Текст книги "Танго втроем"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Утром, выслушав мой рассказ о приключениях с Лолитой, сестра ужасно всполошилась, жалела и тискала Лолиту, которой хотелось спать, и она была ужасно недовольна этими нежностями.

– Ты бы хоть мне посочувствовала, ведь я ее до больницы на себе тащила! Как сюсюкать, так ты первая. А скажи, когда ты последний раз собакой гуляла? В прошлом году?

Сестра торопилась на работу, поэтому коротко высказала мне, что я стала совершенно невозможна, что с таким характером меня не только замуж, но и близко не подойдет ни один порядочный мужчина, что я каждый день сама начинаю скандал и что мы все ей надоели.

Я уныло поплелась на работу. Настроение было паршивое, от плохих мыслей болела голова. В середине дня я спросила Зойку:

– Мне никто не звонил?

– Звонил, но ты же сама сказала – если мужской голос, то тебя нет.

– Это было вчера, а сегодня я для всех есть.

Буквально через полчаса Зойка позвала меня к телефону. Я почему-то ожидала Алика, но это оказался Максим. Тем не менее я ему обрадовалась.

– Куда же ты пропал, дорогой? – нежно проворковала я в трубку.

– Дела, дела, извини. Так мы увидимся сегодня?

– Обязательно! – с энтузиазмом воскликнула я. – Я очень хочу тебя видеть!

– Тогда жди меня в пять, – он назвал место.

Я повесила трубку и принялась прихорашиваться в уголке. Черт, а боди-то французское, Анькин подарок, я и забыла. Ну да ладно, не в боди дело.

Я ждала Максима в условленном месте ровно полторы минуты. Он подъехал, открыл мне дверцу, опять не выглядывая из машины, но на такие мелочи я сегодня решила не обращать внимания.

– Ты голодна?

– Да нет, не очень.

– Тогда поужинаем дома, у меня все есть.

Я кивнула, отгоняя от себя все сомнения.

Ехали мы долго-долго, я перестала узнавать дорогу, только поняла, что где-то на окраине. Вокруг были совершенно одинаковые блочные дома. Максим остановился у автомобильной стоянки, поставил машину, потом мы шли пешком дворами. Я вообще-то плохо ориентируюсь в незнакомом месте, а тут еще волновалась. Да, без посторонней помощи мне отсюда не выбраться!

Квартира, куда привел меня Максим, была маленькая, однокомнатная, совершенно безликая. Он сказал, что эту квартиру снимает. Что ж, придется смириться, видно, судьба моя такая – встречаться с любимым человеком по чужим квартирам. Я сама испугалась того мысленного сарказма, который вложила в слово «любимый».

Мы накрыли ужин на кухне. У него все было готово, даже салаты какие-то нарезаны. Но я попробовала только кусочек ветчины и сыр. Что-то я нервничала, еда не лезла в горло. Максим сидел напротив меня, и я видела, что он очень возбужден. Глаза его горели каким-то неестественным огнем, рот был полуоткрыт. Странно, раньше я никогда не замечала этот его полуоткрытый рот.

– Выпьем за нашу встречу, Мариночка? Тебе шампанского или сухого? – Он запомнил, что раньше я никогда не пила крепких напитков.

Но сегодня, чтобы успокоиться, мне требовалось кое-что покрепче шампанского.

– А можно, я буду пить с тобой коньяк?

Он удивился, даже был несколько недоволен, но налил мне коньяку. Наверное, у него дорогое шампанское, а я не оценила. После коньяку я немного успокоилась, мы пошли в комнату, сели на диван. Музыки у него не было, но дело было не в этом. Я смотрела на Максима и ждала, когда же наконец я почувствую то, что было со мной два года назад. Когда я потеряю голову и забуду, кто я и где нахожусь. Я смотрела на Максима, он был так же красив, только сегодня какой-то нервный, немного суетливый, а может, раньше я этого просто не замечала. Он повернулся ко мне и поцеловал. Я закрыла глаза, но магия не приходила. Его поцелуи стали торопливыми и какими-то жадными. Он попытался расстегнуть пуговицу у меня на блузке, пуговица оторвалась и упала на пол. Максим тихонько чертыхнулся.

