Текст книги "Владимир Красно Солнышко. Огнем и мечом"

Автор книги: Наталья Павлищева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Киевская дружина прошла северскими землями, пополнилась новыми воями и вторглась к непокорным вятичам неожиданно для тех. Здесь Владимир был также суров, обязал платить дань от плуга не меньшую, чем давали при князе Святославе. Старейшины зубами скрипели, признавая власть нового князя, но по их глазам Владимир видел, что это только пока его дружина не скроется за поворотом дороги. Он понимал, что вятичей придется воевать снова.

Синие глаза князя стали почти стальными:

– Ведаю ваши тайные мысли. Дань наложил тяжкую, но справедливую. Платить вовремя станете, облегчу, а нет, – его рука сжала рукоять меча, не обещая ничего хорошего ослушникам, – пеняйте на себя!

Сидевший напротив старейшина опустил очи долу, чтобы Владимир не заметил в них ответного недоброго блеска, кивнул:

– Мы поняли, князь.

Владимир заметил хитрость, переспросил:

– Отвечай, не елозь, станете платить дань исправно?!

И ответа не получил, старейшина плечами пожал:

– Я не могу сейчас говорить за всех вятичей…

Хотелось уничтожить этого упрямого старика, раздавить его, как надоедливую муху, свернуть в бараний рог, но Владимир решил все же дать вятичам возможность самим привезти дань.

– Привезете повоз по весне, как я сказал. Не привезете – уничтожу всех, оставлю земли пустыми!

Вслед вышедшему из шатра князю зло сверкнул глаз старейшины:

– Не зарекайся, князь…

Это услышал воевода, подскочил, навис над старейшиной с мечом наперевес:

– Я тебя сейчас зарублю, чтоб другие испугались!

Только появление вернувшегося Владимира спасло старейшину от гибели. Князь осадил ретивого воеводу:

– Остынь! Будет как я сказал. Привезут повоз – останутся жить, нет – уничтожу!

Волчий Хвост нехотя вложил меч в ножны. А старейшина так и остался сидеть неподвижно, только по лицу разлилась мертвенная бледность: все же понял, что был на волосок от смерти. Пусть много пожил, но ведь всякому еще пожить хочется.

Когда дружина шла северскими землями, князь впервые увидел своими глазами то, что потом не давало покоя многие годы.

С одной из дорог на краю леса недалеко от границы со Степью они вдруг заметили частокол из крепких бревен. Но навстречу никто не вышел, не залаял ни один пес, ни над одной крышей не вился дымок. Конечно, тепло, в избах печи не топили, но не слышались и звуки человеческого жилья. Стая ворон кружила над тыном, что-то выглядывая. Князь переглянулся с воеводой, тот уже успел выслать на разведку двоих дружинников. Мигом вернувшись, они сообщили – весь пуста! Видно, в начале лета здесь побывали печенеги: все разграблено, люди побиты. Стало жутковато, но Владимир уверенно направил коня в сторону веси. Волчий Хвост за ним. Перед тыном спешились, отдав поводья подскочившим дружинникам, и пошли в ворота уже сами. Собственно ворот не было, они сорванными валялись в стороне.

Весь невелика, десятка полтора изб жались друг к дружке, почти не оставляя места для чего другого. Избы сохранили следы пожара: то ли при захвате сожгли, то ли потом, перебив непокорных. Вытоптанное пространство между ними еще не успела затянуть трава, совсем недавно здесь ходили люди. Волчий Хвост услышал, как князь пробормотал:

– Может, успели уйти…

Воевода вздохнул:

– Нет, княже, иначе вернулись бы…

Верить в поголовную гибель северян не хотелось, но почти сразу они наткнулись на лежавшую в нелепой позе с подвернутой под себя рукой старуху, из спины которой торчала стрела с черным оперением, дальше к стене дома приткнулся мужик с разбитой головой, даже лица не разобрать. Таких в веси нашлось много, над ними вовсю кружили черные мухи, радуясь возможности поживиться. Несмотря на прохладный ветерок, вокруг разносился тяжелый запах смерти. Князь махнул рукой, зовя воеводу за собой:

– Вели собрать всех и сложить костер как положено. Прямо здесь, среди изб, пусть будут схоронены в своей веси.

