Текст книги "Лабиринты любви"

Автор книги: Наталья Сафронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Наталья Сафронова
Лабиринты любви

– Киска, извини и здравствуй! – крикнул мужчина лет за тридцать, вылезая из белого «Пежо». На его темные, чуть волнистые, зачесанные назад волосы падал мокрый снег. Лицо мужчины было привлекательным, скорее всего, из-за легкой неправильности черт: глубоко посаженных глаз, окруженных мелкой сеточкой морщинок, крупного, слегка искривленного в переносице носа и твердой, сухой линии рта. Собранные вместе, эти черты делали его внешность запоминающейся и неотразимой, в стиле ковбойской мужественности. Общий спортивный образ подчеркивала легкая, чуть пружинящая походка, широко развернутые плечи и могучие, плотно обтянутые джинсами мышцы ног. Обойдя машину, он подошел к ожидавшей его девушке и сказал:

– Ты выглядишь на сто тысяч!

– Сто тысяч чего? – кокетливо спросила она, переминаясь с ноги на ногу и зябко кутаясь в дубленочку светло-лилового цвета.

– Английских фунтов, – без колебаний ответил мужчина, нежно касаясь губами ее виска.

– И ты не боишься оставить такое сокровище на улице без присмотра аж на целых пятнадцать минут? – В ее голосе, несмотря на небрежность, с какой была произнесена эта фраза, все-таки слышался упрек.

– Еще как боюсь, – он со значением посмотрел ей в глаза, а потом с едва заметной улыбкой, тронувшей уголки рта и заложившей вертикальные складки на щеках, покрытых темным горнолыжным загаром, добавил: – Уже в дверях главбух схватил меня за пуговицу и потащил подписывать счета. Начни я сопротивляться, он бы пуговицу оторвал, тогда пришлось бы ехать переодеваться, и ты уж меня точно не дождалась бы, – и как бы в доказательство ткнул пальцем в одну из трех пуговиц трикотажной рубашки поло, выглядывающей из-под распахнутой куртки.

– Могла не дождаться, а могли и украсть, – девушка продолжала говорить обиженным голосом.

– Об этом я и думать боюсь. – Он приобнял ее и привлек к себе.

– А о том, что я ноги промочила, думать не страшно? – жалобно проговорила она, прижимаясь щекой к только что упомянутой пуговице, которую пытался оторвать злой главбух из его сказки.

– Ну что ж тут думать, тут надо меры принимать, – отозвался он, решительно подводя итог затянувшейся дискуссии. Пикнул брелком, открыл ей переднюю дверцу машины, усадил девушку, забирая у нее сумку и пакет, положил их сзади. Потом сел за руль и тронул машину, не обсуждая с ней маршрута. Через несколько кварталов остановился около магазина. – Посиди, я не буду мотор глушить, чтобы печка работала, пойду куплю что-нибудь к чаю.

– Не надо, – она положила ему руку на плечо, останавливая.

– Ты на диете? – удивился он.

– Нет, у меня есть к чаю сюрприз, – она засмеялась.

Он послушно вновь завел машину и вскоре въехал во двор нового многоэтажного дома.

– Ну вот мы на месте, – сказал он, входя в небольшую, но хорошо отделанную квартиру, имеющую, однако, не очень обжитой вид. – Давай я сниму с тебя сапожки, и залезай под плед, а я поставлю чайник. Или для сюрприза нужно шампанское? – спросил он, направляясь на кухню.

– Нужен чай с ромом, но не для сюрприза, а для меня. Ром остался? – громко поинтересовалась девушка. Несмотря на призывно лежащий на диване пушистый плед, она встала перед зеркалом и принялась расчесывать прямые светлые волосы, доходящие ей почти до лопаток. Вообще в ее облике было много прямых линий: прямой, хорошей формы нос, прямая линия узких губ, прямые, довольно широкие плечи и длинные прямые ноги. Некоторый недостаток женственности в ее внешности компенсировали мягкие изгибы груди и голубые глаза в обрамлении белесых пушистых ресниц.

– Среди моих знакомых только одна настоящая пиратка, которая хлещет ром чайными стаканами, – он выглянул из кухни и бросил на нее, стоящую около зеркала, одобрительно-заинтересованный взгляд.

