Текст книги "В пещерах мурозавра"

Автор книги: Наталья Суханова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Улица была пустынна. Асфальт уже просох. Свежим и душистым был воздух. К счастью, ближайший телефон-автомат работал.

– Дорогой профессор, – сказал Людвиг Иванович, когда дозвонился, извините, что так поздно беспокою. Вам знакомо такое слово – феромон? По буквам? Пожалуйста! Факт, ересь, рецидивист, обыск, милиция, обыск, наследство.

– Феромон? Фолликул, евгеника, рецессивность, обмен, моногамия, обмен, нистагм?

– Профессор, а нельзя буквы, то есть слова, попроще?

– Э, пожалуйста! Фугаска, едкость, рана, отрава, малярия, обморок, наркоз!

Людвиг Иванович даже содрогнулся.

– Фух! – сказал он. – Да, феромон, действительно. Так что же это такое?

– Это, уважаемый Людвиг Иванович, вещество. Определенное химическое вещество, выделяемое насекомыми, живущими семьей, обществом – муравьями, пчелами, например.

– И много этих веществ выделяется?

– О, микродозы!

– Благодарю вас, профессор!

В дом Людвиг Иванович возвратился задумчивый. Ольга Сергеевна дремала, Нюня спала.

Людвиг Иванович раскрыл Фимкин дневник на заложенной странице и прочел:"

Они говорят друг с другом не словами, а запахами и вкусом. У них есть органы химического чувства".

Дальше шло описание каких-то опытов и краткие результаты:"

Они любят мясо и мед. Но отравленной приманки не трогают"."

Муравьиная кислота, купленная в аптеке, для них недостаточна"."

Алоэ их отпугивает так же, как запах гвоздики".

А тревога между тем в душе у Людвига Ивановича нарастала. Нет, Фимка не вор. Но тогда еще непонятнее – где же он? Мальчик исчез часов в двенадцать дня, и вот уже ночь, а его все нет. Людвига Ивановича так и подмывало бросить вдумчивое чтение и куда-то бежать, что-то делать. Но ведь Фимка, перед тем как исчезнуть, спрятал этот дневник вместе с малопонятными вещами в тайник на старой груше, и хотя все, что до сих пор прочел Людвиг Иванович, казалось, не имело никакого отношения к исчезновению Фимки, дядя Люда был следователем и не имел права ни торопиться, ни оставлять что-то невыясненным. И он хотел уже снова углубиться в чтение, но сначала решил еще раз посмотреть на содержимое коробков.

Глава 20

"Ф тнчоя ивзиза"

Нюня проснулась от того, что Людвиг Иванович тряс ее за плечо:

– Нюня, ты брала таблетку из этого коробка?

Она увидела перед собой коробок с десятью восклицательными знаками, увидела в коробке вместо четырех три таблетки, сразу все вспомнила и окончательно проснулась.

– Я знаю! – крикнула она. – Это, наверное, бабушка Тихая стащила!

– Оля! – выбежал в соседнюю комнату Людвиг Иванович. – Проснись! Здесь была Тихая?

– Она приходила с какой-то фляжкой, спрашивала чай... Какой может быть чай посреди ночи?! Люда, что случилось?!

Но Людвиг Иванович уже был в коридоре, стучал изо всех сил в комнату бабушки Тихой. На стук никто не откликнулся. Людвиг Иванович толкнул дверь она заскрипела, раскрылась. В комнате никого не было.

– Это невероятно! – сказала за спиной Людвига Ивановича Бабоныко. На ней был какой-то старинный блестящий халат с широкими рукавами и огромным бантом на спине. – Этого не может быть! Тихая всегда закрывает дверь на замок, даже если выходит во двор. Ее убили! Ее выкрали!

– Спокойно! – сказал Людвиг Иванович. – Без паники! Идите спать, Матильда Васильевна.

– Ну уж дудки! – сказала вдруг совсем непохоже на себя Матильда Васильевна. – Пардонэ муа, но я больше ни на шаг не отойду от Анюни. У вас выкрадут ее из-под носа, а вы и не заметите.

Она первая прошла в Фимину комнату и демонстративно уселась сбоку от стола.

Людвиг Иванович потер лоб, подвинул ближе к себе коробки и снова раскрыл дневник. Но тут его ждал новый удар – с сорок седьмой страницы дневник оказался зашифрованным."

Ф тнчоя ивзиза, – было написано в нем, – хюотдчнпдиф с униюбунш".

В другое время Людвиг Иванович отправил бы это специалисту-дешифровальщику. Но шифр означал, что он добрался до чего-то самого главного! И ведь это не было так трудно, как, скажем, анаграмма Галилея – бессвязный набор тридцати девяти латинских букв, которую даже виртуозный математик-вычислитель Кеплер неверно истолковал: "Привет вам, близнецы, Марса порождение" вместо действительного "Высочайшую планету тройною наблюдал". Прежде всего, в Фимкиной записи были расстояния между словами, то есть это было обыкновенное предложение, только написанное другими буквами. И, что было еще проще, начиналось оно с одной-единственной буквы. Редко кто начинает предложение с предлога. Вернее всего, это было подлежащее-местоимение "я". Ну, а если все-таки предлог – "в"? Например: "В сундуке лежит то-то и то-то". Так-так, а где же еще есть это "ф"? Да вот, в конце четвертого слова, довольно длинного – из одиннадцати букв. Людвиг Иванович обладал прекрасной памятью на слова. Поэтому он сразу вспомнил, что слов из одиннадцати букв, оканчивающихся на "в", в русском языке всего несколько: "празднослов", "насупротив" да "фотореактив". Ну а если "ф" все-таки не "в", а "я"? О, длинных слов, оканчивающихся на "я", в русском языке несметное количество. Одних глаголов сколько: "наблюдаться", "управляться", "отвлекаться" и так далее. Так что, вернее всего, "ф" действительно означало "я".

Но дальше, дальше? Это была алфавитная, а не цифровая криптограмма, то есть, вернее всего, был взят какой-то абзац, из него по порядку выписаны буквы, которые и заменили обыкновенный алфавит. Но в таком случае Фимка должен был часто пользоваться этой книгой – каждый раз, как нужно было зашифровать запись!

Людвиг Иванович бросился к этажерке и стал открывать Фимкины книги там, где открывались сами собой. И тут же вспомнил: еще во время осмотра Фимкиной комнаты, пролистывая книги, он обратил внимание на абзац в книге Мариковского "Мой веселый трубачик" о том, как общаются между собой насекомые. Абзац был не только обозначен тремя карандашами по полю, но и подчеркнут, причем подчеркнут не сплошной линией, а пунктирной, и не под всеми буквами стоял пунктир, а только под теми, которые не повторялись: так что в первом слове были подчеркнуты все буквы, кроме последней, во втором слове уже только половина букв, в третьем еще меньше, и так весь абзац!

Задрожавшей рукой Людвиг Иванович открыл книгу Мариковского. Сомнений быть не могло – в двух фразах: "Насекомые объясняются звуками, запахами, жестами, световыми вспышками, еще не известными науке излучениями. Разговор насекомых так же сложен, как их жизнь, и мы только недавно стали проникать в тайны этой филологии" – пунктиром был подчеркнут Фимкин шифр, Фимкина азбука! Людвиг Иванович быстренько выписал на бумажку:Н – АЫ – 3В – ПЩ – ЦИ – ЭА – ББ – ИУ РЛ – ЧЭ – ЮС – ВЪ – КИ – СЧ – ШФ – ЯЕ – ГЯ – ЛП – ТР – ЩК – ДЮ – МX – УГ – ЫО – ЕТ – НЖ – ФЬ – ЪМ – Ж3 – ОШ – XД – Ь

В этой зашифрованной азбуке не хватило у Фимки места только для "ё" и "и".

Когда Нюня проснулась второй раз, Бабоныко спала на стуле рядом, а Людвиг Иванович смотрел на Нюню веселыми глазами.

– "Падмузель", – сказал он, – не покажете ли вы мне третью щель от левой ножки стола?

– А что?! – подскочила Нюня. – Тайник, да?

Но Людвиг Иванович, вместо того чтобы направиться к щели, начал засовывать в карманы и за пояс разные предметы, которых на столе за ночь значительно прибавилось. Два трехцветных фонарика рассовал он по карманам, пульверизаторы, охотничий нож, пузырьки из коробка с надписью "ФФ-101" и многое другое.

Людвиг Иванович еще раз внимательно посмотрел в Фимин дневник и Нюня посмотрела тоже. Там было написано:"

Ъзекн сиб ахкоп езпзсз – ствопд пнаяопъх".

Какая-то тарабарщина! Однако Людвиг Иванович, будто прочел нечто разумное, еще раз проверил вещи в своих карманах и за поясом, потом строго сказал Нюне и проснувшейся Матильде Васильевне:

– Осторожно! Ничего на столе не трогайте! Наблюдайте за мной!

Он взял из раскрытого коробка (десять восклицательных знаков!) одну из трех лежавших там таблеток и осторожно положил ее в рот.

– Ну что, девочка? – сказал он, дососав таблетку, Нюне. – Что ты так на меня смотришь?

Но голос его вдруг стал писклявым, и он начал как бы оседать на глазах у Нюни и Бабоныки.

– Моу дьо! – сказала красиво и непонятно Матильда Васильевна и прижала руки ко рту, глядя, как Людвиг Иванович превращается в лилипута.

– А я знаю! – крикнула Нюня и, выхватив вторую таблетку из коробка, в один миг проглотила ее.

– Нюня, не смей! – Бабоныко в ужасе сжала руки.

– Я скоро! – заверещала уменьшающаяся Нюня.

– Подожди, я с тобой! – крикнула Бабоныко и схватила последнюю в коробке таблетку.

Часть вторая

Глава 21

Сбор у ножки стола

Бабушка Тихая, в которой было теперь каких-нибудь полсантиметра роста, сидела у подножия гигантской башни. Не сразу Нюня сообразила, что эта башня ножка Фиминого стола.

– Ну, наконец-то, – проворчала Тихая, когда Людвиг Иванович, Нюня и Бабоныко, такие же крошечные, оказались перед ней.

– Тюнь! Так вот вы где! – сказал Людвиг Иванович, но без особого удивления. – Итак, одну мы уже нашли. Теперь не потерять бы всех разом!

– О, вы так мило каламбурите! – кокетливым голосом воскликнула Матильда Васильевна, которая первым делом проверила, не растрепалась ли она во время уменьшения.

А Людвиг Иванович пробормотал:

Каламбура, каламбури, каламбурия,

Спасти нас может лишь мимикрия.

И Нюня подумала: "Как это удивительно! Мы уменьшились в... наверное, в тысячу раз, а остались точно такими же: бабушка говорит старинные глупости, дядя Люда шутит и сочиняет, а Тихая все такая же сердитая".

– Как вы-то добрались до Фиминых таблеток? – спросил у Тихой Людвиг Иванович.

– А я знаю!.. – крикнула Нюня и осеклась, подумав, что она и сама не очень-то изменилась.

– Что же на этот раз знает "падмузель"? – Людвиг Иванович спрашивал и говорил, как обычно, но вид у него был рассеянный: может, он о чем-то думал, а может, не мог привыкнуть к тому, что такой маленький.

– Ничего особенного, – застеснялась Нюня. – Бабушка Тихая любит сладкое, вот и стащила Фимину таблетку.

– Очень мило! Вы сделали то, что никому, кроме меня, и уж никак всем нам вместе делать не следовало. Бабушка Тихая из любви к сладкому, а Нюня и Бабоныко вообще неизвестно зачем – не пищи, Нюня! – выпили Фимины уменьшительные таблетки, и теперь никто и не знает, где мы.

Сначала Нюня даже боялась глядеть вокруг себя, но тут осмелилась и огляделась. Перед ней простиралось огромное поле, пересеченное канавами. Поле было красно-бурого цвета, неровное, волнистое и все-таки удивительно мертвенное. "Это же... пол", – сообразила Нюня. И оттого, что маленькая Фимина комната превратилась в такое огромное унылое пространство, Нюне стало прямо тошно. Тогда она перевела глаза на башню – ножку стола – и стала задирать голову, чтобы увидеть, где же эта "ножка" кончается. Ужас! Это была небоскребная башня, и над ней нависала громадная крыша, а по низу этой крыши высоко-высоко, спиной вниз! – быстро цепляясь шестью неестественно вывернутыми ногами за неровности, ловко пробиралось то самое чудище, которое они видели этой ночью мертвым на пустыре!

– Динозавр! – крикнула в ужасе Бабоныко, которая тоже смотрела вверх.

– Скорее уж... мурозавр, – откликнутся Людвиг Иванович. – Даже не мурозавр, а обыкновенный...

– А я знаю! – закричала Нюня. В эту минуту она уже действительно знала, что чудища там, на пустыре, и здесь, на крышке стола, – обыкновенные муравьи.

Но не успела она все это хорошенько обдумать, как дунул сильный ветер, бабушка Тихая вдруг вскочила и бросилась к ближней канаве (только потом Нюня сообразила, что это щель в полу). Под ногами все заколебалось, затряслось, что-то огромное и страшное надвигалось на них. Нюня схватила Бабоныку за руку и побежала вслед за Тихой. Подталкивая и прикрывая их, за ними спешил Людвиг Иванович. Добежав, Нюня увидела в канаве земляной уступ, на котором ничком ("как в кино про войну") лежала бабушка Тихая. Сзади прогрохотало, и они попрыгали в канаву и растянулись на земляном уступе рядом с Тихой. Деревянная стенка возле них оглушительно завизжала и затрещала, и света над ними не стало. Потом вдруг снова сделалось светло, и невнятный прерывистый гул отдалился.

– Ехвимкина мать шастаеть, – сказала бабушка Тихая, поднимаясь с земли и отряхивая юбку.

– Э-то Фи-ми-на ма-ма? – Нюне так часто приходилось теперь удивляться, что она даже радоваться этому не успевала.

Между тем Людвиг Иванович, о чем-то задумавшись, сидел на краю уступа в том месте, где трещина уходила вглубь. Потом вскочил и направился к ножке стола, еще подумал секунды две и решительно зашагал по неровному полю, приглядываясь к тем канавам, которые для больших людей были просто трещинами в полу.

– "Третья щель от левой ножки стола", да? – догадалась Нюня.

Теперь вид у Людвига Ивановича был не столько озабоченный, сколько довольный, хотя напевал он очень мрачные стихи:

Наше положение,

скажу без утешения;

нисколько не бле-стя-ще-е.

Мое такое мнение,

что это уменьшение

несчастье настоя-ще-е!

– Людвиг Иванович! Дядя Люда! А еще что это такое: "зекн сио ахкоп" и дальше?

– Ну это-то как раз проще простого. Это значит: "Когда все будет готово, выпить таблетку".

– А что это за язык? А откуда вы его знаете? А скажите еще что-нибудь! затараторила Нюня.

– Сказать еще что-нибудь? Пожалуйста: "Ф тнчоя ивзиза хюотдчнпдиф с униюоунш".

– Это все было у Фимы в дневнике? А что это значит: "Ф тнчоя"?

– "Ф тнчоя" – значит "я нашел". "Я нашел способ уменьшиться в размерах".

– Я же вам говорила, что Фима – гениальный ребенок. И к тому же – обормот! – убежденно сказала Бабоныко.

– Обормо-от? – поразилась Нюня.

– Так называется человек, который знает много языков, – важно пояснила Бабоныко.

– Человек, который знает много языков, называется, милая Матильда Васильевна, не обормот, а полиглот. К тому же это не язык, это Фимин шифр.

– Контрразведка – я так и знала, – совсем обрадовалась Матильда Васильевна. – А вы расшифровали! Гениально!

– Геняльно! – передразнила Тихая. – Вот раздавить тебя каблуком Хвимкина мать – вот и будеть геняльно!

– Неправда! – испугалась Бабоныко. – Людвиг Иванович, скажите, это же неправда?

– К сожалению, Тихая права – положение очень и очень серьезное. Мы можем находиться рядом с людьми несколько часов, а люди и знать не будут и могут даже раздавить нас, как чуть не раздавила Фимина мама.

– Уж как вы тут ерзали ногами... – проворчала Тихая.

– Не надо было есть чужих конфет, – не выдержала Нюня.

– Но разве мы не в состоянии сообщить о себе, позвать на помощь? – все не могла смириться Бабоныко.

– Нас не услышат.

– Но... это же ужасно!

– А ему весело, – проворчала Тихая.

– А я знаю! – закричала Нюня. – Я знаю, почему вы веселый! Потому что вы теперь знаете, что стало с Фимой, правда?

– Что же с ним стало, как ты думаешь?

– Он... Он уменьшился! Он нарочно уменьшился, чтобы...

– Чтобы?.. – переспросил Людвиг Иванович.

– Не знаю, – призналась Нюня. – Не знаю зачем. Знаю, что зачем-то, но не знаю зачем.

– Так-так! А ну, давайте-ка мысленно вернемся к весне этого года. Вспомним по порядку, как это происходило.

– Давайте, – с жаром поддержала Нюня. – Я все хорошо помню!

Глава 22

Спор у ножки стола

– Итак, – начал Людвиг Иванович, – однажды весной к вам в дом поселился мальчик Фима...

– С сундучком, – нежно сказала Нюня.

– Мальчик вел себя несколько необычно... – вспоминал Людвиг Иванович. Вместо того чтобы играть в футбол или в казаков-разбойников, он...

– Исследовал! – крикнула Нюня.

– Фулиганил, цветы ташшил, то вонь, то тварь напушшал, – вставила Тихая.

– Он проводил биологические опыты – скажем так. Фима и до этого читал о животных, о насекомых, а увидев, как много в доме и в саду муравьев, особенно заинтересовался ими...

– Муравей, знаете, какой... развитый! Я знаю! Он уже двадцать пять миллионов лет развитый! – быстро, чтоб ее не перебили, вставила Нюня.

– ...Так вот, Фима узнает о муравьях поразительные вещи. Узнает, что люди тратят столько же сил на борьбу с ними, сколько и на дружбу. Узнает, что муравьи спасают леса и сады от вредителей, с которыми сами люди справиться не умеют, что люди хотя и научились расселять полезных муравьев, но по-настоящему управлять ими не могут...

– А Фима может! Фима может! – закричала Нюня.

– Фима проводит опыты с разными веществами, проверяя, как реагируют на них насекомые. Он пробует сок алоэ и запах гвоздики, муравьиную кислоту и всякие таблетки, даже свои, которые ему выписывали для роста. Он смешивает вещества. И вот тогда-то случайно Фима находит такое вещество, которое в одних пропорциях уменьшает, а в других увеличивает. Помнишь, Нюня, того большого муравья в коробке?

– По-омню, – сказала Нюня, став очень серьезной. – Мутичка его еще раньше видела. Вот испугалась!

– Это была первая проба... Короче, Фима решает воспользоваться этим веществом, чтобы уменьшиться и проникнуть в муравейник.

– Зачем? – затаив дыхание, спросила Нюня.

– А вот то-то и оно, зачем? Затем, что Фиму интересуют феромоны. Но я так и не успел понять по-настоящему, что это такое.

– Это... это приказы, – прошептала Нюня.

– Что-что? Приказы, ты говоришь? Что еще за приказы?

– Не знаю. Я помню, что приказы, а какие, я... я не спросила.

– Жаль! Очень жаль! Итак, ясно только одно: Фима отправился за феромонами в глубь муравейника. И если мы хотим его найти, нам нужно по третьей щели от левой ножки стола отправиться вслед. У нас есть все, что захватил с собой Фима. В дневнике у него был полностью разработан план.

– Так чего же мы сидим? – вскочила Нюня. – Он там один, мы сидим!

Но бабушка Тихая вовсе не собиралась трогаться с места.

– Ешшо за фулиганом Ехвимкой я не бегала! Не моталась ешшо по муравьиным траншеям. В войну намоталась. Сами ташшитесь. Мне и туточки неплохо.

– Не забывайте, – сказал дядя Люда, – что в вас роста теперь не больше полусантиметра, а навыков для такой жизни нет. Вас может уничтожить любое насекомое.

– А для чего им меня изничтожать? Поймуть, чай, что я бедный старый человек и никому плохого не сотворю.

– Они же не люди, чтобы вас понимать! – воскликнула Нюня. – Они только себя понимают! Как вы!

– Нюня! Как ты себя ведешь?! – вмешалась, но не очень уверенно, Бабоныко.

– Оставайтесь здесь! – продолжала, обращаясь к Тихой, Нюня. – А мы найдем Фиму, попросим у него великаньих конфет и станем опять как люди.

– Каких-каких конхвет? – встрепенулась Тихая.

– Великаньих, вот!

– А што же ето за конхветы? В какой бумажечке?

– В такой... самой красивой! На ней богатыри нарисованы... Три богатыря, а может быть, даже тридцать три со своим этим... дядькой.

– Нюня права, – кивнул Людвиг Иванович, – этого тоже забывать нельзя: запас увеличительных таблеток есть только у Фимы. Судя по дневнику, Фима на всякий случай оставил одну увеличительную таблетку в коробке с черепом, но ее на месте нет. Наверное, ее съел муравей, который стал гигантским и утащил слониху Меланью. Ты ведь тоже так думаешь, Нюня? А теперь пора в путь. Тихая, прячьтесь получше, и, если мы останемся живы, мы вернемся и спасем вас. Матильда Васильевна и Нюня, не отставайте!

Но едва они тронулись, Тихая пристроилась сзади.

– Так вы все-таки с нами?! – удивился Людвиг Иванович.

Но Тихая отрезала:

– Может, с вами, а может, сама по себе. Ваша, што ль, пословица? – И принялась что-то бурчать сердито.

Однако Людвиг Иванович и Нюня ее уже не слушали. Они читали нараспев стихотворение, которое только что сочинили:

Мальчик с пальчик для нас великан,

и бездонный колодец – стакан.

И по крышке, нависшей над нами,

муравей прошагал вверх ногами.

– Уверьх ногами! – только и пробормотала бабушка Тихая.

Глава 23

Первое нападение

Не так легко оказалось добраться до третьей щели. Сами половицы были еще ничего, хотя Матильда Васильевна все время спотыкалась и цеплялась длинным своим халатом за какие-то громадные заусеницы и обломки. И первая щель, с тем самым земляным уступом, не доставила им особенных хлопот.

Но вот вторая по-настоящему напугала – она была широкая, заполненная чем-то мягким, рыхлым, переплетенным.

– А я знаю, это ихние джунгли, – заявила Нюня и тут же увязла и запуталась. – Ничего себе, – сказала она бодро, хотя немного струхнула.

– Какие заросли! Какие лианы! – сказала и Бабоныко, с трудом вытягивая свой халат из разноцветных волосатых зарослей, и вдруг догадалась. – Боже мой, да это же нитяные лианы!

Наконец добрались до третьей щели.

– Внимание! Уходим под пол, – сказал дядя Люда. – Будьте осторожны, это вам не асфальтовые тротуары. Старайтесь идти только по муравьиной тропе, след в след за мной.

Начался пологий спуск. Становилось темнее. Но Людвиг Иванович, державший в руке фонарик, пока не включал его.

– Разве ж можно так все время пробираться? – ужаснулась Бабоныко. – Разве нельзя сесть на какой-нибудь транспорт?

– Вы можете себе представить троллейбус в диких джунглях?

– Пусть это джунгли, но в таком случае здесь должны быть мускаты, на которых скачут колбои. Вы не знаете, что такое мускаты? Ну, эти... короткие лошади.

– Мустангов нам придется приручать самим, – сказал дядя Люда. Он зорко всматривался в полумрак, инструктируя в то же время свою команду: – Привыкайте слушаться меня безоговорочно. Мы идем к иным, не похожим на нас существам, и должны быть очень осторожны. Помните: муравьев много, и они взаимозаменяемы, а нас мало, и ни один из нас неповторим.

– О-о! – воскликнула Бабоныко. – Моя покойная мамочка, объяснив мне правило, всегда говорила: "Повторим!" А я точно, как вы сейчас, говорила: "Не повторим! Не повторим!" Я была очаровательным ребенком.

– Балаболка, ремня на тебя хорошего не было, – мрачно вмешалась бабушка Тихая.

– Людовик, воздействуйте на нее!

Людвиг Иванович оглянулся, чтобы их успокоить, и...

Ни один из них не видел паутинной нити, натянутой поперек дороги, – так сливался цвет ее с окружающим полумраком. Оглянувшись, чтобы успокоить старушек, Людвиг Иванович споткнулся об нее. В то же мгновение откуда-то сверху свалилась на него ловчая сеть паука, и под отчаянный Нюнин визг черной тенью метнулся и сам паук. Тут бы Людвигу Ивановичу и конец, но паук замешкался: может, жертва показалась ему необычной и он не знал, в какое место бить ядовитым крючком, а может, его обескуражил страшный Нюнин визг. Этой секунды хватило Людвигу Ивановичу, чтобы включить фонарик. В ослепительно белом луче блеснули два ряда маленьких глаз на паучьей голове, узорчатое брюхо, волосатые ноги – и паук поспешно отступил, потянув за собой ловчую сеть. Людвиг Иванович беспомощно кувырнулся, но фонарика не выключил. Тогда паук перерезал крепящие нити и, таща их за собой, скрылся. Все это произошло в считанные секунды. На помощь Людвигу Ивановичу успела броситься только Нюня, но и она запуталась в липкой паутине. Людвиг Иванович, кое-как освободившись сам, принялся распутывать и очищать Нюню.

– Идемте скорее отсюда! – дрожащим голосом воскликнула Матильда Васильевна.

– Хорошо бы, но нам нужна веревка.

– Она же липкая, – сказала Нюня, все еще счищая с себя клейкое вещество.

– Не вся. Вот здесь сухая.

– Веревка в хозяйстве – первое дело, – неожиданно поддержала Людвига Ивановича Тихая.

– Но он убьет вас! – всплеснула руками Бабоныко.

– Чепуха! – сказал Людвиг Иванович. – Паук храбр и свиреп, упорен, искусен и ловок, но все-таки он только паук, а мы люди. У него только инстинкт, а у нас еще и разум. Бабушка Тихая, вот вам нож. Я буду дергать сигнальную нить и ослеплять паука, а вы режьте нить на раме, только прямую, а не круговую, липкую.

Кто бы подумал, что Людвиг Иванович может так быстро отпрыгивать и стрелять светом в стремительно скользящего паука, а бабушка Тихая так ловко и спокойно управляться с ножом и паутиной. Бабоныко только взвизгивала каждый раз, как мохнатое чудище бросалось к смельчакам, пока Людвиг Иванович не попросил ее замолчать. Бабоныко очень обиделась, но все-таки снова взвизгнула, когда Людвиг Иванович дернул нить и отпрыгнул. Однако на этот раз паук не появился из своего гнезда, и бабушка Тихая спокойно закончила свою работу. Потом она ловко намотала шелковую легкую и прочную паутинную веревку на локоть и кулак, оглянулась в поисках палки, на которую можно было бы повесить моток, и в самом деле подобрала нечто похожее на палку, но это нечто было гибкое, как прут, и при этом напоминало антенну для телевизора – состояло из нескольких сужающихся к концу частей, как бы вдвинутых друг в друга.

– Вот уж не думала, што насекомые тожеть теливизоры смотрють, – покачала головой бабушка Тихая.

– М-да, телевизор, – пробормотал дядя Люда, внимательно оглядывая находку. – Это действительно антенны, дорогие мои женщины, только не сделанные на заводе, а отломанные кем-то у мертвого муравья.

– И какеи ж картины смотрють оне? – спросила недоверчиво бабушка Тихая.

– О, самые замечательные! Только видят они не глазами, как мы, а нюхом... А ну-ка, Нюня, поищи, нет ли еще поблизости муравьиных антенн. Похоже, что здесь шел бой, или пиршество, или и то и другое вместе.

Нюня действительно нашла еще две антенны, и каждая из женщин взяла по антенне на плечо.

Спустились ниже – стало совсем темно. Людвиг Иванович дал запасной фонарик бабушке Тихой и велел включить красный свет.

– Предупреждаю, – сказал он, – муравьи не терпят в муравейнике ни малейшего света. А красный они не видят – вот почему Фима искал трехцветные фонарики.

Становилось все темнее. Только светились два красных огонька. Дорога тянулась неровная, и идти было бы, наверное, совсем трудно, если бы путники не были так легки. Они особенно чувствовали это, когда надо было через что-нибудь перепрыгнуть, потому что напрягались гораздо сильнее, чем требовалось. Бабушка Тихая даже сбила один раз Людвига Ивановича с ног, так как пролетела дальше, чем рассчитывала.

Между тем мимо них то и дело проносились муравьи. Если в начале пути их обогнал всего один – может быть, тот самый, что задержался на ночь в Фимкиной комнате, – то теперь, вероятно, муравейник уже проснулся, и дорога оживилась. Одни муравьи бежали, наклонив головы, как собаки по следу. Другие задерживались друг возле друга или разглядывали что-то, попавшееся на пути.

– Ой-ой-ой-ой! – закричала вдруг Нюня. – Смотрите, смотрите, муравьи на шпагах дерутся! Нет, не на шпагах, а на этих самых антеннах!

– Они не дерутся, они разговаривают!

– А о чем? А как? А что они говорят? А вы их понимаете? – забросала вопросами дядю Люду Нюня.

В это время еще один муравей, которого они сначала даже не заметили, остановился возле дяди Люды и протянул к нему антенну. При этом он раздвинул челюсти, похожие на серпы, и Бабоныко хотела уже упасть в обморок, но тут к муравью подбежал другой, коснулся его антенной и вывернул набок голову. Путники не стали ждать конца этого разговора, а отбежали в сторону.

– Старый я дурак! – сказал энергично Людвиг Иванович. – Как же я забыл, что надо намазаться жидкостью из Фиминых пузырьков! У него же прямо написано: "Мой пароль – ФФ-101. Только моим паролем надо мазаться. Он сам себя назовет, когда его спросят". А ведь очень вероятно, что тот муравей спрашивал у меня пароль.