Пока выполняли княжий приказ, Волчий Хвост стоял на краю поляны и с тоской смотрел вокруг. Пели птицы, журчал неподалеку быстрый ручей, видно, каждую весну разливавшийся почти речкой, в небе плыли беззаботные белые облачка, шелестел листвой свежий ласковый ветерок… Но это все было не для северян, совсем недавно живших в веси. Та старуха, наверное, сюда ходила за ягодой, вон красные капельки малины усыпали кусты. В этом озерце, небось, ловили рыбу, и парни подглядывали за купавшимися девками, а лунными ночами пытались из кустов увидеть русалок… А в том ельничке на другом берегу озера, должно быть, боровиков видимо-невидимо… Хорошие места, всем богатые – и дичиной, и рыбой, и лесной добычей… Но жить здесь нельзя. Сам Владимир думал о том же. Жили, жили люди, пришел вражина, все разграбил, сжег и ушел безнаказанным.

Над лесом поднимался черный дым погребального костра. Вокруг с трех сторон стеной стоял лес, только четвертая открыта дороге от Степи, а значит, и нападению проклятых печенегов. Берегись, не берегись – не заслонишься. Наскочат нежданно, разорят весь, людей либо побьют, либо в полон уведут. Нет защиты, нет спасенья людям русским… Киевская дружина далеко, князь может и совсем не узнать о такой беде.

Глядя на поднявшееся над весью пламя, Владимир произнес вполголоса:

– Простите, что не уберегли… Дайте срок, поставлю защиту вокруг Руси от степняков проклятых!

Но поход на вятичей, а потом и другие дела надолго оторвали князя от заботы о крайних весях. Однако тех слов не забыл, позже делом жизни для него станет строительство градов по границе со Степью, создание щита для русских земель.

Владимир вернулся в Киев и там получил неприятное известие – его приемный сын Олав, который отбыл вслед за опальной Рогнедой, только не в Изяславль, а в Ладогу, сроднился с князем Мешко! Женился на его дочери.

– Живет в Гнезно? – чуть дрогнувшим голосом поинтересовался князь, стараясь не смотреть на воеводу, принесшего такую весть. Сознавать предательство приемного сына нелегко.

– Нет, князь, грабит, как все викинги. Много йомсвикингов себе набрал, в Йомсборге осел. Оттуда по всему побережью ходит, грозен весьма.

Несколько мгновений Владимир задумчиво смотрел вдаль, потом вдруг тряхнул головой, точно выбрасывая из нее что-то, и усмехнулся:

– Пусть себе! Без него забот много!

Волчий Хвост зло пробурчал:

– Неблагодарный щенок! Приютил его князь, от смерти спас, выкормил, а он!..

– Не кори, каждый ищет где лучше, – осадил воеводу Владимир. – Знать, его доля – по морям бегать за добычей.

Он не стал добавлять то, что подумал: «А моя – быть преданным всеми…».

* * *

Земля совершила круг своей благости, наконец растаяли снеговые горы, отзвенели вешними водами быстрые ручьи, зазеленел лес, вовсю защебетали птицы, объявляя всему миру о появлении потомства. Весна – она веселая, зеленая, с надеждой на новую жизнь.

Только не для всех. Рогнеда уже вторую весну в Изяславле. Первую почти и не видела, приехала, когда уже все не только зазеленело, но и отцвело. За хлопотами обустройства не заметила, как на смену весне пришло жаркое лето.

В углу надсадно жужжала попавшая в паутину муха, билась, стараясь выпутаться, спасти свою жизнь. Временами нудный звук затихал, муха, видно, уставала, но потом начинала снова. Рогнеде пришло в голову, что и она так. Первые месяцы отчаянно ждала Владимира, втайне надеясь, что опомнится, приедет за женой и сыном. Потом гонца с покаянным призывом вернуться. Теперь – чтобы хоть поинтересовался, как она живет в этакой глуши.

Сначала Рогнеда просыпалась в ночи от любого стороннего звука, казалось, что это князь, примчался, не выдержав разлуки. Подолгу глядела в сторону дороги, ведущей к Турову, хотя дороги как таковой не было, в Изяславль ездил мало кто, пожалуй, только возили причитающуюся дань, лишь траву и приминали, даже колеи путной не видно. Вокруг лес и лес. Изяславль действительно был совершенной глушью. Поставленный по ее собственному выбору далече от всех городов, он и жил только княжьим двором.

