Текст книги "В пещерах мурозавра"
Автор книги: Наталья Суханова
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
– Анюнечка, деточка, как ты меня напугала! Я думала, умру от ужаса, а ты здесь танцуешь! И, господи, хотя бы мазурку, а то какие-то дикости!
– Нюня, еще одна такая выходка – и я отправлю тебя назад! – строго сказал Людвиг Иванович.
– А то можно пауку подбросить, – предложила Тихая, и было непонятно: не то она так мрачно шутит, не то и в самом деле считает, что Нюня им в помеху.
– Какая вы злая! – обиделась Нюня.
– Я злая, а ты дурная. А один дурак цельный полк погубит.
Людвиг Иванович огляделся. Невдалеке от "танцплощадки" виднелась дыра, из которой, пошевеливаясь, торчали антенны.
– Ну-с, так, – сказал дядя Люда, – надеюсь, это вход в "наш", а не в какой-нибудь чужой муравейник?
– Оне не смотрють, свое ли, чужое ли, – проворчала Тихая. – Вчерась варенье варила, из-за ентого Ехвимки убрать не успела, аж дух смородинный стоить!
– Ну вот и прекрасно! – обрадовался Людвиг Иванович. – Значит, муравейник и в самом деле наш. Ну и нюх же у вас, бабушка Тихая! Итак, прошу приготовиться к вхождению в муравейник.
– Как? – спросила Бабоныко. – Мы пойдем в пещеры к этим мухозаврам?
– Но вы ведь сами хотели помочь Фиме.
– Ну что ж, я готова.
Людвиг Иванович придирчиво осмотрел свою команду:
– Бабушка Тихая, пожалуйста, проверьте, достаточно ли сильно мы пахнем, не отличается ли наш запах от муравьиного.
Тихая быстренько обнюхала всех – Нюне даже щекотно стало.
– У ентой, – доложила Тихая, тыча в Бабоныку, – ворот духами воняеть.
– Придется, Матильда Васильевна, вас еще раз сбрызнуть.
– Я де передесу! – захныкала Бабоныко, одной рукой зажимая нос, другой зачем-то прикрывая ухо. – Ода дарошдо, ода дазло!
– Бабонька, да замолчи, наконец, не хочешь же ты чтобы муравей перекусил тебя!
И словно нарочно, чтобы проиллюстрировать Нюнины угрозы, входа в муравейник разыгралась короткая жуткая сцена. Какой-то жучок сунулся было туда, но выскочил огромный сторожевой муравей, подпрыгнул и трахнул об пол челюстями. Жучку бы убраться подобру-поздорову, а он замешкался. В следующее мгновение сторожевой муравей широко, как экскаватор, раздвинул зубчатые жвалы и, сведя их, резанул жучка. Жучок в свою очередь поднял клешню, но муравей уже отскочил, наставил брюшко и выстрелил ядом. Жук упал мертвый. Бабоныко упала в обморок, но Людвиг Иванович не разрешил поднимать ее, а велел Нюне как следует вывалять ее, бесчувственную, в пыли на муравьиной дороге. Нюня перевернула Матильду Васильевну несколько раз, та чихнула и очнулась, как раз когда Людвиг Иванович, бабушка Тихая и Нюня сами катались на дороге, пропитываясь муравьиным запахом. Глядя на них и на свой халат, Бабоныко грязным кружевным платочком промокнула грязную слезу на грязной щеке.
– У меня не выдержит сердце, – мрачно сказала она. – У меня непременно сделается... антракт...
– Матильда Васильевна, не притворяйтесь, вы мужественная женщина. Инфаркта у вас не будет, потому что вы благородны и неустрашимы. Неужели я ошибаюсь?
– Ах, если бы не эта мигрень! – пробормотала смущенно Бабоныко. – Но что же мы медлим? Бедный мальчик один в муравейнике, а мы здесь устроили какие-то бату... дебаты.
– Нюня, ты пойдешь первая. Ты обратила внимание, какой частью антенны касаются входящие муравьи антенн стражей? Смотри внимательно и – вперед. Не бойся, маленькая, я наготове!
