Текст книги "Полина Сергеевна"

Автор книги: Наталья Нестерова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

А самые последние две недели в санатории Полина Сергеевна вспоминала потом как эгоистически счастливые. Она выздоравливала, смертельный меч перестал свистеть над ее головой. Она была одна, принадлежала, впервые за многие годы, только себе, никто от нее не зависел, не требовал внимания, поддержки, участия. Полина Сергеевна много гуляла по заснеженному парку. Спала, ела, посещала процедуры, не читала книги, не смотрела телевизор, каждую свободную минуту проводила на воздухе. Прохаживаясь по расчищенным аллеям, вдоль которых высились большие, по-новогоднему картинные заснеженные ели, она много передумала, но не смогла бы сказать, о чем именно. Это было второе рождение, а мысли новорожденного – загадка. Возможно, их вообще нет, только наслаждение – дыханием, движением, фактом своего присутствия на земле.

Муж привез Полину Сергеевну домой, и, когда открылась дверь, она едва смогла сдержать горестный возглас. Дом начинается с запаха. Переступаешь порог и втягиваешь носом родной запах, который ни с чем не перепутаешь, который присущ только твоему жилищу-крепости. В их квартире пахло отвратительно – рыбой, несвежими продуктами, грязным бельем и даже содержимым вовремя не опорожненного детского горшка.

Юся, волнуясь, странно пританцовывала: полшага вперед, шаг назад – боялась расцеловаться со свекровью, как бы не заразиться.

– Ой, здрасьте, Полин Сергевна! Ой, от вас половина осталась.

– Заткнись! – бросил ей Сенька, обнимавший мать с излишней силой.

– Ты меня задушишь! – сказала ему мама. – Здравствуй, Юся! Надеюсь, во мне осталась лучшая половина.

Полина Сергеевна вымыла руки в ванной, стараясь не обращать внимания на царившую там грязь. А ведь к ее приезду наверняка готовились, убирали квартиру. Что же тут раньше творилось?

Она прошла в комнату, села в кресло:

– По-моему, кого-то не хватает. Ах, вот и он!

Сенька принес сына и отдал его Полине Сергеевне:

– Вот твоя бабушка!

Ей снова пришлось сдержать горестный вздох. На щеках ребенка язвы и корки экссудативного диатеза, нестриженые жидкие волосенки лезут в глаза. И пахнет от него не молочным младенчеством, а как во всей квартире – гнилостной конюшней.

– Мой славный, мой богатырь, – погладила внука Полина Сергеевна. – А как у него обстоит дело с ребрышками? Надо их пересчитать. Один, два, три, четыре, пять. Да тут лишнее ребрышко, срочно достать!

– Щекотуньки! – весело воскликнул Сенька.

Вспомнил, как мама играла с ним в «лишнее ребрышко». А теперь щекочет Эмку, нежно разведывая пальцами, с какой силой тешить малыша, чтобы было радостно и не больно.

Эмке понравилось, он верещал, размахивал ручками. Во время одного из взмахов прошелся по щеке бабушки и поцарапал, она невольно вскрикнула. У ребенка были длинные ногти с полукружиями грязи под ними.

– Ты бы хоть ребенку ногти подстригала! – зло бросил невестке Олег Арсеньевич.

– А что все я? – с вызовом ответила Юся. – Я тут вообще у вас как рабыня.

– Уж ты переработаешь!

– Юська, заткнись! – гаркнул Арсений.

«У них дошло до откровенной вражды, до ссор», – поняла Полина Сергеевна.

Она прижала к себе внука, посмотрела на мужа и сына, сказала:

– Вот поэтому я и выздоровела.

Часть вторая

На работу Полина Сергеевна не вышла. Она занималась внуком и драила квартиру, метр за метром. Юся вначале помогала, то есть получала задание утром, например, вымыть кафель в ванной, двадцать минут возила тряпкой по стенам и докладывала о готовности. Но это была не уборка, а халтура. На кафель следовало нанести специальное средство, дать ему подействовать, а потом каждую плитку отдраить металлической губкой, стыки между плитками с помощью зубной щетки вычистить до белого цвета.

Полина Сергеевна не любила руководить и учить человека тому, что он заведомо считает ненужным и глупым. Любовь к чистоте – в ряду человеческих качеств, как любовь к музыке, к природе, к животным. Наличие или отсутствие того или иного качества – это не плохо и не хорошо, это данность, и без особой нужды никто не станет развивать в себе природой не заложенные качества, скажем, интерес к энтомологии. У Олега Арсеньевича были друзья со школы – семейная пара, – заводилы во время августовских встреч, туристы-альпинисты, байдарочники, гитаристы, любители розыгрышей, никогда не унывающие, веселые ребята, душа любой компании. Но бывать у них дома Полина Сергеевна не любила, потому что боялась подцепить, принести на одежде или в сумке тараканов или клопов, – их квартира напоминала бомжатник. А у другой приятельницы жилище походило на операционную, в которой было страшно ступить и нарушить стерильную чистоту. Эта приятельница была бесцветной личностью, скучной, унылой и справедливо одинокой. Она начинала звонить за два месяца до августовской встречи, и ее приглашали из жалости и по привычке. Если бы не звонила, не вспомнили бы о ней, статистке без слов.

Юся не обладала природной чистоплотностью, ходить за ней и тыкать носом в дурно выполненную работу Полина Сергеевна считала себя не вправе. Она, Полина Сергеевна, хотела жить так, как хотела, и Юся не была обязана потакать прихотям свекрови. Другое дело, что и материнские обязанности Юсе были в тягость. Тут уж Полина Сергеевна проявила твердость: хочешь, девочка, не хочешь, а потрудись, чтобы ребенок был чист, ухожен, здоров. Сопротивление Юси сначала было тихим, вялым: «А зачем это надо? Да кому это надо! И так сойдет!» Полина Сергеевна объясняла, кому и зачем надо и почему не сойдет. Доводы свекрови Юсе казались надуманными, требования – чрезмерными. Юсино сопротивление перешло в стадию открытого протеста, она стала уходить из дома. Первые отлучки были короткими и не ежедневными. На лице у Юси, когда она возвращалась, было просительно нахальное выражение, как у человека, который готов извиниться, но не собирается измениться. Потом из этого выражения «извиниться» исчезло, Юся уходила каждый день. В определенном смысле Полине Сергеевне стало легче, потому что рассчитывать только на себя проще, чем иметь дело с ненадежным ленивым партнером.

Юсе, молодой здоровой женщине, не приходило в голову, что свекровь, формально и фактически инвалид, взвалила на себя непосильную ношу. «Это ей надо, а мне не надо», – отвечала невестка Олегу Арсеньевичу, когда тот пытался ее пристыдить.

– Оставь! – просила мужа Полина Сергеевна. – Из нее помощница как из бетономешалки рояль.

– А где она целыми днями пропадает?

– Понятия не имею. Говорит, что ищет работу.

– Но по утрам эта клуша тебе помогает?

– Конечно, помогает, не переживай.

Муж и сын уходили рано и не знали, что Юся спит до полудня. Потом обедает, наряжается и отбывает в неизвестном направлении. Если Полина Сергеевна просила невестку сходить в магазин или в аптеку, та выполняла просьбу как одолжение. По вечерам Юся часто возвращалась навеселе, от нее пахло перегаром и табаком.

В Полине Сергеевне росла и крепла новая любовь – к внуку. Она и раньше его обожала, но это не была настоящая любовь, которая поселяется в каждой клеточке тела, и они уже не могут дышать, петь, ликовать, совершать свой биохимический обменный процесс, если рядом нет ненаглядного. Любовь к внуку походила на любови, начальные, острые, к мужу и к сыну, но и отличалась от них. Они были схожи непереносимостью разлуки, внутренним сладостным дрожанием, захлебыванием от восторга. Но у Полины Сергеевны – невесты и молодой матери душа, как сосуд желаний, была заполнена и другими потребностями, помимо любви к мужу и сыну. Хотелось делать карьеру, путешествовать, читать книги, ходить в кино и театр, на выставки, выращивать цветы и общаться с интересными людьми, очаровывать, кружить головы, разбивать сердца – хотелось многого. Со временем в сосуде желаний убывало. И вдруг почти опустевший сосуд стал наполняться – любовью негаданной и неожиданно сильной. Это была любовь-открытие. Полина Сергеевна не могла предположить, что ей уготованы какие-то чувственные открытия, ведь что положено, она уже испытала, пережила, и дальше – только тихое угасание, сохранение и лелеяние того, что осталось.

– Ты подарил мне новый мир, – говорила она внуку.

– Гу-гу, – отвечал Эмка.

– Мы отлично понимаем друг друга.

С Олегом Арсеньевичем происходило нечто схожее. Теперь, когда между ним и внуком не стояла Юся, он по-другому смотрел на малыша, по-другому играл с ним, мог смеяться счастливо-бездумно над тем, как Эмка пускает пузыри или пытается засунуть ножку в рот. Олег Арсеньевич ползал по комнате на четвереньках, посадив внука на спину и издавая крики диких индейцев. Эмке ежедневно по сорок минут нужно было сидеть в ванне, наполненной отварами череды и чистотела, чтобы вылечить диатез. Дедушка придумывал ему игры с корабликами и водоплавающими игрушками. А после этих игр сам убирал в ванной, забрызганной от потолка до пола.

Полина Сергеевна, никогда не повышавшая голоса, дважды все-таки сорвалась на крик. Первый раз это случилось при очередной перепалке мужа и сына с Юсей. Теперь они оба не переносили Юсю, она их раздражала, как гвоздь в ботинке.

– Прекратите! – воскликнула Полина Сергеевна. – Немедленно прекратите! Вы ведь взрослые люди и должны понимать, что ссорами ничего не добиться, не решить, не выправить. Я не могу жить в обстановке ссор. Они меня убивают, – добавила она тихо.

– Вот именно! – самодовольно усмехнулась Юся, по-своему растолковавшая взрыв свекрови. – Хватит меня шпынять!

Сенька и Олег Арсеньевич стиснули зубы и посмотрели на нее с ненавистью, которую называют испепеляющей – поднеси спичку, и Юся запылает. Юся была несгораемой.

Второй раз досталось бабушке Клаве. Полина Сергеевна оставила ее с внуком, а когда вошла на кухню, увидела, что в одной ручке у Эмки соленый огурец, а в другой кружочек копченой колбасы. То и другое он толкает в рот.

– Что вы творите! – бросилась к внуку Полина Сергеевна. – Как вы можете!

Эмка расплакался – испугался бабушкиного крика и обиделся, что лишили вкусненького.

– А что такого? – выкатила рачьи глаза Клавдия Ивановна. – Я своей Люське еще месячной огурчик давала, дети любят посолониться.

– Вы могли… – задыхалась от негодования Полина Сергеевна, – могли… давать ей хоть цикуту. Может, и к лучшему было бы. Но у мальчика тяжелейший диатез! Мы два месяца пытаемся вылечиться без применения гормональных средств. У него строжайшая диета! А вы… – «Дура набитая!» – хотелось крикнуть Полине Сергеевне. – Если вы такая добрая бабушка, покупайте ему финское козье молоко, пятьсот рублей за литр! Я вам запрещаю, слышите? Запрещаю давать что-либо ребенку. Я пожалуюсь Олегу Арсеньевичу!

– Поль, ладно тебе! – струхнула Клавдия Ивановна. – Ну все, проехали. Слушай, а цукута – это что? Вроде цукатов?

Юся где-то пропадала, а Сенька стал чаще бывать дома. В зимние каникулы съездил с приятелями на три дня покататься на лыжах, остальное время провел с родителями и сыном. Про Сеньку нельзя было сказать, что он обожал сына так же безоглядно и безрассудочно, как дедушка с бабушкой. Но как только Эмка перестал быть неотъемлемой частью Юси, Арсений стал по-другому смотреть на сына, точнее сказать – приглядываться к нему и прислушиваться к себе. На первых порах Сенькой двигало чувство ответственности, родительского долга – раз мама плохая, то папа обязан выполнять ее функции, хотя бы частично. Однако очень скоро эта ответственность перешла в глубокую привязанность, тем более что Сеньке не приходилось надолго погружаться в рутинные обязанности вроде приготовления ребенку еды или стирки, Полина Сергеевна всегда была рядом. Сенька развлекался тем, что учил одиннадцатимесячного сына вещам, к которым тот физически не был готов.

– Эмка, скажи «синхрофазотрон». И мы станем миллионерами. Ну, давай, дружище, син-хро…

– Бу-бу…

– Ладно, тогда «баба». Поехали: ба-ба! Мама, он тебя уже может называть!

– …Мы освоили цвета! – гордо сообщал Сенька родителям. – Демонстрируем! Только в нашем цирке, уникальное представление, чудо-ребенок! Рассаживайтесь согласно купленным билетам.

Он расставлял на ковре разноцветные кубики – красный, желтый, зеленый и синий. Командовал сыну:

– Эмка, ползи, возьми желтый.

Малыш споро на четвереньках подползал к кубикам. И брал желтый.

Публика аплодировала.

– А теперь зеленый. Эмка, зеленый! Как кузнечик. В траве сидел кузнечик, зелененький такой. Зелененький!

После некоторого раздумья малыш брал красный кубик.

– О! – хватался за голову Сенька. – Позор джунглям!

Подражая отцу, Эмка обхватывал голову ручонками, зажмуривал глаза и качался из стороны в сторону. При этом настолько походил на забавную мартышечку, что все покатывались от смеха.

Когда Эмка сделал первые самостоятельные шаги, Сенька завопил на всю квартиру:

– Он пошел! Сам! Ко мне! Мама, папа, скорей идите, смотрите, он пошел. Ко мне!

«Такой же ребенок», – подумала Полина Сергеевна о ликующем сыне, который видел свою заслугу в том, что Эмка сделал первые шаги ему навстречу.

Окруженный заботой и любовью, живущий по строгому режиму, Эмка окреп, хорошо спал и ел, настроение у него было веселое, он хохотал по каждому поводу и улыбался в ответ каждому, кто улыбался ему. Если Эмка вопил и плакал, то чаще всего это был своего рода актерский плач. Ему не разрешали толкать в розетки острые предметы или кушать землю из цветочных горшков. Уличенный в этих занятиях и наказанный (его оттаскивали, говорили «нельзя!»), Эмка безутешно рыдал, при этом тихо подползал к розетке или к горшку. Замолкал на секунду, вопросительно смотрел на бабушку.

– Нельзя!

Снова плакал и передвигался в сторону заветных предметов.

Опять замолкал, надувал губки и смотрел на бабушку.

– Все равно нельзя! Я прекрасно вижу твои уловки, и твои рыдания на меня не подействуют. Ползи-ка лучше обратно. Хочешь, я тебе дам поиграть кастрюли?

У Эмки было много игрушек, но почему-то он любил играть с кухонной утварью.

Доктор Рубинчик, в котором Юся разочаровалась («Много из себя строит, – говорила она. – Обозвал меня идиоткой. Сам пигмей!»), теперь снова был частым гостем в их доме.

Во время первого посещения он спросил:

– А где мамочка?

– Отсутствует.

– Понятно.

Что ему было понятно, Полина Сергеевна не стала уточнять.

– Теперь вы будете иметь дело со мной. Меня зовут Полина Сергеевна. Доктор, у меня к вам есть ряд вопросов. Уместно их задать сейчас или когда вы осмотрите ребенка?

Полина Сергеевна реанимировала свои прежние знания о детском здоровье и подкрепила их современной информацией. Ее настольными книгами в последнее время были исключительно издания по педиатрии.

С доктором Рубинчиком они нашли общий язык. Не с первого визита, но присмотрелись друг к другу и нашли.

– Семен Семенович, я подозреваю, если ошибаюсь, не судите строго, что у Эмки небольшая дисплазия тазобедренного сустава и гипертонус икроножных мышц. Посмотрите, как он выворачивает левую ножку.

– Его осматривал ортопед?

– Не знаю. К сожалению, на многие ваши вопросы я могу ответить лишь: «Не знаю». Меня долго не было дома.

– В месяц, в три и в полгода ребенок должен был пройти всех специалистов. Гипертонус есть, вы правы. Думаю, массажем и упражнениями можно будет исправить, но точнее скажет ортопед. А что у нас с дерматитиком? А с дерматитиком у нас отлично, щечки чистые и гладкие, что твое яичко. Чего вы смеетесь, Полина Сергеевна? Ну, простите, мы, врачи, – циники… финики… пряники, – бормотал Рубинчик. – В изгибах локтей и под коленками, видите? Самые зловредные места. Попробуем одну хитрую присыпочку. Будете опылять после ванны.

– Ослаблять диету, вводить новые продукты еще рано?

– Рано, потерпите. Иначе картина будет смазана… картина… витрина… малина… В принципе я доволен. Да, доволен! Это видно невооруженным глазом. Отличный малыш.

– Спасибо! Я тоже довольна и хочу вам выразить большую благодарность…

– Зачем большую? Мой гонорар не увеличился.

«Какой он милый! – думала Полина Сергеевна. – Задиристый, но это, наверное, преодоление комплекса коротышки. Отличный врач, нам с ним повезло. Надо позвонить Леночке, которая его рекомендовала. Я выпала из светской жизни, и мне почему-то совсем в нее не хочется».

В первый день рождения малыша Полина Сергеевна хотела напомнить Юсе, когда та уходила из дома, что сегодня Эмке исполняется год и вечером планируется праздничный ужин. Но ничего не стала говорить. В конце концов, мать должна помнить о подобных датах. Полина Сергеевна не могла простить Юсе того, что в положенные сроки ребенка не осмотрели специалисты. Обнаруженные проблемы были не страшными, но все-таки требовали внимания, лечения. Эмке даже не сделали календарных прививок.

– Так он все время диатезом обсыпанный, – оправдывалась Юся. – И потом, есть теория, что прививки вредны.

– Теоретик! – едко цедил Олег Арсеньевич, но, заметив предупреждающий взгляд жены, вспомнив обещание не устраивать ссор, возмущенно шуршал газетой, закрывался ею.

Полина Сергеевна сделала и украсила маленький тортик из галет, пресных и безвкусных, но только их диета позволяла Эмке. Посередине тортика воткнули одну свечу. Эмка сидел в высоком детском стульчике, наряженный в новый комбинезончик, со смешным блестящим конусом на голове. Мужу и сыну, которые намеревались сесть за стол в домашней одежде, Полина Сергеевна велела переодеться.

– Майки, тапки… Что за вольности? У нас торжество. Рубашки… можно без галстуков, но ботинки обязательны!

Сама она надела красивое платье, обулась в туфли на каблуках. Это было маленькое тихое торжество, теплое, семейное и уютное. Когда за столом собираются родные и любимые – те, кто ценит повод торжества, кто понимает, что жизнь состоит из таких вех, из ритуального по дате, но не казенного по чувствам выражения любви и признательности, тогда происходящее и становится праздником.

Эмке очень понравилось задувать свечу. Он требовал ставить ее обратно, чтобы снова задувать и задувать. Потом ему сказали, что тортик разрешается кушать. Вилочкой, а если не получается, бог с ними, с хорошими манерами, можно брать руками.

– Мама и папа, – поднял фужер с шампанским посерьезневший Арсений. – Я вам очень признателен… типа…

– В смысле, – подсказала Полина Сергеевна.

– Да, в смысле – благодарен. За Эмку и вообще. – Он волновался, подбирая слова. – Я вам благодарен, что не упрекаете меня, мол, мы говорили, а ты уперся рогом. Ну, было, уперся. Был не прав. Это очевидно. Если можете… вы и дальше… не надо, ладно? Не надо тыкать меня в старое, пожалуйста. Я ведь не дурак у вас, я сам все понимаю. И обещаю вам! Честно обещаю, такое больше не повторится.

У Полины Сергеевны перехватило горло. Олег Арсеньевич кхыкал, точно сдерживал кашель. Нужно было как-то пошутить, сбить пафос, как обычно они делали в слишком уж патетические моменты. Например, попросить Сеньку вторую жену выбирать не на рынке. Но никто ничего не сказал, молча сдвинули фужеры.

* * *

Юся превратилась в приживалку, которая уходит, когда ей вздумается, приходит, когда захочет, а то и вовсе не приходит, где-то ночует. Если не приходит, даже лучше, свободнее. Ее кормят, стирают ее вещи, ни о чем не спрашивают, ни в чем не упрекают. Не любят, но терпят.

– Это ненормально, – говорил муж Полине Сергеевне. – Надо что-то делать.

– Конечно, ненормально, но что мы можем сделать?

– Лишить ее родительских прав?

– За что? Ногти ребенку вовремя не подстригает? Как говорил Базаров, она мать, и она права. Право всегда на стороне матери.

– Твой Базаров чепуху молол, к тому же плохо кончил. Она не мать, а акула – жирная тупая хищница!

– Олег, я тебя прошу! – морщилась Полина Сергеевна, но невольно подключалась к поношению невестки. – Какая же она акула? Она мелкий хищник, вроде пираньи. Если Юся уйдет, то заберет с собой сына. И будет его воспитывать на пару с Клавдией Ивановной. Мы окажемся бессильны. Сенька – студент, его никакой суд в расчет не возьмет. Мы с тобой даже опекунство при живых родителях оформить не сможем. Я тебя умоляю: не нужно никаких резких действий, пусть все идет как идет. Наберись терпения.

– И сколько нам придется терпеть это животное, именуемое матерью?

– Сколько нужно. Терпение – одна из немногих человеческих добродетелей, которая всегда бывает вознаграждена. У Юси в руках оружие, против которого мы бессильны.

– И она может вить из нас веревки?

– Увы.

Выход нашла сама Юся. Она вдруг стала покладистой, с ее лица исчезло выражение оскорбленной добродетели – мол, я вам ребенка родила, в котором души не чаете, спасибо скажите! Она смотрела как человек, желающий и не решающийся о чем-то попросить. Полина Сергеевна заподозрила, что у Юси появился любовник, с которым она хотела бы связать жизнь. Но Полина Сергеевна ошибалась. Юся, оказывается, собралась за границу.

– У меня подружка есть, Надька, – начала Юся разговор со свекровью. – Три года назад в Америку уехала, классно там устроилась, вся в шоколаде. Надька в отпуск приехала, рассказывает, как в Штатах клево, не то что у нас – сплошной бардак.

– К чему ты клонишь?

– Надька меня с собой зовет. Съезжу на месяц, а? Я же два года с ребенком безвылазно!

– Год.

– Что?

– Эмке недавно год исполнился.

– А до этого я беременной была, – напомнила Юся. – Полин Сергевна! Меня только вы понимаете… иногда. Я знаю, вы все думаете, что я Сеньку соблазнила, совратила, на себе женила. А между прочим, не так было! Он приклеился как банный лист, не отдерешь. Проходу мне не давал, встречал, караулил. Конечно, в смысле секса он был мальчишка неопытный, но сильно хотел…

– Уволь меня от этих подробностей! Я отношусь к тем людям, которые считают, что родители и дети пола не имеют.

– Как это?

– Их интимная жизнь не обсуждается. Я никогда не интересовалась тем, что происходит за дверью родительской спальни, и половые доблести или проблемы сына – не моего ума дело.

– Я только хотела сказать, что у каждого своя правда.

– Юся! Какая «своя правда»? – нахмурилась Полина Сергеевна, которую неприятно задела попытка невестки втянуть ее в обсуждение гиперсексуальности сына-подростка. – Что значит «своя правда»? Что любые действия и поступки могут быть оправданы? Допустима правда вора, грабителя, насильника, террориста?

– Но я же ничего у вас не своровала!

– Юся, я только хотела сказать, что те или иные хлесткие фразы, так называемые афоризмы под маской народной мудрости, подчас абсурдны и выдают глупость говорящего.

– Конечно, вы все очень умные! Сенька мне тоже мозг проел – иди учись. А я не хочу! Ну, ненавижу я учебу, не идет она в меня! Школа – это был мрак, мучение. И опять? Нет, извините, не надо! Чтобы быть хорошим человеком, не обязательно высшее образование. – Юся с опаской посмотрела на свекровь: не ляпнула ли опять неправильный афоризм?

– Ты совершенно права, – кивнула Полина Сергеевна. – Научить взрослого человека доброте, состраданию и порядочности невозможно, и дипломов за эти качества не выдают. Так что там с Америкой?

– Я жуть загорелась поехать! Такой шанс раз в жизни выпадает. Если получится хорошо устроиться, потом Сеньку и Эмку вызову.

«А вот это – дудки!» – мысленно возразила Полина Сергеевна и спросила:

– Ты говорила с Арсением?

– Не. Вы поговорите, ладно? И с Олегом Арсеньевичем тоже.

Сенька брезгливо пожал плечами:

– Пусть делает что хочет.

У Олега Арсеньевича мысль сразу заработала.

– Так-так! Зови сюда эту эмигрантку.

Юся пришла и встала перед ним робкая, как школьница.

Олег Арсеньевич начал с угроз:

– Юся, ты меня знаешь?!

– Ага! – шумно сглотнула Юся.

Она боялась свекра. Но в то же время считала его рохлей. Другие чиновники из мэрии дворцы в Подмосковье строят, а Олег Арсеньевич сам плиткой дорожки на даче мостит.

– Значит, за границу собралась? – продолжил Олег Арсеньевич. – Ну-ну. Мы не будем возражать, но только при одном условии – ты разводишься с Сенькой и даже не заикаешься о том, чтобы взять с собой Эмку. В противном случае ты не получишь визы, я тебе обещаю. Или тебя с шумом и треском задержат в аэропорту, будет такой скандал и позор, который тебе и не снился. Иди и думай!

– Зачем ты ей дал время на раздумье? – шепотом спросила Полина Сергеевна мужа, когда Юся ушла. – Неизвестно, какие процессы у нее в мозгу происходят и как все может повернуться. Нет, я не могу пустить дело на самотек.

Полина Сергеевна постучала в комнату, где ссорились Юся и Арсений:

– Можно? Я хотела бы поговорить с Юсей, сынок, оставь нас, пожалуйста! Впрочем, оставайся. Дело ведь вас обоих касается. Юся, ни для кого не секрет, что ваш брак трещит по швам и перспективы не имеет.

Лица молодых людей, взгляды, которыми они обменялись, не оставляли сомнения в справедливости этих слов.

– Развод, Юся, вовсе не ущемляет твоих прав. Напротив, открывает для тебя новые возможности.

– Да прям! – капризно надула губы Юся. – Я буду разведенкой.

– Можно сказать и по-другому – свободной женщиной, – миролюбиво продолжила Полина Сергеевна. – Ты поедешь в Америку свободной женщиной, не исключено, что встретишь там достойного мужчину, с которым захочешь узаконить отношения. Кроме того, оформление выездных документов, пока ты замужем, связано с большими бюрократическими препонами. И в Америке с тебя на каждом шагу: при поступлении на работу, получении вида на жительство, съеме квартиры – будут требовать нотариально заверенное, переведенное на английский язык согласие мужа. Все это достаточно хлопотно и ставит тебя в большую зависимость от желаний или нежеланий Арсения, его настроений.

Сенька с удивлением посмотрел на маму: не подозревал, что она умеет врать на чистом глазу.

«Помалкивай! Сотри с физиономии это пуританское возмущение моим лукавством! Сейчас решается твоя судьба!» – взглядом приказала мать сыну.

– Юся, – закончила Полина Сергеевна, – спокойно обдумай все «за» и «против». Оба думайте!

– Фиг ты получишь Америку, если не разведемся! – услышала, выходя из комнаты, Полина Сергеевна угрозу сына.

Их развели, и Юся улетела в Америку. Полина Сергеевна, ее сын и муж ходили по квартире и улыбались каждому углу, точно Юся была сколопендрой, которая прежде пряталась по щелям, а теперь уже не могла вылезти на свет. Полина Сергеевна чувствовала Юсин душок – смесь женского пота и дешевых, фальшиво фирменных томных духов.

– Пока вы такие блаженные, а значит, добрые, – сказала Полина Сергеевна, – воспользуюсь моментом и попрошу вас о подвиге. Мы с Эмкой переедем на дачу, а вы пригласите мастеров и сделайте ремонт в квартире.

– Так точно, мой генерал! – ответил муж.