Текст книги "Полина Сергеевна"

Автор книги: Наталья Нестерова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

По фотографиям, которых накопилось множество, можно было проследить, как они старели: пятнадцать лет назад женщины были стройны и молоды, а у мужчин отсутствовали лысины и выпирающие животики. Постепенно юная красота женщин становилась зрелой, а мужчины матерели. С августовскими встречами было связано множество веселых историй, и их не уставали вспоминать.

Однажды Олегу Арсеньевичу решили подарить телевизор. Но предварительно телевизор разобрали на отдельные блоки – каждая пара приезжала со своей частью, преподносила Олегу Арсеньевичу нечто в подарочной упаковке и требовала определить назначение предмета. Он догадался, только когда ему вручили экран. Потом мужчины два дня собирали телевизор, у них то не хватало деталей, то оказывались лишние. Они с азартом, точно мальчишки, получившие новый конструктор, разбирали и собирали телевизор, который отказывался работать, что-то паяли и распаивали, спорили до крика. Женщины посматривали на них снисходительно, вели свои неспешные беседы и впервые сами жарили шашлык. Он удался на славу. Мужчины скептически морщили носы – дамский шашлык! – но уплетали за обе щеки.

Телевизионный мастер, спустя несколько дней приглашенный Полиной Сергеевной настроить телевизор, сказал, что такого еще не видел.

– Мальчишки раскурочили? – спросил он.

– Как вы догадались?

– Взрослые, даже если они полные козлы, не станут ломать телик, который на гарантии.

К августовским встречам готовились заранее. Как-то друзья сочинили пьесу и расписали роли в спектакле «Как он зрел» – про жизненный путь Олега Арсеньевича, репетиции проходили за баней. Актерствовать им так понравилось, что на следующий год состоялась премьера драмы «Как он ее завоевал» – про женитьбу Олега Арсеньевича и Полины Сергеевны. Поскольку актеров было много, а соответствия реальным событиям не требовалось, то женщины изображали поклонниц Олега Арсеньевича, а мужчины – поклонников Полины Сергеевны. Задача Пановых заключалась в том, чтобы, отказав всем воздыхателям (экспромтом, без готового текста!), воссоединиться в финале.

Она сидела в кресле, обмахивалась побитым молью, но настоящим, из страусовых перьев, бабушкиным веером, на голове красовалась корона, вырезанная из старой кастрюли.

– Увы, принц! – говорила кокетливо каждому «претенденту» Полина Сергеевна. – Вы герой не моего романа.

Олегу Арсеньевичу пришлось труднее. Он совершенно измучился, подбирая дамам комплименты, плавно перетекающие в деликатные формы отказа. И последней, Верочке, выпалил:

– Вы прекрасны, спору нет! Но я вам не подхожу, потому что не отличаю бациллы от бактерии, а Шопенгауэра от Шварценеггера. Полинька, женись на мне немедленно или в крайнем случае выходи замуж!

С годами программа развлечений укорачивалась и становилась менее активной. Но сюрприз имелся всегда – стенгазета «О Пановых начистоту» или видеофильм «Почему их разыскивает милиция», вариант телевизионной программы «Верите ли вы, что…» со смешными, каверзными и провокационными вопросами о семье Пановых. Пародии на телевизионные передачи устраивали довольно часто, хотя при этом все заявляли, что ящик презирают и не смотрят.

Подготовка к августовскому приему отнимала у Полины Сергеевны много времени и сил. Но это были приятные хлопоты, которые с лихвой окупались радостью общения с приятными людьми. Они виделись и в течение года, отмечали вместе дни рождения и календарные праздники. Но именно два-три дня в августе, по общему мнению, снимали эмоциональное напряжение и давали заряд бодрости надолго, до будущей встречи.

Дополнительные постройки на дачном участке велись специально для удобства этих встреч. Вначале сделали большой навес – крышу на столбах, чтобы укрыться от дождя. На следующий год затянули стены сеткой, и Полина Сергеевна пустила по ней вьющиеся растения. Потом настелили пол, пристроили печь с мангалом, подвели воду и электричество. Каждый год что-нибудь строили, и в итоге получился гибрид беседки, летней кухни и огромной столовой. К концу августа в теплице и на грядках созревали овощи, из ягод были сварены варенья и компоты, настаивался ядреный квас.

– Все свое! – каждый год, обводя рукой стол, хвастался Олег Арсеньевич. – Помидоры свои, огурцы и прочие баклажаны…

– Рыба красная и прочая белуга своя, – традиционно подхватывал кто-нибудь. – Мясо и прочие колбасы свои…

Ко дню рождения Олега Арсеньевича распускались его любимые гладиолусы. Срезанные, они в больших вазонах стояли в разных уголках участка и почему-то напоминали Полине Сергеевне древнее оружие, вроде пик или сабель, которое сложили, когда наступил мир, и это оружие зацвело. Сама она любила астры и выращивала элитные сорта потрясающих расцветок и форм соцветий. Букеты астр в пузатых вазах украшали дом и беседку. По стенам беседки вились плетистые розы и клематисы. Вечером сладко и тонко, медом и скошенной травой, пахли фиалки и лобулярия. Когда зажигались фонарики по периметру участка, возникало ощущение, что находишься в благоухающих декорациях балетного спектакля и сейчас на сцену выпорхнут эльфы. Игры, розыгрыши, вкусный обед были позади, как и безудержный смех, не прекращавшийся несколько часов. И велись беседы то общие, то по группкам, то раздельные – мужчин и женщин. Минуты и часы благостного спокойствия, особенно приятные от сознания того, что завтра ты никуда не должен идти, тебе не нужно спешить на работу, о ком-то беспокоиться, заботиться. Тебя разбудит не будильник, а пение птиц, и завтракать ты будешь не на ходу, а долго и неспешно, под бульканье самовара, с разговорами-воспоминаниями.

В начале дачного сезона Полина Сергеевна, как обычно, включилась в полевые работы. Она очень любила землю, ее запах – весной прелый с остатками морозца, летом сухой, с нотками пыли. Иногда сбрасывала перчатки и погружала руки в землю – бог с ним, с маникюром, потом отмоет, зато как приятно чувствовать пальцами земную плоть, которая совершит чудо – из сухого крохотного семечка родит корнеплод, овощ или цветок. Полина Сергеевна могла целый день провести на грядках: уже спина ноет, перед глазами круги, надо прекращать, а расставаться с землей не хочется. Завтра будет то же самое, хватит, коленки трясутся от усталости. Еще чуть-чуть, еще десять минут!

Сын и муж не разделяли ее страсти «ковыряться в земле». Копать канаву или ямы под деревья – это пожалуйста. А тщательно перекапывать вилами грядки, удаляя корни сорняков, равномерно и аккуратно сыпать в бороздки семена, не заглубив, но и не смыв водой из лейки, – скучно. Но всегда находилась мужская работа – они пилили, строгали, ремонтировали, строили. Поглядывали на Полину Сергеевну, скоро ли отбой. «Да, да, сейчас, только еще одна грядочка, и пойду готовить ужинать», – откликалась она на призывы заканчивать. Отец и сын откладывали инструменты и шли на кухню готовить: варили макароны, крупы или картофель с тушенкой и луком – это называлось «меню весеннее тушеночное».

В тот год, когда на даче поселилась беременная Юся, возделывание грядок и цветников Полине Сергеевне, соскучившейся за зиму по земле, почему-то радости не доставляло. Она знала о физиологическом механизме наслаждения от физической активности: в моменты мышечного напряжения в организме вырабатываются гормоны удовольствия. Природа так задумала, чтобы человек не умер с голоду и сумел убежать от хищников. Но теперь любимый труд никакого гормонального всплеска не вызывал. «Куда подевались мои эндорфинчики?» – спрашивала себя Полина Сергеевна. У Олега Арсеньевича тоже все валилось из рук и отсутствовало желание мастерить и строить. Сенька не отходил от жены, они все время уединялись, сидели в своей комнате, хихикали, возились, таскали туда еду. Родители им мешали, а они мешали родителям, которые не привыкли жить без сына и одновременно рядом с ним отпочковавшимся, не проявлявшим желания вписать жену в их маленький коллектив, объяснить ей правила и обычаи семьи. Юся владела Сенькой целиком и полностью, накрыла его свинцовым колпаком – не проберешься.

– Она его обесточила, – говорила Полина Сергеевна мужу. – Сенька похож на электростанцию, у которой отрезаны провода.

– Все мы… в свое время, – отвечал Олег Арсеньевич, – без связи с внешним миром… Надо подождать, время покажет.

Это был редкий случай, когда он защищал и оправдывал сына. Обычно отец нападал на него, а мама закрывала грудью.

Полина Сергеевна и Олег Арсеньевич перестали ездить на дачу, отменили августовскую встречу. Хотели выдумать предлог, а потом решили не врать друзьям – извините, не получится, и точка. Все знали о неравном браке Арсения, но никто не выпытывал подробностей. Захотят Пановы – расскажут, нужна им будет жилетка, чтобы поплакаться, – вот вам десяток жилеток. Хотя смачивание жилеток слезами бесполезных стенаний у их друзей не было принято. Если просили о помощи, то конкретной, никто никого досужими исповедями и внутрисемейными проблемами не мучил. Для Полины Сергеевны исключение составляла только Верочка, от которой не было секретов.

В конце августа они на неделю съездили в Болгарию. День рождения Олега Арсеньевича отмечали вдвоем в ресторане. Старались шутить, что, мол, у них начался новый этап в жизни. Шутки не веселили, а новый этап не представлялся счастливым.

В сентябре, когда молодые перебрались в Москву и сын начал учебу, жили на даче. Полина Сергеевна приводила в порядок заросшие бурьяном цветники и грядки, Олег Арсеньевич косил газон, который правильнее было назвать лугом разнотравья.

– Чем он тут занимался все лето? – злился на сына отец.

– Он закладывал, – усмехалась Полина Сергеевна.

– Кого закладывал? Куда? – не понял Олег Арсеньевич.

– Ой, не могу! Какая пошлая двусмысленность! – закрывала лицо перепачканными в земле руками Полина Сергеевна.

Она рассказала мужу о поиске глагола, обозначающего половой акт, и о Ксюше, которая взяла «закладывание» на вооружение и в ответ на замечание напоминала: «Вы же сами это с Чеховым предложили!»

Пылкая влюбленность в Юсю и женитьба отдалили Сеньку от родителей. Да они и сами старались не вмешиваться в дела молодой семьи. Сын оставался ребенком, но формально был уже не мальчиком, а мужем – со всеми обязанностями и ответственностью, которые предполагает этот статус. Материальная помощь ему, конечно, требовалась, и в ней не отказывали. Но нянчиться с двумя детками, играющими в мужа и жену, никто не собирался.

Отдаление сына, которого, как неокрепшее растение, вырвали из родной почвы, неожиданно благоприятно повлияло на отношения Полины Сергеевны и Олега Арсеньевича. Они теперь все свободное время проводили вместе и убедились в том, как дороги друг другу, близки и по-своему счастливы. Оказывается, они не заскучали за долгие годы брака, не переговорили всего, не насмеялись, не нашутились и даже – не нацеловались. К ним пришло сознание того, что они – единственные друг для друга и такое единство надо беречь и лелеять. Это было заметно и со стороны: знакомые и друзья отметили, что Полина Сергеевна смотрит на мужа с особой теплотой, а он предупредителен, как влюбленный юноша. Раньше их семья состояла из трех слагаемых: один плюс один плюс один равно три. Теперь остались два слагаемых, и в результате получалось два. Тоже весомо и надежно. Ведь бывает, что из семьи вынут детей-слагаемых и после знака равенства оказывается ноль.

В совместном житье, которое началось в московской квартире в октябре, родители, как договорились, старались не воспитывать Сеньку. То есть не тыкать его носом в разбросанное белье, не напоминать о непочищенных ботинках, не проверять выполнение домашнего задания, не контролировать досуг. Пусть учится жить сам, коль сам с усам. До конца выдержать тактику, правда, не получалось, но ведь и в политике, говорил Олег Арсеньевич, бывает важнее что-то заявить, декларировать, чем потом исполнять и выполнять. Психологически сложнее всех пришлось ему самому, потому что Олег Арсеньевич на дух не переносил Юсю и особенно ее мамашу Клавдию Ивановну.

* * *

– Его неприязнь, – делилась с подругой Полина Сергеевна, – только крепнет. Олег испытывает к ним отвращение, близкое к физическому. Называет Клавдию Ивановну, за глаза, конечно, бочкой жира с вкраплением куриных мозгов. Говорит, что они подлые бабы: младшая запросто украдет пятаки с глаз покойника, а старшая еще и золотые коронки выдерет. Я постоянно призываю Олега не накручивать себя, не распаляться. С другой стороны, его неприязнь лишает меня возможности пожаловаться на Юсю или на Клавдию, потому что если еще и я плесну керосинчика, то мы просто сгорим в огне бытовой ненависти. Они же, представь, Верочка, его боятся! Стоит Олегу прийти домой, Юся, которая только и делает, что смотрит телевизор, выключает ящик и шмыгает в свою комнату. Клавдия, до этого изводившая меня рассказами о своих склоках, затыкается и поедает глазами начальство.

– В них присутствует что-то собачье, – заключила Вера Михайловна.

– Почему? – удивилась Полина Сергеевна.

– У меня есть двоюродная сестра, которая одна воспитывает сына. Мальчик давно просил собачку. И тут они на улице находят щенка – черненького, хорошенького, похожего на овечку. Решили взять, пригреть, воспитать. Назвали Мурзиком. Из щенка, безусловно метиса, выросла громадная псина с большой долей крови очень серьезной служебной породы «русский черный терьер». Мурзик размерами с крупного теленка, покрыт шерстью, напоминающей каракуль. Абсолютно неуправляемый, зловредный тип, он в доме главный, он диктует, приказывает, распоряжается. А если кто-то не слушается, то Мурзик может устроить дикий бедлам. Знаешь, Полинька, мне кажется, проще жить с буйным шизофреником, чем с Мурзиком. Шизофреника хоть изредка можно укладывать в лечебницу. А куда денешь собаку, она ведь родная, член семьи. Так вот. Мурзик боится только одного человека – моего дядю, отца сестры. Когда дедушка навещает дочь и внука, что бывает нечасто, Мурзик поджимает хвост и передвигается на согнутых лапах. Заметь, что дедушка никогда его не наказывал, но также и не ласкал, не кормил, не гулял с ним. Однако Мурзик буквально цепенеет в присутствии дедушки. И стоит тому недовольно крякнуть, как Мурзик от страха пускает лужу на пол. Доходит до смешного. Сестра хватает телефон и сует трубку в морду собаке: «Я сейчас дедушке позвоню!» Тогда мохнатый террорист наконец спрыгивает с ее постели, можно ложиться спать.

– Какая уничижительная аналогия, – засмеялась Полина Сергеевна. – Верочка, это снобизм. Грешно смеяться над собаковидными людьми.

– Если приходится с ними жить, то индульгенция в виде смеха вполне допустима. Если бы у Игоря было чувство юмора, не случилось бы двух инфарктов. Он абсолютно лишен способности взглянуть на собаковидных, как ты забавно их определила, под юмористическим углом зрения. Ведь данные особи в любой среде водятся.

Полина Сергеевна была полностью согласна с подругой. Серьезно и, следовательно, трагически воспринимать происходящее в доме нельзя было ни в коем случае. Больных, несчастных и беспомощных в нем не имелось. А если дать волю эмоциям, то их семья очень быстро превратится в филиал Клавиного семейства.

– Ты совсем запугал Клавдию Ивановну и Юсю, – говорила мужу Полина Сергеевна.

– Я? Запугал? – мгновенно вспыхивал Олег Арсеньевич, но видел на лице жены хитрую улыбку и сбавлял пыл. – Я с ними практически не разговариваю.

– Тем не менее при твоем появлении они поджимают хвосты, и я боюсь, как бы не начали пускать лужи. Испортят паркет в гостиной или ковровое покрытие в детской. Да и запах будет… как от Мурзика.

– Какой еще Мурзик? Кто у нас Мурзик?

В феврале Юся родила крепкого здорового мальчика. Назвали Эммануилом. Имя выбрала Юся, Арсений своих вариантов не имел.

– Что за имя? – ворчал Олег Арсеньевич. – Где она его откопала? У нас в роду все Арсении и Олеги. Язык сломаешь выговаривать: Эммануил Арсеньевич, как протестантский поп!

– Зато запоминается, – успокаивала Полина Сергеевна. – Саша, Ваня, Петя вылетят из головы, а Эммануила не забудешь. Не думаю, что Юся – поклонница Эммануила Канта, и Эммануила Казакевича вряд ли читала, скорей всего ей нравится артист Эммануил Виторган.

– Чудно! Прекрасно! Всю жизнь мечтал, чтобы моего внука нарекали в честь артиста!

– Мы можем звать его по-своему, по-семейному: Эмик, Мика, Мак…

– Эмка он, понятно же! Слушай, почему, когда мы произносим наши семейные имена, они звучат ласково и по-доброму, а когда их выплевывает жиртрест Клавдия Ивановна, в них слышится что-то унизительное. Вот ты говоришь «Юся» – и сразу видится трогательная девочка с растрепанными косичками. «Юська», – передразнил басом Олег Арсеньевич, – как дворовая девчонка на побегушках у бар. «Сенька» – у тебя выходит тепло и даже как-то обещающе, перспективно, что ли… А у нее – точно он пастух или дворник – простак, которому сложней лопаты или кнута инструмента в руки не дашь. Я тебе гарантирую, что «Эмка» в ее произношении будет вызывать ассоциации с допотопным автомобилем.

Со все умножающейся ненавистью Олега Арсеньевича к теще сына, с растущим отвращением к его жене Полина Сергеевна ничего не могла поделать. И она стала думать, что эти негативные чувства – для него своего рода защита, островок суши в море разочарования, в которое забросил их Сенька. Нужно ведь где-то отсидеться, передохнуть, извергнуть проклятия обидчикам. Полина Сергеевна испытывала те же чувства, но не могла себе позволить их высказывать, давила. Два дышащих ненавистью родителя – это уже слишком.

Прогноз Полины Сергеевны о том, что Юся будет замечательной матерью, к сожалению, не подтвердился. Она была истеричной матерью. Гипертрофированная забота сменялась полнейшим отсутствием всякой заботы. Настроения истеричных особ подобны качелям – то они взлетают до высшей точки, то падают вниз, теряя связь с действительностью. Ребенок плакал, кричал, заходился по ночам. Юся носилась с ним по квартире как безумная, с воплями: «Умирает! Он умирает! Вы люди или сволочи?! Вызывайте «скорую»!» А бывало, что надсадный хриплый крик Эмки не мог разбудить маму с папой. Тогда Полина Сергеевна входила в их комнату, брала внука на руки, уносила, кормила, поила водичкой, укачивала. Так продолжалось месяц, пока с помощью подруги Леночки, которая была на десять лет старше и уже дважды бабушка, Полина Сергеевна не заполучила педиатра Рубинчика.

Это был маленький мужчина лет тридцати пяти, работавший в известной детской больнице и подрабатывающий частной практикой. За визит он брал столько, сколько получал, наверное, в месяц по месту основной работы. Чтобы ценили и прислушивались, очевидно. Выражался Рубинчик совсем не так, как типичный педиатр. Участковый врач говорила: «Покакал жидким стулом», а Рубинчик: «Посрет зеленым, сразу мне звони». Он неуважительно «тыкал» Юсе и Сеньке, словно они были не родителями младенца, а недоумками, которым с небес свалился ребенок.

Во время первого визита Рубинчик решительно и безоговорочно отстранил Полину Сергеевну и Олега Арсеньевича:

– Бабушка с дедушкой? Свободны! Отдыхайте, вы свое уже вырастили.

Осмотрев Эмку, Рубинчик приказным тоном велел Юсе:

– Взяла бумагу и ручку! Села конспектировать!

Он часа полтора диктовал, а Юся записывала, как кормить, поить, пеленать, купать, массировать животик, чтобы отходили кишечные газы, как избежать опрелостей, лечить экссудативный диатез…

Все это было в книгах, которые Полина Сергеевна загодя купила невестке, об этом толковали патронажная медсестра и участковый педиатр. Но Юсе, чтобы усвоить прописные истины, видимо, нужно было брать под козырек, нужен был командир вроде Рубинчика с его властным тоном и просторечными выражениями.

Полина Сергеевна, разговаривая с Леночкой, которая протежировала Рубинчика, посетовала на вульгарные манеры педиатра.

– Неужели? – удивилась приятельница. – На нас он произвел впечатление интеллигентного квалифицированного специалиста.

– Тогда нужно допустить, что Рубинчик еще и хороший психолог. Он видит мать и понимает, какая схема поведения необходима.

– А твоя невестка…

– Увы! И Рубинчик отчаянно дорог, хотя моя невестка звонит ему по три раза на дню, что покрывает любой гонорар.

– Полинька! Сколько зарабатывают врачи? А они тоже люди, и их жены не в лаптях желают ходить, а в стильных сапожках.

– Да, конечно, я понимаю, извини! Хороший доктор заслуживает хорошего автомобиля.

– Они зарабатывают на младенцах. Ах, прозвучало как цитата из фильма ужасов! Я имела в виду: вокруг новорожденного все носятся как очумелые и готовы платить любые деньги. А потом страхи рассеиваются, и бесплатный педиатр из районной поликлиники уже кажется вполне приемлемым.

– Ты совершенно права, и твой опыт оказал мне неоценимую услугу. Можно ли говорить, что опыт оказал услугу? При случае, пожалуйста, найди возможность донести до Рубинчика, что мы в восторге от его… профессионализма.

Рубинчик, как громоотвод, погасил Юсины истерики, стал ее богом и кумиром. По подозрению Полины Сергеевны, в привязанности невестки к педиатру имелась и другая составляющая, не имеющая ничего общего со здоровьем Эмки. В окружении Юси давно не было мужчин. А тут появился – грозный, с начальственным голосом. Хоть и плюгавенький, а можно вытребовать в любой час дня и ночи. Юся беззастенчиво пользовалась финансовым кредитом родителей мужа. Пока деньги не кончились и Полина Сергеевна не сказала, что прививки – бесплатно! – можно делать и в детской районной поликлинике. Юся обиделась и позвонила маме.

Каждый визит бабушки Клавы был испытанием. Ее сюсюканье с малышом вызывало у Олега Арсеньевича рвотный рефлекс.

– Ах, ты мой сюся-пуся! – плавилась Клавдия Ивановна. – Дай я поцелую тебя в сладкую жопку! Поля, Поля, смотри! У него хрен стоит! Малюхонький, а туда же – стоит!

– Это нормально, Клава. Так бывает у мальчиков. У тебя не было сына, и ты не знаешь…

– Нет, ну сдохнуть! Они от рождения с торчком. Кого ж ты хочешь поиметь, мой драгоценный?

Олег Арсеньевич уходил в спальню и громко хлопал дверью.

– Клавдия Ивановна! – взрывался Арсений. – Что вы несете?

– А что?

– Мама шутит, – выступала в защиту Юся.

– Давайте оставим бабушку с внуком, – миролюбиво предлагала Полина Сергеевна. – Ничего страшного она с ним не сделает. А сами пойдем накрывать стол к ужину.

Бабушка Клава выдерживала не более пяти минут общения с младенцем.

Олег Арсеньевич и Полина Сергеевна никогда не строили иллюзий относительно долговечности брака сына с Юсей. И все-таки не ожидали, что охлаждение наступит столь быстро. Арсений все меньше времени проводил дома. Уходил вечером на лекции, потом, по его словам, занимался в библиотеке. «У меня курсовая, семинар, доклад… – отвечал Сенька на жалобы жены. – Мне нужно готовиться, а дома никаких условий». Юся ревновала, не верила, что он целыми днями торчит в библиотеке. Наверное, гуляет, шляется с приятелями по барам, и не только с приятелями. А она – как в тюрьме заточенная.

Вольная птица, не привыкшая к режиму и систематическому труду, Юся вначале воспринимала свое материнство как подвиг, а потом этот подвиг ей надоел. Если уж сравнивать Юсю с птицей, то она походила на гусыню с ненасытным аппетитом. С детства она неправильно питалась, обожала бутерброды. Дверца холодильника постоянно хлопала – это Юся делала себе бутерброды с колбасой, с сыром. Она любила навалить на кусок хлеба кабачковой или баклажанной икры или намазать хлеб толстым слоем масла, а сверху водрузить порезанное на две половинки яйцо вкрутую. Запивать предпочитала пивом, купленным во время прогулки с ребенком, пила тайком, прятала пустые бутылки и банки в детской коляске. Юся ела и ела – заедала депрессию, при этом постоянно читала про диеты в глупых журналах, которые покупала пачками.

Она не влезала в старую одежду и в ту, что купила ей после родов свекровь.

Полина Сергеевна слышала, как жалуется Юся по телефону матери:

– Мне даже ходить не в чем! Нет, ты не покупай, ты не фирменное купишь. Приезжай, посиди с Эмкой, дай денег, я сама по магазинам прошвырнусь… Я не просила у них денег, сами должны видеть… А что Сенька? Он же студент, ему мамочка с папочкой все на голубой тарелочке…

В мае Юсю с ребенком перевезли на дачу. Полина Сергеевна взяла неделю отпуска, чтобы помочь им обустроиться. На выходные приехал Сенька с ватагой приятелей. На Юсю было жалко смотреть: на фоне стройных длинноногих девушек, остроумных, раскованных, легко жонглирующих английскими словами, Юся выглядела туповатой незнайкой. Она не могла поддержать разговоры, так как не разбиралась в их предмете, не понимала студенческих шуток. Отыгрывалась, постоянно шпыняя мужа: «Сенька, принеси… Сенька, отнеси… Сенька, уложи ребенка… Сенька, сбегай в магазин за молоком…» Он послушно выполнял команды, хотя ему хотелось вместе с ребятами пожарить шашлыки, пойти на речку, попариться в бане. Во взглядах, которые Арсений бросал на жену, уже не плескался восторг любви. Да и сложно восхищаться красной потной женщиной, которая едва сдерживает клокочущую внутри яростную ревность.

Полина не знала, что делать. Помочь сохранить этот брак? Например, пригласить няню, а Юсю отправить учиться или работать? Или пусть все катится к логическому финалу? Ответа она так и не нашла, потому что вскоре навалились совсем другие проблемы.

* * *

Во время диспансеризации у Полины Сергеевны гинекологи нашли опухоль. Анализы показали рак. Ей сделали операцию, через два месяца еще одну. Потом с небольшими перерывами три курса химиотерапии. Полина Сергеевна зависла между жизнью и смертью. Олег Арсеньевич посерел лицом, у него стали дрожать руки. Ему было бы легче расстаться со своей жизнью, чем потерять Полиньку. Сын, когда приходил в больницу, тоже не мог спрятать тревоги и страха. Полина Сергеевна напрягала все силы, чтобы успокаивать их, вселять надежду, веру в благоприятный исход. Полина Сергеевна была очень слаба, но сын и муж по-другому, психологически, еще слабее. Юся свекровь не навещала, к счастью. Юся панически боялась больниц, а слово «рак» ей внушало такой суеверный ужас, словно она могла заразиться страшной болезнью, только переступив порог клиники.

Один раз прорвалась Клавдия Ивановна. Увидев ее, входящую в палату, Полина Сергеевна застонала:

– О нет!

Натянула на лицо одеяло и заговорила о том, что ей плохо и она не может разговаривать, просила позвать медсестру. Это было неделикатно и некрасиво. Но тратить себя на красивые и деликатные слова для Клавдии Ивановны Полина Сергеевна не могла.

Единственным человеком, чье посещение не требовало напряжения эмоций, а, напротив, приносило уверенность и спокойствие, была подруга Верочка. Она относилась к болезни Полиньки без паники и дурных предчувствий, словно роковой диагноз был не страшнее осложнений аппендицита.

Вера Михайловна приносила книги и, раскладывая их на тумбочке, комментировала:

– Это для души, чудные стихи – легкие и одновременно глубокие. Обрати внимание на описание природы, она не просто оживает, а пахнет, звучит. Это детектив, глупый, но захватывающий. Вот мемуары Шульгина, ты их, кажется, не читала. Меня более всего поразило описание разложения в русской церкви накануне революции. А это воспоминания Варенцова. Он был купцом, а мемуаристы из этого сословия – большая редкость, и мы практически не знаем быта и нравов купечества. Что у нас еще? Женский роман. Не читала, но отзывы восторженные. Говорят, позитивен в высшей степени.

Вера Михайловна веселила подругу, зачитывая письма Ксюши, которая уже около года училась в Англии, вела разудалый образ жизни и переписывалась с Верой Михайловной по электронной почте. Ксюшины стиль и слог были очень современны, то есть примитивны и вульгарны. Однако забавны. Ни с кем другим Вера Михайловна не стала бы поддерживать эпистолярные отношения такого уровня, но к Ксюше питала слабость.

– …и далее она пишет: «Сейчас я закладываю с одним индусом. Приобретаю международный опыт. Классно! Жалко, нет в округе приличного негра…» Как тебе это нравится?

– Кошмар! – улыбалась Полина Сергеевна. – Развратная девица.

– Согласна. Но эта девица постоянно выискивает и шлет мне статьи по твоему заболеванию. И даже готова перевести любую, если та заинтересует твоего лечащего врача.

– Милая девушка!

– Милая развратная… – смеялись подруги.

– Как ты справляешься с работой? – спрашивала Полина Сергеевна.

– Никак не справляюсь. – Вера Михайловна не находила нужным скрывать от подруги правду. – На «свято место» прислали доисторическую рептилию, она даже компьютером не владеет. – Вера Михайловна, пародируя, подняла руки и, как пианистка, ударила по клавишам, вскинула руки и пропищала: – «Ах, у меня получилась буква «мэ», – еще один взмах, – а теперь буква «сэ». Ой, он завис! Почему он у меня все время зависает? Надо перезагрузить?» – И продолжила нормальным тоном: – Зависает, как ты понимаешь, у нее в голове, перезагружать которую бесполезно.

– Как печально, Верочка!

– Общая тенденция, наука чахнет. Помнишь Колесникова? Уехал в Штаты, а Бронштейн – в Мюнхен. Микробиолог Павлова – в Доминиканскую Республику.

– Какая в Доминиканской Республике микробиология?

– Пещерная, наверное, а условия все-таки лучше.

– Утечка мозгов…

– И приток серости, посредственностей. Приличные люди встали на преступный путь, я в том числе.

– Ты берешь взятки или выходишь с кистенем по вечерам?

– Я купила электронную книгу и пиратствую: бесплатно, что есть незаконно, скачиваю интересующие меня книги.

– Авторы тебя простят.

Госпитальные дни, когда Полина Сергеевна по утрам не совершала свой ритуал прихорашивания, можно было пересчитать по пальцам. В те дни она не могла пошевелить рукой и с трудом поднимала веки. Но, чуть окрепнув, доставала косметичку, протирала лицо лосьоном, наносила тональный крем, красила губы.

Однажды медсестра, стоя у штатива для капельницы и ожидая, пока Полина Сергеевна доковыляет от зеркала над раковиной, сказала восхищенно:

– Полина Сергеевна, вы героиня!

– Что вы, Наташенька! Мне никогда в жизни не удавалось заставить себя делать утреннюю зарядку.

Полина Сергеевна отсутствовала дома более полугода. Точнее, между химиотерапиями возвращалась на неделю-две, но чувствовала себя настольно плохо, что в окружающее не могла вникать. Едва набирались силы – снова в клинику. Врачи суеверны, не любят прогнозов на дальнюю перспективу. Но ближайшая радовала – анализы не выявляли метастазов.

Последние полтора месяца Полина Сергеевна провела в реабилитационном санатории, из них тридцать дней вместе с Олегом Арсеньевичем, взявшим отпуск. Она настояла, чтобы муж прошел обследование и получил лечение, следила за его процедурами тщательнее, чем за собственными. Олега Арсеньевича отпустил страх, и лечение очень помогло: нормализовалось давление, исчез тремор, он стал спокойнее, расслабленнее, к нему вернулось чувство юмора. Он строил планы, рабочие и семейные. В семейных почему-то не учитывались Сенька с женой и внук. Когда Полина Сергеевна расспрашивала о них, муж ограничивался одной фразой: «У них все нормально».