– Иди, иди на кухню и без разрешения не входи, – приказала она интригующим тоном.

– Готово? – нетерпеливо полюбопытствовал он через некоторое время.

– Прошу! Нравится? – гордо продемонстрировала она расставленные на столике крошечный залитый розовой глазурью тортик в форме сердца, зажженную свечку, чашки и тарелки.

– Нет, – тон его был абсолютно серьезным.

– Ты не понимаешь, торт специально такой маленький. Он называется «Тет-а-тет», – испуганно зачастила она.

– Мне другое не нравится – не понимаю, в честь чего такая красота? День рождения у тебя был недавно, у меня – нескоро, познакомились мы летом, а до Восьмого марта еще целый месяц…

– Ты ужасно отсталый. Сегодня День святого Валентина. В этот день возлюбленным принято делать подарки с изображением сердец, – она повысила голос.

– Прекрасно, свечка-сердце, торт-сердце. Ну и я не останусь в долгу. У меня всегда с собой мое сердце, в форме сердца, и я тебе его дарю. Владей! – театральным жестом он упал перед ней на одно колено и прижал руку к груди, изображая пульсирующее сердце.

– Оно мое? – искренне обрадовалась она.

– Целиком и полностью, – он был серьезен.

– Требую доказательств, – закокетничала девушка.

– С удовольствием их тебе предоставлю, любимая, – с этими словами он привстал с колена, сел рядом с ней и стал настойчиво ее целовать.

– Подожди, чай остынет, – она пыталась отстраниться.

– Не жалко, главное, чтобы ты не остыла, – его ласки стали настойчивее. Он начал раздевать ее, потом, быстро расстегнув пуговицы, одним движением стянул через голову свою рубашку, бросил ее на кресло.

Через несколько мгновений их обнаженные тела сплелись под пушистым пледом.

– Это ты считаешь доказательством? – спросила она, вернувшись из ванной и вновь зябко забираясь под плед.

– Да, единственно надежным. Смотри, ты так раскраснелась и без рома. А тортик я теперь готов съесть вместе с коробкой, – он поцеловал ее в раскрасневшиеся щеки и сел, придвигая к себе столик.

– Скажи, а тебе приходилось когда-нибудь представлять другие доказательства любви? Например, выбирать между любовью и смертью, попадать в какие-нибудь роковые обстоятельства по вине женщины, какой-нибудь une femme fatale? – оживленно спросила она, прихлебывая чай и отламывая куски торта от своей половины бисквитного сердечка.

– Киска, ты ставишь меня в безвыходное положение, – интонации его голоса были самые добродушные. Допив чай, он откинулся на спинку дивана: – Если я скажу нет, то обязательно тебя разочарую. Если скажу да, то по тому, что я жив, ты поймешь, что выбор был сделан не в пользу любви, – заметив, что она тоже допила и повернулась к нему, он уселся поудобнее и привлек ее к себе. – Иди ко мне на плечо, подреми, а я потихоньку расскажу тебе одну историю…

– Как звали или зовут эту «историю»? – Она приподняла голову, заглядывая ему в лицо.

– Элеонорой, Элей, и было это очень давно, мне не хочется вспоминать, в каком именно году. Закрой глаза, так мне будет легче рассказывать, – он погладил девушку по волосам, мягко укладывая ее голову к себе на плечо. – Тогда я учился, работал и успевал шататься по кабакам и дискотекам в поисках приключений. Я неплохо знал вечернюю Москву и частенько выполнял роль сопровождающего для друзей и их друзей, получал гонорар входными билетами. В тот вечер я выгуливал моего приятеля Глыбу. Его фамилия была Глоба, а прозвище соответствовало его габаритам. Он закончил керосинку и умудрился пристроиться в Сургуте к денежному делу, кажется, по ремонту нефтепроводов. Из-за этого долго не был в Москве и теперь хотел оторваться, использовав свои новые финансовые возможности. К утру я притащил его к Гинишу в «Джаз-кафе»…

– Ты что, знаешь знаменитого Гиниша? – перебила она, поворачивая его голову к себе за подбородок.

– Да, давно, – он все еще пребывал в задумчивости.

– Тогда почему же?.. – она села и возмущенно тряхнула волосами.

– Потому что боюсь, что в его продвинутой тусовке ты увидишь кого-нибудь лучше меня, – засмеялся он и сгреб ее в объятия.

– А может, потому, что ты не хочешь, чтобы кто-то увидел тебя со мной? – произнесла она наигранно-ревнивым тоном.

– Я хочу, чтобы все увидели меня с тобой и хоть сегодня готов везти тебя в «Театральную гостиную», его новый прикол, – он тоже сел и потянулся за полотенцем, лежащим на стуле.

– Правда? – Она радостно вскочила и начала собирать свою одежду.

– Только если обещаешь, что твоя головка не закружится, когда Гиниш, глядя тебе в глаза, скажет: «Безумно рад вас видеть», – обнимая ее со спины, прошептал он ей в ухо.

– Откуда ты знаешь, что он скажет? – Она отстранилась и серьезно посмотрела на него.

– Гиниш так говорит всем, кого видит в первый раз. – Он подошел к столу, надел свои часы и протянул ей сережки.

– А тебя он узнает? – повернувшись к зеркалу, девушка занялась серьгами.

– Это профессиональное. Он сразу же начнет орать: «Золотко мое, Гоша! Какое счастье, что ты наконец-то пришел!..»

– А как мне одеться? – заволновалась она, разглядывая себя в зеркале.

– Надо рассмотреть варианты, – он подошел к ней и отразился рядом.

– Тогда побыстрее отвези меня в объятия моего гардероба, – она вышла в коридор.

– Я готов. Поехали! – ответил он, хлопая себя по карманам в поисках ключей.

– Почему ты так паркуешься? Разве ты не поднимешься со мной? – минут через двадцать спросила она, выходя из его машины уже в другом дворе.

– Нет, Киска, не хочу отвлекать тебя от сборов. Посижу здесь, сделаю пока несколько звонков. У тебя минут сорок. А после стану ломиться в дверь, и если застукаю тебя с этим твоим гардеробом – берегись! – сказал он через окно с опущенным стеклом.

– Я мигом, не скучай, – она махнула ему рукой и скрылась в подъезде.

…Старине Гинишу с меня сегодня причитается – дал возможность уйти от разговоров о роковой любви. Да и тогда, десять лет назад, он был на высоте. Я заметил Элю поздно, когда она уже шла к выходу в мигающем свете танцплощадки. Глыба толкнул меня.

– Смотри, какая интересная девчонка. Жаль, что уходит.

– Вижу, сейчас остановлю, – отозвался я, соскакивая с высокого стула у барной стойки. И загородил ей дорогу: – Девушка, а почему вы уходите, не расплатившись?

– Вы мне? Все уплачено, – попятилась она от меня.

– Думаю, что нет, – постарался я смягчить голос.

– Я всегда плачу по счетам, – с вызовом заявила она, однако явно почувствовала, что угрозы нет, и втянулась в разговор. – Это самое трудное в жизни, но в данном случае легко выяснить.

Успех требовал развития, и я окликнул Гиниша, который, как всегда, целеустремленно куда-то несся:

– Гиниш, разреши наш спор. Ваша гостья утверждает, что всегда платит по счетам, а я сомневаюсь.

– Гоша, дружище, в нашем заведении все споры решаются легко. В каком баре вы пили? Константин, вот я вытряхиваю все сегодняшние чеки на стойку, найди счет этой девушки и будь очень внимателен, не ошибись. А тебе, Гоша, чтобы не было сомнений, выбиваю чек сам, на два мартини уже по утреннему тарифу. Вы какой предпочитаете, белый или красный? – Его реакция была, как всегда, мгновенной и точной, а обслуживание – комплексным. Эти-то качества и сделали его одним из самых преуспевающих клубменов Москвы.

Не успела Эля ответить, как хитрый лис уже смылся, оставив мне твердую почву под ногами в виде кучи чеков, которые стал меланхолически перебирать бармен Костик, и громыхающих кубиков льда в стаканах с мутным мартини.

Глыба помахал мне и ушел. Потом я ее провожал. Где-то в переулках она попросила: «Дальше не надо». Я ответил: «Хочу увидеть тебя уже не случайно», – и назначил ей встречу у «Художественного», моего излюбленного места для свиданий, которое предоставляло большой выбор: чтение стихов в тихих арбатских переулках для возвышенно-романтических подруг, скамейки бульваров – для темпераментных девиц, кабаки Калининского – для веселых компаний. Темный, пыльный зал «Художественного» идеально подходил для первого свидания, позволяя осознать, нужны ли следующие. Что-что, а выбор у меня тогда был и терять время на не интересные для меня отношения не хотелось.

