Текст книги "Белоснежка: Демон под кожей"

Автор книги: Наталья Масальская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Прости, – сказала она коротко.

Поль на мгновение взглянул на нее и снова уставился на дорогу.

– Я знаю, не самое удачное знакомство с родителями, – виновато улыбнулась она. Но Поль снова проигнорировал ее.

– Поверь мне, даже если бы мы приехали специально для этого, все закончилось бы точно так же.

– Да, брось, – прервал он раздраженно, – ты все это мне говоришь? Пару месяцев назад отцу подарили новенький Астон Мартин. Ты знаешь, как я мечтал об этой машине. И вот я подошел к нему с просьбой дать ее мне хотя бы на время. Он все равно не водит машину, ну что ему стоило. Знаешь, что он мне ответил? – Поль на секунду замолчал. Мила внимательно смотрела на него.

– Он сказал мне, чтобы я заработал на нее, а не клянчил. Мне словно пощечину дали. И так во всем. Так что не нужно разыгрывать мелодрам.

Поль снова уставился на дорогу.

Эту нелепую размолвку прервал телефонный звонок. Поль взял трубку и несколько секунд смотрел на светящийся экран.

– Ну, конечно, – буркнул он и с силой нажал «ответить».

– Привет, – произнес он сдержанно. Его брови поползли вверх. – Почти приехали. Что-то случилось?

– Ты есть хочешь? – спросил он Милу, на что она отрицательно покачала головой.

– Нет, – бросил он в трубку. – Минут двадцать.

Он отключил мобильник и бросил его в подстаканник.

– Прямо вечер сюрпризов, – не отрываясь от дороги, раздраженно пробурчал он.

Мила несколько минут молчала, ожидая, что он сам расскажет, в чем дело, и, не дождавшись, спросила:

– Кто звонил?

– Отец, – после небольшой паузы ответил Поль.

– Что-то случилось? – не унималась Милен, услышав, о ком идет речь.

– Спросил, когда вернемся.

Мила внимательно смотрела на него, и Поль продолжил после не большой паузы:

– Просто он никогда не звонит сам, всегда только через мать. А тут такая забота. С чего бы это?

– Может волнуется? Уже совсем темно.

Поль с сарказмом посмотрел на Милу и снова отвернулся.

Больше они не разговаривали, а через полчаса уже въезжали в высокие кованные ворота.

Поль помог Миле выйти из машины. Дом с пугающей отчетливостью смотрел на нее глазницами черных окон. Они поднялись по ступеням, и через несколько минут она уже была в своей комнате. Поль машинально чмокнул ее в щеку и устало побрел дальше по коридору в свою комнату.

Мила чувствовала себя вымотанной. Она злилась: на мать, на Поля, даже на Жано, но больше всего на себя. Это было ее обычное состояние после возвращения из родительского дома, но сегодня было особенно мерзко. Она обидела Поля. Просто так, ни за что.

Она сняла платье и бросила его на спинку высокого кресла у окна, а сама направилась в душ. Больше всего хотелось сейчас смыть с себя воспоминание о сегодняшнем дне и поскорее заснуть.

* * *

Как Милен ни старалась, но уснуть у нее не получилось. Мысли в голове роились, как пчелы: она снова вспомнила слова Диди о приятеле ее матери. Олсоне, кажется. И что ее может связывать с таким типом? Ведь, по словам Диди, он был настоящим отморозком. К тому же, она снова ни на шаг не продвинулась в своем расследовании. Они повздорили с Полем, и Милен не покидало отвратительное чувство вины.

Всю свою жизнь Милен словно писала черновик – ей казалось, что времени еще полно, еще чуть-чуть, и она начнет переписывать набело. А совсем недавно поняла, что переписывать нечего. Единственный человек, которого она по-настоящему любила, уже умер, а все остальное – лишь пыль. Поэтому с такой маниакальной упертостью она искала свою родную мать – уж она-то должна ее любить. Она словно пыталась найти какую-то опору, чтобы зацепиться за нее в этом мире пластиковых чувств. Раньше она думала, что такой опорой для нее был Поль, пока она не встретила Жано, с которым ощущала какое-то странное родство. Может быть это – одиночество, что иногда проскальзывало в глубине его холодных глаз?

