Текст книги "Нестор-летописец"

Автор книги: Наталья Иртенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

2

Второй по старшинству город Руси был не так велик, как стольный град, зато гордился собой как три Киева, а на торговле жирел, словно гусь к зимним колядкам. Новгородские бояре хвалились вольностью, и князя, которого ставила им Русь, держали в черном теле – дани ему давали мало и к сбору ее не допускали. Сами рассылали по погостам своих даньщиков, отправляли их в дальние незнаемые земли – аж до той каменной стены, которую возвел в оные времена Александр Македонский.

А та великая стена, как сказано в книгах, отделяет ведомый мир от нечистых племен, живущих незнамо где и на человеков уже мало похожих. Эти поганые народцы Господь сберегает на день своего гнева, чтобы они обрушились грозной силой на знаемый мир и тем покарали его. Будет то перед концом света – так передают в своих писаниях святые отцы. Но и теперь уже от этих нечистых племен отделяются некоторые и посылаются в наказание странам. То печенеги придут и рассядутся, то половцы либо прочие сарацины.

Вот этих-то нечистых и разведывали вдоль Студеного моря новгородские даньщики – ватаги смердов и холопов-сбоев во главе с боярскими отроками. Но пока что далее югры не дерзали ходить. И путь далек, и холод поджимает, а через каменную стену, что за югрой вставала, вовсе трудно перелезть. Каких только рассказов не наслушался Несда долгими морозными днями на Торгу. О страшных лопских колдунах, бьющих в бубны, о чуди белоглазой, что прячется от дневного света в подземных безднах, об исполинских рисунках на скалах, о таинственных петляющих по кругу дорожках, выложенных камнем на земле, и иных странных святилищах давно сгинувших людей, а может, нелюдей. О тучах гнуса, заживо пожирающих человека, о ночи и дне, что длятся по полгода, о медведях с белой шкурой, плавающих на льдинах по Студеному морю, и рыбозверях, передвигающихся по земле на брюхе. О китоврасах – полуконях, полулюдях, что живут на краю Мрака, и о мировом столбе, на котором держится земля, а к другому его концу приткнута Полночная звезда.

Душило тем временем сбывал привезенный товар, до хрипоты препирался с местными и заморскими купцами. Несда шатался по лавкам, амбарам и лабазам – иногда с Киршей, чаще один. Угощался лесными орехами и выпытывал у купцов россказни про дальние земли и неведомые племена, о которых ничего не знают греческие хронографы, да про обычаи тех народов. И выходило, что оные хронографы многого не знают. Те же купцы либо их отроки говорили, будто бы варяги могут и побольше рассказать. Варяжские лодьи давно плавают по Студеному морю, и к самому краю Мрака доходили, где холод такой, что птицы на лету дохнут, а днем от светлого сияния глаза слепнут – вот каков этот Мрак.

Вечером, наслушавшись дивных и ужасных историй, Несда возвращался. Сверял подсчеты в берестяных грамотках, накарябанные Душилом, сам мало что понимал, но как будто выходило верно. Забредавший временами Нажир, если находил оплошки, тут же все разъяснял, и тоже выходило верно. Так и проводили зиму. А жили на гостином дворе при Торгу и держали временный лабаз для товара.

Душило новгородцев невзлюбил, за то что они обижают своего князя и повадками очень размашистые. Храбр и сам уважал размах, но у местных к тому добавлялась кичливость, а этого он не терпел. Иногда промеж самих новгородцев случались целые бои. Мужи из разных концов города выходили на Великий мост через Волхов и выясняли в мордобое, кто из них кичливее и громогласнее, а значит достойнее. То же бывало в Детинце, на площади перед Святой Софией, и у Никольской церкви близ Торга – а называлось вече. На такие свальни Душило любил поглядеть, но все равно плевался. Несда новгородские забавы, наоборот, не уважал, однако приходил вместе с храбром, чтобы тот не учудил какого-нибудь неподобия. Об этом еще Захарья говорил: Душилу учудить ничего стоит, только у других после этого будет много шишек. И сыну велел быть настороже.

Не то чтобы Несда опасался за новгородцев, которых Душило мог сгоряча поучить, как не трясти веретеном. Просто в Новгороде тоже были порубы, хотя сажал туда остудить буйные головы не князь, а епископ с боярами.

Епископ у новгородцев теперь был новый – владыка Федор, и нрав у него, поговаривали, крутенек. Князя себе тоже спроворили – выпросили у Святослава Черниговского старшего сына. Глеб Святославич прибыл в Новгород на санях по зимнему первопутку и с собой привез вести.

Вот какие: поздней осенью князь Святослав вышел ратью на половцев, топтавших его землю уже под самым Черниговом. Сказал дружине краткое слово, подобно прадеду, барсу Святославу Игоревичу, не любившему длинных речей: «Сразимся, ибо некуда нам уже деться!». И после того победил поганых малым числом – три тысячи против двенадцати. Ханов половецких попленил. Прочие же куманы, ордой пришедшие на Русь, схлынули еще раньше – отправились на свои зимовья, насосавшись русской крови. Однако на Киеве все это никак не сказалось. Там по-прежнему сидел Всеслав и уступать миром неправо добытое желания не изъявлял. Изяслав же гостил у родича, польского князя Болеслава. Верно, подбивал его пойти с войском на Киев. Только этого Болеслава и подбивать не надо было. Прадед его, тоже Болеслав, при князе Ярославе бесстыдно учинил Руси большое расхищение и едва не утвердился самозванно на великом киевском столе. И этот наверняка туда же метит.

Несда и Душило известию о побитых куманах обрадовались, а про ляхов согласно рассудили: как придут, так и уйдут.

Глеб Святославич к новгородцам тоже не мягко подошел. Сев в княжьих хоромах на Ярославовом дворище, собрал бояр с епископом и сказал:

– Вот что, мужи новгородские! После Всеславова разоренья вы, конечно, город отстроили, честь вам за это и хвала. Но теперь Всеслав в большей силе, чем тогда был, и по-прежнему точит на вас зуб. Вы мужи вольные, и князь вам нужен лишь для защиты от врага. Потому слушайте, что скажу: моя дружина мала, и надо ее усилить. Дар, который вы раньше платили князю, слишком ничтожен. Отныне Новгород будет давать мне вдвое против прежнего.

Бояре расшумелись. Бороды на Глеба Святославича уставили и полыхают праведным гневом – слыханное ли дело, князь прибавки требует! Такого себе даже Ярослав по прозванию Мудрый не позволял, а был он тяжел на руку и скор на расправу. От Ярослава же и грамоты остались – о дарованных Новгороду правах. Эдак если дела решать, скоро опять велят платить Киеву выход в две тысячи гривен? Да не бывать тому! Новгородская вольность по правде добыта и кровью оплачена, и никакой князь не может ее обратно забрать.

Глеб Святославич молча выслушал боярское брюзжанье и красивым точеным лицом ни разу не дрогнул. Затем молвил:

– Коли неугоден, ищите себе другого князя. С меня и Тьмутаракани довольно будет, и к вам я не просился.

Бояре задумались. Изяславова корня они более не хотели к себе в князи. Прочие же сыновья Святослава были еще молодо-зелены, равно и Всеволодов отпрыск. В спокойное время оно бы и ничего, даже лучше если на княжьем столе сидит неопытный отрок и слушает, что ему говорят. Паче того – несмышленый младенец, коего можно по-своему, на новгородский лад вскормить и взрастить. Ну а если Всеслав опять с войной заявится – кого против него выставлять? По нынешним временам без князя-воина невозможно.

Епископ тоже прибавил веское слово:

– У вас, мужи нарочитые, кошели под самые завязки набиты, а все вам мало. Забыли, насколько больше от полоцкого князя убыток потерпели? И то еще помните: ежели князя прогоните, от святого причастия на два года вас отлучу за гордыню и сребролюбие. Да церкви, какие строите своим коштом, освящать не велю.

От такого обращения бояре совсем сникли и решили пока придержать свою вольность. До времени.

– Убедил ты нас, князь, – повздыхали. Но зло на Глеба Святославича и на владыку затаили. Больше даже на епископа злобились, чем на князя.

