увидев одну из акварелей, невольно вздрогнула:

– Саша, что это?

– Темнота, – коротко пояснил он.

– Темнота? – удивленно переспросила жена.

Да, черного цвета на альбомном листе хватало. Но фон был весь испещрен какими-то точками, черточками и кружками. Она смотрела и не могла понять. Так и сказала растерянно:

–  Я не понимаю... Ребенок нарисовал бы лучше.

– Чего тут не понять? – разозлился он, – Это моя мечта! Дай сюда! – И вырвал рисунок из ее рук.

Мечтал он теперь только о сне. И рисовал сны. Те, которых не было. Долго гулял, пытаясь устать настолько, чтобы вечером упасть замертво и провалиться в забытье. Падал, но не проваливался. Но сдаваться не собирался. Когда-нибудь это должно было кончиться.

Бродя по улицам, Завьялов приглядывался к людям, заходил без особой нужды в магазины, кафе, на почту, в Сбербанк и впитывал все, как губка. Учился читать по губам, что говорят, но наряду с этим научился слышать не только слова, но и мысли. Оказывается, люди думали не то, что говорили, и движения губ их выдавали.

У человека, утратившего хотя бы наполовину одно из пяти чувств, взамен развивается интуиция. Тот, кто не может слышать или видеть, невольно пытается угадать. И временами он более близок к истине, чем тот, кто обладает слухом и зрением идеальным.

Во время одной из прогулок он увидел красивую машину. Такая была у Германа. Серебристая иномарка, формами напоминающая хищную рыбу со спойлером вместо хвоста. Попав на сушу, она не задыхалась, напротив, нахально грелась на солнце, подставляя дневному светилу гладкие бока, и ему до смерти захотелось разбить ее и выпотрошить. Герману должно быть от этого больно.

Он прошел мимо, но мысль о машине не давала покоя. Хотел закурить, но вспомнил, что дал слово жене. Дома все ходил взад – вперед, нервничал. Собиравшаяся на дежурство Маша сказала взволнованно:

– Саша, да на тебе лица нет! Что случилось?

– Ничего. – Он скрипнул зубами.

– Нет, так дело не пойдет. Выпей лекарство, увидишь, тебе сразу станет лучше. Один раз. Ради меня.

– Ну хорошо, – согласился он и послушно проглотил две таблетки снотворного.

Маша ушла на работу успокоенная, уверенная в том, что ночью муж не будет страдать. Он, действительно, спал. Но спал беспокойно. А утром первым делом взял папку с ватманом, достал чистый лист и начал рисовать.

На этот раз темнота подарила образ. Искореженная машина с разбитым лобовым стеклом жалобно смотрела на него выбитым оком правой передней фары. Огромная рыбина словно попала в схватку с другой такой же хищницей и потерпела сокрушительно поражение. Он ведь так этого хотел! Подумал вдруг – что будет, если Маша увидит рисунок. Его фантазии перешли границы дозволенного. Спустившись вниз, он отошел подальше от дома и, скомкав акварель, выбросил ее в мусорный контейнер. Вздохнул с облегчением – ну, вот и все. И запретил себе об этом думать.

Но однажды, совершая свою обычную прогулку, решил вдруг, что напрасно избегает той улицы, на которой видел серебристую иномарку. Боль прошла, насолить Герману уже не хотелось. Он теперь то любил его, то ненавидел. Был день, когда восхищался ловкостью друга, был день, когда готов был того убить.

Сегодня ярко светило солнце, сентябрь подходил к концу, и все понимали, что после вспышки тепла наступят долгие сумерки осенних холодов. Все спешили насладиться хорошей погодой, пока не зарядили дожди. Он шел по улице и улыбался. Ненависть – это сумерки, а солнечный свет рождает любовь. Круглый год в городе N гуляли ветра, невольно вызывая в людях тревогу, сегодня же было безветренно и тихо. Совсем как в ту ночь, когда стояли на крыльце с Германом.

И тут он увидел машину. Ту самую машину, которая недавно сияла и радовала глаз. Теперь машина была разбита. На лобовом стекле – дыра, от которой паутиной расходились трещины, фары выбиты. Точь-в-точь, как на его рисунке. Он замер, не в силах отвести взгляд. Объяснение было только одно: кто-то нашел его рисунок. И воплотил жестокие фантазии в реальность.

Сидевшие на лавочке женщины вдруг оборвали беседу. Догадался, что из-за него. Пришлось подойти поздороваться.

– Ничего, если я посижу здесь и покурю? -спросил, доставая из кармана пачку «ЛМ», купленную тайком от жены.

– Чего ж, сидите, – переглянулись они.

Его, родившегося и выросшего на Фабрике, здесь знали все. Представляться было не надо. Женщины заговорили о здоровье, потом перекинулись на местную милицию. Он понял, что в этом подъезде живет любовница сотрудника ГАИ. Одного из больших начальников. И что по ночам тот оставлял машину у дома, нисколько не опасаясь. Ведь все в городе знали, чья это машина. Покуситься на нее мог разве что сумасшедший.

– Той ночью-то как сигнализация завоет! -пожаловалась одна из женщин. – В трусах из дома выскочил! Сама видала. Да куда там! Пока с пятого этажа спустился, тот-то уже убежал.

– Быстро он ее, – счастливым голосом сказала ее собеседница.

– Ломом раздолбал. За пять минут. Ломик-то здесь же и валялся.

– Ругался, небось, начальник?

– У-у-у! Матерился, страсть! А Верка-то как рыдала! Она ведь его сколь времени заманивала! С женой хотела развести. Почитай с неделю уж у ней ночевал. Но теперь – все. Как отрезало. По бабе бы так не убивался, как по машине.

– Что баба, – вздохнула женщина, – сегодня одна, завтра другая.

– Не пойму, что в Верке они находят? Я тебе, знаешь, что скажу...

Сплетница понизила голос, но по движению губ он понимал все. Затянулся глубоко, сделал безразличный вид.

–... сам Горанин.

–Ну-у-у?

– Я тебе говорю. Был он здесь. Точно. -Может, неон?

– Ну разве нашего Германа с кем-нибудь спутаешь? Ему бы, шельмецу, в киноартисты, а не в следователи. Я, как увижу, прямо обмираю! А он, ты подумай, к Верке шастает! Когда на мэровой дочке запросто мог жениться! А Верка-то – разведенка! И годков ей... Дай прикину... Да постарше Германа будет! Машины у них похожи.

– У кого? – не поняла собеседница.

– У гаишника этого и у Горанина.

– Так, может, кто перепутал?

– Может, и перепутал. У нашего Германа ненавистников много.

У него перехватило дыхание – не в бровь, а в глаз! Но тут одна из кумушек всплеснула руками:

– Ой! Сериал же начался! Заболтались мы с тобой!

– Пойдем ко мне, муж-то аккурат опосля сериала с работы придет, я уж привыкла. Как по часам сверяюсь. А потом мы на дачу. Тебя не подвезти?

– Спасибо, выручите. Капуста-то еще сидит.

– Да и мы по капусту. Только не рано ли? С месяцок бы еще посидеть.

– А говорят, у соседей половину кочанов уже срезали. Надо бы поспешить.

–Да что ты?!

Продолжая обсуждать животрепещущую тему, воровство на дачах, обе направились к подъезду. Он нагнулся, чтобы завязать шнурок, и тут увидел это. Ломик, о котором говорили женщины. Кто-то засунул его под лавку да так там и оставил. Вытащив ломик, повертел его в руках. Гм-м-м... Что-то знакомое. Вещицу эту он уже держал когда-то в руках. Знакомая вещица...

Его размышления были прерваны вышедшим из-за угла дома человеком. Высокий широкоплечий мужчина, насвистывая, направлялся к разбитой машине. Его темные волосы ласково трепал ветерок, накинутая на плечи кожаная куртка подчеркивала ладность мощной фигуры. Так выглядеть и вести себя мог только один человек в городе – Герман Горанин. Пришлось быстренько зайти в подъезд и уже оттуда понаблюдать за ним. Тот подошел к машине, потрогал разбитую фару. Потом присел на корточки, осмотрел бампер, поднявшись, внимательно стал разглядывать лобовое стекло.

На улице было тихо и безлюдно: популярный сериал уже начался. Оглянувшись по сторонам, Герман Горанин подошел к лавке и заглянул под нее. Когда распрямился, лицо у него было озадаченное.

– Не это ищешь? – спросил Завьялов, выходя из подъезда.

Герман вздрогнул:

– Зява, ты? Что ты здесь делаешь?

– Гуляю. Прогулки на свежем воздухе полезны для моего здоровья, – усмехнулся он. – Разве не так?

– В общем-то...

Герман выглядел растерянным. И не отводил глаз от ломика в его руке.

– Так ты это ищешь? – Александр качнул тяжелой железкой.

– В общем-то... Да. Это.

– На. Возьми.

– Откуда он у тебя? – с опаской спросил Горанин, не притрагиваясь к ломику.

– Нашел. Под лавкой.

– А зачем ты туда полез?

– Шнурки хотел завязать. Гляжу – он лежит Думаю, хорошая вещь, в хозяйстве пригодится. А ты здесь какими судьбами? Вроде бы должен быть на работе. Это я человек свободный.

– Да вот, проходил случайно, – растерянно пробормотал Герман, но потом быстро взял себя в руки: – Решил посмотреть, не осталось ли здесь еще каких-то вещдоков. Владелец машины рвет и мечет. Скандал устроил у меня в кабинете. С ним надо осторожно: большой начальник.

– Ну да. Ты с такими не ссоришься.

– А тебе, как я вижу, не полегчало, – мрачно сказал Герман.

– Ты ломик-то возьми. И думай, кому можно врать, а кому нет. Ты ж старший следователь, вещдоки собирать и носить их к эксперту – не твоя работа.

Горанин взял железку, взвесил ее в руке.

– Что, тяжеленькая? – усмехнулся Завьялов. -Такой если садануть по башке, мало не покажется? А?

– Слушай, ты бы шел домой. Все люди сериал смотрят...

– Да уж с тобой ничто не сравнится, никакие сериалы. Ты – самый главный в городе сериал. Сто серий, и все про любовь. Какая им в жарких странах и не снилась. Вот и к Верке ходишь по ночам. С большим начальником бабу делишь.

– Кто сказал? – зло выпалил Герман.

– Засекли тебя. Так что ты того, осторожнее. |Говорят, мэрова дочка на днях возвращается.

– Ты бы не лез не в свое дело, Зява, – нахмурился Горанин.

– Что, и на свадьбу не позовешь?

Герман быстро с собой справился. Сказал миролюбиво:

– Что ж ты в гости не заходишь? Я все жду, жду...

– А я тебе теперь нужен?

– Ты мне всегда нужен.

Взгляд у Горанина.был чист, как у ребенка, карие глаза ласково сияли. Если бы он не был таким великим актером, перессорился бы уже с доброй половиной города. Но даже несмотря на многочисленные романы с чужими женщинами до сих пор обходилось.

– Ладно, зайду как-нибудь, – кивнул Александр. – А сейчас пойду. Сериал смотреть. Мое дело пенсионерское. А тебе ж, друг Герман, на работу надо. Так?

– Да. На работу, – эхом откликнулся Герман.

– Ну, давай.

Завьялов вяло пожал Горанину руку. В другой тот держал ломик. Зимой сам он таким же разбивал ледяную корку, очищая дорожку к сараю. Теща как-то поскользнулась и сломала ногу, подобного решили больше не допускать. А однажды он видел, как таким же ломиком орудовал Герман. Ворота его гаража заледенели, чтобы открыть их, надо было потрудиться, но Горанин расправился со льдом в два счета, силы в нем было не меряно.

Такие ломики были почти в каждом доме. Любой автовладелец держал их в багажнике: зимы в N снежные, частые оттепели перемежаются с лютыми морозами. Лед намерзает у порогов многоэтажных домов, и во избежание несчастных случаев городская администрация издала распоряжение: колоть и убирать.

Как бывший оперативник Завьялов знал: здесь ничего не поймаешь. Если человек покусился на машину такого большого начальника, да еще и сотрудника ГАИ, значит, был либо очень уж уверен в собственной безнаказанности, либо сошел с ума. Ловить что суперменов, что сумасшедших -занятие практически безнадежное. За первым -сила тугого кошелька и большой должности, за вторыми – непостижимость и нелогичность безумия. Какая выгода разбивать машину? Никакой! Если б угнали, тогда другое дело. Вора поймать гораздо проще.

Чутье подсказывало: все только начинается. Если бы найти тот рисунок! Если бы найти... Герман уходил, беззаботно насвистывая.