Текст книги "Человек без лица"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Нет, невозможно сидеть в четырех стенах и думать об этом, она просто сойдет с ума! Если отец не разрешит пойти завтра в школу, она все равно сбежит.

Он почувствовал ее решимость и спросил отрывисто:

– Тебя на допрос вызывали?

– Еще нет…

– Вот что… – заговорил он, – к следователю пойдем вместе, ты несовершеннолетняя, должна прийти в сопровождении одного из родителей. Там лишнего не болтай, отвечай только на вопросы, спросят – как получилось, что ты ее нашла, скажи, что сама вызвалась, чтобы выслужиться перед завучем. Дескать, от нее зависят оценки в полугодии, вот ты и решила помочь…

– Алла Владимировна никогда так не делает, любимчикам оценки не завышает!

– Скажешь, как велено! – отрубил отец. – А про то, что ездила по тому адресу несколько раз, – молчи! Ни слова об этом, если не хочешь неприятностей!

– Но папа… разве… разве я делала что-то плохое? – спросила Маша упавшим голосом.

– Да нет, – с досадой ответил он и положил руки Маше на плечи, – но понимаешь… не нужно, чтобы об этом знали в полиции. Начнут задавать лишние вопросы… что да как…

Его руки все сильнее давили ей на плечи, казалось, что он всем весом виснет на хрупкой девочке. Внезапно ей стало нехорошо – затошнило, зашумело в висках.

– Хорошо, – она сказала это, только чтобы он убрал руки, – я все сделаю, как велишь.

– Умница, – отец наконец отошел от нее, – а теперь отдай мне тот конверт, что я дал тебе в среду. Куда ты его спрятала, я смотрел в сумке, его нет.

– Спрятала? – Маша удивленно смотрела на отца. – Я ничего не прятала.

– Куда же он делся? – Зубров снова подошел к Маше, пристально посмотрел на нее.

Совсем близко она увидела его глаза с маленькими колючими зрачками.

– Где конверт? – прошипел он. – Отдай его мне!

– Но, папа… – запинаясь, заговорила Маша, – у меня его нет. Я опустила его в почтовый ящик.

– Что-о? – он схватил ее за плечи. – Повтори!

– В тот самый день, когда все это случилось, перед тем, как зайти в шестнадцатую квартиру, я опустила конверт в ящик двадцать первой квартиры, как всегда.

Маша ужасно испугалась, увидев, как изменилось его лицо. Ей показалось, что это не лицо, а резиновая маска, какую в кино надевают на актера, чтобы сделать из него монстра. Она попятилась и хотела вырваться из его рук, ставших внезапно крепкими, как стальные тиски, но не получилось.

– Идиотка! – шипел он и тряс ее за плечи. – Что ты наделала? Зачем ты опустила конверт в ящик, если тебе не ответили из двадцать первой квартиры? Я же тебе говорил… – Он замолчал, как будто захлебнулся словами, захлебнулся злостью, но снова заговорил: – Зачем ты вообще вызвалась идти в шестнадцатую, за каким чертом тебя туда понесло? Как ты вообще вошла в подъезд?

– Отпусти меня! – У Маши на глаза навернулись слезы. – Там вышел парень с собакой и впустил меня.

– Все на парней пялишься, шалава!

Елена на кухне услышала шум, доносящийся из комнаты дочери, вот упал стул, что-то покатилось по полу. Елена бросилась туда, но на полпути круто остановилась, чтобы убрать сковородку с подгоравшими котлетами. В волнении она схватилась за ручку голой рукой, но не заметила боли, потому что услышала крики.

– Что у вас происходит? – она распахнула дверь.

И тотчас ее едва не сбил с ног рванувшийся из комнаты муж. Маша стояла у стола, глаза ее казались огромными на бледном лице. Муж с ходу проскочил в прихожую и собирал теперь там ключи, бумажник и остальные вещи.

– Андрей, куда ты? – Елена бросилась за ним. – Тебя нельзя за руль в таком состоянии! Что случилось?

– Отстань, – прохрипел он, надевая ботинки. – Отстань! Надоела уже до…

– Ты можешь мне объяснить, что случилось?! – закричала Елена, видя, что он уже надел пальто и даже схватил с тумбочки перчатки. – Я никуда тебя не пущу!