«Куда он так спешит, пожар что ли? – подумала я с раздражением. – Ведь два года не виделись, мог бы подобрать для встречи что-нибудь получше, чем эта пыльная квартира и старый диван с продавленными пружинами».

И тут я поняла, что Максим абсолютно ни при чем – все дело во мне. Максим остался прежним, каким был – это я изменилась. Раньше мне было абсолютно все равно, где с ним встречаться, хоть на даче, хоть в машине, лишь бы быть с ним. Но сейчас меня не устроила бы царская кровать под золотым балдахином и с розовыми шелковыми простынями. Я осознала абсолютно ясно, что не хочу с Максимом целоваться, не хочу раздеваться перед ним и ложиться с ним в постель не хочу. Не хочу – и все тут! И не буду. Как говорит все та же сестрицына подруга Катерина: «Любовь прошла, завяли помидоры, сандалии жмут и нам не по пути!»

Да, но как бы ему поделикатнее об этом сообщить? Я почувствовала, что, если промедлю еще немного, Максим меня уже не выпустит. В перерыве между поцелуями я мягко освободилась.

– Ты куда? – спросил он недовольно.

– В туалет.

– Нашла время, – буркнул он.

И снова меня больно резануло то, как он со мной обращается. Неужели и раньше так было? Нет, с этим надо кончать!

– И еще, Максим, мне обязательно надо позвонить по телефону сестре.

– Зачем тебе звонить? – спросил он чуть ли не с яростью.

Ого, как его зацепило! Настроился на секс и не может ждать. Я все больше убеждалась в правильности своего решения.

– Так где телефон?

– Он не работает, хозяйка его отключила, она боится, что по международному наговорю на миллион рублей, а потом смоюсь.

– Но ты же депутат Госдумы, приличный человек!

Он пожал плечами, и тут я поняла, что эту квартиру он снял под чужим именем. Ведь в Москве он живет всего два года, а раньше жил здесь с семьей, и квартира у него осталась, никто ее не отбирал. И как я могла поверить, что он будет жить здесь, в этой захламленной хибаре! Это только для таких, как я, переспать по-быстрому. Я разозлилась, но сказала спокойно:

– Тогда извини, дорогой, но я должна уйти. Сестра будет волноваться, она велела мне сегодня не задерживаться. У нас собака заболела, а лекарство она принимает только из моих рук.

– Какая собака, какое лекарство? – оторопело пробормотал Максим. – Никуда ты не пойдешь!

– Нет, пойду! – капризно сказала я. – Ведь могут же быть у человека дела!

Он посмотрел на меня с такой яростью, что мне стало страшно. Я даже подумала, что, может, уж остаться с ним на часок, быстренько провернуть всю эту процедуру, а потом он меня отпустит, я уйду и выброшу из головы эту квартиру и его самого! Но, как я уже говорила, я ужасно упряма. Поэтому я решила сменить тактику. Я сделала вид, что обиделась, встала и отвернулась к окну. Хотела даже заплакать, но по заказу не получилось.

– Правильно говорила сестра, ты невоспитанный, она меня предупреждала.

– Ты что, говорила с ней обо мне? – вскинулся Максим.

– Ну да, сказала, что мы встречаемся, – назло наврала я.

Он так разозлился, я обрадовалась, что вовремя сообразила отойти в конец комнаты.

– Ты же обещала мне, что никому никогда про нас не расскажешь!

– Правильно, обещала, но это было тогда, три года назад, когда у нас был роман. А сейчас ты не брал с меня такого обещания, и мне надоели все эти тайны мадридского двора, ведь я ничего плохого не делаю.

– Но сегодня ты ведь не успела ей сказать, что будешь со мной? – настойчиво допытывался он.

Я хотела ответить ему правду, но какой-то чертик внутри меня сегодня все делал наоборот.

– Нет, как раз сегодня она звонила мне на работу, и я отпросилась у нее ненадолго встретиться с тобой, а теперь надо бежать к бедной Лолите.

«Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, – добавила я про себя, – никакой любовник не стоит того, чтобы хоть один волосок выпал из персиковой Лолитиной шубки».

Не помню, говорила я или нет, но я очень привязана к своей собаке.

Максим смотрел на меня с непонятным выражением, опять глаза его странно блестели:

– Как тонко ты все рассчитала!

Теперь я пожала плечами. Что я такого рассчитала, какая мне от всего этого польза? Надо скорее уходить, мне все это уже начинает надоедать.

– Так я пойду, Максим?

Он молча отвернулся, даже не сделав попытки меня проводить. Вот так кавалер! Завез черт те куда, а теперь даже дверь входную не откроет. Не терплю хамства!

– Знаешь, Максим, – сказала я ему на прощание, – если ты так беспокоишься о своей репутации и боишься журналистов, может быть, тебе действительно пора перестать изменять жене и стать порядочным человеком? По-моему, это для тебя наилучший выход.

Он скривился презрительно и пробормотал что-то сквозь зубы, кажется это было слово «дура». Я захлопнула за собой дверь и побежала по лестнице. Блузка неприятно распахивалась на горле. Я вспомнила, что пуговица оторвалась и упала за диван в той квартире. Таких у меня больше нет, придется менять все. Этот пустяк еще больше испортил мне настроение.

На улице было светло и не поздно, девятый час. Я спросила у женщины с ребенком дорогу до ближайшего метро. Оказалось, до метро надо было еще ехать на автобусе, дама любезно показала мне остановку. Домой я добралась часа за полтора. Ничего себе, приятно провела время с любимым человеком!

Дома я напилась валерианки, потом села в матушкиной комнате перед телевизором. Показывали старую советскую комедию, они всегда действовали на меня успокаивающе.

Алик не сразу услышал телефонный звонок. Он сидел в наушниках, переводил английский текст с магнитофонной кассеты и сразу же вводил его в компьютер по-русски.

– Слушаю вас.

– Альберт Александрович? Это Громова. Хочу вам сообщить, что ваша бывшая жена Ольга Головко, допрошенная мной сегодня утром, категорически отрицает, что была с вами пятнадцатого, в понедельник, в итальянском ресторане. Она утверждает, что не видела вас более месяца.

– Этого не может быть!

– Тем не менее это так. После разговора с нею у меня сложилось впечатление, что зря вы рассчитываете на ее помощь.

– Что же вы собираетесь предпринять дальше?

– Я собираюсь вызвать вас вместе с вашей бывшей женой в четверг к 10.00.

– Я понял, спасибо вам.

– Жду вас в четверг, – и Громова повесила трубку.

Он немного походил по комнате, не потому что разволновался, а просто спина болела от долгого сидения, потом съел яблоко и опять сел работать.

Я выскочила из метро и заторопилась на работу. Положено приходить к десяти, а сейчас уже половина одиннадцатого. Нина Адамовна, разумеется, ничего не скажет, но проректор по хозяйственной части вечно торчит у нас. Наша старушка к нему неравнодушна, поэтому поит его чаем и кофе чуть ли не семь раз на дню и даже, по нашим с Зойкой наблюдениям, кормит своими бутербродами. Этот боров, не моргнув глазом, объедает бедную старушку, и не икается ему!

У дверей библиотеки на лавочке сидел парень, похожий на студента. При виде меня он поднялся с места.

– Вы Марина Алексеевна Ракитина?

– Здравствуйте, молодой человек! Да, я – Марина Ракитина. И что вам угодно? – Это я, чтобы поставить его на место, сразу взяла официальный тон.

– А почему вас два дня не было на работе?

– А в чем дело? – я подняла брови. – Вы кто?

Тогда он спохватился и показал мне красную книжечку – Востриков Дмитрий Иванович, лейтенант милиции.

Так, и до меня добрались, значит. Сподобилась.

– Так почему вас не было на работе?

– А почему вы решили, что меня не было на работе? – холодно проговорила я.

– А если вы были, то почему не подходили к телефону? – парировал он.

