Текст книги "Клейменные одиночеством (СИ)"

Автор книги: Наталья Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Маков цвет

Разбудил меня нежный поцелуй. Это было бы приятно, не чувствуй я себя так паршиво: голова раскалывалась, подташнивало, во рту пересохло, и привкус гадостный… – все прелести похмелья. Продрав глаза и с трудом сфокусировав взгляд, увидел подле себя незнакомую девушку, осторожно осмотрелся. Мы лежали в роскошной кровати, стоявшей прямо посередине погруженной в полумрак изысканной комнаты. «С какой радости я так напился? И кто?..» – невысказанный вопрос, видимо, отразился на моем лице. Незнакомка с улыбкой откинула за спину смоляные, завитые тугими спиралями локоны, открывая взору белоснежную грудь с маленькими темными сосками, изящную шею и клеймо в виде лотоса на тонкой ключице. Вечноцветущая. В затуманенной памяти кое-что начало проясняться. «Знатно вчера погулял, ничего не скажешь. И позавчера, кажется, тоже…»

Грациозно выгнувшись, красавица потянулась за чашкой на прикроватном столике и подала ее мне. Я безропотно проглотил кислое зелье с резким травяным запахом и откинулся на подушку. Снадобье постепенно начало действовать: головная боль ослабевала, мысли делались четче. Где-то среди них всплыло имя черноволосой прелестницы – Фаирэ. Она села на постели, поднесла кувшин и с улыбкой наблюдала, как я жадно пил, проливая воду на себя и шелковую простынь. Склонив голову к плечику, поинтересовалась:

– Кто такая Лирна? – я поперхнулся последним глотком, а Вечноцветущая спокойно пояснила: – Ты так назвал меня ночью, – она не ревновала, конечно. Кто я ей? Очередной мужчина, один из многих.

– Извини, – сказал я, чувствуя скорее досаду, чем вину. Что мне до задетого самолюбия случайной любовницы?

– Ответишь?

– Не твое дело.

– Конечно, – серьезно кивнула чернокудрая. – Но разве тебе самому не хочется поделиться печалью? Я никому не расскажу.

– С чего ты взяла, что я печален?

– Когда спишь с одной, а думаешь о другой – это всегда грустно. Так кого ты представлял на моем месте? Неужели жену? – иронично предположила Фаирэ.

– Это кажется странным? – обозлился я.

– Да нет… – она смущенно опустила длинные ресницы. – Браслет у тебя такой, ну… словно ты женился внезапно – в пьяном угаре или по срочной необходимости. Не похоже, что готовился к долгожданной свадьбе. Прости, если ошиблась.

Да уж, браслет – дешевая поделка. Из тех, что мастера средней руки лепят десятками из одинаковых заготовок, добавляя по просьбе заказчика только некоторые детали в орнамент, чтобы придать рисунку индивидуальность. Для крестьянина вещь роскошная: как-никак серебро. А для Одинокого – почти неприличная. Но избавиться от этого куска металла я не мог. Не из-за отсутствия ключа – звездоокая швырнула его в меня прилюдно, давая право снять ритуальное украшение. И кому какое дело, отпер ли я после этого замок или попросту сломал. Просто пока браслет на мне – любимая будто со мной. Моя.

– Я, наверно, чем-то на нее похожа? – непосредственность Вечноцветущей граничила с бесцеремонностью, но отчего-то не вызвала раздражения, а заставила задуматься.

Мне и в голову не приходило сравнивать Лирну с другими женщинами. Была она – и все прочие. Но внешне… Фаирэ действительно немного напоминала звездоокую: тоже невысокая брюнетка, изящная, с тонкой талией и скромной по размеру, зато совершенной по форме грудью. Лицо такое же узкое, высокий лоб, прямой носик, пухлые губы…

– Да, похожа, – констатировала красавица, не дождавшись ответа. – Потому ты меня и выбрал. Но думал все равно о ней. Чем же я не угодила?

