Текст книги "Дети белой богини"
Автор книги: Наталья Андреева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Ей лет сорок пять, и она уже бабушка.
– У красивой женщины, дорогой ты мой, нет возраста. Это завистники ведут счет ее годам.
– Я, по-твоему, завистник?
– Ты – безнадежный случай. Мужчина, который ни разу не изменил своей жене.
– Зато она мне, кажется, изменяла, – тихо сказал Александр.
– Ну-ну, – сразу насторожился Герман. – Что ты узнал?
– Помнишь, я спрашивал тебя о некоем Павле Павнове?
– Допустим.
– Оказывается, они были близко знакомы. Маша и Павел. Настолько близко, что он ходил к ней по ночам.
– Ходил к ней по ночам?! Ну, знаешь! Зява, да ты просто... Молодец, вот ты кто! Это мотив, да какой! Убийство из ревности!
– Постой, что ты несешь? К кому он мог ее ревновать?
– Да к тебе! Она же не хотела развода. Ведь так? Так. А он, видимо, настаивал. Давай раскручивать это дело, – решительно сказал Герман.
Энергия Горанина слегка напугала Александра. В недобрый час появился Герман в больнице.
В коридоре со шваброй в руках, появилась баба Таня. Герман остановил ее:
– Одну минуточку, гражданка. У нас к вам пара вопросов. Надеюсь, представляться не надо?
Санитарка в ужасе уставилась на его галстук. Официальный тон Германа мог на кого угодно нагнать страху. Завьялов не раз присутствовал у него на допросах. Сильное впечатление.
–^ Зачем ты так? – сказал, поморщившись. И улыбнулся: – Баба Таня, может быть, мы в столовую зайдем? Там сейчас никого нет. У больных тихий час. До полдника еще есть время.
– В столовую так в столовую! – весело отозвался Герман. И первым зашагал к дверям.
Баба Таня все еще крепко сжимала ручку швабры. И не двигалась с места. Для простой деревенской женщины старший следователь городской прокуратуры был чем-то вроде грома небесного. Всесильный и всемогущий. Пришлось вынуть швабру из сморщенной руки, поставить в угол. «Y женщины нет возраста», – вспомнилось вдруг. Бабе Тане под шестьдесят, но больные ее так и кличут: «Эй, бабка!» Деревенский труд кого угодно состарит раньше времени. Конечно, Герман имел в виду красивую женщину, но кто сказал, что в молодости баба Таня не была хороша собой?
– Пойдемте, – ласково сказал Завьялов. Она, наконец, сдвинулась с места и, дойдя вместе с ним до столовой, неловко протиснулась в дверь. В столовой шушукались повариха с посудомойкой. Косились на Германа, который раскладывал на одном из столов бумаги. Значит, допрос будет по всей форме.
– Присаживайтесь, – сказал Горанин санитарке.
Та робко примостилась на краешке стула, сложив на коленях тяжелые морщинистые руки. Он тоже присел за стол.
– Итак, фамилия, имя, отчество? Где проживаете?
– Да что ж я такого натворила, милок? – испуганно спросила санитарка.
– Герман Георгиевич, – сухо поправил Горанин. – Это официальный допрос.
– Вы просто свидетель, – пояснил Александр. – По делу об убийстве моей жены, Марии Александровны Завьяловой. Не надо пугаться.
– Да я ж ничего не видала! Не видала, не слыхала, – зачастила санитарка. – Меня ночью-то здесь и не было. Вот разве Федор что подскажет.
– Я вас спросил: фамилия, имя, отчество? Где проживаете? Паспорт у вас есть? Номер помните? – сыпал Герман вопросы.
– Есть. Дома. Кто ж с документами на работу ездит? Меня здесь все знают. Хоть у Елены Ивановны спросите.
– Почему она должна помнить номер паспорта? – раздраженно вмешался Завьялов.
– Но имя и фамилию помнит? Гражданочки, – обернулся Горанин к поварихе и посудомойке, вы бы оставили нас одних. Здесь милиция работает, если вы еще не поняли.
Переглянувшись, те выскочили из столовой. Герман приступил к допросу:
– Нас интересует Павел Павнов. Не так давно он лежал в вашей больнице. С переломом. Помните такого?
– Да как же мне всех их упомнить? – в ужасе посмотрела на следователя баба Таня.
– Как он выглядит? – спросил Герман Завьялова.
– Высокий, симпатичный. Шатен, глаза карие, губы узкие, нос длинный хрящеватый. Взгляд у него цепкий, пронзительный. Он часто беседовал с моей женой, пока лежал в больнице.
– Ах, Паша! – сразу обрадовалась баба Таня. -Машенькин кавалер!
– Вот-вот, – кивнул Герман. – Расскажите, какие у них были отношения?
– Да ничего ж не было! – перепугалась санитарка. – Поговорят, поговорят, да и разойдутся: Машенька ведь замужем.
Александр нахмурился. Все сотрудники больницы говорят о Маше в настоящем времени. Словно бы она в отпуск ушла и через месяц вернется.
– О чем поговорят? – настойчиво спросил Герман.
– Да откуда ж мне знать! – всплеснула руками баба Таня. – Как все, должно быть. За жизнь. У нас тут людям делать нечего, окромя как разговоры разговаривать. Уколы да разговоры – вот и вся их жизнь.
– Но почему именно моя жена? – потерял тер-, пение Завьялов. – Почему именно ее Павел Пав-нов выбрал для этих разговоров?
Баба Таня удивленно уставилась на него.
– Он устраивал ей сцены ревности? – спросил Герман. – Кричал на нее? И вообще, он какой? Грубый, вспыльчивый?
– Паша? Да что вы! Обходительный.
Завьялов вспомнил, как Павнов посылал проклятия вслед машине Германа. И сжимал кулаки. Ничего себе – обходительный!
– Хорошо, – вздохнул Герман. – Говорят, он ходил к ней по ночам. Вы это видели?
– Не я, муж мой Федор. Один раз видел. И то не ночью это было, а вечером.
– Раз было однажды вечером, значит, могло быть и ночью, – заметил Герман.
– Кто ж их разберет! – махнула рукой санитарка.
– Значит, я так и записываю: по ночам Павел Павнов неоднократно навещал медсестру Марию Завьялову, что и подтверждаю. Распишитесь.
– Постой, – сказал Завьялов, когда баба Таня склонилась над протоколом. – Разве так можно?
– Нужно, – твердо заявил Герман, и под его взглядом санитарка послушно поставила роспись.
– Герман... – Александр кашлянул, – Георгиевич. Может быть, нам не стоит спешить?
– Ты сам хотел побыстрее его найти. Я тоже хочу упрятать убийцу в тюрьму. Как можно скорее. Сам слышал, город напуган. Надо успокоить людей. Между прочим, это ты меня предупреждал, что Павнов опасен.
Он обернулся к бабе Тане:
– Гражданка, что еще можете сказать по делу?
– Да вы спрашивайте, может, чего и вспомню.
– Факт настойчивого ухаживания гражданина Павнова за гражданкой Завьяловой подтверждаете?
– Чего?
– Он ее домогался?
– Не было промеж них ничего, – покачала головой баба Таня.
– Вот именно, – кивнул Герман. – Не было, потому что она была против. Так?
– Да как сказать... То есть...
– Распишитесь.
– Что, еще?
– Да. И здесь, – показал Герман на листок, что-то там нацарапав.
Баба Таня, не читая, послушно расписалась под строчкой: «С моих слов записано верно».
– Ну вот и все, – весело сказал следователь Горанин, убирая в папку протокол. – Осталось заполнить паспортные данные, и можно трясти этого Павнова.
– Давай отпустим женщину, – вздохнул Завьялов.
– Можете быть свободны, Татьяна... – Герман заглянул в протокол, – Алексеевна.
Санитарка вскочила и чуть ли не бегом – к дверям.
– Да, тем двум скажите, пусть пока не заходят, – крикнул ей вслед Герман. И резко развернулся к Александру: – Что тебя не устраивает?
– Ты на нее давил.
– Разве? – прищурился Горанин. – А по-моему, она сама все сказала. И на суде подтвердит.
– Ого! Ты уже решил, что будет суд!
– Ну не отдать же тебе его на растерзание. Здесь, Зява, все прозрачно. Убийство из ревности. У нас в городе по-другому и быть не может.
– А машина? А костюм?
– Какой костюм?
– С манекена, – Завьялов повел плечом. Почему при воспоминании о костюме ему так не по себе?
