Текст книги "Лучший из миров"

Автор книги: Наталья Колпакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Место и вправду оказалось потрясающее. Фантасмагория какая-то. Непонятная разборка, по-видимому, вышла масштабной, захватила весь немалый двор, несколько жилых домов и один выселенный. Там, в выселенном, нашли на втором этаже аккуратное «лежбище», оставленное очень терпеливым, хладнокровным и, безусловно, грамотным человеком. Мирон глянул в окно с давно высаженным стеклом, оценил вид. Внизу, у подъезда в доме напротив, нервный мужичок – сошка из местной эксплуатационной конторы – визгливо объяснял что-то про ключ от подвала.

– Подземный ход? – осведомился Мирон.

Приятель только крякнул.

– Ну и интуиция у тебя! Да, отсюда в тот жилой дом, во второй подъезд. Часть бывшего бомбоубежища. Ключей, конечно, ни у кого нет уже лет двадцать, кроме как у этого вот, встрепанного. Но двери отперты и отлично смазаны. Эксперты работают со следами.

Дальше оказалось еще интереснее. На асфальте потеки чего-то резиново-черного, липкого и словно бы оплавленного. Горели машины? И где они? Как умудрились уехать? Одна, правда, была. Покореженная, смятая, но как-то странно – специалисты чесали в затылках. На следы столкновения или вандализма не похоже. А похоже это было… Мирон отключился от бушующей вокруг деятельности, от всего «правильного», что знал об автомобильных авариях и повреждениях, и понял. Впечатление было такое, что тяжеленный внедорожник – серьезную штуковину – пожамкали в руке, как ребенок сминает в ладошке картонную машинку. Номерные знаки в порядке, номера на элементах двигателя им соответствовали и не были перебиты. Но, странное дело, в угоне тачка не числилась. Кто-то уже дозвонился до владельца и после нескольких фраз обернулся к коллегам с видом полного обалдения. Хозяин машины с такими знаками сначала выматерил его за дурацкий розыгрыш, но наконец клятвенно подтвердил, что его транспортное средство никто не угонял, не покупал и не брал покататься. Откуда такая уверенность? Да оттуда, что он сейчас сидит за рулем, тупица! Вспыльчивого хозяина уломали немедленно подъехать, а Мирон, в голове которого грозно тикали секунды, метнулся к особо интересному подъезду. Приятель рванул следом, словно охотник за лучшей своей собакой, ни разу его не подводившей.

– Осторожно, там в тамбуре следы борьбы, – предупредил только, но Мирон и сам заметил скрючившихся в тесном пространстве между дверьми людей и просочился нежно, как водяная капля.

Он отметил массивную дверь в темном закуте – явно тот самый выход из подземелья, отпертый неизвестным ловкачом. Осторожно, вдоль стеночки, но не касаясь ее, поднялся на два пролета. Вынесенная с петлями дверь одной из квартир не оставляла места для сомнений. В квартире тоже вовсю шла работа. Мирон скромно притулился у входа. Бросились в глаза два необычных вертикальных потека на стене перед проемом, ведущим в комнату. Мирон без всякой экспертизы не сомневался, что это кровь. Кто-то из спецов недоуменно разглядывал потеки. Мирон, охваченный дрожью догадки, негромко обронил:

– Уши…

– Что? – вскинулся эксперт. – Кто вы та…

– Там сверху, где кровь начинается, должны быть дырочки в стене, довольно глубокие. Посмотрите.

Эксперт раздраженно повернулся к стене и вдруг заметил. То, что не видел до сих пор, потому что искал нечто совершенно другое. Два глубоких и вроде бы даже расширяющихся в толще стены цилиндрических отверстия, словно от гвоздей, с силой вогнанных в стену строительным пистолетом. Теперь, когда он видел их столь отчетливо, казалось невероятным, что совсем недавно он умудрился их проморгать. Протиснувшийся вперед товарищ представил Мирона, и отчужденность ушла с лица эксперта, а потрясение дополнилось признательностью.

– А при чем тут уши?.. Боже… Неужели? С ума сойти!

