Текст книги "Единственные дни"

Автор книги: Наталья Бондарчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Мамы-оленихи метались среди объятых ужасом детей, некоторые фигуры падали и не поднимались. Мы обогнали актеров, и только один бежавший впереди всех был виден из люка кабины. Он бежал вниз с холма, огромными нервными прыжками перепрыгивая через кусты и поваленные деревья, но вот он на краю берега, дальше бурная река, фигура заметалась в отчаянии и замерла у обрыва… А мы поплыли дальше через темные воды Гауи.

…Стоп! От резкого торможения кабину нашу сильно закачало, пришлось закрыть люк.

Вернулись на исходную точку, и я спустилась к новоиспеченным актерам, чтобы поздравить их с первыми в жизни съемками. Я увидела розовые счастливые лица, на которых светились восторженные глаза… Я поняла, что им удалось в первом же дубле достичь актерского состояния, веры в обстоятельства и что сейчас все они переживают катарсис, который мгновенно восстанавливает силы, тянет на повтор… И я не ошиблась! «Нужно еще раз!», «Здорово!», «Как в жизни!», «Мне даже казалось, я слышу лай собак, которые идут по следу», «И мне!», «И мне!»

Мы обменялись общими впечатлениями, я рассказала о том, что мы видели сверху, сделала небольшие поправки в направлении бега, и мы снова приступили к съемкам. Девять раз мы снимали в этот день сцену гона с разных точек, перемещая актеров к краю берега или на поляны, и во всех вариантах люди-олени поражали своей беззащитностью перед стихией зла. И, как бывает при сильном впечатлении, то, что так поразило в первом кадре, не оставляло и вечером. И перед сном я видела пронизанный холодом, обнаженный, сиротливый лес и тех, кто бежал между стволами деревьев. Кто же они? Кого беспощадно гнали по родному лесу?

Жители Земли, неразрывные части единой матери-природы, перед строгим лицом которой нет разницы между живыми существами. Значит, чем выше, чем общее взгляд, тем яснее наше единство с миром! Вот она – голубая планета, впервые увиденная Гагариным из космоса. Именно тогда впервые человек смог ощутить ее единым взглядом и поразиться ее лучезарности, красоте и вместе с тем беззащитности.

Ощутить себя единым целым с миром – не это ли главная задача будущего человечества? Ощутить ответственность за каждую мысль, каждый поступок, найти единый камертон устремленности к свету, любви и добру! Да, именно красота может спасти мир, если человек не обособится от нее в личном минутном эгоцентризме, а постарается постичь красоту гармонии в себе и мире!..

Огонь! Везде огонь!

…И вот – впереди река, за ней лес… Надежда на спасение… Но нет! Река отрезана кольцом огня, повсюду трещат костры. И над всем этим грозным пространством навис, пылая огненными глазами, старый Замок. Под ним мелькают факелы загонщиков, бешено лают собаки…

– Назад! – кричит Неттла, мгновенно оценив новую опасность. – Назад! Это ЕГО логово! Назад!

Кадр снят, погасли огни костров. Пиротехники готовят новые факелы, собаководы усмиряют собак, вся группа подчинена единому ритму сложных и опасных съемок. На площадке дежурит врач, неусыпно следит за детьми педагог, за кострищем расположились пожарные машины, весь коллектив напряженно и четко работает. Гримируемся на площадке, в автобусах одеваемся. Операторы готовят кран-стрелку и плавно взмывают над актерами…

Стою перед исполнителями в таком же, как и у них, костюме, сжимая руку сына… Еще и еще раз проверяю внутреннюю готовность к сцене.

Огонь! Вечный великий символ! Огонь истребляющий и огонь созидающий. Огонь ненависти и огонь любви! Да, люди-олени беззащитны перед огнем, ставшим преградой перед их возможным спасением, но они свято верят в добрый огонь, идущий от сердца их вожака, отца Бемби…

Всё готово к съемкам! Вспыхивает кольцо огня, рвутся в небо клубы черного дыма… и теперь я не режиссер, оценивающий обстановку как бы общим планом, нет, я включена в жизнь внутреннюю, в стихию актерского состояния… я – Агни, мама Бемби.

Впереди бежит, падает и вновь поднимается сын – Бемби, нельзя приблизиться к нему, нельзя дозволить и ему прижаться к себе – это опасно. Но вот край обрыва, дальше река и… Стена огня на пути! Нужно искать выход, но огонь везде! Гудит пламя, как бы вырываясь из земных недр. Плачут дети, зовут матерей. В кольцо огня врывается обезумевшая от потери сына Энна.

– ОН унес его, ОН унес моего Гобо! – кричит она в отчаянии.

– Мамочка! Мамочка! – плачет маленькая Фалина, но Энна словно не видит дочери.

– Перестань, Энна! – увещевает ее Неттла. – Разве ты не видишь, всех нас может спасти только чудо!

В мареве костра появляется отец Бемби. Он берет в руки огненную ветвь, она взмывает над ним, как огненная корона.

– В каждом из вас есть частица огня, – обращается он к сердцу каждого. – Вспомните это во время прыжка, и огонь не опалит вас!..

– Вперед, Бемби! – прошу я сына. – Вперед, и ничего не бойся!

Малыш приготовился к прыжку… и тут грянул выстрел… Я падаю…

Конечно, сыграть всю эту сцену целиком было бы невозможно, она требует детального рассмотрения отдельных частей, групп, лиц, состояний… Кинематограф позволяет растянуть и почти остановить время…

Вот общий план. Кольцо пожара, люди-олени один за другим минуют огненную черту, они даже не слышат за гулом огня и треском сучьев выстрела, поразившего мать Бемби. И только сам маленький Бемби видит, как падает мама, как она делает попытку встать и не может.

– Мамочка! – кричит он в отчаянии, стараясь ее поднять, напрягая все свои детские силы, но тщетно… Они остаются вдвоем в кольце огня…

…Необходимо сменить точку, выстроить новый кадр – более крупный, где были бы видны лица, детали, глаза… Но на это уходит время…

Я поднимаюсь с колен, на снегу кровь… И хотя все сознают, что мы с сыном только играем сцену, на площадке царит тишина, прерываемая лишь чьими-то всхлипами… Я не ищу эти лица, сейчас главное – состояние Вани, которое необходимо сохранить. Отвожу его в сторону и тихонько рассказываю:

– Сейчас будем снимать главное! Наше с тобой прощание, отец тебя уведет, нас разделит огонь… Первый кадр на меня, ты встанешь у кинокамеры и поможешь мне сыграть…

Операторы готовы. Вновь зажигаются огни костров. Вновь звучит выстрел… Я падаю, пытаюсь встать, вижу лицо сына…

– Прыгай, Бемби! Прыгай, ты должен спастись!

Но малыш борется за мать, борется со смертью, я чувствую, как сын пытается оттащить меня к краю огня.

– Только с тобой, мамочка, только с тобой, – говорит он, захлебываясь от слез…

Эти слова не заучены, они родились в момент съемок, родились потому, что нельзя иначе.

В кругу пламени появляется отец Бемби, он склоняется надо мной:

– Агни! Ты ранена, можешь встать?

Одними глазами, так, чтобы не увидел сын, отвечаю: не могу. Молю отца:

– Спаси Бемби! Спаси нашего сына!

– Я вернусь за тобой. Я вернусь, любимая, – с отчаянием говорит отец только для сына, понимая, что расстаемся мы навсегда.

Бемби и отец взмывают над огнем. Я приподнимаюсь, стараясь в последний раз увидеть сына…

Ваня встал у кинокамеры, нас разделяет огонь и еще одна невидимая граница – граница кадра… Я – Агни – прощаюсь с сыном, в последний раз вижу его лицо, глаза, дрогнувшие губы. Он – Ваня, восьмилетний ребенок, видит, как я играю эту сцену…

Но вот между нами натянулась ниточка общего чувства: стоя спиной к кинокамере, Ваня плакал, он прощался, он был маленьким Бемби, оставляющим мать в кругу пламени, но сердцем он с нею… «Мама!» – шептали его губы.

В бесконечно изменяющихся огненных всполохах я видела лицо сына, пыталась улыбнуться ему…

– Прощай, мой маленький…

Что это было? Съемки сказочного фильма, где мы играли оленей?.. Где та грань, разделяющая искусство и жизнь? А может быть, это и есть вторая реальность? Ведь то, что было с нами в этот день, навсегда останется в сердце.

Последний съемочный день!

За три дня до окончания съемок ударил мороз и нам на радость пошел снег. Каждый день специальными бурами мы проверяли толщину льда, способного выдержать фигуристов. И, наконец, отметка 30 см – можно снимать. Весь фильм природа была с нами и за нас!

На лед одна за другой выходили фигуристки в бледно-голубых с серебром сказочных костюмах. Ева Гротусе, руководитель балета на льду, придирчиво посматривала на своих учеников, но когда мы подключили музыку и среди берез появились будто сотканные из инея и снежинок фигуры, она улыбнулась и сказала:

– Прекрасно. Среди природы они смотрятся гораздо лучше, чем в спортзале.

Наши ребятишки – Бемби, Фалина и Гобо – друг за другом выкатили на лед, держа малыша Зайчишку за длинные уши. С наслаждением дети вертелись и катались на льду, а рядом, словно сказочные зимние птицы, взлетали юные фигуристки.

Этой сказочной феерией закончился наш съемочный день.

А вечером мы опять были вместе – осветители и техники, водители и гримеры, большие и маленькие актеры. Из заповедника приехали Велга с подругой Агритой – и начался праздник.

Была представлена детская самодеятельность, были сказаны сердечные слова благодарности, но все-таки главное произошло, когда вспыхнул крошечный экран, и мы стали показывать слайды, сделанные из киноматериала нашего фильма.

На цветущей поляне олененок и… Велга с соской, случайно попавшая в кадр…

– Такой кадр испортила! – застенчиво смеется Велга и краснеет.

Я успокаиваю Велгу и дарю кинокадр под дружные аплодисменты группы.

– На экране бесстрашный спасатель детей Воротилин! – продолжаю я комментировать события, запечатленные в кинокадре. На экране под мышкой у Воротилина улыбающиеся дети. Он встает и принимает на память остановленные мгновения жизни.

– Не менее бесстрашный, – продолжаю я, – всемирно известный укротитель лебединой стаи Корнет Байдетский! – На слайде – крошечная фигура Виктора Байдетского, застывшая среди лимана с вознесенным над головой веником и взмывшими к небесам белокрылыми птицами… Кадр за кадром раскрывался наш путь, по которому мы шли вместе с нашими товарищами.

А наутро автобус увозил нас из Сигулды в Ригу и далее в Москву. У детишек были заплаканные лица, все вдруг поняли и осознали, что съемки закончились, настал конец путешествиям, общению с удивительным миром природы. Мне пришлось подавить грусть и переключить мысли детей на будущее. Ведь как бы прекрасно и интересно ни было настоящее, впереди у детей вся жизнь!

Впереди и продолжение нашей картины – «Юность Бемби».

Премьера

Закончены съемки, но работа над фильмом продолжается. Монтажно-тонировочный период – один из самых ответственных: именно тогда решается судьба фильма, его стройность, доступность зрителям, его поэзия и музыкальность.

В конце монтажного периода я решилась на эксперимент – показала первый монтажный вариант детям. В кинозал Ялтинской студии пришли дети всех возрастов, мы начали смотреть: они на экран, я – на их лица.

Во время просмотра шестилетний малыш сошел с места и сел рядом на пол. Я подошла к нему и спросила:

– Что сидишь? Устал смотреть?

– Не-е, просто очень красиво и длинно, – честно признался малыш.

Да, многие красивые кадры полетели в корзину из-за того, что сняты они были взрослыми людьми из расчета на взрослое восприятие, зато другие кадры пришлось удлинять в два, а то и в три раза. Например, вызывающие бурную реакцию детей, взлетающие над зайчиком длинные уши. Дети охотно делились впечатлениями о фильме. Через день после просмотра я получила письмо от девятилетнего Бориса Хитрика. «Я читал книгу, и мне было легче, я знал, что мама Бемби погибнет… Но когда я посмотрел фильм, то я не выдержал и заплакал… И тогда я оглянулся и увидел, что плачу не один я. Значит, так оно и должно быть, значит, должны быть фильмы, над которыми мы плачем».

Так наш фильм обрел жизнь. Дальнейшая его судьба нам неподвластна, фильм обретает себя в зрителях – маленьких и больших.

Первая премьера состоялась на неделе детского фильма в Тбилиси. Около тысячи ребятишек смотрели нашу картину. Они смеялись и заражали своим смехом зрительный зал, они плакали, и взрослые плакали вместе с ними. Пятилетний мальчик с яркими черными глазами чуть покачивался на месте, на экране шла сцена с опавшими листьями, и на словах Бемби и его мамы «Жизнь будет всегда, и снова все повторится» я увидела, как малыш встал и, зачарованно глядя на экран, повторял вместе с героями: «Жизнь будет всегда, и снова все повторится». Всегда? Всегда! Всегда! Все его маленькое существо было слито с экраном, он повторял слова, которые в его детских устах звучали заклинанием: «Жизнь будет всегда!»

Дети! Верящие во все, что происходит на экране, верящие в сказку, в обязательную победу добрых сил над злыми – как хорошо делать фильмы для них.

Тбилисские дети наградили фильм «Детство Бемби» своим призом и Почетной грамотой, где детским почерком было написано: «За светлый, нежный и красивый фильм», и еще один приз и грамота были вручены исполнителю главной роли Ване Бурляеву «За чуткое и доброе отношение к ближним».

В конце праздничных новогодних дней наш фильм вышел на экраны страны. Премьера в кинотеатре «Октябрь» вылилась в целое представление и открытие фестиваля сказки. В фойе были представлены эскизы художника кинокартины Татьяны Филатовой и фотовыставка Марины Герасимовой. Стенды также украшали и рисунки детей, успевших посмотреть фильм. Они нарисовали Бемби – мальчика и олененка, зайчика, раскрашенного во все цвета радуги, белокрылых лебедей. Не забыты были и самые маленькие зрители: в буфете их ждал сюрприз – конфеты «Бемби», а в фойе – встреча с артистом, лохматым четвероногим Чудиком.

Мои маленькие, но подросшие за год артисты – Ваня Бурляев, Катя Лычева, Лиза Волкова – с трудом влезли в свои кинокостюмы. Пятилетний Давид Юлис с наслаждением натянул на головку свои длинные заячьи уши и безбоязненно вышел на огромную сцену кинотеатра «Октябрь».

Зрители собирались под музыку песни, специально написанную для этого дня, – песни о Бемби. Музыку к ней написал и исполнил на синтезаторе Ваня Бурляев. На сцене главный волшебник – актер Дмитрий Золотухин – знакомил детей с участниками фильма. Писатель Юрий Маркович Нагибин обратился к зрительному залу и был сердечно принят маленькими зрителями. Вместе с двухтысячным залом мы вновь смотрели наш фильм, слышали смех, прислушивались ко вздохам, видели слезы на глазах.

Катюша в Америке

Сижу дома у телевизора, рядом Ванюша, розовый от переживания за свою подругу. С телеэкрана улыбается нам и многомиллионному зрителю наша Катюша Лычева, сыгравшая в семь лет главную роль в фильме «Живая радуга», а позже маленькую задорную Фалину в нашем «Бемби». Катюша в Америке! Она награждена премией Саманты Смит и теперь поехала с советской делегацией в Соединенные Штаты, где ей будет вручена премия. Одиннадцатилетней Катюше поручена самая ответственная роль – роль быть самой собой, ребенком, рано научившимся взрослому актерскому труду и ответственности.

Я за нее спокойна: Катюша выдержит сложную поездку и останется такой же, какая она есть.

За детьми – будущее, им жить, им решать, каким оно будет, а пока они рисуют на школьных листках доброго олененка Бемби на цветущей поляне, его лесных друзей и солнце с доброй улыбкой и яркими лучами… Дети ждут продолжения сказки, и мы не вправе их обмануть!

Последний раз Катюшу Лычеву я видела вместе с ее мамой в Париже в начале 1990-х. Она училась в Сорбонне, не меняя гражданства. Красивая, рослая и, как всегда, независимая. Залюбовавшись девушкой, я спросила:

– Кто за тобой ухаживает?

– Я сама, – ответила Катюша, которой в это время даже в голову не могло прийти, что слово «ухаживает» может иметь совсем другой смысл.

Невозвращенец

10 июля 1984 года в Милане Тарковский на пресс-конференции объявляет себя невозвращенцем.

Остался! Остался там, на чужой земле!

Разумом понимаю: доведен до отчаяния. Годы на пробивание картин, годы бескартинья, неустроенность быта, но и это не главное… Но сердце мое не приемлет, отказывается смириться.

Вновь и вновь в памяти встают слова Андрея, сказанные в самолете по возвращении с Каннского фестиваля:

– Я могу работать только в России. Там я никому не нужен, я нужен здесь… дома.

Тарковскому были очень близки и важны понятия «Родина», «дом». А в этот момент в России у него оставался сын. Нет, это не предательство, это было насилие над собой, граничащее с самоубийством. Кто подвел его к этой роковой черте, будет со временем ясно, ибо нет ничего тайного, что не стало бы явным.

Когда Тарковские, Андрей Арсеньевич и Лариса Павловна, дали интервью и сообщили корреспондентам о решении остаться в Италии, было горько и непереносимо сознавать, что на все творчество Тарковского, на все фильмы, которые он создал, в России наложат табу. Так и произошло. Тарковский – «невозвращенец». Даже в концертных программах (а я много выступала с концертами) было не рекомендовано говорить о его творчестве и показывать фрагменты из фильмов.

Как я боялась в эти дни, что отнимут хранящиеся у меня пленки с фрагментами из «Соляриса». Ведь все, что мы делали в кино, нам не принадлежит. Режиссер не имеет авторского права на свой фильм, а актер не имеет прав на свое изображение.

Я даже присмотрела в огороде тайник, чтобы спрятать туда пленки, если будет обыск.

Разве я могла заглянуть в будущее, увидеть себя на юбилее Тарковского в 2002 году, приветствующих меня Вадима Юсова, Михаила Ромадина, молодежный ВГИКовский зал, заполненный до отказа!

Но тогда, в 1984-м, имя Тарковского мгновенно стало запрещенным.

А время уже отсчитывало дни жизни Андрея Арсеньевича.

Лермонтов

Кто мне поверит, что я знал уже любовь, имея десять лет от роду.

М. Ю. Лермонтов

13 сентября, в день рождения Вани были приглашены дети, снимавшиеся в фильме «Детство Бемби», и среди них – Катюша Лычева. Весь вечер Коля всматривался в тонкое личико Кати. Одиннадцатилетняя Катюша, оставшаяся такой же маленькой, но очень похорошевшая, с удивительными янтарными глазами, белокурыми, подстриженными под мальчика волосиками, хрупкая и прозрачная, все больше очаровывала взрослых и детей. В ней угадывались и женственность, и милое детское кокетство, незаурядный ум и непростой характер.

В конце вечера Коля неожиданно спросил Катюшу:

– Хочешь сниматься в «Лермонтове»?

От неожиданности Катюша порозовела и закачала своей хорошенькой головкой.

– Будешь играть первую любовь поэта – десятилетнюю девочку, увиденную им на Кавказе.

– Опять любовь с Катькой! – завопил счастливый Иван, втайне он уже пять лет был беззаветно влюблен в Катерину.

И вот я еду на Кавказ! Вся дорога полна воспоминаний о съемках «Бемби» и о нашем Крыме и предчувствием чудес Кавказа. Волнуюсь за Колю, как он там. Никаких известий с тех пор, как он и дети уехали. Необходимость соответствовать двадцатишестилетнему возрасту поэта сложна, даже для такого опытного актера.

И вот в ущелье двух гор неожиданно открыли маленький туристический поселок «Долина нарзанов». Вышли из машины. Ошеломил пряный горный, напоенный озоном воздух. В костюме Лермонтова, в черкеске, появился Николай. С двух сторон его сопровождали восторженные Катюша и Ванюша. Обнялись. Колино лицо забрызгано «кровью». Хорошо еще, что я привыкла к кинематографическим превращениям и сама неоднократно обливалась «кровью» на съемках, а то бы… И все-таки видеть окровавленным Колино лицо сил не было, осторожно оттерла платком грим. Николай весел, здоров, азартен. «Эх, что тут было, какое сражение! Хорошо, что пригласил участвовать в съемках местное население. Все захвачены идеей картины, всё и все помогают».

Из дневника

17 октября 1985 года

Утро солнечное. Вышла на крыльцо домика, вдохнула живительный глоток горного воздуха и сбежала вниз попить нарзана. Минеральные воды окрашивают дно ручья буро-красным налетом и текут до самой горной речки, резво бегущей по камням ущелья. Горы при солнечном освещении выглядят весело и нарядно в осеннем убранстве.

Николай познакомил ребятишек со своим Серым, тонконогим жеребцом, покатав поочередно Ванюшу и Катюшку. Они гордо восседали на любимце «самого» Лермонтова. Конь был добрым и снисходительным к юным кавалеристам.

Днем счастливые Катюша и Ваня появились в нарядных костюмчиках детей XIX века. На Катюше атласное палевое платьице в розовых бантиках и белая с кружевами шапочка. На Ванюше малиновый бархатный костюмчик, шитый золотом, копия мундира с портрета восьмилетнего Лермонтова.

Выехали на съемку днем, чтобы успеть снять вечерний режим в горах. Скалистые горы почти лишены растительности, везде выгоревшая желто-бурая трава, витками поднимает нас дорога в горы, как будто нарочно давая полюбоваться пейзажем, – то справа, то слева. На каждом очередном подъеме автобусик сердито закипает. Приходится останавливаться и стоять минут по пять. Дети вскакивают на остановках и стараются быть детьми XIX века. Чинно расхаживают по дорожке. Катюша придерживает за руку Ивана. Оба многозначительно и уморительно серьезно любуются горным пейзажем. Автобус не на шутку забастовал и, отчаянно зашипев, окончательно остановился.

– Здесь совсем близко, только на эту гору подняться, – сказал Николай и направил операторскую группу наверх. Дети азартно бросились за режиссером, не слушая более никого, как ни старались их остановить предусмотрительные взрослые. Прихватив теплые детские вещи, я стала подниматься наверх. Подъем был достаточно крутым, из-под ног дождем сыпались кремнистые камешки. Через несколько метров пришлось остановиться и передохнуть.

Я взглянула вперед, и эти мгновения я никогда не забуду. В темном черкесском костюме, заложив руки за спину, шел Лермонтов. Спокойно и привычно, к горам, поднимаясь шаг за шагом к вершине. За ним шли погруженные в свои думы люди, привыкшие, что впереди идет с ними Лермонтов, а сзади, карабкаясь в неудобной обуви XIX века, поднимались на вершину дети – маленький Миша и белокурая девочка в атласном платье. И вот все они переступили через границу вершины и скрылись за ней. Вслед за ними поднялась и я.

 
Тебе, Кавказ, суровый царь земли,
Я посвящаю снова стих небрежный.
Как сына ты его благослови
И осени вершиной белоснежной!
От юных лет к тебе мечты мои
Прикованы судьбою неизбежной,
На севере – в стране тебе чужой —
Я сердцем твой – всегда и всюду твой…
 

Возвышенность, на которой мы стояли, скатывалась каменистой волной книзу, заканчиваясь обрывом. Дальше, из пропасти, скалистым островом вырастала темно-коричневая гора, за ней виднелся сиреневый безлесый утес. А еще дальше, набычив покатый каменный лоб, смотрел на нас белоснежный далекий Эльбрус.

Здесь и решили снимать. Посадив детей на плетеные стулья и укрыв одеялом, Николай что-то тихонько им нашептывал. Дети, как два воробушка, пригрелись, притихли перед удивительной красотой панорамы Кавказских гор. На мгновение появилось солнце, и все преобразилось: скалы покрылись розовато-оранжевым светом. Казалось, горы сделались прозрачными, и сквозь них просвечивает живое пурпурное солнце. Это состояние длилось секунды и – ушло. Погасли праздничные огни. Так бывает только в горах, на камеру к нашей вершине быстро поднимался грязно-серый туман. Приняли решение уехать. Спустились вниз с детьми и тронулись в обратный путь, уместившись в «камервагене» кто на чем. Наш автобус так и не пришел в себя. Так мы ничего и не сняли в этот день. Но он отпечатался в сердце навсегда. А что может быть важнее?

Заветный перстень

Михаил Юрьевич Лермонтов приезжал в Пятигорск пять раз.

Почему-то верится, что в 1820 году мальчик Лермонтов и двадцатилетний Пушкин встречались здесь. Может быть, у одного источника, а может быть, в горах?

Пушкин был на Кавказе только два раза. Первый – в 1820 году. Он путешествовал в кругу семьи генерала Николая Николаевича Раевского. Вместе с ним была на Кавказе юная Мария Раевская. Вместе со многими пушкинистами я разделяю мнение, что именно Мария Раевская была потаенной любовью Пушкина. Снимаясь в «Звезде пленительного счастья» у режиссера Владимира Яковлевича Мотыля, я искала вместе с ним материалы о Пушкине и Марии Раевской, будущей жене декабриста Волконского. В одной из книг я прочла, что именно здесь, на Кавказе, Пушкин вручил Марии золотое кольцо с сердоликовой печатью.

 
…Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой…
 

А в ранней редакции есть и такие строки:

 
Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь
И без надежд, и без желаний.
Как пламень жертвенный, чиста моя любовь
И нежность девственных мечтаний.
 

Тайна утаенной любви Пушкина – в его поэзии. А свидетель «встречи» Лермонтова и Пушкина – величавый Эльбрус. А о том, что оба поэта были страстно влюблены в природу Кавказа, говорят гениальные стихи.

Чувствовала ли я тогда, занося в дневник эти строки, что буду снимать фильм о Пушкине и Марии Волконской? Что это станет моей судьбой на многие годы? А кольцо, переданное Пушкиным Марии, будет моим талисманом.

Мама Лермонтова

Мой первый съемочный день в павильоне на «Мосфильме». Декорация усадьбы Тарханы точна и насыщена живыми деталями. По правде сказать, я жалела поначалу, что мы не снимали внутри музея, в самой, подлинной усадьбе, но вот теперь не жалею. Декорация тепла, естественна, обжита. Несколько раз в этот день я подходила к измученному трудами Виктору Юшину и хвалила павильон. Мебель, занавеси, пол и потолок, детская лошадка, зеркала, портреты отца, матери и бабушки Лермонтова, живые цветы на окнах, рояль и ноты – любая деталь к месту, она украшает кадр и в то же время функциональна.

Вошла в детскую, в постели лежит трехлетний Мишенька – Вова Файбышев. Сыграли с ним сцену его болезни. Удивительно, но Володя все понимал. Он послушно закрыл глаза, глубоко дышал, судорожно шевелил головкой, как в бреду, и даже постанывал. Он так входил в роль, что мне его приходилось каждый раз останавливать.

Над просторной деревянной кроватью два портрета: Пушкина и Марии Михайловны – мамы поэта (портрет написан с меня и с учетом её облика).

Зажгли свечу, за зеленым экраном вспыхнул желтый огонек в черном траурном круге, на столе в хрустальном стакане – вода. Мишенька мечется в бреду. Мне подают мокрый платок, я прикладываю его к головке.

Следующий кадр снимаем в гостиной. Ссора, из-за которой и заболел Мишенька. Я стою у рояля, беспомощная среди разразившегося скандала. Арсеньева-бабушка, ее играет моя мама, предъявляет своему зятю (Борис Плотников) какие-то письма, они оба кричат. Письма разлетаются в клочья. Я плачу. Ко мне подходит муж, пытается что-то сказать, но я не в состоянии его слушать, только вырывается:

– Что же вы со мной делаете…

И неожиданно вижу лицо трехлетнего Мишеньки.

…Сидела одна в темной лермонтовской комнате и собиралась. Сосредоточилась на мыслях о детях. Мимо в костюме Лермонтова прошел Ванюша, он видел мою собранность и не стал ко мне подходить. Что-то было в его фигурке, невероятно значительное для меня. Душевное и духовное. Мальчик, несущий в девять лет понимание многих внутренних законов.

После первого дня съемок Борис Плотников поцеловал мне руку, в его глазах светилась благодарность. Я тоже чувствую контакт с большим актером. У Плотникова невероятно подвижная духовная структура – недаром за него так билась Лариса Шепитько, чтобы именно он сыграл Сотникова в «Восхождении».

Маме играть было сложнее всех. Она не могла не уважать свою героиню – бабушку Лермонтова, которая, конечно, безумно любила внука и боролась за его здоровье. Но Николай трактовал Арсеньеву как разлучницу отца и сына, виновницу чуть ли не всех несчастий Лермонтова. Думаю, что у обоих несколько субъективная оценка Арсеньевой, что, конечно, неизбежно.

С утра тщательно сделали мне прическу, опираясь на портрет матери. А в актерских комнатах уже ждало новое платье. В гостиной зажгли утренний мягкий свет, и платье заиграло, засветилось. Николай посмотрел на меня через глазок камеры и успокоился.

Я взяла на колени маленького Вовочку – трехлетнего Лермонтова – с такими же, как у поэта, удивленными глубокими черными глазами. Мы играли сцену, где мама будущего поэта играет на рояле и поет своему сыну. Лермонтов не помнил мотива и слов песни, но воспоминание об этом эпизоде пронес через всю свою недолгую жизнь.

Из окон падали лучи, наполняя гостиную золотистым светом. На коленях у Марии Михайловны в белой ночной рубашке сидел Мишенька и слушал, слушал чарующие, волшебные звуки, льющиеся из-под рук любимой матери. Звуки уносили его в беспредельность, говорили о красоте мира, пророчествовали жизненную драму, готовили к творческому подвигу. В глазах трехлетнего Миши блестели слезы, он тихонько обернулся на мать. Мария Михайловна пребывала во власти музыки – в ней было все несбывшееся и пророчество скорого ухода из жизни.

В этот же день снимался Ванюша. Ему пришлось повторить сцену, которую он так хорошо сыграл на пробе. Девятилетний Миша Лермонтов сидит в той же гостиной за тем же роялем. Вещи сохраняются дольше, чем люди. Он прикоснулся к клавишам, и в душе зазвучала мелодия, слышанная тогда на коленях у мамы. В глазах его загорелись слезы и потекли свободными ручейками по лицу. А он смотрел перед собой и видел пустую комнату, из которой навсегда ушла его мама.

Второй эпизод Ванюша сыграл на лестнице, ведущей наверх, в детскую.

Внизу, под лестницей, Арсеньева получила страшное известие о гибели брата Дмитрия.

– Убили, убили Митеньку, убили! – кричит она, не в силах совладать с собой.

Маленький Миша делает несколько шагов по лестнице, ноги его подкашиваются, в глазах – слезы страдания и боли. Он опускается на ступеньки и смотрит перед собой невидящими глазами.

Едем домой, Ваня радуется – удалось сыграть самому, и слезы были, он вновь и вновь переживает момент съемки. Да, рано к нему пришла эта радость актерского самопостижения – ощущения творчества, заложенного в тайниках собственной души и сердца.

Потеря

Вечером позвонила Герасимовым, чтобы объяснить, почему я не была на занятиях во ВГИКе. Последние два года я помогала Герасимову в качестве педагога по мастерству актера.

К телефону подошла Эмма, племянница Тамары Федоровны. Говорила невнимательно, думала о другом: Сергею Апполинарьевичу стало плохо с сердцем, его увезли в больницу.

Всю ночь я не спала, думала об учителе, сказала вечером Коле о его болезни, решила во что бы то ни стало попасть к нему, чтобы поддержать, может быть, написать письмо. Ночь шла – я все думала и думала. Даже расстроилась к утру, что буду невыспавшаяся в кадре.

С утра готовилась к сложным кадрам – рождения Миши. Волосы распустили, я надела простую белую рубашку. Ждала в актерской комнате. Нужно было позвонить домой, чтобы вовремя привезли Ванюшу. К телефону подошла моя подруга Алла, по ее голосу я поняла: что-то случилось.

– Герасимов…

– Что? Что? – закричала я в трубку.