Вскоре затрещала морозами зима. Новгородцы разудало справили солнцеворот, по-язычески буйно встретили и спровадили Коляду. По всему городу разгуливали в страшных харях и требовали угощений. Весело, со скоморошьими игрищами и плясками сожгли полено старого года. В церквях в это же время пели: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение». Рождество Христово прошло мирно и для многих едва заметно.

После колядок в Новгороде объявился волхв.

Поначалу никто и внимания не обратил. Волхв как волхв, ничего особого, много таких. В длинной вотоле на меху, с редкими волосами. Ходил по Торгу, меж кончанских дворов и боярских усадеб. Тряс бородой, грозил посохом, пугал баб и детей. На церкви плевался.

Седмицу так ходил, потом вышел на середину моста через Волхов и объявил, что князь Волх, сидящий в бездне, его отец, а сам он пришел вернуть богам прежнюю власть. Попов же следует изгнать. Для доказательства кудесник ткнул посохом в небо – там в бледной синеве висело будто объеденное с одного боку солнце. Новгородцев знамение напугало. Они стали слушать волхва, а потом ходить за ним толпой.

– Предвижу погибель Новгорода, – страшным голосом возглашал чародей, – ежели не послушаете волю богов. Забыли, кто таков князь Волх и каковы его деяния?! Ужо он вам напомнит о себе! Видали, что с солнцем сталось? То лишь предупреждение. Если не прогоните попов и не проклянете пришлую веру, греками навязанную, тогда Волх обратится лютым зверем и пожрет светило целиком! Тьма настанет, и земля провалится в пучину водную.

Солнце вскорости вернуло себе обычный вид, но волхву уже верили совершенно. Новгородцы побросали дела и со страхом передавали друг дружке речи чародея, приплетая от себя разные ужасы. На попов стали посматривать косо и церкви обходили большим крюком.

На другой день волхв явился в Детинец. Встал у Святой Софии и принялся поносить последними словами епископа, а с ним христианскую веру. На собравшуюся толпу изливал гнев:

– Лживым поповским словесам верите и выю гнете. Десятину пошто им платите? Своим богам столько не давали! Попы про чудеса рассказывают, а сами ни малого сотворить не могут. Ни у земли плода выпросить, ни у неба дождя! Говорят, будто их Бог всех людей любит, а сами что творят? Над древними святилищами надругаются, наших богов топорами секут! А крестили вас как, вольные мужи новгородцы, не забыли еще? По всей Руси присловье ходит, что крестил вас Добрыня мечом, а Путята огнем. Не по вашим ли дворам полыхало в тот год пожарище?..

– Врешь, кудесник, – раздался громкий и спокойный голос.

– Я? – с криво разинутым ртом волхв повернулся в сторону, откуда шел голос.

Возле паперти собора стоял поп в коротком бараньем кожухе и маленькой шапочке, с заплечной сумой. Длинные волосы с сединой простирались по ветру, борода для тепла заткнута за ворот.

– Этот волховник обманщик, – так же невозмутимо поп обратился к новгородцам. – Неужто никому из вас не рассказывали деды, как крестился Новгород? Христиане были здесь и до того. Когда из Киева пришли люди князя Владимира и позвали всех креститься, волхвы подняли мятеж. Подожгли церковь в Неревском конце и грозили сжечь весь город, как и теперь этот волхв грозит Новгороду погибелью. Тех мятежников усмирили мечом. А как усмирят этого кудесника, я не знаю. Но лучше тебе поберечься, волхв!

Поп оставался спокоен и нетороплив в движениях, только глаза под конец речи блеснули сталью.

– Кто из нас обманщик, ты или я?! – взревел чародей.

Поп, однако, не стал его больше слушать и ушел внутрь Святой Софии. Новгородцы, потеряв его из виду, тут же забыли о нем. Волхв еще долго кричал и ругался. Заверял, что может доказать свою правоту и сотворит для этого много чудес, когда придет срок.

3

Новгородцы, ослабев от сильного страха, совсем перестали работать и даже торговать, что было неслыханным делом. Ждали чудес, которые обрушатся на город подобно огненному дождю. На Торгу становилось тесно, лишь когда приходил волхв и притаскивал с собой половину города. Так и ходил туда-сюда – по мосту с Торговой стороны на Софийскую и обратно.

Душило поначалу посмеивался. Весь обозный товар был продан, а лабаз набит новым – мешками с рыбьим зубом и мехом редкостных северных зверей, коробами с желтым морским камнем. Оставалось докупить еще того-сего по мелочи и ждать весны, когда откроется водный путь. Что ж не поухмыляться в свое удовольствие.

– Побеситься хоть раз в жизни каждому охота, – объяснял он дружное помешательство новгородцев.

И однажды сам отправился посмотреть на знаменитого волхва, за несколько дней обморочившего целый город. За храбром увязался Несда. Только вышло все нехорошо.

Несда не столько вранье кудесника слушал, сколько разглядывал Святую Софию. Она совсем не похожа была на киевскую. Владимир Ярославич, княживший не так давно в Новгороде, строил собор на северный лад, умеренный и строгий, без оглядки на византийские роскошества. Киевская София была подобна целому городу с храмами-свечами – Граду Небесному. Новгородский собор, меньший размером, напоминал княжью дружину, исполчившуюся на врага. Воины стоят тесно, заграждая путь неприятелю, и солнце блестит на начищенных шеломах.

Душило то и дело толкал Несду локтем, отчего у отрока всякий раз сбивалось дыхание. Речи кудесника возмутили храбра до глубины души. А поскольку душа у него была большая, то и обида его взяла немалая, и Несде за волхва доставалось не слабо.

После особо сильного тычка он волей-неволей стал слушать.

– …зачем князей от Киева принимаете, будто смерды киевские? Не было Новгороду от них добра и не будет. Все зло от потомков Рюриковых. Давным-давно они порвали ряд с Новгородом и ушли в Киев, а раз ушли, то и нечего им тут делать! Вольный Новгород проживет без Киева, он сам себе Русь. Новый князь потребовал давать ему больше дани. Потом захочет землями тут владеть. И пискуп с ним в лад думает. Ослепли вы, новгородцы! Не видите, как вас обращают в безродных смердов.

– Да как без князя-то? – робко выкрикнул кто-то.

– Кто сказал – без князя?! – Волхв подскочил на месте и стукнул посохом по снегу. – Есть у вас князь – Волх Змеевич, его чтите, ему поклоняйтесь. Возродите Перынь, святилище его, и жертвы давайте, да не скупитесь!

– Ну вот не люблю я этого, – сказал Душило и толкнул Несду, да попал по воздуху.

Несда в это время забирался на высокое гульбище собора, чтобы лучше рассмотреть волхва. Однако вместо волхва на глаза попалось иное. Позади кудесника стоял муж, неотличимый от прочих новгородцев, если не знать, кто таков. Несда слетел с гульбища и сам пихнул храбра в бок.

– Это подосланный волхв! – взволнованно сообщил он.

– Да? – удивился Душило. – А с виду как настоящий.

– Может, он и настоящий, только за спиной у него стоит полоцкий дружинник, который притворяется купцом, – выпалил Несда.

– Где?

– В синей шапке и с пустым рукавом.

– Откуда знаешь его?

– Видел в Киеве, когда князя прогнали.

Душило поправил пояс под меховым плащом, стряхнул с себя нападавший снег и сказал:

– Я, конечно, не быстро соображаю, но сдается мне, тут дело ясное. Вот не люблю я этого.

И пошел раздвигать плечами толпу.

Несда опять залез на гульбище – смотреть, что будет. Но ничего особенного не увидел. Душило доплыл по людскому озеру до полочанина, приобнял его за шею, будто доброго знакомца, и побрел с ним в другую сторону. Может, полочанин и не хотел с ним идти, да деваться ему было некуда. Храбр выволок его из толпы и утянул поближе к каменной стене Детинца. Коротко потолковал с ним и повел дальше, к воротам, что выходили на реку. Там им точно никто бы не помешал вести разговор. Только никакого разговора не получилось. Душило скоро вернулся один, с удрученным видом.

– Какой невежливый отрок. Грубиян просто.

– Что ты с ним сделал? – кругля глаза, спросил Несда.

– Придушил, – застенчиво сказал Душило. – Удобное у меня имя, правда? Иногда можно и вывернуть его. Когда очень нужно.

– А сейчас было нужно? – волновался Несда.

– А то как же. Ты этого брадотряса послушай. Вон надрывается как. Кому позарез надо, чтобы Новгород остался без князя и без ратной подмоги? Ясно кому. – Храбр потер кулаком по лбу. – Что я хотел спросить? Ах да! Рукав-то у него и вправду пустой. Прям как у нашего Даньши, земля ему пухом. Может, и этот тоже – из дружинников в купцы? Может, зря я его, а?

Несда задумался.

– Когда Всеслава на киевский стол сажали, рука у него была на месте и мечом непотребно размахивала.

– Не зря, значит, – мрачно проговорил Душило. – Эх, был бы я там! Не сидел бы теперь Изяслав у своего польского родича. Не сулил бы ему горы золотые за обратное водворение на отчем столе. А ну-кось, – храбр насупил брови и рукой отодвинул Несду в сторону, – хоть здесь не оплошаю.

И опять двинулся разрезать собой толпу. Новгородцы шумели. Страх пополам с проснувшимся задором выплескивал из множества глоток и гонял по блеклому небу таких же горластых ворон.

Душило добрался до волхва, оттолкнул последнего мешавшего новгородца и встал, сложивши руки на груди. В толпе вокруг приутихли.

– Тебе чего, детинушка? – осекся на полуслове кудесник. – Экая ты гора, свет застишь!

– Да вот, – ответил Душило, – слышал я, как ты обещался чудеса сотворить. А ну сотвори! А я погляжу, правда аль нет.

– Не веришь? – в прищур сказал волхв. – То-то и оно, мяса у тебя в теле много, а рассудку в голове мало.

Душило на это и бровью не повел. Стоит, ждет.

– Говорил я, что чудеса сотворю, когда срок придет, – объяснил волхв. – И все это слышали. Так, мужи новгородские? – обратился он за подмогой.

– Вроде так.

– Как будто говорил.

– Ну так ты словами скажи, – настаивал Душило, – что за чудеса и какого свойства. И когда им срок настанет. А то ведь я подумаю, что темнишь ты, волхв.

Кудесник люто сверкнул на него очами, вот-вот начнет молнии метать. Потом простер длань в сторону реки и возгласил:

– Когда сойдет лед, перед всем народом перейду по воде Волхов! И тебя с собой возьму да на середине утоплю!

– Долгонько ждать, – разочарованно молвил храбр. – Вот если б скорее.

– Скорее только мыши в амбаре заводятся, – гневно произнес волхв. – Предвижу, купец, что и в твоем лабазе вместо товара скоро мыши обоснуются.

– Вот будет чудо из чудес, – усмехнулся Душило, развернулся и пошел сквозь толпу прочь.

Новгородцы снова принялись шуметь, как на вече.

Несда догнал храбра у главных ворот Детинца.

– Чего ты, Душило? – дернул его за плащ.

– А? – храбр очнулся от своих мыслей. – Да ну его. Не люблю я волхвов. Так зыркнет, что себя забудешь.

– А откуда он знает, что ты купец?

– Так я всякий день на Торгу. Вот и знает. А ты небось подумал, он и вправду все насквозь видит?

– От бесовского творения всякое бывает, – сказал Несда, – и от попущения Божьего. В книгах написано: в древние времена тоже случались великие чародеи и кудесы творили. И пророчествовали, и болезни исцеляли, и по воде будто ходили и иное прочее. При апостолах был Симон Волхв – знатный кудесник. По его волшебству псы человеческой речью говорили, а сам он оборачивался то старым, то молодым, и других в иной образ превращал. Что же тут удивительного, если и этот может?

– Не может, – отрубил Душило.

Однако охрану к лабазу все же выставил. Назначил сторожить ночью троих из подряженных Захарьей людей, проверил у них оружие и предупредил:

– Проспите чудеса, отдам вас волхву – пускай сотворит жертву лютому зверю коркодилу.

Вечером, наполнив чрево медвежатиной с репой и двумя корчагами крепкой новгородской браги, храбр благодушествовал. Стащил с ног сапоги, хотел было растянуться на соломе, крытой шкурами, и вдруг замер. А через некоторое время стены невеликой жилой клети гостиного двора сотрясло от могучего хохота. Несда, листавший Псалтырь в углу на лавке, вздрогнул и загородил ладонью огарок свечи, едва не потухший от буйства храбра. В дверь клети сунулся холоп – узнать, что за страсть приключилась с хозяином и не надо ль принести чего ни то охладительного. Душило пальцем велел ему скрыться. Тыча в сапоги, он едва вымолвил сквозь бурные раскаты смеха:

– Хорошо, что я не сказал этому волховнику, из чьей шкуры они сделаны.

Потом, отдышавшись, спросил:

– Или надо было сказать?..

– Завтра скажи, – отмолвил Несда, даже не улыбнувшись. – Не волхву, а всему Новгороду скажи.

4

Назавтра обоим стало не до сапог.

Впотьмах, задолго до рассвета, клеть наполнилась дробным стуком. Тарабанили снаружи в дверь, бессвязно кричали. Душило и Несда, подскочив одновременно, заметались в темноте. При этом отроку изрядно перепало тычков и затрещин – храбр спросонья не помнил, где дверь и искал ее во всех направлениях. Наконец запалили свечу, отодвинули засов. В клеть ввалился кметь-рядович, принес повинную голову. Позади него хлопал глазами челядин.

– Твоя воля, Душило, отдавай нас на съедение коркодилу.

– Чудеса проворонили?!!

То был даже не рев, а нечто вроде трубного гласа перед Страшным судом. Несда, не успев испугаться, решил, что сейчас обрушатся стены с потолком, и зажмурился. Кметь, прозывавшийся Слудом, не дрогнул, но на лице у него появилось мученическое выражение. Челядин убежал.

– Очей не сомкнули… Да леший знает, как оно все получилось!

Душило второпях натянул сапоги, влез в кожух и ринулся вон. Слуд, успев отпрыгнуть в сторону, пошел за ним.

В лабазных рядах было светло, как днем, от горящих огней. Два светильника воткнули в сугроб возле раскрытых настежь дверей, с остальными ходили меж рядов и даже залезли на кровлю. Вся нанятая Захарьей сторожа очутилась здесь и силилась решить загадку.

– Вот, – молвил Слуд, показывая храбру пустой лабаз.

– Это я и без тебя вижу, что вот, – горестно сказал Душило.

Весь товар, что был запасен для отвоза в Киев, исчез. На полу в слое трухи с писком копошились мыши. Одна серая тварь взобралась на Душилин сапог и стала осматривать с горки окрестности. Храбр, в задумчивости поглядев на нее, брезгливо тряхнул ногой. Мышь улетела в глубь лабаза.

– Удавлю.

– Кого? – дернулся кметь, тоже бывший в ночной стороже, по имени Страшко.

– Волхва проклятого. После того как он скормит вас троих своей зверюге.

– Без волхвования тут, вестимо, не обошлось, – убежденно заявил Слуд.

– Ты свою вину не уменьшай. Дело говори, – велел храбр.

– Дак… какое там дело, – развел руками кметь. – И рассказывать-то нечего. Будто полуночницы обморочили. Вроде не спали… а словно и не видали ничего, и не слыхали.

– Что ж эти полуночницы вам головы назад не посворачивали, как у них заведено?

– Да не полуночницы то были, – сказал Страшко, – а русалка.

– Ну да, самое время для русалок, по сугробам им шастать, – не поверил Душило и вдруг рявкнул: – А ну, как было, говори! Не то я тебя вместо коркодила сожру.

Страшко присел в испуге, втиснул голову в плечи.

– Русалка, вот те святой крест. – Он быстро перекрестился, нарисовав перед собой в воздухе нечто неразборчивое. – Глаза – во! – Кметь показал круги пальцами. – Волосы – во! – Стукнул ладонью по колену. – Красные!

– Рыжие, – угрюмо возразил Слуд.

– Зеленые, – заспорил третий кметь из ночной сторожи.

На него только посмотрели, а отвечать не стали.

– Сама белая, – продолжал Страшко, – и в одной исподней рубахе. А под рубахой то самое. Все видно.

– И чего? – набычился Душило.

– Ну… все. Не трогали мы ее. А как очухались – нет русалки. И лабаз отпертый стоит. А там вот.

– Сам вижу, что вот, – еще больше рассердился храбр и ткнул пальцем в Слуда. – Ты. Людей послали искать?

– Ищут, – кивнул тот на кметей, бродящих меж лабазных рядов.

– Да не тут искать надо! – совсем разгневался Душило. – По всему городу, по всем концам!

Тем временем незаметно подкралось утро, серенькое, неприветливое, сыплющее колючей крупкой. Несда, зябко кутаясь в зимнюю свиту, ходил по пятам за храбром, громко погоняющим кметей и холопов, и всех жалел – отца, Душила, провинившуюся сторожу. А больше того волхва, ибо не ведает, что творит. Да еще девица с красно-зелеными волосами волновала душу. Кто она – вправду наколдованная волхвом нечисть или живая девка, умеющая отводить другим глаза? А может, ведьма, баба-шептунья, ведающая разные зелья и заговоры для ворожбы и обмана добрых людей?

– Стой-ка, – сказал себе Душило и резко остановился. Повернулся к Несде. – Ты много книг прочел?

Несда пожал плечами – наверно, много.

– А написано ли где, что столько товару, на семь с лишним сотен гривен серебра, можно волхвованием переместить в иное место?

– Нет, – подумав, ответил Несда. – Писано только, что если имеешь веру с горчичное зерно, то можно и горы передвигать.

– Ну, это к волхву не относится, – с сомнением молвил храбр и направился к лабазу.

У широко распахнутых дверей клети никого не было. Рядом в сугробе торчали две забытые прогоревшие головни. Душило вошел внутрь лабаза, встал раскорякой – раскинул ручищи в стороны, будто затеял играть в жмурки, и дошагал в таком виде до задней стенки. Развернулся. Озадаченный, прошелся из угла в угол поперек клети. Несда глядел на него в изумлении.

– Нету, – разочарованно произнес храбр.

– Чего нету?

– Товару.

– Так это же и так видно.

– Ну да, видно. А про отвод глаз знаешь? Вдруг на ощупь он был бы на месте? Я проверил. – Душило стал очень грустный. – Ну пойдем, что ли.

– Куда?

– Искать волхва.

Они вышли на Торг, но здесь кудесника не было. Лавки стояли запертые, только скучные псы с поджатыми хвостами бродили по площади. Из-за плохого настроения новгородцев торговля не вязалась и у заморских гостей, и у купцов из прочих земель Руси. Даже нищие перебрались с Торга в иные места.

– Ну и ну! – дивился Душило.

– А еще хвастают, что Новгород всей торговле на Руси голова, – соглашался с ним Несда.

– Э-эй!

Из-за лавок на другом конце Торга выбежал Кирша и помчался к ним.

– Там такое!.. А вы тут!.. – заполошно кричал он. – Бежим скорее! Там…

Он упал в сугроб, поскользнувшись. Душило взял его за пояс и извлек из снега. Поставил на ноги, обтер лицо рукавицей.

– Ну чего там? – спросил.

– Я только вас ищу, а то бы сам глядеть побежал, – опять закричал Кирша. – Там епископа убивать будут! Волховник народу собрал и повел к Софии! Бежим быстрее смотреть!

Он схватил Несду за рукав и потащил.

– Ну-кось. – Душило взял в каждую руку по отрочьему уху и таким манером развернул обоих к себе. – Где это вы видели, чтобы храбры бегали, будто зайцы? Мне нужен конь и мой меч. А вы – шасть на двор и не высовывать носа! Все поняли?

– Ага, поняли, – закивал Кирша, вытянувшись на цыпочках.

– Отпусти, Душило, ухи нам оторвешь, – попросил Несда.

– Мы тут посидим, подождем, – пообещал новгородец.

– Ну ладно, сидите тут, – разрешил храбр и отправился к гостиному двору.

Отроки, растирая малиновые уши, подождали, когда он скроется из виду, натянули поглубже шапки и понеслись к мосту.

– Князь Глеб собрал дружину, – кричал на бегу Кирша, – и тоже пошел к Софии. Ух, что будет!

– А твой отец где?

– В дому. Он в это не замешивается. Говорит, это все бояра затеяли.

– Что затеяли?

– Волхва. Они думают, князь у них помощи попросит, а то ему с целым городом не совладать. А за это поставят ему условия, какие захотят. Не по нраву им князь пришелся.

По мосту они бежали не одни. На Софийскую сторону из Славенского конца спешили вооруженные новгородцы, конные княжьи отроки, оружные холопы и весело орущие мальцы.

– Твой отец так думает? – переспросил Несда.

– Ага. А твой Душило что говорит?

– Что это полоцкий волховник.

– Ну да! Как бы не так! – возмутился Кирша. – Полоцкие бояра против наших новгородских кишкой тонки. И волхвы у них такие же. А этот, гляди, весь город поднял.

Влетев в ворота Детинца, они остановились. Дух захватывало – столько за каменными стенами теснилось народу! Отроки переглянулись, взялись за руки и поползли вдоль городьбы, где еще было место, чтобы протискиваться.

– Вот бы залезть на стену, – мечтал Кирша. – Да башни заперты, не попадешь.

Новгородцы гомонили, толкались и напирали. Задние дергали передних, выспрашивали, что сказал волхв, как отвечает епископ да каковы слова князя. Недослышав, тут же перевирали и передавали дальше. До Несды с Киршей долетало совсем уж дикое: епископ-де выдрал у волхва бороду, а тот стукнул его по голове отнятым крестом, князь же им не мешает, только смотрит, кто кого одолеет.

– Слыхал? – изнывал Кирша. – А мы все пропустили! Когда еще такое увидишь!

Несда отмалчивался. Ему хотелось, чтобы скорее пришел Душило, на коне да с мечом, положил бы впереди себя волхва и ускакал неведомо куда. А новгородцы без кудесника сами разойдутся по дворам. Рты поразевают еще немного и разойдутся. С волхвом же не миновать беды. Будет как в Киеве после разгрома войска на Альте. А может, и того хуже.

Наконец добрались до алтарной стороны Святой Софии. Здесь было просторней и тише, но не так интересно. Обогнув угол, они забрались на гульбище и побежали ко входу в собор.

На высоком крыльце храма стоял епископ Федор в полном и торжественном облачении: в белой архиерейской ризе с омофором, с митрой на голове. Крест он держал обеими руками перед собой, будто благословлял смутьянскую толпу, пришедшую по его душу. Позади епископа замерло в тревоге малое стадце клириков, тоже в облачениях: два попа и три дьякона.

Княжья дружина – три десятка конных отроков – выстроилась в линию перед собором, отделив волхва и буйных новгородцев от священства. Глеб Святославич в малиновом мятле и собольей шапке правил коня вдоль этой черты и убеждал горожан не творить лиха. На волхва он не глядел, а тот, воздев посох, всяко ему перечил и возглашал противоположное.

Кирша с Несдой притаились за ограждением гульбища чуть поодаль от крыльца.

– И никто тут не выдирал бород. – Новгородец был доволен. – В самый раз поспели.

Владыку Федора, видно, утомило стояние без действия. Он шагнул вперед, высоко поднял крест и крепким голосом громыхнул:

– Довольно, князь, тратить слова! Мужи новгородцы! К вам обращаюсь, и Бог нас рассудит. Кто хочет верить волхву, пусть остается с ним. Кто верует в Бога истинного, пускай идет к кресту.

После столь решительного воззвания в Детинце водворилось короткое молчание. Новгородцы на миг словно вспомнили о Христе, но и про князя-оборотня Волха тоже не забыли. Да и как забудешь, если кудесник тут же грозно напомнил:

– Погибели Новгорода захотели, мужи вольные?! Если хоть один из вас пойдет к кресту, всем несдобровать! Разверзнутся воды Волхова и поглотят вас! Вижу это, как наяву!

Кирша толкнул Несду в бок.

– Гляди – Душило!

Позади толпы, у ворот Детинца восседал на огромном коне храбр. Одну руку упер в бок, другую приставил к глазам, чтобы снег не мешал смотреть.

– Где он такого конягу раздобыл? – оторопело поинтересовался Кирша. – Вот так битюг!

Душило не трогался с места. Да и проехать ему было негде, разве что давить толпу копытами коня-тяжеловеса. Но храбр не торопился. Одно его присутствие значило много – это знали он и Несда.