Когда княгине передали волю мужа, чтоб выбирала себе место изгнания, она почему-то сразу вспомнила маленький городок в лесной глуши, где однажды побывала с отцом и братом. Сейчас и не вспомнить, зачем заехали туда, скорее всего, просто остановились по пути к давнему отцовскому другу и родственнику матери Туры. Когда лес вдруг расступился и взгляд уперся в невысокий тын, Рогнеда почему-то подумала, что будет здесь жить. Мысль была совершенно нелепой, и княжна выбросила ее из головы. За тыном пряталось несколько десятков изб и небольшой двор местного князька. Ничего примечательного, но, поднявшись от скуки на крепостную стену, едва державшуюся из-за ветхости ровно, Рогнеда ахнула открывшемуся виду. Небольшая речушка, приток Горыни, заграждавшая крепостицу с одной стороны, местами пряталась в глухих зарослях орешника и черемухи. Это было время черемухового цветения, далеко окрест разливался дурманящий, куда-то зовущий запах, сами цветы покрывали берега точно снег. Ночью она не могла заснуть от соловьиных трелей. Крошечные птахи точно перенимали песню друг у дружки, одна за другой заводя нежное техканье. Таким остался в памяти Рогнеды крошечный град, даже имя его не запомнила, с пенистым цветением черемухи и соловьиными песнями любви. Казалось, здесь живут только счастливые, любящие друг дружку люди, не знающие забот и печали, не ведающие предательства, лжи и обмана. В тяжелые минуты часто вспоминала те самые заросли черемухи на берегу безвестной речушки, а когда пришло время выбирать, куда спрятаться от обиды и гнева мужа, не задумываясь сказала об этом граде. Да еще и к владениям Туры близко. Князь согласился – ему, пожалуй, все равно.

Рогнеда допустила большую ошибку, захлестывала обида, и хотелось укрыться от людских глаз подальше. Постепенно обида стала глуше, а человеческого общения не хватало. Выросшая в шумном Полоцке, привыкшая с детства видеть вокруг себя множество людей, да и потом, в Киеве, тоже жившая беспокойно, княгиня быстро заскучала. Появились даже мысли, что лучше было вернуться в Полоцк или уехать в Новгород. Но полоцкие улицы видеть тяжело, а Новгорода Владимир жене совсем не простил бы, ведь туда отправился Олав. Черемуховые кусты на берегу цвели только седмицу, в остальное время превращались в малопривлекательные непролазные заросли, соловьи тоже пели не круглый год, в остальное время на городок накатывала тоска. То есть у жителей было чем заняться, они трудились, а вот Рогнеда маялась от безделья. И от этого тосковала по мужу еще больше.

Тоска… все время одна тоска… Такого в ее жизни никогда не было! Рогнеда привыкла быть окруженной людьми, ловить на себе восхищенные взгляды, распоряжаться. А здесь? Поговорить не с кем, сын еще мал, холопы – и те пухнут от безделья. Изяславльский двор невелик, холопов меньше десятка, да и ни к чему больше, из хозяев только она с сыном. Дружинники во главе с Вышаном живут у своих любушек в самом городе, который и городом-то назвать трудно.

От маеты и ничегонеделанья у Рогнеды все чаще появляются дурные мысли. Иногда она даже жалела, что не убила Владимира тогда, в Полоцке. Пусть бы казнили в ответ, зато не было вот этого сидения в глуши и унижений из-за измен тоже. Не было бы обид, злости на не оценившего ее князя, много чего… Но и тех жарких, страстных ночей тоже не было! Ну и пусть! Рогнеда даже сама себе не желала признаваться, что больше всего страдает от двух вещей – из-за разлуки с сыновьями и… разлуки с проклинаемым ею Владимиром.

В очередной раз лежа без сна, она размышляла о себе и князе. Отослал далеко, не едет, не зовет… Неужели совсем забыл? Вдруг появилась мысль: а как бы поступила она сама? Поворочавшись еще, Рогнеда решила, что точно так же, отослала бы, не звала, вот только… через какое-то время приехала сама! Княгиня даже села от такой мысли. Как же она сразу не сообразила?! Конечно, Владимир просто решил выждать, чтобы она посильнее соскучилась, а потом приедет и заберет их с Изяславом снова в Киев. В то, что муж отправил ее с глаз долой навсегда, не верилось.

Улеглась обратно, немного полежала с раскрытыми глазами, довольная своей догадкой, потом погладила место рядом с собой, словно убеждаясь, что оно все же пусто. Когда муж ночевал рядом, после жарких объятий всегда норовила прижаться к его спине теснее. Владимир очень любил чувствовать ее упругую грудь лопатками, просил закинуть ногу на свое бедро. Так и спали, тесно прижавшись. Рогнеда попыталась повторить это движение – вроде даже приникла к отсутствующему мужу и закинула ногу. И вдруг… почувствовала его сильное тело своим! Она вздрогнула, настолько это было явственно. Чуть подумала… и гнать ощущение не стала, слишком приятным оно оказалось. Так и лежала, вспоминая лучшие минуты их горячей любви, пока не сморил сон.

Но утро все поставило на свои места: ложе рядом было пустым, по двору лениво бродили все те же холопы, а вокруг все тот же Изяславль…

Владимир среди ночи вдруг забормотал, зовя кого-то. Спавшая рядом Мальфрид прислушалась и недовольно поморщилась: уже в который раз зовет Рогнеду. И чего князь не может забыть эту гордячку?! Сама она не любила прижиматься по ночам к мужу, потому чуть отодвинулась и плотнее завернулась в накидку. Не успела сомкнуть глаз, как рука Владимира нащупала ее и потянула к себе. Пришлось подчиниться. Но, прижавшись, она тут же услышала презрительное:

– Ты?!

Мальфрид удивилась:

– А кто еще должен быть? Твоя Рогнеда далеко, в Изяславле!

Князь что-то забурчал себе под нос, окончательно отвернувшись, Мальфрид настаивать не стала, ей вполне хватало вечерних ласк, после них боярская дочь предпочитала отдых, а не объятья до утра.

Князь старался забыться в женских объятьях. Приученный еще Добрыней к самым красивым женщинам на ложе, теперь брал их одну за другой, не глядя, что девицы или, наоборот, мужние жены. Всех оставлял, бросить совесть не позволяла, вот и жили красавицы, ожидая, когда князь снова о них вспомнит, в Вышгороде и Берестове. Нередко и беда случалась, когда обиженный родич какой красавицы решал разобраться с князем по-своему. Только воевода на что? Волчий Хвост был осторожен, редко у кого получалось и на княжий двор попасть. У Изока получилось. Только Владимир в тот момент в отъезде был, правда, вот-вот вернется.

Но все же дорогу древлянину заступил рослый дружинник. Неподалеку стояли еще несколько, да и в стороне двора тоже немало вооруженных. А у самого терема большие шатры, Изок уже знал, что в таких летом живут взятые князем красавицы. Нашелся холоп, что за плату поведал и о Ждане, мол, есть такая сейчас у князя в шатре. Не лучше, не хуже других, любит ее не больше, но живет красавица сытно, хорошо живет.

Изок для себя решил, что сегодня обязательно встретит князя, спросит с него за опозоренную сестру, за горе матери и отца, а потом будь что будет! Пробовал выглянуть – вдруг увидит у шатра сестру, но никого не увидел. Зато дружинник, видно поняв, зачем такой гость на дворе, пошел на него напором:

– Ты чего это здесь? Что нужно?

– Остынь, не к тебе пришел! – огрызнулся древлянин.

– Ясно, что не ко мне! Я таких, как ты, на подходе бью, во двор не допуская! – глаза дружинника смотрели зло и насмешливо.

– Яришься, потому как знаешь, что я один, а вас много. Выходи биться один на один, посмотрим, кто из нас трус, – разозлился Изок.

Дружинник в ответ расхохотался:

– Смерти ищешь, лапотник безродный? Я тебе помогу, прикончу по всем правилам, чтоб тебе и за Калиновым мостом на меня пожаловаться нельзя было, не то что князю!

У него в руках тут же оказался полутораручный меч против короткого у Изока. А еще в руку кто-то сразу вложил щит. И броня кольчатая не в пример Изоковой. Но напасть не успел, один из дружинников, видно, сотник, закричал:

– Эй, биться – так на равных!