Нюня, однако, и так не боялась. Подойдя к входу, она увереннее коснулась своей антенной антенны стража. Тот посторонился, но Нюня почему-то не воспользовалась приглашением. Она отскочила назад и принялась исполнять тот самый танец, за которым застали ее недавно путешественники. Нельзя сказать, чтобы это был красивый танец, но у стражи он вызвал живейший интерес. Один за другие стражники выскакивали на площадку у входа и включались в пляску. Скоро возле Нюни была изрядная муравьиная толпа из стражников и носильщиков, которые побросали свой груз и сначала смотрели, а потом принимались и сами танцевать. Оглянувшись на оторопевших попутчиков, Нюня крикнула:
– Дядя Люда, бабушки, идите, вход свободен!
В самом деле, ни одного стражника на месте не было. Людвиг Иванович втолкнул старушек в муравейник, а сам бросился к Нюне. Схватив ее за руку, он выволок Нюню из круга. Вход, однако, уже загораживал стражник. Почти не сбавляя скорости, с Нюней на спине, Людвиг Иванович коснулся своей антенной антенны сторожевого и со словами "Тюнь! Сезам, откройся!" вбежал в муравейник.
Глава 25
Ура!
Тихая стояла, положив на плечи, как коромысло, муравьиную антенну, и смотрела в главный тоннель, где в розовом свете их фонариков проносились, как темные блестящие машины, муравьи.
– Во тьме кромешной, – бормотала она. – И голов не переломають! И все ташшуть! И все ташшуть! Я наживала, а оне ташшуть! Штоб оне лопнули, проклятушшие!
– Скажите спасибо, что тащут! Было бы в вашем доме голодно, нас бы так легко не пустили в муравейник. Муравейник сыт-сытехонек, а сытый он гораздо спокойнее и доверчивее!
Говоря это, Людвиг Иванович водил по стенам тоннеля лучом фонарика. Что ни говори, это не походило ни на что человеческое. И не только потому, что на укрепление стен здесь пошли самые разные материалы: глина, камешки, песчинки, щепки, стеклышки, соломинки. Все это для путешественников, которые сами были не больше муравьев, выглядело как бетонные плиты, каменные глыбы, бревна, балки. Были и какие-то материалы, которые напоминали то фанеру, то железо, а то и вовсе ни на что не походили. Человек, если у него мало материала, тоже строит иногда хибары из чего придется – из досок, фанеры, заржавленных листов железа. Но эти хибары и дребезжат, и холодно в них. Здесь же все было сцементировано, скреплено каким-то неведомым раствором. Путешественники знали, что находятся глубоко под землей, и не только под землей, но и под непредставимо громадным домом. И все-таки не было ни холодно, ни душно. Было, правда, влажно, но откуда-то веяло свежим воздухом и теплом. К запаху же, кисловато-острому, они уже начали привыкать, и он их не раздражал, как вначале.
Бабушка Тихая, сняв с плеч антенну-коромысло, подошла ближе к стенке, принюхалась и поколупала.
– Вы, оказывается, тоже любознательны, – сказав Людвиг Иванович.
– Я не лунознательная, – сердито фыркнула Тихая. – Ето, кому делать нечего, лупятся. А я крепость пробую. Скоро, чай, как хватются нас, така бомбежка пойдеть, што надо проверить бомбоубежище.
Людвиг Иванович нахмурился. Он и сам боялся, что в поисках их начнут вдруг пол взламывать. Мало ли что придет в голову людям, ошарашенным исчезновением сразу пяти человек. Нужно было уходить вглубь. Да и Фима, надо думать, был где-то глубоко в погоне за своими загадочными феромонами.
– Экипаж! – скомандовал Людвиг Иванович.
– О, экипаж! Какое французское слово! – воскликнула, прикрывая глаза, Бабоныко, а Тихая поджала губы и взвалила на плечи антенну.
Они двинулись в глубь тоннеля под песенку, которую на ходу сочинил Людвиг Иванович:
Начинаем вояж,веселей экипаж!
При любых обстоятельствах больше кураж,
или, скажем по-русски, мужества!
С этажа на этаж
поспешай, экипаж!
Задержать нас не в силах ни темень, ни страж,
мы сильны, мы могучи содружеством!
Бабоныко как раз подхватила, перепутав, конечно: "Мы сильны, мы могучи супружеством!", как вдруг к ней подскочил муравей и принялся щекотать ее антенной.
