Текст книги "Владимир Красно Солнышко. Огнем и мечом"

Автор книги: Наталья Павлищева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Для Владимира Блуд был чем-то близок. Может, тем, что тоже робичич? Он стал воеводой при Ярополке по воле князя Святослава, не слишком жаловавшего родовитых, но ленивых, предпочитавшего скорее быстрых умом и телом, таких вот робичичей. Но вернувшийся из последнего похода уже без князя Свенельд снова стал для молодого Ярополка главным советчиком, пусть и называя себя лишь «воеводой отчим». Зато и Владимир, и Добрыня были с Блудом одного поля ягоды – такие же незаконные, рожденные в любви, но не в знатности. Воевода потянулся к новгородскому князю сердцем, уже замышляя против его старшего брата недоброе. Между двумя братьями – высокородным Ярополком и робичичем Владимиром – Блуд готов был выбрать второго. И выбрал.

Добрыня заглянул в шатер, где еще досыпал его воспитанник:

– Князь, проснись…

– А? – мигом вскочил Владимир. Добрыня мысленно похвалил князя: сказывается наследство Святослава, добрый воевода будет из Владимира. И сам себя осадил – какой воевода, в великие князья метит!

– К тебе гонец от… – он даже так не стал произносить имя Блуда вслух, неровен час кто услышит. Но племянник понял сам, кивнул, растирая лицо руками, чтобы окончательно прогнать сон:

– Зови! Только тихо…

Добрыне хотелось попенять, что и сам не так глуп, чтоб о таком гонце вслух кричать, но промолчал: все же племянник уже князь, хотя пока и не великий.

Владимир пытливо смотрел в лицо киевского дружинника, передававшего слова воеводы Блуда, и пытался понять, говорит ли тот лишь что велено или все же что-то знает? Похоже, не знал, Блуд составил сообщение осторожно, так, чтобы никто, кроме Владимира и Добрыни, не понял. Довольно кивнул:

– Передай, – он снова не стал произносить имя Блуда, – что все понял и сделаю, как сказал.

Гонец торопился успеть до света, не попасться на глаза своим же, но у выхода из шатра вдруг обернулся:

– Не бойся, князь, не один воевода тебе подсобит, нас много…

Добрыня мысленно ахнул – вот тебе и тайна! Но вообще-то сообщение его обрадовало. Блуд велел передать, чтоб пробовали наступать на киевские стены, в тот момент он постарается убить своего князя!

После ухода гонца Владимир долго сидел молча, уставившись на пламя очага. Добрыня не торопил его с решением. Одно дело – угрожать брату, совсем другое – согласиться на его убийство.

– Что делать? – наконец произнес князь.

– А у тебя есть выбор? – чуть усмехнулся Добрыня. Выбора действительно не было. Скоро зима, стоять у Киева нелепо, по Днепру в любой момент из той же Родни подойдет помощь, и тогда сам Владимир окажется в осаде. Но стены Киева им не взять, у Ярополка дружина не слабее, да и кияне не собираются сдаваться. Все же наступать придется, и Владимир, тяжело вздохнув, велел:

– Завтра попытаемся.

– Успеет ли? – Добрыня явно имел в виду Блуда, не так просто убить князя в его же городе, даже воеводе.

Блуд не смог, никак не удавалось сгубить Ярополка, не погибнув самому. И отбивались кияне слишком хорошо, еще немного – и новгородцам пришлось бы уносить ноги! Казалось, что перевес на стороне Ярополка, дружина Владимира едва не начала отступать из собственных рвов, но кияне вдруг вернулись за крепостные стены. Сначала недоумевавший Добрыня понял – постарался Блуд, видно, сумел убедить Ярополка не преследовать дружину брата. Но кто же мог сказать, удастся ли ему в следующий раз сдержать порыв киян?

Видно, о том же думал и князь, он был уже не рад, что ввязался в осаду Киева. Что это за осада, если не удается замкнуть кольцо? Появилась недобрая мысль, что надо было оставаться в Новгороде, правил бы себе и правил, Ярополк не рискнул бы вмешиваться в его дела. С другой стороны, сейчас он как бы мстит брату за брата, а если позже, то кто поймет князя, просто так вставшего против правителя Киева? Владимир сам с собой покачал головой: нет, другого раза не будет… Только что делать со слишком сильным соперником?