Дружинник возмутился:

– Я что, его и вооружить должен?!

– Зачем ты? Держи мой щит, – сотник протянул Изоку круглый красный щит с хорошей окантовкой и большим умбоном, – и меч смени.

Вот от этого Изок отказался:

– Не, я своим, привычнее…

Кто-то усмехнулся:

– Ишь ты, привычно ему!

Это чуть сбавило пыл нападавшего, но ненадолго. Дружинник, приближаясь быстрым шагом, выбросил вперед меч, Изок принял его щитом, мысленно поблагодарив сотника. Клинок скользнул по умбону вниз, древлянин ответил ударом, но тоже попал в центр щита. Противник бил сильно, видно, решил разбить щит сотника, чтоб тому неповадно было свое добро чужаку давать. А без защиты Изок станет беспомощен. Не удалось, поспешил взять по-другому. Он рубанул теперь рядом со щитом, клинок чуть не располосовал древлянину лоб, но тот успел отпрянуть, острие только скользнуло по кольчужной сетке, не причинив вреда. Мысленно Изок восхитился умением дружинника: хорошо учат биться у князя! Древлянину пришлось напрячь все силы, чтобы не только избежать смерти самому, но и одолеть противника. Изок хорошо понимал, что тот его не пожалеет и не опустит оружие добровольно. Уже в первые минуты он не раз мысленно поблагодарил за жесткую учебу Голуба.

Древлянин сделал ложный выпад, но ударил не клинком, а окантовкой щита в край щита соперника. Противоположный край тут же выдвинулся вперед, заставляя дружинника чуть отшатнуться, выправляя положение. При этом щит повернулся, открывая тело, этого хватило, чтобы Изок ударил теперь уже мечом. Воина спасла только хорошая броня.

– А-а-а!.. – Дружинник ринулся вперед на противника с силой, способной свалить не только человека – быка. То, как он играючи управлялся с тяжелым мечом, наполнило Изока ощущением безнадежности, но отдавать свою жизнь дешево древлянин не собирался. Хотя было жаль, еще и до князя не добрался, а уже погибнуть может. Он попытался увернуться, потому как просто выдержать удар такой силы ни один щит не сможет, меч скользнул по окантовке. Но сам Изок из-за такого удара потерял равновесие и едва удержался на ногах. А противник уже нападал снова. Вокруг раздавались насмешливые возгласы, древлянин понял, что если будет и дальше только защищаться, то долго не проживет. Он не воин, сколько ни учил Голуб, биться со щитом так и не привык, потому отбросил его в сторону и взялся за меч двумя руками, хотя тот был коротким, под одну руку. Дружинник в ответ тоже бросил свой щит, захохотал:

– Хочешь поиграть? Давай поиграем…

Он двигался так ловко, что Изоку с трудом удавалось отбивать удары, не то что предугадывать их. Тут он вспомнил рассказ Голуба про то, как славяне отбивались своими бронзовыми мечами против стальных, когда сами булата еще не имели. При следующем выпаде противника Изок вдруг подался не назад от клинка, а чуть влево, резко поддел меч противника крестовиной своего снизу и рывком бросил обе руки вверх. Дружинник враз остался без оружия. Изок усмехнулся: верно твердил наставник, что супротив всей руки, а тем более двух, кисть ни за что не устоит! Острие его клинка уперлось в шею противника, но давить Изок не стал, памятуя о собравшихся вокруг воинах.

Сотник шагнул в круг, останавливая бой:

– Все, победил! Остынь!

Древлянин даже удивился, вроде, и не бушует, почему остывать должен? Но тут же почувствовал, что лицо точно маска, от злости свело, не отпускает. Сам себе он признался, что не только от злости, но и от страха, все же не приходилось биться с опытным противником, свои родовичи не в счет, они дерутся не лучше самого Изока…

– Ты откуда такой взялся? – сотник похлопывал древлянина по плечу, успокаивая.

– Из Деревской земли…

– А в Киев зачем?

Вот что надо было ответить? Изок не привык врать, он честно и объявил:

– Князя убить!

– Что?! – кажется вокруг замерли все, не только сотник.

Изок обвел взглядом схватившихся за оружие дружинников и угрюмо добавил:

– Он мою сестру из дому увез.

У сотника заходили желваки, он пыхтел, не зная, что теперь делать. Отпускать парня нельзя, вслух объявил, что против князя, но и убивать тоже не хотелось, только что доказал, что способен постоять за себя. Зато побежденный дружинник почувствовал себя значительно лучше, он горделиво приосанился, глаза зло заблестели. Сотник махнул рукой, чтоб расходились, а Изоку велел:

– Иди за мной! Только меч пока отдай!

Что-то такое было в голосе старого воина, что древлянин послушался, протянул меч, хотя никому другому не отдал бы. И тут сзади раздался шум. Во двор въехал со своими гридями князь! Изок беспомощно оглянулся, но сотник уже уносил его меч подальше. Да и что мог сделать один древлянин против стольких вооруженных людей?

Навстречу князю из шатра вышли несколько женщин, заглядевшись на всадников, Изок не увидел, что среди встречавших была и Ждана. Князь легко спрыгнул наземь, кинул поводья ближнему холопу и направился к теремному крыльцу. Еще мгновение, и Владимир уйдет, а в другой раз Изока и во двор не пустят, если, конечно, вообще останется жить.

– Князь!

На голос обернулись все. Владимир остановился, повернулся. Они стояли друг против друга, оба рослые, но князь был в полном вооружении, только шелом снял и держал в руках, а Изок даже без меча.

– Ты кто? – голубые глаза князя смотрели настороженно, видно почувствовал угрозу, исходящую от древлянина.

Сам Изок ответить не успел, постарался тот самый побежденный им дружинник:

– Он тебя, князь, убить пришел. Ты его сестру увез…

Бровь Владимира полезла вверх, но даже рука не легла на рукоять меча, между ними вдруг встала… Ждана:

– Не смей!

Девушка заслоняла собой князя от брата так, словно безоружный Изок действительно мог убить вооруженного и кольчужного Владимира.

– Не смей, он… не увозил! Я… я… сама ушла…

Кровь бросилась в лицо Изока, неужели прав был Гоймир и Владимир просто смутил сердце девушки настолько, что честь девичью забыла, род свой?! Ждана низко опустила голову, закрыв собой князя, она при всех признала, что сама бежала из дому, опозорила себя по своей воле.

– Сама?.. – растерянно протянул Изок, не зная, что теперь делать. Как требовать ответить за бесчестье девушки, если та виновата?

Владимир слегка подтолкнул Ждану:

– Иди, иди к себе…

А к Изоку уже пробирался сотник, понимая, что и парня тоже надо увести. Но князь не позволил:

– А ты иди за мной.

Пришлось подчиниться. Сотник спешил следом. В его руке Изок заметил свой меч. Может, хотел вернуть, если все образуется? Князь прошел в трапезную, там жестом отослал всех, кроме древлянина. Сотник не уходил.

– А ты чего? – чуть приподнял бровь Владимир.

– Князь, хочу за него слово молвить…

– Это твой сородич?

– Нет, просто в деле видел.

– В каком деле?

– Было тут, – чуть усмехнулся сотник и, подойдя к князю ближе, стал что-то рассказывать вполголоса. Изок понял, что говорит о поединке. Владимир слушал, посматривая то на древлянина, то на его меч, то на самого сотника. Хмыкнул довольно, подозвал к себе ближе.

– Про то, что меня убить хотел, забудь. Я девок не неволю, почти все своей волей ко мне идут. И сестру не позорь, она у тебя честная, надоем ей – за боярина замуж выйдет.

Изоку мало верилось этим словам, но что он мог поделать, Ждана сама всем объявила, что не неволил.

– Стислав рассказал, как ты бился против Негоша. Хорош! Пришел ко мне и моих же людей бьешь?!

Изок не успел ответить, что тот сам напал.

– Пойдешь ко мне в дружину? Из тебя хороший воин выйдет, если не испугался один против многих за меч взяться.

Вот это было уже совсем неожиданно. Изок просто не знал, что и думать. Выручил его все тот же сотник, засмеялся:

– Он, князь, пока не понял, что ты сказал. Дай время обдумать.

Владимир тоже засмеялся, показывая красивые белые зубы:

– Пусть думает! Только недолго, а то мне недосуг.

Стислав уже подталкивал Изока к выходу:

– Он пока у меня поживет, князь. Дозволь ему с сестрой повидаться?

Брови Владимира сошлись к переносице:

– Чтоб увез ее?!

– Что ты, что ты! – почти замахал руками сотник. – У меня поживет, только поговорит – и все.

Князь кивнул, снимая кольчужное оплечье. К нему тут же подскочил холоп, принялся помогать. А Стислав уже вытолкал Изока на крыльцо. Во дворе так и стояли дружинники, горячо обсуждая происшедшее. Стислав остановился, гаркнул своим зычным голосом:

– Чего встали?! Дел нет?

Углядев, что древлянин вышел свободно, воины поняли, что все кончилось миром, интерес пропал, стали расходиться. Сотник кликнул давешнего дружинника.

– Чтоб меж собой больше драться не смели! Узнаю, что бились, сам головы снесу обоим, и виноватому и правому. Поняли?!

Оба кивнули, а Изок протянул руку к своему мечу. Стислав покачал головой:

– Не-ет, отдам после разговора. Пойдем ко мне!

С того дня началось для Изока учение в княжьей дружине. Стислав учил жестко, но мудро, спуску никому не давал, не только Изоку, за всякую вину спрашивал строго, но справедливо. У него не было любимчиков, всем поровну работу давал, всех по заслугам и награждал. Конечно, сначала древлянину пришлось туго, ведь другие в дружине не первый день, оттого больше остальных имел шишек и синяков. А с Негошем даже подружился, тот понял, что Изок за свою честь стоял и стоять будет, оценил, потянулся к нему душой. Стислав не возражал. В сотне должна быть дружба, так легче.

Тяжелее оказалось с сестрой. Ждана сгоряча встала на защиту князя, но после сторонилась брата как могла, разговора с ней не получилось ни в первый день, ни потом.

Прошло полгода. Теплым летним вечером, когда молодым не давали спать соловьи, а старым болячки, Изока вдруг кликнул Негош:

– Там к тебе сестра пришла…

Древлянин заторопился, Ждана только однажды появилась возле дома, где жили дружинники. Если и подходила, то лишь на княжьем дворе, когда ее вместе с другими приводили к князю из дальних шатров. Изок подивился виду сестры. Глаза ее блестели, точно капли росы на утреннем солнышке. Что-то случилось? Неужто князь решил взять ее в жены? Почему-то другое древлянину в голову не пришло.

Ждана замялась, не зная, как поведать о своей радости, Изок решил помочь:

– Случилось что? Ты такая довольная…

– Да, – прошептала девушка. – Тяжела я. От князя тяжела. Дите будет.

Изок не знал, радоваться этому или нет, он просто не понимал, к чему приведет рождение ребенка у Жданы, но чувствовал, что для нее это очень важно, потому погладил светлые волосы, пробормотав:

– Ну и хорошо… Матерью стать всегда хорошо…

Ждана вся светилась, она совсем не думала, куда денется с дитем, казалось, что теперь князь будет любить ее с каждым днем все больше.

Зато Негош, услышав такую новость по секрету от Изока, только сокрушенно покачал головой. Изок не понял друга, пришлось объяснять.

– Князь не ходит к тяжелым женщинам. И ему ни к чему дети от вот таких, как Ждана. Достаточно и от знатных жен.

– Что же будет? – ахнул Изок.

Дружинник в ответ пожал плечами:

– Не ведаю… Чаще всего таких женщин замуж выдают за кого-нибудь.

– За кого?

– А я почем знаю! Увозят куда-то – и все. Скажи, пусть, пока можно, молчит о будущем дите, чтоб подольше возле князя остаться. А еще лучше, если родит тайно, чтоб никто не знал, и отдаст кому сама.

Изок возмутился от души:

– Ты что?! Что говоришь-то?! Как можно свое дитя вот так?..

– Ну тогда точно замуж отдадут далече…

Как в воду глядел: едва стал округляться стан у Жданы, так пришла она к брату снова с непонятной вестью.

– Уезжаю я. Князь велел ехать.

– Куда? – Где-то в глубине души Изок надеялся, что сестра едет домой. Как ни позорно вот так возвращаться, а все лучше к родным, чем куда-нибудь. Но оказалось – нет, ее отдавали замуж за боярина Скобу.

Негош нахмурился, услышав это имя. Изок не стал при Ждане спрашивать почему, видел, что сестре и так тяжело.

– Когда едешь?

– Завтра поутру. Свидимся ли?

– Конечно! – горячо пообещал Изок, ему было очень жаль сестру. Она, видно, крепко любила князя Владимира и хотела ребенка от него. Да вот не судьба стать княгиней-то. Попробовал пошутить: – Боярыней будешь, так не зазнайся.

Ждана улыбнулась сквозь слезы, кивнув, ушла, кутаясь в теплый плат, несмотря на жару. Изок пристал к Негошу:

– Что знаешь про боярина? Почему недоволен?

Тот чуть замялся, но решил, что лучше сразу сказать:

– Боярин тот трех женок схоронил, твоя сестра четвертой будет.

– Почему? – ахнул Изок.

Негош чистил своего коня, сделал вид, что не слышал. Но от Изока не отвертеться.

– Да стар он… У него внуки постарше твоей сестры будут. И внучки уж замужем давно.

Древлянин вздохнул:

– Ну то не самое страшное…

Негош искоса посмотрел на друга, видно прикидывая договаривать или нет, махнул рукой, отложил щетку, какой охаживал коня, позвал Изока к себе ближе. Стал почти на ухо говорить:

– Да в том-то и дело. Скобе уж восьмой десяток, небось, детей быть не может. Как к княжьему ребенку отнесется? А коли дитю плохо, так матери и того хуже.

Древлянин засомневался:

– Так ведь княжий ребенок, может, не посмеет обижать его мать?

Негож с сомнением покачал головой:

– Что-то я не припомню, чтоб князь о ком из своих детей спрашивал или вспоминал. Сколько таких, как твоя сестра, здесь побывало за эти годы, все куда-то девались, а про детей и слыхом не слыхивали.

– Да уж… успокоил, – пробурчал Изок.

* * *

Они разъехались в разные стороны, за Жданой поутру пришли люди боярина Скобы, а еще через два дня сотню Стислава князь отправил вместе с другими на печенегов. Перед тем Владимир о чем-то долго беседовал с сотником, о чем, знали только они двое да воевода Волчий Хвост. Что ж, остальным, видно, и знать ни к чему.

Стислав свою сотню повел не прямо на полудень, а чуть в сторону, где должен кочевать печенежский князь Тимрей. Дружинники дивились – к чему это? Тимрей особо разбойничает, но и силен особо, людей много. С ним бежавший после убийства Ярополка Варяжко. Княжий милостник еще при жизни своего князя поклялся отомстить за него, приведя печенегов. Вроде и прав, что мстит, но с другой стороны хуже нет, когда на Русь чужаков свои наводят, да еще и те, кто каждую балку, каждую засеку на пути помнят. Варяжко воином хорошим был, ему как проводнику на Русь цены нет. Печенеги ухватились, теперь вон что ни год, то сеча, уже не просто набегают да крайние веси жгут, стали и далече в леса заходить. Чего ж не идти, если есть кому дорогу показать? Варяжко уже не раз пытались убить, да он как заговоренный, ни стрела его не берет, ни меч…

Одни ругательски ругали Варяжко за помощь вражинам, другие понимающе качали головами, мол, с горя печенегам помогает. Надо бы его на Русь вернуть. Впервые услышав такие слова, Стислав взъярился, если и вернуть, так чтобы казнить при всех! Но после разговора с князем думать стал иначе.

Но как бы то ни было, сотня явно искала встречи с князем Тимреем. И наказано было в бой с лета не вступать, Стислав переговоры вести будет.

Пока по сторонам тянулся лес, русичи ехали, прижимаясь к опушкам. В лесу совсем тошно от серых туч жадных до человеческой крови комаров. На опушках же хоть чуть тянуло ветерком, отгоняя кровопийц. Добраться до степняков надо без потерь, для того самим их углядеть и себя не выдать, чтоб не побили стрелами раньше времени. Наконец степь почти заменила собой лесные заросли. Уже не высокие желто-белые головки ромашек били по животам лошадей, а степные ковыли. Лес отступил перед степью, попрятался в балки. Здесь не укрыться среди деревьев, если только малым числом всадников, а сотню любой издали увидит. Значит, либо нападать надо быстро, либо самим далеко разведку высылать, чтобы раньше обнаружить врага.