– А если бы вы не ответили?

– Он тут же разорвал бы меня!

– Ах, мне дурно, – сказала Бабоныко и, наверное, все-таки упала бы в обморок, если бы Людвиг Иванович не открыл пузырька и не запахло такой кислятиной, что Бабоныко тут же зажала нос.

– И вы хотите, чтобы я этиб дабазалась? – прогнусавила она, с ужасом глядя, как натирают себя "паролем" Нюня и Людвиг Иванович. – Дет, дет, бои дервы де передесут этого запаха! Человек, который уважает себя, де божет плохо пахдуть!

– Раскудахталась! – проворчала бабушка Тихая. – Мазюкай меня, Лютик Иваныч!

– Ой, дядя Люда, ой, вы ж и правда на лютик похожи! – рассмеялась Нюня, сначала разглядывая муравьиную антенну, а потом прилаживаясь размахивать и по-муравьиному постукивать ею.

– Матильда Васильевна, у вас бывают мигрени? – спросил Людвиг Иванович, кончая намазывать Тихую.

– Бигреди? Девероятдые!

– Так это первое средство; графини только так и спасались от мигреней и обмороков.

– Деужели? – спросила недоверчиво Бабоныко, но все-таки подвинулась ближе к Людвигу Ивановичу.

В то время как Людвиг Иванович, уговаривая и приговаривая, намазывал Бабоныку, Нюня так увлеклась игрой с антенной, что подошла совсем близко к муравьям, внимательно разглядывая, как орудуют антеннами они, и тщательно копируя их движения.

– Ну, вот, – сказал Людвиг Иванович, сбрызгивая напоследок Бабоныку. Духи "Кармен", да и только!

– Детка! – закричала вдруг не своим голосом Бабоныко. – Куда ты?

Стремительно обернувшийся Людвиг Иванович увидел только, как на растопыренных ногах несется муравей, а за ним, зацепившись за него антенной, но не выпуская ее из рук, мчится Нюня. Миг – и они исчезли.

– Этого только не хватало! – сказал как никогда серьезно Людвиг Иванович и, не обращая внимания на причитания Матильды Васильевны и брюзжание бабушки Тихой, наскоро смастерил из паутинной веревки нечто похожее на гамак и натянул его на две оставшиеся у них муравьиные антенны.

Глава 24

Урок танцев

Муравей, к которому прицепился паутинной петлей Людвиг Иванович, несся вперед со скоростью гоночной машины. Дорога была ужасная – ухабы, крутые спуски. Паутинный гамак хорошо пружинил. Старушки, вцепившись с двух сторон в Людвига Ивановича, только ахали и охали: ахала Матильда Васильевна, охала Тихая. Однако Людвигу Ивановичу было не до них. Одной рукой он крепко держал паутинные вожжи, другой сжимал фонарик, водя им по сторонам, – Нюня ведь могла удариться, упасть, выпустить свою антенну и лежать где-нибудь на дороге. Время от времени их муравей резко останавливался, чтобы "поздороваться" со встречным. Потом снова срывался с места и развивал гоночную скорость. Старушки уже не ахали, а стонали. Людвиг Иванович светил фонарем по сторонам. Нюни нигде не было.

Впереди возник просвет, еще через мгновение муравей затормозил, и они оказались возле площадки, на которой муравьи исполняли какой-то танец: делали пробежки, поводили туда-сюда брюшками, подскакивали, опускали и поднимали антенны, потряхивали головами, покачивались и даже кувыркались. В самой гуще муравьев путешественники увидели Нюню – она как ни в чем не бывало училась муравьиным танцам.

На секунду замерев, их муравей кинулся в самую толпу, и быть бы свалке, если бы Людвиг Иванович вовремя не перерезал "вожжи". От двойного толчка старушки перевернулись и вскрикнули. В ту же секунду Нюня была возле них, помогала Людвигу Ивановичу поднимать и отряхивать старушек и при этом болтала, не закрывая рта:

– Вот и вы! Я думала, вы немного позже подъедете. Вы видели? Я научилась танцевать, совсем как муравьи. Вот здорово! Когда я снова стану большая, я в школе всех научу муравьиным танцам. Никто не умеет, а я умею! Ты не очень ушиблась, бабунечка? Вот подожди еще немного, и ты здесь всему научишься! Я так и знала, что вы тоже приедете на антеннах!