Добрыня возник как всегда неожиданно, кивнул, давая понять, что есть новости. Гонец от Блуда тот же, видно, воевода опасался доверять тайну лишним людям.

– Князь, великий князь Ярополк вместе с воеводой бежали тайно из Киева…

– Что?! – обомлели Владимир с Добрыней. – Куда? Зачем?

Гонец чуть усмехнулся:

– Воеводе удалось убедить князя, что кияне его предали, ведут переговоры с тобой, чтобы его сдать, что надо бежать… Бежали в Родню.

– Да ведь… – Владимир не договорил, что бежавший из осажденного города князь становится вне закона, его вече никогда не поддержит!

Присланный дружинник и сам понял, о чем подумал Владимир, кивнул:

– Теперь ему возврата нет.

Добрыня довольно хмыкнул, ай да Блуд! Вслух спросил:

– А дружина?

– Не ведаю, княже, – гонец ответил князю, а не воеводе, точно спросил Владимир, но Добрыня не обиделся, не привык еще быть главным, стерпел. – На меня указали как на переговорщика, пришлось спешно скрыться к тебе.

– А точно ли Ярополк?..

– Бежал, – усмехнулся гонец. – Своими глазами видел, сели в ладьи и по Днепру с воеводой и еще несколькими пошли.

Киев, лишившись князя, открыл крепостные ворота перед его братом, но Владимир там задерживаться не стал, отправился следом за Ярополком, хорошо понимая, что просто так его отпустить нельзя, соберет новые силы и вернется. Тогда пощады не жди. Хотя дружинник-предатель ошибся, – с Ярополком ушла почти вся его дружина, – кияне все же стояли за своего князя и могли запросто выступить против Владимира.

Владимир ехал по киевским улицам к теремному двору и раздумывал, что сказать горожанам. Говорить не пришлось, никто против не выступал, но и восторга не выказывал. Добрыня злился: какие-то эти кияне сонные, новгородцы бы уже либо разнесли дружину пришлого князя по косточкам, либо кричали, поддерживая. А этим точно все равно. Потому уехали из Киева даже с облегчением. Самим киянам понравилось, что Владимир не стал занимать место старшего брата, ведь великий князь один. Вот убьет Владимир Ярополка, тогда и сядет на его место. Аллогия, услышав такие речи, передернула плечами:

– Готовы принять любого, только чтоб их не трогали?! Не хочу быть в таком граде!

Добрыня возразил:

– Князь Ярополк много виновен. Повинен в гибели князя Олега, бежал из своего града, бросив Киев на произвол судьбы.

– А что он должен был делать против Владимира?

Хорошо, что эти речи не слышал сам Владимир, несдобровать бы слишком говорливой жене! Добрыня терпеливо объяснял:

– Биться супротив брата должен был. Если бы был умен, так нас осилил бы враз, у него положение лучше. Да вот глупцом оказался, на наше счастье.

Аллогия, хотя и была недовольна киянами, осталась в Киеве, Рогнеда же поспешила с младенцами за мужем. Родившаяся двойня требовала внимания, но княгиня не боялась ни за детей, ни за себя. И ошиблась, видно: все же застудила одного из мальчиков. Судьбе было угодно, чтобы маленький Мстислав прожил всего несколько дней. Зато младший Изяслав, родившийся слабеньким, вытянул и крикливо сообщал миру о своих надобностях. Позже у князя будет еще один сын Мстислав, только рожденный уже другой женой. Рогнеда улыбалась, это ничего, что один из младенцев помер, она родит еще, она сильная. Глядя на жадно сосущего грудь Изяслава, размышляла о том, каким он вырастет сильным и храбрым, каким станет замечательным князем, почему-то напрочь забывая, что в Новгороде живет будущий князь, наследник Владимира. Рогнеда уже хорошо поняла, что в жизни все переменчиво, и совсем не собиралась упускать свою возможность стать старшей княгиней. Владимир охладел к Аллогии? Значит, надо, чтобы он продолжал гореть к ней самой, нужны еще сыновья, значит, она будет с мужем повсюду. И княгиня отправилась к Родне.

