Текст книги "Клейменные одиночеством (СИ)"

Автор книги: Наталья Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Черноигольный бор, где мужики видели верна, мы нашли без труда, восстановить картину событий тоже оказалось несложно. Крестьяне заметили эту дрянь издалека и бросились наутек – их путь проследил бы и слепой, ломились не разбирая дороги. А вот пепельно-серая полоса на соломенно-желтом ковре мелкой травки-подигольника пролегала на приличном расстоянии и совсем в другом направлении – значит, верн ими не заинтересовался, у него была другая добыча… Это обнадеживало. Венк, уверившись, что тварь не тронула брата, заметно приободрился. Тревога никуда не делась, но панический ужас исчез. Парень не раз сталкивался с обычными опасностями, подстерегающими в лесу, и знал, что им противопоставить. Осмотрев все вокруг, мы пришли к выводу, что Шоил бежал вместе с остальными, и двинулись в ту же сторону – медленно, чтобы не пропустить место, где он отбился от своих. Прошел час, за ним другой. Черноигольный бор остался далеко позади, теперь вокруг высились стройные деревья с заметно поредевшими желтыми кронами. Под ногами шуршала опавшая листва. Мальчишка оказался неплохим следопытом и теперь вел меня в нужном направлении, легко отслеживая путь беглецов даже там, где я не видел никаких знаков.

– Господин Север, – робко подал голос Венк. – Как там… она?

Я сразу понял, о ком он, и ответил, не скрывая презрения:

– Не твоего ума дело, парень. Ты ей теперь никто.

– Да я… просто… – замямлил мальчишка смущенно и грустно.

Я разозлился. Девчонка и ее отец были мне едва знакомы, но уже небезразличны, и слушать оправдания этого слюнтяя…

– Обещал, наверно, жизнь отдать, а когда с ней несчастье случилось – и любовь прошла. Трус!

– Несчастье? – вдруг заволновался Венк. – Что с ней? Господин Путник, пожалуйста! Она жива? – он требовательно дергал мой рукав, позабыв о том, что прикасается к Одинокому.

До меня стало доходить, что сделал поспешные выводы и влез не в свое дело. Мало ли, что у них произошло. Может, Тиренн сам разорвал помолвку – решил, что Венк его дочери не пара. Или сама Бенира разлюбила… Кто меня за язык тянул?

А парень, напуганный моим молчанием, уже всполошился не на шутку.

– Да жива-здорова! – с досадой сказал я, опасаясь, что юнец сейчас бросит поиски Шоила и помчится спасать любимую неизвестно от чего. – Клянусь, все с ней нормально. Ты брата ищи, герой.

Пацан прекратил метаться и прибавил шагу.

Первым его заметил Венк.

– Братишка!

Я вслед за ним подбежал к лежащему возле упавшей березы человеку. «Братишка» оказался вовсе не ребенком. Настоящий великан: рослый, широкоплечий, рука выше локтя потолще, чем у иных бедро. Такой хребет нувару голыми руками переломит. Но сейчас это могучее тело беспомощно распласталось по земле – с нелепо подломленными под себя ногами и раскинутыми руками. Молодое лицо с мягкой, юношеской бородкой, было серым, будто присыпанное пеплом. Оно не дрогнуло от братского прикосновения. Казалось, перед нами мертвец и чуть заметное дыхание лишь мерещится. Опавшая листва вокруг была совсем сухая, утратившая все краски. Опоздали. Шоил все-таки не миновал встречи с верном. Венк уложил брата поудобнее, гладил по голове и дрожащим голосом уговаривал потерпеть еще немного, ведь рядом Одинокий, он поможет. А у меня вдруг перехватило горло, и никак не получалось сказать, что помочь тут нечем. Мальчишка повторял, как заклинание: «Путник спасет», и уже не шептал – кричал: понял все по моему лицу, но не желал поверить. А я молчал. Верн выпил из Шоила почти всю жизнь, оставив лишь крохотную, уже угасающую искорку. И отнятого не вернуть.

«Путник поможет!»

«Не вернуть».

«Поможет!!!»

«Вернуть… Вернуть отнятое».

От внезапной мысли у меня вспотели ладони. Она была совершенно безумной, но давала призрачную надежду. И я ей поддался.

– Отойди, – собственный охрипший голос показался чужим.

То, что я собирался сделать, – почти наверняка убьет Шоила. Но иначе не осталось бы вовсе никакого шанса. Он умирал.

– Ты поможешь? Спасешь его, правда? – Венк не торопился послушаться, все так же судорожно обнимал брата и смотрел на меня с отчаянной надеждой. У меня не хватило духу сказать правду вслух.

– Принеси воды. Живо!

Мальчишка вскочил и опрометью кинулся в чащу – наверное, к знакомому ручью. Я остался наедине с умирающим.

Еще никогда мне не приходилось сознательно направлять Силу на человека. Дар почти не поддается контролю – его не остановить, когда начинает тянуть жизнь из слишком долго находящихся рядом людей или пробуждается возле отверзшейся бреши. И даже если сам обращаюсь к нему, не могу регулировать силу воздействия – только продолжительность. Отнимаешь энергию или отдаешь – результат один: смерть. Именно так уничтожают вернов. Намеренно выпущенный поток Силы просто сжигает чуждую для нашего мира сущность. И человеку такое тоже не пережить. Но если…

Я попятился, оставляя между собой и Шоилом пару десятков шагов. Вытянул в сторону парня руку – она дрожала, а сердце колотилось так, словно хотело выломиться из груди. Несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, сосредоточиться. Послать бы легкий импульс, но это невозможно: Дару нет дела до моих желаний. «Может, все-таки выдержит? Вон какой здоровенный». Я решился. И ударил, с трудом удерживаясь, чтобы не зажмуриться. Слепяще-белый поток вырвался из ладони и впился в беспомощное тело Шоила. Оно дернулось, выгибаясь дугой, словно сама земля толкнула его в спину. Я тут же перенаправил Силу в сторону и прекратил воздействие. Кинулся к неподвижному человеку и рухнул на колени, припадая ухом к его груди. Все произошло в считанные мгновения – однако недостаточно быстро.

Парень не дышал, сердце не билось.

Все напрасно.

Из моего горла вырвался хриплый звериный рык. Убил. Он все равно умер бы, быстрая смерть милосерднее долгой агонии… У меня не было на уме дурного, только желание помочь! Но эти мысли вытесняла одна, молотом стучащая в сознании: я его убил. Нарушил клятву, данную при посвящении, использовал Дар во зло. Убил. «Нет, не может быть, не должно быть так!» Засуетился, бестолково тормоша безжизненное тело. Оно не реагировало. «Он же молодой, сильный!» В отчаянии я судорожно пытался сообразить, что делать, чувствуя, что время уходит… Наконец что-то смутно припомнив, прильнул губами к приоткрытому рту парня и с силой выдохнул. Шею защекотал воздух, вырвавшийся из носа. Я зажал его пальцами и повторил попытку, затем еще и еще. Не помогло. В глазах темнело, и кровь стучала в ушах, как после долгого бега. Отгоняя мысль, что уже поздно, положил руки ему на грудь, несколько раз надавил. Ничего. Ничего! Услышал крик вернувшегося Венка: «Брат!» – но даже не обернулся. Снова поделился с Шоилом своим дыханием и опять принялся ритмично нажимать на грудь. «Ну же, давай! Дыши, мать твою!» Что-то хрустнуло – и меня обожгло ужасом: я сломал несчастному ребра… но тут же почувствовал, как под ними трепыхнулось сердце. Не веря себе, зашарил рукой по шее парня, нащупывая пульс. Жив! И обнял его, как родного, едва не плача от облегчения.

Жив.

До окруженного кострами[13]13
  Верны не любят огонь, потому костры, горящие вокруг жилищ, служат неплохой защитой.


[Закрыть] дома Тиренна мы дотащили наскоро сработанную волокушу с бесчувственным Шоилом уже затемно, усталые и взмокшие. Щенки звонким лаем оповестили хозяина о нашем приходе, и Нелюдимый выбежал навстречу.

– О боги! Он живой хоть? Давайте помогу…

– Живой, – я проверял это чуть не через каждые десять шагов. Парень дышал, но все большее беспокойство вызывало его сердцебиение – слишком быстрое и какое-то неровное, с перебоями. – Давай. Вот тут хватай – и несите в дом. А я пока за Знающей сбегаю. Где этот ваш Черный утес?

– Так вон этот паршивец знает, – Тиренн ткнул пальцем в Венка. – Хотя одного его пускать…

Нелюдимый объяснил дорогу, и я понесся за Мудрой женщиной. Бежал не останавливаясь, не замечая усталости, словно спасаясь от смерти. Впрочем, так оно и было, только грозила смерть не мне. Черный утес полностью оправдывал свое название – сурово нависшая над громыхающей по порогам Арксу одинокая темная скала. Видимая издалека, она даже ночью – по крайней мере, такой ясной – четко выделялась на фоне неба и указывала путь к ветхому домику с белым отпечатком ладони на двери. Знахарка, сухонькая маленькая старушка, не спала – перебирала разложенные на столе травы и пузырьки со снадобьями, щурясь при тусклом свете лучины. Когда я ворвался в избушку, тяжело переводя дыхание, она невозмутимо поздоровалась, блеснув не по-старчески яркими голубыми глазами, и вернулась к своему занятию. Казалось, Мудрая и не слушала мои сбивчивые речи, но когда рассказ был окончен, сложила лекарства, которые откладывала на край стола, пока я говорил, в сумку и протянула мне:

– Идем, Путник.

Осмотрев Шоила, знахарка уверенно заявила, что он поправится, выгнала всех из комнаты и велела ложиться спать, сама осталась у постели больного. Ни у кого ее вердикт сомнений не вызвал. Даже Венк успокоился и безропотно пошел вслед за Тиренном на сеновал. Мы с Бенирой кое-как устроились на лавках у стола. Уставшая от переживаний девчонка заснула почти сразу, а я все ворочался, не в силах избавиться от мыслей. Если пострадавших от верна можно спасти, почему Наставники никогда не говорили об этом? Или я ошибся и Шоил выжил бы и без моего вмешательства? Тогда я зря рисковал, пуская в ход Дар. Но ведь удар не убил парня…

Резко пахло лечебными травами, из спальни слышалось бормотание Знающей. Когда ее голос стих, я бесшумно поднялся и отодвинул занавеску, разделяющую комнаты. Старушка сидела на кровати и массировала какие-то точки на руке больного.

– Госпожа, – шепотом сказал я. – То, что сегодня…

– Хочешь знать, спасешь ли так же других? – понимающе улыбнулась Мудрая. – Входи. – Я подошел и уселся на стоящий у кровати сундук. – Не надейся понапрасну. Сами боги вступились за этого юношу. В нем оставалось ровно столько жизни, сколько нужно. Будь ее чуть больше – и тело бы не вместило твою Силу, чуть меньше – не смогло бы противиться смерти. Такой случай боги даруют раз в сотни сотен раз. Но ты все равно будешь пытаться, верно? – она вздохнула. – Ты хороший мальчик, Грэн. Что ж, может, однажды тебе снова повезет. Но не вини себя, если этого не будет.

– А если бы я не…

– Он бы умер, – просто сказала старушка. – Ты все сделал правильно.

– Спасибо.

– Подай-ка мне вон тот пузырек… Да, этот, благодарю. И ступай.

Я попрощался и вышел из спальни. Собирался ложиться, но застыл, привлеченный доносящимися снаружи звуками. Вначале – неразборчивое бормотание. Затем взволнованный и обиженный голос Венка:

– Но тогда почему?!

Ему что-то невнятно отвечала, всхлипывая, девушка – Бенира, понял я, глянув на ее лавку, на которой валялось лишь скомканное одеяло.

– Да как ты подумать такое могла! – возмущенно закричал мальчишка, и я уже собирался пойти и задать ему хорошую взбучку, чтобы не обижал девчонку, но в дверях остановился, услышав продолжение гневной речи: – Дурочка, да разве ж может твое дитя мне чужим быть?!

Девичьи рыдания сделались громче. Венк снова заговорил, но теперь – ласково, успокаивающе. Плач стих, и не надо было видеть происходящее, чтобы знать – девчонка льет слезы уже у парня на груди.

«Хороший зять у Тиренна будет, – подумал я с улыбкой, ничуть не сомневаясь, что Бенира убедит отца согласиться на свадьбу. – Еще одна семья в этих местах с радостью встретит Одинокого».

Ночью мне снились Лирна и наш малыш. Я просил у них прощения за то, что снова задерживаюсь в пути, а моя звездоокая понимающе кивала. Жена поддерживала меня в решении найти и убить всех вернов, вырвавшихся из закрытой три луны назад бреши. «Я вас очень люблю, милые, и обязательно вернусь. Но сначала выполню свой долг».

И впервые этот долг не казался мне проклятьем.

Наследник

В по-осеннему рано сгустившихся сумерках родовое гнездо великих владетелей предстало передо мной сплошной темной громадой, хмурой и неприветливой. Догорающий в небе закат не смягчал строгую мрачность древних камней, а лишь подчеркивал ее. Мнилось, впереди не человеческое обиталище, а монолитная скала, в холодной толще которой нет места жизни. Романтичное и нежное название замка – Зиал-Линарр, что на дораздельной[14]14
  Дораздельная речь – речь до Разделения Материков – древний язык, на котором разговаривал народ, населявший некогда земли на севере и северо-востоке Гранзана, а также юго-западном побережье Большого Континента.


[Закрыть] речи значит «звездный цветок» – казалось неуместным и странным. Хотя я знал, почему именно оно пришло в голову зодчим.

– Смотрите, господин Грэн, – говорил седовласый Креяр, водя пальцем по плану древней твердыни, – это бастионы. Светлой краской начертаны, значит, высокие. А равелины – вот. Видите, они темнее – пониже. Это сделано нарочно, чтобы неприятеля, если ему удастся завладеть ими, было удобно осыпать стрелами. А главная башня цитадели – здесь, золотом писана, – самая высокая. Последний оплот…

Я, мальчишка шестнадцати весен, слушал с интересом и во все глаза смотрел на пергамент, расстеленный на массивном столе. Рисунок – назвать это чертежом язык не поворачивался – завораживал. Тонкие линии складывались в подобие звезды или снежинки, сотканной из разных оттенков синего – от почти черного по краям до бледно-бирюзового вокруг золотой сердцевины.

– По такому принципу на Большом Континенте теперь строят огромные крепости, целые города, – продолжал владетель. – Но придумали это устройство мои предки – больше двенадцати веков назад – для нашего малого замка.

«Ничего себе – малый замок! Наставник говорил, самый большой на Севере!» – подумал я, но промолчал, чтобы не прерывать интересный рассказ.

– Ни разу нога врага не топтала нашего двора. А пытались многие… В те времена это было обычным делом. Владетели постоянно воевали – за земли, сокровища, крестьян, прекрасных дам или просто по привычке, из-за давно забытых обид. Но вы, конечно, учили историю и все это знаете. Простите старика за болтливость. Мне нечем гордиться, кроме моих корней. Знаете, ведь именно в нашем роду появился первый великий владетель – мой тезка, Креяр Злоярый. Жестокий человек был, страшный, но воистину великий! Никто не мог противостоять ему. Всех, кто не склонился, он уничтожил. Креяр первый завоевал не только земли соседей-владетелей, но и их самих подчинил, сделался их господином. Правил железной рукой, но мудро. И судил справедливо, даже собственного сына казнил за… Впрочем, об этом не принято говорить в приличном обществе. За дело казнил. Но ведь родную кровь! С тех пор его и стали звать великим владетелем, а потом его наследника. Так появился новый титул. Тогда королей не было. Вернее – предки мои, по сути, и являлись королями этих земель.

– А что случилось потом?

– Потом? – Креяр грустно улыбнулся. – Потом была Война Континентов. Мы объединились с другими великими владетелями и Стражами Мира. И все пошло прахом.

– Почему? Мы же победили!

– Да, – с горечью сказал Креяр. – Вы победили.

Я тогда не понял его, но смутился и не стал расспрашивать. В словах великого владетеля мне послышался упрек.

Обогнув равелин и приблизившись ко рву, я направился на свет фонаря у ворот. Копыта Друга гулко застучали по заиндевевшему настилу узкого мостика. Он был такой же, как и семь весен назад: казалось, вот-вот обрушится. Креяр, гордившийся историей рода и трепетно хранивший всякое подтверждение его величия, помнится, собирался восстановить разрушенный подъемный мост «следующим летом». Но планам что-то помешало – вряд ли владетель просто передумал. Может, Аскел осуществит мечту отца? Как знать…

Ворота оказались заперты. Со стены меня то ли не увидели, то ли поленились окликнуть. А может, там и не было никого – снизу не разглядеть. Пришлось свеситься с седла, чтобы дотянуться до молотка, расположенного удобно для пешего. Слезать с нувара не хотелось: я слишком устал, чтобы стоя дожидаться привратника.

Однако скрип и шуршание из-за ворот послышались почти сразу.

– Кто там шумит на ночь глядя?

– Грэн Север. Одинокий.

– А я король Исталейн восьмой! – молодой, судя по голосу, парень, рассмеялся, довольный шуткой, но вновь посуровел: – Завтра приходи, спят все уже.

Тут он, скорее всего, соврал: так рано в замке не ложились.

– Я бы тоже не отказался.

– До утра отворять не велено! Иди в деревню просись. А хочешь – под воротами ночуй, мне дела нет.

– Ну что ж. Так и поступлю, – покладисто согласился я. И коварно предположил: – Может, даже умру здесь же… Холодает, знаешь ли, – действительно, дыхание на морозном воздухе вырывалось изо рта белыми облачками.

Что бывает с теми, кто находится рядом с Одиноким в момент его смерти, знали все. Привратник исключением не был и проигнорировать угрозу не смог. Однако узкое смотровое окошко, едва приоткрывшись, тут же со стуком захлопнулось.

– Врешь, проходимец!

Моего лица он, конечно, не увидел. Но чтобы сделать выводы, хватило рваной штанины и грязного легкоступа. Благородные люди – будь они урожденными аристократами или Одинокими – так не одеваются. Обычно.

После непродолжительного шороха наступила тишина. Стражник решил не морочить голову и вернулся в тепло? Я с проклятиями спешился и принялся колотить в ворота: да кто он такой, этот невежа, чтобы гнать меня?! Стук показался недостаточно громким. Я снова схватился за кольцо молотка, но парень уже вернулся.

– Что ж ты неугомонный такой?! – возмутился он. – Сейчас весь замок всполошишь. Сказано же: до утра не открою. Приказ у меня. На-ка вот, чтоб не околел, – из открывшегося окошка высунулся ком ткани.

Потянув за него, я вытащил потрепанный плащ с меховым подбоем – и рассмеялся, когда из свертка вывалилась краюха хлеба.

– В деревню ступай! Раз на трактир денег нет, к старухе Зарне постучись, во второй от дальнего конца дом. Она пустит, чужака не побоится. Красть у ней все равно нечего… а невинность сама бы отдала, да никто не берет, – он хмыкнул.

Малый оказался незлым. Пустить во двор неизвестного путника ему мешало служебное рвение, а вовсе не черствость. Однако захлопнуть окошко служака не забыл, свою клейменую рожу показать я не успел. Мелькнула мысль, не лучше ли и правда отправиться в деревню или заночевать в палатке у костерка, никого не тревожа. Помыться, опять же, не помешает, прежде чем к приличным людям в гости напрашиваться… Но тут послышались шаркающие шаги.

– Что тут еще, Кемен? – этот голос – низкий, густой, звучный – ни с каким другим не спутать.

– Капитан Снериг! – обрадованно крикнул я. – Это Север.

За воротами несолидно охнули, завозились, что-то грюкнуло, заскрипело – и мы с Другом едва успели шарахнуться в сторону, чтобы не угодить под удар тяжелой створки.

– Добро пожаловать, Страж Мира! – прогудел невысокий старик с вислыми усами и серебряными от седины волосами, собранными в хвост на затылке.

Богатырский бас никак не вязался с тщедушным на вид тельцем Снерига. Но мне однажды довелось наблюдать за его упражнениями с мечом во дворе – и убедиться, сколь обманчива бывает внешность. Конечно, с годами Снериг не молодел, но дряхлее, чем раньше, не казался.

– Видеть вас снова – великая честь, – капитан почтительно склонил голову.

Из-за его плеча на мое клеймо таращился расширенными от ужаса глазами темноволосый юнец в такой же, как у Снерига, синей рубахе с вышитым серебром гербом Зиал-Линарра. Я знал, что он видел: не просто розу ветров с удлиненным верхним лучом – смерть свою он видел, скорую и неотвратимую. А может, вообразил что-нибудь и пострашнее.

– Д-д-добро п-п-пожаловать, – выговорил он. – Простите, господин Страж Мира!

Военные никогда не называли нас Одинокими, предпочитая официальное именование. В отличие от Снерига, парень вряд ли успел послужить короне – скорее, просто брал пример с наставника.

Владетели не имели права держать собственное войско еще со времен Объединения[15]15
  Объединение всех земель Гранзана в единое королевство.


[Закрыть], но слава дружины Зиал-Линарра не померкла за века, и юноши поныне приходили учиться ратному делу в эти стены. Их охотно принимали – и у хозяина замка была приличествующая ему охрана, которой не требовалось платить. А большинство парней, усвоив науку, проходили жесткий отбор в королевскую стражу. Каждый получал желаемое. Темноволосый, похоже, как раз из новиков.

– Пойдемте, господин Север, – сказал Снериг, – вам согреться нужно.

Как я и думал, замок еще не спал. Слышны были смех, незлобивая брань, чьи-то отрывистые распоряжения. Пахло дымом, прелым сеном, кислой капустой и свежесваренной хмерой. Я не снял с головы капюшон, затеняющий лицо, и в полумраке Клеймо Одиночества никто не приметил. Если кто из занятых делом людей и обратил на нас внимание, то никак его не проявил.

Опрометью пронеслась мимо служаночка с большой корзиной. Старик окликнул ее и приказал готовить купальню «для важного гостя». Девчонка понятливо кивнула на бегу и рванула в другую сторону.

– Воду пусть из прачечной натаскают! – крикнул капитан ей вдогонку. – А то пока нагреют… – Ты! – гаркнул он уже на привратника. – Скакуна на нуварню сведи и скажи, чтобы накормили и почистили.

– Проследи, чтобы о Друге хорошо позаботились, – попросил я.

– Добрый, должно быть, нувар, – с улыбкой прогудел Снериг, – следя глазами за уводящим животное новиком, – раз такое имя заслужил.

Я пожал плечами:

– За день он меня ни разу не подвел.

Седой усмехнулся и жестом пригласил следовать за ним.

По пути я осторожно поинтересовался, не сопровождал ли Снериг владетеля при осмотре земель несколько лун назад. Нет, капитана в той поездке не было… Не то чтобы верилось, будто Аскел правда насиловал крестьянок. Наверное, дочку доброго Тиренна обидел какой-нибудь разбойник, назвавшийся громким именем. Зачем бы аристократу брать девушку силой? Многие прелестницы и сами с радостью прыгнут в его постель… Однако все же хотелось получить подтверждение. Сам не знаю, зачем. Может, чтобы даже тень подозрения не касалась сына доброго Креяра.

Меня учили, что будущему Вечному Путнику негоже хныкать, как девчонке, нужно держать лицо. Я понимал, что у Наставника какое-то важное дело в Зиал-Линарре, если опозорю Школу «недостойным ревом» – он больше никогда не возьмет меня с собой. Но сдержать слез не мог.

– Что случилось, дитя мое? – хозяин замка присел рядом со мной на корточки, пачкая дорогой плащ.

– Мне нельзя оставить его, – я теснее прижал к себе беспородного щенка и стал сбивчиво рассказывать о своем горе: – В него кидали камнями. Ребята из деревни. Он бы умер, если бы я не спас! Но Наставник сказал, что со мной он тоже погибнет. У меня никогда не будет собаки. Даже когда вырасту. «Одинокие не могут владеть животными. Это нельзя изменить, можно только смириться». Но я не хочу!

Седовласый владетель понял всю глубину трагедии ребенка девяти весен. И не отмахнулся.

– Хм… Досточтимый Иштэн прав, вам нельзя долго общаться с этом милым созданием. Но его хозяином стать вы все-таки можете. Владеть – это не значит играть и держать подле себя. Это значит заботиться и нести ответственность. Я знаю, я ведь владетель.

– Но я же ничего не могу, даже кормить…

– Тогда вы, как хороший хозяин, должны поручить это кому-то другому. У меня тоже есть собаки, но слишком много дел, чтобы ими заниматься. Это делают слуги. Давайте мы прикажем им ухаживать и за этим славным псом. Только не забывайте, что отвечаете за него. Договорились? Не передумаете?

Мы с Креяром тогда долго обсуждали, как я буду «заботиться» о щенке. А потом, когда мы вернулись в Школу, владетель исправно слал мне письма с подробными отчетами о том, как поживает пес. И я чувствовал, знал, что у меня все-таки была собака. Конечно, старику это ничего не стоило, пустяк для утешения маленького мальчика. Но для меня это значило очень много…

В купальне было тепло, светло и вовсю суетились слуги: плечистые, голые по пояс парни таскали ведра с водой, наполняя одну из ониксовых ванн; бледная русокосая девушка расставляла на полке плошки с мылом и флаконы с ароматными маслами; пышнотелая женщина средних лет протирала малахитовые скамьи белоснежным полотенцем. Мое появление произвело впечатление: русокосая ойкнула, плечистые застыли с раскрытыми ртами, зазвенел по мраморному полу серебряный сосуд, задетый пышнотелой. Через мгновение опомнились, низко поклонились. Девушка подняла подкатившийся к ней кувшин, а толстушка расправила пухлыми ручками крахмальный фартук и тепло улыбнулась:

– Добро пожаловать, господин Север. Как возмужали-то, – она окинула меня ласковым взглядом. – И не узнать вас. Я уж было… ну да вы садитесь, вот тут теплее, – женщина еще раз прошлась полотенцем по и без того сияющей скамье у металлической, покрытой рельефными узорами печки, – мы уж закончили почти.

Купальню и правда подготовили быстро. Отказавшись от помощи в омовении, я ополоснулся в исходящей ароматным паром воде, наскоро побрился, растерся пахнущим лавандой полотенцем. Разодрал гребнем колтуны на затылке и заплел вечно лезущие в глаза пряди у висков в две тонкие косицы. Из стопки принесенной слугами одежды выбрал простые замшевые штаны и серую рубаху из тонкого сукна со шнуровкой у горла. С трудом натянул высокие сапоги цвета графита, густо расшитые речным жемчугом, да еще с щеголеватыми каблуками и блестящими шпорами. Я предпочел бы что-то попроще, более удобное, но выбирать не приходилось. Затянув на поясе свой ремень, поправил ножны с кинжалом и охотничьим ножом.

В коридоре стоял Снериг. Увидев меня, он одобрительно кивнул, то ли довольный моим нарядом, то ли тем, что я не заставил себя долго ждать.

– Вот, господин Север, – старик набросил мне на плечи добротный плащ из паучьего шелка с меховым подбоем. – Не все комнаты отапливаются, недолго и простыть.

– Благодарю, – я застегнул серебряную пряжку и нахлобучил на голову мягкий капюшон. – Что Аскел?

– Господину владетелю доложили о вашем прибытии, он ожидает вас к ужину. Я провожу.

– А мои вещи?

– Сумки и оружие уже отнесли в ваши покои. Одежду забрали прачки. Нувар обихожен, я лично проверил. Не беспокойтесь, господин.

Держа трехрогий подсвечник с единственной свечой высоко над головой, капитан провел меня анфиладой полутемных чертогов и остановился у входа в пиршественную залу. Двое нарядных слуг низко поклонились и распахнули перед нами створки высоких, окованных позеленевшей медью дверей.

Сводчатый потолок колоссального помещения подпирали массивные колонны и контрфорсы с рябыми от сколов и мелких трещин барельефами. Щерили пасти четыре огромных камина – по два с каждой стороны. Между высоко расположенными стрельчатыми окнами, закрытыми глухими ставнями, висели на кованых скобах масляные фонари из мутноватого стекла. Их мягкий свет обнажал изъяны нештукатуреных стен и старинных гобеленов, но едва достигал центра, где красовалась звезда Зиал-Линарра, выложенная из самоцветов столь искусно, что рисунок ни на волос не нарушал идеальной гладкости пола. Длинный стол в противоположном конце залы, покрытый пурпурной скатертью, освещали вставленные в тяжелые канделябры свечи. Зрелище… величественное.

Шагнув внутрь, я был ошеломлен непонятно откуда выскочившим молодым брюнетом, облаченным в нечто лиловое, шитое золотом.

– Добро пожаловать, старый друг! – он, как девка, повис у меня шее.

От неожиданности я растерялся, не зная, как реагировать, и не сразу сообразил, что этот надушенный тип с завитыми и напомаженными волосами, щекочущими мне нос, – и есть Аскел. Трудно было узнать в этом щеголе мальчонку, который бегал от нянюшек и скакал по двору с деревянным мечом, пока мы с его отцом беседовали об истории Гранзана. И столь радостная встреча несколько озадачивала: мы ведь были едва знакомы, а уж о дружбе и речи никогда не шло…

Бормоча что-то приветственное, я высвободился из крепких объятий и склонил голову перед статной полноватой дамой в светло-зеленых шелках. Ее волосы были уложены в высокую прическу, украшенную жемчугом, а на груди покоилось тяжелое оплечье из крытых белой эмалью золотых пластин размером с детскую ладонь каждая – знак верности покойному мужу.

– Дозвольте представить вам мою матушку, госпожу Лиансу Зиал-Линнар, – опомнился Аскел.

Я легко пожал протянутую мне холеную, удивительно тонкую по сравнению с пухлой фигурой, руку.

– Приятно наконец познакомиться, госпожа Лианса. Жаль, что в такое время. Соболезную вашему горю…

До сих пор мы не встречались: по словам Креяра, его супруга плохо переносила местный климат, и как только она выполнила свой долг и подарила мужу наследника, владетель разрешил жене большую часть года жить у родни на Юге. Я представлял ее болезненным, изнеженным созданием и удивился, увидев пышущую здоровьем женщину, которая выглядела моложе своих весен.

– Ах, благодарю за чуткость, господин Север, – пропела она высоким голосом, чуть растягивая гласные. – И добро пожаловать в Зиал-Линарр. Поистине, ваш визит – редкая радость в этих печальных стенах.

Меня любезно проводили к высокому столу и усадили на почетное место по правую руку от хозяина. Слуги принялись подавать на стол. Угощение неприятно удивляло: к разных видов мясу гарнира предложено не было – не считать же таковым девятитравье! Этот салат из нескольких видов зелени и пряностей помогал древним владетелям избежать цинги и неприятностей с пищеварением. Но времена изменились, овощи и каши давно перестали считаться едой, недостойной аристократов. Однако Аскел, видимо, решил потчевать гостя исключительно «господскими» блюдами. Если юноша хотел поразить меня, то здорово просчитался: того, кто привык кормиться охотой, дичью уж точно не впечатлить.

Я обратил внимание, что и лампы на стены повесили совсем недавно, притом второпях – иначе, верно, оттерли бы жирную копоть от факелов, которые освещали залу при Креяре: в отличие от смолы, масло для светильников очень дорого. Старый владетель никогда не скрывал, что ему приходится экономить, дабы достойно содержать замок. А молодой, похоже, любит пустить пыль в глаза. Глупо, по-моему, при стесненных средствах – буквально сжигать за один вечер годовое жалование пары слуг. Ради чего? Впрочем, это может быть всего лишь желанием уважить гостя.

Хозяева любезно предлагали попробовать то одно, то другое блюдо и развлекали беседой.

– Я, признаться, представляла вас совсем иначе, господин Север, – сказала Лианса, изящно накалывая на золоченый кинжал кусок оленины и обмакивая его в яблочный соус. – Была немного знакома с вашим предшественником. Вы на него ничуть не похожи.

– Я моложе.

– Да, но дело не в этом. Крон… он был внешне такой грозный, грубый даже. А вы не лишены изысканности. Я не имею в виду, что вы недостаточно мужественны – наоборот, такой подбородок! Хорошо, что вы не прячете его под бородой.

– Все Одинокие бреются: лицо должно быть открыто, чтобы каждый видел, кто перед ним, – блеснул познаниями Аскел.

«Тем более, клеймо бородой не скрыть…» – мрачно добавил я про себя.

– Ах да, конечно. Но господину Северу это идет, в отличие от многих.