– Ничем. То есть… ты красива, и в постели хороша, просто…

Просто растрепанные кудри с выгоревшими рыжеватыми прядками для меня прекраснее роскошных, синевой отливающих на солнце локонов, а маленькие ладошки с шершавыми мозольками – милее холеных рук с отполированными ногтями. И несмелые касания любимой волнуют больше, чем умелые ласки клейменной лотосом. Просто в темных глазах Вечноцветущей я не видел сияния ночного неба. И не во внешности дело, просто…

– Просто я не она, – снова ответила за меня Фаирэ с мягкой улыбкой. И возразить было нечего. – Не пытайся заменить жену. От этого только хуже, поверь. Пока любишь – любая другая будет «не она».

Было что-то в ее взгляде, голосе… Мудрость. Боль. Фаирэ знала, о чем говорила. По личному опыту? Телом клейменные лотосом не стареют, но что у них внутри – не знает никто. Сколько весен провела она в Доме Цветов – пять? Пятьдесят? Кого любила, кого теряла?

– Может, ты права. Но что еще мне остается?

– То же, что и всем влюбленным от начала времен, – она пожала плечами. – Бороться. Добейся ее, завоюй! И не говори, что это невозможно из-за Дара. Самые обычные люди тоже, бывает, надолго разлучаются. Но что такое расстояние для сердечного огня? Пиши стихи и песни, шли подарки, совершай подвиги! Одинокий или нет, но ты – мужчина. Действуй! Не теряй надежду – и твоя избранница обязательно согласится быть с тобой.

– Мне недостаточно одного согласия. Нужна настоящая любовь. Разве такую завоюешь безделушками?

– Хуже от них уж точно не будет, – подмигнула она. – И как знать…

Совет Фаирэ не стал, конечно, откровением – я и сам иногда задумывался о подобном. Не о песнях и стихах, разумеется, – для них нужен талант. И не о подвигах: рисковать жизнью, подвергая опасности окружающих, не только глупо – преступно, а просто пользоваться могуществом Одинокого, даже для достойного дела, – не героизм. Но послать Лирне подарок временами приходило в голову. Да только вряд ли она приняла бы его. Деньги вот брать отказалась…

К таинникам я направился сразу, едва только добрался до ближайшего городка – захолустного местечка, выросшего из зажиточной деревни. Горожане, прослышав о моем появлении, попрятались и высовываться из укрытий, чтобы указать дорогу, не спешили. Но отделение Таинного дома нашлось и без подсказок. Оно располагалось в самом роскошном и высоком – целых два этажа – здании на единственной площади, по которой бегали куры и прохаживались жирные гуси.

Сложенное из серого камня строение с массивной, окованной медью дверью выглядело добротно, хотя и мрачновато. Внутри прохладно, как в погребе, и почти так же темно: свет, падающий из единственного окна, загораживало разлапистое растение в кадке на подоконнике. Рядом за столом сидел юный Руковидец. Устремив слепой взгляд в никуда и напряженно хмурясь, водил растопыренными пальцами над выцарапанным на восковой дощечке посланием. Что-то у него не получалось: мальчишка то и дело отвлекался, непрестанно вертелся на слишком высоком для него стуле, морщил конопатый нос и остервенело чесал припухшую и покрасневшую тыльную сторону ладони со свежим клеймом в виде глаза. На звук хлопнувшей за моей спиной двери пацан не обратил ровным счетом никакого внимания.

Пройдя вдоль шкафа с множеством выдвижных ящичков, полностью закрывающего противоположную от окна стену, я остановился у дубовой конторки и, не обнаружив колокольчика, нетерпеливо забарабанил по столешнице. Из хранилища показался пожилой плешивый таинник в засаленной мантии, тщательно запер за собой кованую дверь, сдержанно поприветствовал и осведомился о цели визита. А услышав ответ – невозмутимо попросил подтверждения, что я действительно тот, кем являюсь.

Это было что-то новенькое! До сих пор никому не приходило в голову, что Клеймом Одиночества может щеголять кто-либо, кроме Вечного Путника. Пожав плечами, я протянул руку в сторону окна и шарахнул Силой, едва не задев слепого мальчишку. Растение в кадке мгновенно почернело и скукожилось, в помещении сразу посветлело.

Таинник, казалось, ничуть не впечатлился, только неодобрительно поджал губы и сказал с укоризной:

– Достаточно было сличить вашу подпись с образцом, – и вежливо поинтересовался: – Кому вы желаете передать свои сбережения?

Я рассказал, но чопорному старику полученных сведений было недостаточно. Вдруг в одной и той же деревне живут сразу две Лирны, у каждой есть дядюшка Керен, а отцы были не только тезками, но и умерли в один день? И что если столь значительную сумму вручат не той? Нет-нет, Таинный дом такого допустить не может! Начиная всерьез злиться, я едва удержался от угроз и принялся что-то объяснять, припоминая все, что мне известно о звездоокой, в завершение задрал рукав:

– У нее есть вот такой браслет.

– О, – просветлел лицом собеседник, – это совсем другое дело! Сейчас Руковидец считает и передаст в общий архив орнамент, и ваша жена сможет получить деньги в любом отделении и в любое время.

– Вы не поняли. Надо отвезти их прямо туда и как можно скорее! Понимаете, браслет у нее, но… уже не на ней.

– Сожалею, – произнес таинник равнодушно. – Но, может быть, лучше прислать за вашей э… за госпожой Лирной повозку и оформить на нее счет? Она, надеюсь, грамотна. Если я верно понял, мешок золота даме хранить негде. На будущей неделе…

– Да зачем она будет трястись по дороге туда-сюда! Хватайте Руковидца и сами поезжайте, берите свои образцы, заодно десяток солденов все-таки отвезите. И сегодня, сейчас! Пока вы тут будете рассусоливать, она выбросит или потеряет этот треклятый браслет! – не выдержал я.

«Или выйдет замуж» – добавил про себя. Одаривать какого-то мужика не было ни малейшего желания. Я хотел обеспечить саму Лирну, дать ей свободу, к которой она стремилась. Пусть потом живет с кем угодно, но владеет своим, личным имуществом, на которое не сможет претендовать ни жадный дядюшка, ни муж, ни кто-либо еще.

Таинник заметил, что такая срочность обойдется недешево, но это было неважно. Крытая повозка с изображением щита и замка на боку загремела по дороге. Я смотрел ей вслед со смешанным чувством удовлетворения и какой-то опустошенности. Позаботился о звездоокой, как и обещал, и… все. Проверить, получила ли она деньги, возможность представилась нескоро. Лишь спустя две луны, попав сюда, в Илантар, узнал, что Лирну нашли, но принять мое золото она отказалась наотрез. Не пожелала ни ехать в ближайшее отделение Таинного Дома, ни разрешить обстряпать дела без своего участия, ни принять хотя бы часть денег из рук в руки. Разумных увещеваний слушать не стала. Ей ничего от меня не нужно – и все тут.

«Почему она меня так ненавидит? Ни слова на прощание не сказала, не взглянула даже. За что? – спрашивал я себя и тут же с горечью отвечал: – А за что все они ненавидят? За Клеймо, за Дар… Но ведь она сама подошла ко мне тогда, в самый первый день. Боялась, но подошла. Что это было – гордость? Благодарность? Выходит, наша ночь – тоже?.. Нет, это невозможно! Тогда она пришла по собственному желанию, а потом вдруг…» – и мысли шли и шли по кругу. Неужели Безрукая ошиблась и Лирна все же хотела стать женой того бородача, Мирка? Но ведь ничто не мешало им пожениться хоть на следующий день! И ее траурный наряд…

Поймав на себе сочувственный взгляд Вечноцветущей, заставил себя прервать мрачные размышления. Уже жалея об излишней откровенности, поторопился одеться и откланяться, пока окончательно не потерял лицо. Черноволосая красавица ничего не сказала, только улыбнулась с пониманием и подала упавшую на пол рубаху.

Уже в дверях я остановился.

– Фаирэ! Ты… довольна своей жизнью? Я мог бы…

– Боги, так это правда! – рассмеялась она. – Я думала, это досужие сплетни. Ты действительно выкупаешь Вечноцветущих, с которыми спишь?

– Не всех, – смутился я. Не знал, что стал знаменитостью среди клейменных лотосом.

– Разумеется. На всех даже у тебя золота не хватит. Но приятно, что ты озаботился моей судьбой. Не трудись. Мой долг Дому Цветов уплачен еще четыре года назад, и я давно сама решаю, кому отказать, а кому уделить внимание. А здесь осталась – просто чтобы скопить денег, прежде чем уйти. И кое-что за душой уже имею.

– Что ж, я рад. Спасибо тебе, Фаирэ.

– Удачи, Север!

Северные маки зацвели – значит, и сюда добралось лето. Каждый год в конце весны озорная детвора, ускользнув от строгого надзора, разбегается по лугам в поисках распустившихся алых цветов. Окрестности селений наполняются озорным шумом и смехом. Счастливчики, обнаружившие искомое, оглашают округу радостным криком: «Лето! Лето наступило!!!» – и летят со всех ног, спеша первыми принести добычу в деревню или городок, получить за добрую весть сладости и мелкие монетки. Женщины принимаются печь пряники и медовые пироги, мужчины вытаскивают столы, выкатывают бочки с хмельным напитком на улицы. А с наступлением темноты начинается праздник. Все в пестрых нарядах, с красными лентами в волосах поют и танцуют вокруг костров, улыбаются знакомым и незнакомцам, щедро угощают встречного хмерой, предлагая выпить за приход летнего тепла. Девушки со смехом и визгами убегают от парней, которые догоняют красавиц, подхватывают на руки, кружат и бесстыдно целуют в губы при всех. Не смолкают музыка и радостные голоса. Никому не позволено грустить этим вечером! Северное лето капризно: не приветишь его как следует, не уважишь – обидится и поскупится на солнечные дни, а то и вовсе уйдет раньше времени, уступив место слякотной осени…

Верно, в этом году хорошо его привечали. Дни стояли теплые, ясные. И маки цвели повсюду, облачая землю в красные одежды невесты. «Может, как раз сейчас платье такого же цвета примеряет Лирна, – думал, шагая по дороге мимо этой красоты. – А я своим появлением испорчу ей вторую свадьбу…» Сколько бы ни отмахивался от этих мыслей, они не давали покоя. Как не отпускала и затаенная, загнанная на самое дно души надежда, что звездоокая мне обрадуется, а ненависть в ее глазах лишь померещилась, почудилась. Беспощадный рассудок шептал, что наша встреча положит конец даже этим зыбким чаяниям, но я твердо намеревался исполнить задуманное. Правильно говорила Фаирэ: Одинокий или нет – я мужчина. А мужчина обязан заботиться о жене, пусть и бывшей. Даже вопреки ее желанию. Со времени нашего расставания миновало больше трех лун, теперь я мог приблизиться к Лирне, не опасаясь причинить вред. Хотя бы увидеть ее…

Но даже на это не приходилось рассчитывать – только уповать. Появилась тревога: а если звездоокая здесь больше не живет? Могла ведь и перебраться в другие места… И расспросить о ней было некого. Гонца на мышастом нуваре я не стал останавливать – вряд ли мимоезжий человек что-то знал. Конопатый пастушонок задал стрекача, бросив свое стадо без присмотра. Бабы у реки, к которой я спустился смыть с себя пот и дорожную пыль, разбежались с визгами, словно застигнутые за купанием, а не стиркой. Только у самой деревни седой мужичок, согнувшийся под тяжестью плетеного короба на плечах, меня окликнул, не рискуя, впрочем, подойти:

– Здравствуйте, господин Путник! Вы если к глазастой идете – ну это, значится… к госпоже Лирне – так в деревне не ищите, нету ее тама.

– Почему? – я сделал шаг в сторону старика, чтобы не перекрикиваться.

Тот попятился, сохраняя между нами расстояние, и пояснил:

– Так у Безрукой живет, давно уж. Вы сразу туда ступайте.

– Спасибо.

– Дык пожалуйста, господин, – с явным облегчением ответил крестьянин, – мы завсегда пособить радые…

Судя по всему, рад он был не столько помочь, сколько спасти от Одинокого родное селение. Но это не имело значения, совет оказался кстати.

Я уже поднимался на холм к домику с Рукой милосердия на двери, когда заметил хрупкую фигурку посреди пламенеющего карминными цветами луга. И сразу узнал, хотя лицо издали было не разглядеть. Звездоокая неспешно шла со стороны леса, о чем-то задумавшись.

– Лирна…

Она не могла услышать – слишком далеко, – но подняла голову, замерла. Увидела. И решительно направилась навстречу. Я бросился к ней, ломясь через высокие, почти по пояс, маки – боялся, что передумает, убежит, не захочет разговаривать. В волнении все загодя выдуманные слова вылетели из головы. Она была совсем рядом. Такая же прекрасная, как в мечтах и драгоценных воспоминаниях.

Но всего в шаге от любимой я остановился, словно наткнувшись на стену. Весь ее облик выражал едва сдерживаемый гнев: плотно сжатые кулачки, напряженные плечи, часто вздымающаяся грудь под тонкой тканью льняного платья, яркий румянец… И пылающие негодованием и обидой глаза.

– Лир… – звонкая пощечина прервала приветствие.

Я даже пошатнулся от неожиданности. Растерянно прикоснулся к горящей щеке. Лирна тряхнула головой, отбрасывая с лица выбившиеся из косы локоны, и зашагала прочь без оглядки. Я догнал ее, схватив за руку:

– Подожди, что слу… – и осекся, когда сомкнувшиеся на девичьем запястье пальцы ощутили холод металла под тканью рукава. – Что же ты, замужняя дама, у Лайяры живешь, к супругу не переехала? – хотел спросить насмешливо-безразлично, но получилось зло и желчно.

Лирна вздрогнула, как от удара и медленно повернулась ко мне, ожгла взглядом.

– А муж меня бросил, – холодно произнесла она, вскинув подбородок. – Сразу после венчания, у священного камня.

Не смея поверить в то, что могли значить эти слова, я распустил тесьму ее рукава, сдвинул его и уставился на орнамент брачного браслета. Это же…

Каким же болваном я был! Ведь правда бросил, унизил при всех, а она… Порывисто привлек к себе любимую, обнял. Она попробовала высвободиться, но я не пустил – сбивчиво шепча признания, крепко сжал в объятиях. Чтобы убедиться в реальности своего счастья, поверить, что это не сон. Лирна чуть отстранилась, упираясь ладонями в мою грудь, посмотрела в глаза и еле слышно спросила:

– Это правда?

– Клянусь жизнью и всеми богами, – хрипло ответил я, склонился к ее лицу, и наши губы встретились.

Звездоокая отвечала на поцелуй сначала неуверенно, но вскоре осмелела. Прильнула всем телом, таким горячим под тонким льном одежды. Я чувствовал кожей ее пульс, и мое сердце билось в такт. Коса Лирны расплелась, непокорные кудри с рыжеватыми прядками рассыпались по плечам. Маленькие ладошки гладили мои плечи, спину, проникли под рубаху, слегка щекоча шершавыми мозольками. Пряный запах ее волос будоражил, прикосновения обжигали, а темные глаза сияли, как звездное небо. И я потерял голову.

Окружающий мир исчез, растворился в радужном тумане. Были только мы. Жадно любили друг друга среди жестких маковых стеблей, под сенью цветов. А потом, в закатных сумерках, лежали, усталые и счастливые – она на мне, чтобы нежное тело не холодила остывающая земля, не царапали камешки и травинки.

«Теперь мы по-настоящему стали супругами, – думал я, глядя в колдовские глаза. Оборвал склонившийся мак и вставил ей в волосы: красный – цвет невесты. – Жены, – поправил себя, смакуя это слово. – Моей жены».

Пустоцвет

Я шагал по центру Стакрэнда, временами морщась от запаха нечистот, забивающего ароматы липового цвета, сдобной выпечки и свежей хмеры. На улицах было немноголюдно: весть о приходе Вечного путника, передаваемая пугливым шепотом, уже облетела Срединный город. Редкие прохожие при виде розы ветров на моей щеке шарахались в стороны и вжимались в каменные стены, стараясь оказаться как можно дальше от Одинокого. Плевать я хотел на это. Все помыслы занимала предстоящая всего через пару дней встреча с Лирной. Спустя долгие луны скитаний я шел домой. В город завернул лишь затем, чтобы купить подарки моей звездоокой. И нашему малышу. Я пощупал рукой драгоценное письмо с известием о рождении сына, хранившееся у сердца, и не смог сдержать счастливой улыбки. Скоро я их увижу! Пусть ненадолго, пусть вскоре придется снова уйти… но я их увижу!

– Север? – я вздрогнул, услышав знакомый голос, и оглянулся.

– Здравствуй, Север. Ты помнишь меня?

Я помнил… Она совсем не изменилась за прошедшие девять весен. Все такая же юная, свежая, как росистое утро. Женщина-ребенок. Вечноцветущая.

… Впервые я попал в Стакрэнд, когда мне было четырнадцать, спустя несколько лун после принятия Клейма одиночества. Полный кошелек оттягивал пояс, но за целый день я не купил и половины того, что мне требовалось. Получив у таинника первое в жизни жалованье, бродил по городу, низко опустив голову, но слишком короткие волосы все равно не скрывали клейма. Повсюду натыкался на полные страха взгляды, как на стены, и не осмеливался спросить дорогу у торопившихся убраться с моего пути прохожих. Торговцы, в лавки которых я заглядывал, покрывались потом, заикались и спешили вывалить все товары на прилавки, готовые отдать их бесплатно, лишь бы скорее избавиться от моего присутствия. Люди не смели отказать в просьбе Вечному путнику – и ненавидели меня. Я чувствовал это нутром, ощущал кожей – и платил не скупясь и не торгуясь, наивно надеясь что-то изменить. Потратил половину годового жалования на самые обычные сапоги и куртку, легко отдал полновесный солден за кружку воды и тарелку жидкой похлебки… Плутая по незнакомым улицам, оказался у Дома цветов и долго стоял под окнами, не решаясь войти.

Крон, мой предшественник, часто наведывался в Школу и много рассказывал о мире за ее стенами. Он презрительно кривился при любом упоминании чуда любви, зато бесстыдно живописал подробности общения с обитательницами «Цветников». И мне, юнцу, терзаемому любопытством и смутными желаниями, конечно, хотелось побывать в подобном заведении. Но теперь, видя, что горожане сторонятся меня точно так же, как и безграмотные крестьяне, с горечью осознал: Одинокому не будут рады нигде. Я уже собирался уходить, чтобы до темноты покинуть город и устроиться на ночлег в лесу или в поле. Где угодно, лишь бы подальше от людских глаз.

– Здравствуй, путник, – услышав мелодичный голос за спиной, обернулся.

В двух шагах стояла девушка в простеньком полотняном платьице. И улыбалась. Никогда прежде мне не доводилось видеть подобной красоты. Совсем юная, моя ровесница, она была подобна хрупкому цветку. В распущенных светлых, почти белых, волосах играло солнце, как блики на воде; по-детски чистое личико с большими голубыми глазами и чуть курносым носиком словно светилось изнутри… И ее улыбка – потрясающая, обаятельная, теплая улыбка была адресована мне. Несмотря на Клеймо.

– Не желаешь ли провести со мной время? – она слегка отодвинула ворот, демонстрируя правую ключицу. У нее тоже было клеймо: цветок лотоса. Знак продающих тело. Вечноцветущих.

– Почему? – спросил я, вглядываясь в ее лицо, но не находя на нем признаков страха. – Почему ты подошла ко мне?

– Ты мне понравился, – просто сказала она и, не дожидаясь ответа, взяла меня за руку.

Вопреки моим ожиданиям, девушка повела меня не в Дом цветов, а к трактиру неподалеку. Толстый трактирщик в мятом переднике весь затрясся, едва мы переступили порог, и так побледнел, что, казалось, рухнет в обморок. Но что мне было до него, когда теплая ладошка сжимала мои пальцы?

Она была очень искусна. Опытна. Но я не понимал этого – просто был счастлив. «Шаэнн…» Задыхаясь от восторга и нежности, шептал ее имя, упивался запахом ее волос, сладостью тела. Мальчишка, мнящий себя мужчиной, я вообразил, что влюблен. Потому что впервые познал женщину. Потому что она была прекрасна. Потому что она мне улыбалась.

Ночью я проснулся в постели один, подушка Шаэнн уже остыла. Ее замшевые башмачки стояли у кровати, плетеный пояс висел на спинке стула, но самой Вечноцветущей в комнате не было. Я нашел ее на лестнице. Девушка спала, прислонившись к стене и трогательно обнимая обтянутые подолом колени. Роскошные волосы, рассыпавшиеся по плечам и грязным ступеням, в свете свечи были как расплавленное золото.

– Шаэнн? – я присел рядом и нежно поправил прядку, упавшую ей на лицо. – Что случилось?

Она сонно улыбнулась, прижав ладошкой мою руку к своей щеке, медленно открыла глаза… и со сдавленным криком отшатнулась.

– Ты боишься меня? Думаешь, я пью твою жизнь? – догадался я. – Глупая… – поставил подсвечник на ступеньку, привлек ее к себе, обнял за плечи.

Я рассказывал о силе любви, побеждающей Дар, цитировал строки из Книги дорог… Глупо было верить, что первая же встреченная девушка окажется той самой – единственной, кто сможет остаться со мной навсегда. Но я был зеленым юнцом, уставшим от одиночества. И очень хотел верить. Ремесло Шаэнн меня не смущало: тех, кто сам выбирает судьбу, не клеймят, как скот. Но ее жизнь, в отличие от моей, можно было исправить. Казалось, все так легко решить, надо всего лишь рассказать, объяснить.

– Прости, – прошептала она, когда я замолчал. – Прости, я не смогу любить тебя. Я уже… я…

– Зачем тогда ты пришла? – я отстранился, посмотрел ей в глаза. – Тебя заставили… быть со мной?

– Нет, – Шаэнн опустила взгляд. – Я сама. Люди говорят, ты очень щедр…

– Тебе так сильно нужны деньги?

– Не мне… – она запнулась. – Один человек – очень, очень хороший человек – в беде, – она решилась поднять на меня глаза, в них стояли слезы. – Он продал себя на галеру. Чтобы выкупить меня из Дома. Если через два дня… если я не успею, его увезут – далеко, к морю, – и мы больше не увидимся.

– Ты любишь его, – я все понял.

Первое настоящее разочарование – это очень больно. Ничто не ранит сильнее, чем осколки разбитой надежды. Даже такой – наивной, несбыточной. Глупой.

Я дал ей денег – больше, чем требовалось. Отдал все до последнего солдена и ушел не прощаясь…

Теперь Вечноцветущая стояла передо мной – ничуть не повзрослевшая, точь-в-точь такая, как тогда, лишь одета иначе: платье из дорогого шелка, драгоценные каменья в волосах… Но воспоминания о былом не вызывали сожалений. Останься она со мной – и я никогда не встретил бы свою Лирну, мое звездоокое чудо.

– Здравствуй, Шаэнн. Ты снова подошла к Одинокому?

– Я больше не боюсь тебя, Север, – она усмехнулась. – Твой дар ведь не тянет жизнь сразу.

– Раньше ты этого не знала…

– Обществу, в котором я теперь вращаюсь, известно о вас больше, чем простолюдинам. А где есть знание – нет места предрассудкам, – я мог поспорить, но не стал. – Ты злишься на меня?

Я улыбнулся:

– Нет, Шаэнн. Я тебе благодарен, – она удивленно приподняла искусно подведенную бровь, и я пояснил: – Ты научила меня, что любовь сильнее страха смерти.

Она перевела взгляд на мое предплечье, провела изящным пальчиком по орнаменту брачного браслета.

– Ты все-таки нашел ее… Я рада за тебя.

– А ты? – на ее руках браслетов не было. – Успела тогда?

– Успела. Спасибо, ты очень помог, – она грустно улыбнулась. – У него все хорошо, недавно женился…

– Мне жаль, – искренне сказал я.

– Не надо, все правильно. Знаешь, почему нас зовут Вечноцветущими?

– Вы не стареете.

– Да. Всю жизнь цветем – но не плодоносим… Пустоцветы, – с горечью сказала Шаэнн. – А она родит ему ребенка.

Мне было жаль ее – прекрасную, вечно молодую, судя по всему – богатую… Мы тепло попрощались, как старые друзья – по крайней мере, мне казалось, что друзья прощаются именно так. Возможно, когда-нибудь встретимся. Прежде чем скрыться за углом, Шаэнн обернулась:

– Запомни еще кое-что, Север: даже настоящая любовь иногда заканчивается.

Я с улыбкой покачал головой. «Этого не может быть, Шаэнн. Настоящая любовь – вечна. Надеюсь, ты это поймешь».