* * *

Родня, конечно, не Киев, ее охватить кольцом труда не составило, ладьи, приведенные по Днепру, помогли закрыть подступы и по воде. Владимир стоял, широко расставив ноги, и разглядывал стены Родни. Добрыня подошел сзади, усмехаясь:

– Ну что, князь, когда брать станем?

Синие глаза князя чуть лукаво заблестели:

– Зачем?

– Снова стоять будешь? – Добрыня точно укорял за многомесячное стояние у стен Киева.

– Брать приступом, чтобы положить добрую часть дружины? Стены крепкие, много дружинников погибнет. А у них в граде припасу мало, к осаде-то не готовились. Запрем вокруг подходы покрепче, пусть голодают.

Добрыня внимательно посмотрел на племянника, он понял еще одно, недосказанное князем, – Родню нельзя брать приступом, там святилища бога Рода, он может обидеться. Когда все же сказал об этом Владимиру, тот кивнул:

– Княгиня Ольга сожгла Искоростень, где было святилище Хорста, видно, осерчал тогда бог. Нельзя такого повторить. Пусть сидит Ярополк в Родне, главное, чтоб в Степь не ушел, чтоб не привел на Русь печенегов себе в помощь.

Зима выдалась морозная, снег скрипел под ногами, а ночами даже посвистывал. Деревья стояли заиндевелые, у солнышка, казалось, выросли уши, оно поднималось над крепостной стеной Родни, прячась за морозным туманом, и быстро исчезало. В другую зиму и не заметили бы, радовались снегу и морозу, оттепели-то хуже. Но сейчас это никого не радовало.

Родня голодала, быстро закончилось все, что было припасено на зиму, съели всех кошек и собак, переловили всех голубей и ворон, какие не улетели. В стылом, пустом городе едва двигались похожие на тени люди, кутаясь во все тряпье, какое находили, потому как кончились и дрова. Город вымирал. Владимир уже не раз отправлял в город послания, чтоб его сдали, обещая не губить жителей и зовя дружину себе на службу. Родня молчала. Это презрительное молчание страшно злило князя, временами хотелось силой взять непокорный город и сровнять его с землей. Но Добрыня успокаивал племянника: брать Родню силой никак нельзя.

– А что твой Блуд сиднем сидит? Где же его хваленая власть над князем?!

Добрыня не знал ответов на эти вопросы, с Блудом в Родне могло случиться все что угодно. Его самого могли казнить. Или с голоду помер, как многие жители.

Но они рано разуверились в воеводе: Блуд показал, что он еще многое может. Видя, что князь Ярополк уже в отчаянии, воевода постоянно его подначивал:

– Видишь, до чего мы Родню довели, люди гибнут зря. У твоего брата вон сколько воинов, нам его не осилить, не перебороть… Мир надо с Владимиром творить.

Больше всех на такие речи ярился Варяжко, княжий милостник. Дружинник пытался напомнить воеводе, что тот сам и довел дело до такого состояния:

– Не след было бежать из Киева!

– А если бы кияне предали князя?

– Лучше умереть от рук киян, чем от ножа убийцы! Какого мира ты ждешь от Владимира?! Зачем ему теперь мир с братом? Хотел бы мира, ушел бы от Родни.

Блуд задумчиво посмотрел на Варяжко. Тот прав, именно сейчас, показав свою силу и настроив даже жителей Родни против князя Ярополка, Владимиру нужно уйти от города!

Вечером в стан к Владимиру тайно прибыл гонец от Блуда.

– Наконец-то, – вздохнул Добрыня. – Жив наш предатель.

От этих слов у Владимира почему-то похолодела спина. «Наш предатель» звучало не слишком обнадеживающе. Дядя понял оговорку и сам натужно рассмеялся:

– Предатель, да не наш. Нам помощник.

Сгладить неприятное ощущение не удалось. Тем более что гонец принес странный совет Блуда: оставить Родню и уйти в Киев! Но поразмыслив, Владимир с Добрыней решили, что Блуд прав, Ярополк уже согласен творить мир с братом на его условиях. Не стоило сейчас наказывать и так обездоленную Родню, потому, немного подумав, Владимир решил последовать совету киевского воеводы.

Никто из дружинников не понимал, почему князь вдруг приказал сворачивать лагерь и отправляться обратно в Киев. Да и там встал с дружиной на теремном дворе князя Игоря. Владимир вел себя как хороший брат, пришедший с чистыми намерениями.

Когда об этом узнал Ярополк, то принялся выговаривать Варяжко:

– Видишь, каков мой брат? Зря ты его подозревал в предательстве. Он милостив.

Варяжко отчаянно качал головой:

– Не ходи, княже, убьют! Что ждет тебя, если ты более не великий князь? Куда денешься?

– А куда я могу деться? Мне только на милость братца надеяться надо.

Варяжко хорошо понимал, что соперничать с воеводой не может, его слова не такого веса, как Блудовы, кроме того, сам Ярополк устал от бесконечной усобицы, готов сдаться на милость Владимира. Но он понимал и другое: милости не будет, Владимиру просто не остается ничего, кроме как убить брата – пока жив Ярополк, ему самому не быть великим князем. Варяжко не сомневался, что совсем не ради мести за Олега робичич пошел войной на Киев. Услышав, что князь решил последовать за братом в Киев и сдаться на его милость, Варяжко снова бросился к Ярополку:

– Не ходи, князь! Пойдем лучше к печенегам, приведем от них помощь…

Ярополк шарахнулся от милостника:

– Ты что, очумел?! На Русь степняков вести?! С убийцами отца знаться?! Не бывать тому!

И больше слушать Варяжко не стал. Тот только головой покачал:

– Тебя убьют, князь, я мстить буду! Всю жизнь мстить.

Блуд со злостью махнул на него рукой:

– Раскаркался, как ворон над падалью, чтоб тебе! Чего загодя беду пророчишь?!

Ярополк уже не слушал, резко повернувшись, ушел восвояси, а двое его милостников продолжали спор. Варяжко сквозь зубы выговаривал Блуду:

– В том ты виновен! Предатель! Я с тобой еще поквитаюсь!

Блуд приблизил свое лицо к лицу Варяжка, зашипел:

– Ты никто! А будешь стоять у меня на пути, так никем и останешься!

Тот отстранился, с вызовом усмехнулся:

– Посмотрим! Жизнь покажет, кто из нас кем станет!

* * *

Того, что произошло после прибытия Ярополка в Киев, оправдать не мог никто. Оправдать не оправдали, но проглотили молча. Варяжко оказался прав, Ярополка действительно убили. Блуд привел его на встречу с Владимиром, но стоило шагнуть воеводе с князем за двери княжьего чертога, как двери захлопнулись, оставив дружинников Ярополка снаружи. Они быстро поняли, в чем дело, но сопротивляться не стали. Ярополк не мучился, его убили вмиг. Увидев это, Блуд распахнул двери, надеясь теперь поквитаться с Варяжко, но тот успел бежать. Воевода скрипел зубами, злясь, что забыл предупредить о своем противнике.

– Догнать! Схватить!

Не удалось: видно, у Варяжко были готовы отходы.

Они и впрямь были готовы, только берег милостник их для Ярополка, надеясь бежать с князем. Не удалось, теперь предстояло выполнять данное еще при жизни Ярополка обещание – мстить за него. Варяжко бежал к степнякам. Это худшее, что он мог сделать для Руси – привести печенегов!

Варяжко ни на минуту не поверил Блуду, давно подозревая того в предательстве, да князь Ярополк не слушал. Вот и поплатился. Князя уже нет в живых, а Варяжко теперь должен бегать по белу свету, как тать. Когда за Ярополком и шедшим за ним Блудом вдруг закрылись двери, дружинники не сразу сообразили в чем дело, а Варяжко понял, что князь обратно не выйдет, метнулся вон. Почему-то никто не обратил внимания на княжьего милостника, ужом скользнувшего мимо охранников. Тот не медлил, только пыль закрутилась следом за копытами коня. Но далеко бежать не стал, понимал, что догонят, спустился с Горы, доскакал до ближнего леса, постарался уйти не в бор, где все издали видно, а по краю к березняку. Второй конь, которого берег для Ярополка, послушно шел рядом. Киевляне с удивлением смотрели вслед несущемуся галопом Варяжке, недоумевая, чего это он? Он не стал уходить, как было задумано: с князем прямо через пристань, там Ярополка бы не тронули, а вот его милостнику одному помогать вряд ли стали бы, как-никак бросил своего князя на произвол судьбы! Объяснять, что князя заманили обманом и предательски убили, некогда, потому и бежал лесом. А вот дальше конем не пройдешь, можно только по дороге, но там быстро настигнут. Оставил обоих коней, как ни болело сердце за хороших жеребцов: сам выбирал, холил, лелеял, к седлу приучал, к своей руке… Дорог хороший конь, но жизнь дороже.

Закатное солнце осветило медленно бредущего в сторону степи бывшего княжьего милостника с конем в поводу. И милостник бывший, и князь тоже… Как-то судьба сложится? У Варяжка были знакомые среди печенегов, да только на правой стороне, а уходить пришлось по левой. Степняки есть степняки, не посмотрят, что знаком дальним родичам, тем более что правобережные и левобережные не всегда и меж собой ладят. Попадешься кому не тому, сказать, кто ты и откуда, не успеешь, печенеги либо бьют издали, либо арканят.

Солнце уже почти спряталось за полоской дальнего леса, Варяжко стал подумывать, где ему устроиться на ночлег, ведь разводить костер нельзя, опасно, но и сидеть одному среди степи опасно. И вдруг послышались крики, голоса были гортанными, ясно, печенеги. Пробормотав: «Только вас не хватало!», беглец остановился. Убегать бесполезно, догонят – только хуже будет. Шестеро конных приближались быстро, на подъезде загорланили по-своему, чтоб стоял, не двигался. Варяжко понял, ждал. По своей привычке степняки, подъехав, закружили, стараясь испугать как можно сильнее, чтоб тоже покрутился, теряясь. И с этим киевлянин был знаком, крикнул:

– Чего мотаетесь? Я один!

Сзади раздался насмешливый голос:

– Вараш, ты ли?

Беглец оглянулся: на него конем наступал всадник в меховой шапке, надвинутой на глаза, несмотря на теплую погоду. Голос знакомый, только не вспомнить, кто это. На всякий случай ответил:

– Я.

– Почему один? Как здесь оказался? – Всадник перестал напирать конем, но не спешился. Стоять перед конным было не слишком удобно, только выбирать не приходилось. Варяжко ответил как можно миролюбивей:

– Князь Ярополк убит, я бежал. Мне к Тимрею надо.

– Зачем? – Голос степняка стал жестким, почти пронзительным. Тимрей князь правобережный, его на левом не любят. Варяжко пожал плечами:

– Ну, не к нему, так к кому другому…

– Зачем? – снова поинтересовался печенег. Чего уж скрывать, теперь ему жить с этими людьми бок о бок, если, конечно, оставят в живых…

– Мстить за своего погибшего князя буду, клялся!

Клятвы степняки уважали, клятвы надо выполнять. Вокруг одобрительно загалдели сидевшие пока спокойно печенеги, их кони чуть дернулись от галдежа, но сразу остолбенели, повинуясь тычкам сильных ног. У них послушные кони, старики рассказывали, что когда-то такие же были у русичей, могли чуть не всю ночь лежать на боку не шевелясь, если надо, и голоса не подавали.

– Оди-ин?.. – с сомнением протянул старший печенег. Варяжко понимал, что вопрос с подвохом, но скрывать уже нечего, вздохнул:

– Нет, с вами вместе.

– С нами? – изумились, кажется, все. Такого еще никто не видывал, чтоб русич, да еще и знатный, княжий милостник, приходил к печенегам, чтобы вместе мстить своим же! Теперь галдели недовольно, не верилось, и закралось сомнение, что своей волей пришел, что говорит правду. Старший велел:

– Садись на коня, поехали, там разберемся. Ты один, нас много, будешь бежать – стрелами побьем!

– Да не буду я бежать, некуда мне… – пробурчал Варяжко. Это, видно, услышал печенег, засмеялся, обнажая кривые желтые зубы:

– Хорош урус, никуда не убежит…

Могли ведь и в полон забрать, и на невольничьем рынке продать, что с них станется? Но почему-то не стали, привезли к своему князю. Это был не Тимрей, но силен не меньше, племя большое, кибиток много, конников тоже. Он выслушал привезших Варяжко молча, казалось, князя все происходящее не касается, Варяжко даже решил, что отправит к следующему, но печенег вдруг поманил его к себе. Пришлось идти.

На какие унижения он идет, какие обиды терпит! И еще сколько впереди! Досада душила Варяжко, это из-за глупости и доверчивости Ярополка и предательства Блуда!

Так началась служба Варяжка печенегам. Чуть позже он все же перешел к своему знакомцу Тимрею, много ходил с ним на русичей, вернее, показывал проходы к Киеву, немало горя принес киевлянам, немало проклятий было сказано в его сторону. Но были и те, кто оправдывал беглеца, ведь все слышали, что Варяжко просил Ярополка не ходить к брату, все слышали, что обещал мстить за него. Вот и мстит!

Блуд не мог понять, почему ни Владимира, ни Добрыню не беспокоит бегство Варяжко к степнякам. Приведет печенегов? Эка невидаль… И не с такими справлялись!

Бывший воевода качал головой – сразу видно, что они с севера, до Новгорода степняки никогда не доходили, потому ни князь, ни его воевода не представляют всей опасности нападения Степи. Хотя как мог забыть эту страшную угрозу Владимир, некогда сидевший в Киеве еще с княгиней Ольгой, с трепетом ожидая помощи от отца, князя Святослава? Коротка память человеческая! Но теперь Блуд уже ничего не мог, он свое дело сделал, теперь его не слушали. Те, кто понял роль бывшего воеводы Ярополка, сторонились и даже плевали вслед, Владимировы же дружинники считали его чужаком. Блуд в глубине души даже жалел, что пошел против своего князя, но сделанного не воротишь, надо искать способ быть полезным нынешнему.

Рогнеда, узнав о помощи киевского воеводы, брезгливо передернула плечами:

– Предатель! Как Владимир его не боится? Своего князя предал, так любого другого сможет…

Добрыня покачал головой: что взять с глупой женщины?

Рогнеда с тревогой посмотрела на воеводу – не слишком ли откровенно говорила? Надо осторожней, он над князем власть имеет, не навредить бы… Для себя княгиня уже поняла, что у нее выбора нет, судьба связала Рогнеду с Владимиром тугим узлом, который не развязать. Значит, надо получить от этого замужества все что можно. Да и развязывать узел тоже не хотелось… Горячий князь полюбился его строптивой жене.

Мать иногда называла Рогнеду кошкой за умение падать на все четыре лапы. Княжна никогда не признавала свой проигрыш, умудрялась из любого, даже самого неприятного положения извлечь выгоду. Вот и сейчас: казалось, взята силой, опозорена, но она уже стала любимой женой Владимира, родила сыновей, носит под сердцем еще одно дитя, все время рядом с князем… А где его Аллогия? И не вспоминает о такой.

* * *

Теплым июньским днем Владимир объявил себя великим князем русским. Несогласных не было, вернее, если они и были, то либо, как Варяжко, находились далече, либо сидели молча. Киев согласился, что Владимир по праву отомстил брату Ярополку за убитого брата Олега и теперь будет новым князем. Одна загвоздка – жена Ярополка грекиня Наталья ходила уже тяжелой его дитем. Кияне качали головами – столько лет не могла родить, а тут на тебе! Если родит сына, то мальчик должен стать наследником убитого князя. Когда об этом Добрыне сказал Блуд, воевода нового князя метнулся к Владимиру:

– Князь, нежданная беда!

Это и впрямь было опасно. Стоило огород городить, чтобы власть получил едва рожденный ребенок, а сам Владимир оставался при нем кормильцем до взрослых лет?! Но князь думал недолго:

– Где сама грекиня?

Блуд с сомнением покачал головой:

– Ее нельзя убивать, князь, кияне не простят, да и дружина тоже…

Владимир широко раскрыл на него глаза:

– Кто об убийстве-то говорит?! Хороша собой?

Блуд, совершенно ничего не понимая, растерянно кивнул головой:

– Красива, очень красива, недаром князь Святослав издалече сюда вез.

– Вот и женюсь! – захохотал вдруг новый князь.

– Да пойдет ли? – засомневался Блуд. – Горда больно…

Лицо Владимира перекосила чуть злорадная усмешка:

– У меня одна гордая уже есть. Добрыня, что я сделал, когда Рогнеда загордилась?

Добрыня поспешил напомнить племяннику:

– Князь, Наталья тяжела ведь.

– А я насильничать не стану. Но возьму по праву победителя.

Оба воеводы, старый и нынешний, только хмыкнули – а ведь прав князь. Может взять, тогда рожденный ребенок станет уже не первым его сыном, если вообще сын будет. А грекиня? Ну, кто же ее спрашивать станет, если мужа в живых нет?

Челядь на женской половине терема ходила на цыпочках, вздрагивая от голоса хозяйки. Рогнеда была вне себя от гнева – Владимир взял в жены грекиню Наталью, ту самую, что стояла между ней и Ярополком! Взял по праву победителя, как вдову брата, пусть и убитого по его вине. Никакого чинного брака не было, просто Наталья досталась как военная добыча, но Рогнеда, хорошо помнившая, что и сама стала княгиней так же, забеспокоилась. Грекиня поразила Владимира своей необычной красотой, не зря ее привез когда-то своему старшему сыну князь Святослав. У самой Рогнеды потеря – умер один из близнецов, Мстислав, второй, Изяслав, оказался крепче брата. А она снова тяжела, и снова повитуха обещала сына! Князь теперь с Рогнедой редко – боится повредить плоду, зато женщин стал себе брать без счета.

А еще Владимир вдруг повелел звать ее… Гориславой!

– К чему такое имя? – недовольно подивилась Рогнеда. – У меня свое достойное есть.

– Твое имя напоминает мне имя твоего отца! – у князя снова было плохое настроение. После того как в жизнь Рогнеды ворвался Владимир, она зависела даже не просто от воли мужа, а от любого его каприза. Хорошо осознавшая это княгиня решила сделать все, чтобы стать старшей, любимой женой. Иначе не только Гориславой будешь, но и вообще ключницей. Она промолчала в ответ на выпад против отца. Сейчас не время.

Рогнеда сдерживалась, только пока князь не вышел из терема, зато потом дала выход своей злости. Но, раскидав все, что попалось под руку, она без сил опустилась на лавку. Бей – не бей, бросай – не бросай, а изменить ничего нельзя. Грекиня уже жена, об этом объявлено всем. Мысль сделать что-то худое самой Наталье Рогнеде даже в голову не приходила, знала, что Владимир взял грекиню по праву победителя, и понимала, что воли самой вдовы в этом не было. Для Рогнеды страшнее понимание, что князь может позволить себе сколько угодно жен, даже очень знатных. Вон как бояре ему в рот заглядывают! Прикажи – и толпой поведут своих толстозадых дурех к великому князю в ложницу хоть пятыми, хоть двадцатыми женами. И как теперь быть? Князь, похоже, влюбчив и не в силах провести ни одну ночь без женского тела, она сама снова тяжела и еще надолго. Над этим надо было срочно подумать.

Рогнеда вздохнула, злиться уже надоело, напротив, сильно захотелось есть. Так у нее всегда: после неистовства страшно хочется чего-нибудь вкусного. Причем не просто пожевать сладкий калачик или попить морсу, а именно вгрызться зубами в кусок дичины! Она оглянулась, придумывая, что бы себе потребовать. Притихшие девки рискнули взглянуть на свою бушующую хозяйку. Та вздохнула и заявила:

– Голодна! Принесите чего-нибудь!

Холопки киевские, откуда им знать, что «что-нибудь» – это никак не орехи в меду или взвар. И то и другое появилось перед княгиней быстро, держали в соседней горнице специально для такого требования. Рогнеда, не понимая, уставилась на большое блюдо, на котором стояла плошка с орехами и кувшин со взваром.

– Я сказала, что есть хочу, а не лакомиться! Мяса принесите!

Перепуганная челядь метнулась в поварню, в погреб, по кладовым, и немного погодя Рогнеда уже со вкусом жевала холодную дичину, хрустела огурчиком и запивала все квасом из большого жбана. За гусиным крылышком она продолжала думать о том, как взять верх над Владимиром. Обгладывая ножку, прикидывала, стоит ли, например, вдруг уехать, чтобы князь попереживал? Уничтожив половину гуся, вздохнула и решила, что не стоит, мало ли… Поев, она даже немного успокоилась. После жареного гуся орехи в меду показались в самый раз, а взвар приятно разбавил излишнюю сладость.

Размышляя, Рогнеда вдруг поняла и другое: если не считать грекиню, которая вот-вот должна родить, то нельзя допускать в жизнь Владимира знатных женщин, пусть берет себе наложниц из простолюдинок сколько угодно, они не будут опасны. Княгиня обдумывала эту мысль несколько дней, потом осторожно попробовала поговорить с Добрыней. Дядя Владимира подивился такой заботе: еще не встречал, чтобы жена сама беспокоилась о наложницах для мужа.

– Если меня забывать не будет, то пусть хоть каждый день новую имеет. Особо когда я в тяжести… – Рогнеда кивнула на свой большой уже живот.

Добрыня хмыкнул: умная женщина! Об этом стоило подумать, Владимир горяч, ему и впрямь женщина всякую ночь нужна, чтоб дров не наломал, надо самых красивых подобрать. Благодарно улыбнулся Рогнеде:

– Князю о том, что это ты придумала, не говори. Так лучше будет.

Рогнеда быстро кивнула, и в мыслях не держала сама мужу такое объявить. В глубине души она уже понимала, что жизнь с Владимиром не будет ни легкой, ни спокойной, но успела сердцем прикипеть к нему, не представляла себе жизни без синих глаз и ярко-красных губ. А еще без положения старшей княгини. Значит, придется терпеть и терпеть, что бы он ни делал и кого бы на ложе ни брал. Тяготило Рогнеду только ее положение: большой живот мешал свободно двигаться и, главное, не давал жарко ласкать князя ночами. А без ласки какая же власть женщины над мужчиной? Никакой… Вот и страдала Рогнеда и от сознания, что муж с другой, и от того, что сама спит на пустом ложе…

* * *

У Рогнеды родился третий сын, назвали Ярославом. Рожала княгиня мучительно, мальчик был крупный и шел ножками вперед. Едва не померли и мать, и дитя. В результате у Ярослава оказалась повреждена ножка, чуть вывихнута, это скажется потом, он на всю жизнь останется хромым и только благодаря упорству Блуда сможет вообще встать на ноги.

Глядя на жадно сосущего грудь сына, Рогнеда вспоминала, как совсем недавно, корчась от боли, клялась, что это последний ее ребенок, что больше ни за что не подпустит к себе мужа. Но все прошло, и княгиня снова готова и ласкать князя, и становиться матерью. Наверное, почти каждая женщина так, мучаясь в родах, сразу же после них забывает и боль, и страх, и свои дурные мысли.

А вот что интересовало княгиню меньше всего, так это рождение другого княжича – сына грекини Натальи. Зря, именно этот ребенок, названный в память своих отца и деда Святополком, сыграет большую роль в судьбе ее Ярослава.

У Натальи родился Святополк, позже прозванный Окаянным, потому что получался как бы «двуотчичем». Владимир не позволял усомниться в своем отцовстве, сразу признал мальчика сыном, но киевляне посмеивались, мол, шустрый княжич, всех матери по девять месяцев носят, а ему всего трех хватило… На каждый роток не накинешь платок, оставалось только не обращать внимания на разговоры.

Добрыне долго помогать своей новой княгине не пришлось: Владимир решил отдать ему Новгород. Дядя князя был и рад этому, и печален. С одной стороны, он становился посадником в Новгороде, о чем и мечтать не мог, с другой – его любимый и опекаемый племянник теперь оказывался так далеко. А если Владимиру будет нужна помощь, совет? Но Добрыня смотрел на князя и понимал, что лучше ехать. Владимир уже способен справиться со всем сам, и дядя будет только в тягость. У Добрыни хватило ума не отказываться.

– Кого воеводой поставишь, князь?

Вопрос законный. Такое место пустовать не должно и дня. Но ставить Блуда нельзя, тот был воеводой Ярополка, да и не хотелось. Владимир мотнул головой: