Текст книги "Белоснежка: Демон под кожей"

Автор книги: Наталья Масальская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

«Значит сменили декорации»

А большой черный, перепачканный красками рюкзак у него за спиной только подтверждал ее теорию. Парень быстро прошел мимо Милен и перебежал на другую сторону улицы. Она проводила его глазами и, когда тот скрылся за ближайшим поворотом, развернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы обогнуть здание со двора и полюбоваться на очередной шедевр.

Она любила уличных художников, этаких «певцов свободы», не заросших еще «жирком» общественного признания и боязни несоответствия.

Пройдя мимо мусорных баков, стоящих под пожарной лестницей с торца здания, она оказалась в довольно просторном дворике, со всех сторон огороженного сетчатым забором. С дальней стороны, что граничила с несколькими росшими вплотную к забору тополями, была проделана дыра. Поначалу ее постоянно заделывали, но вскоре поняли, что граффити на стенах придают зданию шарма, привлекая к галерее дополнительное внимание. Да и ребята, что творили здесь, отличались мастерством и фантазией. Вот и сейчас она стояла посреди двора чуть ли не с открытым ртом, наблюдая здоровенный разлом в горном породе открывающий проход в мир Юрского периода. Огромные монстры застыли на бегу, разинув свои пасти, и Милен поймала себя на мысли, что она рада тому, что отверстие не такое большое, чтобы они смогли вырваться на волю.

«Надо в следующий раз поймать мальчишку, – отметила она для себя, – посмотреть другие его работы. Чем черт не шутит».

Она вернулась на главную улицу и остановилась в раздумьях. Без Поля возвращаться в дом его родителей не хотелось.

«Позвонить Бэт? – она достала из сумочки мобильник и посмотрела на время. —Уже почти три».

Да и, честно говоря, не было особого желания тратить время на пустые разговоры, хотелось просто побыть в одиночестве. Она бодро направилась по улице дю Бари, перебежала на другую сторону дороги и, пройдя дворами, вышла на оживленную Риволи. Здесь находилась ее любимая кондитерская, и Милен решила прикупить пирожных.

Она вошла в дверь кафе, здесь как всегда было людно и сногсшибательно пахло свежей выпечкой и кофе. Она подошла к прилавку, заставленному разноцветными десертами, и, недолго думая, купила свои любимые «Мельфеи» с клубникой, еле удержавшись от желания выпить горячего шоколада, который, по ее мнению, был здесь лучшим в городе.

Милен вышла на улицу, дойдя до светофора, перешла на другую сторону и направилась к набережной.

Подышав приятной речной прохладой с примесью тины и запахом цветущих каштанов, она вернулась на Риволи и поймала такси, решив все же вернуться домой. Пирожные должны скрасить пресный разговор с Терезой. Жана, скорее всего, не было дома, так что она чувствовала себя в относительной безопасности.

* * *

– М-м-м, обожаю «Мельфеи», – Тереза чуть наклонилась над тарелкой и аккуратно, чтобы не обсыпаться крошками, откусила кусочек пирожного. – Они ассоциируются у меня с любовью и смертью, – с пафосом сказала она, запивая его ароматным улуном.

– Боже, как романтично. Почему с любовью и смертью? – спросила Мила, зацепившись, как ей показалось, за интересную тему. По крайней мере лучше, чем весь вечер мусолить очередные глупые сплетни, которые Тереза в огромных количествах потребляла из средств массовой информации и от таких же манерных балаболок – ее подруг. А тут любовь и смерть. Что может быть интереснее?

– О, мы как раз только познакомились с Жаном, и он чуть не каждый день присылал их мне с роскошным букетом цветов. Я думала, растолстею от такого количества сладкого, – усмехнулась она, – но он не давал мне сидеть на месте.

Тереза была уже вся во власти воспоминаний, и Миле спешно пришлось вмешаться, чтобы разговор не ушел не в ту степь:

– А почему тогда со смертью?

– В это время в городе произошли убийства. Они наделали много шума, только ленивый не говорил о них, – она взяла двумя пальцами тонкую витую ручку фарфоровой чашечки и, поднеся к губам, сделала небольшой глоток.