Мирон убежденно кивнул. Он почти видел, как двое крепких мужчин со смазанными лицами корячатся, пришпиленные к стене некими гигантскими булавками.

Булавками?

– Что-то вроде метательных стрелок. Нашли их? Нет? Значит, они унесли их с собой.

Эксперт, еще несколько стоявших рядом спецов и Миронов знакомец затаив дыхание воззрились на него со всех сторон. Будто он начал пифийствовать и с минуты на минуту огласит паспортные данные и адреса проживания подозреваемых. Мирон смущенно развел руками.

– Я не знаю, кто они такие. Просто предположил, что это могли быть стрелки.

И он вкратце описал засевшее занозой в памяти дело о недавнем убийстве неопознанных крепышей и о таинственных метательных снарядах.

В этот момент из комнаты в крохотную прихожую шагнул сотрудник, уткнувшийся в экранчик мобильного телефона.

– Тут номера есть. Вот, неотвеченные вызовы.

Он начал читать цифры, и у Мирона резко пересохло во рту.

– Я знаю этот номер, – хрипло перебил он, и все вокруг снова застыло.

– Знаю, чей это может быть телефон. Дан Палый, предприниматель, эксперт по холодному оружию. Пишите адрес.

Дожать яростную императрицыну сестричку – звали ее, кажется, Талла, как-то так, – действительно оказалось проще просто. Она сама свалилась ему в руки, эта переполненная соком ненависти багровая вишенка с ядовитой косточкой. Будто заждалась. Кого угодно любого, кто придет и подставит ладонь! Отчаянно смелая, на все готовая заговорщица, Талла в то же время оказалась до нелепости наивной. Ее безоглядное доверие к первому попавшемуся проходимцу, ее одержимая убежденность в собственном высоком уделе – сколько же во всем этом было жалкого! Даже ее красота не заводила его. Он слишком презирал таких вот дешевок-недотрог, куда лучше простая честная шлюха. А то, что она дешевка, Талла готова была демонстрировать при всяком удобном и неудобном случае, Саоре даже не по себе становилось. Барахтаться в койке с куклой, страсть изображать – спасибо, нет. А дать себе волю, так дура эта не то что до утра, до второй стражи не доживет. Пришлось схитрить. Галантно намекнуть, что считает выпрыгивающую из платья сучку девицею, так что до брака – ни-ни. Ну не позволит такого непотребства его преклонение перед ее императорским величеством! Проглотила как миленькая. А что? Ведь спала и видела себя на троне. А рядом – он: романтичный мальчик, тонкий ценитель, ловкий интриган, безжалостный цареубийца, могущественный маг, и плевать, что вся эта каша попросту не может завариться в одном человеке. Талла жрала варево полными ложками, облизывалась, причмокивала от наслаждения. И просила еще. Он давал – не жалко!

Неотвеченные вызовы с телефона заместителя господина Палого не только сэкономили дознавателям немного времени. Конечно, они бы и так установили, кому принадлежит телефон, но, не случись рядом Мирона, кто знает, пришло бы кому-нибудь в голову связать нетипичную «криминальную разборку» с другими, не укладывающимися в схему, происшествиями последнего времени. Прибитые уши и метательные стрелки – догадка убедительная, но слишком смелая для обычного трезвомыслящего человека. А так – получалось уже не просто дело, пусть даже дурацкое какое-то. Получалась серия. И Мирон начал рассказывать. Как ни странно, они слушали, хотя и крутили головами, поглядывая настороженно. Как бы там ни было, теперь он был уверен, что за Палого примутся всерьез.

Вот и отлично. Ясно ведь, он не может охотиться на него в одиночку. Знать бы только, почему так погано на душе? Явно не из-за страха, что сочтут психом или дело под себя подгребут, – у него и дела-то никакого на руках не было, так что лавры точно не светили. Ему было просто скверно, будто он вынужденно делал нечто такое, чего делать точно не стоило. Что за чертовщина? Он никого не предавал и не подставлял, он никогда в жизни не виделся и даже не разговаривал с этим самым Даном. Проклятье, он сам его подозревал в чем-то таком… – неясно даже, в чем, но ведь не ради консультации, в конце-то концов, Мирон разыскивал его с таким упорством. За парнем что-то есть. Эти ребята отроют его из-под земли, и все прояснится.

Хорошо?

Черта с два.

Чем дальше, тем труднее давались Мирону его откровения. Начал-то он, понятно, с трупов, а дойдя до «тигры-демона», совсем смешался. Разволновался, как полный придурок. Меньше всего он боялся, что его высмеют – он вообще мало зависел от мнения окружающих. Разноречивые чувства были трудноуловимы, хотя разобраться в них стоило. Мирон привык анализировать свои эмоции и мотивы и считал взаимопонимание с самим собой огромной ценностью. Он всегда очень много узнавал из такого вот самоанализа. Но сейчас все было непонятно, и тяжело, и вообще не вовремя… Только вынырнула вдруг из хаоса и остро кольнула плавничком маленькая рыбка – жалость. Мирон понял, что сочувствует этому таинственному существу, и еще: что не ощущает угрозы. Где-то в глубине души, и даже еще дальше, в самом нутре, он не верил, что это создание – если, конечно, оно вообще существует, – причиняет кому-либо вред. Оно спасается. Бог знает, от кого, от какой опасности. А он, Мирон, примкнул к травле. Вот поэтому слова вязли в глотке, и терпеливое внимание столпившихся вокруг профессионалов порождало чувство беспомощности, почти отчаяния. Пусть уже кто-нибудь прервет его, они же здравомыслящие парни! Пусть рубанет: «Ну и ахинея». Или что-то вроде: «И долго мы собираемся слушать этот бред?»

И все же Мирон выложил все, что знал, о чем подозревал или догадывался. Нутро нутром, но готов ли он поручиться? Отпечатки лап – с когтями, между прочим – были нешуточные. Страшенная выходила тварь, а в том, что это никакое не животное, а именно «тварь» – неведомое, невесть откуда взявшееся творение с какими-то своими, непонятными целями – Мирон не сомневался. А вдруг он заблуждается? Что, если это нечто надо остановить?

Мирон смолк, пытаясь разобраться в себе. В этот момент кто-то из слушателей вопросил:

– И что?

Мирон вздрогнул и недоуменно воззрился на него. Тот пояснил:

– Вот это все, о чем ты сейчас рассказывал. При чем оно тут? Ну даже если бродит по городу что-то такое… непонятное. Какая связь между этим чем-то и нашим прорисовавшимся фигурантом?

В растерянности Мирон медленно закрыл рот, снова открыл, но так и не нашелся, что сказать. Связь есть, он был в этом уверен. Именно сейчас, когда этот славный молодец, мать его, задал свой очень правильный и закономерный вопрос, Мирона охватила не догадка, а настоящая уверенность: появление отпечатков чудовищных лап и исчезновение бизнесмена-оружейника спаяны в одно целое. Уверенность, убежденность – и практически ничего, чтобы ее обосновать.

Все вокруг ждали. Со всех сторон на него были устремлены взгляды коллег. А Мирон, беспомощно уставившийся на носки собственных кроссовок – на одном, оказывается, развязался шнурок, – вместо ответа сделал нечто совершенно несвоевременное. Он присел и принялся тщательно вязать из шнурков бантик. И тут прямо перед собой он заметил нечто, чуть выглядывающее из-под рухляди, что стояла в прихожей вместо мебели. Мирон вытянул из кармана платок, осторожно подцепил нечто, вытащил на свет. Когда он разогнулся, в руках у него была расческа. Самая заурядная дешевенькая пластмассовая расческа с парой волосков, застрявших между зубьями. Длинных, жестких, матово-рыжих.

Подтверждая репутацию книжного червя Саора дневал и ночевал в архиве. Венценосная чета относилась к причудам умненького кузена с ласковой снисходительностью. Но, боги Темных Времен, какое великолепное собрание рукописей гнило в забвении во дворце! Болван-правитель, его простоватая самка, течная сука-свояченница, помешанные на любовных сплетнях фрейлины, присные с их показным благочинием – разве все эти ничтожества могли оценить такое богатство? Впрочем, «гнило» – это он так, в сердцах. Библиотека содержалась в порядке, в чистоте и сухости радением кого-то из мелких магов. Вот только посетителей почти не было. Так, заглянет иногда книжник, или кто-то из учителей, или маг из Совета, справиться о чем или цитаткой разжиться. У знати были в чести другие сочинения – нравоучительные «случаи», любовная белиберда. Взаглот читались наскоро состряпанные поделки в новомодном жанре «погони и поединки». История, философия, естественные науки, ратное дело – все это стало не ко двору. Неудивительно, что Саора, самый что ни на есть чистопородный аристократ, поразил архивариуса своим рвением. Он забредал в глухие закоулки, где вечным сном спала на полках никому не нужная мудрость, приподымал каменно тяжелые фолианты, чтобы добраться до очередной вожделенной рукописи, и то и дело улавливал на себе осторожный заинтересованный взгляд. Сам он поначалу едва заметил мелкого мага. Так, серенькая мышка, вполне довольная своей теплой норкой и хлебной коркой. А что скользит за ним следом неприметной тенью, так на то и архивариус. Должность такая – порядок блюсти, за читателями присматривать.

Что лишь свидетельствовало о том, как неразумно полагаться на первое впечатление.

Как-то раз Саора наткнулся на подлинное сокровище. Он и не догадывался, что есть еще на свете настолько полные собрания древних заклятий! Давно забытый язык представлял почти непреодолимые трудности даже для него, но попотеть все-таки стоило. Даже крохи знания, которые удастся отковырять от этого монолита, поистине бесценны. Книга была похоронена под множеством других сочинений, и взмокший Саора, разбирая шаткую башню, еще подумал было, что стопка эта – какая-то неправильная. Нарочитая, что ли… Мысль едва мелькнула, не успев толком оформиться. И забылась, когда на него глянул, будто из бездны времени, полустертый глаз, вытисненный на обложке фолианта. Том был обтянут толстой, почти не подвластной ножу кожей ящерицы Ноэ, вымершей в незапамятные времена. Саора от потрясения едва не задохнулся и в непроизвольном приступе благоговения погладил грубую бугорчатую кожу. И ощутил… Толчок – робкий, потаенный. След чужого присутствия. Эта древняя книга, пропитанная магией иных времен, была не просто стопкой исписанных листов кожи. Она была немножко живой, она не хранила – помнила знания. И говорила. Как умела. А Саора умел услышать.

Кто-то находил эту книгу до него, вот что. Касался, может быть, даже гладил обложку, подобно Саоре, открывал, переворачивал страницы. А потом приткнул в самый глухой угол, на неудобную низкую полку, и завалил для верности томами попроще.

Кто?

Догадаться нетрудно.

От сидения на корточках затекли ноги. Саора с усилием начал подниматься, притискивая к груди тяжеленный фолиант. И едва не выронил книгу. Прямо перед ним, в просвете между шкафами, высился неподвижный темный силуэт.

Саора признавал за собой немало недостатков – где уж ему корчить святошу! – но трусости среди них не водилось. Чувство опасности вонзалось глубоко под кожу как пыточная игла, и тело взрывалось переживанием собственной реальности. Переполненность бурлящей горячей кровью, животная радость существования! Он обожал это чувство, пьянел от него, отчего и был безрассудно, отчаянно храбр. Жаль, опасность требовалась настоящая. Попытки причинить себе боль ни разу не дали этого освежающего эффекта, приходилось пользоваться другими людьми. Саора родился с обнаженной душой, этаким кровоточащим сгустком, наделенным невероятной восприимчивостью, да так и жил с ободранной кожей. И смертный ужас своих жертв переживал почти как собственный.

Ну вот, а напугать его было очень, очень трудно! Поэтому он светло, по-детски, улыбнулся, распрямляясь, и шагнул вперед. Легкая муть в переутомленных глазах рассеялась, и Саора с некоторым разочарованием узнал архивариуса. Того, чей магический след мгновение назад осторожно толкнулся ему в ладонь… (Саора как-то раз убил беременную с маленьким еще животом. Ощущение было похожее.) Теперь тот уже не «высился» – просто стоял, незначительный, некрупный, пожалуй, даже тщедушный, в скучно-серых складках слишком большой, как с чужого плеча, мантии. Стоял – и смотрел Саоре прямо в лицо, будто равному, с непередаваемым выражением. Словно две дюжины демонов Третьего мира осатанело драли душу архивариуса в разные стороны. Миг – и Саоре почудилось, что мажок кинется на него, метя в глотку. Но нет, демон разрушения оказался в меньшинстве. Ого! Какие еще тайны похоронены в многослойной душе библиотечного червя?

Они были здесь совсем одни. За могучими, без окон, стенами полузаброшенной старинной библиотеки на самых задворках дворца. Никто не услышит, никто не войдет. Саора мягко улыбался – тоже как равному, – готовый услышать любой вопрос и дать на него какой угодно ответ. Магический поединок? Да сколько угодно. Здесь, в хранилище мудрости, где дремлет вокруг древняя могущественная магия, бойцы останутся незамеченными. Саора знал, что легко придавит архивариуса голыми руками, а вот что касается магии – тут могло выйти интересно. Лишь боги Темных Времен ведают, что успел понавычитывать во вверенном архиве трудолюбивый червячок! Одно он понял уже сейчас: этот человечек не так прост и далеко не безобиден. Потому и не стал корежить из себя Высшего, одергивать забывшего порядок служителя, потому и удостоил его молчаливого, уважительного противостояния.

В лице архивариуса произошло едва приметное смещение, и он, торопливо опустив глаза, скользнул к Саоре.

– Позвольте, Сиятельный, я донесу ваши книги.

– Благодарю, – откликнулся тот тоном вежливого мальчика.

Рука архивариуса, словно обретя собственную волю, жадным зверьком метнулась к книге. На мгновение их пальцы соприкоснулись. Взаимодействие оказалось оглушительно мощным, будто разрядилась накопленная в ожидании схватки сила. И оба провалились друг в друга. Всего на долю секунды. Саора с головой макнулся, как в кислоту, в мир загнанных в клетку беснующихся демонов. Они грызли и яростно трясли прутья решетки, роняя с клыков клочья пены, не в силах найти выхода, внезапно кидались друг на друга, терзая собратьев по плену, отгрызая лапы, уши, шипастые хвосты, тесно сплетались в объятиях и вдруг начинали преображаться, перетекать друг в друга, и ни один не мог оформиться до конца, достичь полной силы, возобладать над прочими. Чаще других, пожалуй, вскипали в этом хаосе бешеное тщеславие и жажда власти, вскипали – и лопались зловонными пузырями…

А маг-архивариус – он просто упал в никуда, в бездонную страшную пустоту, в ледяное ничто.

Саора с изуверской нежностью погладил влажные пальцы бедолаги, разрывая контакт. Хладнокровно развернулся к нему спиной, направился к столу, где уже стоял на пюпитре раскрытый том. Служитель с мышиным шорохом скользил следом. Снял одну книгу, бережно водрузил другую и, не открывая, убрал от обложки руку. Кивком отпустив его, Саора уселся читать. Архивариус скользнул за шкафы, и вскоре где-то там, в недрах книгохранилища, мягко упало тело. Мажок порядочно провалялся в беспамятстве – Саора слышал, как он возится, приходя в себя и поднимаясь с пола, – и до конца дня более не показался.

Обозленный, вконец издергавший сам себя, голодный и невыспавшийся Мирон не сразу заметил Войко. Одно это красноречиво свидетельствовало, насколько он плох. Не заметить Войко мог разве что крот – или неудачливый дознаватель, на котором висяков как игрушек на елке. Сегодня, в свой законный выходной, он брел домой с очередной охоты на призраки Дана Палого и его знакомца, бестелесного архивариуса, и все с тем же нулевым результатом. Встреча с приятелем малость встряхнула Мирона. Все-таки Войко, подлец, умел действовать на людей, и даже Мирон, которого неудачи превращали в раздражительного анахорета, был ему рад. Войко, как водится, работал. Когда он вообще отдыхал? С утра пораньше успел проведать пару алкашей, три неблагополучные многодетные семьи, подозрительную бабку (на «земле» знали, что божий одуванчик промышляет перепродажей краденого). А сейчас направлялся «приструнять» ясновидящего. Мирон от безысходности увязался следом.

«Потомственный маг и прорицатель» осветил сиянием своего величия обычную двухкомнатную квартиру на пятом этаже дома, взывавшего о капремонте. Лифта в доме не было. Толпам взыскующих истины приходилось преодолевать утомительный пеший подъем – чем, видимо, и объяснялось плачевное состояние истертых, заплеванных ступеней.

– М-да, скромно живет чудотворец.

– Погоди, – усмехнулся Войко, – там квартирка будь здоров. У него, говорят, дела в гору пошли. Ага. Раньше, я справки-то навел, психологией баловался, консультировать пытался.

– На дому?

– Естественно. Ленивый – жуть, зад лишний раз от дивана не оторвет! Но как-то не очень чтобы. А тут вдруг…

– Гримуар отрыл?

– Это что еще? Не, врет, будто бабка у него померла. Великая могущественная белая колдунья, авторизованная всеми мировыми религиями. А дар, значит, ему передала, единственному потомку и наследнику. Врет, кстати, складно. Ага. Так что, думаю, недолго он у нас тут сиять будет. Подкопит деньжат и в райончик почище переберется. Ща сам увидишь. У него там икон старинных… Уф, добрались.

Войко нажал пупочку звонка, и оба приятеля вздрогнули – грянули церковные колокола. За дверью что-то длинно прошуршало, и все стихло. Войко еще раз исполнил благовест. Молчащая квартира казалась нежилой, но оба чувствовали, что там, за дверью – кстати, солидной и новой, не в пример остальным на площадке, – кто-то затаился и наблюдает, боясь вздохнуть. Войко приблизил к дверному глазку раскрытое удостоверение, выждал и звучно пробасил:

– Гражданин ясновидящий, вы ежели не очень ясно видите, кто мы такие, так хоть с удостоверением ознакомьтесь!

За дверью нервно залязгали запоры. Наконец спала последняя цепочка, и в приоткрывшуюся щель на незваных гостей оглушительно пахнуло благовониями. Дешевые ароматические палочки, свечной воск, жженое дерево, какая-то вовсе уж неопределимая вонь… В полумраке за дверью угадывалось некрупное существо. Войко представился по всей форме и решительно просочился в щель, увлекая следом Мирона. Существо ойкнуло. Что-то зазвенело, задребезжало, грохнула закрывающаяся дверь. Бесцеремонный инспектор перво-наперво нашарил выключатель, и под потолком, притененная красным бумажным абажуром с драконами, затеплилась лампочка. Мирон разглядел вполне стандартную «богатую» прихожую: дорогая плитка, шелкография на стенах, новенький шкаф-купе. – только над дверью покачивались колокольцы, прямо у порога были начертаны на полу какие-то закорючки, а с подзеркальной тумбочки скалился массивный черный урод, пляшущий на одной ноге в веере собственных рук.

– Это Махакал, – пискнуло из угла.

– Махакала, – машинально поправил Мирон и обернулся на голос.

Хозяин всего этого великолепия неодобрительно пучился на них, живо напоминая обитательницу красного уголка в Мироновой школе, вечно недовольную заспанную сову. Невысокий, вроде молодой, но уже бесформенный, в невразумительном переливчато-черном балахоне в пол, с ранней лысинкой и встрепанными остатками волос. Он махнул рукавом, предлагая следовать за ним, и поплыл куда-то в глубь квартиры, теряющейся в густом сумраке. Идя следом за хозяином и настойчиво гудящим что-то свое приятелем, Мирон вполне оценил дизайнерскую выдумку чудотворца. Нарочитая нехватка освещения словно бы раздвигала стены старомодно распланированной типовой квартиры, а неудобный длинный коридор превращала в подобие пути к свету. Правда, и в комнате, куда их привели, никакого особенного света не наблюдалось. Видимо, он должен был воссиять непосредственно в душах посетителей после того, как они оплатят акт духовного служения человека-совы.

Войко, не ставший за время шествия по коридору более чутким, и здесь начал с поиска выключателя. Модная люстра, похожая на спутанный моток очень толстых проводов, осветила не слишком просторную комнату, захламленную ширмами, статуэтками, канделябрами и прочим ширпотребом. В центре высилось, задрапированное малиновым бархатом, нечто вроде алтаря смешанного буддийско-языческого стиля. По стенам теснились иконы, деревянные дикарские маски и дешевые свитки алого шелка. Человек-сова, при нормальном освещении оказавшийся еще менее представительным, с досадой взирал на дурно воспитанного территориального инспектора.

– Итак, господин инспектор, чем обязан? – хорохорясь, спросил колдун. – Кстати, ваше удостоверение я хотя бы видел, а кто, собственно говоря, ваш спутник, мне даже…

– А это, собственно говоря, клиент. Ага. Тот, кого постигло разочарование в жизни, кто утратил надежду, пережил утрату, не видит пути… – это ведь из вашего объявления, кажется? Вот, взгляните сами, какой у него потерянный, унылый вид. Ну а вы, господин Боруч – ах, простите, Великий Посвященный Десятой Ступени Потомственный Белый Маг Асмаргор, – собственно говоря, и будете сейчас возвращать цвет жизни на эти бледные щеки.

– Что?

– Как что? – хохотнул Войко, страшно довольный шуткой. – Сеанс ясновидения обещали? Вот, извольте удостовериться, у меня и объявление с собой. Ну так вперед, ясновидьте.

И, по-медвежьи облапив за плечи обе жертвы, Мирона и Боруча, подтолкнул их к алтарю. Мирон, одуревший от магической вони и навалившейся вдруг усталости, безвольно подчинился. Злосчастный Белый Маг, сейчас малость сероватый на вид, растерянно глянул на него, потом – с испуганным уважением – вновь на гиганта Войко и тоже не посмел перечить.

– Соблаговолите погасить свет, глубокоуважаемый господин инспектор.

– С величайшей охотой, глубокоуважаемый господин чудотворец.

Неудачливый психолог, видимо, обладал крепкими нервами. Впрочем, иначе духовным пастырем не станешь. Приняв решение, он моментально восстановил душевное равновесие и подбавил величавости в осанку и выражение лица. Видимо, благодаря активной практике наблатыкался с лету входить в образ. По углам алтаря ровно сами собой засветились разноцветные свечи, бронзовая курильница в виде жабы наддала вони, а магические причиндалы замерцали, как болотные огоньки, едва комната погрузилась во тьму. Сделав несколько пассов белыми мягкими руками и деловито поддернув рукава, маг водрузил на алтарь посередке здоровенный стеклянный шар и жестом повелел Мирону возложить на него ладони. Дознаватель, выпавший в астрал еще на этапе интенсификации вони, послушно облапил скользкую сферу. Поверх его ладоней легли пухлые ручки, и «Асмаргор» возгласил:

– Это хрустальное око всеведения!

Из полированной подставки под шаром немедленно полезли вверх струйки дыма, красиво подсвеченные светодиодами. Мирон, вконец замороченный, вперился в шар, как младенец в погремушку, разве только слюни не пускал. Дым курился, Боруч страстным шепотом бормотал ахинею, согревшаяся под руками сфера словно бы увеличилась, задвигалась, запульсировала изнутри. Как, в какой момент все это случилось, не понял никто. Только в глубине «ока» – много глубже его центра, в страшных бездонных недрах – аморфная возня вдруг сгустилась до густой чернильной фиолетовости, до упругого биения открытого сердца, и скороговорка мага сбилась с ритма, а Мирон почувствовал, что проваливается внутрь, в эту пульсацию, расширяющуюся ему навстречу, словно гигантский зев. Он был совсем рядом, когда Боруч с визгом отскочил от алтаря, тряся руками. Свечение внутри шара испуганно съежилось и погасло, да и сам шар схлопнулся до обычных своих размеров, став тем же, чем и был – электрифицированной стекляшкой.

– Эй, эй… – встревоженно зарокотал над ухом Войко.

Схватил Мирона за плечи, малость встряхнул – тот слабо запротестовал – и грозно развернулся к поскуливающему чудотворцу.

– Ты мне тут что…

– Оставь его, – вмешался Мирон. – Все нормально, он ни при чем.

– Ни при чем, – всхлипнуло эхо.

Черный капюшон отъехал на затылок, являя взглядам потную бледную мордочку мага. Круглые глаза перебегали с одного визитера на другого, и было непонятно, на кого из них двоих бедолага взирает с большим ужасом.

– Я ничего не сделал, – заныл злосчастный «Асмаргор». – Я вообще ничего не делаю. Я психолог. Иной раз и подскажу дурехе истеричной что-нибудь дельное. Только они, дуры такие, по-нормальному не хотят, только так, с магией. Ну а мне что, мне не жалко!

Мирону вдруг стало неловко. Он тронул приятеля за рукав:

– Пойдем, что ли?

– Идите, идите, господа, – закивал Бобру, – очень-очень вас прошу! Я… я болею, плохо себя чувствую. У меня голова болит, вы уж извините…

– Окна открой, проветри, – припечатал Войко. – И смотри, я еще понаведаюсь. Ага?

Заселились уже затемно. Побросали немногочисленные пожитки прямо в прихожей, механически почистили зубы, привычно не замечая убогой нищеты помещения. Дан равнодушно вспомнил свое свежеотделанное, нашпигованное послушной техникой обиталище. Ну вспомнил и вспомнил – воспитание в Ордене приучило его не вникать в «обстоятельства места». А Тейю, похоже, вообще мыслила и чувствовала иначе, и было в этом мире нечто такое, от чего она страдала не в пример больше, чем от раздолбанных съемных малосемеек.

Поведение Дана – на взгляд менее восторженный, чем у доверчивой демоницы, – начало попахивать паранойей. «Лежбища» он менял немногим реже, чем носки, совершенно сдавшись тревожному внутреннему зуду. Смутное беспокойство, гнавшее его неведомо куда, стало невыносимым. Больше он не пытался играть на опережение, хотя, может, и следовало бы. После той памятной попытки ловли на живца, когда он едва не потерял Тейю, здравомыслия в нем поубавилось. Он наконец признался себе, насколько боится за нее. Но не только. С некоторых пор Дан маялся неопределенным ощущением брошенности, покинутости на произвол судьбы. Странное дело, прежде он не чувствовал ничего похожего на помощь свыше, он должен был лишиться ее, этой поддержки из неведомого могущественного источника, чтобы осознать некогда бывшее при нем, а ныне утраченное благословение. И палочка, таинственная подвеска, покрытая словами несуществующего языка, – она будто умерла. Он уже не улавливал в ней подспудной жизни – подозрительной, возможно, даже грозной, но все-таки жизни. Теперь у Дана на груди болталась, цепляясь за майку, бестолковая, слишком большая побрякушка. Он с озлоблением гнал прочь от себя мысль о том, что для учителя это может означать самое худшее… Пораженчество и слабость! Учитель (а кто еще это мог быть?) и так сделал для своего недостойного воспитанника слишком много, столько времени выручая его и Тейю, и если сейчас ему не до чудесного вмешательства в их судьбу, что ж, Дан обязан справиться сам.

Кроме того, он чуял… что-то. Зов не Зов – а так, то ли была эманация, то ли не было… Чаще ночью, изредка днем, но совсем легонько, почти неуловимо. Он даже не пытался отследить источник, безнадежное это дело. Дан пользовался привычным для себя понятием Зова, но если тот шел изнутри, властно приказывая ловчему идти навстречу своей миссии, то это нынешнее нечто доносилось издалека, от кого-то или чего-то внешнего, то есть, строго говоря, как раз и было подлинным зовом. Призывом.