Текст книги ""Полдень, XXI век", 2010, № 08"

Автор книги: Наталья Резанова

Соавторы: Антон Первушин,Александр Житинский,Павел (Песах) Амнуэль,Виталий Забирко,Антон Тудаков,Лев Гурский,Глеб Гусаков,Полдень, XXI век Журнал,Макс Квант,Н. Романов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Не старайся нырнуть, Лайма. Оно должно само… Ты будешь вспоминать больше и больше. Я боюсь…

Леонид не мог сказать о том, что, как ему теперь казалось, знал, понимал, чувствовал.

– Чего ты боишься, Лео?

Он покачал головой. Лайма оттолкнула его, упершись ладонями в грудь, она тоже испугалась чего-то, возникшего в ее мыслях.

– Лайма, – пробормотал Леонид. – Ты вспомнила что-то… Не нужно принимать это близко к…

– Минни, – сказала Лайма. – Ты прав. Это не мое имя. Другая женщина. Как он мог…

Мелодраматизм ситуации стал невыносим, и Леонид пошел на кухню. Банка с растворимым кофе стояла на столике, а сахара не было, Леонид открывал один шкафчик за другим, обнаружил соль, еще два сорта кофе, несколько баночек со специями и перцем. Сахара не нашел. Он оглянулся – Лайма свернулась на диване калачиком, плед лежал на полу горкой, похожей на спавшего кота. Уснула? Рука Лаймы свесилась, и Леониду захотелось сесть на пол, взять ее ладонь в свою и ждать, пока Лайма не проснется. Слушать ее дыхание и разговаривать. Он не знал, как разговаривать со спящими. Может, так же, как с людьми, лежащими в коме, но и с ними он никогда не говорил, не знал, как это делается.

Он высыпал в большую чашку три ложки кофе, залил кипятком и вернулся в гостиную, отхлебнув на ходу горький напиток, оказавший на Леонида обычное действие – от кофе ему хотелось спать, а горький и без сахара вгонял в сон почти мгновенно, глаза закрывались, в голове захлопывались шторки, реальность он начинал воспринимать сквозь полупрозрачный занавес. Леонид не пил кофе на ночь, особенно во время наблюдений. Если бы он нашел сахар…

Сделав несколько глотков, Леонид поставил чашку на стол (или мимо? он не обратил внимания), укрыл Лайму пледом и присел на край дивана. Он слышал, как трезвонил мобильник на два голоса. Показалось ему, или он на самом деле встал и выключил свет? Наверно, показалось, потому что вместо теплого желтого комнату залил, опускаясь сверху, тяжелый белый свет, плотный, как молоко. Леонид подумал, что такой цветностью обладают звезды класса А, чуть ближе к В, это была его последняя связная мысль, а бессвязных он не запомнил, погрузившись в белое ничто.

(Окончание следует)

Макс Квант
Сказочные ощущения
Рассказ

«Я испытываю сказочные ощущения!» – сказало чудовище из этой самой сказки.

Станислав Ежи Лец

Сон все не шёл. Горыня Змеевич и так поворачивался, и этак. И животом на камне распластался, и на бок валился, и глаза смыкал, и витязей считал, и даже тёплое козье молоко пил, а всё не помогает – болела третья левая почка, та самая, отбитая Добрыней Ярославским. Юнец без царя в голове со всего размаху ударил по боку кистенём, шрамчик в виде звёздочки остался на всю жизнь. Ох, и проучил же его тогда Горыня. Мало того что раздел догола, так погнал по всей деревне, девкам на потеху. И опосля сего срама витязи года на три дорогу к его пещере забыли… Да потом кто-то надоумил проверить, вдруг сам издох Горыня Змеевич, а в пещере, должно быть, золото… пуды золота… Каждый день гонял змей шантрапу в железе да при оружии, а ведь всё лезли. Одного, наконец, отловил и привёл сам в пещеру, предварительно лишив броневой скорлупы да лука. Показал, вот, мол, весь мой скорбный скарб: книжица «Житие Святого Георгия» в золотом окладе (от деда досталась) да жёлтый доспех неизвестного рыцаря – прочими железками Горыня менялся с местным кузнецом. Селянин, правда, эти же доспехи подгонял под размер вновь приходящих в село витязей, ну а те шли на бой к пещере. Горыня его не осуждал – у каждого свои заботы.

Перевалился змей на бок да приоткрыл один глаз. Тут же в пещере плела кудель деревенская девка Василиса. Ох, умна, ох, умна девчушка. Тинейджерка, как назвал бы сэр Гарольд. Ей уж девятнадцатый год, а замуж никто не берёт. То ли оттого, что лицом не вышла, то ли умом вышла даже с лихвой. И вот чего она удумала-то: ночью устроила переполох в своём доме, разворотила окно (и откуда только силища берётся в этом тощем теле?), оделась потеплее, взяла одеяло, кинула на пол берестяную портянку да потопала к пещере Горыни. Родичи поутру просыпаются, светёлку отперли не без труда и… Мать тут же и опрокинулась в обморок, отец побежал в церковь за писарем – у них в семье только Василиса грамоту разумела. Писарь-то им и прочёл бересту: «Меня похитил змей, пусть кто-нибудь да выручит. В. Прекрасная». Да уж, скромность – не её конёк. Теперь вот сидит, кудель прядёт, данную Горыней, – надо же как-то занять девку, на что-то приспособить, пока какой-нибудь заезжий витязь не пойдёт искать приключений на свою кольчужку.

Перевернулся змей на спину да лапами забалансировал на гребне. Спать так неудобно, зато только так почка и угомонилась. И вот в такой позе Горыня угодил в плен к Морфею. Ему почему-то приснился тот памятный день знакомства с аглицким рыцарем сэром Гарольдом Бесстрашным Убийцей Драконов. Всех змеев на своей стороне он поубивал не понять зачем, отчего с лёгкостью мог бы получить в жёны двенадцать принцесс и ещё пятнадцать полкоролевств в придачу. «Сэвен вис хаф кингдомс эт ол», – подсчитывал рыцарь. Что по-нашему значило: «Всего семь с половиной царств». Но не для того он драконов бил – процесс интересен поболе. И как только закончились пленённые принцессы да полкоролевства, направил он свои взгляды на восток: там у диких народов совершенно живые да необузданные драконы ещё остались. Однако шальные люди ещё под Изборском лишили его и коня, и доспехов, и всего наличного золота. Каким-то чудом ему удалось сохранить меч (как только Горыня заводил разговор про оружие, Гарольд делал грустные глаза и менял течение разговора) и расшитое благодарными принцессами исподнее. В таком-то виде он и явился к пещере да на ломаном языке вызвал змея на бой. Горыня в ту пору огородничал и криков не расслышал, а обнаружил немчуру мирно спящего в пещере в обнимку со своим мечом. До того незваный гость умудрился залезть в погреб и наесться сырой нечищеной брюквы. Ох, и испугался он, проснувшись от жаркого змеевого дыхания. Схватил меч да начал рубить им направо-налево спросонья, ничего не разбирая и крича только «Щит» да «Фак»… Ну про щит Горыня знал, а вот что за фак такой да как им бьются-то змею из русской глубинки неведомо.

Опосля Гарольд Бесстрашный Убийца Драконов угомонился, Горыня его накормил, напоил, спать на перину уложил… Так и завязалась их дружба. Сэр Гарольд всё рассказывал про подвиги, принцесс, королей да королевства, а змей поведал ему правду своей жизни. И вдруг Бесстрашный Убийца Драконов как-то сжался, заплакал, жизнь он, выходит, прожил зря, порубив столько таких замечательных и (частенько) ни в чём не повинных созданий. Каждый со своей особенностью, со своими привычками, родственниками – не просто зелень бессловесная. А ведь побед его не счесть, он сам путался – кому и когда, сколько и как отрубил голов, путал имена, года, места… Да и сам Горыня Змеевич частенько забывал всех витязей, им спалённых, съеденных да опозоренных. Так уж вышло, но два старца вдруг нашли общий язык. С тех пор сэр Гарольд дал зарок: ни одного дракона больше не обидит, а Горыня в свою очередь поклялся впредь не похищать селянок, не гробить жизнь витязям, не палить мирные посевы. Впрочем, клятва та уже лет пятьдесят как с успехом им выполнялась, с тех самых пор как прилетал лекарь и строго-настрого запретил мясную пищу, а сам Горыня обзавелся собственным огородом… Эх, хорошие были деньки… Гарольд направился куда-то на юг, в Бенгалию, и с десяток раз присылал весточку с гонцом-арапчонком, но последние годы как-то замолчал, видать, и сгинул в тех диких странах…

– Змейчик, змейчик, – закричала прямо в ухо девица. – Кудель сплела! Змейчик, да просыпайся же… – и пихнула в бок, аккурат в шрам от меча Вольги Мирославича угодила.

Горыня взвыл, вскочил, ударился головой о свод пещеры. Сгрёб девицу в охапку, занёс было над ней когтистую лапу. Глядела Василиса на него огромными синими глазами, вот-вот готовыми заполниться солёной влагой.

– Э… – опомнился змей. – Спицы нашла? Свяжешь мне пояс, широкий, в полтора десятка вершков шириной…

– А не то? – нагло спросила девица.

– Съем… – буркнул Горыня, отпустив девицу.

Такой ответ её вполне устраивал – совсем другое дело, это не запугивание какое-то детское, со спицами да веретеном Василиса П. уселась на ту же чурку.

«Ох, умна девчушка, ох, умна», – подумал змей, глядя с прищуром на мельтешащие спицы.

– А который час? – спросил змей, бродя по пещере, – о сне лишь мечтать еще возможно.

– Восьмой, змейчик, – не подняв головы ответила девчушка. – Солнышко уже встало…

– Да уж, – зевнул Горыня. – Ещё один раз встало солнышко… – и отправился за дровами…

– Выходи, чудище поганое! – глухо раздалось снаружи.

– Это к тебе… – буркнул змей Василисе.

Девица вязанье тут же и бросила, поправила свои схожие с паклей волосики, быстренько умылась из плошки да устроилась за спиной змея.

– Выходи на бой не на жизнь, а на смерть! – кричал витязь, высоко над собой поднимая меч (видать, для храбрости).

– Да иду я, иду… Куда ты торопишься, умереть всегда успеется… – ворчал змей.

И вот витязь пронаблюдал, как из маленькой пещерки выходит на свет старый змей, как распрямляется, как расправляет чешуйчатые крылья, как поднимает когтистые лапы и как оскаливает жёлтые зубы. Богатырь от удивления аж чуть меч не выронил, однако вдруг взял себя в руки и состроил лютую рожу для устрашения.

– Давай биться, чудище! – грозно прокричал витязь.

– Ну, кто из нас чудище-то… – Горыня пригляделся к противнику. – Ай да Назарка, ай да молодец…

– Ч-чего?

– Да молодец, говорю, Назарка… Вон кольчуга, я вижу, от Мирослава Владимировича, а башмаки железные от Кузьмы Федотовича – у него только такая большая лапа, вон как болтаются, я сам доспех когда-то носил… а ну-ка, – дракон сощурился да когтистой лапой попросил витязя повернуться. – Во-во… Так я и знал. Святослав Рязанский … Его клеймо… А вот тут, внизу, и моё – я его из этого доспеха и извлёк, как вы желток из яйца вынимаете…

– К-как?.. – тут богатырь меч-то и выронил окончательно.

– А просто, лапками… – поиграл Горыня острыми давно не стриженными коготками.

– Но отчего же Н-назар…

– Экий ты непонятливый, ну и поросль молодая пошла… – вздохнул Горыня Змеевич. – Святослава Рязанского я разорвал на части, латы почти не тронул… Мирослава Владимировича спалил пламенем, ну а Кузьме Федотовичу пришлось туже всех… Вот от него и остались одни ботинки, – слукавил змей, не без радости разглядывая белого как снег витязя. – Ну, как тебя величали-то, самоубивец?

И раздвоенный язычок быстро пробежался по верхней губе – вышло кровожадно и эффектно.

– Н-никита К-к…

– Кожемяка?

– Нет, К-к…

– Кузьмич?

– Нет, К-к…

– Костромской?

– Да, пусть будет К-костромской, – кивнул парень.

– Эх ты, даже на прозвище рыцарское не заработал… Вот что, я не завтракамши… – осторожно коготком приподнял Горыня шлем с головы витязя. Совсем мальчишка, поди и шестнадцати годков нету. – И давай не портить день с утра, а порешаем дела наши сразу… Лады?.. Василиса! Вот твоя В. Прекрасная, отрок, забирай её, и чтобы я вас здесь через четверть часа не видел, а не то, – и немногозначительно кратким жестом объяснил, что за участь ждёт обоих. – И будьте счастливы, умерши в один день! – улыбнулся в завершение Горыня.

Витязь ошарашенно переводил взгляд с Василисы на Горыню и обратно. Казалось даже, будто и не ведает кого бояться больше. Наконец-то он осмелел и спросил:

– А получше нет?

– Ну, ты и наглец, – расхохотался змей. – Слышь, Вася, он же думал, что на базар пришёл… – кивнул он Василисе, та надменно глядела на закованное в железо чудо. – Забирай что есть… – да подтолкнул Василису к отроку, но та вдруг спряталась за чешуйчатую спину. – Ну и поросль пошла… Одна сбегает из дому да на чудище вину накладывает, другой приходит биться со змеем, как на базар… У вас совесть есть, молодые?

– У меня… У меня к вам предложение, – вдруг неожиданно вымолвил витязь, восторженно разглядывая змея.

– Эвона как, – Горыня почесал макушку. – Ну проходи, коли не шутишь… А железки свои у входа оставь, оставь, милый… И меч. А то, не ровён час, поранишься… Василиса, помоги гостю…

– Вот ещё, – фыркнула девица да скрылась в пещере.

– Сам виноват, – пожал плечами змей. – Девица не заслуживает такого отношения, какова бы она ни была…

Витязь пробурчал что-то неопределённое в ответ.

Василиса оказалась на удивление талантливой хозяйкой, змей и отрок глазом моргнуть не успели, как стол наполнился аппетитного вида яствами. «И когда она только всё успевает? И где еды набрала? – удивился Горыня, но, приглядевшись повнимательней, углядел в плошках самые обыкновенные огурцы, морковку и даже брюкву. – Ну, благо, уж не мясное!» – вздохнул змей облегчённо.

– И давно же вы здесь обитаете?.. – спросил вежливо витязь, на бой бы так звал, юнец. – Простите, не знаю вашего имени-отчества…

– Горыней меня величают, Змеевичем…

– А Змей Горыныч, он?..

– Батюшка мой трёхглавый пал в битве с очередным Иваном Царевичем – этот как раз пришёлся тринадцатым, а батюшка мой не суеверен… Хотя следовало бы. Вот и сложил головушку-то… С тех пор я здесь и обитаю, почитай, двести тридцать лет… А поначалу на юге летал, с молодняком резвился. А как пещера освободилась…

– А батюшка ваш сколько здесь прожил?

– Ну, тож почитай… лет триста…

– Итого, полтысячелетия с хвостиком, антиквариат… раритет… – витязь обернулся. – Хоромушки тесные…

– Да уж чем богаты, мне хватает…

– А девица?

– Девица здесь на время, пока очередной такой вот шалопай не прискочит на коне и не захочет со мной биться. Да, похоже, учту тебя и сначала побьюсь, а потом Василису покажу…

– Но он же вас убьёт! – испугался не на шутку богатырь.

– Не исключено… – философски заметил змей, отправляя в рот очередную морковную отбивную. – В пору моего детства честью считалось сложить головушку в бою с каким-нибудь витязем. А теперича? – змей начал загибать промасленные пальцы. – Витязь измельчал, латы кое-как носит, меч его перевешивает, а как пыхнёшь жаром, – хотел было Горыня Змеевич продемонстрировать пламя, да поперхнулся и закашлялся. – Чешуя дыбом встаёт, как подумаешь, что в мире творится…

– Ну, деда, времена изменились…

– Чего? – змей поднял бровь сердито. – Много ты понимаешь. Я, может быть, Игоря Ярославича пугал одним своим видом да с Ярополком Окаянным бился плечом к плечу… А ты тут говоришь про времена. Пожил бы с моё…

– Э… не-не-не… – запротестовал витязь. – Не дай бог…

– Вот-вот… – поднял змей зелёный чешуйчатый палец. – Хотя в чём-то ты и прав, отрок… то есть внучок… предки мои, будь на моём месте, сложили бы уже свою головушку лет сто назад… А я… – Горыня Змеевич махнул лапой.

– Вот тогда у меня к вам будет предложение…

– Предложение? – удивился Горыня.

– Ну да, – кивнул витязь. – Мы здесь устроим музеум, Горыня Змеевич. Ваш и вашего отца. Натащим всяческого хлама, доспехов разных ржавых, оружия древнего (у меня есть знакомый копатель – он по полям битвы их выроет), потом склянок разнообразных всяких и, конечно же, древних книг – туристы ой как любят древние книги. Личина-то вашего батюшки есть?

– Да какая там личина, – махнул лапой змей. – Кто ж змея согласится изобразить?..

– Нарисуем – у меня есть знакомый мазанник. И всё! Туристы пойдут валом, со всей Руси. Да что там Руси?! Со всего мира! Англия, Священная Римская империя, Иберия, Италия… Все будут приезжать сюда, чтобы поглазеть на дом Змея Горыныча и его сына… Тут же наладим сувенирчики: змеи большие и маленькие из камня, дерева, глины, мечи, доспехи, лубки… А девка будет билеты продавать…

Василиса, всё это время сидевшая в уголке, вдруг встрепенулась и приосанилась, прислушиваясь, что же там говорится.

– И тапочки! Дабы не повредить чуткий древний пол! – витязь потопал по грубому камню. – Вы будете жить безбедно до конца жизни!

– А потом?

– Ну, потом мы вас зальём спиртом и продадим в какой-нибудь университет в громадной стеклянной бочке с ярлыком: «Rara draco vulgaris»…

– Чего? – удивилась девица незнакомым словам.

– Редкий обыкновенный дракон, – терпеливо пояснил отрок.

– Заманчиво, заманчиво, – поскрёб подбородок змей. – И когда начнём?

– Да прямо сейчас… Я уже позавтракал, теперь отправлюсь в деревню, приведу мужиков, они тут всё обустроят, облагородят, огород подстригут, пыль вытрут… И уже через месяц, не боле двух – сможем открываться. И будет у нас висеть вывеска: «Музеум и парк. Змей Горыныч и сын».

– Ты что, Василиса, мыслишь?

Девица пожала плечами.

– Вот и я думаю… – кряхтя да поскрипывая, Горыня Змеевич поднялся с топчана, расправил крылья да осклабился.

– Какой типаж! – восхитился богатырь.

– Готовься к смерти!

– И даже куклу делать не придётся… Живой вы намного лучше!

– Сейчас я тебе и покажу, что такое живой змей! – змей пыхнул жаром на стену да выжег буквицу «веди».

– Чего? – встрепенулся вдруг витязь.

– Четыре минуты тебе форы, а потом… – и как бы случайно провёл пальчиком под подбородком.

– Я… я сейчас… – суетясь ответил витязь. – Я сейчас…

– Я тебе покажу, шалопай, в спирт! Я тебе покажу музеум! Я тебе покажу тапочки, молодняк в железе! Я тебе покажу такие сказочные ощущения! Недаром я сэр Горыня Змеевич – Бесстрашный Убийца Рыцарей! – и он громогласно расхохотался, да тут же поперхнулся и закашлялся…

Виталий Забирко
Кое-что из жизни членистоногих

Рассказ[2]2
  Из цикла «Охота и рыбалка».


[Закрыть]

1. Вначале я хотел отказать с самого порога, так как подыскивал одинокого постояльца, а пришла семейная пара. Он – полноватый розовощёкий крепыш с реденькими рыжеватыми усиками, бегающим взглядом и неприятно подрагивающими губами, она – маленькая, смуглая, невыразительная и настолько замкнутая в себе, что создавалось впечатление её полной забитости.

Любая профессия накладывает на мировоззрение отпечаток, а поскольку я энтомолог, то невольно сравниваю людей с членистоногими. Он был чем-то похож на паучка, она – на мушку. На паука-крестовика он явно не вытягивал – скорее, на паука-сенокосца с его суматошными движениями, она же по иерархии таксономических категорий выше статуса дрозофилы подняться никак не могла.

– Так вы сдаёте квартиру или нет? – напористо повторил он, приподнимаясь на цыпочки и заглядывая мне за спину. Губы его подрагивали, щёки подёргивались, будто он сосал леденец. Розовощёкое лицо излучало напыщенность и самодовольство. Нагловатый тип.

Она же стояла, потупив взгляд, и нерешительно переминалась с ноги на ногу, собираясь развернуться и уйти восвояси, услышав очередной отказ. О таких говорят, что карма невезения витает над их головой.

И тогда я переменил решение. Объявление о сдаче квартиры внаём повторялось в газете каждую неделю уже второй месяц, но до сих пор никто не откликнулся. Глухой район – до ближайшей автобусной остановки полчаса ходьбы. Один шанс на миллион, что квартирой заинтересуется одинокий постоялец.

– Сдаю, – сказал я. – Но сразу предупреждаю, квартира неухоженная.

– Мы читали объявление, – спесиво кивнул он, старательно избегая встречаться со мной взглядом. – Посмотреть можно?

– Проходите.

Я отступил с порога, пропуская их в квартиру.

Ни выцветшие обои, ни покоробившаяся линолеумная плитка, ни потёки на окнах, ни облупившиеся панели на кухне, ни грязная плита их не смутили.

Она сразу прошла в спальню, села на матрац, покачалась на панцирной сетке, затем заглянула под кровать. Увидев на полу толстый слой пыли, она ничего не сказала. Наоборот, облегчённо вздохнула и улыбнулась, словно наконец-то попала домой.

– Туалет и ванная совмещённые, комнаты смежные, – предупредил я.

– Да-да, – пренебрежительно бросил он, проходя из комнаты на кухню. В санузел потенциальный постоялец и не подумал заглянуть, зато не преминул открыть старенький холодильник, сунул внутрь голову и, смешно подёргивая верхней губой с реденькими усами, обнюхал. Затем поднял глаза к потолку и принялся созерцать ржавые разводы на серой потрескавшейся штукатурке. Усы при этом продолжали шевелиться, и создавалось странное впечатление, что квартирой он удовлетворён.

– Я предупреждал, – на всякий случай сказал я, – что квартира не ремонтировалась.

– Нас устраивает, – заявил он, довольно улыбаясь. – Сколько в месяц?

Я помялся. То, что они сразу согласились, настораживало, однако и обнадёживало.

– Так сколько? – повторился он.

Я назвал сумму. Мы поторговались, но я принципиально не уступил ни копейки, и он согласился.

– Держите за два месяца вперёд, – протянул он деньги и тут увидел на моих руках кожаные перчатки.

– Что у вас с руками?

Нагловатая улыбка, с которой он появился в квартире, исчезла, в бегающих глазах прорезалась обеспокоенность, но в лицо мне он по-прежнему избегал смотреть.

– Аллергический дерматит, – объяснил я. – Не переживайте, не заразный. Но вид у рук неприятный, и я предпочитаю не шокировать окружающих. Не каждому объяснишь, например, в автобусе.

Он с пониманием покивал, но, похоже, не поверил.

– Вот вам ключи от входной двери, – протянул я связку, – живите. А я буду изредка заходить.

– Зачем? – опять насторожился он.

– Проверять показания счётчиков. За коммунальные услуги по-прежнему буду платить я.

– Ага.

Он покивал, успокаиваясь.

– Если не секрет, чем вы занимаетесь? – спросил я.

– Мы? – Он вздрогнул и бросил быстрый взгляд в сторону спальни. – Мы – коммерсанты. Одеждой приторговываем. А вы чем занимаетесь?

Он впервые посмотрел мне в лицо, но глазки всё равно продолжали бегать.

– Научный сотрудник. В творческом отпуске, пишу диссертацию, так что деньги за квартиру отнюдь не лишние.

Он снова покивал, но теперь равнодушно. Плевать ему было на мои нужды и мою диссертацию.

– Устраивайтесь, не буду мешать, – сказал я, направляясь к двери.

Он проводил меня до порога, мы кивнули друг другу, но рук на прощанье не подали. Я – потому что мужчине не принято подавать для пожатия руку в перчатке, а он, вероятно, побаивался моего дерматита.

На лестничной площадке второго этажа я встретил соседку, моложавую дородную женщину, пышущую здоровьем. Она поднималась наверх, неся объёмистую хозяйственную сумку.

– Добрый день, Алевтина Васильевна, – поздоровался я. – Вам помочь?

– Не мужское это дело, сумки таскать, – улыбаясь, стрельнула она лукавым взглядом. – Мужская помощь в другом заключается.

Алевтина Васильевна остановилась и в упор посмотрела на меня. Глаза у неё искрились, на румяных щеках обозначились ямочки.

– Эх, если бы не спешил на работу, то непременно! – не остался я в долгу, переходя на фривольный тон.

Симпатичная, но не в меру полная, она была не в моём вкусе, и я всегда величал её по имени-отчеству. Во избежание поползновений. По моей классификации Алевтину Васильевну можно было отнести как к мухам жужжалам, так и каллифоридам. Уж очень назойлива.

– Вы всё обещаете, – фыркнула соседка и, пройдя мимо, продолжила подниматься по лестнице. Не везло ей с мужчинами: то алкоголик попадался, то бабник – и больше полугода никто не задерживался.

– Алевтина Васильевна, теперь у вас соседи будут, – сообщил я вдогонку. – Только что квартиру сдал.

– Мужчины? – приостановилась она.

– Супружеская пара.

– Таково моё женское счастье… – вздохнула она и пошла дальше.

Я посмотрел соседке в спину и на мгновенье пожалел её. Но всего лишь на мгновенье и вовсе не по поводу её одиночества.

Во дворе было тихо, прохладно, с безоблачного неба ярко светило солнце. Листья клёнов начинали рдеться, некоторые с тихим шорохом падали на асфальт. Бабье лето. На рукав медленно опустилась паутинка с маленьким паучком. Я осторожно снял паутинку и снова пустил её в полёт. Хорошая примета.

2. В ящике электронной почты меня ждали два письма. Одно от научного руководителя, профессора Кроунбергера, другое из библиотеки Табаусского энтомологического института с гигабайтным приложением.

Первым я прочитал письмо своего руководителя. Профессор уточнял, к какому сроку я должен сдать рукопись, и рекомендовал обратить особое внимание на последние работы зоолога Паригаци, направления исследований которого частично пересекались с моими. Письмо заканчивалось стандартным набором пожеланий успехов и т. д., и т. п.

В сопроводительном письме из библиотеки Табаусского института сообщалось, что в мой адрес направляется подборка научных статей по интересующей меня тематике. В заключение в вежливой форме говорилось, что библиотека с радостью откликнется на все мои последующие запросы и предоставит любые материалы, имеющиеся в фондах.

Я отправил в адрес библиотеки благодарственное письмо, затем открыл приложение и принялся за работу.

В присланной подборке содержалось сто шесть научных статей и два десятка видеоклипов, посвящённых паукам и паукообразным. Была здесь и одна статья Паригаци, чьи работы настоятельно рекомендовал профессор Кроунбергер, и я решил начать с неё. Но когда открыл файл, то оказалось, что статья написана на стобоили. Чёрт его знает, что стало твориться в научном мире! Если раньше научные статьи писались на семи-восьми наиболее распространённых языках, то теперь каждый мало-мальски значимый учёный считает своим долгом писать только на родном. На прошлой неделе пришлось переводить статью с суахили, теперь вот со стобоили… Быть может, и электронного переводчика с такого языка нет.

К счастью, в перечне языков программы универсального переводчика имелся стобоили, правда, его позиция была отмечена звёздочкой. Я заглянул в примечание и прочитал, что программа перевода со стобоили несовершенна, поэтому возможны как пропуски слов, так и более серьёзные лакуны. Но выбирать не приходилось, и я запустил переводчик.

Пока программа натужно справлялась с переводом, я мельком просмотрел три статьи. Ничего нового для себя не обнаружил, поэтому две из них сразу отправил в корзину, а одну в список использованных источников – больше из уважения к автору, которого знал лично, чем к содержанию статьи.

Наконец программа сообщила, что перевод статьи Паригаци завершён, и я приступил к чтению. Перевод, к удивлению, оказался весьма сносным, почти без лакун и пропусков слов, а материал довольно любопытным. Внимательно ознакомившись со статьёй, я выделил красным цветом заинтересовавший меня фрагмент.

…миграция молодых особей Araneus anthropophagus практически ничем не отличается от миграции иных видов пауков, плетущих ловчие сети. По достижении половой зрелости особь Araneus anthropophagus прядёт так называемую «полётную нить», которая подхватывается восходящим потоком…, …и паук отправляется в странствие. Но, в отличие от пауков других видов, которые, достигнув первого же…, …сразу обосновываются на новом месте, для Araneus anthropophagus первая остановка не всегда оказывается конечной, скорее, её можно рассматривать как промежуточную. Особь обследует место прибытия и, если оно по каким-то причинам её не устраивает (открытость местности, повышенная…, …наличие в окрестностях естественных врагов – ос рода Odynerus), прядёт новую «полётную нить» и направляется далее. Это продолжается до тех пор, пока паук не найдёт укромное, хорошо защищённое… …Здесь паук начинает строить гнездо, но при малейших признаках опасности, тут же покидает его, чтобы снова отправиться в странствие на «полётной нити». Следует отметить, что чувство самосохранения у Araneus anthropophagus чрезвычайно развито, и особь покидает гнездо не только тогда, когда чувствует поблизости своего естественного врага – осу Odynerus, но и при незначительных изменениях… …Именно поэтому исследователям чрезвычайно трудно проследить стадии жизнедеятельности паука. Он чувствует (улавливает рецепторами, функциональные особенности которых до сих пор не изучены) присутствие наблюдателя и тут же навсегда покидает хорошо обустроенное и защищённое гнездо…

Большинство изложенных фактов было мне известно, но описание некоторых нюансов я ранее нигде не встречал. Что значит – «достижение половой зрелости»? Ошибка перевода? Большинство видов пауков начинают миграцию сразу после того, как вылупятся из яйца. А что означает – «прядёт „полётную нить“»? Впрочем, этот момент можно с уверенностью отнести к издержкам компьютерного перевода. Ещё хорошо, что «полётная нить» не переведена, как парус. Вот был бы казус, приведи я такое определение в диссертации.

Я перенёс выделенную цитату в черновик диссертации, указав в сноске фамилию автора, название статьи, год и место издания. Затем подумал немного и написал письмо в библиотеку Табаусского энтомологического института с просьбой направить в мой адрес подборку всех научных статей зоолога Паригаци. После этого снова раскрыл приложение и приступил к скрупулёзному изучению присланного научного материала.

3. Неделю я, не отрываясь от компьютера, работал над диссертацией. Вымотался до такой степени, что смотреть на дисплей не мог – по ночам снился. Так далее продолжаться не могло, и я решил устроить выходной – прогуляться на свежем воздухе, а заодно проведать постояльцев.

Утро выдалось ясным и безветренным. Первые заморозки посеребрили траву на газонах и опавшую листву, поэтому когда я подходил к дому, изморозь на проводах, антеннах и балконных перилах представлялась мне блестящей на солнце паутиной.

По двору мне навстречу шла грузная женщина в пуховом платке. Шла медленно, тяжело ступая, и только когда мы поравнялись, я с удивлением узнал соседку.

– Алевтина Васильевна! – изумился я. – Что с вами?

Она приостановилась, подслеповато заморгала и, как показалось, с трудом узнала меня. Лицо у неё было бледным, и впервые я не увидел на нём улыбки.

– Да вот… Приболела… – прерывая речь неровным астматическим дыханием, выдохнула она. – Морозит меня… Грипп, наверное…

– Рановато для гриппа, ещё не сезон, – заметил я.

– Да разве он… нас спрашивает… сезон или не сезон?.. – попыталась пошутить Алевтина Васильевна, но даже вымученной улыбки у неё не получилось.

– Болеть болеете, но о себе не забываете, прихорашиваетесь, – попробовал я комплиментом поднять ей настроение.

– Это… в каком смысле? – не поняла соседка.

– Платок у вас новый, красивый. Дорогой, наверное?

– Нет… – Она всё-таки улыбнулась, и на щеках обозначился болезненный румянец. – По дешёвке… у новых соседей… купила… Они на рынке… вязаными вещами… торгуют…

– Вот видите, а вам соседи поначалу не понравились.

– Да уж… – тяжело вздохнула она.

– Всего вам доброго, – начал я раскланиваться. – Выздоравливайте.

– Спасибо…

Поднимаясь на крыльцо, я оглянулся и посмотрел вслед медленно удаляющейся соседке. И снова стало её жаль.

На первый звонок в дверь никто не откликнулся, и я позвонил ещё.

– Кто там? – спросил из-за двери мужской голос.