– Брось, – отмахнулся Герман. – Чепуха все это. Простое хулиганство. Сейчас заглянем к старшей сестре, заполним протокол, а потом пойдем ко мне. Рабочий день почти закончен, я специально так подгадал: чтобы из больницы – сразу домой. До черта надоела эта работа! Кстати, Валюша не звонила?
– Нет, – Александр покачал головой.
– Ну так позвонит. На днях, – уверенно сказал Герман. – Тебя чем-то надо занять.
– Да я уж и так представляюсь везде страховым агентом. Просто так люди-то не больно откровенничают. И косятся.
– Ха-ха! Молодец!
Горанин поднялся, хлопнул его по плечу. Настроение у Германа было превосходное! Громко крикнул:
– Эй, двое в коридоре! Заходите!
В столовую робко протиснулись повариха и посудомойка.
– Можно, Герман Георгиевич?
– Нужно! Пищеблок надо содержать в порядке, гражданки. Чтобы все было чисто, а больные довольны и сыты. Жалобы прокуратуре есть?
– Что вы, Герман Георгиевич! – разом откликнулись обе.
– Смотрите, чтобы и на вас жалоб не было.
– Мы стараемся!
Герман был похож сейчас на помещика, который общается со своими крепостными. Но ему это шло, да и они не возражали. Барин был красивый и в превосходном настроении. Женщины смотрели на него, как на бога, и улыбались.
– Ну пойдем, Саша, – сказал Герман. – Чайку попьем в кабинете у Елены Ивановны.
– Зачем ты с ними так, Герман? – уже в коридоре упрекнул Завьялов. – Люди, все-таки.
– Как? – прищурился Горанин.
– Ну, вроде как запугиваешь.
– На то она и власть, чтоб ее бояться, – авторитетно сказал Герман. – Это называется не запугивание, а профилактика преступлений. Чтоб продукты у больных не таскали. Знаю я их. И хотя я мелкие хищения не расследую, но сам знаешь, как оно бывает. Маленькое преступление зачастую тянет за собой большое. Пойдем к Елене Ивановне. Чаю хочу. С конфетами. – И Герман сладко причмокнул яркими губами.
Старшая им не просто обрадовалась. Вспыхнула вся, словно внутри нее зажглась электрическая лампочка.
– С конфетками, Герман Георгиевич? – Она полезла в шкафчик. – Может, варенья вишневого принести?
– Можно и вишневого, – кивнул Герман. – Но сначала выдайте нам личное дело санитарки Татьяны э-э-э... как бишь ее? Протокол надо заполнить.
Елена Ивановна открыла дверцу сейфа:
– Сейчас-сейчас. Вот оно. А может, чего покрепче? И с собой спиртику?
– Взятка при исполнении, – широко улыбнулся Герман. И кивнул: – Давайте.
– Герман, что ты делаешь? – возмущенно сказал Завьялов, когда старшая сестра вышла. – Какой еще спирт?
–Чистый, медицинский. Лучше водки. Да чего ты так уставился? В профилактических целях. Уколы мне прописали.
Горанин расхохотался. Потом пододвинул к себе личное дело санитарки, принялся заполнять протокол. Александр сидел и, не мигая, смотрел на галстук Германа. Заболела голова. Если бы Горанин был в том самом костюме... Костюм... Кабинет; где убили Машу... Почему-то на рисунке, то ли приснившемся, то ли на самом деле существующем, был костюм Германа. Весь в крови. Бред. Галлюцинация. Невольно скрипнул зубами.
– Зява, ты чего? – оторвался от протокола Герман.
– Ничего.
– Плохо выглядишь, – посочувствовал Горанин.
– А где тот костюм?
– Какой?
– С манекена. То есть тот, похожий, который купил ты.
–Дома у меня,, где ж еще?
– Хотелось бы на него взглянуть.
– Зява, ты что?! Да кто ты такой, чтобы меня... В кабинет вошла старшая с чайником в руке, и Герман осекся. Елена Ивановна принялась летать по кабинету. На столе появились чашки, рюмки, шоколадные конфеты. Потом бутылка. Покосившись на Завьялова, Герман тяжело вздохнул:
– Увы, Елена Ивановна, только чай. Рабочий день еще не закончен. У меня тоже есть начальство.
– Понимаю. – Старшая сестра принялась разливать чай.