Первого же похода с Элей в кино было достаточно, чтобы понять, что нас тянет друг к другу и мы можем полностью отключаться, просто касаясь друг друга. Мне хотелось добиться ее, поэтому я ушел, поцеловав руку, не взяв ее телефона и не назначив следующего свидания. Это было мое ноу-хау в обольщении девиц, которым я тогда очень гордился и которое неукоснительно применял на практике. Механизм его был прост. Если я не нравился девушке, то первое свидание становилось последним, а если нравился, мое исчезновение только разжигало искру первого интереса и женского любопытства, что действовало лучше всяких цветов и телефонных звонков. Мое отсутствие приближало ее ко мне быстрее долгих ухаживаний. Неделя – стандартный срок, после которого я начинал искать встречи, обычно появляясь там, где мы увиделись в первый раз, прошла в делах, изнурительных тренировках и эротических снах. Везде – в толпе, в полумраке подъезда, в окне автобуса мне мерещилась ее рыжая головка, красивые, чуть приоткрытые губы и синие глаза под пушистыми светлыми ресницами. Когда я снова появился в «Джаз-кафе», ее там не оказалось, но зоркий Костик шепнул, что она заходила на днях. Когда я наконец увидел ее в толпе танцующих, мне это показалось привычным видением.

Эля была очень хорошенькой, очень чувственной и неутомимой. Но совершенно искренне удивлялась моим комплиментам и скупо отвечала на мои расспросы о ней. Я узнал немногое: мать умерла год назад, живет с отцом, учится в педучилище. В остальном она была необыкновенно свободна: с удовольствием занималась любовью и не скрывала этого, не боялась залететь, не боялась, что кто-то нас увидит, не боялась оставаться у меня на ночь. Я тогда жил с мамой и отчимом, моя комната была проходной, кровать загораживалась ширмой. Однажды от наших буйств ширма упала, разбудила отчима, и он пошел на кухню. Когда вошел в мою комнату, Элька спросила его, сидя на мне и мягко колыхая высокими грудками в такт толчкам: «А почему вы не стучитесь, когда входите?» Тон, которым она это произнесла, был настолько невинно-оскорбительнным, что у отчима от изумления запотели очки.

Эля забирала, втягивала, всасывала всю мою страсть, и я стал неприкасаемым. Никто из моих прежних подружек не мог расстегнуть на мне штаны, хотя раньше они редко застегивались, и даже пошел слух, что у меня в лучшем случае триппер, а в худшем… Но я просто никого не хотел, кроме этого рыжего чертенка…

– Кто там? – спросил из-за двери женский голос.

– Киса, открой, – Гоша отряхнул снег, тающий на плечах и рукавах куртки.

– У тебя не в порядке часы. У меня еще есть пятнадцать минут, – открыв дверь, она спряталась за ней.

– Хорошо, что ты еще не одета, – заявил он, входя в прихожую.

– Мы не идем? – по ее интонации трудно было понять, вопрос это или утверждение.

– Да нет, быстрее раздевайся, – он привлек ее к себе и начал целовать грудь.

– А ты что, не будешь? – В ее голосе было больше недоумения, чем страсти.

– Долго, – он потянул брючный ремень.

– Хоть куртку сними, что за африканские страсти такие. Тобой вешалку свалишь. Ой, что-то царапает… Зонтик. Дай, я хоть телефон сниму с тумбочки, сумасшедший…

Они роняли и крушили все в маленькой прихожей, пока не приобрели некоторой устойчивости.

– Я, кажется, ничего не нарушил в твоей красоте, – сказал он, выпуская ее из своих объятий.

– Если не считать царапин на спине от зонтика, синяка на спине от тумбочки и порванного белья. Ты что, в машине сексом по телефону занимался, что ли? – Она все еще тяжело дышала, оглядывая себя в зеркале.

– Просто представил, как ты тут раздеваешься, прихорашиваешься и не выдержал, – он поднял упавшие вещи, проверил, работает ли телефон.

