Текст книги "Бастард фон Нарбэ"

Автор книги: Наталья Игнатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

Отец Гонта понял…

А еще понял Чедаш.

Со стороны Сергея Першина крайне опрометчиво было пытаться манипулировать бастардом фон Нарбэ.

Он много лет жил в Вольных Баронствах, и, конечно, вплотную интересовался всеми достижениями конкурентов, генетиков, работавших на других хозяев. Вот и о Чедаше выяснил все, что смог. Узнал, что тот умеет создавать искусственных псиоников. Узнал, что безумный барон владеет секретом, который так нужен аристократам, владеет информацией, которой нет больше ни у кого. И никогда, ни с кем ею не поделится.

Потому что – незачем.

Чедаш – тварь, так и оставшаяся непонятной. Непонятой. Какая-то странная мутация? Нечеловеческая форма жизни? Да Бог весть. Першин не знал, кто он. И орден Всевидящих Очей пока не знает, кто он. Орден Шуйцы, может быть, даст однажды ответ. Но случится это нескоро.

И только события на Акму и полученные от отца Марта донесения, из которых следовало, что единственный неподконтрольный Божественному Императору аристократ не в себе, и пойдет на все ради мести Радуну – только это дало Першину крохотную надежду на то, что технология пробуждения пси-способностей, а заодно и технология создания сверхчеловеков, все-таки, достижима.

Благими намерениями… А жаль.

И Першина жаль. И Юлия Радуна.

Методику Чедаша сейчас самым пристальным образом изучали священники Шуйцы, к ней пока еще не подпускали мирян, даже проверенных и перепроверенных ученых из «Ксиласкара» держали поодаль. Рано. Полученные сведения грозили потрясти устои Империи, если только не распорядиться ими мудро и в высшей степени осторожно.

Методика Чедаша позволяла обходить делать псиоников из мертвецов. Мертвый человек может все, для него нет никаких ограничений. Берешь тело, вкладываешь в него набор функций, зачатки эмоций – чтоб был верен. И вот тебе, пожалуйста, раб-псионик с заданными параметрами. Очень удобно.

Страшно.

Чедаш писал в дневнике: «верность, подобная верности шэнских аристократов, достигается без преступного насилия над душами…».

Существо, в котором не было ничего человеческого, которое поднимало и заставляло служить себе мертвые тела, считало преступлением искусство укрощения аристократов. Чедаш не мог делать псиоников из живых людей, независимо от наличия пси-способностей. Он писал:

«…Существует условие, при котором живым псиоником может стать только искренне верующий или потомок праведника».

И приводил статистику. Неопровержимую, увы. Полностью подтвержденную данными ордена Пастырей. В том, что все псионики, которых удалось исследовать, верили в Бога, нет ничего удивительного, учитывая, что все они – подданные Божественного Императора. Нигде больше не знали болезни псионизма, ни в Баронствах, ни в Нихон, ни на Старой Терре. Но то, что большинство известных псиоников далекие, очень далекие, и, все же, прямые потомки праведников былых времен. Это удивительно. И это… почти пугает.

Отец Гонта не испугался. Удивился и восхитился, и не почувствовал страха, только восторг перед непостижимым людям замыслом Божьим. Отец Гонта, прочитав дневник Чедаша, сказал, что псионики – это не болезнь, а следующий этап развития человеческой души. Следующий этап. Новая ступень. Еще на шаг ближе к Господу…

А слова с делом у ордена Пастырей не расходятся, ибо дело их – это поиск нужных и верных слов для всех, кто живет и мыслит. Отец Гонта написал статью для недоступного мирянам и большинству священников, распространяемого только внутри старших орденов журнала «Tempus». Положил начало переменам. Тем самым, которые спешила и не успевала осмыслить древняя, мудрая, могущественная церковь.

«Аристократы не могут быть псиониками» – писал Чедаш.

«Аристократы не верят, и никогда не верили, – подтверждал отец Гонта. – За исключением фон Нарбэ, у которых свои взаимоотношения с Богом».

Аристократы не могут верить, им мешает зависимость от Божественного Императора. Можно прикрываться множеством красивых слов об ответственности и взятии на себя грехов, но, по сути, Божественный Император заменил для аристократов Бога. Благодаря ему, они не задумываются ни о вере, ни о добре и зле, они знают, что им можно все, и делают, что пожелают.

Чудовища?

– Совершенные физически! – так сказал отец Гонта.

Статья в «Tempus» переворачивала представления о мире. Пастыри самое сложное умеют делать простым, умеют делать понятным. Для этого они и нужны. Но у этой простоты всегда двойное дно. «Делать псиониками мертвецов, гомункулов, значит искажать идею развития Божьих замыслов, – писал отец Гонта, – псиониками должны становиться живые люди. Совершенная душа в совершенном теле – если не этого хотел Господь для людей, то чего же?»

Действительно! Чего же?

И о чем в первую очередь подумает любой, кто прочел несложные, естественным образом вытекающие друг из друга тезисы?

О том, что идеал человека – это аристократ-псионик? Созданное человеческим гением совершенное тело, в котором пребывает достигшая новых высот душа – творение Бога.

Господи помилуй, что же делать с этим знанием?

Изготовление гомункулов – преступление. Его Высокопреосвященство, магистр ордена Наставляющих Скрижалей Гонта Хакберг повторяет это снова и снова. Почему? Да по той же причине, по которой Его Высокопреосвященство магистр ордена Всевидящих Очей Тао Пипин хотел бы навсегда спрятать открытие Чедаша и от мирян, и даже от Божественного Императора. Слишком велик соблазн для Его Величества заменить аристократов мертвецами и получить, наконец, верных и преданных псиоников; слишком благи намерения: аристократы должны быть свободны, и они освободятся, как только им найдется замена;

Отец Гонта считает, что Господь послал испытание, и Его Величество должен устоять перед искушением. Отец Тао знает: для Божественного Императора устоять перед искушением означает – отдать престол.

А отец Пауло хотел бы знать, многие ли в старших орденах понимают, что выхода нет? Все равно, воспользуется ли Его Величество технологией Чедаша, или прикажет навсегда забыть о ней. Потому что на престоле должен быть человек, ближе всех подошедший к воплощению замыслов Творца. Таким человеком церковь всегда считала Божественного Императора.

Всегда.

Теперь все изменилось.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Глава 1

«И при смехе иногда болит сердце, и концом радости бывает печаль»

Книга притчей Соломоновых (14:13)

Два года назад, улетая с Земли, Дэвид еще слабо представлял себе жизнь в Империи, но одно мог сказать наверняка: он будет жить тихо и незаметно. Тем более что и любимая работа требовала незаметности и тишины. Кому охота иметь дело с вором, о котором говорят в новостях и показывают по дун-кимато на всю Империю?

Да не бывает таких воров!

Дэвида показывали на всю Империю, о нем говорили в новостях, о нем писали в дун-яриф и даже в бумажных газетах. Дэвид уже и сам не верил, что он вор.

Потому что так не бывает.

С Сингелы в Столицу его везли на представительского класса танге «Гюль». Дэвид был там единственным пассажиром, и просто-таки купался в волнах внимания и уважения со стороны экипажа. Аж укачало. Даже несмотря на то, что уважали и внимали не по обязанности, а от души. Героя везут, как же!

Капитана танги звали Эйсмонд Бао. И он сказал, что «Гюль» – самый быстрый звездолет в своем классе. По скорости, мол, не уступит яваям.

Может, и так. Но Дэвид летал на с Лукасом, и теперь кое-что знал о скоростях. За это ему, кстати, выказывались отдельные респекты. Мало того, что сам герой, так еще и с Аристо на короткой ноге. Дэвид порой ловил себя на том, что запускает в чипе фоновой музычкой древнюю детскую песенку:

«…не думал не гадал он, никак не ожидал он, никак не ожидал он, такого вот конца». Это было сродни насвистыванию. Дурная привычка. Он отключал музыку, а через какое-то время, сам того не заметив, запускал снова.

Зато Столица… Столица впечатляла! Убивать барона ради того, чтоб ее увидеть, это, конечно было перебором. Но вот, например, закатать барону в рог – этого она, пожалуй, стоила. Огромный город, с орбиты еще видимый целиком, а с неба уже как будто бесконечный. Планета называлась Малак, городов на ней были тысячи, но вспоминали об этом только в очень официальных случаях, а между собой, даже в документах, даже по кимато, и планету называли Столицей, и о городе говорили всегда только об одном. О Столице. Те, кто видел ее хотя бы однажды, понимали – почему.

Не только в том дело, что это сердце и мозг Шэн. Чего там, по правде-то сказать, и сердца и мозги, они, все-таки, у церкви, а не здесь. Но Столица была символом… всего. Всего, что называлось Империей. Тут тебе и небесное и земное, и ангельское и человеческое, и все красиво, и все величественно. И храм-обитель Божественного Императора, конечно.

В Столицу мог прилететь кто угодно. Поселиться и жить себе. Работать, учиться, развлекаться – что пожелаешь. Попасть в храм-обитель можно было только в особые дни, когда там устраивали экскурсии, а записываться на экскурсию пришлось бы лет за пять. Очень уж длинная очередь.

Дэвид, вообще, собирался когда-нибудь, непременно… В основном из интереса – получится ли подправить учетные записи в базе этой самой очереди. Невелик фокус, казалось бы, но только если забыть, что база-то в храме-обители Божественного Императора, и защиту для нее писали, как и для всего там, лучшие имперские спецы. Возможно даже аристократы.

А теперь вот и править ничего не надо: в обитель приглашен, и даже с Божественным Императором повидаться светит. Никакого интереса… хотя, брехня, конечно. Интересно, и еще как. Любопытно. И, опять же, поглядеть, что там к чему, и на императора, и вообще… Аудиенция. Слово-то какое, а!

Песенка вертелась уже не на чипе, а прямо на корке. «Не думал, не гадал он…»

Удостоился, честный вор, Дэвид Нортон.

Инструктаж перед аудиенцией проводили в отеле, в маленьком конференц-зале, оборудованном по последнему слову техники и комфорта. Дэвид заподозрил, что совещания здесь проводят в основном дворяне, причем, не ниже, чем маркграфы. Ну, а кому еще нужен такой маленький, но такой навороченный зальчик в лучшем столичном отеле? Тем, кто сам в Столице не живет, а с правительством, тем не менее, дело имеет.

Он еще и осмотреться в зале толком не успел, как в дверь вошел Март.

Рост, выправка, скользящая спайсменовская походка, взгляд стальной, лицо каменное: Эталонный рыцарь Десницы. Дэвид не узнал бы Марта, если б тот не улыбнулся. Улыбка осталась прежняя: радостная, широкая, искренняя. А сам Март…

Очень изменился за полгода.

Очень повзрослел.

Инструктаж должен был начаться в десять. Дэвид пришел без трех минут, Март – без двух. Но им дали время поздороваться и обменяться парой-тройкой вопросов. Инструктор деликатно сделала вид, что опоздала: Дэвид засек ее за приоткрытой дверью.

Короткие – просто, чтоб обозначить границы будущего, обстоятельного разговора – вопросы. Такие же короткие – просто, чтоб ясно стало, о чем получится рассказать, а о чем не выйдет – ответы.

– Лукас?

– Занят. Его не будет.

– А Скорда?

Два вопроса, два раза выражение лица Марта изменилось. С Лукасом непонятно, но вот он Март, такой взрослый и серьезный, что можно подумать, будто он уже отвык во всем полагаться на командира, и теперь сам отвечает за себя. Занят, значит, Лукас фон Нарбэ… Не будет его. А, услышав об Андре, Март удивился:

– Он разве не в Столице? Ему-то к аудиенции готовиться не надо.

Тоже верно. Скорде инструкции ни к чему, он аристократ, он и так все знает.

На этой ноте за дверью решили, что для первой встречи достаточно. В зал вошла немолодая, стройная дама с царственной осанкой, представилась Саныпэ Бродовски из малого дома Бродовски, и сообщила, что для нее большая честь знакомство с героями, представленными к высшей боевой награде. С дворянами до этого иметь дело как-то не приходилось, и Дэвид сосредоточился на том, чтоб не забывать об обязательном при обращении к дворянке, дополнении «благородная». Благородная Бродовски-илэ… Несложно, в общем-то. Да и говорить почти ничего не пришлось. Вопросов немного. Благородная сахе излагала процедуру очень толково, тайминг; диспозиция; кто, что и в каком порядке должен сказать; допустимые рамки для ответов на вопросы. План приемного зала подсвечивался в нужных местах… До Марта раньше дошло. Но и у Дэвида в мозгах щелкнуло еще до того, как он вопрос Марта услышал.

Церемония была для двоих. Лукаса не будет, это ясно. А Скорда? Или… как там его на самом деле?

– Благородная Бродовски-илэ, – заговорил Март, – разве награждать будут только нас с сахе Нортоном?

– Да, ваше преподобие, – Бродовски вопрос явно доставил удовольствие, она даже улыбнулась теплее, чем требовал протокол, – только вас. Церемония награждения обезглавивших Капеллу церцетариев, состоится отдельно. Такие поразительные свершения: две победы над самыми серьезными врагами Империи, заслуживают каждое отдельной церемонии. Вместе с вами, посмертно, будет награжден благородный сахе дю Гарвей…

– Что? – Март перебил собеседницу, но даже не заметил, что грубо нарушил этикет, – как… посмертно? Что значит посмертно? Это же не… Это не тот дю Гарвей, который был с нами в Баронствах, нет? Благородная Бродовски-илэ?..

«Так вот как его зовут», – отстраненно подумал Дэвид, – «дю Гарвей».

И сам себя поправил: – «звали».

В штурме Цитадели принимал участие только один из дю Гарвеев, значит и награду должен был получить именно он, и Март это понимает, просто Марту пока трудно это принять.

– Благородный сахе Андре дю Гарвей, – произнесла Бродовски. – Мне очень жаль, ваше преподобие.

Ей было жаль, это правда. Ни один нормальный человек, без разницы, дворянин или простолюдин, не любит оказываться вестником смерти. Благородная сахе Бродовски понятия не имела, кем был Андре для Марта – Дэвид и сам не очень это понимал, если уж на то пошло, – но она знала, что они вместе были в Баронствах, не чужие, стало быть, люди.

Ей было жаль.

А Март очень быстро с собой справился. До странного стал похож на Лукаса: взгляд опустил, лицо спокойное-спокойное, и даже от голоса, вроде как, холодом потянуло.

– Как он погиб, благородная Бродовски-илэ?

– Я не знаю, ваше преподобие, но если хотите, я поищу подробности.

Бродовски отлично держалась. Инструктаж сорван; на голову свалилась необходимость выяснять, как и от чего погиб дю Гарвей, который ей ну никак не интересен; все пошло не так, как планировалось, а она этак тепло, с сочувствием, выясню, мол, дам вам знать. И только ухоженный ноготь по пластине «секретаря» в столешнице так и ездит, туда-сюда, туда-сюда. Беззвучно.

– Благодарю вас, – сказал Март.

И инструктаж продолжился, будто не прерывался.

* * *

Все-таки, благородная сахе Сапынэ Бродовски, дело знала туго. На следующий день, на церемонии, и Дэвид и Март с закрытыми глазами могли бы совершить все необходимые перемещения, сказать нужные слова, отдать положенное число поклонов. Оставалось загадкой, каким образом Бродовски умудрилась подготовить их к торжественности и пышности, от которых, вообще-то, должно было стать не по себе; к титулованным персонам, которые, как один, считали честью для себя познакомиться с героями Империи; к важности события… Дэвид не ожидал от себя, что проникнется. Что ему эти награды, что ему этот героизм? Бирюльки. Стал героем в силу неудачного стечения обстоятельств. Не смешно ли?

Оказалось, что не смешно. Почти серьезно. И, по правде сказать, довольно-таки грустно.

Потому что когда подвиг совершают четверо, и все четверо выходят из боя живыми, а на награждении их остается только двое, это как-то… совсем не так, как если бы двое погибли еще тогда, в Цитадели.

«Лукас жив», – напомнил себе Дэвид.

И все равно, невесть почему продолжил думать об Аристо, как о мертвом.

Может быть, потому что Март вел себя так, словно Лукаса с ним никогда уже не будет. Так, будто теперь он живет за двоих.

Странно все это было. Нехорошо.

Награды вручал Его Величество Божественный Император. Не сам, конечно, а руками церемониймейстеров, но это считалось все равно, что лично. Марту – высшую награду Империи, орден бодхисатвы Юрия. А Дэвиду и Андре – ордена Престольного Паладина, самую высокую из наград для гражданских чинов.

Андре представлял благородный сахе Эдмонд дю Гарвей, глава Дома. Аристократ. Дэвид думал, в одном Доме все они внешне одинаковые, клоны же. Оказалось, нет. Эдмонд дю Гарвей походил на Андре, точнее, Андре походил на Эдмонда ровно настолько, насколько могут быть похожи близкие родственники. Это хорошо, что так.

Церемониал требовал оставаться в зале еще полчаса после награждения. Это называлось: неофициальное общение. Герои – центр событий, знать Империи – периферия. Божественный Император – благосклонный наблюдатель. Заодно эти полчаса давали возможность перевести дух и подготовиться к встрече с журналистами. Вокруг Дэвида и Марта собрался кружок из юных дворянок, как одна красивых, почти чересчур красивых. Что-то в дворянах, все-таки, было не совсем человеческое. Слишком уж все в них идеально, начиная с голосов, заканчивая осанками, даже неправильные черты лица, длинноватый нос или слишком близко посаженные глаза – все было красиво, потому что казалось, будто иначе и быть не может. Дворяне, конечно, не аристократы, те-то, вообще нелюди. Но что-то и с ними не так.

А Март весь цветник оставил на Дэвида, и смылся. Не куда-нибудь – вдогонку за дю Гарвеем. Тому церемониал, видать, был не указ, а, может, траур позволял не задерживаться на праздничных мероприятиях, так что Эдмон дю Гарвей направился к выходу почти сразу, после окончания официальной части. А Март – за ним. И ведь умудрился не нарушить правила, успел перехватить аристократа до того, как тот прошел между двумя застывшими как статуи лейб-гвардейцами, охранявшими выход из зала. То есть, условно, продолжил неофициально общаться.

Фактически же… Дэвид включил один из направленных микрофонов, чтоб записать разговор. Сам не знал еще, зачем. Подслушивать, конечно, не собирался. Но ничего хорошего от повышенного интереса Марта к дю Гарвею ждать не приходилось, а при таких раскладах, лучше подстраховаться.

Диалог вышел предсказуемо коротким, но непредсказуемо информативным. Март, наверное, в течение всей церемонии искал слова, чтобы потактичнее спросить у дю Гарвея, об обстоятельствах гибели Андре. А в ответ получил холодное: «он погиб из-за вас, преподобный отец».

И все. Никаких объяснений. Эдмон развернулся и вышел. А Март остался. Новообретенное спокойствие, то ли наука Лукаса, то ли подражание, изменило ему ненадолго. Правда, вернувшись, перестало казаться естественным. Как будто парень маску надел. Чужую. И старается удержать на лице. Ну, оно и понятно, когда вот так… Тут ни у кого бы выдержки не хватило.

Но Гарвей-то… ну, не сука ли?

Дэвид и за Андре это замечал, там, в Баронствах. Ненужную, какую-то совершенно бездумную – ясное дело, она была продумана от и до – жестокость. Скорда любил причинять боль. Этот вот, глава клана, тоже намеренно и продумано причинил боль Марту. Это у Гарвеев что, тоже генетическое?

В любом случае, «из-за вас» – не ответ. Надо дождаться информации от Бродовски… Хотя, Март теперь не удовлетворится ее ответами. Что бы ни рассказала благородная сахе Бродовски, наверняка, это будет вранье. Ей наврут, она наврет. Так оно и делается. А правда будет где-то между ответом Гарвея-старшего и официальной информацией.

Дэвид не собирался искать эту правду. Не его забота. А Март – не Лукас, чтобы просто сказать: «сделай это». У Марта есть совесть и нет привычки использовать людей, так что о помощи он не попросит. Ни в приказном порядке, ни в качестве одолжения.

И хорошо.

* * *

Март не знал, что делать. Не знал даже, как рассказать Лукасу. Написал, конечно, что Андре погиб. Письмо ушло, сомнения остались. Сказать Лукасу, что Андре погиб, значит, не сказать ничего. Командир спросит: «как именно?», не из праздного любопытства, как и сам Март не из любопытства пытался расспросить главу Дома дю Гарвей, а потому, что аристократ не может просто погибнуть. Если бы смерть Андре объяснили какими-нибудь проблемами в Рое, чисто техническими: обширная разгерметизация или взрыв или… да что угодно вот такое, стихийная мощь, божественная смертоносность – в это можно было бы поверить. Ничем другим аристократов не проймешь.

Но благородная сахе Бродовски сказала, что Андре был убит в бою. В результате боевого столкновения отрядов двух баронств. Война там у них.

Дэвид сказал: «война все спишет». Так и есть. Как бы ни погиб Андре на самом деле, смерть его зачем-то попытались списать на войну. Может, потому что не было никаких новостей о по-настоящему серьезных технических проблемах в Рое, а ведь такие события всегда получают огласку в Пространстве.

Лукас спросит. Что ответить, Март не знал. Закралась предательская мысль о том, что командир, ни на секунду не поверив в официальные обстоятельства гибели Андре, возьмется сам искать информацию. И найдет. С его-то связями в ордене Всевидящих Очей…

Март мысль придавил. Еще не хватало снова рисковать Лукасом, он и так теперь, наверное, под надзором. Вера в Господа дважды заставила его нарушить закон, и нет никакой гарантии, что не будет третьего раза, и четвертого… и чем ждать, пока это случится снова, а потом из кожи вон лезть, пытаясь его спасти, церковь, наверняка, предпочтет не допускать новых нарушений.

Неизвестно – как именно это будет сделано. Но ясно, что Лукаса надо беречь и защищать, а не бежать к нему за помощью.

Раньше он и мечтать не мог о том, чтобы получить внеочередной отпуск, да еще и провести его в Столице. Думал, что это время будет самым лучшим, а оно тянулось и тянулось, мутное, беспросветное, как дурной сон. Март уже вторую неделю, бездумно бродил и летал по самому прекрасному из городов Империи, и не замечал вокруг ничего. Думал. Думал. Думал. Дэвид выволакивал его на экскурсии, подсовывал под нос путеводители, пихал кулаком в бок на пресс-конференциях, когда Март слишком глубоко погружался в свои мысли. Дэвид создавал видимость того, что все в порядке. Маскирующую завесу.

Интересно, зачем? То есть, какое ему-то дело? Что бы там ни было у них с Лукасом, это, во-первых, в прошлом, во-вторых, не было там ничего хорошего. И Март ему – чужой.

События в Баронствах отсюда, из Столицы, казались сном, который приходится вспоминать снова и снова, отвечая на бесконечные вопросы. Но сон, вспоминай его или нет, а реальностью не станет. И Март действительно не мог понять, почему Дэвид носится с ним и зачем отводит глаза предполагаемым наблюдателям. Естественно, за ними следили. Они же, в плазму все это, одарены правом приходить в храм-обитель, когда заблагорассудится; они общаются с высшими представителями имперской власти; они – герои, и на их поступки смотрят, к их словам прислушиваются миллиарды зрителей дун-кимато…

Все это было ужасно тяжело.

Наверное, так же тяжело было Лукасу два года назад, когда вся Империя узнала о том, что Аристо существует на самом деле, узнала, кто же он такой, Первый Рыцарь.

В один из вечеров, за несколько дней до конца этого тягомотного отпуска, возвращаясь с очередной экскурсии, Дэвид глянул, как Март вводит в навигатор такси адрес гостиницы, и сказал:

– Не, не пойдет. Давай-ка, вот сюда, – нашел и показал место на карте.

Ресторан какой-то?

– Бар «Магистраль», – сказал Дэвид. – Хороший. Нам подходит.

Марту было без разницы.

Он направил такси по выбранному адресу, мельком удивился, что место Дэвид выбрал какое-то… непрезентабельное. Ничего похожего на небольшие, всегда уютные и неизменно тихие местечки, которые экс-мирвой выбирал в течение всего отпуска. «Магистраль» была просторной, шумной, многолюдной. Грязноватой. Если бы не грязь, можно было подумать, будто она не в Столице, а где-нибудь в паршивеньком секторе Роя. Все как там, шум, голоса, напряженность в воздухе. Разве что на завсегдатаях нет такого количества украшений.

– Сюда, – Дэвид выбрал стол прямо посреди зала, уселся, кивнул Марту на стул напротив. – Садись, садись. – Развернул меню.

Здесь даже голопроекции не было, просто встроенные в столешницу экраны. Март вздохнул, включил меню со своей стороны…

Дэвид вовремя наступил под столом ему на ногу, иначе Март сделал бы, что-нибудь. Он не знал что. Не знал.

Дэвид наступил ему на ногу, и Март застыл, глядя в строчки меню, поверх которых, если смотреть вот так, строго сверху, побежала совсем другая информация.

– Здесь – можно, – сказал Дэвид. Тихо сказал, но, не особо понижая голос. – Специальное место, где можно спокойно поговорить. Правда, не очень долго и не каждый день. Ты здесь, все-таки, чужой.

Словно в подтверждение своих слов, он заказал им обоим пиво. А Март, будь у него сейчас возможность думать о меню, взял бы чай. «Небесный багрянец» – вот он, есть в меню. Даже странно для такой дыры, как «Магистраль». Хотя, учитывая, что дыра не где-нибудь, а в Столице, ничего странного. Здесь, конечно же, есть все. Но завсегдатаи таких мест, как это, не пьют чай.

А Март уже не помнил, когда в последний раз пил пиво. Точно до того, как стал летать с Лукасом. Потом – только чай. Ну, и, конечно, все напитки из тех, что дорого стоят и хорошо горят. Пиво? Помилуйте! Да в тех местах, где они отдыхали с Лукасом, наверное, даже слова такого не знали.

– Дэвид, – сказал он вслух, – откуда это?

В документах, чудесным образом проявившихся на электронной бумаге меню, у Андре не было имени, только оперативный псевдоним «Сэдир». С какого-то из имперских диалектов, Март не помнил, с какого именно, это переводилось как «кедр». Непонятно, почему такое прозвище. Да какая разница?

Главным было не это. Главным были сообщения о том, что Сэдир потерян. Что Божественный Император больше не может его почувствовать, а это означает только одно: связь разорвана. Если бы Андре погиб, Божественный Император знал бы о его гибели, но Андре просто исчез.

Связь разорвана. Разве такое возможно? Значит, Андре теперь свободен. Он теперь – как Лукас? Аристократ, повинующийся лишь собственной воле и связанный лишь собственной совестью?

Очевидно, что ни в волю, ни в совесть Андре веры не было. Март читал, забыв о стоящей под рукой обледенелой кружке с пивом. Приказ Божественного Императора – уничтожить испортившегося аристократа. Приказы людей, скрывающихся за безликими прозвищами – уничтожить агента Сэдира. И отчеты, отчеты, отчеты. Один за другим. Операция провалилась. Устранение невозможно. Боевая группа уничтожена. Устранение невозможно.

Андре был жив. Он был мертв для всех здесь, в Столице, даже для тех, кто как раз сейчас отдавал очередной приказ убить его. Он, наверное, был мертв почти для всех в Империи. Но там, в Баронствах, Андре был жив, и умирать не собирался.

И он был свободен.

– Дэвид, – Март чувствовал, как губы растягиваются в улыбку, в первый раз за эти недели, – Дэвид… спасибо!

– Да уж. Есть за что, – сумрачно отозвался Дэвид. – Если б меня на этом поймали, твоему командиру светило бы пожизненное. Он же все мои грехи на себя взял, ага? И прошлые, и будущие?

– Да, – Март кивнул и вернулся к чтению.

Он еще успеет испугаться за Лукаса. Потом, когда сообразит, что именно сделал Дэвид, и с каким это связано риском. А пока просто еще раз перечитал отчеты о неудавшихся покушениях. Ну, а потом, вспомнив-таки, о пиве, начал читать все подряд.

В этих документах были они четверо: Андре (Сэдир), Лукас (Аристо), Март (Подарок) и Дэвид (Мирвой).

– Личные дела я стер, – сказал Дэвид.

Март ему поверил. Он бы, наверное, тоже стер личные дела, не отдал читать никому… ну, может быть, Лукасу. Но – только свое. Лукас о нем и так все знает.

Теперь понятно, кто такая Аня. Невозможно поверить, что она дочь Чедаша. И не важно, что дочь приемная. Чедаш – нелюдь, совсем нелюдь, даже умер не по-людски. А Аня – человек. Интересно, а если бы Лукас знал, что она – нынешняя баронесса Чедаш-рума, они все равно стали бы ее спасать?

Стали бы, в этом Март не сомневался. А вот в себе засомневался. Он сам рассказал бы Лукасу о том, что «Танриверди» везет на смерть не просто пятнадцатилетнюю девчонку-псионика, а опасного и могущественного врага? Он счел бы Аню врагом?

Сколькому еще нужно научиться! Научиться прощать, любить, не бояться. Научиться чувствовать себя сильным. Скорей бы уже вернулся Лукас!

Март читал об Ане, хмурился, думал о разном неприятном, и яваю «Вэйда» сначала едва не пропустил. Зацепился взглядом, но не вдруг сообразил, о чем речь. Знакомое что-то, но любой пилот знает множество кораблей с самыми разными названиями…

Обломки яваи «Вэйда» обнаружены в астероидном облаке… координаты… Март не мог, как Лукас, всегда держать в голове звездную карту Империи, координаты ни о чем ему не сказали. Но название – вспомнил. Будто дверцу в голове открыли. На «Вэйде» улетел из монастыря Лукас. Март даже попрощаться с ним не успел, и название-то яваи узнал случайно. Отец Андрей обмолвился в трапезной.

Что значит «обломки»? Что… с Лукасом?!

Он достал из кармана на рукаве собственный «секретарь». Запоздало глянул на Дэвида. Можно ли здесь? Или разрешены только местные терминалы? Дэвид кивнул:

– Да бога ради.

И отхлебнул пива. Оно тут, кстати, было вкусное.

Март хотел бы думать о чем угодно, только не об обломках… Лукас не мог погибнуть в космосе. Это все равно, что рыбе утонуть. Но… если думать, если, все-таки, думать, а не верить в командира слепо и безоглядно, то где же еще ему погибать, если не в Пространстве? Он ведь не спускается на планеты.

И он не может жить вечно.

Нет!!!

Март задал координаты. «Секретарь» – не навигационный компьютер, но сейчас и его достаточно. Вот он, маяк. Вот – астероидное облако.

«Корабль полностью разрушен. Пилот исчез».

Поверить в то, что Лукаса смогли взять в плен… – это было невозможно. Значит, что? Март знать не знал, что думать. Вот просто. Не знал. Те, кто исследовал обломки «Вэйды», кто составлял отчеты, формировал эти документы – они знали, что на «Вэйде» не было экипажа. Только один пилот.

И он исчез.

– Смылся? – предположил Дэвид. – Корабль разбил, а сам сбежал на другом. Типа, погиб, или захвачен пиратами или еще что… на выбор следователей.

– Ты с ума сошел? – предположение было настолько диким, что в реальности Марта ему попросту не нашлось места. Даже на рассмотрение некуда оказалось приткнуть.

– Может, и сошел, – Дэвид пожал плечами, допил пиво и заказал еще по одной, – но, по-моему, это твой командир не в себе. С человеческой точки зрения. Мы все – люди, а он… не очень. Ты уверен, что он действительно хотел встречаться с Великим Кардиналом? Ты, вообще, уверен, что он летел именно к Кардиналу, и что ты знаешь – зачем он туда летел? Ты же Лукаса не видел с того дня, как вас обоих оправдали, так?