Разговор за чаем был, что называется, ни о чем. Горанин сознательно избегал запретной темы – убийства Маши, старшая сестра слушала анекдоты и заливисто смеялась. Час пролетел незаметно. Посмотрев на часы, Герман протянул: «Э-э-э, пора и домой...» Елена Ивановна все-таки всучила ему бутылку спирта. Герман сунул ее в карман куртки и подмигнул заговорщицки:
– Если что, мы работали.
– А как же иначе? – удивилась старшая сестра.
Для нее чаи в рабочее время были, как само собой разумеющееся. За такую зарплату еще и крутиться, точно белка в колесе!
Проводив их до выхода Елена Ивановна, постояла на больничном крыльце, проводила взглядом. Была в одном халате, но холода словно бы и не чувствовала. Герман первым сел в машину, потом открыл правую переднюю дверцу: —' Садись давай.
Завьялов подумал, что надо бы взглянуть на плакат. Тот, что висит в столовой у Германа. Если на обратной стороне – ничего, значит, на нет и суда нет. Это был только сон. И поэтому в машину Горанина все-таки сел. Хотя и не хотелось.
– Ты чего, Сашка? – спросил Герман включая зажигание. Машина сразу откликнулась, тоже ведь женщина. Мотор заурчал почти неслышно, ласково. – Лицо у тебя какое-то странное.
– Да так.
– Обиделся, что ли?
– Не за себя.
– Э, брось! Любить людей – труд неблагодарный. Мало того, на шею тебе сесть норовят, если чувствуют слабинку. Так уж их Бог устроил.
– А ты веришь в Бога?
Герман выруливал на дорогу, ведущую в Долину Бедных. После долгой паузы вздохнул:
– У меня, Зява, свой Бог. И свои с ним счеты.
– Вот как? А разве можно считаться со Всевышним? По-моему, это не только безнравственно, но и бесполезно.
– Ты про костюм-то зачем спросил? – напомнил вдруг Герман. – В чистке он.
– И давно?
– С неделю.
Они уже подъезжали к коттеджу. Александр заметил, что калитка приоткрыта и с удивлением посмотрел на Германа – кто?
– Вера Васильевна, должно быть, пришла, -пожал широкими плечами Горанин.
Машина остановилась напротив гаража.
– У нее что, есть ключи?
– А почему бы нет? – настороженно посмотрел на него Горанин.
И вновь мелькнула мысль: что-то здесь не то.
Выйдя из машины, Герман принялся объяснять:
– Я приезжаю с работы голодный, холодный, усталый. Времени на уборку у меня нет, ужин тоже готовить не буду. Не умею я этого делать. А тут Вера Васильевна. Не женщина, а клад!
Она стояла на пороге, смотрела, как Герман загоняет машину в гараж. Увидев, что он не один, заторопилась. На секунду скрылась в доме и вернулась уже в куртке и в сапогах. Столкнулись они у калитки. Не глядя на Германа, Вера Васильевна сказала:
– Я пойду. Ужин на плите, чистые рубашки в шкафу. Уборку я сделала.
– Да, конечно, – важно кивнул он.
Вера Васильевна подняла глаза – в них было такое отчаяние! «Зачем мы это делаем?» – понял вдруг ее взгляд Завьялов. Не понял только: что делаем? Что у них за отношения?
Женщина ушла. Герман, закрыв калитку, ласково потрепал Завьялова по плечу:
– Пойдем в дом. Есть, небось, хочешь?
С тех пор, как не стало Маши, Александр питался всухомятку и вообще не думал о еде. О том, когда ест, где и сколько. Мог схватить пирожок на улице или в кафе на Пятачке, запить минеральной водой и этим ограничиться. Знал, что процессу поглощения еды Герман придает большое значение. Покушать любит, и хорошо покушать!
Кухня в коттедже была небольшая, но ужинали они с Германом обычно здесь, а не в столовой. Та была огромной и оттого неуютной. В стене, отделяющей ее от кухни, согласно моде проделано окошко, чтобы подавать еду. Может, когда у хозяина собирались важные гости, это и случалось.
Завьялов прямиком прошел в столовую. И замер. Да, на стене висел яркий плакат. Женщина и машина. Не та женщина. И не та машина. Картинка из того же календаря, рекламирующего роскошные иномарки, на которых Герман просто помешан. Но другая.
– А где та? – растерянно спросил Александр.
– Чего? – не понял Герман вслед за ним вошедший в столовую.
– На стене висел другой плакат. Красная женщина. То есть женщина в красном платье. И красная машина.
– Да, было такое, – нехотя сказал Горанин.
– И где он?
– Выкинул, – пожал плечами хозяин.
– А... куда?
– Зява, да ты что! Тебе плакат нужен с бабой? У меня их целый склад! Типографию летом проверяли, так я прихватил, сколько смог унести. Тебе какую, блондинку, брюнетку?
– Мне нужен тот плакат. На обратной стороне должен быть рисунок. Я сделал его той ночью. Когда убили Машу, – тихо добавил он.
– Бросил бы ты свои художества, – посоветовал Герман. – Все равно толку не будет.
– Ты взял рисунок?
– Да что ты заладил! – разозлился вдруг Герман. – Не было никакого рисунка! Плакат я выкинул, потому что надоел.
– А костюм отнес в чистку.
– Я что-то не понимаю. В чем ты меня подозреваешь?
– В сокрытии улик.
– Вот как. Замечательно. Просто отлично.
Горанин заходил по столовой, меряя ее широкими шагами. Мебели здесь было мало, хозяин предпочитал не торопиться с покупками, приобретал самое лучшее. Наконец, он остановился, развернулся лицом к Завьялову и громко, отчетливо сказал:
– Послушай мой совет, Саша. Хорошо послушай. Внимательно. В тюрьму пойдет Павел Павнов. А ты сделаешь вид, что все так и должно быть. Поверь, это лучше и тебе, и мне. И городу, – добавил, помолчав.
– Тебе это ничего не напоминает? – грустно спросил Завьялов. – Такое уже было. Парень, который случайно оказался рядом с трупом, должен был сесть в тюрьму. Скорее всего, так оно и вышло. Я ведь не смог этому помешать. Помнишь тот апрельский вечер?
– Да если бы я его не помнил...
Герман отвернулся, они помолчали с минуту, а потом Горанин, как ни в чем ни бывало, ска-' зал:
– Давай ужинать. Чуешь, котлетами пахнет? А котлеты у нее исключительные! ...
День третий
Совет Горанина ой принял к сведению. Поверить в виновность Павнова – это выход. В конце концов, между Павлом и Машей существовали какие-то отношения. И парень отнюдь не безобиден. Не исключено, что убил именно он. Ярость, потеря контроля над собой – это Павлу свойственно, сам видел. Нужны показания свидетелей. И полученные не под давлением, а в доверительной беседе. Хорошо бы иметь орудие
убийства, не испарилось же оно! Одна прямая улика перевесит все косвенные.
На следующий день он поехал в центральную библиотеку, где работала Роза. Купил бисквитный торт. Посидят, попьют чайку, доверительно побеседуют. Он знал, как это делается.
Бывать здесь ему уже приходилось. Работал пару раз в читальном зале, листая газетные подшивки. Сложные дела в его практике встречались редко, но бывало и такое. Убийство Маши из этого разряда. Немотивированное, непонятное. И предыстория его – странные рисунки, жестокие фантазии, кем-то претворенные в реальность. Горанин прав, такого в N еще не случалось.
В читальном зале стояла тишина. Подготовка к зимней сессии еще не началась, и студенты пока предпочитали проводить время вне его стен. Вот в декабре здесь будет многолюдно. А сейчас в кресле у журнального столика сидел с газетой интеллигентный старичок в очках да две девчушки шептались за последним столом, разглядывая глянцевый журнал. Больше никого. Было одиннадцать утра, день морозный, солнечный, занавеси раздвинуты, и оттого в читальном зале светло и уютно.
Девушка, сидящая за столом с формулярами, была ему незнакома. Лет двадцати, хрупкая, рыжеволосая. Одета в свитер бледно-сиреневого цвета. Ресницы белесые, глаза очень уж светлые, косметики на лице – чуть-чуть. Красивой не назовешь, но что-то в ней есть особенное. Роза? Возможно. Согласно его наблюдениям, люди с редкими именами и выглядели необычно.
– Добрый день, – негромко сказал он, подойдя к столу. Не хотелось нарушать тишину. Живая тишина – это хорошо, спокойно.
– Здравствуйте, – улыбнулась девушка. – Что вы хотели?
– Журнал почитать.
– Вы у нас записаны?
– Да. Завьялов Александр Александрович. Я живу на Фабрике.
Девушка вздрогнула. Рука, потянувшаяся было к формулярам, замерла. Подняв на него испуганные глаза, она прошептала:
– Маша Завьялова... медсестра, которая... которую...
– Недавно убили в больнице, – четко выговорил он.
Старичок оторвался от газеты и глянул в их сторону.
– Это моя жена.
– Тише! – испуганно сказала девушка.
– Вы – Роза?
– Да. Только тише.
– Я хотел бы с вами побеседовать, – негромко сказал он.
– Но я на работе.
Судя по испуганному виду Розы, беседовать на тему убийства медсестры Завьяловой она не хотела.
– Елена Ивановна, тетя вашего мужа, сказала, что удобнее поговорить здесь. Я вас очень прошу. Или мне прийти к вам в Мамоново?
Роза смутилась:
– В общем-то... Я живу со свекровью. Мы постоянно ссоримся. Она не хочет, чтобы я работала. У нас в Мамонове большое хозяйство – две коровы, теленок, куры, кролики, огород. Поймите, я здесь отдыхаю. Елена Ивановна права, если вы придете ко мне домой, будет скандал. Ей только дай повод – сюда больше не отпустит.
– Давайте сделаем так. Вы дадите мне журнал, я сяду подальше, а вы потом потихоньку ко мне подойдете. Может, чаю попьем? У меня с собой бисквитный торт.
– Нет, что вы! У нас такая строгая директорша! А я недавно работаю. Еще и на больничном пробыла полтора месяца. Сложный перелом со смещением. Все никак не срастался.
– Где ж вы так? – посочувствовал он.
– Дома, – покраснела Роза. – Свекровь полы помыла, а линолеум скользкий. Очень неудачно упала. – Какой вам дать журнал?
– С картинками, – улыбнулся он.
– Они все с картинками.
– Ну дайте про аномальные явления. Есть такой?
– Сейчас посмотрю в картотеке, – Роза поднялась. – Вас что-то конкретное интересует?
– Про телепатическую связь, – со смешком сказал Завьялов. Раз пришел сюда, не пропадать же такому случаю! Вдруг да поймается золотая рыбка!
– Могут люди общаться между собой посредством телепатии?
– Ой, я не знаю, – пожала девушка хрупкими плечиками. – Все бывает. Я сейчас принесу вам подшивку.
Минут через десять он листал журнал и ждал, когда она освободится. Наконец, Роза подошла к нему, села напротив. Такая легкая, подвижная, словно лист, гонимый ветром, она могла в любой момент сорваться со стула и улететь.
– Значит, не ладите со свекровью? Александр снова улыбнулся – уж очень милая девушка.
–А что делать? – вздохнула она. – Жить где-то надо. Либо с моими родителями, либо с его. В Мамоново дом большой, а у моих двухкомнатная хрущоба. Вот и живем у мужа. Сыну два с половиной года, понятно, что свекровь ворчит-ворчит, она еще молодая.
– И по-своему права. Хозяйство да еще маленький ребенок. Тяжело ей управляться, как вы думаете?
Роза покраснела. И начала вдруг оправдываться:
– Моя мама ей помогает. Она Илюшеньку часто берет к себе. А скоро4 он пойдет в садик. Как только три годика исполнится...
– Понятно. Роза, вы только на меня не обижайтесь. Я знаю, что в больнице у вас были близкие отношения с молодым человеком...
Девушка стала просто багровой. И замахала руками:
– Какие отношения? Ничего не было! И потом, он уже уехал.
–Как? Куда?
– Ему весной в армию. Здесь никто не хочет на работу брать. Мол, на несколько месяцев смысла нет. Да и квалификации никакой. Вот Леша и подался в Москву на заработки. Нелегалом. Там, говорят, хорошо платят.
– И кидают тоже хорошо.
– Это всего лишь на несколько месяцев. А потом в армию. Ждет не дождется.
– Армии? – удивился Завьялов.
– А что? Два года сыт, обут, одет и при деле. Здесь-то хуже. У родителей на шее сидеть. Может, на сверхсрочную останется. Если повезет. Леша, он хороший. Вы не думайте ничего такого.
– Я не думаю. Но той ночью, когда убили Машу, вы ведь не спали?
– С чего вы взяли? – девушка потупилась.
– Разумеется, вы просто беседовали.
– Да. Сидели в холле. На диванчике. Потом Маша сказала, что пора идти спать.
– И вы пошли?
– Мы... Там есть такой закуток. У окна. Мы договорились встретиться через полчаса. Когда все уснут. Постоять, на звезды посмотреть.