– Убийства? – переспросила Милен и, отложив свое пирожное на тарелку, откинулась на спинку дивана.

– Да, моя дорогая, убийства, – многозначительно повторила Тереза, видя, что Мила внимательно слушает.

– Говорили, что в городе появился маньяк. И как таких мерзавцев земля носит?

– Даже маньяк? Что, много жертв было?

– Две девушки. По-моему, обе были проститутками, – понизив голос почти до шёпота, ответила Тереза, поморщив свой аристократический носик. – По крайней мере, одна – точно. Со второй была какая-то странная история.

– А почему посчитали, что это маньяк? Разве не три похожих случая связывают в серию? – недоумевала Мила, которая была немного знакома с вопросами квалификации преступлений, так как в пору юности много времени проводила в обществе господина По, Конан Дойла и Симады.

– Одна из жертв была то ли чьей-то незаконнорожденной дочерью, то ли содержанкой, в общем – дело темное и уже позабытое, – махнула рукой Тереза.

– Содержанкой? – переспросила Милен, не давая Терезе переключиться на другую тему.

Та слегка поморщилась, но, нацепив на лицо маску вселенского терпения, продолжила с присущей ей предвзятостью, которая всегда появлялась в ее голосе, когда речь заходила о людях с низкой социальной ответственностью, будь то проститутки, наркоманы или бомжи – все они были для нее отбросами общества, не меньшими, чем убийцы и насильники.

– Да. А так как убийства были аналогичные, решили не дожидаться общественного резонанса. Тем более, убийцу схватили, он признался в содеянном. Префект требовал к нему самых строгих мер, и чтобы наказание было под стать его преступлению, его классифицировали, как серию. Отец Жана лично курировал это дело, – ответила Тереза, откинувшись на спинку кресла, – он тогда как раз и был Префектом.

– Да что вы? Даже так, – Мила в задумчивости поднесла к губам уже остывший чай и машинально сделала глоток. – И кто же им оказался? Убийства проституток – вроде не уровень префекта полиции? Тем более, жертвы всего две, и маньяка поймали быстро, как я поняла, – в задумчивости продолжила она.

– Какой-то учитель рисования, будь он неладен. И что главное, не насиловал, только издевался, а потом душил и оставлял на груди жертвы карту – джокера. Ублюдок, – выплюнула она, – не хочу больше о нем.

Тереза взяла со стола очередное пирожное и, откусив кусочек, запила уже остывшим чаем. Она поморщилась и поставила чашку обратно на стол.

Чтобы как-то сгладить неприятное послевкусие от разговора, Мила потянулась к высокому фарфоровому чайнику, что стоял на серебряном подносе вместе с сахарницей и молочником, и налила в ее кружку ароматного чаю, которой тут же наполнил комнату запахом клубники со сливками.

Лицо Терезы сразу просияло, и она, с присущей ей манерностью, взяла в руки чашечку вместе с небольшим блюдцем и сделала глоток.

– Поль говорил, что его назвали в честь деда? – продолжила Милен, желая еще больше польстить самолюбию Терезы.

– Да, мы надеялись, что он вырастет таим же сильным, невозмутимым и преданным делу, как и его дед, но Поль, видимо, взял больше от меня, – Тереза манерно рассмеялась.

– Да, Поль мне рассказывал о нем, – соврала Милен, чтобы закончить разговор на позитивной ноте.

IV

Поль вернулся ближе к полуночи. Его виноватая физиономия просунулась в приоткрытую дверь ее спальни. Он окинул комнату беглым взглядом и обнаружил Милу сидящей в высоком кресле возле окна. Видя, что она не собирается запустить в него чем-нибудь тяжелым, он вошел.

– Еще не спишь? – заискивающе спросил он и опустился на пол у ее ног.

Мила в задумчивости вертела в руках телефон и, меланхолично перехватывая его за уголки, продолжала его игнорировать.

– Малыш, прости. Я не думал, что все так затянется, потом еще ребята подтянулись, ну, в общем… – он замолчал, когда Мила обратила, наконец, на него внимание и виновато улыбнулся.

– Забей, – безучастно ответила она и вернулась к своему занятию.

– Что-то случилось? – поинтересовался Поль, видя, что расстроенный вид подруги связан отнюдь не с его безобразным поведением. Он осторожно взял из ее рук телефон и отложил на подоконник.

– Малыш? Ну, я дурак. Ну, не обижайся. Скажи, что случилось? Я же уснуть теперь не смогу.

– Мать звонила, – вставая из кресла и осторожно перешагивая через его ноги, ответила Мила.

Поль проводил ее взглядом до окна и, поднявшись с пола, сел в опустевшее кресло.

– И что? – спросил он, не отрывая взгляд от напряженной спины Милен.

– А то, что она опять решила устроить посиделки по случаю очередной годовщины со дня смерти отца, – слишком эмоционально ответила она и, сложив руки на груди, молча уставилась в темный квадрат окна.

– А это плохо? – осторожно поинтересовался Поль, видя в темном окне отражение ее раздраженного лица.

Он почти ничего не знал о взаимоотношениях Милен с матерью. Она никогда о ней не рассказывала и обычно меняла тему, если спрашивал он. Но то, что там не все гладко, было понятно и без слов.

Мила резко развернулась и с вызовом бросила ему в лицо:

– Уже пять лет прошло, ну, сколько можно?

Будто это он заставляет ее ехать.

– Может быть, она скучает? – предположил Поль, чувствуя повод проникнуть в тайны семейных взаимоотношений.

– По кому? – усмехнулась Мила.

– По твоему отцу, по тебе.

Милен на секунду замолчала, приходя в себя, и снова отвернулась к окну:

– Она это мне назло делает, – сказала она уже спокойнее. – Никак простить не может.

– Чего простить не может?

– Не важно, – она подошла к Полю и села ему на колени:

– Не важно. Не бери в голову.

Она поцеловала его в лоб, окончательно уходя от ответа:

– Как посидели? – спросила она мягко, проводя руками по его волосам.

– Отлично, – ответил Поль. Он настороженно вглядывался в ее лицо, словно искал признаки недавней истерии. Но Мила выглядела вполне спокойной, и он решил не упускать такую редкую возможность узнать о семье невесты побольше.

– Когда ты едешь?

– Завтра, – ответила она, отведя взгляд.

– Хочешь, я поеду с тобой?

– Милый, это будет наискучнейшая тусовка закоренелых снобов. Поверь мне, ты не много потеряешь, если пропустишь ее. Я бы сама с удовольствием осталась, но… не могу, понимаешь? Он всё-таки мой отец, а там будет много его друзей и коллег. В общем, не вариант, – начала оправдываться Милен.

– Я хочу поехать, – уверенно ответил Поль и, прихватив ее подбородок двумя пальцами, заставил посмотреть на него. – Мы скоро поженимся, а я даже не знаком с твоей мамой. Не порядок, – он приложил палец к ее губам видя, что она хочет возразить. – Я думаю, это хорошая возможность, особенно если ты не хочешь ехать для этого специально.

– Боже упаси, – ухмыльнулась Мила.

Она понимала, что он прав, и знакомство с матерью нельзя откладывать на долгий срок, а тут действительно хороший повод. Ехать к ней в гости специально, чтобы познакомить с Полем, у нее желания не было.

– Если ты хочешь, – обреченно протянула она.

– Решено, – воодушевился Поль. – Во сколько едем?

– Думаю, если часа в два выедем, как раз к четырем будем на месте.

– Чудно.

Поль, обхватил Милен за талию и поднялся, увлекая ее за собой. Чмокнув в нос, он пожелал ей спокойной ночи и, пока она не передумала, быстро ушёл.

Милен тяжело опустилась обратно в кресло и задумалась.

* * *

Всю дорогу до дома матери Мила молчала. Как ни пытался Поль втянуть ее в разговор – она отвечала односложно и невпопад. Скоро ему это надоело, и он включил радио, лишь изредка бросая тревожные взгляды на притихшую подругу. День выдался солнечный и теплый. За окнами машины мелькали небольшие городки с маленьким домиками под черепичными крышами, утопающие в свежей зелени и цветах. Мила отвернулась к окну и, откинув голову на подголовник, равнодушно смотрела в окно.

– Остановимся перекусить? – спросил Поль, когда они проезжали очередной городок, расположившийся по обе стороны извилистой дороги. – Ты же с утра ничего не ела.

Мила действительно даже не позавтракала, так как еще утром разругалась с собой же в душе и решила не портить аппетит присутствующих своей кислой миной. Наверное, ей нравилось чувствовать себя этаким Вертером – драматичным и ранимым героем, вся жизнь которого предопределена, и часы его уже тикают: тик-так, тик-так, тик-так… Если бы не весь этот напускной трагизм, маскирующий чувство вины, ее взаимоотношения с матерью со временем сошли бы на нет. Но они знали слишком много постыдных тайн друг друга, которые, как фантомная боль давно ампутированной конечности, продолжали ныть внутри одиночеством и обидой. Именно они так крепко связывали этих двух таких близких друг другу, но абсолютно чужих женщин.

– Скоро приедем, – то ли спросила, то ли ответила Милен, и Поль понял, – это команда к действию. Он не спеша съехал с дороги и припарковался возле небольшого придорожного кафе. Его неброская деревянная вывеска гласила: «Вкусная компания», что позволяло путникам надеяться как минимум на радушный прием и горячий кофе.

На небольшой террасе под выцветшем на солнце тряпичным навесом располагалось несколько столиков, один из которых был занят тучным господином в замасленном сером комбинезоне с логотипом автозаправочной станции, которую они проехали несколько минут назад. Его стол был плотно заставлен тарелками с едой, и, не обращая внимания на пришельцев, он быстро и с аппетитом орудовал своими толстыми, как сардельки, пальцами, хватая еду то из одной, то из другой тарелки, и быстро отправлял ее себе в рот, словно ел на время.

– Ты уверен, что мы не отравимся здесь?

– А по-моему вполне себе аппетитно, – ответил ей Поль, тоже не спуская глаз с толстяка. – Посмотри, как ему нравится.

Наскоро перекусив яблочным пирогом и кофе, они двинулись дальше и через полчаса подъехали к роскошному особняку.

Он заметно отличался от дома Поля: здесь не было цветущих садов и увитых плющом террас. Все здесь было чопорно и строго: словно вышколенные стояли безупречно подстриженные деревья и ровные ряды кустов, за которыми располагался двухэтажный особняк из темного камня, прекрасно вписывающийся своей цветовой гаммой в скучный, слишком прилизанный окружающий его пейзаж.

* * *

Все было точно так же, как пять лет назад, когда она уезжала отсюда, как она думала – навсегда. Но мать словно нарочно привязывала ее к дому, вынуждая постоянно возвращаться. Мила не могла сказать, что это было неприятно., отнюдь – с этим домом у нее было связано много хороших воспоминаний. Казалось, что двери сейчас откроются, и ей на встречу выйдет отец, как обычно в своем строгом костюме и неизменном галстуке. Он с абсолютно серьезным видом почти пройдет мимо, чтобы сесть в припаркованный возле крыльца черный лимузин, но в последний момент развернется и дернет ее за косичку, а потом засмеется своим громовым смехом. И эта его нелепая выходка тут же сорвет и с ее милого детского личика маску напускного безразличия, и она бросится ему в объятия, чтобы поцеловать и пожелать удачного дня. Но отец больше никогда не выйдет из дверей, да и косичек у нее давно уже нет. И это маленькое теплое воспоминание, что растревожила память, снова заноет внутри одиночеством.

Они медленно поднимались по каменным ступеням, пологим полукругом уходящим вверх к высоким парадным дверям. Мила краем глаза ловила волнение Поля: как он подстраивался под темп ее шагов, как постоянно бросал на нее едва заметные взгляды, как машинально сжимал и разжимал кулаки.

Оказавшись на верхней площадке, она повернулась к нему и взяла за руки:

– Готов? – спросила она, всматриваясь в его глаза, словно он собирался прыгнуть на резинке с моста.

– Готов, – Поль старался придать голосу уверенности, но от усердия дал петуха. Он тут же кашлянул, словно прочищая горло и мягко улыбнулся ей, давая понять, что все под контролем.

Милен отпустила его ладони и, подойдя к двери, постучала.

Им открыла бессменная экономка матери – Мей, она жила в их доме, сколько Милен себя помнила, и была не просто помощницей по дому, она была единственным по-настоящему близким человеком для ее матери. Эта маленькая азиатка имела довольно строгий, даже можно было сказать – хищный вид. Милен ее всегда боялась, но, по-видимому, там, в глубине ее бесстрастной души, она была способна на беззаветную преданность, которую и демонстрировала ее матери все эти годы. Будучи ребенком, Мила придумала ей прозвище – Цербер. И они с отцом часто «дружили» против Мэй, устраивая чаще всего безобидные розыгрыши, которые делали ее бесстрастное желтое лицо злым. Но надо отдать должное ее выдержке: она ни разу не сорвалась и никак не проявила своего недовольства. Правда, и не упускала возможности отплатить им той же монетой. Позже Мила поняла, зачем отец всегда старался задеть Мей, через нее он пытался задеть мать. Вот и сейчас от ее холодной отстраненности ладошки Милен вспотели.

– Привет, Мэй, – старалась не показать своего замешательства, она коротко поздоровалась и, не останавливаясь, прошла внутрь. – Где мама?

– Ваша мама в большой гостиной, – прозвучал у нее за спиной бесстрастный голос Мей.

– Спасибо, – словно между делом бросила она и, схватив растерянного Поля за руку, потащила вглубь дома.

Когда они зашли в гостиную, Поль окинул ее придирчивым взглядом. Помешанный на стиле отец привил ему отличный вкус. Интерьер был выполнен в английском стиле и в первые мгновения показался ему скучным: серые стены с широкими белыми карнизами напомнили ему униформу гувернанток начала прошлого века. Но при ближайшем рассмотрении он стал раскрываться и даже завораживать своей элегантной простотой: деревянные панели, закрывающие стены на треть, были покрыты искусной резьбой, а простота предметов интерьера с лихвой компенсировалась дороговизной материалов.

В гостиной уже было полно народу. Все было тихо и чинно, как любил отец, а теперь и мать с нарочитым рвением изображала скорбящую вдову – в лучших традициях дома Мартини. Приглушенное гудение десятков голосов, неспешное движение и темные тона костюмов присутствующих напоминало Милене какое-то ритуальное бдение. Она отмахнулась от язвительных мыслей и стала глазами искать среди гостей мать. Это заняло у нее не больше десяти секунд, так как было сложно ее не заметить: высокая, худая, с прямой, точно палка спиной, она стояла в компании папиных коллег с бокалом шампанского в руках.

– Вон она, – Мила показала головой в другой конец зала и, не оборачиваясь на Поля, направилась к матери.

Поль старался не отставать от нее, пока они шли через заполненный людьми зал.

– Мама, – окликнула Милен, подойдя к ней сзади.

Женщина обернулась. Вблизи она казалась еще выше и суше: ее накрашенные красной помадой плотно сжаты губы придавали ее вытянутому лицу выражение усталой брезгливости, а гладко зачесанные назад почти черные волосы, словно подчеркивали драматизм мероприятия.

Милен поздоровалась с собеседниками матери: кому-то просто протянула руку, а кому-то позволила себя по-приятельски обнять.

– Знакомьтесь, это Поль, – представила она своего спутника, и как только с церемониями было покончено, Мила прихватила мать чуть выше локтя и отвела в сторону:

– Познакомься, это Поль, мой жених, – еще раз уточнила она, а затем развернулась к парню: – это моя мама, мадам Мартини.

При взгляде на Поля, лицо матери прояснилось, и взгляд ее проницательных карих глаз остановился на нем с выражением сдержанного любопытства.

– Зовите меня Зои, – она протянула Полю руку.

Как мужчина из хорошей семьи, он тут же продемонстрировал ей свои безупречные манеры, приложившись к ней губами.

«Подхалим» – подумала про себя Милен и криво усмехнулась. Она была рада тому, что все идет гладко, и что Поль с ней. Один на один с матерью она опять начала бы психовать, и, как всегда, визит домой закончился бы для нее парой дней депрессии.

К ним подошел высокий полный мужчина. Даже его строгий черный костюм не мог собрать его расплывшуюся фигуру, ну, прямо коп из американских боевиков. Голова его была почти лысой, и только на висках и затылке были коротко остриженные светлые волосы, придающие его обрюзгшему лицу какой-то отвратительной слащавости. Он уставился на Милен с той хамоватой подозрительностью, которая свойственна блюстителям правопорядка. Она почти не сомневалась, что этот нагловатый тип – какой-нибудь жандармский начальник.

Он коротко поздоровался и, беспардонно взяв Зои под руку, отвел ее в сторону.

– Хм. А все, чего уставился, кина не будет. Пошли чего-нибудь съедим. Я, когда нервничаю, все время есть хочу, – Мила потянула растерявшегося Поля к фуршетному столу, возле которого изучая закуски постоянно толклись гости наполняющие свои тарелки. Потому что, как ни крути, а большинство из них собирались здесь с одной целью – пожрать. Мама, конечно, это знала, поэтому стол ломился от угощений. Ну, а что тут поделаешь? Давно почивший друг куда менее интересен, чем возможность набить брюхо и посплетничать. Она взяла две тарелки, стоящие на небольшом приставном столике сбоку, и, протянув одну из них Полю, начала выискивать глазами то, с чего бы ей хотелось начать трапезу.

– Мила, – послышался за ее спиной радостный голос.

Перед ней стоял приземистый старичок, его круглое лицо расцвело от улыбки, собравшей в уголках водянисто-голубых глаз лучики морщин.

– Диди.

Мила, отставив тарелку на стол, крепко обняла старика и стояла так, пока он похлопывал ее по спине своей мягкой старческой ладонью.

– Познакомишь меня со своим приятелем? – выпустив ее из объятий, он кивнул в сторону стоящего рядом Поля.

– Конечно. Это мой жених – Поль, – начала она. – Милый, это Дидье Томи, папин компаньон и друг.

Мила никогда не называла Поля на людях – милый. Поэтому он сопроводил протянутую старику руку, радушной улыбкой.

– Жених? – уточнил старик. – И когда ждать приглашения на свадьбу?

Мила слегка растерялась от такого напора. Диди взял ее за руку и с лукавым прищуром посмотрел ей в глаза.

– Никак наша бунтарка Милен смутилась? Думаю, молодой человек, это серьезно, – засмеялся он, глядя на Поля.

– Надеюсь, – Поль перевел взгляд на все еще смущенную Милу.

– Даже не сомневайся, – она поспешила закончить этот разговор. Зная о бесцеремонности и чувстве юмора Диди, это было по-крайней мере не безопасно.

– Ты маму не видел? – поспешно спросила она, пока Диди не начал выяснять подробности.

– Как не видел, вон она, – он кивнул головой в сторону двери, в которую как раз входила мать с тем наглым типом, что так бесцеремонно ее увел.

– Опять с этим Олсоном путается, – брезгливо выплюнул он, провожая их взглядом.

– Ты его знаешь? – спросила Милен, видя, что не только у нее толстяк вызывает отвращение.

– Да как не знать, милая. Гнусный тип. С таким спутаешься – сам в дерьме измажешься. Я уверен, что у него на всех здесь присутствующих имеются секретные папочки. Поэтому с ним никто не связывается, и ты не вздумай, – совершенно серьезно предостерег он.

Диди, как и ее отец, не смотря на непреклонность и подчас жесткую игру, никогда не опускался до «грязного» шантажа.

– И какие дела его связывали с папой?

– С папой? О нет, родная, Крейг – друг твоей матери, – ни без сарказма пояснил Диди.

– Мамин? – недопоняла Милен.

– Твой отец на порог бы этого мерзавца не пустил.

– Как же он допустил, чтобы мама с ним общалась?

– Она стала открыто приводить его в дом только после смерти Филиппа, – пояснил старик.

– Открыто приводить в дом? – переспросила Мила.

– Прости, дорогая? – словно не расслышал старик.

– Ты сказал, что она стала открыто его приводить в дом только после папиной смерти, – повторила Милена.

– Я так сказал? В самом деле? – Диди ловко включил старческую забывчивость, глядя на нее с благодушной улыбкой. – Прости, родная, – бросил он и уже тянул руки к проходящему мимо высокому худому брюнету. – Даниэль.

– И что это было? – спросил Поль, поедая бутерброд с икрой.

– Не знаю, – задумчиво протянула Милен, глядя в спину быстро удаляющемуся Диди.

* * *

Милен сидела в высоком кожаном кресле и, упершись ногами в пол, поворачивалась на нем из стороны в сторону. Поль нашел себе собеседника – кого-то из знакомых его отца, и Мила без зазрения совести решила совершить очередной набег на папины бумаги. Но стоило ей сесть в его кресло, как мысли тут же устремились в прошлое, и она совершенно забыла, зачем пришла. Сколько раз она, сидя на коленях отца, играла за этим столом или беспардонно разрисовывала его отчеты. Он позволял ей все. Все, кроме верхнего ящика стола. Туда ей лазить было строго-настрого запрещено. Однажды она все же решила его ослушаться и в первый раз за свои десять лет увидела его по настоящему рассерженным. Потом она долго ходила вокруг да около, желая все же узнать, что такого секретного он там прячет. Да, желания сбываются, но подчас не так, как мы того хотим. Вот и ее желание узнать, что отец так ревностно хранил в выдвижном ящике стола, сбылось: она до сих пор помнила тот громкий, разрывающий сонную тишину ночи, хлопок. Не смотря на болезненность воспоминаний, Мила их ревностно хранила. Может быть, она просто каждый раз напоминала себе о хрупкости нашего существования, о ранимости тех, кого мы любим. Ведь тот роковой выстрел навсегда уничтожил и часть ее души.

Милен прекратила крутиться и медленно выдвинула верхний ящик стола. Пистолет лежал на месте, под ворохом каких-то старых деловых бумаг. После всего случившегося мать не потрудилась избавиться от него. Она точно знала, что Мила не удержится и снова залезет в бумаги отца.

Она вытащила пистолет из черного бархатного футляра. Он был тяжелый, и казалось, что от него до сих пор пахнет порохом. На экспертизу его не забирали, так как мать подсуетилась, и, чтобы защитить имя отца и семью от пересудов, причиной смерти записали инфаркт. А с Милы она взяла обещание, что никто и никогда не узнает, что на самом деле произошло в ту ночь за закрытыми дверями его кабинета.

Воспоминания мерзким комом подступили к горлу, словно не было всех этих лет, и она снова стояла в его кабинете в одной ночной рубашке, разбуженная среди ночи громким звуком. В первые минуты, переступив порог его кабинета, Милен пребывала в состоянии какой-то странной отрешенности, будто все это происходит не с ней. Она медленно, шаг за шагом приближалась к столу. В кресле, завалившись набок, грузно обмяк отец. Вся правая сторона его головы и ворот голубой рубашки были залиты кровью, которая в тусклом свете настольной лампы казалась черной. В этой звенящей тишине слышалось только тиканье настенных часов. И этот страшный контраст стремительно бегущего времени и его неподвижной фигуры, неестественно завалившейся набок, вдруг привело ее в чувства, обрушившись всей своей тяжестью и неотвратимостью. Тело ее, словно растеряв все кости, стало бесформенным и тяжелым, ноги задрожали, она упала на колени, упираясь трясущимися руками в пол. Мир словно исчез, сжался до его руки, безвольно свисающей с подлокотника кресла, до пистолета на полу. В нос бил невыносимый жженный запах пороха. К горлу подкатила тошнота, не давая ей дышать, в голове зашумело. Кто-то схватил ее за плечи и резко рванул вверх, дальше была только пустота: черная звенящая бездна.

Она поспешно убрала пистолет на место, словно вместе с ним пыталась спрятать и воспоминания, что он пробудил.

Знакомый голос прервал душный плен ее воспоминаний:

– Ты все никак не успокоишься?

Милен подняла глаза на вошедшую мать. Та медленно прошла в кабинет разглядывая его, будто была здесь впервые. На ее лице было выражение какой-то странной отстраненности. Тревогу в душе Милен стремительно сменило негодование. Ее оскорбляли ложь и лицемерие матери. Этот прием в честь человека, которого она никогда по-настоящему не любила, и сейчас она пришла в его кабинет только за тем, чтобы снова обвинить Милен в вероломстве.

– Если бы ты не упрямилась, мне не пришлось бы рыться в его бумагах, как воришке. Каждый раз такое ощущение, что я его предаю, – Милен старалась говорить спокойно, но бешено бьющееся сердце заставляло ее голос дрожать и сбиваться.

– Я же тебе сразу сказала, всеми бумагами занимался отец. Я была не в курсе. Да и зачем это мне? – совершенно бесстрастно ответила мать, даже не взглянув на дочь.

– Ну, да… Ну, да… – с притворным пониманием ответила Мила и с силой захлопнула ящик стола.

– Пойдем к гостям, здесь ничего нет, – холодно сказала Зои и направилась к выходу. В дверях она обернулась, дожидаясь, когда за ней последует Милен.

Мила усмехнулась, понимая, что мать не оставит ее в покое и, медленно поднявшись с кресла, направилась следом.

Когда, преодолев полутемный коридор, они оказались в хорошо освещенном холле, Зои тут же куда-то испарилась, оставив Милен в одиночестве кипеть от раздражения. Она быстро пошла в сторону гостиной и, отыскав среди гостей Поля, бесцеремонно прервала его беседу и, взяв за руку, потащила его к выходу.

– Что стряслось? – в недоумении спросил Поль, когда они покинули наполненную людьми гостиную, направляясь к высоким парадным дверям, в которые несколько часов назад вошли. – Ты хочешь уехать?

– Да, – огрызнулась Милен, даже не поворачиваясь.

– Что, даже не попрощаемся с твоей мамой?

– Я уже это сделала от нас обоих, – с раздражением ответила Мила.

Она старалась не смотреть на Поля, так как понимала, что не права. И для него это знакомство с ее матерью, и он хочет произвести хорошее впечатление, но она была уже сыта визитом домой. Она чувствовала, как раздражение начинает настойчиво пульсировать в висках, пытаясь перерасти, как обычно, в головную боль. Это была наивысшая точка кипения, и после этой фазы они с матерью обычно начинали орать друг на друга. Ну, как орать? Орала только Милен, Зои, как обычно, была сама невозмутимость, и скоро Мила начинала чувствовать вину, считать эту ссору очередной своей ошибкой. В общем, она старалась не доводить до крайностей. А Поль? Поль скоро привыкнет.

* * *

Весь обратный путь Милен пребывала в состоянии какой-то зудящей нервозности: она то рылась в бардачке, выискивая жвачку, не найдя ее, принялась искать конфеты, которые постоянно валялись в подстаканниках, но как назло не сегодня; затем она полезла на заднее сиденье, чтобы достать из сумки воду. Осушив бутылку, она принялась переключать радиостанции и в конечном счете, ругаясь себе под нос, совсем выключила музыку и, откинувшись на сиденье, зло уставилась в окно. За окном мелькали все те же аккуратные деревеньки, которые они проезжали днем, но сейчас, в опускающихся сумерках, без всех этих буйных красок дня, выглядели, как оборванные грязные попрошайки, стоящие вдоль дороги, глядя на нее с укоризной глазницами темных окон. В образовавшейся тишине, которую разбавлял только шум двигателя, рычащего на пределе возможностей, Милен начала успокаиваться. Она повернулась к Полю, который за все время пути даже не пытался заговорить с ней: