Текст книги "Чёрная книга Арды (издание 1995 г. в соавторстве)"

Автор книги: Наталья Васильева

Соавторы: Наталья Некрасова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)

Теперь разговоры с Мелькором сделались для Намо необходимостью, как, похоже, и для его узника. И после каждой беседы Намо замечал, что его видение мира меняется. Не из-за Мелькора, нет, Намо начинал познавать бытие сам, и лишь подтверждения искал у Черного Валы. Ему казалось, что он идет по узкой тропинке, и по обе стороны – пропасть. Он ступает медленно и осторожно, но – продвигается, и Мелькор протягивает ему руку, чтобы он не упал... Он научился принимать Великую Двойственность в целом и не отвергать ни одной из ее сторон, и, главное, он осознал суть Великого Равновесия Миров и видел его вечное движение и изменчивость – то, что давно превратилось в неизменность в Валиноре. Здесь Равновесие было принесено в жертву Великой Предопределенности. Он теперь по-другому смотрел на Валар, и их деяния; все яснее в душе его разгорался великий дар предвидения, и знал он теперь, что воистину он – Владыка Судеб, и что слово его может стать – свершением. Он понимал теперь, что замыслил Эру, и что пытался сделать Мелькор, и с болью смотрел на его скованные руки. Он теперь много писал, и Книга его становилась все больше.

Он часто говорил с Мелькором об Арде, об Эндорэ. И улыбка появлялась на губах Мелькора, когда он вспоминал о Смертных землях. Казалось, он видит то, о чем говорит.

– Там время идет. Там – жизнь. И каждый день – новый, не похожий на другой. Там даже звезды светят по-иному. Нет, не Эльфам там жить – они не знают цены жизни, они не понимают сладостную боль летящего времени... Те, кто будет там жить – Люди. Они придут. Они увидят Солнце, и никто не сумеет закрыть им глаза. Они будут жить, а не существовать. И будет им дано право выбирать и решать, судить и вершить...

– Мелькор, но если ты сумеешь сделать Людей такими, то ты куда сильнее Эру...

Мелькор резко поднял скованные руки и до предела натянул цепь. Лицо его стало непроницаемо-холодным.

– В этом Эру сильнее меня. Велико искусство Ауле – не вырваться, тихо и обреченно добавил он, опуская голову.

И Намо стало настолько больно и стыдно, что он, повинуясь внезапному порыву, бережно взял эти скованные руки в свои могучие ладони и крепко сжал их.

– Прости меня, Мелькор. Прости, если можешь, – глухо сказал он и вышел из каземата. И не видел потрясенного взгляда Мелькора; ибо жалость оружие, способное сокрушить и крепчайшую броню.

Когда он в следующий раз пришел к Мелькору, то увидел, что тот ждал его. Теперь оба они были нужны друг другу. Отныне они говорили на-равных. Намо считал Мелькора выше себя, и потому был счастлив и удивлен, когда Мелькор сказал ему, что у него руки творца. Намо недоуменно воззрился на свои руки.

– Да, ты способен создавать, Намо. Ты еще этого не осознаешь, но я вижу это. Ты сможешь. А Ауле... – он посмотрел на цепь и продолжил горько и тяжело. – Это – последнее его творение. Когда творец начинает ковать цепи, он становится палачом и уже ничего не сможет создать никогда. А в твоих руках – я это вижу – лежит великая способность создавать...

– А твои руки скованы... И даже имени ты лишен, Возлюбивший Арду.

– Как и ты, Владыка Судеб. Но для меня ты – Намо, а не Мандос, "Тюремщик".

Намо покачал головой.

– Нет. Именно тюремщик. И я виноват перед тобой.

– Не ты. Ты брат мне, Намо. И останешься им... – Мелькор внезапно умолк, и лицо его в этот миг было полно такой тоски и обреченности, что Намо вздрогнул.

– Даже здесь я вижу звезды, – почти шепотом сказал Мелькор, не обращаясь ни к кому, и неясное мучительно-тяжелое предчувствие возникло в глубине души Намо, и он понял, что Мелькор сейчас чувствует то же самое. Они в тот вечер больше не говорили – просто молчали, не глядя друг на друга...

Уходя, Намо чуть не сбил с ног притаившегося за дверью одного из своих Майяр. Тот прижался к стене и смотрел на взбешенного Намо с отчаянным страхом, и одновременно с вызовом. Намо схватил его за плечо и толкнул вперед.

– Иди!

Майя послушно пошел впереди. Наверху, в тронном зале, Намо, закрыв все двери, в гневе обрушился на своего ученика.

– Ты посмел! Ты следил за мной? Подслушивал? А, может, и доносил? рычал он, тряся его за плечи. – Отвечай!

Майя отчаянно мотал головой.

– Нет, нет, Повелитель! Нет! Я слушал... я понимал... Учитель! внезапно крикнул он, схватив руку Намо и прижав ее к груди. – Умоляю, позволь мне уйти с ним! Когда его отпустят на свободу... Учитель!

Намо с любопытством смотрел на него.

– Ты пока еще мой Майя, – неторопливо сказал он.

– Даже если не отпустишь – уйду сам. Как Артано, – упрямо сказал Майя.

Намо нахмурился. Майя невольно ставил его на одну доску с Ауле.

– А ты не думаешь, – сурово сказал он, – что я могу сейчас приказать заковать тебя в кандалы и отправить в подземелье за ослушание?

Майя резко отступил назад. Лицо его вспыхнуло, глаза сузились от гнева и презрения. Он протянул руки и глухо, сквозь зубы, бросил:

– Зови. Пусть закуют. Все равно уйду.

Намо невесело рассмеялся.

– Ты, кажется, путаешь меня с Ауле. Ладно. Я отпущу тебя.

– Учитель! – Майя упал на колени.

– А ну, встань! – рявкнул Намо. И, посмотрев на Майя, добавил тихо:

– Но все-таки ты вернешься ко мне.

"Мой Майя, – думал он, – воплощение моих мыслей и разума... Он избрал путь Мелькора... Неужели это – вторая сторона моей сущности? Надо же..." Намо тепло улыбнулся, вспоминая детское упрямство ученика.

– ...Ты сказал, у меня руки творца. Мне трудно в это поверить. Иногда я сам не понимаю себя. Кто я есть? Зачем я здесь? В чем моя роль?

– Наверное, ты здесь потому, что полюбил этот мир, как и мы все.

– И что? Я ведь не сделал здесь ничего. Ничто здесь не создано мной. Зачем я здесь?

– Но разве ты ничего не замыслил в ту пору, когда мы творили Музыку? Разве у тебя не было своей нити в общей ткани?

– Я не помню ее. Я не понимаю ее. Ведь тогда мы ничего не знали ни об Эльфах, ни о Людях. А ведь теперь их судьба – в моей руке, я – Владыка Мертвых. В чем же моя доля? Я не был нужен при Творении Арды. Или я забыл?

– Я не могу тебе помочь. Просто не знаю – чем. Это правда. Я всегда думал – почему ты, твои брат и сестра пришли в этот мир сразу, когда в нем не было, да могло и не быть боли, смерти, страданий? Что было оплакивать Ниенне? Над чем властвовать тебе? Или все же ты что-то предвидел?

– Я не знаю. Я забыл. Я, все помнящий Владыка Судеб – забыл. Не могу вспомнить... Иногда мне кажется, что меня нарочно низвергли сюда, чтобы быть твоим тюремщиком.

Оба молчали. Наконец, Мелькор покачал головой.

– Я не знаю, что ты увидел, что ты создал тогда – в изначальную пору, чем ты так испугал Единого, что тебя заставили забыть, что тебя лишили права создавать. И воля твоя подчинена... И все же тебя боятся... Не знаю.

– Даже ты не знаешь.

– Я не могу знать все, Намо. Я же не Единый, – усмехнулся. – Да и Единый, боюсь, не скажет, хотя он-то наверняка знает. Впрочем, дело не в нем. Ах, зря они сделали тебя моим тюремщиком!..

О ФИНВЕ И МИРИЭЛЬ. ВЕК ОКОВ МЕЛЬКОРА.

ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ ГОДЫ 654-655

...Полторы сотни лет... Теперь он не был так чудовищно одинок: все чаще Намо приходил в его темницу, чтобы говорить с ним. Тем тяжелее и страшнее было каждый раз снова оставаться одному.

На этот раз тяжелая дверь не скрипнула, но он ощутил чужое присутствие раньше, чем поднял глаза.

Тонкая фигурка замерла на пороге: не темная – серебристо-мерцающая, как лунный свет, и он вскочил на ноги прежде, чем осознал, что – ошибся.

– Мириэль... – с трудом глухо выговорил он. – Что нужно прекрасной королеве Нолдор от пленного мятежника?

Видение заколебалось, словно готовое растаять, но в голосе говорившего было больше боли, чем насмешки, и она ответила:

– Не называй меня так. Назови... как прежде.

– Как?

– Тайли. Разве ты не помнишь... Мелькор?

– Тайли... Я помню все. И – всех. Но как ты пришла сюда?

– Для души в Мандосе нет преград... Мелькор. И для памяти...

– Ты помнишь? – он жадно вглядывался в ее лицо.

– Помню. Тебя... – серебристая фигурка качнулась, словно хотела приблизиться. – У тебя волосы совсем седые...

Он промолчал. И вдруг страшная мысль обожгла его: ведь живой не может прийти в Чертоги Мертвых! Неужели ее – тоже?!..

– Как ты оказалась здесь?

– Они говорят – я уснула... Я... ушла; мне было так тяжело... Воздух жжет, и свет... Но покидать сына... Феанаро, он так похож на... на нас... и – Финве... ведь он любит меня; и я...

Его лицо дернулось, когда он услышал ненавистное имя. Конечно, ведь она – его жена... жена того, кто вынес приговор последним из ее народа!.. какая насмешка... Знал ли сам Финве, кого взял в жены?

– Ты словно ненавидишь его... Мелькор, – в голосе-шорохе – тень печального удивления. – Ты был другим. Ты не умел ненавидеть.

– Думаешь, так можно научить любить? – он поднял скованные руки но, увидев боль на полупрозрачном лице, мягко прибавил. – Прости.

Она снова заговорила о Финве:

– Он такой светлый, открытый – как ребенок... Мне иногда казалось, что я старше его; хотелось помочь, защитить... Разве можно его, такого, ненавидеть?

"Защитить... Вот как..."

Он долго молчал, потом сказал задумчиво:

– В чем-то ты, может, и права. Можно сказать и так... Испуганный ребенок...

Его руки невольно сжались в кулаки, глаза вспыхнули ледяным огнем:

– Не могу, Тайли!.. Не могу...

– Мой Учитель не умел ненавидеть, – повторила она, и он понял, почему каждый раз она с такой запинкой произносила его имя. – Я понимаю... иногда его лицо становилось таким странным... это тень твоей ненависти. Что он сделал тебе? – она прижала узкие бледные руки к груди, посмотрела почти с мольбой. – Что он мог сделать тебе?

"Конечно. Ты же не знаешь, не видела этого".

– Мне? – он не удержался от сухого смешка. – Мне он ничего не сделал. Даже пальцем меня не коснулся.

– Но все же ты ненавидишь его... И сына – его сына – ты тоже станешь ненавидеть?! – с отчаяньем выдохнула она.

– Ты пришла, чтобы просить за них? Нет, я не возненавижу твоего сына, Тайли, – его голос дрогнул, но тут же вновь обрел прежнюю твердость, зазвучал жестко, почти жестоко. – Но не проси, чтобы я простил твоего супруга, королева Мириэль!

Мерцающая фигурка опустилась на колени.

– Не понимаю, – обреченным шепотом, – не понимаю...

– Ты помнишь, что стало с твоей сестрой?

– Ориен... да... ее убили... и Лайтэнн тоже...

– А потом?

– Я не помню... – она смешалась, поднесла прозрачную руку к виску. Не помню... Не знаю... Я спала... Потом Владыка Ирмо взял меня за руку, и я пошла с ним... Он был почему-то таким печальным... Был свет, и цветы много цветов... красивые... другие. Не как... дома. Королева Варда улыбнулась мне и сказала – как ты прекрасна, дитя мое... Я так растерялась, что даже забыла поклониться... А он... Его я увидела в Садах Ирмо. Он был такой красивый...

"Верно, красив. Это я помню. Высокий, стройный, сероглазый..."

– ...в короне из цветов... Мы смотрели друг на друга – как будто вокруг и не было никого... Потом мы часто виделись, и однажды я сплела ему венок из белых цветов, и он...

– Нет!..

Она вздрогнула и отшатнулась. Он стиснул до хруста зубы, сжал седую голову руками:

– Нет, нет! Только не это... Не так...

– Что с тобой?

"Нельзя говорить... Душа так беззащитна... но как объяснить по-другому? как сказать – да, я не должен ненавидеть Финве, да, не он главный виновник, да, он не понимал, что творит, он был как испуганный ребенок – но я не могу простить его, не могу забыть те слова, не могу... Пусть я несправедлив, но быть справедливым – выше сил. Может, я так и не перестал быть богом, но не могу остаться беспристрастным. Велика же твоя любовь, дитя: ведь ты пришла не затем, чтобы узнать, что случилось с твоим народом, почему убили твою сестру, где твой брат – пришла просить за Финве..."

Он молчал. Она долго ждала ответа, потом скользнула к двери, но обернулась на пороге и спросила как-то беспомощно-удивленно, словно впервые задумалась об этом:

– Мелькор... Почему ты – здесь? Зачем тебе сковали руки?

Он поднял на нее глаза – и внезапно, не выдержав, хрипло и страшно расхохотался.

Она исчезла – легкий утренний туман под порывом злого ледяного ветра, – а он все смеялся, пока смех не перешел в глухое бесслезное рыдание – и умолк.

"Спроси у моего брата, почему я здесь. Спроси у Ауле, почему у меня скованы руки. Спроси у Тулкаса, как погиб твой отец. Спроси у Ороме, почему убили тех, кто сопровождал вас. Спроси у своего мужа, как умер Ахтэнэр, твой брат!"

...Ахтэнэр – черные с золотыми искрами глаза, черные с отливом в огонь волосы, дерзкий и насмешливый... Знал ли будущий Король Нолдор, что обрек на смерть брата той, которая стала его возлюбленной супругой? Наверно, нет; и она не знала...

А Манве, должно быть, радовался этому союзу: как же, сумел исправить зло, содеянное негодяем-отступником, выиграл битву за юную душу, смог излечить ее! И сколько еще таких детей в Валиноре? Детей ведь не стали убивать, Великие милосердны: зачем казнить, если можно приказать забыть...

Ирмо медленно шел среди теней и бликов, шорохов и отдаленного звона падающих капель росы. Там, где проходил Владыка Снов и Грез, Сады обретали новую, целительную силу. Медленно, в задумчивости шел он, словно скользя над травой, не оставляя и легкого следа на земле. Говорили, что Сады часть самого Ирмо, его сила и разум. Наверное, это было правдой – он ощущал Сады, как самого себя. И сейчас дергающая боль в виске вела его туда, где от чьего-то горя умирали травы.

Ветви почти сплетались над маленькой круглой поляной, оставляя в зеленом куполе окно, сквозь которое падал сноп мягкого рассеянного света. Там, в круге света среди мелких белых цветов, спала юная женщина. Ирмо настолько хорошо знал этот уголок Садов, что почувствовал острую боль от того, что нарушено печальное совершенство этого места. Тихий быстрый шепот, всхлипывания – листва тревожно дрожит... Темная коленопреклоненная фигура, плечи вздрагивают от рыданий. Ирмо уже понял, кто это. Он часто приходил сюда. Вала неслышно приблизился и встал перед плачущим. Тот поднял голову; красивое, переполненное отчаянной тоской лицо было залито слезами.

– Владыка, – срывающимся шепотом, – почему... О, почему? Они сказали – Мириэль больше не проснется... Почему, почему, Владыка?! Почему она не возвращается? Ведь я же люблю ее! И она тоже... Ведь она не может умереть, ведь правда? Правда?!

Ирмо покачал головой и ничего не ответил. Но Королю Нолдор, похоже, было не до ответа. Он говорил. Говорил скорее себе, чем Ирмо.

– Я помню, помню... Ведь это здесь, в этих Садах я встретил ее... О, как же она прекрасна...

...Она казалась ему душой белого цветка. Тень – в тени деревьев, серебристый утренний туман, хрупкий стебелек... Девушка с серебристыми волосами и прекрасными нежными глазами испуганной лани. Как медленно падали из ее рук белые цветы... Как медленно взлетали крылья-руки в широких просвечивающих белых рукавах... Она сама казалась такой прозрачной, призрачной... И он бежал, бежал ей навстречу, задыхаясь и плача от неведомого мучительно-прекрасного чувства. В этот миг он подумал, что знает теперь, что значит – умереть. Ему казалось, что он умирает... Они молча стояли, крепко обняв друг друга, и им казалось, что у них одно сердце. И лишь потом, когда этот полуобморок отпустил их, они смогли заглянуть друг другу в глаза. Шепотом, задыхаясь, он спросил:

– Кто же ты...

– Мириэль... – как вздох ветра в траве.

– Она ушла из твоих Садов, и вот – вернулась, чтобы уйти от меня... За что, за что, Владыка? Или она – не Элдэ? Она – призрак?..

– Нет, – нарушил молчание Ирмо, – нет, она такая же, как и ты.

– Я знаю... Но ведь тогда она не может, не может умереть! Не может, пока жива Арда! Элдар не умирают!

– Не умирают.

– И она ведь не умерла? Да? Она спит?

– Не совсем так, Финве. Не совсем так... Ее дух покинул тело, но он и не в чертогах Мандоса.

– Но она вернется? Мне говорили – она ушла, ушла совсем... Но как же так... Я не верю, не верю! Она не могла покинуть меня, мы же так любили друг друга!

Ирмо сел на траву рядом с Финве. Вала смотрел куда-то вверх, не желая встречаться взглядом с Эльфом – знал силу своих глаз и не хотел ни в чем неволить Финве.

Он заговорил тихо, ровно, успокаивающе:

– Тебе ведь ведомо, что душа ее изнемогла и не в силах более жить в этом теле. Всю силу свою отдала она вашему сыну; ведь ваша любовь дала жизнь ему...

– Любовь... Неужели любовь убивает? Значит, это я убил ее? Да? Значит, слишком сильно любить – смертоносно... Я во всем виноват, я, я!!

Его снова охватило отчаянье; стиснув виски, он раскачивался из стороны в сторону, повторяя это "я, я, я". Ирмо положил руку ему на плечо. Он многое мог бы сказать Финве и о смерти, и о любви, и о вине... Но он заговорил о другом:

– Нет. Это не любовь ее убила. Знаешь ли... Не все могут так безнаказанно отдать свою силу. Иногда ее нельзя восстановить.

– Но здесь Аман! Разве может быть такое в этой святой земле? Разве не здесь – исцеленье всех скорбей? Владыка, я не понимаю!!

– Не всем здесь можно жить. Некоторые не могут вынести... благодати Амана. Да, Финве, она любила тебя. Да, твоя любовь давала ей силы. Но ведь и тебе она отдавала всю себя. Ей было трудно, слишком тяжко... Напрягать все силы, чтобы суметь жить здесь, отдавать любовь тебе, носить под сердцем сына... Она была сильной, Финве, но...

Финве неотрывно смотрел на Ирмо, начиная что-то смутно осознавать.

– Ты говоришь, – тихо-тихо начал он, – она не могла выдержать благодати Амана? Но ведь только... только один не может... она – из тех?!

Ирмо молчал. Однако Финве уже не нужны были слова.

– Она знала? – глухо спросил он.

– Нет.

Финве долго молчал, опустив голову, – и вдруг с глухим стоном рухнул на тело Мириэль:

– Ненавижу... ненавижу! Это он, он убил ее! Он извратил, сломал их души! Даже те, что ушли из его власти, не могут жить здесь! Даже здесь его черная длань настигает их! Вот, значит, какова его месть... Он убил ее. Он убил меня. Мириэль...

– Согласись, если и так, ему было за что мстить.

Финве резко поднялся, яростно сверкнув глазами:

– Да... Он мстит за все, что против его воли! Да, их надо было убить! Они несли зло, их уже нельзя было исцелить! Их надо было убить, чтобы хоть души их вырвать у него!

"Ты сам не ведаешь, что сказал, Финве. Траву рвут с корнем – и то ей больно. А когда душу вырывают с корнем... даже если это не твоя душа, но ты пророс ею... Теперь ты знаешь, как это бывает".

– Это все из-за него... Не будь его, Арда была бы подобна Аману, и не было бы – этих... И Мириэль была бы со мной навеки! Может, нам и не пришлось бы уходить из Эндорэ... Ирмо. Я хочу, чтобы его освободили. Я вызову его на поединок, и я убью, убью его!

Ирмо молчал. Эльф тоже умолк. Затем опять посмотрел на Владыку Снов. Лицо его вновь стало скорбным, и черты смягчились.

– Прости меня, Владыка, я был неучтив. И – благодарю тебя. Позволь мне остаться одному. Я должен проститься с нею... – голос его понизился до шепота, он закрыл лицо руками.

Ирмо поднялся и тихо отступил в тень, словно растворившись в ней. На поляне остались двое – Мириэль в непробудном сне и застывший, словно изваяние, Финве – на коленях; белая прозрачно-светлая рука Мириэль лежала в его ладонях, словно он надеялся, согрев ее, вернуть возлюбленной жизнь.

"Может, ты и вернул бы ее, – подумал Ирмо, – если бы назвал истинным ее именем. Но ты не захочешь знать его. А захочешь – не сумеешь произнести..."

Словно мерцающий язычок пламени свечи – зыбкая фигурка на пороге. Бред? Или воистину Тьма породила на его глазах живое? Но для этого нужна была мысль. А он давно уже не думал о том, чтобы создавать – слишком страшно представить, что это опять убьют... Да и бессилен он здесь – в Земле-без-Тьмы, Земле-без-Света. Нет, здесь есть Свет, но они никогда не узнают ни силы его, ни красоты, вырвав у него Тьму...

А фигурка не исчезала. Кто это? Он с трудом различал лицо, неверное, как ускользающее воспоминание. Лишь когда узнавание нахлынуло горько-соленой волной, лицо стало более определенным, и он понял, кто пришел к нему. Бесконечно печальное лицо, сплетенные тонкие пальцы, серебристые волосы, окутывающие фигурку, как саван... Склоненная голова, глаза полуприкрыты длинными темными ресницами. "Снова здесь... За кого же ты теперь пришла просить, девочка? Хорошо, что ты не помнишь..."

Глухо – как против воли – тихий горький голос:

– Прощай, Учитель. Я ухожу.

Боль полоснула когтем по сердцу, заставив задрожать и задохнуться. Какую-то долю мгновения слепота застила глаза, а когда сумел прозреть, вокруг только тихо колыхалась тьма, и таяло беззвучное эхо:

– Учитель... Учитель... Учитель...

"Зачем, зачем ты вспомнила? Зачем?!"

– Зачем, Тайли-и-и!!..

ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ ГОД 802

В Книге Намо появились записи о Людях. Это были непонятные существа. Зачастую грубые, жестокие и дикие, они тем не менее понимали то, что не было дано ни Эльфам, ни Валар, ибо им была ведома смерть. Как бы ни было порой трудно распознавать добро и зло, Люди были способны не только в этом разбираться, но и исправлять зло. И при этом их век был так недолог!

Эльфы, сколько бы времени ни прошло, всегда были одни и те же. Их мудрость словно застыла навеки. Люди же, проходившие перед ним, раз от разу становились все мудрее, и Намо с удивлением видел, что многие из них разумом выше не только Эльфов, но и Валар, и, говоря со многими, он иногда слышал от них те же слова, что и от Мелькора... А потом они уходили неведомо куда... Он мучительно захотел узнать путь Людей, тем более, что по обычаю Возлюбивших Арду он добровольно взял на себя все тяготы и страдания этого мира, чтобы лучше понимать Детей Илуватара. Он еще не знал, что большинство из Валар втайне давно отказались от этого бремени, сочтя его слишком тяжелым и унизительным для Могуществ Арды. Намо жаждал ответа. Он не пошел к Манве – он вновь воззвал к Эру. Но тот не ответил ему. Не ответил ему и Мелькор – только сказал с затаенной печалью: "Я ведь не человек..."

А потом окончился срок заточения Мелькора, и Король Мира вновь собрал Валар, дабы решить, освобождать ли мятежника. И Ниенна умолила вернуть ему свободу. И Намо спустился в подземелье, и радость освещала ему путь в темноте.

– Мелькор! – крикнул он; эхо его голоса прокатилось по темным коридорам, словно обвал.

Он распахнул дверь каземата. Мелькор сидел на полу, склонившись над страницами Книги Намо. Хрустальный светильник отбрасывал мягкий холодный свет на его исхудавшее лицо. Он поднял голову, явно удивляясь радости Намо.

– Мелькор, ты свободен, – сказал тот, переводя дух. Странно, но Черный Вала не обрадовался, по крайней мере, внешне.

– Вот как, – негромко промолвил он, вставая. – Свободен? И что же сделают со мной теперь? Будут держать на поводке, как собак Ороме? Или приставят надсмотрщика, чтобы, упаси Эру, мерзкий бунтовщик не вздумал, что ему вновь дозволено быть самим собой? – он говорил ядовито и жестко.

Намо вздрогнул. Он ожидал другого. Слова Мелькора больно ранили его ведь и он был среди тех, кто осудил его. Тюремщик. И все же – как позабыть все то, что было между ними? Ведь он открыл Мелькору сердце, доверился ему – и теперь так ударить в незащищенную душу... Намо было больно и тяжело. Он стоял молча, закусив губу. Видимо еще урок – не верь никому. Не открывайся никому.

– Милостивые Валар, – с расстановкой, с брезгливой гримасой на лице произнес Мелькор. – Милосердный Манве, мудрый Тулкас, добросердечный Ауле, гостеприимный Ман...

"Мандос", – добавил про себя Намо, опуская голову.

Мелькор вдруг осекся.

– Намо, – после недолгого молчания дрогнувшим голосом произнес он. Прости... Я не хотел... Я не думал о тебе, прости!

Намо с трудом ответил:

– Все верно. За что мне прощать тебя? Все верно. Я тюремщик. Я судил тебя. Ты во всем прав, – он не мог заставить себя смотреть в лицо Мелькору.

– Намо, умоляю тебя, прости! Неужели ты хочешь еще добавить мне боли? Я знаю – я виноват, мой гнев ослепил меня, но неужели из-за одного неосторожного слова ты покинешь меня?

Он положил руки на плечи Намо, глядя ему в глаза. Меньше всего на свете он хотел бы обидеть его. Такая боль была в глазах Владыки Судеб, что Мелькор медленно стал опускаться на колени.

– Нет, не надо, пожалуйста! – крикнул Намо, хватая его за руки. Если нужны слова – то я прощаю, прощаю, только не унижайся! Не смей...

У него в душе была странная сумятица, он почти не воспринимал того, что делает. И когда, наконец, вновь стал видеть, то первое, что он увидел – это цепь Ангайнор в своих руках. А потом изумленный, растерянный взгляд Мелькора. Тот смотрел на свои руки, словно никак не мог осознать того, что цепь уже не соединяет наручники, что ее – нет. Искусство Ауле и заклятье Варды не устояли перед волей Намо.

– Как же ты могуч, Намо! – почти шепотом сказал Мелькор. – Я благодарю тебя, Владыка Судеб. Я рад, что это сделал именно ты. Из твоих рук я принимаю свободу, как дар. Из рук других она была бы подачкой.

И он низко поклонился Намо. И тогда Намо взял цепь, и, разогнув одно из звеньев, спрятал его на груди – на память. Разорвать цепь и пояс для могучего Валы было секундным делом, и вдвоем, рука в руке поднялись они в тронный зал, перепугав Ауле и Тулкаса, шедших выполнить приказ Манве.

...Мелькор стоял перед Королем Мира, не склоняя головы – только полуприкрыл не привыкшие к яркому мертвому свету глаза. Никто из Валар не решался первым сказать слово – только Варда, склонившись к супругу, шепнула почти беззвучно то, что чувствовали сейчас все:

– Он не покорился.

Тогда заговорила Валиэ Ниенна; она просила о свободе для Мелькора, и в голосе ее была скрытая сила, которой не мог не уступить даже Король Мира. Он спросил только:

– Кто еще скажет слово за него?

– Я, – негромко откликнулся Ирмо. Эстэ кивнула, Намо молча поднялся и встал рядом с Мелькором, тяжело глядя на Короля Мира. Ауле дернулся, словно хотел что-то сказать, но промолчал, низко склонив голову.

И Манве изрек, что в великом милосердии своем и снисходя к просьбе Скорбящей Валиэ Валар даруют свободу Мелькору.

– Но, – сказал он, – ныне повелеваем Мы тебе, Мелькор, не покидать пределов Валмара, доколе деяниями своими не заслужишь ты прощение Великих.

– Благодарю тебя... брат мой, – коротко усмехнулся Мелькор. И, повернувшись к Ниенне, совсем другим, мягким и печальным голосом:

– Благодарю за все, сестра.

Ниенна не ответила – кивнула и опустила голову, впервые пряча слезы.

И в Валиноре не было ему дома; он остался в чертогах Намо, но теперь был принят там Владыкой Судеб как желанный гость. И часто их разговоры уже не прячась – приходил слушать Майя Намо, тот самый, что просил отпустить его к Мелькору...

САДЫ ЛОРИЭНА. ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ ГОД 803

...Он стоял, глядя в воды колдовского озера Лорэллин. Почему-то в них отражались звезды... Ирмо подошел неслышно и остановился за его спиной, не сразу решившись заговорить.

– Мелькор...

– Ирмо?

– Я должен рассказать тебе, как было... с ними.

– Зачем снова причинять боль своей душе?

– Никто из нас не умеет забывать. Знаю, легче не будет; но я виноват перед тобой. Я не ищу оправданий, я только хочу рассказать. Ты... выслушаешь меня?

Он обернулся и взглянул в глаза Владыке Снов. Ирмо отвел взгляд первым.

– Говори.

...Майяр в лазурных одеждах с прекрасными, ничего не выражающими лицами, стояли полукругом позади них.

– Владыка Сновидений, к тебе слово Короля Мира Манве Сулимо: тебе ведомо, что делать с ними, так исполни же, что должно.

Ирмо промолчал, вглядываясь в перепуганные детские лица.

– Каков будет твой ответ?

– Я исполню, – каким-то чужим голосом выговорил он.

Он не проронил больше ни слова, пока Майяр не удалились. Молчали и дети, каким-то образом поняв, что при этих лучше не говорить.

– Что с нашим Учителем? – первым заговорил старший, мальчик лет четырнадцати с удлиненными зеленовато-карими глазами, смуглый и медноволосый. – За что убили Ориен и Лайтэнн?

– Ты должен нас убить? – почти одновременно спросила темноглазая среброволосая девочка, немногим младше парнишки. К ней испуганно жалась девчушка лет четырех, – старшая гладила ее спутанные золотые волосы, пытаясь успокоить.

– Нет, – поспешно ответил Ирмо, внутренне радуясь, что есть возможность не отвечать на первые вопросы, стыдясь этой трусливой радости. – Нет, вы просто отдохнете здесь, выспитесь – вы ведь так устали, – а потом проснетесь, и все будет хорошо...

– Ты не умеешь лгать, – сказал старший.

– Нет, нет, поверьте мне, я не лгу!

– Что может быть хорошо, если там сейчас умирает мой отец?! – мальчик безошибочно указал в сторону Таникветил, и у Ирмо похолодело в груди: "Видящий..."

– Поверьте, я не причиню вам зла, – виновато, почти умоляюще попросил Владыка Снов; он чувствовал себя беспомощным перед детьми, видевшими смерть. – Поверьте мне...

Золотоволосая малышка посмотрела на него из-под руки старшей:

– Он говорит правду, – сказала она тихо. – Он хороший...

Ирмо обрадовался этой нежданной защите:

– Да, да! Идемте со мной – вы отдохнете, отоспитесь... – он просто не знал, что еще сказать им, как успокоить. – Как вас зовут?

– Линнэр... Тайли... – представились старшие почти в один голос.

– Йолли... – это его златокудрая заступница.

– Эйно, – тоже золотоволосый, сероглазый и решительный.

– Даэл... Ойоли... – наверно, брат и сестра, оба пепельноволосые, хрупкие и тихие; жмутся друг к другу, как беззащитные озябшие птенцы.

– Ахэир, – темноволосый и ясноглазый. – А это Гэлли, – совсем малышка, года полтора, которую он держит на руках.

– Тайо, – светло-золотые волосы, золотистая кожа, упрямо и сурово сдвинутые брови: маленький рыцарь. А вот и его дама: короткие волосы с отливом в рыжину, пытается смотреть дерзко, хотя напугана:

– Эрэлли.

– Эллорн... Эннэт... – близнецы, оба черноволосые и держатся за руки так крепко, что костяшки пальцев побелели.

– Торн...

– Исилхэ... – большущие глаза, губы дрожат – вот-вот заплачет, но держится из последних сил.

– Тэнно...

– Алхо...

– Энноро...

– Хэллир...

– Аэлло...

– Тииэллинн... – снова девчушка, и голосок тоненький, чистый.

– Анта... – смешалась. – Анта-элли...

Последняя молчит. Тииэллинн отвечает за нее:

– Она – Элгэни. Она не... Она не будет говорить. Лайтэнн – ее сестра. Была.

– Остальных куда-то увели, – добавляет Линнэр. – Мы спрашивали, но нам не сказали – куда.

Он отвел их вглубь колдовского леса, надеясь втайне, что мерцающее волшебство этих мест хоть немного отвлечет их; но дети следовали за ним в сосредоточенном настороженном молчании. Несмотря на все его уверения, добра здесь они не ждали.

...Засыпали они быстро: и тела, и души их были слишком измучены, чтобы противостоять чарам Владыки Снов. Он ласково говорил с ними, каждого называл по имени, гладил встрепанные волосы, заглядывал в недетски-печальные глаза. Худенькие беспомощные тела едва прикрыты рваной одеждой – видно, с ними не церемонились.