– А сколько вам лет? – спросил вдруг Завьялов.
– Двадцать два.
– А ему, значит, семнадцать.
– Семнадцать с половиной. Почти восемнадцать, – поспешно добавила Роза. – Ну и что?
– Мало там молодежи, да?
– Где?
– В больнице.
– Да, в основном, старушки. Молодые предпочитают дома лечиться. Но у меня был очень сложный случай.
– Вы и сейчас немного прихрамываете. И уж конечно, в больнице спокойнее, чем со свекровью, которая все время ворчит. А Леша, я так понимаю, попал в больницу гораздо позже?
– Да. Он всего две недели лежал, – словно оправдываясь, сказала Роза. – Тоже со сложным переломом.
– Давайте вернемся к тому моменту, когда вы сидели в коридоре на диванчике.
– Ой, читатели! Я сейчас.
И Роза упорхнула. Несмотря на больную ногу, ходила она очень быстро. Когда девушка вновь села напротив него, напомнил:
– Насчет того вечера. Вы сидели на диванчике. И?
– Просто сидели.
– Я понимаю, – нетерпеливо сказал он. – Насчет Маши. Ей кто-нибудь звонил?
– Да, – кивнула Роза. – Был звонок.
– Когда? – хрипло спросил он.
– Около двенадцати. Мы уже собирались расходиться.
– Вы слышали, о чем они говорили? Маша и тот, кто ей звонил? То есть что она говорила?
– Краем уха. Леша ведь тоже говорил, – начала оправдываться Роза.
– Понимаю, – нетерпеливо перебил он. – Но хоть что-нибудь?
– Постойте-ка... Начало я не слышала, а потом она вроде бы сказала: «Да, я тоже хочу кое-что показать».
– Значит, он ей хотел показать какую-то вещь? И она в ответ сказала, что тоже кое-что имеет. Так? А что за вещь?
– Не знаю. Она говорила очень взволнованно. Вроде бы: «Завтра все решится. Я все ему скажу».
– Это, должно быть, про меня.
– Еще было слово «рисунок». Я запомнила, потому что это необычно. Какие рисунки? Она же медсестра!
– Что про рисунок?
– «Где он сейчас?» Кажется, так. «Где сейчас рисунок?» И несколько раз: «Надо что-то делать». Потом они, кажется, договорились о встрече. Во всяком случае, она сказала: «Я сейчас спущусь и отопру входную дверь. Буду ждать».
– Значит, это был он. Человек, который ее убил. Они договорились о встрече. Роза, вы просто умница! Этот ночной звонок... Это очень важно!
– Потом мы разошлись.
– Но через полчаса встретились.
– Да, – кивнула Роза. – Или минут через сорок. Встретились, постояли у окна. Никаких звезд не было. И луны не было. Холодно было, темно. Кажется, шел дождь. От окна дуло. Мы проговорили около часа. Где-то в половине второго разошлись.
– Когда вы встретились через полчаса, Маша где была?
– Ой... Кажется, я видела ее в коридоре! Да, она сидела за столом.
– А когда же она спускалась вниз, чтобы отпереть дверь?
– Должно быть, когда мы с Лешей разошлись на время по палатам.
– А когда вы второй раз расходились, Маша где была?
– Вроде бы, за столом ее не было. Или была? Мы ведь тихонечко прокрались. Настольная лампа горела. Потом раздался какой-то неприятный звук. Будто ветер налетел и что-то сорвал с крыши. Что-то покатилось. Потом шаги, и мы с Лешей поспешили по своим палатам. Не хватало еще сплетен!
– А крик? Вы слышали крик?
– Нет, – покачала головой Роза. – Я сразу же крепко уснула. Было уже два часа ночи. Старушка у нас в палате не спала. Но она время всегда путает. Да и кто будет ночью смотреть на часы? Во-первых, темно, а во-вторых, в больнице это никому не нужно. Ой! Снова читатели! Я сейчас.
Роза взлетела и понеслась к своему столу. Он задумался. Маша показывала кому-то рисунки. Раньше он думал, что Герману. Теперь выходит, что Павлу Павнову. И еще разговор шел о какой-то вещи. Что за вещь? На этот вопрос может ответить только Павел. Пора браться за него.
Он встал и собрал журналы. Прочитанное не произвело на него впечатления. Выдумки никчемных фантазеров, не более. Вот они с Машей, прожив несколько лет в любви и согласии, иногда друг в друге просто растворялись. И могли подумать об одном и том же, а потом хором высказать эту мысль вслух. Это факт. Мог он почувствовать в ту ночь, что там, в больнице, происходит? И увидеть вещий сон? Ведь он так любил Машу! Ссоры последних нескольких месяцев не в счет. Это болезнь виновата, не он. И все бы у них со временем наладилось.
Странно, но теперь он в это верил. Когда не стало Маши, неизвестно откуда появилось вдруг вера в их счастливое будущее. Если бы она осталась жива...
Принимая журналы, Роза посмотрела с надеждой:
– Это все?
– Да. Я ухожу, – кивнул он.
Не хотела она вспоминать о больничном романе. Быть может, потому, что тот парень много для нее значил. Как-то сложатся ее отношения с мужем? Соберет Роза вещи, да и укатит в Москву, к своему Леше. Вон она какая легкая, живая!
– А можно сделать так, чтобы меня не вызывали в прокуратуру? – шепотом спросила девушка.
– Нельзя, – также шепотом ответил он. – Ваши показания очень важны для следствия. Но есть вариант: если Леша расскажет то же самое, в подробностях, вас вызывать не будут. Только в случае крайней необходимости. И вот еще что: возьмите торт. – Он протянул девушке коробку.
– Ой, что вы! Что вы! – смутилась Роза. – Не надо!
– Возьмите. Чаю в обед попьете. Вы мне очень помогли.
– Спасибо вам огромное, – кивнула она и поставила коробку на стол. – Это девочкам.
– Всего доброго,
На улицу вышел, улыбаясь. Не зря съездил! Ночной звонок – это уже кое-что. Хорошо сделанная работа пробуждает аппетит. Поскольку давно перевалило за полдень, Завьялов решил перекусить в кафе на центральной площади.
Кафе называлось «Мечта», так же назывались и фирменные пирожные, которые выпекались в бывшей при нем кондитерской. Надо сказать, что тортами своими N славился, киоски, где торговали кондитерскими изделиями, разбросаны были по всему городу. Безе с орехами, медовый, бисквитный со свежими фруктами, – все это щедро украшено взбитыми сливками и жирным кремом. Приезжие просто объедались свежайшей выпечкой и не уставали ее нахваливать. Да и местные не отставали. Сладкая жизнь N больно била по карману, но запах! Умопомрачительный запах, плыл по центральной улице! Казалось, вместо облаков над городом нависли горы белоснежного безе, а вечерами небо заливает расплавленная розовая карамель. Кто ж устоит? На фигурах городских красавиц злоупотребление пирожными не сказывалось. Девушки N были на удивление стройны.
Вот и сегодня, сидя за чашкой чая и наслаждаясь воздушной «мечтой», он отметил высокую девушку с отличной фигурой, которая подошла к стойке бара. Три пирожных и чашка кофе. Не боится располнеть! Только когда она повернулась лицом к нему, узнал Веронику, дочку мэра. Она же либо не узнала его, либо не захотела узнавать. Поспешно отвернулась и прошла за дальний столик, к окну. Девушка была модно одета и ярко накрашена. Без шапки, несмотря на холодную погоду, волосы взбиты, обильно покрыты лаком, в ушах огромные кольца. Красная кожаная куртка, отороченная мехом, подчеркивала фигуру, но лицо было слишком уж бледным, усталым. Вид нездоровый. Много курит?
Словно в ответ на его слова, усевшись за стол, девушка первым делом достала из сумочки пачку сигарет и, прикурив, жадно затянулась. Кроме нее в кафе никто не курил, но замечание сделать не посмели. Дочь мэра. Пожалуется отцу – кафе прикроют. Появился бармен, поставил перед девушкой пепельницу. Видимо, Вероника была здесь частой посетительницей, и ее привычки знали.
Исподтишка он разглядывал девушку. Впрочем, на нее все смотрели. И посетители, и бармен, и женщины, убирающие со столов грязную посуду. Она же, давно привыкшая к повышенному вниманию окружающих, по сторонам не смотрела, курила, уставившись в окно. Потом достала мобильный телефон, нетерпеливо стала набирать номер. Завьялов сообразил: ждет кого-то. А кого она может ждать, как не...
Увидев в окно, как подъехала машина Германа, Александр непроизвольно поднялся. Уйти?