Она хотела встать у двери, но он отшвырнул ее как пушинку. Елена упала, задела вешалку, оттуда на нее посыпались какие-то береты и шапочки.

– Черт бы тебя побрал! – заорал муж, споткнувшись об ее сапоги. – Надоела вместе со своим вы… – Елена ахнула, а бранное слово долго еще звенело в тишине прихожей.

Она с трудом выкарабкалась из вороха одежды.

Хотя ноги ее не держали, нужно было обязательно запереть дверь, которую муж оставил открытой. А то еще соседи заметят неладное и вывалятся на лестничную площадку с бесчисленными вопросами. А Елене нечего им ответить, у нее и самой накопилось множество вопросов. Вопросов, на которые нет ответов.

Запирая дверь, она едва не вскрикнула от боли в обожженной руке. Ладонь была малинового цвета, и уже намечались волдыри. Это она о сковородку обожглась. Елена побрела в ванную, чтобы намочить руку холодной водой. Хотя уж поздно.

В прихожей был форменный бедлам, на кухне пахло горелым, а картошка до того разварилась, что превратилась в неаппетитное месиво. Елена выключила газ, открыла форточку. И села на табуретку, потому что внезапно потемнело в глазах и все предметы на кухне закружились вокруг нее.

– Мам! – услышала она испуганный Машин голос. – Мам, с тобой все в порядке?

– Ты же видишь, что не в порядке, – с трудом шевеля губами, проговорила Елена. – Дай воды!

Дрожащими руками Маша открыла бутылку ледяной минералки из холодильника и подала матери, не догадавшись даже налить в стакан. Елена отхлебнула воды, закашлялась, но кухонная утварь, висевшая на стенах, перестала кружиться перед глазами.

– Что это у тебя? – Маша схватила мать за руку. – Это он?

– Да успокойся, я просто обожглась о сковородку. Ох! – простонала Елена. – Больно!

– Мама, не плачь! – Губы у Маши дрожали. – Пожалуйста, не надо, а то я тоже…

Они обнялись и побрели из разоренной кухни в гостиную. Там уселись на диване и затихли. Слезы текли по щекам у обеих.

Маша вспоминала о том, как три месяца назад она захотела айфон. У Катьки Вороновой он уже был, у Дашки Лихачевой был, и вообще у многих. А мама сказала, что айфон – это дороговато, тем более сейчас не предвидится никаких особенных праздников. Вот ко дню рождения – может быть.

Ага, день рождения у Маши только в мае, так что же, почти год ждать? Но мама была непреклонна, бывает с ней такое – упрется, что называется, рогом и ни в какую. Тогда Маша решила действовать через отца. В конце концов, можно договориться, что айфон подарят ей на день рождения, только купят заранее. А ко дню рождения подарков не нужно. Ну, в общем, до мая еще дожить нужно, лишь бы сейчас айфон получить.

Она подгадала время, когда матери не было дома – та в выходной ушла в парикмахерскую. Звала с собой дочку, но Маша только отмахнулась – вечно ты со своими глупостями. Сидеть там и слушать, как тетки обсуждают пластику и ботокс – благодарю покорно!

Разговор она завела издалека, но папа все понял сразу, как будто ждал этого разговора.

– Вот что, Мария, – сказал он серьезным тоном, – не то чтобы мне жалко денег на айфон, хотя, конечно, по нынешним временам он кусается. Но ты уже взрослая, должна понимать, что деньги даром не достаются. Их зарабатывают.

И только было Маша расстроилась, что зря завела этот разговор, что вместо айфона она получит только внеочередную порцию нравоучений, как отец подмигнул ей и сказал:

– Вот об этом как раз я и хотел поговорить. Ты могла бы выполнять для меня кое-какие поручения, то есть будет считаться, что ты как бы зарабатываешь на айфон.

– А что надо делать? – обрадовалась Маша. – Только я же учусь, ты понимаешь…

Отец сказал, чтобы она не беспокоилась, что много времени у нее его поручения не займут, просто нужно раз в неделю, по средам, ездить по одному адресу и, позвонив в домофон, войти в подъезд и опустить в почтовый ящик конверт. И все, больше ничего не надо делать до следующей среды.

– Я согласна! – Маша обрадовалась.

– Ну вот, а как только я увижу, что ты можешь выполнять такое простое дело, я поручу тебе что-то посложнее. Но я знаю, что ты – девочка ответственная, ничего не перепутаешь, все сделаешь, как надо, – отец похлопал ее по плечу.

– Конечно! – Маша была счастлива.

Ее считают взрослой, она будет помогать отцу и зарабатывать деньги! Так даже лучше, потом можно будет сказать подружкам, что она заработала на айфон сама.

И пускай Дашка Лихачева сколько угодно дергает плечом и презрительно щурится – дескать, родители на то и существуют, чтобы потакать детям во всем, это их долг – все покупать и всячески баловать, все в классе знают, что по математике Дашка тормоз и родители ее сменили уже трех репетиторов, последний ушел со скандалом, обозвав Дашку на прощание тупой коровой.

– Да, вот еще что… – отец поглядел строго, – ты маме ничего не говори. Потому что она всполошится – как это, куда девочке ездить на другой конец города, начнет ахать и охать…

– Я поняла, – Маша кивнула.

– Вот-вот. Пусть это будет нашей с тобой тайной. Никто не будет знать – только ты и я, хорошо?

– Хорошо… даю слово.

И вот с тех пор она ездила на улицу Фиолетова каждую неделю. И опускала в почтовый ящик конверт. Она понятия не имела, что в этом конверте, он был заклеен. Обычный белый конверт, никаких картинок и надписей. Да ей и неинтересно было знать, что там. Мало ли какие у отца дела…

В прошлую среду она приехала и нажала номер квартиры на домофоне. И стояла долго, потому что ей никто не ответил. А потом дверь открылась, и из подъезда выскочил парень с собакой. Собака от неожиданности зарычала на Машу, и она поскорее проскочила в дверь. Все равно ведь ей нужно было в шестнадцатую квартиру, где жила Алина Михайловна. Но сначала – дело. И она машинально опустила конверт в почтовый ящик. А потом поднялась в шестнадцатую квартиру. Дверь оказалась открытой, и она, как полная дура, вломилась туда…

Машу передернуло, потому что перед глазами снова встало лицо убитой учительницы. Зачем, зачем она выскочила со своим предложением зайти к ней? Хотела помочь…

И еще потому, поняла она, что видела Алину Михайловну в предыдущую среду. Она тогда выходила из подъезда, а Маша входила. Маша еще удивилась, что они едва не столкнулись, а учительница ее не узнала. Правда, Маша сама ее едва узнала – одета была Алина Михайловна как картинка, сапоги на высоченных каблуках, волосы пышные. Хотела Маша про это подружкам рассказать, да не стала. Начнут спрашивать – где была, да зачем туда ездила, а она же слово дала отцу – никому про это не говорить.

Тут Маша вспомнила, каким страшным был отец совсем недавно, как кричал на нее, обозвал дурой и едва не ударил.

Маша поникла головой и прижалась к маме. Ей было очень себя жалко.

Елена здоровой рукой прижимала дочку к себе и вдыхала запах ее волос. На душе у нее было так скверно, что она даже не чувствовала боли в обожженной руке. Перед глазами стояло лицо мужа – страшное, оскаленное, незнакомое, глаза горят злобно, рот кривится и выплевывает отвратительные слова.

Никогда раньше она не слышала от него ничего подобного. Господи, хорошо, что Машка была в своей комнате. Надо надеяться, что она не слышала. И никогда об этом не узнает.

Елена вытерла слезы рукавом и стиснула зубы. Дочь не должна ничего узнать. Она сделает все, чтобы этого не случилось.

Андрей Зубров вышел из подъезда. Хотел хлопнуть дверью, но не получилось, доводчик заставил дверь закрыться плавно, беззвучно.

Зубров прошел по двору, где чуть в стороне была стоянка машин. Увидев свое отражение в стекле ближайшего автомобиля, он даже остановился, едва себя узнав. Весь расхристанный, пальто надето прямо на рубашку, шарф свисает из рукава и волочится по земле, как длинный хвост. Да и наплевать бы на все, но нельзя, ни в коем случае нельзя. Он должен выглядеть прилично, когда сядет за руль. А не то привяжется еще какой-нибудь въедливый мент на дороге, обратит внимание на машину, запишет номер. Ему сейчас мелкие неприятности не нужны, и крупных хватает.

Прежде чем сесть в машину, он застегнул пальто, аккуратно пригладил волосы и обмотал шею шарфом. Так-то лучше. Но, увидев свое лицо в зеркале, едва не вздрогнул. В глазах плескалась паника, щеки обвисли и тряслись, как студень.

Он попытался взять себя в руки. Хорошо бы выпить, но нельзя – за рулем. А курить он бросил уже давно, за здоровье беспокоился. Ага, теперь не до здоровья, жизнь бы не потерять… Осознав эту мысль, Зубров внезапно успокоился. Сейчас никак нельзя поддаваться панике, нужно спасать свою жизнь. За него это никто не сделает.

Что-то зашуршало на переднем сиденье. Ага, газета с биржевыми сводками. Он уже читал ее сегодня утром, но развернул снова. Что ж, все то же самое, он эти сводки и в Интернете видел.

Итак, ошибки быть не может. Еще в понедельник он заметил что-то неладное. И подумал, не случилось ли чего в прошлую среду, то есть дошел ли конверт до адресата. Машка отчиталась, что все сделала как надо, он не мог ей не верить – дочь никогда ему не врала. Жена-зануда приучила ее к порядку и к ответственности. Вечно пилит всех, голос тихий, скрипучий… тьфу!

Но вот в эту среду Машка прокололась по полной. Поперлась проведывать училку, а та, оказывается, уже давно мертвая лежит. И где бы сообразить и убежать тихонько, так нет, эта идиотка начала орать на всю лестницу! Нет, ну дура и есть, вся в мамашу. «Папочка, разве я делаю что-то плохое?» И глазищами хлопает, кретинка…

Зубров скрипнул зубами, пытаясь отогнать здравую мысль, что на самом деле это он прокололся. Когда в понедельник он прочитал биржевые сводки, у него возникло подозрение – что-то не так. И не нужно было посылать в среду Машку с конвертом, а подождать понедельника. Если в сводках ничего не появится – все, лавочка закрывается. А он решил рискнуть. Вот теперь и вляпался в неприятности. Да еще какие.

Ладно, сейчас он не может позволить себе рассиропиться. Нужно действовать. Нужно во что бы то ни стало убедиться, что конверт не лежит в почтовом ящике двадцать первой квартиры в доме пять по улице Фиолетова. Потому что если его там нет – это одно дело. А вот если он все еще там – это равносильно тому, что в ящике лежит граната с выдернутой чекой. Кто угодно может взять конверт. Пока он там, Зубров не сможет спокойно спать.

Андрей Андреевич усмехнулся, тронув машину с места. Какое спать, теперь не будет ни минуты покоя!

На улице пошел дождь – противный, мелкий, какой бывает осенью. Однако машин было немного – все уже вернулись из своих офисов и сидят теперь дома в тепле, ужинают.

Зубров сообразил, что хочет есть, что сегодня весь день так нервничал, что даже обедать не пошел со всеми. Думал дома расслабиться, выпить, поесть вкусно, да куда там…

В первый момент, когда жена позвонила по поводу Машки, что ее забрали в больницу с той самой улицы Фиолетова, он чуть с ума не сошел от страха. Просто плюхнулся бы на пол, если бы не поддержали сотрудники. Все сбежались – что, что случилось? Бабы суетятся, галдят, кто-то уже врача вызывает. А у него такое чувство, что из организма все кости вынули и что если он встанет, то просто рассыплется или рухнет на пол и растечется по нему лужей. Еле хватило сил пробормотать, что дочка в больнице. Удачно вышло, все сразу всё поняли, сочувствовать стали.

Зубров действительно поехал в больницу, по дороге в себя малость пришел. Там ему все и рассказали, что Машка-дура поперлась в шестнадцатую квартиру и обнаружила там труп. У него не было случая поговорить с ней один на один, вытрясти из этой тетехи всю правду. То мамаша ее рядом толчется, то Машка спит после таблеток, то тупо в одну точку глядит. Вот сегодня наконец выдала, что конверт, оказывается, она в ящик опустила. Ох, с дураками свяжешься – сам дураком станешь!

Зубров выехал на проспект, теперь осталось на третьем перекрестке свернуть на улицу, которая с улицей Фиолетова пересекается. Сквозь струи дождя он видел, что сзади давно уже едет темный джип. «Пустое, – подумал Зубров, – это мне кажется…» Однако когда на третьем перекрестке темный джип повернул за его машиной, где-то в животе у него шевельнулся неприятный червячок. Зубров сбавил скорость и медленно приблизился к повороту. Джип тоже притормозил. Зубров свернул на улицу Фиолетова. Вот и дом номер пять.

Проблема заключалась в том, что джип свернул за ним. Зубров объехал квартал и поставил машину чуть в стороне, у соседнего дома. Затем пешком двинулся к нужному подъезду. Джип стоял почти у самой двери. Зубров задержался, в надежде что в джипе приехал жилец этого дома. Сейчас он войдет в подъезд, нужно только выждать, чтобы не столкнуться ни с кем внизу. Ему бы только войти, а там он сломает проклятый ящик и вытащит из него конверт.

Что-то подсказывало Зуброву, что конверт все еще там. Потому что человека, который ожидал его в двадцать первой квартире, уже нет. Нет, потому что в прошлый раз что-то пошло не так. И он больше за конвертом не придет. Лавочка прикрылась. Предупредить Зуброва он никак не мог, у них не должно было быть никакой связи, даже экстренной, Зубров сам на этом настаивал. И вот теперь конверт лежит в почтовом ящике и угрожает его, Зуброва, не только благополучию, но и жизни.

Андрей Андреевич остановился, чтобы понаблюдать из-за угла. Из джипа никто не вышел, хотя Зубров видел водителя и еще кого-то рядом. В животе снова забурчало от страха. Джип мигнул фарами, и Зубров отшатнулся за угол. В то же мгновение сзади зарычала собака, и тетка в вязаной шапочке и резиновых сапогах строго спросила:

– Ты это тут чего?

Собака оказалась фокстерьером, так что Зубров не испугался. Тетка, однако, держалась свободно, как будто рядом с ней был питбуль или ротвейлер.

– Да я ничего, – огрызнулся Зубров. – Что, стоять нельзя?

– Стой в другом месте! – сказала тетка, и ее фокс грозно зарычал. – Ты кого это высматриваешь? – наступала она. – Кого караулишь, маньяк несчастный! Уж одну в подъезде убили, так тебе все мало?

– Да я-то при чем? – Зубров сделал шаг назад. – Я вообще седьмой дом ищу. Это вот какой?

– Это пятый, – с подозрением ответила тетка, – а седьмой вон там, за сквером.

– Так бы сразу и говорила, а то ругаться… – И Зубров отправился к машине, стараясь идти медленно, хотя хотелось побежать.

Из джипа так никто и не вышел, а это означает, что дела его плохи. За ним следят, и появляться у дома на улице Фиолетова никак нельзя. Нельзя, пока проклятый конверт лежит в почтовом ящике. И забрать его он не может, потому что эти увидят. Да еще тут замешалась бдительная тетка. Поднимет на ноги всех соседей.

Да, положение аховое. Нестерпимо хотелось напиться, чтобы забыть обо всех неприятностях хотя бы на время.

В машине Зубров набрал номер мобильного телефона.

– Жанна, это я, – сказал он в трубку, – сейчас заеду. – И отключился, не слушая возражений.

* * *

На следующий день Надежда Николаевна пришла в школу к Алке около двенадцати часов.

Встала она рано и успела переделать дома множество дел. Таким образом Надежда хотела усмирить свою совесть, которая никак не хотела успокаиваться.

Мучилась Надежда Николаевна вовсе не оттого, что обманывает мужа, занимаясь очередным расследованием. С этим она давно уже разобралась – врет во спасение своей семейной жизни, точнее, не врет, а просто умалчивает. Загвоздка была в другом. Когда Надежда бросалась в очередное расследование, она бывала очень занята, бегая по городу, и к своим хозяйственным обязанностям относилась не то чтобы спустя рукава, но с прохладцей. Тут-то совесть и поднимала голову и начинала Надежду стыдить и упрекать. Дескать, муж работает в поте лица, а он все же не такой молодой, ему нужен режим, полноценное калорийное питание и ежевечерний отдых с котом на коленях. Из всего этого набора Надежда могла гарантировать только кота, и то только потому, что кот был вредный, все понимал и нарочно во время ее расследований садился к хозяину на колени и, надо думать, пытался наябедничать ему на Надежду. Но не получалось. Хоть Сан Саныч и утверждал, что Бейсик большого ума, все же разговаривать по-человечески кот не умел.

Поэтому Надежда с утра пораньше убрала всю квартиру, навертела котлет, сварила грибной суп, не забыла выгнать кота из кухни и только тогда вышла из дома, наказав Бейсику быть умницей, а она скоро вернется. Кот проводил ее выразительным взглядом, которым дал понять, что не верит ей ни на грош.

Надежда поднялась на второй этаж и вошла в дверь с табличками «Завуч» и «Директор». Сначала она попала в небольшую комнату, где секретарша Нина Евгеньевна, женщина средних лет в жизнерадостной розовой кофточке, разговаривала по телефону. Перед ней стоял остывающий стакан чая.

– А что она? Да не может быть! А что он? Да неужели! Нет, это просто ни в какие ворота! Да что ты говоришь!

Увидев Надежду, Нина Евгеньевна прикрыла трубку ладонью и осведомилась:

– Вы к кому?

– Я к Алле Владимировне.

– А у Аллы Владимировны как раз начался урок.

– Да? Надо же, как неудачно! А можно, я ее здесь подожду?

– Пожалуйста! Она как раз предупреждала о вас! – секретарша показала Надежде на кресло и проговорила в трубку: – Извини, тут люди пришли, я тебе потом перезвоню.

Нина Евгеньевна повесила трубку, снова взглянула на Надежду, потом на свой стакан и вспомнила о законах гостеприимства, поскольку Алла Владимировна дала понять, что женщина к ней придет не посторонняя.

– Может быть, вы хотите чаю?

– С удовольствием! – Надежда оживилась. – А у меня печенье есть, «Суворовское»…

– «Суворовское»? – Нина Евгеньевна порозовела в тон кофточки. – Мое любимое!

Она налила Надежде чаю в кружку с надписью: «Женщина года в системе просвещения», подлила себе. Надежда выложила на стол кулек с печеньем. Секретарша положила в рот печеньице, отхлебнула чаю и проговорила с полным ртом:

– Ошень вкушно!

– Ну и замечательно! – Надежда тоже сделала глоток, поставила кружку на стол и проговорила, округлив глаза: – И не боитесь вы здесь работать?

– Что? – Нина Евгеньевна испуганно огляделась по сторонам, не увидела ничего страшного и спросила: – А почему я должна бояться?

– Ну как же… Я слышала, в вашей школе уже несколько учителей убили…

– Ну почему несколько? Только одну!

– Да что вы? Вот ведь как люди любят все преувеличивать! А мне говорили, что уже трех или четырех! Говорят, в этом районе завелся маньяк, который подкарауливает молоденьких учительниц возле школы, затаскивает в подвал и душит… причем предпочитает учительниц русского языка и литературы…

– А вы не слушайте всякие сплетни! – возмущенно перебила ее секретарша. – Люди болтают, о чем не знают! Никакой не маньяк! То есть, может быть, и маньяк, его пока еще не поймали, но убил он только одну учительницу – английского языка, а вовсе не литературы, и ни в какой подвал он ее не затаскивал, дома убил. Между прочим, она еще несколько дней пролежала в квартире, пока ее не нашла девочка, наша ученица… Она от того, что увидела, пришла в такой ужас, что попала в больницу… Ой, зря я это сказала, Алла Владимировна мне велела никому…

– Да ладно, я – могила, от меня никто не узнает! – пообещала Надежда и с горящими глазами спросила: – А из-за чего же ее убили? Вряд ли это было ограбление! Ведь учителя – народ небогатый, что у них взять, кроме учебников и тетрадей с ошибками… Может быть, тут какая-то любовная история? Может быть, ее кто-то приревновал?

– Ой, да что вы! – Нина Евгеньевна закатила глаза. – Вы только потому так говорите, что эту Цыплакову не видели! Моль бледная! Ни одеться, ни причесаться не умела! Это ведь у каждой женщины должно быть в крови, правда? – Секретарша бросила быстрый взгляд в зеркало и поправила волосы. – А у нее нет! Как будто ее вообще ничего не интересует! Вечно юбочку такую наденет – фасона трапеция или в складочку, длина до середины колена, представляете?

– Не представляю, – честно ответила Надежда, – не представляю, чтобы молодая женщина…

– А я о чем? – перебила ее Нина Евгеньевна. – И свитерочек такого цвета – серо-буро-малинового… А если другой, то болотный, цвета лечебной грязи!

– Ой-ой-ой…

– Ага, волосы резинкой простой скрепит, и очочки эти жуткие… Я говорю, хоть очки-то поменяйте, линзы вставьте, все лучше будет. Нет, она отвечает, линзы не могу, от них аллергия ужасная, глаза прямо заплывают. Ну, ясное дело, куда уж тут о мужчине думать! За все время даже близко к ней ни одного мужчины не видели!

– Да-а? – протянула Надежда. – Ну, знаете, как говорят, чужая душа – потемки… И еще – в тихом омуте черти водятся… Может, она только внешне была такая скромница, а на самом деле…

– Нет, ну конечно, вы правы, чужая душа – потемки, – секретарша снова выразительно закатила глаза, – но все же школа – это такой, извините меня, гадюшник, здесь все варятся в одном котле и всё друг про друга знают. Если бы у Цыплаковой что-то такое было, до меня информация непременно дошла бы!

– Да что вы? – Надежда с завистливым уважением посмотрела на секретаршу. – А вообще, что о ней говорили в коллективе? Вы ведь такая женщина, все знаете!

– Ну, это вы преувеличиваете… – засмущалась секретарша. – Хотя, конечно…

Нина Евгеньевна задумалась, постепенно ее лицо удивленно вытягивалось, и наконец она проговорила:

– А знаете что? Вот я сейчас стала припоминать и поняла, что о ней, о Цыплаковой, почти ничего не говорили. Про всех хоть что-то, а про нее – совершенно ничего! Это даже как-то странно…

Надежда хотела подтолкнуть секретаршу наводящими вопросами, но вскоре поняла, что это не понадобится: Нину Евгеньевну и так было не остановить.

– Вообще, она держалась особняком, ни с кем не дружила, ни с кем близко не общалась… Странная женщина. Вот, к примеру, Анна Петровна, тоже англичанка… Она, как и Цыплакова, окончила Псковский педагогический институт, казалось бы, все причины подружиться – так нет, за все время они не смогли сойтись! Наоборот, Цыплакова избегала ее, шарахалась, как черт от ладана… Анна Петровна сначала делала шаги навстречу, а потом уж и перестала. Кстати, она о ней и как о преподавателе плохо отзывалась.

– Да что вы? Что, она плохо знала язык?

– Нет, насчет этого она не говорила. Да ведь сейчас английский язык каждая, извиняюсь, собака знает, для этого большого ума не нужно. А вот современные методики преподавания Цыплакова не знала… по крайней мере, по словам Анны Петровны. Она как-то со мной разговорилась и стала жаловаться, что несколько раз подменяла Цыплакову, занималась с ее классом и поняла, что та их учит без всякой системы. У них в Псковском педагогическом много занимались изучением методик – метод языкового погружения, ассоциативный, коммуникативная методика… ну, я не все, конечно, запомнила… А ученики Цыплаковой обо всем этом вообще не слышали, она занималась с ними по старинке, как будто вообще не училась на педагога!

– Да что вы говорите… – протянула Надежда Николаевна. – Как это интересно…

В это время дверь открылась, и на пороге появилась Алла.

– Алла Владимировна, – секретарша быстро убрала печенье, – а к вам тут пришли…

– Надя, ты как здесь? – проговорила Алла с весьма натуральным удивлением.

– Да вот, зашла… Ты ведь просила меня принести фотографии…

– Фотографии? Какие фотографии?

– Те фотографии! – повторила Надежда с нажимом и округлила глаза. – Ну, те, о которых мы с тобой вчера говорили.

– Ах, фотографии… – протянула Алла неуверенно. – Ну, пойдем в мой кабинет…

Как только дверь за ними захлопнулась, Алла удивленно проговорила:

– Так какие фотографии ты принесла? Что-то я ни про какие фотографии не помню!

– Да что ты, не врубаешься? Это я сказала про фотографии для отвода глаз, чтобы Нина Евгеньевна ничего не заподозрила! Ты ведь ее знаешь, она сразу все разболтает! А пришла я, чтобы с ней поговорить о Цыплаковой… Ты что, забыла, о чем мы с тобой вчера разговаривали? Специально подгадала, когда тебя не будет…

– Ох, после урока в седьмом «Б» я все могла забыть, даже как меня зовут! Сегодня Сысуев принес на урок гранату – ты представляешь себе? Граната, к счастью, оказалась учебной, но я все равно натерпелась такого страху!

– Представляю!

– Ладно, в конце концов все утряслось! А как у тебя – удалось что-нибудь выяснить?

– Да, пожалуй что удалось. Я узнала, что учительница, которая окончила тот же институт, что Цыплакова, говорила, что та не знает учебных методик, которые преподавали у них в институте. Она прямо так и сказала: «Как будто она не училась на педагога». Так, может, она действительно там не училась?

– Это что же получается? – На Алкином лице проступило прозрение. – Получается, что я взяла на работу неизвестно кого? Может, у нее педагогического образования вообще не было? И чему, интересно, она детей учила? Слушай, если про это в Комитете по образованию узнают – мне мало не покажется!

В волнении Алка начала выражаться в манере своих учеников, хотя всегда следила за чистотой речи.

– Да погоди ты, дело не только в этом. Учитывая то, что мы нашли в квартире – все эти шмотки, парики и тем более бриллианты, – получается, что не просто так она пряталась. Дело тут серьезное, опять же следили за ней. А вы же не только по паспорту ее на работу принимали, были еще документы, кроме диплома.

– А как же! – встрепенулась Алка. – Мы бюджетная организация, все должно быть в порядке. Все у нее было – и страховое, и ИНН…

– Вот видишь, так может, Цыплакова – это ее настоящая фамилия, а паспорт Барсуковой она держала так, на всякий случай…

– На какой еще случай? – Алка глядела сердито.

– На всякий пожарный…

– Вот черт! – Алка еще больше насупилась. – Кто же она была на самом деле? И ведь теперь уже ничего не узнаешь…

– Ну почему же не узнаешь… – протянула Надежда. – Можно ведь проверить в архивах Псковского пединститута… там же наверняка должны быть списки выпускников!

– Ты как хочешь, а я в Псков не поеду! – отрезала Алла. – У меня дел невпроворот. И тебя муж не отпустит…

– А никуда и не нужно ехать. Мы ведь живем в век современных технологий.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу тебя спросить: среди твоих бывших учеников наверняка есть какой-нибудь компьютерный гений?

Алла на мгновение задумалась, потом лицо ее просветлело:

– Леша Пирожок!

– Пирожок? Ты что – его кличку помнишь?

– Да нет, это не кличка, это у него такая фамилия. Кстати, эта фамилия очень ему подходила. Он был такой пухленький, румяный. Его вся школа дразнила – дружок-Пирожок. Вот он действительно в компьютерах разбирался. Причем применял свои способности исключительно в хулиганских целях. Один раз влез в мой компьютер и изменил расписание, так что на урок физики пришел трудовик, а на физкультуру – Аглая Тихоновна, престарелая учительница домоводства. Другой раз заменил результаты городской контрольной по математике, отличникам выставил двойки, а двоечникам – пятерки. А то еще, помню, он не подготовился к уроку и сделал так, что во всем здании сработали датчики пожарной сигнализации и пришлось всю школу эвакуировать.