– Это, часом, не «Виагра»? – шепнула она ему на ухо, обнимая за плечи.

– С тобой она мне не нужна. Ну иди одевайся, я тоже приведу себя в порядок, – и он легонько вытолкнул ее из прихожей.

Воспоминания об Эле действовали на меня почище всяких «Виагр» – такая тяга возникала, хоть гарем подавай. Просто я давно запретил себе о ней думать, а то с гаремом много хлопот. Но сегодня память вышла из-под контроля, своевольно продемонстрировав мне целые картины десятилетней давности.

– Папа хочет, чтобы я с тобой больше не встречалась, – произнесла Эля, глядя, как всегда, чуть в сторону.

– Это, конечно, его право, но ты совершеннолетняя, а я не наркоман, не сутенер. Давай я с ним познакомлюсь, а то он этого не знает и волнуется, – мне хотелось успокоить.

– Он знает, – в ее голосе слышалась какая-то обреченность.

– Ты говорила с ним обо мне? – насторожился я.

– Нет, это он говорил со мной и просил тебе передать, что запрещает нам встречаться, – Эля отвернулась, и мне показалось, что ее голос дрогнул.

– Передай ему, что я не согласен, – я взял ее за плечи, чтобы посмотреть в лицо, но она стояла, опустив голову.

– Эй, ты что, заснул, открывай! – Киса игриво постучала по ветровому стеклу.

– Я просто не мог поверить, что такая красавица разрешит мне себя подвезти, – он перегнулся, открывая ей изнутри дверцу машины.

– Даже разрешит ее сопровождать на правах старого друга, – она села, внеся с собой в салон аромат духов, смешанный с запахом лака для волос и еще чего-то парфюмерного.

– Ты считаешь, что сегодня я больше ни на что не гожусь? – Он засунул руку между полами ее распахнутой дубленки и, задрав тоненький свитерок, коснулся голого тела.

– Ради бога, уймись. Больше я раздеваться не буду, – проговорила она с раздражением, отпихивая его руку.

– Этого не требуется, – нажав на рычаг, он отодвинул свое сиденье от руля.

– Ты специально, что ли, чтобы отвертеться от поездки? В кои веки собрался сделать мне что-то приятное и пожалел? – В ее голосе слышались досада и возмущение.

– Значит, этот клуб – единственно приятное для тебя, что можно от меня получить? – Он резко вернул сиденье обратно.

Она испуганно вздрогнула и проговорила:

– Что же это такое? С тобой невозможно разговаривать!

– Тогда давай помолчим, – он тронул машину.

После того разговора Эля о своем отце больше не говорила и стала оставаться у меня чаще. Стояло лето, шла сессия. Спать рядом с ней было невозможно, мы только иногда забывались глубоким, быстрым сном, не разжимая объятий. Днем я работал, готовился урывками и однажды экзамен проспал. Сел на широченный подоконник напротив аудитории, собрал конспекты и сообщил народу, что пойду последним, чтобы успеть хоть что-нибудь почитать.

Читал-читал и заснул, привалившись к стеклу. Проснулся от того, что уборщица задела меня шваброй. Вечер, за окном летнее закатное солнце, в коридорах пусто, пахнет только что вымытым деревянным полом. Экзамен кончился, ведомости сдали, в деканате – никого. Вышел на улицу, на ступенях мужская фигура. По его цепкому, напряженному взгляду я сразу догадался, что он ждет меня.

– Гоша?

– Да, а вы Элин отец?

– Я вынужден повторить, что требую разрыва ваших отношений, – он говорил сухо, отрывисто.

– Почему разрыва, а не союза? Я свободен, люблю ее, и мы можем пожениться, – сказал я единственное, что могло быть аргументом в его глазах.

– Не можете и никогда не поженитесь, пока я жив. Пойми, у вас нет выбора, – мое сопротивление его явно раздражало.

– Выбор есть всегда, – мне очень не хотелось отступать.

Он помолчал, потом посмотрел на меня так, что у меня от страха заурчало в животе, и веско произнес:

– Ну что ж, ты прав, он у тебя будет, – повернулся и пошел к машине.

Низкое солнце било ему в спину, и тень впереди него, казалось, вела его за собой к черной «Волге», номер которой я от волнения запомнил на всю жизнь – «МОК-35-75». Судя по направлению, он поехал не домой. Я вскочил в трамвай, потом в метро и минут через тридцать пять был у Элиного подъезда. Я давно знал, где она живет, бывало, ревниво проверял, прячась в подъезде напротив, нет ли у нее других кавалеров и что она делает, когда не приходит ко мне. Эля сидела дома с отцом.

Она очень испугалась, когда увидела меня в дверях, просто онемела. Я прошел. Никого. Хорошая двухкомнатная квартира, кабинет, книги, стол, телевизор, бар и спальня. Большая кровать, шкаф с зеркалом. Остановился на кухне и попросил:

– Сделай мне бутерброд.

– Он говорил с тобой? – Голос ее, похоже, не слушался.

– Да, ждал у института. Он что – эмвэдешник или взял машину у друзей, чтобы меня попугать? Номер «МОК-35-75», – мне хотелось понять, насколько серьезны его угрозы.

– Да, это его служебная машина, – она стала бессмысленно переставлять какие-то тарелки, то доставала из холодильника масло, то убирала его обратно.

– Я пришел тебя спросить: а ты сама хочешь, чтобы мы расстались? Да или нет? – Я так и не смог поймать ее взгляда и задал этот вопрос ей в спину.

– Нет, я люблю тебя, – глухо ответила она, по-прежнему стоя ко мне спиной.

– Тогда давай, как только я закончу институт, мы куда-нибудь уедем. – Я подошел к ней.

– Найдет, – и тут я впервые увидел текущие по ее лицу слезы.

– Успокойся и проводи меня. Все будет хорошо, я тебя никому не отдам. – Тон мой был очень уверенным, да я и сам верил в то, что говорил.

Мы вышли, прошли мимо глазеющих соседей, вышедших подышать вечерним воздухом.

– Проводи меня до «Сокола», пойдем через парк, – попросил я Элю, мне хотелось, чтобы ее волнение улеглось.

В парке я обнял ее. Она дрожала сначала от волнения, потом от желания.

– Тебе надо успокоиться, – и я потянул ее в тень большого дерева, которое хоть немного загородило нас от прохожих. Потом я пошел ее провожать.

Не доходя до дома, она сказала привычное:

– Дальше не надо.

– Да брось ты, теперь-то уж что? – После наших ласк ко мне вернулась беспечность. Я впервые увидел ее испуганной, но довел до подъезда, не пожалел, любуясь своей храбростью и бескомпромиссностью.

Увы, тот толстый шершавый ствол дерева стал нашим последним ложем любви. Правда, лежать на нем было нельзя.

… – Гоша, ну перестань дуться, а то все подумают, что у нас сегодня не Валентинов день, а Прощеное воскресенье, и мы только что покаялись друг другу во всех грехах, – не выдержав затянувшегося молчания, упрекнула меня Киса.

– Покаялись? Я готов – прости меня, – отозвался он ровным голосом, не отрывая взгляда от дороги.

– И ты – меня, как я тебя прощаю, – она постаралась сказать это как можно теплее.

– А я прощаю тебе твои старые грехи, поэтому можешь с легким сердцем грешить заново. Пойдем? – Он приткнул машину к тротуару и повернулся к ней, показывая рукой на подъезд, около которого толпились элегантно одетые люди.

– Сюда? Где очередь? – изумилась она.

– Да, Киска, придется постоять в очереди. Что, отвыкла? – Он обошел машину, открыл ей дверцу и подал руку.

– Ты уже был здесь? – Она с любопытством оглянулась.

– Да, заскакивал на минутку, – бросил он небрежно.

– И что там внутри? – Ее терзало любопытство.

– Увидишь сама, – он явно решил ее подразнить.

– Как я выгляжу? – спросила она, взяв его под руку.

– Думаю, тебе удастся пройти face control, – ответил он невозмутимым тоном.

– А тебе не удастся. Если не перестанешь нарываться, я расцарапаю тебе всю физиономию, – ее терпение было на пределе.

– Охрана не даст, и к тому же мы только что помирились, – он по-прежнему был спокоен.

– Почему очередь движется так медленно, как в поликлинике? – она решила сменить тему.

– Потому что тоже на прием, – ответил он, пропуская ее в дверях вперед.

– Гоша, умница моя, наконец-то и ты нашел время заглянуть в мою новую квартиру! – сказал, сильно картавя, хозяин заведения, встречающий гостей на площадке, которой заканчивалась высокая лестница, начинающаяся прямо от входной двери. – Юра, возьми у гостьи пальто! – скомандовал он молодому человеку, уже помогающему Кисе снять дубленку. – Я безумно рад вас видеть. Надеюсь, у вас найдется сегодня минутка, чтобы выслушать мои комплименты, – Гиниш окинул ее взглядом, изображавшим восхищение. – Проходите в гостиную, – он приобнял их за плечи, как бы подталкивая вперед. – Лена, проводи моих друзей! – последние слова были адресованы улыбчивой молодой женщине, стоящей у входа в гостиную.

– Гоша, – тихо, не поворачивая головы, произнесла Киса.

– Что, Киса? – так же заговорщически, в тон ей, спросил он.

– По-моему, ты не взял номерок.

– Какая же ты у меня умница, – он одобрительно сжал ее локоть.

– Вернемся? – Она остановилась.

– Умница, что не сказала об этом громко. Здесь не дают номерков, это же квартира, а мы гости Гиниша, – пояснил он, увлекая ее через небольшую гостиную, где на диванах и в креслах сидели, беседуя, гости, дальше, к стойке бара.

– А как же при выходе? – ей хотелось определенности.

– Тебе просто никогда не подадут чужого пальто, – ответил он терпеливо.

– Ой, смотри, Ольга с мужем, пойдем к ним, – Киса махнула кому-то рукой. – Добрый вечер! Вы тут давно? – сказала она, подходя к респектабельного вида паре, сидящей за крошечным столиком.

– Нет, только вошли… – ответила дама с красивым волевым лицом.

– Ну, девочки, что будем пить? – гостеприимно поинтересовался ее муж, господин с пушистыми усами и дорогими часами.

– Мне чай с лимоном, – выразила желание его жена.

– А мне с ромом. Может, хоть с третьей попытки удастся сегодня его получить, – проговорила Киса, желая поделиться своими впечатлениями.

– А вы уже где-то были? – полюбопытствовала Ольга, уловив ее интонацию.

– Девочки, я пойду в бар, закажу вам чай и не забуду о нас с Толей, – объявил Гоша, жестом останавливая собравшегося подняться господина с пышными усами.

Говорят, предчувствия – ерунда. Кто бы знал, какая жуткая, липкая, страшная тоска охватила меня тогда по дороге домой! Я пытался объяснить ее себе неудачей с экзаменом, но знал, что дело не в этом.

– Привет, мамуля!

– Как дела, сдал?

– Нет.

– Завалил?

– Перенесли.

– На когда?

– Еще не знаю.

– Ох, неспокойно мне. Везде ты хочешь успеть: и работа, и девчонки, а на учебу времени толком не остается.

– Не волнуйся, мам, сейчас мало кто по специальности работает.

– Утешил. Есть будешь?

– Нет, меня покормили. Пойду спать.

– Правильно, а то замотался совсем.

Сны мне снятся всегда, чаще, проснувшись, я их не помню, но есть сны, которые не могу забыть. В ту ночь мне приснился, пожалуй, самый страшный сон. Будто еду я один в открытой повозке, запряженной лошадью, по летнему, чахлому, какому-то выцветшему лесу. Мелкие елки с пожелтевшей хвоей, жухлая трава, тусклый день, узкая дорога с разбитой колеей… Впереди дорогу кто-то перебегает… Волк? И тут же, как всегда во сне, подтверждение мысли: бурая клочьями шерсть, острая морда и тот взгляд дикого зверя, от которого кровь стынет в жилах. Страшно, но соображаю: ведь ему нужна лошадь, а не я. Дорога под горку, главное – побыстрее разогнаться. А руки не слушаются, быстрее не получается. Почему? Да ведь дорога теперь круто забирает в гору, а он стоит и ждет, чтобы встретить там, наверху, где ему удобнее прыгнуть. Тут лошадь куда-то исчезает, а я медленно вползаю в горку, навстречу его зеленым глазам и раскрытой пасти. Закрыться мне нечем, а он прыгает и летит, медленно увеличиваясь, как на экране, во всю его ширину: сначала морда, потом одна пасть, в которой виден каждый зуб, затем мой взгляд приковывают желтые, прокуренные клыки, которые вот-вот сомкнутся. Они страшно клацают над ухом, и волк вылетает из кадра сна – промахнулся.

Я хватаюсь за сиденье и просыпаюсь. Перед глазами круги, на лбу – пот, сердце из горла медленно проваливается на место. И всего меня переполняет радость бойца, вышедшего победителем. «Он промахнулся!»

– Киса, хватит болтать, пойдем танцевать, – предложил Гоша, подойдя к столику и протянув ей руку.

– Я думала, ты забыл обо мне, – она встала, улыбнувшись, и прошла с ним в соседний зал, где звучала музыка.

– Нет, я затаился, как волк перед броском, и наблюдал за тобой из-за кустов, – по блеску в глазах и появившейся манере чуть растягивать слова было заметно, что он выпил.

– Ты хочешь сказать, из-за бутылок? – Она чутко уловила его состояние.

– Они тоже зеленые, и если смотреть снизу вверх, похожи на стволы тропических деревьев, – сфантазировал он.

– Это у тебя от вИсочек в висОчках такие образы рождаются? – Она хотела подколоть его.

– А ты думала – легко жить с пьяницей? Миллионы русских жен поймут тебя и пожалеют, – он произнес то, о чем она, видимо, подумала, судя по раздраженному и слегка брезгливому выражению ее лица.

– С чего бы вдруг жены меня жалели? Я не жена, – ее тон был надменно-холодным.

– Киса, я фигурально, – хохотнул он.

– Гоша, а я буквально, то есть я хочу жить с тобой в соответствии с духом и буквой Закона о семье и браке, – она пыталась сдержаться, но голос гневно дрожал.

– Тебе захотелось применить на практике твое юридическое образование? – отозвался он серьезно, но небрежно.

– Нет, мне захотелось проверить на практике наши отношения, – она попыталась сказать это теплее, но раздражение оказалось сильнее.

– С удовольствием. Поедем к тебе или ко мне или поищем уголок здесь? Хочешь, я провожу тебя в дамскую комнату? – Он привлек ее к себе, крепко обнял за талию и стал пробираться между танцующими парами.

– Убери руку! Ты что, можешь трахаться в кабинке? – Она задохнулась от возмущения, представив такую перспективу.

– С тобой – даже на Красной площади, – он продолжал силой увлекать ее куда-то.

– Это единственное, на что ты способен, – проговорила она с вызовом и остановилась.

– Мне кажется, что это главное, – он тоже остановился, привычным жестом похлопывая себя по карману.

– Для тебя? – почти крикнула она.

– Для тебя! – спокойно улыбнувшись, сказал он.

– Ну всему есть предел. Спасибо за чудный вечер, не провожай меня, не звони мне, не ищи меня, – она повернулась, взяла со столика сумку и стала пробираться к выходу.

– Не ищи меня, когда тебя выпустят отсюда. Ты должен это пообещать, – опустив глаза, но громко и четко, на одной ноте произнесла Эля, когда конвойный привел меня в помещение для свиданий в Бутырках.

– Меня не выпустят. Я не могу доказать, что был дома после девяти. Дома была только мать, а пять человек дали показания, что до девяти видели меня в этом сквере у Алабяна, где потом нашли Глыбу. Да еще у него была моя расписка на две тысячи баксов. Я брал их на закупку видаков. – Полная безысходность и ужас владели мною.

– Ты что, подписал признание? – живо спросила она, вскинув на меня испуганные глаза.

– Нет! Ведь ты-то знаешь, что я не виновен, – чуть не закричал я. Никто не хотел меня слушать, никто мне не верил, но хоть ей-то я должен доказать, что не убивал Глыбу.

– Что с лицом? – поинтересовалась Эля, отводя глаза от моего багрово-красного синяка, растекшегося от переносицы по всему лицу.

– В камере… Короче, я упал… – Рассказать о том, как меня били, а потом приводили в чувство, опустив мое разбитое лицо в унитаз, я, конечно, не мог.

– Папа велел сказать, что у тебя есть выбор. Или ты навсегда отказываешься от меня, или надолго садишься. Надолго – я не дождусь. Теперь согласен? – глядя прямо мне в глаза, сказала она спокойным, твердым голосом.