Текст книги "Русская жена"

Автор книги: Наталья Копсова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Первым делом я попыталась организовать спасение хозяйской живописи, настрого запретив детям украшать стены отпечатками разноцветных ладоней.

Ян-Хенрик тем временем менял перегоревшие пробки, оказалось, что утром я их все повыбила. Мне же следовало научиться пользоваться американской плитой с автоматическим таймером и посудомоечной машиной, также производства США; тоже, вероятно, самой первой из могикан, так что антикварной ныне.

Ян-Хенрик обрадованно заложил в пасть машине еще не мытую посуду и гордо продемонстрировал работу почтенного агрегата. В духовке пылились покрытые застарелым жиром поддоны. Так как в моечную машину они не влезали, то находчивый хозяин предложил жиром допользоваться во время жарки картофеля, например. Пока я окидывала поддоны скептическим взором, в дополнение ко всему оказалось, что в доме напрочь отсутствует горячая вода; а восстановленное электричество, загадочно помигав, почему-то вновь отрубилось в центральной комнате, в ванной и в детской. Вслед за горячей водой начались перебои с холодной, и Ян-Хенрик удалился в подвал проверять трубы. Поскольку кухня еще оставалась светлым уголком в темном царстве сего дома, то я решила хоть поесть приготовить. Но по моей непростительной ошибке включился таймер плиты, а сама плита отключилась на неопределенный период.

Вместе со светом вновь появившийся Ян-Хенрик благополучно таймер остановил и еще раз объяснил мне принцип его работы. После объяснений я поклялась себе никогда, даже случайно, не дотрагиваться до столь сложного прибора. Дольше всего сопротивлялась горячая вода. Из-за внезапно грянувших морозов всю систему водоснабжения пришлось поставить на дополнительный обогрев. Из-за моей ошибки с электричеством еще утром труба промерзла до совершенно дикого состояния. Но в итоге и вода чуточку подобрела, то есть потеплела.

А видно, не зря древние считали, что в каждом доме живет свой домовой.

Ян-хенриковский домовой был предан только своему хозяину, а меня пока не признавал. Может, он вообще женщин не любит, что же – придется побороться за мирное с ним сосуществование.

В знак искренней признательности за помощь я предложила Яну-Хенрику отметить мое новоселье. Он с удовольствием согласился и заказал какое-нибудь русское национальное блюдо. На одной ноге, огромном энтузиазме и завалявшемся кусочке маргарина я быстренько зажарила действительно удавшиеся свиные отбивные в сухарях. Посыпанные жареным луком, картофельными чипсами и остатками петрушки, они выглядели так аппетитно, что хозяин нашего нового дома облизнулся. А еще я выставила на стол бутылку "Посольской", при виде которой Ян-Хенрик сверкнул глазами и искренне посетовал, что за рулем. Тогда я ему ее подарила. Хотя выпить моему новоиспеченному другу не удалось, он вовсю запел подозрительно восторженные дифирамбы рецептам русской кухни в комбинации с моими выдающимися кулинарными способностями. Сразу после, конечно же, вспомнил о небывалой романтической красоте русских женщин. Тут-то выяснилось, что несколько месяцев назад вместе с лучшим другом, неким якобы очень знаменитым в Норвегии юристом, они видели нас с Ольгой в кафе и еще тогда потряслись до глубины души этаким чудом.

– Мы на вас смотрели и завидовали до смерти двум английским хмырям. Им-то за что счастье привалило? Такие девушки! Подружка твоя – прелестница в стиле Джины Лолобриджиды, только лучше. Она и губами, и глазами, даже плечами улыбалась этим двум, а они прямо балдели. И речь ваша русская полна таких чарующих шипящих звуков, что на слух кажется сексуальной на диво. А подруга твоя замужем?

Не желая вдаваться в подробности, я вкратце объяснила, что Ольга замужем за норвежцем, но в настоящее время гостит у родителей в Архангельске.

– Муж ее ведь моряк? Поплыл в сказочную страну и встретил сказочную женщину, – плотоядно задумчиво предположил новый домовладелец. – А я сижу теперь сиднем в Норвегии и потихонечку старею.

Я принялась гостя убеждать, что он еще о-го-го и хоть куда, и душой в общем-то не кривила.

Узнав же, что Ольгин муж вовсе не опытный морской волк, а тривиальный лесоруб, и встретил ее через брачное архангельское агентство, возбужденный летчик-вертолетчик принялся меня умолять откопать и для него адресок агентства. На всякий случай я отодвинулась от него подальше.

Ян-Хенрик тут же пошутил о всевозможных соседских домыслах насчет своего затянувшегося визита и пообещал совсем скоро уехать домой.

Твердо уверив страждущего, что всю требуемую ему информацию я где-нибудь непременно откопаю, я попрыгала проведать маленькую Машастенькую. Девочка уже минут пять истошным голоском вопила в детской "уходи вода ибит" (в переводе значит "бандит") и более традиционное "мама, мама". Маша стояла в воде по щиколотку, а вокруг плавали намокшие книжки и игрушки. В спальне с "кадиллаком" потоп оказался еще более выраженным. Ругая себя последними словами за столь долгое игнорирование малышки и спасая по пути вспученные коробки, кое-как я вернулась обратно к Яну-Хенрику и сбивчиво обрисовала ему ситуацию. Домовладелец сделал потрясающий простой вывод, что трубу прорвало, и побежал грязную жидкость откачивать. Затем, очевидно, в поисках своего домового, бросился опять в подвал. Я одна самоотверженно продолжила героическую борьбу с бешено прибывающей водой. Но поскольку дети потребовали в экстренной ситуации еще большего внимания, пришлось героическое занятие оставить на потом и готовить им постельки на зигзагообразном диване у стеклянной стены.

А с Дэби мы разошлись навсегда. По крайней мере, я так думала. Глава одиннадцатая

Рано приходит весна на юг Норвегии. В далекой России еще наверняка лежали непотревоженные снега, а тут прозрачный воздух уже прибавлял веселые звонкие нотки к произнесенным звукам, как бывает только ранней весной.

Проснувшиеся после зимней спячки многочисленные рисорские патриоты один за другим взвивали в небо сине-красные норвежские флаги с белым крестом.

Солнышко приятно припекало, и мы с детишками решили прогуляться до набережной, посмотреть море. Наконец-то и я стала способной дохромать не только до магазина на автозаправке местного донжуана Пера. Правильно моя Ольга его терпеть не могла, такие цены ломит. Вначале я решила по-быстрому заскочить в разнообразные места, в которые долго не удавалось выбраться.

– Правда ли, что Сульвейг попросила вас съехать из своего дома? Расплылась в широкой улыбке работница почты. – Ах мужчины, мужчины! От них все наши беды.

Сочувственно покачала она головой на мой положительный ответ.

Я постаралась как можно скорее покинуть старую сплетницу в одиночестве. Кисло буркнула ей "ха де" (пока), но все равно тетка сумела подпортить мне весеннее настроение.

В книжном магазине "Нарвесен" я прочитала пять гороскопов на предстоящий месяц в пяти английских дамских журналах, чтобы купить тот, чье предсказание больше всего придется мне по душе.

Какой-то длинноволосый мужчина неподалеку от меня, небрежно полистав всю периодику по интересам в разделе катеров и яхт, плавно переключился на просмотр жесткой эротики и мягкой порнографии. Вместе с полногрудой и крутозадой брюнеткой в руках, ничего другого вокруг не замечая, он приблизился ко мне вплотную. Банка было почти невозможно узнать. Я прямо потряслась его нынешним видом. Всегда коротко стриженный и волосок к волоску приглаженный, в одежде с иголочки и до блеска начищенных ботинках, на этот раз муж бывшей подруги предстал полубородатым, в мятой куртке защитного цвета, с небрежно ниспадающими, слегка спутанными платиновыми волосами. Хотя даже так его новая прическа напоминала стиль ранней Мэрилин Монро.

Я решила незаметно из магазина удалиться, ничего для себя приятного от этого человека не ожидая. Однако, проходя мимо, не смогла не съязвить по поводу его сексуальных пристрастий. Ведь знала о них больше, чем достаточно.

– Симпатичная девочка, аппетитненькая. Возбуждает чувство голода и желание непременно отведать свежатинки. Не так ли? Как, Банк, молодая жизнь? Бурлит небось?

Банк нехотя перевел взгляд с журнала на меня, но ответил неожиданно мягко, почти лирично.

– Добрый день, Наташа. Добрый день сегодня и вправду. Солнце светит, весна пришла, и ты сама стала похожей на весну с рыжими от солнца волосами.

С трудом удержав от удивления готовую отпасть челюсть, мой язык сумел-таки повернуться с глупейшим вопросом о здоровье гранитной Дэби.

О здоровье дражайшей супруги Банк был не в курсе. С полмесяца назад или больше она отбыла в свою Флориду, и возлюбленный супруг ничего не знал о сроках ее возвращения. Я выразила легкое удивление таким раскладом, тем более что они гостили во Флориде на Рождество. Банк со скукой в голосе упомянул об очередных финансовых затруднениях Дэбиных родителей и намечавшейся свадьбе ее старшего брата. Бросила ли жена свою работу в Норвегии или взяла отпуск на время новой поездки, он также пребывал в абсолютном неведении.

Да, сегодня вообще Дэбин искуситель казался мне каким-то странным. Он как будто частично отсутствовал и вел себя в духе Снегурочки в период таяния снегов. То ли весенний дурман на нем так сказывался, то ли неохота ему была со мной лясы точить, только я не сочла нужным вдаваться в дальнейшие подробности и заторопилась передать Дэби горячий привет.

Неожиданно Банк удержал меня за локоток, с силой притянул к себе.

– Игорь все в море, все ликвидирует последствия аварии? Местная пресса каждую неделю дает сводки о ходе восстановительных работ. Давай пойдем на второй этаж в кафе, посидим?

Определенно что-то было не так. Все мои шесть чувств объединились и послали в мозг мощный сигнал опасности. Я пристально и строго посмотрела на Банка.

Огромные льдистые глаза под трепетными, на диво изящно изогнутыми рыже-каштановыми ресницами лучились неярким, но глубоким светом. Капризные, чересчур полные, однако идеально очерченные губы пунцовели алой ароматной зорькой. Волевой подбородок горделиво выставлял вперед кокетливую ямочку. Тронутая нежнейшим загаром холеная шея угадывающейся под рубашкой плавной линией легко перетекала в скульптурных форм плечо. Боже, до чего он был хорош – глаз не отвести. Да какая женщина может устоять, когда он так смотрит. И Дэби, и многие другие всем пожертвуют, чтобы хоть изредка ощущать на себе такой взгляд, касаться таких плеч, такой шелковистой кожи, таких драгоценных волос.

Опустив очи долу и усилием воли вызвав в памяти все его высказывания в мой адрес, я сослалась на скорый сон детей и быстрым шагом вышла на свежий воздух.

Дожидаясь на солнышке досматривающих комиксы и открытки сынка с доченькой, с помощью свежайшего морского бриза мне удалось стряхнуть с себя ядовитое наваждение. С чувством глубокого удовлетворения я поняла, что Банка терпеть не могу по-прежнему. Поуговаривав себя еще минут с пять, даже удалось хорошенько его возненавидеть. Ну вот, все и вернулось на круги своя. Теперь можно пойти и спокойно посидеть на набережной, на море посмотреть, если, конечно, детишки дозволят.

* * *

Целый час я бегала за детишками по деревянным мостикам и не имела ни секундочки покоя, как, впрочем, и не может его иметь мать двоих малышей, тем более вблизи воды. Наконец, они угомонились. Серега вступил в важный разговор с хозяином красивой яхты и со знанием дела начал обсуждать с ним достоинства парусов. Тому, по всему видать, было приятно. Машастик внимательно слушала. Я тоже смогла ненадолго присесть на дощатую скамеечку. Огромное небо над головой стало оранжево-золотым. Так никогда не бывает в реальности, но часто бывает в Норвегии. Раньше я думала, что художники, мягко говоря, сильно преувеличивают. Но здесь впервые в жизни видела небо таким разноцветным: малиново-жемчужным, серебристо-алым, бирюзово-лазурным. Оно отражается в море, создавая невероятные для глаз цветоэффекты. Хотя, по правде сказать, мало кто из местных жителей любуется этим. Такие природные красоты слишком здесь обычны. Аборигены считают, что за чудесами надо ехать на север.

Чьи-то руки закрыли мне глаза. "Ронгхильд, Сульвейг?.." Видно, все было не то, да и вряд ли, чтобы наши серьезные соседки так безобразно баловались.

– Извините, но мне нужно смотреть за детьми, – сказала я по-норвежски твердым голосом.

– Забыла уже меня, Наташенька?

Я с удивлением повернулась и увидела перед собой невысокого роста белокурую женщину в красивом серебристо-сером плаще. Плащ я, конечно же, узнала.

– Оленька, неужели же ты? Ты вернулась, прямо не верится! Ой, тебя и не узнать с новыми волосами.

– Просто беда с ними, уже записалась в парикмахерскую. Никому не нравятся, буду перекрашиваться снова. А ты что думаешь?

– А мне кажется, что если женщина меняется – это неплохо. Когда же ты приехала из Архангельска?

– Из какого еще Архангельска, из Бускеруда! Мы там почти пять месяцев прожили. Ураган много деревьев повалил, и собрались лесорубы со всей Норвегии лес расчищать, чтобы древесина не пропала. Вернулись только три недели назад. Я все собиралась тебе позвонить, да закрутилась: распаковка, уборка, то да се. Ой, как Машастик-то выросла. Она просто прелесть. Тоже хочу такую девочку. Еду в понедельник в арендальский госпиталь спираль вынимать, а то тут что-то все врачи на стажировке. Гунар давно настаивает, затрахал совсем.

– Я рада, что у тебя все так хорошо. Я-то думала, что ты его бросила. А у меня все по-прежнему. Игорь вот уже девятую неделю в море, я так скучаю и...

– Мы обо всем тогда с Гунаром переговорили. Он плакал, умолял не уезжать, прощенье за все на коленях вымаливал, и я решила еще раз попробовать. Поехала в этот Бускеруд. Снимали там три комнаты у его сестры в доме. Они в Бускеруде живут. Это примерно 4-5 часов отсюда. Так что все нормально. Трактор вот купили новый, старый Гунар продал. Он совсем уж стал никуда. Машину старую тоже продали и купили другую, больше. Она, конечно, удобная, но бензин ест – как зверь. Еще Гунар договорился с соседом, что я им дом покрашу. Уроки музыкальные я ведь все это время не давала, теперь надо новых учеников искать... Так что я занята под завязку. Вот только, чтобы на выходные расслабиться, в видеотеку выбралась да в парикмахерскую зашла время назначить.

– А где Боренька? А, с папой... Слушай, оставь мне Бореньку как-нибудь, ну, например, когда краситься пойдешь. Мои детишки так соскучились по нему.

– Конечно, как-нибудь завезу, если очень настаиваешь. Только бесплатно с чужими детьми здесь не сидят. Это меня Лив "просветила", сестра Гунара. Так что не будь дурочкой.

– А как же твое рисование и танцы?

– А с этим все в порядке. На танцах-то и встретили мужика, которому толкнули старую тачку. Рисую я сейчас очень много. Деревянные тарелочки и подносы расписываю, потом будем их продавать. Еще Гунар купил стульев деревянных, чтобы я их расписала норвежскими узорами по синему фону. Представляешь, у нас – по черному, а у них – по синему. В гостиницах любят такие стулья и охотно покупают. Нравится тебе мое платье? Вместе с Гунаром покупали по возвращении. Подарок мне на день рождения. Чистый шелк особой выделки.

Ее новое платье фактурой и цветом слишком уж напоминало холсты, по которым в былые времена она маслом писала свои картины.

– Удивительная ткань, ничего подобного раньше не видела. Никогда и не подумаешь, что это шелк. Скорее напоминает мешковину.

– Знаменитый норвежский дизайн. Последний писк моды. Стоит, конечно, бешено. Ой, я совсем заболталась. Почти пять, и мне идти надо. В церкви мама Гунара ждет, там сегодня собрание общины.

– Слушай, если ты в понедельник к доктору едешь, может, захватишь меня в Арендал. Мне в "Винмонополию" надо. Игорь должен вернуться аккурат к своему дню рождения. Хочу хорошее вино купить. Здесь ведь ни черта нету.

– Не смогу я, наверное. Бензин ведь такой дорогой, да и неудобно это может быть Гунару.

– Послушай, Оль. Это ведь не дальше твоей видеотеки. Тебе все равно фильмы обратно завозить.

– Ну правда, никак не могу, ты же знаешь, как Гунар в лесу устает. Я даже приезжать к тебе пока не смогу. Денег нет, сама понимаешь. Может быть, сама как-нибудь соберешься. В принципе раз в день автобус школьный ходит или такси можно взять. Я понимаю, ты скучаешь, но мне выбраться к тебе сейчас непросто. Может, потом как-нибудь... Но ничего, все будет хорошо. Поскакала я, пока.

Оля уходила от меня все дальше и дальше летящей, волнующе неровной походочкой, ловко балансируя на своих излюбленных каблуках. Кричали чайки, выискивая в волнах рыбу. Не банально-тривиальное, а золотисто-бирюзово-сиреневое с легчайшими оттенками алого и изумрудного море мерно набегало на деревянную пристань.

Я вдруг остро почувствовала, что прошлое кончается и неведомое, но хорошее будущее стоит у моего порога. Именно почувствовала, а не подумала. Голова же была совсем легка и свободна, и в ней только вертелись две последние строчки стихотворения, в далекой юности написанного моим мужем и посвященного мне:

И тени чаек, вторящих волне,

Плывут неясно в глубине. Глава двенадцатая

Муж решил сделать сюрприз и вернуться с корабля, не предупреждая заранее. И вот как-то раз, возвращаясь с детьми с вечерней прогулки, в наших окнах я увидела свет. Еще сама себе попеняла на забывчивость.

При виде улыбающегося отца дети с оглушительными визгами и расспросами о подарках повисли у него на шее. А я немного растерялась от неожиданности.

– Как же ты сумел попасть в наш новый дом?

– Стареешь, хвостик мой. Памятью слаба стала, вот и забыла дверь в сад запереть. Я походил вокруг да около, потом в доме посидел, и ты знаешь, во всем этом что-то есть!

На мотив цыганского романса он красиво запел:

– Где ж тревога и раздор,

Я в душе спокоен.

Только разум, черный вор,

Действует разбоем.

Только черный уголек

Памяти дымится,

Но ветра нет, и уголек

Не воспламенится.

Я поинтересовалась именем поэта, сочинившего данный шедевр.

– Шедевр принадлежит вашему покорному слуге с мировым именем Игорь. Сочинил их аж во время семибалльного шторма в самом Северном море, ответил, посмеиваясь, мой супруг и без всякого перехода продолжил: – Тебе огромный привет от твоего "Текиллы". Фирма обещает устроить по поводу Пасхи новый вечерок в ресторане, так он заранее вожделеет встречу с тобой. Уж как тебя расхваливал, так расхваливал... Смотри у меня!

Неприятные подробности последнего разговора с бывшей американской подругой вновь всплыли в памяти. Все эти "задержания в аэропортах" и другие глупейшие домыслы окружающих людишек о моей суперскромной персоне тяжелым камнем все еще лежали на сердце. С искренними пожеланиями всем местным сплетникам гореть синим пламенем, я отказалась наотрез принимать какое-либо участие в совместных с такими личностями мероприятиях.

– Ты просто засиделась дома, вот всякая чушь и мерещится. Если не взлюбила мужа подруги, то его двоюродный брат здесь совершенно не при чем. Выдумала еще, что хозяйка выгнала ее из-за сплетен. Да, у тебя фантазия богатая. Даже на корабле все знали, что дантист связался с этим знаменитым рисорским женолюбом Пером и загулял от жены по-черному. Вот она и захотела от него уйти... Ну, да Бог с ними со всеми. С новосельем тебя! Теперь поцелуй и поздравь: меня, наверное, скоро переведут в центральный офис в Осло.

От всего услышанного я впала как бы в легкую прострацию. Видимо, в мозгах на короткое время произошло короткое замыкание. Но потом ничего, рассосалось и стало можно жить дальше.

* * *

Одним из тех томящих сладостными предчувствиями майских вечеров, когда так хорошо мечтать о любви и только о ней, совершенно некстати раздалось стрекотание входного звонка. Я решила, что это балуются бегающие на воле детишки и не заторопилась открывать. Но стрекотание настойчиво повторилось снова и снова. С сожалением о невозможности дольше погрезить я открыла дверь и... чуть не потеряла дар речи, а заодно и некоторые другие дары. На пороге стояла американская подруга и улыбалась мне своей широченной зубастой улыбкой. Почему-то мое внимание сконцентрировалось именно на крупных, ядреных, беззастенчивых зубах.

– Вот мимо проходила и решила заглянуть, – заявила бывшая подруга с так и лучащимся, так и сияющим оптимизмом фейсом. Я не стала приглашать ее в дом, как это бывало раньше, загородила путь на входе. Помявшись секунду, Дэби сбавила бодрый тон, но лишь на самую малость. – Плохо, конечно, что у нас все тогда так получилось... Но это дело прошлое. Я, Наташа, зашла сказать, что теперь нам ничто не помеха и мы должны опять стать подругами.

– Должны?!

От такой простоты я чуть не задохнулась. Не склероз ли у нее развился на почве жития с ее "подарком судьбы"? Да за кого она меня принимает?

– Ты не представляешь, как я мечтала с тобой увидеться, дорогая моя! Только ты одна меня здесь и понимала. – Совершенно для меня неожиданно американка крепко и больно прижала меня, настороженную, к сердцу. Я и пикнуть не успела. – А я, Наташа, беременна!

Чуть ли не слезы стояли у нее в глазах, когда я сумела наконец освободиться из медвежьих объятий подруги. Сдержанно ее поздравила. Как бы отвергая мой прохладный прием, цветущая, как майская прерия, блудная дочь Америки и в самом деле прослезилась от полноты переполняющих ее чувств.

– Ты ничего не понимаешь! Совсем ничего, мой Бог... Ведь вовсе не Банк, а Эрик отец моего маленького!

В немом изумлении я застыла статуей. Никак не могла сообразить, что следует делать с этой новостью, при чем здесь я и отчего это мне может быть так потрясающе любопытно. Дэби улыбалась и ждала. Потом запросто меня отодвинула, по-хозяйски прошла в дом, устроилась поудобнее на изогнутом диване у стеклянной стены с видом на море и потребовала чаю с молоком и тостеров, пообещав все-все выложить, как на исповеди.

Я почти сомнамбулически выполняла ее распоряжения. С видимым удовольствием потягивая чаек и закусывая тостерами с шоколадным маслом, начала Дэби слагать для меня сагу о женской своей судьбе и ее причудах.

– Помнишь ли ты тот ледяной февральский день, когда переезжала в этот дом? Я обещала тебе прийти и помочь, но так и не смогла... Ты помнишь?

– Еще бы!

Столь завлекательное начало быстро привело меня в чувство и всю превратило в обостренное внимание и слух.

– В тот самый черный и одновременно счастливый день в моей жизни я в первый и в последний раз поссорилась с Банком. Я ведь его заранее предупреждала, что собираюсь к тебе. Однако с утра он настоял поехать по объявлениям осматривать лодки, а потом купленную лодку стало нужным вывезти к его родителям срочно. Я несколько раз упоминала о тебе и пыталась отпроситься. Банк только сердился, и я, боясь разозлить его окончательно, уступала час за часом. Глупая я была. Мой Бог, до чего же я была глупая.

Вернулся с работы мой Игорь, и Дэби пришлось сменить направление разговора. Услышав расспросы о сроках, самочувствии и девочках-мальчиках, мой деликатный муж решил пойти поиграть с детьми в футбол.

– Весь тот день я была, как на иголках. Ты себе и представить не можешь, как я изнервничалась, как испереживалась. Перед сном совсем слегка ему попеняла. Лишь сказала, что с тобой не совсем хорошо обошлись. Но, Боже, какая же отвратительная вышла сцена. Банк грубо заорал на меня, даже замахнулся, столкнул с постели. Так презрительно, так высокомерно и уничижительно называл меня безмозглой овцой. Будто бы я в силу своей неразвитости привязалась к русской дикарке и теперь ради нее даже готова пренебречь своими семейными обязательствами. Я слушала его молча, но внутри меня все выло от отчаяния. Открытие горькой истины стало неизбежным: с тех пор как вышла замуж, я совершенно потеряла контроль над своей жизнью, своим телом, самой собой. Удовольствовалась ролью молчаливой тени самовлюбленного, поглощенного только собой мужа и упрямо запрещала себе даже думать об этом. Мне казалось: люблю его безумно, жить без него не могу. Ведь когда Банк на мне женился, я чуть не умерла от счастья. Во сне пела. Только позже стала иногда плакать втихомолку от отчаяния и безысходности, хотя очень старалась себе такое не позволять. Твердила как заклинание: "Я счастлива! Я так счастлива! Я должна быть счастлива, ведь он мой. Ведь теперь он мой, мой, мой..." Впервые мы серьезно повздорили с Банком, и он, хлопнув дверью, уехал к родителям. Но я уже точно знала, что это конец. Да, знала! Ему так прямо и сказала, что возвращаюсь домой в Америку, а бумаги о разводе пошлю по почте. Да он ничуть мне не поверил. О, тогда я хотела только одного: побыстрее заснуть и забыться. Собралась принять снотворное, но тут в дверь постучали. Так и открыла с упаковкой таблеток в руке. Не могла не открыть, свет хорошо виден из-под двери. Эрик заскочил узнать о наших планах на завтра, но безумно испугался, увидев меня зареванной и со снотворным. Даже решил, что, повздорив с мужем, я собираюсь отравиться. Знаешь, Наташа, меня как прорвало. Чуть в слезах не захлебнулась, но все ему выложила, как на исповеди. Призналась в безмерной своей униженности и отсутствии всякого достоинства и гордости. Но Эрик, такой чудесный, душевный, теплый – сразу меня понял, сразу почувствовал. Когда же узнал, что уезжаю из Норвегии навсегда, упал на колени, усыпая поцелуями мои руки, целуя сквозь халат ноги и чуть не плача. И даже через ткань пеньюара я почувствовала всю сладость его обжигающих губ. Мое сердце блаженно замерло от прикосновений пальцев к солнечным его волосам, от полубезумного шепота любовных признаний. "Чем же заслужила я такое счастье?" – спросила я Бога. И Бог мне сказал: "Это твое!"

"Где же эта американская девочка набралась таких удивительно изысканных сравнений?" – думала я, заслушавшись чуть ли не с восторгом.

Так хорошо было только у Бунина, ну еще, может быть, у Набокова. Скорее всего, она очень хорошо знает Библию.

Я взяла теплую Дэбину руку и прижала ее к своей груди, чтобы переполняющее ее счастье перелилось и в меня в этот дивный майский вечер. Дэби благодарно взглянула на меня сияющими темными очами и продолжала свой рассказ, несколько скомкав окончание. Она вспомнила, что вскоре должны вернуться к ужину с прогулки мой муж и дети, а мне его еще надо готовить. Лучший друг Банка объявил, что любит ее с тех пор, как впервые увидел, и все это время неимоверно страдал от неразделенной, безнадежной любви. К счастью, Эрику выпала возможность выразить свои чувства, и вожделенная, но почти несбыточная мечта благодарно упала в его объятия. Хотя, как и обещала, Дэби на следующий день все же уехала в Америку и выслала документы о разводе, последствия той переломной ночи начали сказываться. Ее без конца стало подташнивать, однако подруга полагала, что тошнота и дурнота не более чем "аллергическая реакция" на неудачное замужество. Врач разъяснил, что причина гораздо более естественная. Дэби тут же бросилась звонить Эрику. Новость об отцовстве чрезвычайно его воодушевила, и он затребовал свою любушку назад и немедленно. Еще поразмыслив некоторое время об истинности своих чувств к рыжему чуду, словно озаренная свыше, американка явилась в Норвегию и теперь утверждает, что это и есть настоящая любовь.

– А почему ты так уверена, что ребеночек не от Банка? По количеству недель он тоже вполне подходит. К тому же ты утверждала, что твой муж был необыкновенно сексуально активен.

– Да что ты такое говоришь, Наташа... – Дэби прищурилась на меня умудренно-снисходительным взглядом, уверенно повела по-прежнему могучим плечом. – Да ведь женщина всегда знает точно, кто отец ее маленького и с другим никогда его не спутает. К тому же Банк решительно не хотел иметь детей.

"Женщины точно знают или хотят думать, что точно знают?" – про себя подумала я, но вслух, конечно же, ничего не сказала. Пусть считает, как ей приятнее.

– Прежний твой муженек уже знает о твоем возвращении? А о беременности? А слушай-ка, радость моя, если ты все равно должна ему звонить по поводу страховок, так, может, прямо сейчас его и "обрадуем". Давай реакцию проверим, а?

Поскольку Дэби заколебалась в нерешительности с явной склонностью к отказу, я просто-напросто всунула ей в руки телефон в виде черепа (любимая игрушка моего Сереги), и, подчиняясь моему горящему, энергетически насыщенному взору, она вяло потыкала пальчиком во вмонтированные в мозг кнопки. Банк откликнулся так быстро, будто бы сидел и с нетерпением ждал нашего звонка. Совершенно заплетающимся языком, – неистребимый перед ним трепет, видно, засел у нее и в крови, и в плоти, – американская подруга пролепетала в трубку жалкие мольбы о разделении каких-то там совместных страховых полисов. Я резво приволокла с кухни параллельный аппарат и, обнявшись с ним прямо напротив Дэби, всем видом завыражала надежду и защиту.

– Все необходимые вопросы я обсужу с твоим дружком на следующей неделе, – донесся до меня сумрачный голос красавца. – Еще что-нибудь?

Дэби молчала истукан-истуканом. Я принялась активно ее подбадривать жестами, взглядами, мимикой и всем остальным, что на тот момент оказалось в моем распоряжении. Наконец-то, после серии толчков в плечо подруга обморочно выдавила:

– Я, Банк, беременна.

На том конце нависло могильно-чугунное молчание. Стало казаться, что Банка унесло куда-то в бесконечность и там растворило. Лишь для очистки совести, шепнув едва слышное "Хеллоу", Дэби с явным облегчением собралась вешать черепную коробку обратно на череп. Но тут умница Банк сам пошел навстречу самым жгучим моим пожеланиям.

– Что ты под этим имеешь в виду? Хочешь при разводе заявить о беременности?

Я мысленно от всей души похвалила красавчика за редкую среди их племени догадливость и принялась всячески подсказывать подруге ответ. Моя американка потерянно молчала, видимо, мало чего соображая. Лишь одинокая, неприкаянная слезинка медленно ползла по ее щеке. Пришлось поднатужиться самой:

– Yes! (Да!) – С полусвистом-полухрипом ответ так удачно вытолкнулся из горла, что ни по тембру, ни по тону, ни даже по произношению нельзя было угадать лицо, его высказавшее. Банк на это купился. Еще помолчав с полминуты, он хлесткой фразой:

– Ах ты, стерва! Тебе это отпоется, не думай! – вырубил связь.

Дэби тихонечко завсхлипывала и своими поднывами изрядно мне подпортила вожделенное чувство злорадного удовлетворения.

– Перестань плакать, моя дорогая. Ну, пожалуйста, успокойся... Да, в конце концов, каждый должен получить то, что заслужил. Мы совсем чуточку помогли провидению, лишь самую малость. Знаешь что, моя Маша выросла из кучи красивых платьев. Пойдем их посмотрим, может, у тебя будет девочка...

Рыжекудрая головка Машастенькой уже вовсю мелькала в саду за окнами. Понаблюдав туманным взором за беззаботной возней моих двух ангелочков, американская подруга отерла слезы и с надеждой улыбнулась. Глава тринадцатая