– Ха-ха-ха! – залилась нечеловеческим хохотом Бабоныко. – Ой, что он делает, ой, не могу! Ой, ха-ха-ха! Ой, ха-ха-ха!
Растерявшиеся попутчики остолбенели; неожиданно Бабоныко, продолжая хохотать с подвыванием, закатила муравью увесистую пощечину. От такой пощечины даже здоровый мужчина свалился бы с ног, но муравей только пошатнулся и вдруг выплюнул прямо в лицо Бабоныке струю ароматной жидкости.
– Он пьян! – возмутилась Матильда Васильевна. – Он совершенно пьян! Что у них, милиции нет?!
Муравья уже и след простыл, а Бабоныко все еще вытирала своим грязным кружевным платочком лицо:
– Это возмутительно! Это выходит из рамок! Это вне всяких приличий!
Между тем Тихая, стоя возле нее, все беспокойнее поводила кончиком носа. Наконец она подошла вплотную, чуть не уткнувшись в Матильду Васильевну, провела по ее щеке пальцем и облизала его. Бабоныко замерла на полуслове, а Нюня всплеснула руками:
– Бабушка Тихая, что вы делаете? Как вам не стыдно!
– Ето кому, мине стыдно? – обернулась к ней Тихая. – Свое собственное добро исть стыдно? У прошлый год кизиловое варенье сварила, так ети насекомые и до него добрались!
– Трофаллаксис! Вспомнил! – вскричал Людвиг Иванович. – Это называется трофаллаксис! Все, что поедают муравьи, расходится по всему муравейнику. Не возмущайтесь, Матильда Васильевна, муравей вас принял за собрата, просил поделиться тем, что съели вы, а вашу пощечину принял за такую же просьбу и отдал вам то, что имел.
Людвиг Иванович хотел что-то еще прибавить, но в это время Нюня так закричала, что ближайшие муравьи даже застопорили, задрожав антеннами, – у них хоть и нет известного ученым органа слуха, но звуки "толщиной" два-три микрона они чем-то слышат.
– Он здесь! Он здесь! – кричала Нюня. – Смотрите, смотрите! Фима где-то здесь!
На большом вцементированном в стену камне, куда случайно упал красный свет фонаря, виднелась неровная, но старательно проведенная мелом стрела. Только человек мог оставить такую метку, и этим человеком, конечно же, был Фимка.
Мгновение – и весь отряд стоял у стрелы.
– Он знал, что мы пойдем за ним! – лопотала Нюня. – Он нам путь показывает!
– Гениальный юноша, я всегда это утверждала! – важно повторяла Матильда Васильевна.
– Нет, милые женщины, Фима не знал, да и не мог знать, что мы будем разыскивать его. Но он знал, что муравейник почище египетских лабиринтов и лучше там, где ты уже прошел, оставлять метку с указанием направления. Но главное, главное, Фимка где-то здесь! Ура!
– Ура! Ура! Ура! – откликнулись Бабоныко и Нюня.
Глава 26
Обвал
Он действительно был здесь, на расстоянии какого-нибудь метра от них. Но для существ ростом не больше пяти миллиметров это очень значительное расстояние, да еще не на ровном месте, а в запутанных ходах и переходах – все равно что в подземном высотном доме или, скажем, в карстовых пещерах, куда рискуют углубляться только опытные спелеологи. Не зря на Фиминой книжной полке было несколько книг об этих отважных разведчиках, спускающихся во тьму, в подземные лабиринты.
Фимка продвигался довольно быстро, светя себе фонариком.
Отразившись от стекла, неизвестно как сюда попавшего, но намертво вцементированного в стену, красный свет озарил самого Фиму. Он был в сандалиях, надетых на шерстяной носок, в шортах и шведке. Грудь Фимы перекрещивал патронташ, на поясе висели кобура и тесак в кожаных ножнах.
Каждый, взглянувший бегло на Фиму, удивился бы его боевому виду. Однако более внимательный наблюдатель заметил бы, что в ячейках патронташа находятся не патроны, а... пробирки, заткнутые резиновыми пробками. И если бы такой наблюдатель заглянул в Фимкину кобуру, он бы обнаружил... пульверизаторы, но еще больше удивился бы, узнав, что эти пульверизаторы все-таки оружие. В них находились вещества, убивающие муравьев, усыпляющие их и просто неприятные им. Но усыплять муравьев, пожалуй, не имело особого смысла, применять вещества, неприятные им, было рискованно. Что же касается ядов, то Фима только в крайнем случае согласился бы воспользоваться ими. Не для того он опускался в эту преисподнюю, чтобы вести себя, как какой-нибудь безмозглый гангстер или безответственный губитель живого. Он был разведчиком в мире, почти неведомом, потрясающе сложном и интересном, а главное, очень, очень нужном для людей мире. Даже взрослые не все это понимают, далеко не все, но Фима не зря много читал и много думал о судьбах человечества и Земли. Он знал, что если человечество вовремя не научится беречь живую природу, на которой оно покоится, как на своем основании, не научится сохранять в чистоте и здоровье леса и океан, огромную массу живых существ, человечеству придет конец. Не зря Фимка выписал в дневник слова академика Берга: "Жизнь человечества можно продлить на несколько миллиардов лет. Но если не приложить соответствующих усилий... жизнь на Земле окончится намного скорее, чем некоторые предполагают".
Фимка знал, что уже сейчас в атмосфере Земли кислорода на несколько процентов меньше, чем раньше, а углекислого газа больше, что химические средства, которыми убивают вредных насекомых, убивают и полезных насекомых, и птиц, а понемногу и человека. Между тем живая природа – не только фабрика кислорода, но и кладовая патентов для инженеров будущего.
Научиться понимать и управлять миром насекомых – грандиозная задача, на самых подступах к которой находился Фимка.
Он действительно искал феромоны – вещества, которые выделяют, нюхают и слизывают муравьи. Эти вещества – их запах, их вкус – можно было бы назвать беззвучной муравьиной речью, если бы это хоть сколько-нибудь походило на речь: разговор, рассуждение, беседу. Люди осознают то, что слышат, и выбирают, думают, как поступить. Муравьи же не думают. Их феромоны для них не речь, а приказы, именно приказы, верно запомнила Нюня. И тот муравей, который выделяет феромон, так же мало сознает отдаваемый приказ, как и тот, что его принимает. Муравейник работает, как сердце или печень, – целесообразно, но неосознанно. Вот для того-то, чтобы собрать образцы этих приказов – феромонов, и отправился Фимка в свое опасное путешествие.
Добрые сутки бродил он в мрачных, как средневековые подземелья, темницах муравьев, освещаемых лишь его красным фонариком. Но на нем был отцовский патронташ – и это было так, словно его обнимала родная отцовская рука.
Когда ему становилось все-таки страшно, он пел любимую отцовскую песню:
Смелый к побе-еде стремится,
смелого лю-убит народ...
Отец его тоже, между прочим, был невысокого роста, а никогда ничего не боялся, и все его любили, особенно мама и он, Фимка.
Фимка вспоминал случай, который приключился однажды с его отцом. Отец шел ночью безоружный по пустынной дороге, и за ним следом брел голодный волк. Отец рассказывал эту историю, когда Фимка был еще совсем маленький, и Фимка все время перебивал его и задавал глупые вопросы:
– А почему он шел за тобой? Может, он соскучился?
– Он хотел есть, – говорил отец. – Вот представь, что ты пять дней совсем ничего не ел и вдруг запахло хлебом. Ты выходишь на запах и видишь: перед тобой по воздуху плывет хлеб.
– Почему же тогда он тебя не съел? – спросил Фимка и сам испугался своего вопроса.
Но отец не обиделся. Ему и самому было, наверное, интересно, почему его не съел голодный, но еще сильный волк.
– Наверное, волк знал, что я его не боюсь.
– А ты правда его не боялся?
– Правда. Человек ведь не боится, пока не испугается. А не пугаться можно научиться. И не только можно, но и нужно.
– Ну, а почему волк-то знал, что ты не боишься?
– Это всегда знают: и люди, и животные. Животные даже лучше, чем люди.
– Все-все животные? – спрашивал маленький Фимка. – Все-все? И даже совсем глупые?
– Все-все, – говорил папа. – Кроме самых маленьких, может быть, да и то не потому, что они глупые, а потому, что мы для них так велики, что уже не существа, а просто подвижные материки.
И вот теперь Фимка шел по огромному подземному муравейнику и мысленно разговаривал с отцом, который его обнимал своим патронташем."
Помнишь же, – шептал Фимка, – помнишь же, я тогда совсем не понимал, как это можно научиться не пугаться. А теперь понимаю. Потому что я во что бы то ни стало должен принести людям муравьиные приказы – феромоны. Когда у людей будут самые разные приказы, они научатся управлять муравьями. А может быть, потом люди вообще научатся управлять насекомыми, понимаешь?"."
Ты задумал, – говорил папа, – очень большое, очень важное дело"."
Ну, что ты, – смутился Фима и, чтобы перевести разговор на смешное, вспоминал: – Если бы ты видел, что я два раза наделал в доме. Один раз я прогнал всех муравьев. А потом, наоборот, устроил нашествие"."
Так ты, оказывается, уже знаешь муравьиные приказы?""
Ну, что ты, это же примитивные, грубые методы. Это не их приказы. И действуют эти методы только короткий срок. Это почти такое же варварское средство, как какой-нибудь хлорофос. Понимаешь, папа?""
Понимаю, сынок. Но почему ты именно нынче решился?""
Мама ждала от меня разговора. Я не смог бы ей врать. А пустить – она бы ни за что не пустила меня"."
Но записку-то можно было написать, прежде чем пить эти свои уменьшительные таблетки? Эх, Фимка, Фимка!""
Я же не думал, что они так быстро подействуют"."
Ну, ладно, старичок, возвращайся поскорей и успокой маму. А пока будь осторожнее, хорошо? В этих домах муравьиных столько паразитов прячется – и пульверизатор вынуть не успеешь!""
Ну, что ты, папка, они же тоже с бухты-барахты..."
Фимка не успел докончить мысль. Ему показалось, что отец схватил его и дернул назад, под каменный навес. В ту же минуту потолок в тоннеле обрушился, и перед Фимкой выросла стена.
Только под навесом еще оставалось немного места.
Глава 27
Пещеры Мурозавра
– Подождите, – сказала вдруг Нюня. – Мне кажется, я что-то слышала.
– Мне тоже показался Фимочкин голос, – заявила Бабоныко.
Людвиг Иванович поднял руку, и все прислушались, но ничего не услышали.
– Поменьше бы языками чесали, балаболки, – ворчливо заметила бабушка Тихая. – Ако сороки! Ако сороки! "Ах, интересно!", "Ах, ужасти!" Будуть ужасти, как за язык муравль жевалом прихватить!
– Не жевалом, а жвалом, – поправила, содрогаясь, Нюня.
– Как начнеть жевать, небось, и вспомянуть не успеешь, как оно называется!
– Думаю, нам показалось, – решил Людвиг Иванович. – Мы слишком хотим, слишком ожидаем услышать Фимкин голос. Однако подумайте, с кем ему здесь разговаривать?
Двинулись дальше. Вскоре Фимины отметки свернули вбок от основного тоннеля. Теперь проход был очень узкий, стенки не так тщательно сцементированы, и задетый Бабоныкой камень чуть не отрезал ее от остальных. Тогда Людвиг Иванович перестроил порядок: пустил Бабоныку следом за собой. Нюня была возле нее и помогала ей в особенно узких или крутых проходах, а заключала группу Тихая.
– Вы человек практичный и наблюдательный, – сказал ей Людвиг Иванович. – А с муравьями надо быть начеку.
Между тем проход стал совсем узким. Для того чтобы пропустить муравья, путешественники вжимались в стену. Особенно трудно им приходилось, когда встречались муравьи, тащившие что-нибудь крупное – гусеницу или жука какого-нибудь. Муравьи по пути расширяли проход или протискивали свою ношу волоком, и путешественникам не оставалось ничего иного, как убегать в боковые ходы, искать ниши. А потом возвращаться, чтобы не потерять Фимкины отметки. Хорошо еще, что эти узенькие лазы были недлинные и перемежались муравьиными камерами, которые, к сожалению, редко бывали пустыми. Группами, по двое, по трое и больше, в них копошились муравьи.
– В глазах рябит! – жаловалась Бабоныко.
– Опосля смерти и твоему безделью конец прийдеть, в царствии небесном бог тебе работу найдеть! – пригрозила ей Тихая.
Они как раз пробрались через особенно узкий лаз, и Людвиг Иванович посадил их отдохнуть, пока разведывал дорогу дальше.
– Какая ж в царстве небесном работа, темное вы существо? – сердито отозвалась Матильда Васильевна.
– Да уж, значится, есть работа у бога, – гнула свое Тихая, – делать не переделать, сколько коленей, и всех к себе забираеть!
– "Коленей"? Вы хотите сказать, поколений?
– Чего хочу сказать, то и говорю. Ето по-твоему – поколени, а по-нашему колени. Восемь колений, так и в писании сказано.
– Постойте-постойте, но ведь это в аду работа, а в раю блаженство и отдых.
– Саванаторий! – скривилась насмешливо бабушка Тихая. – Саванаторий на тыщу тыщ человек! Эка, по-твоему, бог глупей твоего?!
– Выходит, по-вашему, в раю хуже, чем на земле?
– На земле на себя работаешь, а там на бога. На земле – што? Заработал на брюхо – и отдыхай. Там отдыхнуть не дадуть.
– Нюня, скажи хоть ты ей, деточка!
– Никакого ада и рая нет, – примирительно сказала Нюня.
– Хорошо бы, – буркнула недоверчиво Тихая, но, покосившись на Бабоныку, прибавила: – Хто на земле свое отработал, могуть помереть, а хто бездельничал, того бог до смерти не допустить – больно жирно будеть.
И тут на них выскочило неведомое существо. Ростом оно было, как муравей, но с головой вдвое, а то и втрое меньше; талии у него не было, да и вообще туловище, не в пример муравьиному, мягкое и упитанное, переходило в брюхо, загибающееся вверх.
– Ах, – сказала Бабоныко и спряталась за Тихую.
А Нюня схватила подвернувшийся камень и швырнула в пришельца.
Так же бесшумно, как появился, незнакомец исчез.
– О господи, – вздохнула Матильда Васильевна, – я и в самом деле подумала, черт какой-то. А всё вы, всё вы, Тихая, со своими отсталыми разговорами.
– Я не отстаю, – огрызнулась Тихая. – Ето ты со своей халатой чумазой за кажен камень цепляешьси – аж Нюнька тебе проташшить не можеть.
– Да тише вы, неразумные! – сказала, как взрослая детям, Нюня. – Будете так ругаться, на вас еще не такое наскочит.
– Людовик Иванович, где вы?! – тихонько крикнула Бабоныко.
– Лютик Иваныч, тебе не сождрали?! – крикнула и Тихая.
В отверстии показался свет фонарика, и Людвиг Иванович, отряхивая волосы и одежду, спрыгнул в камеру.
– Нет, не сожрали. Присыпало только немного. Хуже другое – Фиминых отметок дальше нигде нет.
– Может, это уже новый ход, а тот засыпан? – предположила Нюня.
– Возможно. Что ж, давайте пораскинем мозгами, где вероятнее всего можем мы обнаружить Фиму.
– Пораскинем, пораскинем, – проворчала Тихая. – Нычихе вон и раскидывать нечего – все давно пораскидала.
– Я очень сожалею, – сказала с достоинством Бабоныко, – что в нашем трудном и ответственном путешествии мы находимся в одном экспедаже с таким грубым, неучтивым человеком!
– Дядя Люда, мне кажется, уж у царицы-то муравьиной Фима обязательно побывает."
Лишь бы с ним ничего не случилось", – тревожно подумал Людвиг Иванович, а вслух сказал:
– Ну, что ж, поищем камеру царицы. Она должна быть где-то в центре муравейника.
Глава 28
Встреча с преступником
То, что слышали Людвиг Иванович и его отряд в гулком тоннеле, было не криком о помощи (не к глухим же муравьям было обращаться) и не стонами (Фимка был цел и невредим, хотя и засыпан), а песней:
Смелого пуля боится,
смелого штык не берет!
Фимка спел ее, когда почувствовал, что, кажется, испугался. Испугался же Фимка в тот момент, когда до него дошло, что он даже не знает, в какую сторону копать.
Спел он только две строчки, пока не ощутил, что самый испуг прошел. Положение было, конечно, опасным, может быть, даже безвыходным, но едва прошла паника, Фимка понял: надо думать, а не бросаться из стороны в сторону. И воздух надо экономить. Вот почему, справившись с первым испугом, петь Фимка перестал.
Прежде всего он решил восстановить в памяти последние мгновения перед тем, как его завалило. Назад или вбок отскочил он под каменный навес? Сосредоточиться! Главное – сосредоточиться!
Хорошенько все обдумав, Фимка принялся рыть тесаком ход, не забывая его утрамбовывать и укреплять камнями и палками, если они попадались.
Он рыл уже, наверное, полчаса, когда услышал, что кто-то роет ему навстречу. Фимка совсем забыл, где он находится, и в первую минуту закричал: "Я здесь! Я здесь!" Но тут же опомнился. Замер. Остановился и тот, снаружи. Фимка взялся за тесак, и тот, снаружи, заработал тоже. Кто это был? Муравей? Или какой-нибудь приживал? Хорошо еще, если приживал-попрошайка! А если хищный, решивший его прикончить? В муравейнике полным-полно приживалов! Фимке даже пришлось еще раз медленно, внятно пропеть:Смелого штык не берет!..
Ну, что же, решил он, в самом деле, маловероятно, чтобы это был муравей, они же глухие; но кто бы это ни был, он роет к нему проход. В конце концов есть оружие, и, если не пугаться, всегда можно успеть им воспользоваться.
Пока Фимка думал, тот, снаружи, не работал. "Ещё уйдет!" – испугался Фимка и взялся за тесак.
Отковырнув последний пласт земли, тот, снаружи, даже царапнул Фимку. Фимка отскочил назад, выставив перед собой фонарик – фух, перед ним торчала мордашка муравья, еще очень маленького, наверное, только-только из кокона. Лишь сейчас Фимка сообразил, почему мураш копал, когда Фимка стучал тесаком, и переставал копать, когда Фимка замирал. Муравьи часто откапывают заваленного собрата, и попавший в беду подает знак стуком. У муравьев нет ушей, но сотрясение земли они ощущают всем телом. "Впрочем, может, у них и есть какой-нибудь особый орган слуха", – подумал Фимка и посмотрел задумчиво на своего маленького спасителя. Тот только что прочистил дыхальца и антенны и теперь смешно и неловко пробовал "поговорить" с Фимкой, поводя антеннами по тому месту, где у Фимки, будь он муравьем, должны бы тоже торчать антенны. Не найдя их, мураш неловко потоптался на месте.
Фимка понимал его растерянность – по запаху он, Фимка, был муравей муравьем, но ведь насекомые не просто чуют запах, они его как бы видят: это запах длиной в столько-то миллиметров с шестью ножками, а это хоть точно такой же длины запах, однако ножек всего четыре. Но мураш, только что вышедший из кокона, не подозрителен и незлобив. К тому же главное все-таки не форма, а запах. Ну, и, наконец, жизненный опыт – это жизненный опыт, а Фимка был чуть ли не первым существом, с которым столкнулся мураш, и после секундной растерянности он принял Фимку как должное.
– Надо же, – пробормотал мальчик, – такой маленький и уже спасаешь!
Он похлопал мураша по боку. Тот принял это за приглашение поделиться пищей, но зря старался – в зобике его еще ничего не было.
Фимка погладил мураша, и тому это, видно, понравилось. Фимка подумал и провел мелком по его панцирю. "Вот будет здорово, – подумал он, – я уже снова стану большим, и на мой письменный стол вдруг прибежит меченый муравей".
Тем временем мураш уже принялся укреплять сделанный ход.
– Счастливой жизни, малыш! – сказал Фимка, погладил его и двинулся в проход.
Он снова свободен, и ему надо во что бы то ни стало найти камеру царицы, для того чтобы добыть самый главный феромон. Между тем запахи, которыми, как указателями, полон для муравья муравейник, Фимке были недоступны. Он походил на чужеземца, попавшего в неведомый подземный дворец со множеством залов, комнат, коридоров и переходов, где шныряют деловитые, бдительные слуги, языка которых он не знает. Хорошо еще – у него был их пароль "ФФ-101" (Фимкин феромон, который он выработал на сто первом опыте после многих проб и ошибок, то самое вещество, которые густо смазал себя не только он, но и Людвиг Иванович со своим экипажем). И как ни необычны по форме были для муравьев эти двуногие чужеземцы, они не трогали их, потому что никто не тронет в муравейнике существо, знающее семейный пароль.
Фимка свернул в очередную камеру – это оказалась камера личинок.
С первого невнимательного взгляда можно было подумать, что здесь свалены кучами какие-то полосатые, из грязно-серой материи, туго набитые мешки. Однако, присмотревшись, можно было заметить, что мешки шевелятся и что у этих безногих, безглазых, полосатых, в двенадцать колец, мешков есть прожорливые, как у птенцов, рты.
В камеру вбежал рабочий муравей и, не обращая никакого внимания на Фимку, бросился прямо к пакету личинок. Вот он бережно отделил одну из общего пакета, покормил ее, тщательно облизал и принялся нянчить, нося по камере.
Фимка еще вчера побывал в такой же камере, и у него уже было в пробирке то вещество, тот феромон, который сочится сквозь покровы личинок и который так охотно слизывают рабочие муравьи. Был у него и образец пищи, которой кормят муравьи личинок. И все-таки натуралист Фимка и сейчас не мог оторваться от этого зрелища – возни муравья-няньки с беспомощной личинкой.
Прибежал второй муравей и тоже принялся нянчить и перекладывать личинки. В камере появился еще некто – с маленькой головкой, полным мягким туловищем и загнутым вверх брюшком. Скользнув к пакету личинок, "некто" со знанием дела выбрал наиболее мягкую и упитанную и ловко отделил ее от других. Один из муравьев, бросив свою личинку, ринулся к пришельцу. Пришелец, однако, ничуть не встревожился. Приподняв передние лапки и действуя ими, как муравьиными усиками, он потерся об антенны муравья, и тот сейчас же покормил его. Поев, пришелец снова взялся за украденную личинку, явно готовясь ею позавтракать, а муравей, вместо того чтобы кинуться в бой, принялся нежно облизывать вора.
Только тут Фимка увидел пришельца и даже вскрикнул. Первый раз в жизни он видел его и все-таки сразу узнал. Так оперативник-милиционер мгновенно узнает разыскиваемого преступника, хотя до этого видел его лишь на фотографии.
Мог ли Фимка мечтать, что ему так сказочно повезет?! Перед ним собственной персоной был тот жучок, что, как алкоголь диким племенам, несет гибель муравейникам! И все из-за обожаемого муравьями вещества, которое они слизывают с него!
Увы, Фимка спохватился слишком поздно. Муравей уже слизнул капельку, а жук, прихватив облюбованную личинку, с наглой неторопливостью скользнул из камеры.
Фимка бросился за ним, но столкнулся у выхода с новым муравьем. Пока они разминулись, пока, выскочив, Фимка огляделся, жучка уже и след простыл. Фимка обежал все ближние галереи – тщетно, жучка нигде не было!
Фимка устал, Фимка был разочарован. Он сел и сидел, ни о чем не думая, отдыхая и собираясь с мыслями, когда вдруг увидел в глубине тоннеля красный свет. Сначала свет только чуть розовел, потом стал усиливаться и двигаться по стенам тоннеля замелькали неровные тени. Сердце у Фимки заколотилось так, что ему даже воздуха не хватало. Свет остановился, и в конце тоннеля, там, где он перекрещивался с другим, мелькнули маленькая, круглая бабушка Тихая, длинноногая Нюня, затем сутулая Бабоныко и наконец дядя Люда. Фимка, протянул руку, хотел крикнуть, но только прошептал:
– Спокойно, старичок, у тебя галлюцинация! Ничего, так бывает при долгом одиночестве и потрясениях. Нужно приниматься за дело – это лучшее лекарство; вперед, Фимка!
Он даже подумал, не нанюхался ли ненароком опьяняющих запахов жука, посидел, прикрыв глаза, а успокоившись, отправился обратно, к камере личинок. Оттуда, спускаясь ниже, он надеялся дойти до помещений с пакетами яиц, а там где-нибудь близко была уже и камера матки, царицы муравейника.
Глава 29
Кабачок "Шесть ножек, два усика"
Нюня шла, задумавшись. Ныло сердце. "Нервы сдают", – подумала она словами Бабоныки. Девочка вздохнула, и, словно откликаясь на этот вздох, в животе у нее заурчало. Нюня вспомнила, что уже давно пора завтракать, и тут же услышала: