Текст книги "Чёрная книга Арды (издание 1995 г. в соавторстве)"

Автор книги: Наталья Васильева

Соавторы: Наталья Некрасова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)

Прошу тебя, звезда моя, не говори об этом отцу. Он, двадцать лет бывший рыцарем Аст Ахэ, сочтет поступок сына бесчестьем для всего рода. Скажи ему, что Ахто погиб в бою; правда убьет его. Ахто был его надеждой, и я никогда не смогу заменить ему сына...

Элион потрясен происшедшим. Прости, сердце мое, что в такой час я думаю о нем. Он дорог мне..."

– Прощай, – коротко бросил Эльф.

– Прощай... – человек ответил не сразу.

Он отвернулся и медленно пошел прочь. Внутри все застыло.

Он был спокоен, входя к Мелькору. "Суди меня, Учитель. Я отпустил его. Я не должен был делать этого. Суди меня. Я все приму, Учитель. Все равно. Я виноват. Суди меня".

Несколько мгновений Вала смотрел на склонившегося перед ним Хонахта.

– Что произошло?

– Учитель, – Хонахт не поднимал глаз. – Он сказал, что хочет уйти. И я отпустил его. Я сам вывел его из Твердыни. Если я виновен – покарай меня. Я в твоей власти.

– О чем ты? Подойди ко мне. Подними голову. Теперь говори.

Хонахт почувствовал, как комок подкатывает к горлу:

– Учитель... Мне показалось – я оскорбил его чем-то... обидел... Вот он и ушел... Я привязался к нему... Если бы ты знал, как он дорог мне, Учитель! И я сам, сам сказал ему – если хочешь, уходи... Он даже не обернулся... А я... Больно мне, Учитель, как же мне больно... Учитель...

Хонахт опустился на колени и склонил голову. Вала осторожно провел рукой по его волосам:

– Как кусок живой плоти вырвали, и рана кровоточит... Руки опускаются, и кажется, что легче умереть. И кажется – заплакал бы, если бы смог... Я знаю такое.

– Да, да...

– Ты прав, мужчины не плачут. Но ты не стыдись слез. Тяжело терять друзей. Сейчас можно. Плачь.

– Учитель... Ты говорил – мы должны быть сильными...

– Это не слабость. Поверь мне. Сейчас никто больше тебя не видит, только я. Плачь, мальчик мой, это ничего, иногда так нужно.

Он плакал – тяжело, неумело, – и говорил что-то сквозь стиснутые зубы. Когда, немного успокоившись, снова начал воспринимать окружающее, понял, что Учитель – на коленях рядом с ним, а он сидит на полу, уткнувшись в грудь Мелькору, и руки Учителя осторожно касаются его лба, висков, сердца, и становится глуше боль.

– Надо же... как мальчишка... – криво улыбнулся Хонахт. – Что я нес?

– Ничего.

– Прости, Учитель. Я пойду. Я должен...

– Иди к себе. Тебя заменят. Собирайся в дорогу: поедешь домой.

– Не надо, Учитель! Я виноват, но только не это! Лучше прикажи казнить меня!

– Посланником, Хонахт, посланником.

Усмехнулся уголком губ:

– Я жду тебя назад. Но – не раньше, чем через месяц. После свадьбы.

– Учитель!..

– Подожди меня здесь.

Вала поднялся и вышел. Хонахт остался сидеть, нелепо улыбаясь. Если ночь в дороге, то через два дня...

Учитель вскоре вернулся. Заговорил властно – только глаза улыбаются еле заметно:

– Рыцарь Хонахт, эти послания должны быть доставлены вождю Клана Совы не позднее, чем через три дня.

– Повинуюсь, Учитель!

Юноша вскочил было, но Вала остановил его:

– Постой; еще одно. Вот, возьми: это свадебный дар твоей госпоже.

На ладони Валы лежала серебряная фибула – крылатая змея с сияющими глазами. Хонахт вспыхнул:

– Но, Учитель...

– Бери, воин. И будьте счастливы.

Юноша выбежал из зала. Вала смотрел ему вслед:

– Мальчишка!

"Но вы еще встретитесь. Ты не забудешь. Он – тоже. Я знаю, как это терять. Ты еще можешь плакать. Боль уйдет – останется память. Память..."

...Его не принял Свет, он не обратился к Тьме. Его отвергли родичи ведь он вернулся из плена, а на таких смотрели с подозрением. А он был горд и не желал выслуживать доверие. И еще – сознавал, что никогда уже не станет прежним. Воистину, с горечью думал он иногда, мысли мои отравлены Тьмой... Иначе как объяснить эту странную тягу к Людям, чуть ли не зависть... Но гордость Нолдо не позволяла ему идти к Смертным. И Элион стал изгоем, как и многие в те времена – Люди ли, Эльфы... Со временем он стал предводителем изгнанников, стоящих вне закона.

Бесприютная жизнь в лесах и презрение Нолдор изменили его; теперь он мстил за то, что случилось с ним, всем: и Нолдор, и Людям, и слугам Врага. Он ожесточил свое сердце, и никто не знал пощады от него. О Хонахте он старался не вспоминать. Усердно, зло вытравляя из сердца и память, и тоску по другу – теперь он не боялся этого слова. Но Элдар не умеют забывать.

Он шел по лесу – без какой-либо особой цели, когда услышал стук копыт. Он отпрыгнул с тропы и затаился. Из-за поворота показался всадник статный юноша в черном на вороном коне; остановился, огляделся, словно ощущая чье-то присутствие – и в это время, приглядевшись, Элион узнал его.

– Хонахт!

Юноша резко обернулся на голос, внимательно вглядываясь в появившегося перед ним на тропе Эльфа.

– Хонахт... ты? Откуда?..

– Ты знаешь имя моего отца, Эльф? – растерянно и в то же время настороженно спросил всадник, спешиваясь.

Элион забыл, что для людей время идет, что северянин не мог не измениться за двадцать лет. Да, лицо другое... и все-таки – как похож...

– Ты – сын Хонахта? Как твое имя?

– Элион, – юноша гордо выпрямился – почти вровень с Нолдо.

– Как?!.. Почему?..

– Может быть, ты хотя бы назовешь свое имя, Эльф, прежде чем требовать ответа от меня?

Эльф не обратил на вопрос никакого внимания:

– Ты действительно сын Хонахта? И имя твоей матери – Илха?

– Да...

– Почему – Элион? – допытывался Эльф. Юноша растерялся окончательно:

– Отец говорил – так звали его друга.

Друг. Никто так не называл его. Никогда.

– Когда он... служил в Ангамандо?

– Он и сейчас воин Твердыни. Почему ты...

– Я – Элион.

– Ты? – юноша неожиданно улыбнулся. – Вот отец обрадуется! Он так хотел встретить тебя... Едем со мной!

– Куда?

– В Аст Ахэ!

– Не сейчас, – после минутного колебания ответил Эльф. – Но я подумаю, обещаю тебе. Я подумаю...

Те, кому суждено встретиться, встречаются. И дорого дал бы Элион, чтобы этой встречи не было никогда.

Человек стоял у дерева, отчаянно обороняясь. Изгои окружили его, точно волки, готовые броситься на добычу всей стаей; будь их воля изрубили бы в куски, но человек защищался умело, и меч с Заклятьем Ночи на клинке разил без промаха.

– Хонахт! – хрипло крикнул Элион.

Человек обернулся на голос, открывшись всего на мгновение – но и этого было достаточно: два удара – в грудь и в живот – настигли его. Сдавленно вскрикнув, Элион рванулся к человеку, поддержал – остальные смотрели на него с недобрым недоумением.

– Твари! – прорычал Эльф. – Носилки, живо! Ко мне!..

– ...Как же так, Хонахт...

– Не казни себя... друг... – человек слабо улыбнулся. – Видно, мой час пришел. Глупо как... Он ведь говорил... Не нужно мне... на Пограничье... А я искал тебя... Жаль вот, меч... сыну передать... не успел...

– О чем ты? Я вылечу тебя, вот увидишь! Я все же Нолдо, мы умеем...

– Благодарю... друг...

И вдруг неожиданно остро Элион понял, осознал – ведь Хонахт может умереть, умереть прямо сейчас, и так и не узнать ничего... Ведь столько лет гордость Нолдо не позволяла ему быть честным даже с самим собой. "Нет, он не умрет. Он не может умереть, потому что я все, все расскажу ему, и тогда только и начнется жизнь... Он не сможет умереть!"

Элион заговорил – быстро, словно боясь не успеть:

– Знаешь, я только сейчас понял... Не во вражде дело: непонимание. Я ведь испугался тогда, когда осознал, что он... что он – Мелькор. Не разобрался, не почувствовал, значит – "мысли отравлены ложью Врага" – ведь так говорят. Ты пойми, ведь нас всех так учили. С детства вбивали в голову: он – Враг. Я ведь его и не видел никогда прежде – я уже здесь родился... А тут – все по-другому. От него – как волны тепла и какой-то печальной доброты. И потом – он же Властелин, а ты – простой воин... разве я посмел бы говорить так с сыновьями Феанаро? Странно... И, знаешь... теперь я хотел бы говорить – с ним. Мне почему-то кажется – он не прогнал бы меня, как... как мои соплеменники. От меня ведь даже брат отвернулся. А я сам? Разве же я знал, что все – так? Понимаешь, люди... вы – совсем другие. Мы все думали, Элдар – высшие, Нолдор – избранные из высших; а рядом с тобой я даже тогда себя мальчишкой чувствовал. Только признаться в этом не хотел. Даже себе.

Элион говорил так впервые в жизни – горячо, искренне; трудно давалось каждое слово, но на душе становилось легче – словно выплескивалось то, что годами копилось в душе:

– Понимаешь... не было у меня друзей. Никто меня не называл так. И я думал – мне никто не нужен, я сильный, у сильных есть враги, а друзья зачем? И гнал от себя мысль, что привязался к тебе, что – успел полюбить тебя... Я тосковал по тебе... Словно часть души вырвали – как кусок живой плоти, и рана кровоточит... Никогда не было такого... А теперь – ранили тебя из-за меня, словно я проклят, и от меня – только горе. Не покидай меня, друг...

Эльф бережно взял в ладони руку человека, и вдруг отчаянно вскрикнул:

– Хонахт!..

– ...Вот меч твоего отца, Элион.

– Что с ним? – лицо юноши помертвело.

– Его убили. Он умер на моих руках.

– Говори, – отрывисто бросил юноша.

Эльф рассказал – жестко, подробно, не щадя себя, не тая ничего.

– Я повинен в этом. Я в твоей власти, человек. Хочешь – убей: я не боюсь смерти, я и так казню себя...

Юноша странно взглянул на него, и, выпрямившись, ответил спокойно и твердо, хотя в глазах стояли слезы:

– Отец так и хотел умереть. Пока он в силе, а не дряхлым стариком. В бою, как и подобает воину, а не в постели. От ран – не от болезней и старости. На руках у друга, а не под рыдания женщин. Это достойная смерть. Я благодарю тебя за то, что ты принес мне вести – и отцовский меч. Благодарю.

Лицо Эльфа дернулось. Вряд ли он ждал такого от сына Хонахта. Стократ легче было получить проклятье или удар меча. "Лучше б убил, чем... Что же я наделал?.. что же мы делаем..."

Теперь ничего не осталось. Идти – некуда. Не к кому. Один. И пустота в душе. Все кончено. Слишком поздно понял. Слишком поздно.

Он побрел прочь, пошатываясь. Человек окликнул его. Он обернулся.

– Едем со мной.

На мгновение что-то вспыхнуло в глазах Эльфа, потом он покачал головой и произнес тяжело и медленно:

– Меч – дар твоего отца. Прими и от меня дар. Имя. Сын Звезд, Элион ты. А я... у меня больше имени нет. Прощай.

Какова была участь Элиона, прозванного Лесной Тенью – неизвестно: может, погиб в стычке с Верными, может, попался Оркам... А может, не лгут неясные слухи об Эльфе, убитом его же шайкой из-за того, что вступился за слугу Врага – кто скажет?..

510 ГОД I ЭПОХИ

Из "дневника" Майдроса:

...Элвинг – решительная женщина. Она сейчас одна правит остатками народа Гондолина и разгромленного нами Дориата, ибо супруг ее Эарендил все рыщет по морям непонятно зачем. Говорят, ищет своих родителей, Идрил и Туора – тогда он, по меньшей мере, помешанный. Найди корабль в море! Если же ищет Валинор, то безумец десятикратно. Он даже не предполагает, что он там отыщет, если доберется.

...Она прогнала моего посланца. Мне сказали, она очень красива, а Сильмарилл в ожерелье еще больше красит ее. Хотя мой посланец просил ее учтиво, не слишком угрожая, она сказала в тихой ярости:

– Этот камень уже не ваш. Вы в нем видите лишь желанную до безумия драгоценность, знак вашей утраченной власти. Но он уже столько раз омыт и оплачен кровью, что эта кровь перетянет ваше право. Это – наша память об убитых и погибших за него. О моих отце и матери, зарубленных вами, о погибших братьях, о разоренном Дориате. И не я, а вы еще не раз заплатите за все, что сотворили. Благодари Валар, что ты посланец, иначе я велела бы отослать твою голову твоему хозяину!

Жаль. Придется убить ее. Такова клятва. Мы напали внезапно. Резня была страшной. Я невольно вспомнил Алквалондэ – у Синдар тоже много светловолосых. Но на сей раз и Нолдор убивали друг друга. Часть моих воинов взбунтовалась. И все же день был наш. Мы разорили их город, искали Элвинг. Воины притащили ко мне ее сыновей – близнецов Элроса и Элронда. Элвинг же бросилась в море на глазах моих воинов. Мальчишки здорово сопротивлялись, особенно Элрос – даже руку мне прокусил. Я не дал их убить, слишком хорошо помню о детях Диора. Да и Маглор скорее зарубил бы меня, чем дал убить их. К вечеру подошли корабли Кирдана с его и Гил-Галада воинами. Хорошо, что пришли поздно. Мне было бы тяжело убить сына Фингона.

...Однако Сильмарилл потерян. Да, Амрод и Амрас тоже убиты. Теперь нас только двое. Кто будет следующим?"

СУД ТВЕРДЫНИ. 519 ГОД I ЭПОХИ

Люди Уггарда ждали погони. Часовых выставляли каждую ночь, днем шли сколь возможно быстро. Но настал уже четвертый день, а ничего подозрительного заметно не было, и Уггард успокоился.

...Проснувшись, он мгновенно оказался на ногах, сжимая меч. Светловолосый человек в черном, в черненой кольчуге, стоял в двух шагах от него. Осознав, что происходит, Уггард с глухим рычанием рванулся вперед, целя в незащищенное горло. Он не успел заметить, как в руках черного воина появился меч; миг – и он, безоружный, с бессильной ненавистью смотрит в неподвижно-бесстрастное лицо.

– Ну, бей, волк Моргота! – оскалился Уггард. В лице его противника не дрогнул ни один мускул:

– Благодарю за честь. Верно, мы – волки. Волки Пограничья. И ты нужен нам живым, пожиратель трупов, убийца женщин.

Уггард разразился потоком отборной ругани, которую черный воин выслушивал с прежней невозмутимостью. "Только бы не заметил..."

Воин перехватил руку с занесенным для удара длинным бронзовым кинжалом-иглой и без особых усилий сдавил и слегка вывернул запястье. Уггард, при всей своей выдержке, зашипел от боли.

– Ты нужен нам живым, – повторил воин.

...За несколько минут он выяснил подробности ночного боя. Девятнадцать человек были убиты, шестеро – пленники, так же, как и он сам; остальные скрылись. В нем жила еще отчаянная надежда, что они устроят засаду на дороге и отобьют своего предводителя; черные, судя по всему, подумывали об этом тоже. "Могучие духи, их же всего пятнадцать!.. Чего же ждут эти трусливые ублюдки?!"

Скрученные ремнями руки затекли и болели; когда он не успевал увернуться, ветви с размаху хлестали его по лицу. Всадники ехали в молчании, тем более мучительном и пугающем, что он не имел представления, куда и зачем его везут. Он дал себе клятву стойко перенести все, что бы с ним не произошло, и молчал тоже, лишь стискивал зубы от боли в запястьях.

К полудню устроили привал. Пленникам развязали руки, но стянули ремнями ноги – предосторожность отнюдь не лишняя, поскольку Уггарду тут же пришла в голову мысль о побеге. В конце концов, лучше умереть со стрелой в спине, чем... кто их знает, что они сделают! Но голодом морить, по крайней мере, не собирались.

Уггард с удивлением заметил, что несколько воинов устроились спать. Правда, отдыхать им довелось не больше получаса: тот светловолосый, видимо, старший в отряде, поднял всех и указал трогаться в путь.

От Хитлум до Черных Гор тянется равнина, поросшая жестким ковылем, с редкими островками низеньких деревьев в ложбинах; коннику – полтора-два дня пути. Эти, как видно, решили добраться за день, не устраивая долгих привалов и не задерживаясь на ночевку. Похоже, их кони были к такому привычны, пары часов отдыха за всю дорогу им хватило. Как и людям, отдыхавшим действительно по-волчьи – урывками.

Младший из пленников, Утер, более всех страдавший от неизвестности, попытался заговорить со стражами. Те молчали, не поворачиваясь даже в его сторону. Уггарда эта дорога измучила больше, чем он мог предположить; пытался спать так же, как черные воины, но такой отдых не приносил облегчения; пару раз он даже начинал дремать в седле и, очнувшись от тяжелого краткого забытья в последний раз, увидел, что путь окончен.

Горы расступились, рассеченные, словно ударом меча, узким ущельем. Перед ними черным силуэтом на фоне ночного неба вырисовывалась громада Трехглавой Горы, о которой рассказывали старики – шепотом, чертя в воздухе ограждающие знаки. Весь сон как рукой сняло.

– Слезай, – нарушил молчание светловолосый. Уггард повиновался с удивившей его самого покорностью и попытался связанными руками погладить своего вороного – благородное животное отстранилось и брезгливо фыркнуло. Уггарда это, непонятно почему, задело больше, чем поведение стражей.

– Иди вперед.

Краем глаза Уггард заметил, что остальные шестеро следуют за ним. Утер был явно напуган и жался к старшим; Уггарду и самому было не по себе. Однако – пусть не думают, что его так легко запугать, он не сопляк какой! Потому мимо стражей ворот и под высокими темными сводами коридоров и залов шел, гордо подняв голову, выпрямившись во весь рост. Досада брала на остальных: они как-то поникли, съежились и только затравленно озирались по сторонам.

В тронном зале уже собрались вожди и старейшины его племени; на троне же... Уггард почувствовал, что не может отвести взгляд от высокой величественной фигуры: черные одежды и тяжелая мантия, черная же корона с двумя камнями венчает седую голову, на коленях – меч со странной рукоятью... Уггард с трудом заставил себя смотреть в сторону, борясь с желанием упасть на колени, как сделали остальные пленники.

– Развяжите им руки.

Холодный глубокий голос – словно с высоты, из-под сводов зала.

– Итак. Знаете ли вы этих людей?

– Да, – хрипло ответил вождь. – Это Уггард, мой молочный брат. Те шестеро – его воины... Властелин.

– Ведомо ли вам, что совершили они?

Молчание.

– Не говорил ли я дедам вашим: земли в Хитлум, что взяли вы силой, будут принадлежать вам, ибо не хочу лишать крова женщин и детей ваших, не ради вас; если же ступите вы за пределы этих земель с оружием в руках, кара моя падет на вас?

– Да, Владыка. Мы помним, – вождь склонил голову.

– И ныне узнаю я, что твой молочный брат, о Утрад, сын Хьорна, вождь народа Улдора, преступил этот закон. Что же ныне сделаю я с ним?

Вождь опустил голову еще ниже.

– Я призвал вас сюда, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста, и вас, старейшины двух племен, чтобы увидели вы свидетельства беззакония, кое учинил Уггард, и подтвердили пред народами вашими справедливость приговора.

"Почему они все говорят так спокойно?! Или правду рассказывают старики, и его сердце – холодный камень, а тем, кто служит ему, он вырывает сердца, взамен же вкладывает кусок льда..."

– Признаешь ли ты, Уггард, сын Улда, что уничтожил тому шесть дней поселение Арнэ в лесах к северу от Гор Ночи, пролив кровь невинных и предав огню дома их?

– Как смел бы я, о Владыка? Быть может, это деяние харги... мне же неведомо то, о чем ты говоришь, – Уггард поклонился, прижав руку к сердцу, по-прежнему не поднимая глаз: "Не осталось следов?.. нет, не осталось. Перед вождями и старейшинами... ему придется доказать..."

– Орки не хоронят своих убитых. Незачем тревожить мертвых, чтобы узнать, кто лежит в той могиле... Взгляни – вот стрелы, взятые у вас: признаешь ли их своими?

Тут отпираться бесполезно. Бронзовые наконечники – плоские, расширяющиеся к древку и оканчивающиеся там неким подобием крюков, и бурое оперение – знак племени Улдора.

– Да, Владыка. Каждый может подтвердить это.

– Они не для охоты на зверя или птицу, не так ли? Эту стрелу нашли там. Утрад, сын Хьорна, ответь – это та же стрела?

Молодой воин в черном протянул вождю стрелу – наконечник покрыт бурой коркой.

– Да... – глухо ответил Утрад.

– Владыка, – отчаянье, мешавшееся с мучительной злостью на себя за роковую ошибку, придало Уггарду смелость, – любой воин племени Улдора мог выпустить эту стрелу – почему же напраслину возводят на нас?!

– Кого ты обвиняешь? – голос Утрада был похож на сдавленное рычание. Владыка жестом остановил его:

– Знак твоего рода – скалящийся медведь?

– Да... ("А это еще к чему?..")

– Кто может подтвердить это?

– Я, Владыка, – тихо ответил Утрад.

– Смотри же, вождь, и вы, старейшины – видели ли вы этот знак у Уггарда, сына Улда?

Тот же воин подал вождю бронзовую пряжку с обрывком ткани плаща того самого, который был сейчас на Уггарде. Он закрыл глаза; кровь стучала в висках, по спине пополз мерзкий холодок. "Вот и все. Как мог забыть... Откуда это здесь?.. Вот и все. Все кончено. Или – нет еще?.."

– Да, Владыка, – на этот раз заговорил один из старейшин надтреснутым старческим голосом. – Вещь эта ныне принадлежит Уггарду, как прежде отцу его Улду.

– Довольно ли вам этих доказательств?

Молчат, переминаются с ноги на ногу.

– Эта пряжка была в руке молодой женщины, которую ты, Уггард, – с силой, жестко выделяя последние слова, – обесчестил и убил.

Уггарда била дрожь, отпираться было бессмысленно, но он все-таки попытался – от отчаянья:

– Владыка, это навет... Кто-то захотел оклеветать меня...

– Тебе – нужен – свидетель? – раздельно и так же ужасающе-спокойно.

"Но ведь нет свидетелей, нет, нет!!"

– Ахэтт, – негромко.

Уггард поднял глаза на вошедшую в зал женщину, – еще не старую, но страшно измученную, – не узнавая лица – но она узнала и рванулась к нему, пытаясь вцепиться в лицо скрюченными пальцами. Ее оттащили.

– Пес, пес, убийца! – она билась в руках воинов. – Доченька моя, о-о... Выродок! Ты убил ее, ты, ты, ты!!.

Владыка встал с трона, медленно подошел к женщине и обнял ее за плечи левой рукой – правая по-прежнему сжимала рукоять меча:

– Дитя мое... – Уггард и представить себе не мог, что голос Владыки может звучать такой теплотой и состраданием. – Прости меня за эту новую боль, но я прошу тебя рассказать сейчас перед всеми о том, что ты видела.

Ахэтт уткнулась ему в грудь; голос не повиновался ей, она заговорила глухо и невнятно, но в мертвой тишине было слышно каждое слово...

...Женщина умолкла. Уггард поднял глаза на вождей – те стояли, склонив головы. Он перевел взгляд на Владыку, впервые осмелившись взглянуть ему в лицо – и в ледяных глазах прочел приговор. И долго сдерживаемый ужас прорвался в диком крике:

– Утрад! Ты не позволишь ему!.. Я твой молочный брат, вспомни, мы вскормлены молоком одной матери! Ты не отдашь меня им!

– Лучше бы материнское молоко стало отравой – я не дожил бы до такого позора, – глухо ответил вождь. – Не называй меня братом. В моей родне нет ни бешеных псов, ни стервятников. Я отрекаюсь от тебя.

– Улхард! – Уггард заметил в глазах второго вождя странный упорный огонек. – Вспомни, какова была наша награда за то, что мы служили ему! Ты горд – неужели ты склонишься перед ним, как наши злосчастные предки, будешь лизать ему ноги, признав его власть?! Ведь мы оба – из народа Улфанга!

– Даже признав справедливость твоей мести, я не пожертвовал бы ради тебя своим народом, – угрюмо усмехнулся Улхард. – Разве ты – из нашего рода? Почему же я должен платить за тебя своей жизнью и жизнью своих людей?

– Шелудивые псы! Ублюдки! Предатели! Чтоб подохли и вы, и отродья ваши, вы не мужчины, вы бабы, шлюхи, продавшиеся этому уроду! Наденьте юбки, рожайте таких же гаденышей – это вам пристало больше, чем меч! Уггард дрожал от бессильной ярости. – И ты, – он обернулся к Владыке, оскалив зубы. – Я ненавижу альвов, но больше – вас! ненавижу всех, всех! Мало вас резали! Дай мне меч – я пущу тебе кровь, будь ты хоть трижды бессмертен, и сердце твое брошу воронам!..

– Каков будет ваш приговор, вожди и старейшины? – ровно спросил Вала.

– Мы признаем его виновным, Владыка. Его жизнь и смерть – в твоей руке. Да не падет гнев твой на народы наши, – ответил за всех Утрад.

– Я умру с мечом в руках! – прорычал Уггард; лицо его страшно перекосилось, став похожим на морду Орка.

– Никто не запятнает свой меч твоей кровью, – с усталым презрением сказал Вала. – Ты, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, и ты, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста – повторите клятву ваших предков. Во имя народов своих – клянитесь не преступать границ Хитлум, дабы не навлечь на себя гнев Севера.

– Клянемся, – нестройно ответили вожди.

– За то зло, что причинено было народу моему, сыновья ваши да прибудут сюда. И останутся они в твердыне моей на пять лет. Слово мое да будет порукой тому, что через пять лет они вернутся к своим народам.

– Да будет так, Владыка...

– Вы... – во взгляде Уггарда было безумие, – вы отдаете ему своих сыновей?! Чтобы он вырвал их сердца, а взамен вложил мертвый камень?!

– Молчи, глупец, – прошелестел голос одного из старейшин.

Вала, казалось, вовсе забыл об Уггарде. Он по-прежнему держал руку на плечах Ахэтт; смотрел куда-то в сторону.

– Властелин, – нарушил молчание светловолосый воин. – Что мы сделаем с... этими? – он не называл имен, просто указал рукой.

– Оставить пленниками всех. Кроме него, – слова были холодны и тяжелы. – Его – повесить. Ахэтт?..

– Я не хочу видеть его.

Вала кивнул.

– Идем, дитя мое.

Бережно повел женщину из зала, на пороге остановился, обернулся к вождям:

– Пусть ваши люди узнают, как это было. Вы – увидите. И помните о клятве. Прощайте.

И затворил за собой дверь, словно отгородив Ахэтт от безумного вопля Уггарда.

МАТЬ. 518 ГОД I ЭПОХИ

– ...И еще, там женщина пришла, сына своего ищет... Говорит, он у нас.

– Пусть войдет.

– Да, Учитель, – воин легко поклонился и вышел.

Пожилая женщина стояла в дверях, робко прижимая к груди узелок. Он улыбнулся уголком губ:

– Здравствуй. Не бойся, входи, садись.

Женщина, похоже, немного успокоилась:

– Скажи, ты здесь начальник, что ли, твоя милость?

– Да вроде того, – в светлых глазах блеснули веселые искорки.

Помолчали немного. Женщина вздохнула.

– Смотрю я на тебя, сынок, – видно, не жалела тебя жизнь. Молодой ведь еще, а волосы белые... Родные-то живы?

По чести сказать, он не ожидал такого поворота разговора. Сказать, кто он такой? Испугается... Нет уж, пусть лучше остается так.

– Живы.

– Тоже, небось, сам ушел сюда?

– Сам.

– И не спросил никого?

Он кивнул.

– Ну совсем как мой младшенький. Старик узнал – долго шумел, все грозился, что не отпустит, а тот уперся – и ни в какую: все равно, мол, уйду. Ну, собрала ему кое-что на дорогу, благословила – вот он и ушел. Письма пишет. Я грамоте-то не обучена – грамотей местный читает, а все неспокойно мне. Он у меня слабенький, с детства все грудью хворал, а упорный! Я ему говорю – ну куда тебе, ведь там воины нужны. Ты вот, сразу видно, воин: и силой, и статью, и ростом... Где тебя зацепило так – в бою, или на охоте?

– В бою, – он опустил голову. Женщина снова вздохнула:

– Да ты не печалься, пройдет. Хочешь, травы тебе разные принесу будешь раны промывать отваром, листья к ране приложишь – до свадьбы заживет... Жена-то есть или невеста?

Он покачал головой: нет.

– Будет еще, сынок. Ты, вижу, умен, смел, а глаза добрые... И красив.

– Красив? – он усмехнулся.

– Ах, сынок, сынок... Я слишком стара, чтобы врать. Шрамы – знак доблести, а таких, как ты, я никогда не видела. Да неужели ни одна женщина на тебя с любовью не смотрела? Не поверю, сынок, – женщина лукаво улыбнулась.

Он отвернулся – быть может, слишком поспешно.

– Я тебя обидела чем-то, сынок? Ты прости старуху...

– Нет-нет... Я скажу, чтобы позвали твоего сына.

Он распахнул двери:

– Позовите Кори. И пусть поторопится – его ждет мать.

Вернувшись в комнату, он встретил обеспокоенный взгляд:

– Скажи, сынок, а Властелин... он какой?

Он задумчиво потер висок.

– Ну... вроде меня.

Женщина рассмеялась:

– Шутишь, сынок! Он бог, а боги ведь огромны ростом и могучи. Говорят, он один может одолеть целое войско, доспех его сияет ярче солнца, а в руках его огненный меч. Вряд ли мой сын сможет стать его воином...

Он не успел ответить: дверь распахнулась снова, и в комнату вбежал крепкий загорелый юноша лет восемнадцати. Год назад, когда он пришел в Аст Ахэ, он был другим. У него действительно была чахотка, и начался кровавый кашель.

– Матушка! – вскрикнул юноша, но остановился в смущении, заметив высокую фигуру в черном.

– Ну что же ты? Обними мать.

– Но...

Вала с улыбкой поднес палец к губам.

– Если хотите, я оставлю вас.

– Нет-нет! Мальчик мой, этот человек был так добр ко мне...

Он отвернулся, словно разглядывая книги на полках. За его спиной слышался быстрый говор женщины и смущенный басок юноши. Когда снова взглянул на них, женщина суетливо развязывала узелок; на мгновение запнулась, потом, просительно улыбнувшись, объяснила:

– Я вот принесла... Он у меня с детства сладкое любит...

Юноша залился краской, переведя почти умоляющий взгляд с развязывающих узелок рук матери на лицо Валы: в светлых глазах Властелина Тьмы плясали искорки смеха.

– Хочешь – и ты меду отведай, сынок; здесь-то, наверное, нечасто приходится...

– Нечасто, – согласился Вала.

Густо-золотой тягучий мед, пахнущий цветущими полевыми травами и солнцем...

Он прикрыл глаза и долго молчал; потом, вспомнив прерванный разговор, вновь обратился к женщине:

– А что до того, чтобы быть воином... Твой сын – целитель, и знал, зачем идет сюда. Ведь людям не только защитники нужны.

Повернулся к юноше:

– Сегодня ты свободен. Проводи мать к себе – вам о многом нужно поговорить.

– Да хранят тебя боги, добрый человек, – промолвила женщина.

Вала снова улыбнулся – уголком губ, потом посерьезнел. Подошел к женщине, взглянул ей в глаза и тихо проговорил:

– Благодарю тебя. За сына. За то, что пришла сюда. Благодарю за все.

И низко поклонился маленькой женщине. Сухая легкая рука ласково провела по его седым волосам:

– И тебя благодарю, сынок. Если мой мальчик будет рядом с тобой, то я спокойна за него. Будь благословен...

ЗАКОН ТВЕРДЫНИ. 523 ГОД I ЭПОХИ

Небольшой отряд Нолдор – и черные воины Пограничья... Силы были почти равны, но ненависть – плохой помощник в бою. Черный отряд потерял двоих, еще трое были ранены; из Эльфов остался в живых только один. От потери крови Эльфы быстро теряют сознание. Решено было довезти его до Твердыни.

Вскоре после того, как его перевязали, он пришел в себя.

Глаза его переполняла бешеная ненависть: боль от ран только разжигала ее. Он с проклятьями срывал с себя повязки:

– Мне не нужно вражьих милостей!..

Целитель беспомощно смотрел на раненого. Потом, видно, решившись на что-то, подозвал воина.

– Я ничего от вас не приму, – хрипел Эльф.

– И смерти? – мрачновато поинтересовался воин.

Раненый замолчал, настороженно оглядывая людей. Воин бесцеремонно разжал ему челюсти, а целитель влил в горло остро пахнущий травами теплый напиток. Раненый закашлялся, поперхнувшись зельем, глаза его затуманились.

– Яд... – прохрипел он; приподнялся: – Будь проклят Моргот! Нолдор отомстят...

И повалился навзничь на ложе.

Очнулся. Боли больше не чувствовал. Осторожно приподнял голову: нет, и не связан. Спиной к нему стоит какой-то человек в черном.

"Где я?.."

Ангамандо.

Враги.

Он пошевелился. Тело вроде бы слушалось его. Бесшумно поднялся и подкрался к человеку в черном.

Жаль, нет оружия. Но жизнь он продаст дорого. По крайней мере, этого-то с собой прихватит.