Ей вдруг безумно захотелось почувствовать его близость, жар его тела. Снедаемая этим внутренним зудом, она выскользнула в полутемный коридор.

В кухне был привычный полумрак, Жан стоял к ней вполоборота и смотрел в окно. Сейчас, когда он был так близко, Мила уже не могла бороться с желанием дотронуться до него. Ее демон толкал ее на необдуманные поступки не раз, но сейчас это граничило с безумием. Она словно под гипнозом тихо подошла сзади и положила руки ему на плечи. Он вздрогнул. Спина его мгновенно окаменела под ее ладонями. Он не шевелился. Лишь его тяжёлое дыхание, да бьющееся колокольным набатом сердце Милен наполняли тишину кухни. С трудом прервав это наваждение, она отпрянула, пытаясь спастись бегством, но он не позволил ей. Резко развернувшись, он схватил ее за запястье и притянул к себе. Его глаза блестели в полутьме, а на лице была гримаса бешенства. Она попробовала вырвать руку, но он не дал.

– Мне кажется, вы неправильно начинаете свое существование в этой семье, – прошипел он ей в лицо. Его губы гнулись в злой ухмылке, он был похож на учителя, который, наконец, поймал школьную выскочку за курением в школьном туалете.

– Вашу семью? – выпрямившись, со злостью бросила ему в лицо Милен. В сознании как назло всплыл разговор в машине. – А вы знаете свою семью? Свою жену, своего сына? Чем они живут, чем дышат? – она не давала ему вставить ни слова, теперь уже она жалась к нему всем телом, как нарывающийся на разборку хулиган. Она знала, если он снова заговорит, ей сложно будет удержать инициативу. – Вы хоть раз были у Поля на работе? Что, нет? – с вызовом спросила она, видя промелькнувшую в его глазах растерянность. – Между прочим, он хороший журналист. Не проститутка, подстраивающаяся под редактора, а настоящий думающий журналист. Он отстаивает свою точку зрения, не боится говорить о том, о чем другие предпочитают молчать, – выплюнула она ему в лицо, явно намекая на то, что он-то как раз из тех, кто не готов пойти против системы.

Почувствовав, что перегнула палку, она на секунду замолчала, что было ошибкой. Он тут же вставил свое весомое «я» в образовавшуюся щель.

– Вы несправедливы, – сейчас в его голосе звучала привычная уверенность, которая только усиливала раздражение Милен.

– Несправедлива? У вас полный гараж отличных машин. Прокатите меня на красном Астон Мартине, – Мила смотрела на него с вызовом, словно хотела испепелить взглядом.

– Я не вожу автомобиль, – ответил он после короткой паузы. – У меня для этого есть водитель, если вы заметили.

Милен чувствовала, что мсье Бушеми пытается прекратить ставший неприятным для него разговор, но никак не могла остановиться, обида на весь мир все еще клокотала внутри.

– Зачем тогда они вам? Машинки собираете? – усмехнулась она, не прекращая попытки достать его. – Или вы, как истинный коллекционер, не любите, когда трогают руками ваши экспонаты? Вы знаете, что такое Астон Мартин?

– Средство передвижения, – спокойно, глядя ей в глаза, ответил он.

– Нет, это не просто средство передвижения. Это – свобода. Вы знаете, на что способна эта машина? Пойдемте.

Она схватила его за запястье и потащила в сторону гаража. Он невольно следовал за ней, явно желая узнать чем же закончится весь этот спектакль.

Оказавшись в гараже, среди сверкающих, начищенных до зеркального блеска автомобилей, приятного запаха новенькой резины и неприличной роскоши, она почувствовала неуверенность, словно стала приходить в себя. Она отпустила его руку, стараясь не смотреть на него.

– Где ключи? – Мила даже вздрогнула от того, насколько резко прозвучал ее голос.

– В машине, – совершенно спокойно ответил Жан, видя ее замешательство. – В бардачке. И от гаража – тоже.

– Вам дверь открыть? – с издевкой спросила она. – Ведь обычно это делает ваш водитель.

– Спасибо, думаю, я сам справлюсь.

Он уверенно открыл дверцу и первым сел в машину, глядя, как она растерянно наблюдает за ним. Поймав на себе его взгляд, Мила поспешила занять водительское место. Она снова замялась. Для того, чтобы достать пульт из бардачка, ей придется навалиться на него, а сейчас, когда она начала остывать, это стало казаться ей чем-то ужасно неприличным.

– Подадите мне брелок, – она протянула раскрытую ладонь, и он, чуть помедлив, положил в нее маленький прямоугольный пульт.

Мила пробежалась глазами по кнопкам и нажала верхнюю. Зашелестели открываясь ворота и Мила с облегчением выдохнула. На мсье Бушеми она старалась не смотреть, понимая, что если сделает это – мучительно покраснеет до самых ключиц. Сейчас, когда она окончательно пришла в себя, чувствовала ужасную неловкость. Откуда в ней взялось столько злости?

«Черт возьми, – выругалась она про себя и, нажав кнопку старт, услышала раскатившийся по гаражу низкий рокот. – Ну, «детка», теперь только не подведи».

Она включила заднюю и довольно резко развернулась. Пассажир, видимо, не привыкший к такой агрессивной езде, невольно схватился за ручку двери.

Мила краем глаза уловила его движение, и с каким-то неожиданным злорадством резко нажала на педаль газа. Движок взревел, и с силой всех доступных ему лошадей бросил машину на улицу.

– В трёхстах метрах ворота, – напомнил он.

Не смотря на его издевку, педаль газа она все же предусмотрительно отпустила. Машина поехала плавнее.

– Зеленая кнопочка, – пояснил он, когда они приблизились к воротам, и она снова взяла в руки пульт.

Выехав за ворота, Милен снова надавила на газ, словно упрекая за его пренебрежение. Мотор приятно зарычал где-то у нее в груди, разливая по телу восторг. Машина чуть присела, вцепившись в дорогу: прекрасно отрабатывая повороты, глотая кочки и неровности. Ветер откидывал ее длинные волосы, накрывая лицо, словно теплой шелковой вуалью. Было темно, и только свет мелькавших вдоль дороги фонарей напоминал ей о скорости. Она летела вперед, навстречу свободе. Как когда-то в юности, пытаясь убежать от проблем и неприятностей.

В первый раз это произошло, когда ей было четырнадцать. Родители сообщили о том, что она едет в новую школу, да еще и в интернат. Отвратительный вкус предательства разливался внутри. Мила чувствовала ярость, ненависть, страх, клокотавшие внутри. Она выбежала на улицу, забежала в гараж и, взяв любимую машину отца, так же бешено и рвано выехала во двор. Он бежал за ней махая руками, требуя остановится, но она чувствовала эйфорию от того, что ослушалась. Она летела на бешеной скорости по дороге, так же, как сейчас, в окнах мелькали фонари, и тихий женский голос пел о любви. Все это слилось в ней в какой-то совершенно немыслимый восторг. Она не лукавила –машина всегда была для нее свободой. Правда, тогда ее свобода чуть не закончилась тюремным заключением. Ее засекла полиция и, собрав за собой несколько нарядов, она заставила их гоняться за ней по всему городу. Вот это была погоня! Конечно, они все же загнали ее в тупик, но она им показала. В участке ее посадили в клетку с проститутками. Она в первый раз увидела представительниц этой древней профессии так близко. От них разило дешёвым парфюмом, а на лицах была отвратительная несвежесть из-за обилия косметики. А еще они постоянно жевали жвачку, точно коровы, с открытым ртом, словно высказывали свое пренебрежение обществу. Ей так понравилась тогда их непосредственность, их вызов, их пренебрежение правилами.

Отец, конечно, внес залог и обо всем договорился. Буквально через час они ехали домой. В машине было тихо, не играло даже радио. Она всем телом ощущала его раздражение. Тем не менее, он молчал. Отъехав от участка на достаточное расстояние, он съехал на обочину и, заглушив мотор, строго посмотрел на нее. Ей захотелось так же, как этим шлюхам жевать с открытым ртом жвачку ему в лицо, что она, собственно, и сделала. Тогда он в первый и последний раз ударил ее. Она закрыла пылающую щеку своей прохладной ладонью и рассмеялась ему в лицо. Кажется, у нее тогда случилась истерика. Он обнимал ее, просил прощение, а она смеялась во все горло, царапаясь и толкаясь.

«Ненавижу, – орала она ему в лицо, – ненавижу вас всех».

И она ненавидела: за предательство, за то, что спустил на тормоза ее выходку, предпочитая договориться и все замять. Как всегда, как обычно… «мы не выносим сор из избы».

Воспоминания слегка отрезвили Милен и, сбавив газ, она свернула на обочину. Когда машина остановилась, она повернулась к сидящему рядом с ней пассажиру, словно забыв, что рядом с ней уже не отец.

– Вам понравилось? – выдавила она первую же глупость, что пришла в ее голову.

– Понравилось. Но можно мы поедем чуть медленнее. Не хочу испачкать салон остатками ужина.

– Хорошо, – чуть смутившись, ответила Мила.

Шины чуть слышно зашелестели по дороге, и уже через десять минут они в полном молчании въезжали в высокие кованые ворота. Все, о чем Милен могла сейчас думать, так это: как слинять к себе по-тихому. Видеть осуждение в его глазах сейчас, когда она окончательно взяла себя в руки, было невыносимо.

– Вас проводить? – уже не пытаясь замаскировать насмешку в голове спросил он Милу, которая рванула к выходу из гаража. И как бы ей ни хотелось воспользоваться его предложением, она коротко бросила: «Нет, спасибо». Понимая, что капитулирует.

– Спокойной ночи, – сказал он ей в спину, но дверь уже закрылась, и Мила не услышала его последнюю фразу.

Она наскоро разделась и, даже не умываясь, залезла под одеяло, пытаясь выбросить из головы все мысли о том, что это вообще такое было. И укрывшись с головой закрыла глаза: «Подумаю об этом завтра», – решила она.

V

Утром на Милен обрушилась вся неприглядность и смехотворность вечернего рандеву с мсье Бушеми. Она пыталась ругать себя за несдержанность, но это мало чем помогало от охватившего ее стыда. Благо, Поль счел ее замешательство переживаниями из-за их вчерашней размолвки и, уже окончательно успокоившись, старался поддержать подругу заверениями, что не злится, и даже завтраком в постель. За что Милен была ему очень благодарна, так как этот прекрасный душевный порыв давал ей время, чтобы успокоиться перед встречей с хозяином дома, которому вчера так беспардонно нагрубила. Сославшись на головную боль, она появилась за общим столом только к ужину, на котором узнала, что Жано уехал на очередную конференцию и вернется только завтра. Мила сразу почувствовала себя лучше и после ужина даже поболтала с Терезой, пока Поль ездил по каким-то делам в редакцию. Терезе не терпелось узнать все подробности их поездки, и Мила сполна потешила ее любопытство, конечно, обходя все острые моменты.

Следующий день прошел практически так же бездарно, как и предыдущий. Но это затишье давало Миле возможность окончательно прийти в себя. Что было всегда сложно после общения с матерью. Мила уже почти не нервничала перед ужином, решив для себя, что должна попросить у мсье Бушеми прощение за свою нелепую выходку. Но за ужином его не было, на вопрос Поля: «Где папа?» Тереза ответила, что он плохо себя чувствует. Милен слегка сникла, приняв эту информацию на свой счет, но отказываться от мысли извиниться не собиралась. Поэтому на следующий день с самого утра она навела справки о его местонахождении, и узнав, что Жано заболел, сделала по своему фирменному рецепту чай с медом и лимоном и направилась с небольшим подносом в его комнату.

– Можно?

Милен заглянула в приоткрытую дверь его спальни. Мистер Бушеми полусидел в подушках и читал, смешно напялив на кончик носа маленькие прямоугольные очки.

– Я болен, Тереза сказала? – неуверенно спросил он и, отложив книгу на прикроватную тумбочку, незаметно стянул с носа очки.

– Да, сказала. Я принесла вам чай с медом.

Она прошла в комнату и поставила поднос на тумбочку рядом с книгой.

– Надеюсь, я не помешала? Вы работали?

– Нет, просто пытаюсь убить скуку.

– Получается? – поинтересовалась Милен.

– Ну, худо-бедно… Если вы не торопитесь или, как Тереза, не боитесь подхватить что-нибудь смертельное, можете составить мне компанию, – предложил он.

– С удовольствием.

Милен тут же воспользовалась этой возможностью. Взявшись за спинку небольшого кресла, она придвинула его поближе к кровати больного и села.

– Что вы читали? – тут же спросила она, пытаясь побороть неловкость.

Мила вытянула шею, пыталась рассмотреть обложку книги.

– М-м-м, Бодлер, «Цветы зла».

– Читали? – поинтересовался он.

– «О, Боже! Дай мне сил глядеть без омерзенья на сердца моего и плоти наготу», – процитировала она по памяти.

– Прекрасно. Сейчас мало кто может похвастаться знанием Бодлера. Он, так же, как сердце, нынче не в моде, – улыбнулся он.

– Вечные истины всегда в моде. Просто сейчас все меньше людей хотят над ними задумываться.

– Как вы думаете, о чем он говорит? В том отрывке, что вы так блестяще процитировали.

– Думаю, речь идет о принятии себя. О том, что ни при каких обстоятельствах нельзя предавать самого себя.

Милен почувствовала неловкость за свой слишком серьезный тон. Но судя по тому, как он внимательно слушал, для него это была не просто вежливая беседа, его действительно интересовал ее ответ.

– Почему не выбор правильного пути?

– Что вы имеете ввиду под понятием правильный? Праведный? – Мила откинулась на спинку кресла, позволяя ему увлечь себя в рассуждения.

– Именно. Разве ни этого мы просим у Бога говоря: «Не введи нас во искушение»? Смиряя мысли, мы смиряем плоть. Разве не так?

Его взгляд стал напряженным, словно он силился предугадать, что она ему ответит.

«Смиряем плоть», – она задумалась.

– Я все же позволю себе не согласиться с вами, доктор. В этой строке есть фраза, если вдуматься в ее смысл, отрывок зазвучит по-другому.

Он вопросительно приподнял брови.

– «Дай мне сил». Смирение без осознания невозможно. Лишь поняв и приняв себя, можно говорить о смирении.

– А вы принимаете себя, Милен?

– Да, – секунду подумав, ответила она. – Думаю, да. Я знаю, кто я. Это не вызывает внутри меня разлад. Каждый человек уникален. У каждого из нас свои вкусы, пристрастия, свои понятия о добре и зле. Когда мы перестаем требовать от мира совершенства, начинаем прощать несовершенства себе.

Жан снисходительно улыбнулся, словно показывая, что она слишком молода, чтобы рассуждать на такие сложные темы. Он сидел в задумчивости несколько минут, в течение которых Мила разглядывала его, пытаясь понять, о чем он сейчас думает? Что так отчаянно хочет «смирить» внутри себя?

– Я хотела попросить у вас прощение за свою нелепую выходку, – начала она и, смутившись, опустила глаза, когда он посмотрел на нее. – Я не должна была…

– Вы верите в судьбу? – не дав ей договорить, спросил Жан.

– В судьбу? – переспросила Мила. – В судьбу, в смысле десницы Божьей?

– Нет. В то, что все в нашей жизни происходит не просто так. Что каждый наш поступок определяет наше будущее.

– Вы говорите о возмездии? – задумавшись, спросила Милен.

– Думаю, вы правы. Возмездие, – медленно, будто в задумчивости произнес он, слепо глядя перед собой.

А потом словно спохватился и, развернувшись, попытался взять с подноса чашку с чаем, которую ему так любезно принесла Милен.

– Я помогу.

Она привстала и взяла чашку вместе с блюдечком обеими руками.

– Вот, – улыбнулась она, передавая ему чай.

На какое-то мгновение их пальцы соприкоснулись, и Милен словно обдало кипятком, все внутри загорелось, и волнение снова заныло в груди. Она поспешно отдернула руку и опустила глаза, чтобы он не успел заметить ее смущение. Мила поглаживала мягкий шелковый подлокотник кресла, словно пытаясь лучше рассмотреть рисунок. Она чувствовала, как он пристально смотрит на нее, чуть слышно прихлебывая чай.

– Хотите, я вам кое-что покажу? – прервал он молчание, которое стало неприятно давить на барабанные перепонки.

– Коллекцию машинок? – не удержалась Милен.

– Нет, – выдохнул он с улыбкой.

– Что, сейчас?

– Конечно.

Жан и отставил чашку обратно на поднос, откинул край одеяла и, спустив ноги на пол, надел кожаные шлепки. Поверх шелковой темно-зеленой пижамы он накинул такой же темно-зеленый халат и, быстро подпоясав его, уставился на все еще сидящую своем кресле Милен. Она неуверенно поднялась.

– Вы себя как чувствуете? Может быть повременим с этим? Покажете, как только поправитесь.

На что Жан только улыбнулся:

– Не развалюсь по дороге, не волнуйтесь за меня.

– Ну, хорошо, – согласилась Милен и направилась за ним следом.

Они вышли в коридор, в котором не зависимо от времени суток был какой-то мистический полумрак, создаваемый настольными лампами с длинной стеклярусной бахромой, которая отбрасывала причудливые блики на стены, затянутые в изумрудные обои с райскими птичками. Мсье Бушеми медленно шел впереди, словно давая ей время еще раз насладиться картинами, висевшими вдоль стен.

У Жана был неплохой вкус. Погрузившись в привычный ей мир изобразительного искусства, Мила расслабилась, с интересом знатока разглядывая весьма разношерстную публику, представленную ее искушенному взору. Вся его коллекция была мастерским смешением стилей (видимо, у него неплохой агент, отметила для себя Милен). Кроме довольно большой коллекции классической школы, встречались и представители современного искусства. Их было меньше, и, по правде сказать, современное искусство было представлено проверенными временем авторами. В общем, ничего непредсказуемого, что могло бросить тень сомнения на их владельца. Что касается изобразительного искусства – мсье Бушéми был более осторожен, видимо, боялся прослыть человеком с дурным вкусом. Мила усмехнулась про себя. Этот человек не давал ей ни единого повода, чтобы вскрыть его пуленепробиваемую броню. «Кто же ты?»

– Как вам моя коллекция? – замедляя ход, поинтересовался он.

А затем совсем остановился, заметив ее интерес к висящей справа от него картине.

– Совсем не плохо, – она подошла ближе, продолжая рассматривать прекрасный пейзаж Моне.

Милен старалась не смотреть на мсье Бушеми, она всем телом чувствовала на себе его взгляд.

– Совсем неплохо для новичка? – его голос звучал в той бархатисто-обволакивающей вариации, которая каждый раз погружала ее словно в транс.

«А что будет, если он дотронется?» – эта мысль заставила волну мурашек прокатиться по ее спине и бедрам, вернув в реальность.

– Кто составлял вашу коллекцию, доктор? – неожиданно для самой себя спросила Мила уверенно и слишком громко. Словно хотела прервать это его странное, почти гипнотическое влияние.

Он скривил тонике губы в чуть заметной ухмылке, явно заметив ее смущение.

– Считаете, мой агент плохо справляется со своими обязанностями? – с ноткой издевки поинтересовался он.

– Я не в праве оценивать работу вашего агента. Все зависит от ваших предпочтений. Дело может быть совсем не в компетенции вашего агента, а в вашей неуверенности.

– Неуверенности в чем?

– Видите ли, мир современного искусства – это часто вызов: себе, обществу. Не всякий человек, особенно занимающий столь высокое положение, может рискнуть репутацией, ведь это самое общество имеет строгие законы, выходить за рамки которых означает выбиться из стада.

– Из стада? – переспросил он. – Думаю, из стаи.

Он изучающе смотрел на нее, Мила смутилась и сделала шаг в сторону, немого увеличивая расстояние между ними. Он чуть заметно улыбнулся:

– Идемте.

И, развернувшись, быстро зашагал в полумрак.

– Разве мы еще не пришли? – уже на ходу спросила Милен, стараясь не отставать.

– Еще нет.

– Ладно.

Они прошли до конца коридора и, свернув в какую-то неприметную дверь, оказались на узкой деревянной лестнице. Казалось, что это – какой-то потайной проход на случай нападения «стаи». Милен улыбнулась своему умозаключению и прибавила ходу, так как мсье Бушеми уже сбежал по довольно крутой лестнице и скрылся за ближайшим поворотом.

– Ой, простите, – отскочила она от его широкой груди, влетев в нее на полном ходу.

Он не сказал ни слова и, открыв очередную дверь, щелкнул выключателем. Мила на секунду зажмурилась от яркого света, ударившего ей в глаза. Привыкнув к освещению, Милен осмотрелась. Они оказались в небольшой совершенно пустой комнате, все стены в которой были завешаны картинами. Здесь не было привычной классики, все они представляли собой современное искусство. Со стен на нее смотрели искаженные самыми невероятными, даже нелепыми трансформациями лица и тела, плачущие собаки и кони на тонких, словно спицы ногах. От ярких красок закружилась голова. Она почувствовала, как, обхватив ее плечи, он помог ей сесть в небольшое кресло в центре комнаты.

– Поначалу у всех кружится голова, – его теплое дыхание коснулось ее виска, пустив по телу электрический разряд.

– Просто у вас не совсем удачно выставлен свет, и по поводу соседства я бы тоже поспорила.

– Здесь, за очень редким исключением, бываю только я, – ответил он на ее замечание.

– То есть, мне выпала редкая возможность? – Мила посмотрела на него через плечо.

– Мое честолюбие не позволяет мне проигнорировать присутствие эксперта в моем доме, – начал он. – Что бы вы ответили, попроси я вас составить каталог моей коллекции? Вы ведь, насколько я понимаю, современным искусством занимаетесь?

– В основном – да.

– Да, я помню шумиху, которую наделало пару лет назад ваше псевдо-открытие.

Милен невольно улыбнулась. Конечно, она сразу поняла, о чем он.

А речь шла о скандально-известной выставке современного искусства, организованной как раз галереей «Valeur».

На одной из посиделок выпускников Академии Художеств, к которым относилась и Мила, произошел спор о критериях оценки современного искусства. Мила придерживалась мнения, что рамки эти слишком размыты, и на цену и ценность картины влияют слишком много факторов, таких как: политика, экономика, общественное мнение, маркетинговые ходы дилеров, причуды коллекционеров, капризы критиков, постоянно меняющиеся вкусы и, конечно, средства массовой информации. Как это часто бывает в молодежных тусовках, беседа была сдобрена большим количеством алкоголя и честолюбивыми амбициями участников. Спор вышел жарким, и самые стойкие его участники, а ими, как вы, наверное, догадались, оказались Милен и ее нынешний начальник Дин, заключили пари: Милен за месяц сможет сделать признанного художника из самого обычного человека, никогда не державшего в руках кисть.

В случае победы Дина Милен полгода должна была работать на него бесплатно, если выиграет Мила – он берет ее на должность ведущего специалиста и делает своей помощницей.

Конечно, проснувшись наутро, Милен не раз пожалела о своей неосмотрительности, но уговор, как говорится, дороже денег, и она начала продумывать план.

Через месяц в галерее «Valeur» открывалась новая выставка. Среди прочих на ней был заявлен никому не известный, но за прошедший месяц наделавший немало шума в соцсетях и в средствах массовой информации, художник, подогревая не шуточный интерес к себе и предстоящей выставке. История его была романтичной и трагичной одновременно. Молодой художник N (а звали наше дарование Алекс Нихель), к своим двадцати трем годам уже успел разочароваться в искусстве, в себе, как в художнике, и решил выкупить все ранее проданные им работы и уничтожить. Что он, собственно, и сделал, а после покончил с собой, прыгнув с моста. Уцелели только две его работы, которые и выставлялись среди прочих в галерее.

Мероприятие собрало беспрецедентное для галереи «Valeur» количество желающих взглянуть своими глазами на работы мастера и, конечно, оценить представленные на суд зрителя полотна.

После ажиотажа вокруг полотен, восторженных отзывов критиков, и беспрецедентных двадцати тысяч евро за картину, наутро вышла статья молодого журналиста Пьера Бушеми, взорвавшая художественный бомонд. В ней рассказывалось о произошедшей мистификации. Оказалось, что такого художника никогда не существовало, а картины написала сама Милен.

Разразился скандал, в неловком положении оказались многие. Но, когда шумиха немного утихла, произошедшее предпочли охарактеризовать, как розыгрыш. В оправдание можно было сказать, что картины были весьма хорошего качества, а скандальная слава полотен в разы повысила их цену, так что все остались в выигрыше.

Милен получила свой приз, хорошего друга, скандальную репутацию и кличку – гиена. Ее боялись, ее ненавидели, но одно было бесспорно – после случившегося к ней прислушивались.

– Давно вы об этом знаете? – уточнила Милен.

– Я, конечно, отношусь к миру искусства постольку-поскольку, но даже среди простых обывателей та статья наделала много шума. Должен сказать, это было смело.

– Смело с моей стороны или со стороны Поля, осветить весь этот скандал в газете? По-моему, это была его первая большая статья.

На лице Жана вспыхнула мимолетная снисходительная улыбка:

– Обоих.

Он отвернулся к стене и, заложив руки за спину, делал вид, что разглядывает картины. Милен смотрела ему в спину и не могла понять, почему он не хочет показывать свой интерес к жизни сына? Что это: строгое воспитание, боязнь показаться слабым?

– Так, что вы решили? – спросил он, чуть погодя.

– Почту за честь, доктор.

– Можно личный вопрос? – спросил он, когда поднявшись по деревянной лестнице, они снова оказались в полутемном коридоре.

– Конечно.

– А почему гиена?

Мила выдохнула смущенную улыбку и, чуть замедлив шаг, повернулась к нему:

– Видите ли, – неуверенно начала она, – у самки гиены, так же как у самца, есть ложный пенис. Ну, если в двух словах, это почти тоже самое, что баба с яйцами.

Она почувствовала, как лицо ее вспыхнуло после этих слов и, отведя от него глаза, она быстро зашагала дальше.

«Черт возьми, – ругала она себя, пытаясь успокоиться, – как школьница краснеешь от слова пенис».

Она была благодарна мсье Бушеми за то, что он больше не пытался задавать ей вопросов, но эти несколько метров, что оставались до его комнаты, она отчетливо ощущала его насмешливый взгляд, прожигающий дыру у нее между лопаток.

* * *

Те несколько дней, что Жан провалялся в постели, Мила полностью посвятила себя работе над его проектом. Она начала составлять каталог работ, подбирала полотна, которые выгодно ее дополнят. Несколько раз наведывалась в комнату больного, уточняя детали, так как некоторые работы требовали внимания реставратора. Она, наконец, выставила правильный свет в помещении галереи. Эти несколько дней очень сблизили их. Ей нравилось его общество. Нравился его неожиданный профессионализм, наличие собственного, порой прямо противоположного, мнения, аккуратность даже в мелочах. Скоро она поймала себя на мысли, что слишком уж рьяно выискивает какие-то проблемы, чтобы снова увидеть его. А еще это был прекрасный повод не участвовать в болтовне с Терезой, которая начинала ее порядком доставать.

Отчаянная работоспособность мсье Бушеми, привитая, как она поняла из разговора с Терезой, его покойным отцом, не позволила ему предаваться лени, и уже в понедельник с утра Милен разбудил шелест шин отъезжающей от дома служебной машины. Она перевернулась на другой бок, но вибрирующий на тумбочке телефон не дал ей снова заснуть.