Текст книги "Полина Сергеевна"

Автор книги: Наталья Нестерова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Часть третья

Их жизнь потекла мирно и счастливо. Ее центром был Эмка. Вокруг – дедушка и бабушка, чей век хоть и не грозил оборваться вскорости, все-таки катился к закату, и Сенька, раненый волк, зализывающий раны. Эмка был отрадой – существом постоянно меняющимся, растущим, каждый день преподносящим что-то новое, не знавшим, что такое дурное настроение, но способным рыдать и плакать из-за ерунды, а через минуту снова смеяться, шалить, проказничать. А когда во время болезни Эмка становился слабеньким, сердце трепетало от жалости, но даже в этой жалости была сладость, потому что никакая другая жалость, ни к кому другому, не могла дарить умиление – ребенком и самим собой – таким, оказывается, нежным и трепетным.

Полина Сергеевна часто думала, что если вести дневник, записывать каждый день за малышом его действия, потешное коверканье обычных слов и изобретение собственных, а потом издать этот дневник, то книга стала бы бестселлером. У нее самой, как у сотен тысяч мам, не оставалось на это времени.

Начав говорить, Эмка все произносил на «ка»: бабушка – бабака, дедушка – дедака, собака – кабака. И только папа был папа.

– Папа прикака! – что означало «папа пришел», вопил Эмка и мчался в прихожую встречать отца.

Лишенный матери, Эмка был окружен любовью, но любовью не безрассудной. Полина Сергеевна не была бабушкой в традиционном амплуа – бабушкой, которая может себе позволить баловать ребенка, потому что есть строгие родители, пресекающие капризы, вздорность и непослушание. Эмку наказывали с той же частотой, с какой наказывают каждого мальчишку. Из мальчиков, не усвоивших понятия «нельзя» и «надо», вырастают лентяи, безответственные личности, не признающие законы нравственные и моральные.

Как-то Олег Арсеньевич, придя домой, потянул носом:

– Чем у нас пахнет? И где внук?

– Стоит в углу, – ответила Полина Сергеевна. – Мы с Верочкой пили чай на кухне, Эмка смотрел мультики в гостиной. Мы заболтались, мультики кончились. Эмка, только представь, вылил в ванну содержимое всех бутылочек и флакончиков. Пену для бритья, кстати, тоже напустил, и ваши лосьоны, и мои кремы! Самое ужасное, Олег! Он еще пробрался в нашу спальню и в добавление к стиральным порошкам и кондиционерам для белья выплеснул мои духи! Все! В том числе те, что ты подарил мне на день рождения! Я была готова его четвертовать!

Дедушка, за день соскучившийся без внука, был настроен благодушно и размера потерь сразу не оценил.

– Ну что, парфюмерный террорист, – спросил он четырехлетнего внука, – ты понял, что так делать нельзя?

– Да, дедушка, я все понял, скажи бабуле, чтобы меня выпустила, я в туалет хочу.

– Ничего ты не хочешь, – возразила бабушка. – Ты уже три раза в туалет отпрашивался. Почему нельзя устраивать подобные эксперименты?

– Ну-у-у, – протянул Эмка, – потому что почему-то, и ты ругаешься.

– Видишь? – повернулась к мужу Полина Сергеевна. – Я ругаюсь! Он не понимает вредности своего поступка. Будет стоять в углу, пока не поймет.

– Минуточку! – С лица Олега Арсеньевича сползла покровительственная улыбка. – Что, выходит, нам с Сенькой завтра нечем бриться? И после бритья…

– Также нечем стирать белье, мыть голову и чистить зубы, – подхватила Полина Сергеевна. – О чем я и толкую. А Эмка – «бабушка ругается». Он не сознает пагубности своей шалости, ему весело и интересно…

– Ему будет очень интересно, – разорялся теперь уже всерьез дедушка, – когда я возьму ремень и вправлю ему мозги через мягкое место!

– Олег, подбирай выражения, – тихо сказала Полина Сергеевна и уже громче продолжила: – С ремнем в руках с ним будет разговаривать папа. А мы сейчас пойдем ужинать. Без Эмки! И будем пить чай с творожными шариками, очень вкусными. Если они кончатся…

– А-а-а! – затопал ногами и завопил Эмка. – Хочу шариков! Я больше не буду, я все понял про губность!

– Про что? – переспросил дедушка.

– Пагубность – это вред, – пояснила бабушка внуку, – и никакого отношения к губам не имеет.

– А почему тогда дедушка говорит, что я губы раскатал на его бинокль?

– Ты брал мой бинокль? Кто тебе разрешил?

– Я не полностью брал, только чуть-чуть, и он сам упал.

– Да что же это такое! – всплеснула руками Полина Сергеевна, косясь на мужа, который онемел от возмущения. – Эмка, тебя нельзя оставить ни на минуту! Что ни шаг, то происшествие!

– Пеленать его! – забушевал дедушка. – В смирительную рубашку! На цепь! Чтобы без происшествий!

В комнату зашел Арсений, вернувшийся с работы:

– По какому поводу сыр-бор?

– Папа, я не виноват! Я просто такой… сам собой происшественник.

– Кто-кто?

– Хватит, – сдалась Полина Сергеевна, – так мы до полуночи не сядем за стол. Эмка, папа с тобой разберется после ужина. А сейчас идите мыть руки. Средством для посуды, другого мыла в доме нет.

– А у меня чистые руки! – радуясь отсроченному наказанию, выбежал из угла Эмка.

– Нет, не чистые! Ты этими руками смотрел телевизор.

Полина Сергеевна поняла, что сказала что-то не то, когда сын и муж рассмеялись.

Арсению отводилась роль верховного судьи и карателя. Карателем он был теоретическим, потому что на ребенка никогда руки не поднимал, но грозил, и Эмка к отцовским угрозам относился со страхом.

– Я получаюсь каким-то папой-жупелом, – говорил Сеня маме.

– Ты для Эмки – царь, бог и воинский начальник. Это правильно. Авторитет отца, как и материнская любовь, заменителей не имеют.

– Материнскую меняем на башинскую, и уравнение имеет смысл. Мама! Я всегда знал, что ты у меня замечательная, что мне повезло. Но я был маленьким, глупым, не мог полностью оценить… А сейчас вижу…

– Да? – весело спросила Полина Сергеевна, хотя у нее стиснуло горло. – Заметно? Если бы ты нарисовал фломастером на обоях, то на неделю лишился бы мультфильмов, а Эмка отделался предложением разрисовать всю стену. Только вначале представить эскизы.

– Мама, не мультфильмов, а диафильмов, помнишь? – Быстро, для Полины Сергеевны, возможно, слишком быстро, сменил настроение сын. – Мы устанавливали проектор и смотрели на белой стене в гостиной диафильмы. У нас должен быть мешок диафильмов. Где они? На даче? Это будет круто, Эмке понравится.

Муж и сын, к удивлению Полины Сергеевны, как воспитатели оказались догматиками и заскорузлыми пуританами.

Ребенка очень интересует устройство собственного тела. Он может внимательно рассматривать свою ножку, ручку, каждый пальчик, он изучает их, как потом, подростком, станет изучать свой характер, примется вырабатывать в себе, с его точки зрения, необходимые качества. У малыша, естественно, повышенный интерес вызывает то, что необходимо прятать за специальным предметом одежды – за трусиками.

В четыре года Эмку отдали в детский сад. Надо было дать бабушке, которая не отличалась богатырским здоровьем, возможность хотя бы на несколько часов снять с себя ответственность, а Эмке требовалось научиться общаться со сверстниками. Детсад был не простым районным, а от работы Олега Арсеньевича – элитный, выражаясь языком директрисы и воспитательниц. В садик Эмку отвозил утром и забирал вечером отец. Всех, конечно, беспокоило, как Эмка вписывается в коллектив. Но маленький ребенок физиологически не способен на связный долгий рассказ. Он может только отвечать на вопросы, отделывается общими заключениями – хорошо, нормально, воспитательницу зовут Алексеевна Татьяна, я дружил с Колей, а потом с Машей, кормили едой…

Дней через десять от начала социальной жизни Эмка огорошил всех за ужином своим открытием:

– У девочек нет писюна! Бабушка, представляешь? У девочек не писюн, а писька! Вовка сказал, что, если дать конфетку Катьке Петровой, она покажет свою письку. Бабушка, дай мне завтра конфетку в садик, я хочу посмотреть.

Олег Арсеньевич и Сенька подавились, закашлялись и смотрели на ребенка так, словно дитятку втянули в порнографические игрища.

– Вовка совершенно прав, – спокойно сказала Полина Сергеевна. – Мальчики и девочки, мужчины и женщины действительно отличаются. А иначе было бы скучно. Представь, если бы мы все были одинаковые, как гвозди, которые ты с дедушкой забивал на даче в досточку, помнишь? И некоторые, с позволения сказать, гвозди, сейчас уберут с лица ханжеские мины. Ой, что-то я стала все забывать. О чем мы говорили? Старенькая стала.

– Бабака! – Когда Эмка был возбужден, он говорил как двухлетний. – Ты не старенькая, ты вполне новенькая! У тебя тоже есть писька?

– Спасибо, любимый! Вернул меня к теме разговора. Она очень-очень интересная и волнует всех людей. В любом возрасте, от двух лет до погребения, людей волнуют проблемы секса. И кое-кто должен усвоить, – с нажимом произнесла Полина Сергеевна, – что если не отвечать на вопросы, то человек может найти другие, неверные, ответы. Когда папа будет сегодня тебя укладывать спать, вместо чтения книжки вы поговорите о сексе. И папа найдет нужные слова, потому что папа знает, что секс мальчика интересует остро и всегда. А вот дедушка в свое время уклонялся…

– От этого секса? – уточнил Эмка.

– Я не уклонялся! – возмутился Олег Арсеньевич.

– А почему бабушка говорит? – требовал внук. – Какое-то забавное дело, да?

– Есть много забавных дел, – поднялась из-за стола Полина Сергеевна. – Арсений и Эмка убирают грязные тарелки. Дедушка помогает мне накрыть стол к десерту. Сегодня у нас шарлотка с одним вкусным добавлением. Кто догадается, с каким именно, получает приз. Мы сделали все, чтобы возбудить любопытство ребенка, хотя желали погасить. Сеня, тебе, как ты выражаешься, разруливать. Добавление в шарлотку начинается на букву «о». Эмка, ты любишь их щелкать.

– Орехи! – воскликнул малыш. – Я выиграл! Мне приз! А про сукс… сикс… Папа, все равно мне расскажи, мне интересно.

– Кто бы сомневался, – пробурчал дедушка. – Я, выходит, виноват, что тебе не рассказывал на примере птичек и бабочек?

– Папа, ты мне вообще не рассказывал.

– Давай, сынок, исправляй мои ошибки! Беги, читай в Интернете, как просвещать.

– Это наша общая ошибка, – успокаивала мужа Полина Сергеевна, когда они отправились спать. – Мы, я в первую очередь, слишком много времени уделяли интеллектуальному и физическому развитию Сеньки, выпустив из внимания половую сферу.

– Я про нее забыл.

– Я тоже, хотя в литературе описаны половые терзания мальчишек. Собственный ребенок воспринимается каким-то идеальным, стерильным существом.

– Сенька не подкачает. Настоящий отец, верно? – С гордостью, от которой у Полины Сергеевны стало тепло внутри, произнес Олег Арсеньевич. – Мне иногда хочется его оттереть от Эмки…

– Олеженька, честно говоря, ты иногда оттираешь…

– Когда? Приведи примеры!

– Примеров десятки. Ты просто пойми, усвой! Ты – дедушка, патриарх. Сенька – отец! Мы уйдем, а отец останется. Нужно, чтобы у ребенка как можно дольше имелся в жизни ориентир, на который он смотрит и равняется.

– Ты серьезно так думаешь?

– Серьезней некуда.

– Но я же прошляпил его половое воспитание, типа про секс?

– Если еще и ты станешь говорить «типа», то я объявлю лингвистическую забастовку! И буду общаться с вами жестами! Сын разговаривает как приблатненный компьютерный тинейджер, внук намедни сказал, что самим делать пельмени, если они продаются в магазинах, геморройно. Теперь еще и ты!

Педагогические ошибки, допущенные в отношении сына, настолько запали в сознание Олега Арсеньевича, что он часто видел намеки на половой интерес там, где его не было и в помине.

Полина Сергеевна играла с внуком в угадалки: нужно было описать карточку, на которой нарисован предмет, животное, вид спорта и так далее. Пока Эмка был маленьким, описания от него требовались примитивные. Например, зубная щетка – предмет, которым чистят зубы. Эмка рос, и описания усложнялись. Если ты описал правильно, а противник не догадался, тебе очко.

Играли вместе с дедушкой. Эмке попалась все та же зубная щетка.

– Это предмет, которым ты, дедушка, пользуешься утром и вечером. Но иногда забываешь, и бабушке это не нравится. Она трогает предмет, и если он сухой, бабушка недовольна, качает головой.

– Что-о-о? – вспыхнул дедушка. – Почему сухой? Что за безобразие у тебя там нарисовано?

Полина Сергеевна закрыла лицо руками, давясь смехом, тихо спросила мужа:

– Ну, и кто у нас в доме помешан на сексе?

* * *

Юся уехала и пропала, как в болоте сгинула, – ни звонка, ни письма. Бабушка Клава первое время изредка приходила к внуку, но наталкивалась на холодный прием. У Полины Сергеевны не было желания вести с Клавдией Ивановной светские беседы, выслушивать ее жалобы. Полина Сергеевна отвечала односложно, стояла, как страж, наблюдая, как бабушка Клава сюсюкает с Эмкой. Когда Клавдия Ивановна заводила свою обычную песню про вражду с братом, Полина Сергеевна решительно противилась:

– Увольте меня, Клавдия Ивановна, от ваших склок. Я много лет про них слушала и больше, извините, не могу.

Эмке было три с половиной года, когда Клавдия Ивановна неожиданно нагрянула к ним.

– Познакомься, – сказала внуку Полина Сергеевна, – это твоя бабушка Клава.

– Бабушка? – недоверчиво переспросил Эмка. – Как ты?

– Как я.

– А почему она такая раздутая?

– Эмка! – нахмурилась Полина Сергеевна. – Нельзя так говорить! Фигуру человека обсуждать при нем некрасиво! У всех разные комплекции, это зависит от природы, наследственности… в основном…

– Да, внучек! – попеняла бабушка Клава. – Вот вырастешь и тоже станешь кругленький, как я и как твоя мама.

– Моя мама похожа на снеговика?

– Мы не знаем, на кого она сейчас похожа, – честно ответила Полина Сергеевна. – Мы давно ее не видели.

– Папа мне рассказывал, что мама уехала по своим делам…

– Правильно, – перебила внука Полина Сергеевна.

Далее последовал бы текст версии Арсения: «Для мамы ее дела важнее тебя. Это нужно принять как факт. Вот есть факт – утром всходит солнце, мне нужно идти на работу, а тебе в садик. Хочется еще поспать, верно? Но мы не можем уговорить солнце не всходить. И никто не может уговорить твою маму любить тебя. Да и, признаться, не желает. У тебя есть бабушка, дедушка, я – полный комплект. Мы тебя очень любим. Хотя если ты еще раз залезешь в мой компьютер, то моя любовь сильно уменьшится!»

От Клавдии Ивановны узнали, что Юся работает продавщицей в продовольственном магазине на Брайтон-Бич, «живет с одним мужиком, который сам с Украины». Юся на сносях, боится потерять место в магазине, хочет, чтобы мать приехала, помогла с младенцем, а то и вовсе перебралась в Америку, в которой благодать, не то что в Москве. Квартиру свою Клавдия Ивановна намеревалась сдать и уже нашла квартирантов. Но опасалась доверить получение ренты брату и его жене, с них потом не востребуешь. Цель визита Клавдии Ивановны, собственно, и состояла в том, чтобы подключить Полину Сергеевну, Олега Арсеньевича или Сеньку к сбору и накоплению арендной платы. Клавдия Ивановна даже расщедрилась – предложила часть суммы оставлять себе – за хлопоты и на внука.

– Об этом не может быть и речи! – отрезала Полина Сергеевна.

И мысленно добавила: «Мы не хотим иметь с вами никаких дел! Сами готовы доплачивать, только бы вы исчезли из нашей жизни».

Мамы были у всех детей, и Эмка периодически спрашивал про свою маму. Как правило, для этого был толчок извне.

Полина Сергеевна настоятельно предупредила мужа и сына:

– Если речь заходит о маме, следите за своими лицами! Никакой тревоги, озабоченности, тайного знания, до которого Эмка, мол, еще не дорос. Просто тема, просто вопрос и просто ответ. Разговор между прочим, безо всякого акцентирования, углубления в прошлое, в дебри взрослых отношений. Мы ничего не скрываем, но и не делаем из сложившейся ситуации греческой трагедии.

Эмка пришел из сада и заявил:

– Оля Семина говорит, что меня бросила мама.

– Далеко бросила? – не отрываясь от газеты, уточнил дедушка.

– Зайку бросила хозяйка, – подхватила, забормотала Полина Сергеевна, переворачивая котлеты на плите. – Под дождем остался зайка… На этих новомодных керамических сковородах котлеты летают, как фигуристы. Так, о чем мы? Оля Семина? Это та, на которой ты хотел жениться, а потом передумал в пользу Кати Хворостовской? О, женская месть!

– Скажи ей, что она дура, – посоветовал дедушка.

– Нет, Эмка, не говори так! – не согласилась бабушка. – Грубость украшает мужчину только на боксерском ринге, а настоящие мужчины с девочками не дерутся.

– Если человек не знает, что она дура, ей надо объяснить, – отложил дедушка газету.

– Я вообще против того, чтобы внук использовал в речи слова, которые программа проверки орфографии в компьютере подчеркивает красным!

Эмка послушал-послушал спор дедушки с бабушкой и сделал вывод:

– Я понял, что правильно не женился на Оле, потому что она дура, но говорить об этом нельзя, и потому что мама не могла меня далеко бросить, я ведь тяжелый.

Однажды Арсений отчитывал сына, и тот вдруг выпалил:

– Ты меня все ругаешь и ругаешь! Вот возьму и уеду к своей маме!

– Уедешь? – вспыхнул отец. – Флаг в руки! Начинай собирать вещи! Чего сидишь? Бери в кладовке чемодан и складывай манатки. Уедет он! Шантажировать вздумал! Катись! К своей маме и к бабушке Клаве. Помнишь ее? Легче перепрыгнуть, чем обойти.

– Не помню.

– Давай, давай, шевелись! Напоследок окинь взглядом, что оставляешь: бабушку, дедушку, нашу комнату, свои игрушки. Плевать на них, если к маме собрался!

– Она меня не любит?

– Почему? Любит по-своему, но не так, как бабушка с дедушкой или я.

– Ты меня ругаешь!

– А я должен тебя по головке гладить за то, что ты накалякал в моих документах? Отвечай, когда тебя спрашивают! Ты хорошо сделал?

– Плохо…

– Сделал плохо, а еще и шантажируешь. Нести чемодан?

– Не надо, папа, – разревелся Эмка. – Я больше не буду! Я не хочу от вас!

На следующее утро Полина Сергеевна заглянула в ванную, где уж слишком долго находился внук. Он перед зеркалом совершал какие-то непонятные манипуляции с ушами.

– Эмка, что ты делаешь?

– Уши выворачиваю. Больно!

– Зачем?

– Папа сказал, что если я буду шантажировать, он вывернет мне уши наизнанку. Бабушка, что такое шантажировать?

Перед Восьмым марта Эмка поделился с Полиной Сергеевной:

– В садике все делают подарок мамам, и только я – тебе, бабушке.

– Чертовски нескромно получается. Выделяться – это некультурно, а мы выделяемся. С другой стороны, быть не как все довольно приятно, правда? Ты, пожалуйста, не очень заносись! И еще я хотела тебя попросить: намекни папе и дедушке, что не нужно мне дарить очередной флакон моих любимых духов. У меня их целая батарея, хоть пей, а приличные люди духи не пьют. Пусть подарят набор хороших садовых инструментов, секатор – обязательно! Помнишь, что такое секатор?

– Как ножницы, только для деревьев.

– Верно, умница.

Эмка обожал сюрпризы, поиски «сокровищ» и заговоры перед днями рождения. Ходил преисполненный важности, как обладатель тайной информации, и отчаянно провоцировал всех, чтобы у него эту информацию выпытали.

– Хорошо, бабушка, я понял. А чем отличается «намекнул» от «просто сказал»?

К школе Эмка хорошо и уже регулярно читал, легко складывал и вычитал в пределах двадцати, усвоил основы деления и умножения. У него была прекрасная память и необычайно богатое воображение. Точнее – страсть к воображению. Дедушка называл Эмку «наш народный театр». По квартире или по дачному участку то носились мамонты (бабушка с дедушкой) и смелый охотник (Эмка, естественно) поражал их копьем (черенком от лопаты), то в кущах древнего леса прятались динозавры (те же бабушка с дедушкой), а перенесшийся во времени ученый-исследователь отлавливал доисторических животных.

– Я не могу больше сальтазавром, – задыхалась от бега Полина Сергеевна.

– А трицератопсу легко? – пыхтел дедушка.

– Мне нужно сварить варенье из вишни, не говоря уже об ужине и пасынковании помидоров. Олег, пусть он ищет яйца динозавров. Возьми пластиковые бутылки, что ли. Эмка! – звала она внука. – Исследователь получил задание разыскать яйца динозавров и доставить их в свою эпоху. Построить специальный инкубатор и долго… Слышишь, долго наблюдать за яйцами! Будь внимателен, не клади рядом яйца травоядных игуанодонов и плотоядных тираннозавров. Хищники вылупятся и съедят птицетазовых.

После эпохи динозавров, во время отпуска Арсения, наступила эпоха рыцарей. Бабушка с дедушкой вздохнули свободно. Отец и сын мастерили из картонных коробок и раскрашивали доспехи, «выковывали» мечи. Вся округа оглашалась звуками рыцарского турнира.

– Рыцарь Каменного утеса вызывает на поединок!

– Ваш вызов принимает рыцарь Белой молнии!

– К бою! – орали хором.

И неслось: «Ух!.. Ах!.. Врезал!.. Есть!.. Сдавайся!..»

– Рыцарь Черной розы вызывает на поединок рыцаря Зоркий Глаз!

– Рыцарь Зоркий Глаз принимает вызов!

И снова: «Врезал… попал… ранил… Сдавайся!»

– Вообще-то Зоркий Глаз – это из периода индейцев, – говорила сама себе Полина Сергеевна, готовя рассол для маринования огурцов. – Смешение терминов. И что у нас будет после рыцарей?

Наступила эпоха пиратов. Прочитав роман Стивенсона «Остров сокровищ», Эмка помешался на морских разбойниках. Его кумирам стал не подросток Джим Хокинс, не храбрый доктор Дэвид Ливси, не капитан Смоллетт, а старый одноногий пират Сильвер. Из черной фетровой шляпы, найденной на чердаке, Эмке сделали пиратский головной убор, наклеили вырезанные из белой бумаги череп и кости. Дедушка выстругал ему деревянные протез и костыль. Эмка, извините, Сильвер, ковылял по участку и все что-то рассказывал, с кем-то спорил, брал на абордаж, то есть грабил мирные суда.

Подобной страсти к фантазиям, представлениям не было у Сеньки, да и за собой Полина Сергеевна и Олег Арсеньевич не помнили тяги к бесконечному театру с воображаемыми действующими лицами. Все дети, конечно, фантазируют, двигая машинками, паровозиками или вылепливая из пластилина фигурки. Но у Эмки фантазия била через край, зашкаливала. Внук, погрузившись в придуманную действительность, возбуждался, фонтанировал диалогами, был один во многих лицах. Эмка любил общаться с другими детьми, стремился дружить, но другие дети его не жаловали. Эмка подчинял всех своей фантазии, заставлял играть роли, с которыми дети не справлялись, говорили не вовремя и не те реплики, и тогда Эмка вещал за них, дети начинали скучать и дружить с Эмкой им не хотелось.

– Бабушка, почему они такие медленные? – спрашивал Эмка.

– Люди разные, – отвечала Полина Сергеевна. – Если ты хочешь с кем-то дружить, то должен понять, оценить и принять их желания, их игры.

– Но мои желания гораздо интереснее!

– Так только тебекажется, поверь! Сумей заинтересовать друзей, чтобы они включились в твою игру. Найди слова, обрисуй картину, завлеки их.

– Но это же коню понятно!

– Эмка, как ты выражаешься!

– Как папа.

– С папой будет отдельный разговор. Петя к тебе больше не приходит, и Ваня, и Даша. Почему? Ты задумывался?

– А надо?

Это тоже было словечко Арсения. Когда ему рассказывали о чем-то, с его точки зрения, ненужном, неинтересном, сын спрашивал с ухмылкой: «А это надо?»

– Не надо, – ответила бабушка внуку, – если, конечно, тебе нравится жить без друзей. Как сказано: «Поэт – ты царь, живи один!»

– Я же с тобой, и с дедой, и с папой!

– Мир огромен, увлекателен и загадочен не только географически или благодаря населяющим его животным. Миром управляют люди, они – венец природы, они изменчивы, сложны, возможно, до конца не постижимы. Можно выучить алфавит и читать книги, можно выучить чужой язык и свободно на нем изъясняться, но каждого отдельного человека изучить, понять очень трудно, хотя кажется, что просто.

– Кого трудно? Петьку или Дашу?

– В том числе. Наверное, я слишком тороплю время и говорю с тобой о вещах, детскому уму недоступных. Но у меня не так много времени осталось, – тихо, чтобы внук не слышал, добавила Полина Сергеевна.

* * *

Самое горькое в старости – потеря сил, думала Полина Сергеевна. У тебя есть желание, есть любимое занятие – «ковыряться в земле», а сил прежних нет. Даже небольшая физическая нагрузка вызывала у Полины Сергеевны приливы жара, выброс пота. Становилось трудно дышать, кружилась голова.

– Это отлично, – говорил врач-онколог, – это климакс. Ваша опухоль боится климакса.

– Меня он, признаться, тоже не радует.

С другой стороны, ее переживания по поводу потери сил, ловкости, гибкости, выносливости – ерунда в сравнении, например, с отчаянием балерины, вынужденной уйти со сцены.

На даче у Полины Сергеевны появился работник, таджик Зафар. Приехавшие в Подмосковье граждане азиатских республик часто стучались в ворота, спрашивали, нет ли какой-нибудь работы. Обычно им отказывали. Но у Зафара, когда он вцепился в калитку с просьбой дать ему работу, были такие несчастные измученные глаза, что сердце Полины Сергеевны дрогнуло.

– Хозяйка, дай работу хоть за покушать! – молил молодой таджик.

Полина Сергеевна открыла калитку, впуская его.

Двадцатипятилетний Зафар очень плохо говорил по-русски. Он ходил в школу, как выяснила Полина Сергеевна, всего пять лет, а русский тогда уже не преподавали. Зафар всем говорил «ты», к женщинам обращался – «хозяйка», к мужчинам, включая Эмку, – «хозяин». Если Полина Сергеевна отдавала какое-то распоряжение, Зафар быстро кивал, соглашаясь. Но это не значило, что Зафар понял, о чем идет речь. Его требовалось переспросить, заставить повторить, чаще всего – показать самим, что и как нужно делать. В противном случае результат был непредсказуем.

Полина Сергеевна как-то велела Зафару пересадить рассаду помидоров из горшочков на грядку в парнике. Объяснила и ушла отмывать Эмку, который «нечаянно» упал в кучу привезенного перегноя. Через час Полина Сергеевна вернулась в парник. Помидоры были посажены правильно, с нужным наклоном.

– Молодец, – похвалила она Зафара и оглянулась по сторонам. – А где горшочки?

Оказывается, он закопал рассаду прямо в них.

Олег Арсеньевич говорил, что у Зафара руки растут не из того места, что он не имеет элементарных навыков работы с инструментами.

– Как это можно, – возмущался Олег Арсеньевич, – жениться, родить двух детей и не уметь держать в руках отвертку или ножовку?

– Чтобы родить детей, – замечала Полина Сергеевна, – требуется вовсе не ножовка.

– Если уж мы решили нанять работника, оборудовать ему жилье, то нужно брать толкового и знающего русский язык.

– Что прибилось к дому, то прибилось, – философски отвечала Полина Сергеевна.

Зафар старался, но плохо обучался, ему очень нужны были деньги, и он постоянно их просил.

– Жена звонил, дочка заболел пневмоний. Можно деньги слать назад вперед?

В итоге он получил зарплату за два месяца вперед, потому что у него на родине постоянно кто-то болел, обрушилась крыша дома, мама попала под машину, папа сломал ногу.

– Дорогой наш работник! – иронизировал Сенька. – Дорогой в полном смысле слова. У него сотовый телефон нехилый. На месте Зафара я бы сделал ноги и искал других хозяев. Двойной оклад, слюшай, – подражая речи Зафара, кривлялся Сенька.

– От добра добра не ищут, – не соглашался Олег Арсеньевич. – Зафарке тут благодать. Наша добрая мама кормит его от пуза и всем его родственникам на вылечивание фиктивных болезней денег дает. Телевизор ему в подсобку поставила и постельное белье меняет каждую неделю.

– Телевизор старый, на помойку хотели отнести, – напомнила Полина Сергеевна. – Если вы такие умные и ловкие – пожалуйста! Увольняйте Зафара, бог с ними, с деньгами. Но тогда найдите мне работника, чье резюме, представленное в печатном виде, совпадает с вашими требованиями. Зафар, кстати, почти разучился тыкать и называет нас по имени-отчеству.

Когда стало ясно, что от Зафара не избавиться, Полина Сергеевна потребовала от него:

– Мы с вами не на рынке, и обращения «хозяйка» и «хозяин» совершенно не уместны.

Зафар испуганно закивал (хозяйка ругается), но явно ничего не понял из ее слов.

– Вот листочек, – продолжила Полина Сергеевна, – здесь написаны наши имена, потрудитесь их запомнить.

На следующий день она увидела на предплечье Зафара татуировку в виде строчек буквенной вязи и обомлела: это из Корана, что ли? Или он уголовник, в тюрьме сидевший?

Она велела показать руку, увидела шариковой ручкой написанную по телу абракадабру, строго спросила:

– Что это значит?

– Полина Сергеевна, Олег Арсеньевич, Арсений Олегович, Эмка, – прочитал Зафар.

Он запоминал их имена таким варварским способом.

Полина Сергеевна была тронута. Зафар часто вызывал жалость, потому что в его глазах стоял вечный испуг и щенячья мольба. Растроганная жалостливая женщина стремится оберегать того, кто пробуждает в ней такие эмоции. Полина Сергеевна оберегала Зафара и, когда сын или муж устраивали работнику нагоняй – за сломанную газонокосилку, за испорченный водный насос, она вечером приносила Зафару что-нибудь вкусненькое. Он любил сладкое так, словно никогда прежде его не пробовал.

Худо-бедно трудился Зафар, но все-таки одна молодая мужская сила не сравнится со слабостью женщины постбальзаковского возраста. Участок был приведен в порядок. Газон подстрижен, в теплице плодоносили помидоры, огурцы, перцы и баклажаны, на грядках было вдоволь лука, молодого чеснока, салатов и зелени, беседку подновили, гладиолусы взошли дружно и обещали красивое цветение, пышно разрослись астры, выращенные из старых семян и новых, впервые посаженных.

Полина Сергеевна решила возобновить августовский прием, празднование дня рождения мужа. Он обрадовался, услышав ее предложение позвать друзей «как раньше», расплылся в улыбке:

– Полинька! Вот здорово! Ведь все скучают, только и вспоминают. Ерунда, что дважды нельзя войти в одну и ту же реку! Была бы река и пловцы. Ух, мы погребем-поплаваем!

Смогли приехать только десять человек из «отсепарированного костяка», у остальных были планы, которые невозможно отменить. Пановы опасались, что в усеченной компании праздник получится бледной копией прежних застолий. Однако гуляние удалось на славу, точно и не было пятилетнего перерыва.

Олег Арсеньевич, как обычно, хвастался, обводя рукой блюда на столе:

– Все свое. Свои помидоры, огурцы, баклажаны и прочие перцы-ягоды.

– Своя рыба и свое мясо, – подхватил муж Леночки. – Виски они гонят в подвале, а джин – в бане.

Олегу Арсеньевичу подарили устройство караоке. Полина Сергеевна виду не подала, но поначалу внутренне поразилась: подарок был из арсенала новорусских развлечений, плохо вписывающихся в стиль их общения. Однако ее снобизм был посрамлен – петь под фонограмму оказалось необычайно весело. Очень хорошим голосом и слухом обладала Леночка, еще две женщины и один мужчина пели сносно, остальные чудовищно врали. Но именно безголосые и тугие на ухо проявляли отчаянные вокальные старания, и их выступления вызывали громовой хохот.