Ах, вот в чем дело. Зойка по моей просьбе говорила всем мужским голосам, что меня нет. Я боялась встретиться с Максимом, а оказывается, это я милиции срочно понадобилась.

– А вы бы сказали, что из милиции, я бы и подошла.

– Я хотел как лучше, – надулся лейтенант. – Некоторые граждане обижаются, когда ими милиция интересуется, хотят, чтобы никто не знал.

– Ну, я ничего плохого никому не сделала, милиции не боюсь.

– Это правильно, негативное отношение к милиции очень затрудняет нашу работу, – важно высказался он.

Он был такой молоденький, чистенький, с розовыми щеками, я решила с ним не ссориться.

– Так что вам, Дима, от меня, собственно, нужно? Можно я вас буду Димой называть или положено товарищ лейтенант?

– Можно просто Дмитрий. Дело в том… Где бы нам побеседовать?

– А пойдемте на улицу, солнышко светит, на лавочке посидим.

Он согласился.

– Я по поводу Альберта Румянцева. Что вы можете про него рассказать?

– А что вам нужно знать? Дело в том, что мы мало знакомы, поэтому вы лучше задавайте вопросы, не стесняйтесь.

Он спросил, когда мы с Аликом познакомились и у кого. Я честно ответила, потом рассказала, что после знакомства мы один раз были в театре, один в кино и пару раз пили кофе вон в том «Грильмастере».

– Вы знаете, где он работает?

– Конечно, я была у него на работе.

– В ту субботу, когда он поссорился с начальницей?

– Ну да, это все знают.

– Какое впечатление произвела на вас ссора?

– Отвратительное! И не ссора, а сама мадам. О покойниках, конечно, не принято говорить плохо, но, я вам скажу, это была такая фурия… А впрочем, вам, вероятно, уже про это рассказывали.

Его унылый вид подтвердил мне, что это так и есть.

– А дома вы у него бывали? – продолжал Дима свои расспросы.

– Была один раз, но не делала там того, о чем вы думаете, – невозмутимо ответила я. Он покраснел как помидор, а я рассмеялась: – Димочка, что вы стесняетесь? Вы хотите спросить, не находимся ли мы с Альбертом в любовной связи? Я честно вам отвечаю – нет. И можете проверять меня на детекторе лжи!

Он наконец понял, что я валяю дурака и обиделся.

– Что вы можете сказать про понедельник пятнадцатого мая? Когда вы увидели Румянцева в этот день?

– Когда точно не помню, но после убийства. Я стояла в толпе у тела.

– А откуда он шел?

– Честное слово, не видела. Я оглянулась, только когда он меня за руку взял. Но он же рассказывал вашей следовательше, что был с женой в итальянском ресторане, жена обещала это подтвердить. Вот, кстати, жена вам и расскажет все про его привычки и характер, даст его полный портрет, а меня уж извините… – Я развела руками.

– Да эта жена такой портретик даст, что без всякого суда все поверят, что он десять человек убил! – неожиданно вырвалось у Димы. – Вызывала ее вчера Громова, ни фига она не подтвердила, орала в кабинете, обзывала его по-всякому. Везет же мужику на стервоз!

Я навострила уши. Что же это получается? Алик был так спокоен, рассчитывал на жену, а она, выходит, пользуется случаем, чтобы его подставить. Уж больно он доверчивый, в наше время нельзя так!

Димочка между тем понял, что сболтнул мне лишнего, и ужасно расстроился. Я утешала его, как могла, сказала, что я в этом деле считай что человек посторонний и никому не проболтаюсь. После его ухода я бегом кинулась к библиотечному телефону. У Алика долго не отвечали, наконец он снял трубку.

– Алик, это я. Ко мне тут приходил один из милиции, мне надо с тобой поговорить, это очень важно.

Он чуть помедлил.

– Понимаешь, у меня очень срочная работа, доканчиваю перевод. Так что могу тебя только дома принять. Ты уж извини, время поджимает, я сегодня лег в три, встал в семь.

Я хотела сказать, что наш разговор гораздо больше нужен ему, чем мне, и что, как он может думать о переводе, когда его подозревают в убийстве, но представила, как он сидит там один, и согласилась приехать, ведь было недалеко.

Войдя в квартиру, я сразу поняла, что у него действительно срочная работа. Компьютер чуть не раскалился, по всей комнате разбросаны словари, сам Алик был причесан и чисто выбрит, но было заметно, что он сделал это только что, чтобы не пугать меня своим видом.

– Извини, что я тебя отвлекаю, но мне показалось это важным. Этот парень из милиции мне проболтался, что жена твоя алиби не подтвердила, сказала, что больше месяца тебя вообще не видела.

Он ни капельки не расстроился, только смотрел на меня спокойно и улыбался.

– Алик, ты слышал, что я сказала? У тебя неприятности!

– Все будет нормально, Марина, не волнуйся. Я знаю про Ольгу, мне вчера следователь Громова звонила, завтра у нас очная ставка, там все выяснится.

Ну вот, он все знает, а я сорвалась с работы, как дура, еще подумает, что я навязываюсь.

– Ну тогда не буду тебя отвлекать, пойду уж.

– Что ты, – он прямо испугался, – я тебя не отпущу, посиди немножко. Сейчас поставлю принтер печатать, пойдем хоть кофе выпьем. Ой, только кофе-то кончился.

– А ты вообще что ешь?

Он открыл нижний ящик холодильника – тот был заполнен яблоками и грушами.

– Бери, угощайся. Бананов не держу.

– Так и питаешься? Желудок испортишь без обеда.

– Угу, и печень, и обмен веществ. Мне, Марина, уже ничего не повредит.

– Все равно ведь не помогает, так, может, все бросить и питаться нормально?

Он отвернулся к окну. Опять мне стало его ужасно жалко. И жена такая стерва, и со здоровьем нелады, и вообще, невезучий он… Чтобы сменить тему, я напомнила:

– Алик, ты обещал мне рассказать о своем отце…

Он повернулся ко мне лицом, и я в который раз подумала, как он непредсказуем: я ожидала увидеть несчастное расстроенное лицо, а он был спокойным и даже веселым. Зря я его жалею, он вовсе не нуждается в чьей-либо жалости, а в моей – особенно.

– Мои родители – люди уникальные, и их жизнь – это готовый сценарий, не знаю только для чего – не то комедия, не то драма, а скорее всего – фильм абсурда.

Отец – замечательный ученый, археолог с мировым именем, но, кроме археологии, его ничего не интересует. В театре он был только студентом, и то его буквально силой затащили, так он до сих пор вспоминает этот эпизод с отвращением – ему было жаль потерянного времени! С литературой то же самое, кое-какую классику, того же Толстого, например, он прочел только потому, что это требовалось для получения аттестата и поступления в университет, а после сдачи вступительных экзаменов он не раскрыл ни одной художественной книги. Даже «Мастера и Маргариту» не читал.

– Не может быть!

– И очень этим гордится. Читает только специальную литературу по археологии. На этом он помешан. Наверное, только такие люди и могут достичь больших успехов в науке. Но при этом он человек невероятно интересный. Просто он одержим своей наукой. И совершенно неутомим. Как-то он пришел ко мне в выходной и предложил поехать посмотреть очень интересную старинную церковь. Мы ехали сначала на электричке, потом на автобусе, потом пошли пешком – дальше автобус не ходил, дорога была никудышная. Я спросил – далеко еще? Да нет, совсем рядом, километров пятнадцать! У меня челюсть отвисла. Но не мог же я отказаться по слабости сил – если для шестидесятилетнего человека это недалеко, пришлось и мне держать марку, а это было только в одну сторону! Короче, обратно к автобусу я приполз еле живой, а отец даже не устал, был свеж и полон сил. Надо признаться, что церковь того стоила – простая, строгая, с прекрасным иконостасом.

Иногда отец бывает добрым и душевным, но, как правило, так занят своей наукой, что на живых людей не обращает внимания. Для него какой-нибудь Василько Романович или Всеволод Большое Гнездо реальнее и важнее собственной жены. Поэтому они с моей матерью и жили врозь – ему так было удобнее, а она его очень уважала и старалась не мешать его работе… В одном только она его не послушала – она хотела ребенка, а он не мог и вообразить, что начнутся все эти пеленки, соски, бессонные ночи, детский плач, болезни… Она настояла на своем, родила меня, но с этого времени они совсем разошлись. Он помогал деньгами, но и только. Я его в детстве, кажется, и не видел, не помню. Знал, конечно, о его существовании, и это меня очень мучило…

А когда умерла мама, он даже на похороны не пришел. Этого я ему не простил, но потом, через много лет, узнал, что он в это время читал лекции в Канаде, и ему даже не сообщили о ее смерти…

Но вот потом, когда со мной случилось, ну это, авария, когда в больнице меня оперировали, он нашел меня и очень много для меня сделал. Я помню, как приходя в сознание, все время видел его рядом. Потом мне рассказали, что он две недели не уходил из больницы, там же и спал на свободной койке. Он выходил меня лучше любой сиделки, кормил с ложечки. Ради меня он пожертвовал даже своей работой, а для него это огромная жертва.

Я хотела подробнее расспросить Алика про аварию, из-за чего он попал в больницу, но постеснялась, а он продолжал:

– Может быть, к старости отец почувствовал себя одиноким, ему захотелось кого-то близкого, он вспомнил, что у него есть сын.

– Или, – вставила я, – к старости у него стало больше свободного времени…

– Нет, что ты, какое там! «Свободное время» – это слово не из его словаря. У него на три месяца вперед каждый час расписан, – лекции, занятия, заграничные командировки, в основном в Скандинавию.

– Почему именно в Скандинавию?

– Он – специалист по захоронениям викингов. Он эти захоронения ищет и изучает по всей России, и не только. На Украине их тоже полно, где-то под Киевом. Где только эти викинги не шатались! И у нас здесь в Ленинградской области эти курганы прямо на каждом шагу. И не только могильные курганы. Он мне показывал насыпанные викингами искусственные холмы, на которых они возводили временные крепости. Особенно много таких крепостей построила княгиня Ольга. Она объезжала с дружиной свои владения и всюду по пути насыпала такие холмы с деревянными крепостями наверху и оставляла в них гарнизоны. От этих крепостей, конечно, за тысячу лет ничего не осталось, но сами холмы легко узнать: они правильной формы и на вершину ведет тропка, опоясывающая холм спиралью, чтобы сверху защитникам крепости было легко обороняться. Тебе не интересно?

– А? Да нет, что ты, очень интересно, просто я задумалась немного.

– В общем, такие крепости называют «погостами», потому что там Ольга «погостила». Потом на этих холмах стали строить церкви – очень удобно, церковь должна стоять высоко. Ну, а возле церкви кладбища – на них и перешло слово «погост». Вот поэтому кладбища на Руси и стали называть погостами.

– Тебе все это отец рассказал?

– Не совсем, я и сам одно время интересовался, даже хотел на исторический поступать. А с отцом мы сейчас видимся время от времени, когда он захочет, я не навязываюсь.

– Знаешь, я бы так не смогла. Столько лет он тебя знать не хотел, зачем он тебе теперь?

Алик посмотрел на меня и грустно улыбнулся:

– Я уже научился принимать вещи такими, как есть.

– Наверное, это правильно, но все же… Ох, Алик, мне уже давно пора на работу.

– Я тебя провожу, подышу воздухом.

Во дворе у них толпился народ, в основном любопытные бабульки и молодые мамаши с малышами, расставляли свою технику телевизионщики, приехавшие на ярком, в надписях, автобусе.

– Алик, что это у вас случилось?

– Да какая-то фирма собирается здесь коммерческие гаражи строить, – ну, сама понимаешь – деревья спилят подчистую, шум будет, выхлопные газы, бензин, масло… Конечно, старушки-общественницы заволновались, опять же родители с детьми, ведь ребенка уже во двор не выпустишь. Вызвали телевидение, шум подняли, ждут какое-то начальство из мэрии. А только все равно ничего не добьются: фирма богатая, сунут кому надо, и все…

В это время во двор с шиком въехала шикарная черная машина, я в их марках не разбираюсь, но видно – не наша, как их называют, иномарка. Выскочил шофер, распахнул дверцы и вышел ва-а-жный такой мужчина – пузо вперед, морда лоснится. Небось там у себя в мэрии мелкая сошка, как туда приезжает, сразу худеет и воздух выпускает, как проколотый мячик, а здесь он – власть, куда там нам, простым смертным! Из чистого любопытства я притормозила. Алик поморщился, но тоже остановился.

А этот тип из иномарки вышел на самую середину двора, на телевизионщиков покосился – хорошо ли его видно и подходящее ли освещение, – и запел:

– Дорогие друзья, нас бесконечно заботит экологическое состояние города… Наша экологическая служба днем и ночью… несмотря на острую нехватку средств (это у него, с его шофером и иномаркой, острая нехватка! А у этих бабок-пенсионерок – какая же тогда?)… Мы бережно относимся к каждому дереву… Деревья – это легкие города… Дети – наше будущее… Скоро, как вы знаете, будут строиться самые современные воздухоочистительные сооружения… – в общем, поет соловьем перед телекамерой.

Но жильцы-то всего этого уже накушались выше крыши, не больно-то его слушают, допускают недоверчивые выкрики «из зала».

Я подумала, что нарочно этот тип приехал днем, когда во дворе только бабульки, да дети малые, бабушкам зубы он сможет заговорить. Но бабульки посовещались и выставили вперед единственного мужчину. Это был старенький такой дедушка лет восьмидесяти с хвостиком, с палочкой. Однако голос у него оказался сильный, да, судя по разговору, и сам он не в маразме. Дедуля оказался старожилом и очень толково объяснил собранию, что деревья во дворе очень старые, а одна липа даже находится под охраной государства. И у него, у дедули, есть документы. Но вся беда оказалась в том, что документы на липу оформляли давно, когда в комитете по зеленым насаждениям работали еще честные люди. А недавно пришла какая-то девица, представилась кем-то из муниципальной службы, он, дедуля, не расслышал, посмотрела на липу и быстренько накатала акт о том, что липа от старости может упасть, что это очень опасно и ее срочно надо спилить. При этих словах бедный дедушка чуть не заплакал:

– Сначала липу изведут, а потом и до каштана дело дойдет!

Я оглянулась на Алика, он стоял злой и даже сжимал кулаки, а потом не выдержал:

– Что вы здесь нам сказки рассказываете про светлое будущее и здоровье детей? Вы же давно уже все бумаги подписали! Вы лучше расскажите, сколько вам за подпись бумаг гаражная фирма отстегнула!

Телевизионщики мгновенно перевели на него камеру, а этот, эколог пузатый, надулся, прошептал что-то шоферу, тот шмыгнул к телевизионному начальнику, пошушукался с ним, начальник махнул своим рукой, они быстренько сложили технику и отбыли на автобусе в голубую даль. Народ понял, что шоу кончилось и потихоньку разбредался. А этот хмырь из мэрии вдруг подошел к нам злой, как черт:

– Ты, молокосос, лучше держись от этих дел подальше. Если живешь здесь – к дому пробирайся по краешку, сиди тише воды, если не хочешь неприятностей на свою задницу толстую. Это бабкам бояться нечего – что с них взять кроме цепей и намордников, а до тебя я в два счета доберусь, если будешь не в свое дело лезть! Спортом лучше занимайся, может, похудеешь маленько! – И быстро, не дав опомниться, развернулся к своей иномарке, где шофер уже предупредительно распахнул дверцу, газанул нарочно – и был таков.

Алик стоял истуканом, руки тряслись, лоб бледный, прямо в зелень, а на щеках – малиновые пятна. Мне стало страшно и неудобно – опять я втравила его в историю, он ведь хотел пройти мимо, это я остановилась из любопытства. Но ему тоже нервы лечить надо!

– Алик, – я теребила его за руку, – а что ты на него так взъелся? Ты что, знаешь его, что ли?

– А, что? – Алик очнулся. – Не то чтобы я с ним лично знаком, но знаю, что это за тип. Это Лифарев, председатель экологической комиссии при мэрии. Я его пару раз по телевизору видел – борец за чистоту города, за каждое дерево и каждую травинку… А документы этой гаражной фирмы давно уже подписал.

– А ты откуда знаешь?

– Да знаю, – он поморщился, – у Ларисы покойной на столе видел. Там инвестор бельгийский, они документы у нас переводили. Лариса сама переводила, никого к этим бумагам не подпускала, а меня как-то вызвала «на ковер», я случайно заметил. Пока она орала, я от нечего делать адрес прочитал, смотрю – адрес моего дома. История про гаражи давно тянется, соседи меня в курсе держали, Лифарев народу врет, а сам уже все подписал.

Я еще раз оглядела Алика, вроде бы он в порядке, можно его оставить и лететь наконец на работу, а то попадет от Нины Адамовны. И вообще, зачем я с ним вожусь? Он явно себе на уме, только вот хамства не может переносить, просто больной делается. В наше время это очень неудобная черта характера, потому что хамства кругом навалом. Я, например, тоже не люблю хамства, но становлюсь, наоборот, очень агрессивной, могу в ответ обругать или даже стукнуть.

На работе Нина Адамовна посмотрела на меня с тихой укоризной и ничего не сказала. Я устыдилась и два часа помогала ей разбираться с новыми поступлениями. Пришел Шишин, похвастался, что сдал все зачеты чуть ли не раньше срока, это, конечно, по зимней сессии, но все равно, для Шишина это большой прогресс. По этому случаю он преподнес Нине Адамовне букет цветов, а мне – коробку конфет. Зойке он тоже оставил пакет, предусмотрительно завернутый в веселенькую оберточную бумагу с зайчиками и слониками, сказал, что это от его мамы. Я, разумеется, сразу заподозрила, что в пакете находится пресловутая «Техника современного секса», но при Нине Адамовне не стала поднимать этот вопрос.

Мы попили чайку с шишинскими конфетами, причем сам Шишин съел половину коробки, потом Нина Адамовна ушла, а мы с Шишиным закрыли библиотеку и побрели потихонечку к метро. Домой с сумками я уже не спешила, потому что матушка обещала с сегодняшнего дня заступить на хозяйственную вахту.

В вагоне народу было порядочно. Нас с Шишиным прижало друг к другу, было неудобно, но это дело привычное. Я ощущала смутное беспокойство, казалось, кто-то смотрит в спину тяжелым взглядом. Попыталась повернуть голову, мне удалось это сделать только после «Невского», когда одни люди уже вышли, а другие еще не успели войти. Вон тот человек в кепочке. Что-то знакомое было в повороте головы и наклоне плеч, что-то смутно напомнило мне Максима… Черт, он мне уже мерещится, как тогда, два года назад, когда он уехал в Москву. Но ведь теперь-то все по-другому, ведь я сама вчера выбежала из той квартиры, где остался он, выбежала с твердой мыслью больше никогда с Максимом не встречаться. Я вспомнила, какое неприятное чувство испытала вчера рядом с ним, как он был груб, нетерпелив… Неужели и раньше так было? А я ничего не замечала.

Избитая фраза, но верная – любовь слепа. В моем случае любовь была еще и глупа.

– Мариночка, что с вами? – тормошил меня Шишин. – Вы такая бледная, вам нехорошо?

– Это от духоты, пройдет.

Но заботливый Шишин доехал со мной до моей остановки и проводил до самого дома, где сдал с рук на руки матушке. Матушка немного обалдела, увидев меня под руку с лохматым и очкастым Шишиным, но быстро взяла себя в руки и пригласила его в дом. Шишин вежливо отказался и ушел.

– Маринка, ты же говорила, что он толстый и волосы прямые? А он даже совсем худой и лохматый.

– Да это и не тот вовсе. Здравствуй, мам, что, Валентина наконец выпустила тебя из своих когтей?

– Ох, Маринка, хуже всего было потом соки пить. Видеть их больше не могу!

– Ты считаешь, у тебя здоровья прибавилось? По внешнему виду не скажешь.