Текст книги "Тонкая нить предназначения"

Автор книги: Наталья Калинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Ну, как? Знаком тебе этот фонтан? – весело спросил мужчина, наслаждаясь замешательством Марины. – И что из этого следует? А из этого следует то, что ты действительно была в этих местах когда-то.

– Или где-то видела фотографию – в Интернете или на открытке, – возразила Марина, но как-то безнадежно, словно сдаваясь. Значит, у ее дежавю имелось веское основание. Но когда и при каких обстоятельствах она могла побывать в поместье?

– Да нет, вряд ли, – махнул рукой Алексей. – А ведь это здорово, Маринка! Значит, теоретически мы могли пересечься еще в детстве. Ведь я приезжал к тете часто.

– Да, но к усадьбе не ходил.

– Ну и что? Ты могла оказаться как там, так и здесь, в деревне. Мало ли. Неужели тебе ничего не припоминается?

Марина качнула головой, но опять же неуверенно. Может, она была еще так мала, что не запомнила самой поездки, но фонтан по какой-то причине отпечатался в памяти?

– Я спрошу у мамы, она может рассказать то, что я забыла.

Марина отказалась смотреть сделанные утром фотографии: хватит с нее на сегодня этой усадьбы с ее загадками. На нее вдруг навалилась такая тяжелая усталость, что ей оказалось даже сложно дышать. Девушка прилегла на кровать и свернулась калачиком. Невольно ее взгляд встретился со взглядом взирающей на нее с портрета Дарьи Седовой, и по спине прошлась волна озноба. «Чего ты от меня хочешь?» – обратилась Марина мысленно к даме и, превозмогая связывающую по рукам и ногам усталость, поднялась. Алексей на мгновение поднял взгляд от планшета, в который загружал с телефона снимки и делал какие-то пометки, но ничего не сказал. Марина захватила книгу и вышла в огород, где тетя Наташа постелила на старую раскладушку чистое одеяло специально для того, чтобы гости могли отдохнуть на свежем воздухе.

Она легла на живот и раскрыла детектив. Сентябрьское солнце мягко согревало ей спину, легкий ветер ерошил волосы так ласково, будто к ним прикасалась материнская рука. Ее душа наконец-то стала наполняться покоем, а тело – не усталостью, а уютной ленцой. И впервые за все это время, проведенное в деревне, Марина наконец-то ощутила чувство тихого счастья, гармонии и единения с природой.

Но когда она уже стала засыпать, одна мысль, озвученная будто не ею про себя, а вслух кем-то стоявшим за спиной, выдернула ее из ватной дремы: «А ведь тем едва не погибшим ребенком была ты!»

IV

Олеся закончила свои исследования и записи к обеду и потянулась, разминая затекшую спину. Ярослав, уезжая на съемки, обычно брал с собой кофе в термосе и бутерброды. Вернуться он собирался к вечеру, так что Олеся решила не заморачиваться готовкой и просто перекусить оставшейся с ужина запеченной с овощами рыбой. Прежде чем выключить ноутбук, она зашла на форум и на этот раз увидела оповещение о принятом сообщении. Сердце неожиданно подпрыгнуло, будто от испуга или внезапной радости, на щеки хлынул румянец. Олеся сделала глубокий вдох как перед прыжком в воду, кликнула на значок и радостно улыбнулась, увидев на аватарке отправителя сообщения знакомую морду ягуара. Дикий зверь смотрел на нее спокойно, даже расслабленно, в желто-зеленых глазах не было хищной настороженности, словно ягуар в этот момент находился в небывалом покое. Рядом с никнеймом «Ягуар» светилась зеленая точка, извещающая о том, что пользователь находится онлайн, и Олесю захлестнула новая волна странной нервозности.

«Давайте встретимся», – было написано в сообщении без всякого приветствия. «Где и когда вам удобно?» Значок возле никнейма продолжал светиться зеленым. Олеся на мгновение замерла, а потом быстро, пока ее не покинула решимость, отстучала название кафе возле ближайшего к ее дому метро и на всякий случай указала свой телефон. Ответили ей сразу: «Ок! Через час. Как я вас узнаю?» Она дала свои приметы, думая, что и ее собеседник опишет себя в ответ. Но он не ответил, зеленый значок погас, и Олеся, надеявшаяся хотя бы на вежливое прощание, разочарованно вздохнула. Впрочем, Ягуар и на форуме, где был одним из главных, вел себя похоже: в разговоры вступал мало, всегда по делу, отвечал хоть и односложно, но удивительно метко. Мог в любой момент, не попрощавшись с форумчанами, исчезнуть прямо посреди разговора. Часто его реплики служили поводом для оживленных бесед. Или, наоборот, именно его слова гасили огонь, если обстановка накалялась.

Олеся разогрела рыбу, но смогла съесть лишь кусочек, остатки так и убрала обратно в холодильник. Кто бы мог подумать, что назначенная встреча так ее взбудоражит? Этого человека она никогда не видела, даже не знала его настоящего имени. Все, что ей было о нем известно, умещалось в три скупые строчки на его персональной странице: руководитель группы по исследованию аномальных явлений, администратор форума, место нахождения – Москва. И эта аватарка дикого зверя, и вызывающий нескромные фантазии ник «Ягуар», за которым пряталась дикая первозданная сила альфа-самца. Олеся не раз, с тех пор как зарегистрировалась на форуме, пыталась представить себе его администратора. Дважды он ей снился, и сны эти она вспоминала хоть и с неловкостью, но одновременно и со сладким удовольствием и радостью. Долго она не решалась написать Ягуару. Дважды принималась и удаляла сообщения, не отправив их: то ей казалось, что письмо вышло излишне длинным, то – слишком сумбурным. Наконец, ей удалось уместить свой рассказ всего в несколько строк. Вышло немного сухо, скорее по-деловому, но ей подумалось, что именно такое сообщение – в стиле немногословного Ягуара. И от него она тоже ожидала краткого ответа, но и представить не могла, что он назначит ей встречу. Олесе опять вспомнились те два «неприличных» сна, и щеки запылали еще больше, будто этот человек каким-то образом мог узнать о ее фантазиях. Олеся метнулась в ванную, отвернула на всю кран и долго умывалась холодной водой. Затем, глянув на свое раскрасневшееся лицо в зеркало, рассмеялась: ну что за нелепость! Будто она никогда в жизни не встречалась с мужчинами. Было в ее жизни несколько свиданий, еще до того, как болезнь обострилась, так и не приведших к долгим серьезным отношениям по ее вине, потому что за все свои двадцать семь лет она так и не успела всерьез увлечься кем-нибудь.

Времени до выхода оставалось не так много, Олеся быстро переоделась в джинсы, водолазку оливкового цвета и привела себя в порядок – немного пудры на кожу, чуть подвела глаза и подкрасила ресницы. Махнула щеткой по волнистым волосам, надела цепочку с кулоном из темного серебра. Затем распечатала добытую в Интернете информацию, исключив тот файл, в котором хранила собственную начатую историю, и вышла.

…Ягуар опоздал на пятнадцать минут. Олеся подняла руку, чтобы заказать официантке еще стакан апельсинового сока. Перед ней лежали распечатки, в которых история усадьбы была изложена кратко – только немногочисленные факты, на которые она взглянула теперь глазами Ягуара и поняла, что в них не содержится ничего такого, что могло бы его заинтересовать. Все же хорошо, что он назначил ей встречу! Так она может рассказать ему сама все, что знает и что додумала, пытаясь восстановить историю. И тогда он поймет, что без его помощи ей не обойтись. Она готова взять на себя все расходы, о чем раньше написала в том деловом сообщении, у нее есть кое-какие сбережения… Только бы он не отказал ей в помощи! Олеся собрала обратно в пластиковый файл листы и в этот момент услышала рядом с собой:

– Здравствуйте, вы – Олеся?

1914 год. Поместье Дарьино

Они были женаты меньше полугода, когда Дарья заподозрила, что ее муж скрывает от нее некую тайну, терзающую его, изводившую бессонными ночами и, похоже, настолько постыдную, что он не решался открыть ее жене – той, которая поклялась перед Богом быть с ним в радости и в горе. К тому времени Дарья уже успела привыкнуть к новому статусу, хоть и робела по-прежнему в обществе сурового и властного с прислугой супруга. Замужняя жизнь не была такой уж ужасной, как ей казалось вначале, более того, Даша начала получать от нее удовольствие и радость. Сразу же после свадьбы супруг увез ее в столицу, и молодая женщина, жизнь которой до этого проходила в тихом поместье в необременительных домашних хлопотах, за чтением книг, музицированием и нечастыми визитами в соседние поместья, поначалу задохнулась от великолепия и блеска нового для нее мира. Сначала Даше отчаянно хотелось домой: она чувствовала себя улиткой, внезапно лишившейся раковины. Но довольно быстро она нашла общество приятным, а светскую жизнь – восхитительной. Дарья пользовалась успехом, голова кружилась от комплиментов, а муж готов был для молодой жены звезду с неба достать. Став супругом Дарьи, Андрей Алексеич даже помолодел от счастья. Оно светилось в темных глазах, играло в улыбке, и Дарья, украдкой рассматривая черты супруга, с замиранием сердца отмечала, как те правильны и красивы. Каждое утро на туалетном столике ее появлялись розы. Андрей Алексеич открыл ей кредит у самых известных столичных модисток, и на балах Дарья блистала новыми изысканными нарядами. Картонки с новыми шляпками, туфельками, ботинками, перчатками, тончайшим бельем громоздились в просторной гардеробной. Столик в углу занимали купленные книги – не столько модные романы, сколько труды по астрономии, математике и экономике. На трюмо стояла раскрытая коробочка с конфетами. Что ж, новая жизнь Дарьи Седовой, в девичестве Соловьевой, и правда оказалась сладка. Полгода пролетели как одно мгновение. И все же, как бы ни была интересна и увлекательна жизнь в столице, молодая женщина нет-нет, да тосковала по прежней жизни в усадьбе. Музыка балов и блеск драгоценностей не могли заменить ей шума лесов и сияния в синем высоком небе солнца. Светские беседы стали казаться утомительными, и думалось: как же чудесно просыпаться рано утром под льющееся в отрытое окно пение птиц! Деревенским воздухом она дышала с рождения, простор полей заменял ей бальные залы, и какой бы ни была огромной столичная квартира ее супруга, Даша начала чувствовать себя в ней как в клетке. К тому же сезон близился к концу, весна уже была в самом разгаре. «Потерпите еще немного, милая, – ответил генерал на ее робкий вопрос, когда же они поедут в деревню. «В доме заканчивают последние приготовления. Поверьте, когда вы увидите усадьбу, вы будете приятно удивлены. Но дайте же мне время подготовить вам этот подарок!» Дарья уже знала, что жить они будут в другом поместье, названном в ее честь Дарьином. И хоть молодая женщина тосковала по родному дому, помнившему ее первые шаги и последние шаги ее отца, дому, где прошли девятнадцать лет ее жизни, пусть и спокойной, но очень счастливой, она с удовольствием предвкушала, как станет хозяйкой в подаренной ей усадьбе.

В один из вечеров, незадолго до отъезда в деревню, супруг принимал у себя старого друга Иннокентия Савельевича Громова. Визит грозил затянуться далеко за полночь: хозяин с гостем разыграли новую партию в шахматы. И Дарья, распрощавшаяся с гостем заранее, проходя мимо закрытых дверей кабинета в свои покои, услышала часть разговора.

– А она хороша, твоя жена, – заметил, кашлянув, гость.

У молодой женщины не было привычки подслушивать, но на этот раз она, улыбнувшись, невольно задержалась.

– Скажи, не приходится ли она Ольге сестрой родной? Больно уж похожа.

– Нет, – последовал ответ Андрея Алексеича, несколько резкий. И следом за этим раздался шум отодвигаемого стула и шаги. Дарья испуганно отпрянула, решив, что супруг направляется к дверям. Как неловко будет, если он застанет ее подслушивающей! Она поспешила уйти в спальню, но той ночью долго не могла уснуть, размышляя о первой супруге своего мужа. Сильно ли он любил ее? Тосковал ли по-прежнему? Слова гостя заронили в ней ужасную догадку, что женился-то второй раз Андрей Алексеич лишь потому, что Даша напоминала ему Ольгу Владимировну. Молодая женщина мучилась мыслью, не спросить ли у мужа прямо, но тогда придется признаться в том, что она подслушала разговор. Нет, нет, не стоит. Даша уснула, но так и не смогла избавиться от осадка, вызванного доселе незнакомым ей чувством, горьким и жгучим, как перец.

А вскоре они действительно вернулись из столицы в деревню. С собой в новую усадьбу молодая женщина взяла только молодую горничную Глашу да свою няньку Матрену, вырастившую еще ее мать. Вести дела в родовом поместье остался Михайло Глазков, который и ранее, при отце, неплохо управлялся со всеми хлопотами. «Надо бы нового управляющего подыскать, Дарья Васильевна. Этот, как его… Михайло? Староват уж», – заметил ей на ухо Андрей Алексеич. Дарья хотела было возразить, что Михайло будет смотреть за поместьем, как за родным дитем, но, взглянув на мужа, не посмела сказать и слова поперек. Только лишь понуро отвернулась, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы: как бы там ни было, тяжело оказалось расставаться с родными местами.

Ее настроение немного улучшилось, когда они въехали на широкую и длинную аллею, заключенную в зеленые берега лесов. Даша приоткрыла окно и невольно улыбнулась, вдохнув свежего воздуха и услышав птичье пение. «Как хорошо-то!» – не смогла она сдержать восклицания и повернулась к мужу, надеясь на его ответную радость. Но плотно сжатые губы генерала не тронуло даже подобие улыбки. «Я рад, дорогая, что вам здесь нравится», – обронил тот. Что-то в его облике обеспокоило Дашу. Седов сидел, выпрямив спину и высоко задрав подбородок, будто ожидая нападения. Только ноздри его хищного носа трепетали, словно он, как дикий зверь, принюхивался.

– Что с вами, Андрей Алексеич? – испуганно спросила Дарья. Но супруг промолчал, и недолгая ее радость погасла, как задутая свеча.

Слуги новую хозяйку приветствовали сдержанно, без душевной теплоты, словно выполняя тщательно отрепетированную сцену. Но когда Дарья, поздоровавшись со всеми с самой теплой улыбкой, поднималась по ступеням крыльца, услышала за спиной возбужденный шепот. Едва она скрылась за порогом, как во дворе, будто по невидимой команде, началась суета: мужики бросились выгружать ее чемоданы и сундуки, бабы, сбившись в круг, закудахтали, как куры, гадая, какая жизнь их ожидает при новой барыне.

А жизнь в усадьбе потекла размеренно и слаженно: Дарья, несмотря на молодость, оказалась хорошей хозяйкой, умела отдавать верные распоряжения и контролировать, чтобы все было исполнено в срок и так, как она пожелала. Хрупкая и маленькая, она управляла большим поместьем с удивительной легкостью. Жесткостью и властностью она не отличалась, напротив, была любезной и милой, но при этом было что-то в ней такое, что не позволяло челяди ставить ее распоряжения под сомнение и возражать. Конюх ли, кухарка, горничная или простая баба из деревни – все получали от нее улыбку и ласковое слово, всех она готова была выслушать. Как возражать такой внимательной барыне? Довольно часто, если до нее доходило известие о болезни кого-то в деревне, Дарья в сопровождении своей горничной, несшей корзинку со всем необходимым, навещала больного. «Как мила наша барыня!» – перешептывались бабы, полюбившие ее скоро за милосердие и сострадание. По вторникам после завтрака молодая хозяйка принимала у себя деревенских, выслушивала их жалобы и просьбы, которые тщательно записывались Серафимом, ее помощником, в толстую книгу. Вечером Дарья еще раз перечитывала написанное и отдавала необходимые распоряжения, если видела, что просьба или жалоба заслуживают внимания. По средам и пятницам она принимала управляющего и вникала во все хозяйственные дела с удивительной остротой ума. На первых порах управляющий пытался было сжульничать, но Дарья быстро вывела его на чистую воду и со всей строгостью, на которую только была способна, отчитала. Да и сама она внимательно следила за тем, как исполняются ее распоряжения. При такой хозяйке имение обещало стать образцовым. Но никто не знал, что, занимая себя с утра до ночи делами, не давая себе передыху, она пыталась заполнить пустоту, которая внезапно образовалась в ее душе. Никто бы, даже ее любимая нянюшка, с которой она привыкла делиться тем, что лежит на душе, не заподозрил, что она чувствует себя несчастной. А делало несчастной Дарью то, что ее супруг, такой любящий и заботливый в столице, которого она успела полюбить в ответ, отказался постоянно жить с нею в усадьбе. «Милая моя, я – не деревенский человек, да и по долгу службы должен постоянно находиться в столице, тогда как вы там ощущаете себя, как птичка в клетке», – ласково объяснил он ей свое решение еще в тот день, когда впервые решился покинуть ее. «Я буду навещать вас так часто, как это возможно. А усадьба эта полностью в вашем распоряжении. Если вам станет скучно, приедете ко мне в город». И Дарье ничего не оставалось, как признать правоту мужа и согласиться с его решением. Но только тоска, усугубляемая темными одинокими ночами, как жучок-древоточец, грызла ее сердце, оставляя в нем кровоточащие незаживающие ходы.

Может быть, поэтому усадьба, подаренная ей мужем, казалась чужой и колючей, как сварливый несговорчивый собеседник? Может быть, если бы Даша осталась в своем родовом поместье, она бы не переживала разлуку с мужем так болезненно? Она скучала по родному дому, а эта усадьба была для нее как не по мерке скроенное платье, стесняла дыхание, словно тугой корсет. И только выбравшись в деревню, Даша могла дышать полной грудью. Что-то было в этом барском доме не так. Каждый вечер, когда Дарья ложилась в кровать, ею овладевало чувство страха и паники, будто в каждом темном углу спальни притаилось по огромному пауку в ожидании, когда она уснет. И тогда они накинутся на нее, оплетут паутиной, из которой ей будет уже не выбраться, удушат, выпьют из нее все соки. Частенько Дашу мучили кошмары, которые поутру вспоминались смутно. Ей снилось что-то темное, надвигающееся из глубины пустых комнат, слышались таинственные шорохи, а то и стоны. В одну ночь молодая женщина проснулась от ясного крика о помощи и, взяв ночной фонарь, вышла из спальни. Но не дошла она и до середины извилистого коридора, как ею овладел страх, льдом сковавший ее по рукам и ногам. Дарья задрожала и едва не выронила из окоченевших пальцев фонарь. К счастью, нянюшка спала чутким сном и услышала ее шаги. «Что случилось, милая? Уж не заболела ли ты?» – встревожилась, выйдя в коридор, старая Матрена. Даша не сразу смогла разомкнуть губы, чтобы рассказать об услышанном ею зове о помощи. «Да тебе приснилось, деточка. Никто не кричал. Я бы уж услышала, ведь сплю чутко, как дикий зверь. Тебе ли не знать?» – ответила нянюшка и проводила напуганную, взмокшую от пота свою воспитанницу обратно в кровать. Даша попросила зажечь в ее комнате свет и оставить его до утра.

Супруг ее, Андрей Алексеич, во время приездов был молчалив и нелюдим. В столице это был другой человек, а сюда являлась лишь его тень. Едва он переступал порог дома, как тут же мрачнел, некое тяжелое воспоминание стирало с его губ улыбку. Вот вроде бы только что, гуляя вместе с Дашей по окрестностям, был весел и разговорчив, но, едва переступив порог, менялся в лице и замыкался. Что с ним происходило? Может, его тревожили мысли о первой жене, Ольге? В одну из прогулок Даша, набравшись храбрости, завела о ней разговор. «Скажите, мой друг… Я ведь на нее похожа?» – спросила Дарья, и ее сердце замерло в ожидании ответа. Что, если женился на ней Андрей Алексеич лишь потому, что она напоминала ему первую жену? Генерал задержал на ней долгий взгляд, и эти мгновения показались Дарье мучительными. «Ну что вы, моя дорогая! Вы совершенно на нее не похожи!» – ответил он. И из груди молодой женщины невольно вырвался вздох облегчения. «Я женился на вас, потому что полюбил», – добавил Седов и подергал себя за ус. Красноречием он не отличался, пылких писем никогда не писал. Дарью, особу не столько романтичную, сколько практичную, комплименты занимали мало, и представить себе немолодого генерала, признающегося ей, как юнец, в горячих чувствах, она могла с трудом. Потому его фраза: «Я женился на вас, потому что полюбил», – показалась ей весомей и значительней любых длинных речей и объяснений. Ей хотелось задать ему еще вопросы, касающиеся покойной Ольги Владимировны, но Андрей Алексеич решительно перевел разговор на другую тему.

Но что продолжало тревожить ее супруга? Что заставляло в те редкие ночи, когда он оставался в усадьбе, допоздна засиживаться в кабинете и пить коньяк? «Не беспокойтесь, моя дорогая. Служебные дела и здесь не дают мне покоя» – так ответил генерал однажды, когда в одну из таких ночей Дарья вошла в кабинет и застала супруга бродящим из угла в угол и бормочущим себе в усы что-то неразборчивое. «Да вы, мой дорогой Андрей Алексеич, нездоровы! Бледны вон как!» – испуганно ахнула она. «Полноте… Здоров я, как бык. Бессонница только мучает. Проклятая… Идите в постель, не тревожьтесь, милая. Дела казенные, не более того».

– Уж не заболеваешь ли, душа моя? – спросила вскоре после того случая обеспокоенная ее задумчивостью верная Матрена. – Устала, голубушка, допекли тебя мужики окаянные!

– Да нет же, Матрена… Хлопоты меня не утомляют, наоборот… – Даша помолчала, взвешивая, говорить ли нянюшке правду, или скрыть.

– А что же еще? Вижу ведь, давно вижу – не в себе ты, – сокрушалась Матрена. – Огорчаешь ты старуху, не разговариваешь со мной так, как раньше. Все занята да занята. А я помочь хочу. Сердце за тебя кровью обливается. Чувствую, что неспокойно у тебя на душе. Вон как похудела лицом. Что же я матушке твоей отвечу, как мой срок придет? Что плохо следила за ее кровиночкой, не помогала?

– Ах, Матрена… Не вини себя! – воскликнула Дарья, разом решившись. – Тревожит меня Андрей Алексеич. Вот с ним что-то происходит. Как бы он не заболел.

Нянька выслушала ее, пожевала в задумчивости губами.

– Вижу, тоскуешь ты по нему. А не поехать ли тебе опять в столицу? Ежели генерал тут не может быть.

– Я думаю, нянюшка. Может быть осенью, когда… – задумчиво проговорила Даша, размышляя о том, что няня-то права. – Вот приедет Андрей Алексеич через неделю, и я поговорю с ним.

Но вскоре произошло то, что изменило ее планы. Андрей Алексеич не приехал, как обещался, через неделю, вместо него пришло известие об убийстве в Сараево. «Не хочу вас пугать, душа моя, но нехорошие дела складываются…» – приписал в своей записке Андрей Алексеич. «По долгу службы должен буду задержаться в столице». Тридцать первого июля по всей Российской империи была объявлена всеобщая мобилизация в армию, и приезд супруга отложился на неопределенный срок.

А еще неделю спустя в кабинет, где Дарья принимала очередной доклад управляющего, постучала Матрена.

– Деточка, поговорить мне с тобой надо… – сказала старуха.

Платок Матрены, всегда аккуратно повязанный, оказался сбит набок, и из-под него неаккуратно выглядывали седые волосы, будто старая нянька, ходившая всегда степенно, так торопилась, что сбилась на бег. Морщинистые руки в темных пятнах то комкали, то расправляли подол фартука. В мутных, выцветших почти до белого цвета глазах стояли слезы. Дарья отослала управляющеего и, впустив няню, плотно закрыла дверь кабинета.

– Деточка… – начала нянька и остановилась, будто споткнувшись. И хоть молчала, но смотрела она на свою любимицу с сочувствием и горем, отчего душа Дарьи в одно мгновение наполнилась тревогой.

– Да говори же! Какая беда стряслась? Не дурные ли вести о моем супруге?

Матрена кивнула и, пока решимость ее не оставила, затараторила:

– Узнала я, что за тайну он скрывает. В деревне люди знают многое. Говорят, что убил он свою первую супругу Ольгу Владимировну. А обставил все так, будто утонула она. Убивец он, твой муж, Дашенька. Женоубивец. Оттого и мучается совестью. Оттого тут и не живет.

…Олеся подняла глаза на подошедшего к ее столику и не смогла скрыть вздоха разочарования. Перед ней стоял невысокий щуплый парнишка в болтающейся на его костлявых плечах замызганной джинсовой куртке и висящих мешком джинсах. Все одежда на нем казалась чужой, заношенной, будто отданной ему из жалости кем-то более крепким.

– Вы – Олеся? – настойчиво переспросил парнишка, чуть удивленный тем, что ему не отвечают.

– Да. Простите, я не предложила вам сесть.

Парень улыбнулся, показав широкую щель между двумя передними зубами, стянул с хилого плеча здоровенный рюкзак и с тяжелым стуком опустил его на свободный стул. В рюкзаке что-то металлически бряцнуло, и парень слегка поморщился. Затем отодвинул ногой другой стул и сел напротив девушки.

– Ну, давайте поговорим!

Она медленно кивнула, еще не в силах прийти в себя после постигшего ее разочарования. Парень снял с головы не менее замызганную, чем куртка, бейсболку и пригладил и без того прилизанные несвежие волосы, стянутые сзади в тощий крысиный хвостик. Вообще в его внешности было что-то крысиное – узкое лицо с острым подбородком и острым носиком, маленькие, темные глазки-бусинки. Даже голос был у него писклявый, а не сочный баритон, как Олесе представлялось. Ему бы подошла кличка «Крыс», но никак не претенциозная «Ягуар».

– Как вас зовут? – спросила Олеся, потому что у нее язык бы не повернулся назвать его сейчас, когда она увидела его воочию, по никнейму. Настроение оказалось безнадежно испорченным, будто девушка и правда возлагала на эту встречу романтичные надежды.

– Матвей, – ответил парень и снова улыбнулся, явив щербинку. Затем, оглянувшись назад, подозвал официантку и попросил большую кружку пива и чипсы. В ожидании заказа за столом воцарилась неловкая тишина, которую девушка не знала, как нарушить, а парень, похоже, не торопился начинать разговор без пива. Получив кружку, сразу сделал три больших глотка и рукавом джинсовки вытер рот.

– Жара какая! Не сентябрьская. Вы, дама, не возражаете, что я тут пивком побалуюсь? – запоздало спросил Матвей с неприятными Олесе игривыми интонациями. Она отрицательно мотнула головой и деловым тоном произнесла:

– Я вам уже написала в сообщении…

– Ну да, я в курсе, – перебил он. – Занятное, полагаю, местечко. Оно нас заинтересовало.

– Нас?

– Ну, нашу команду. Не думаете же вы, что я один работаю. Кстати, давай уж на «ты»! Раз мы тут собрались.

– Я рада, что вас заинтересовала усадьба, – сухо ответила Олеся. Единственную причину перейти на «ты» она видела только в том, что парнишке едва было больше двадцати.

– Ну, нас такие места еще как интересуют!

– Я здесь собрала кое-что по истории усадьбы. – Олеся подвинула ему пластиковый файл с распечатками. Парень сделал рукой жест, как если бы отмахивался от мошкары.

– История – это по Пашкиной части.

Но, поймав обиженный взгляд девушки, файл взял и небрежно сунул его в широкий карман рюкзака.

– Я по другой теме, по технической, – пояснил он. – Всякая аппаратура там… Ну да тебе это, наверное, неинтересно.

Олеся кивнула: неинтересно. Хотя последняя фраза и была произнесена Матвеем с надеждой, что девушка возразит и попросит рассказать его о работе подробней. Ух, он бы тут развернулся! Может, даже вытащил бы из своего бездонного рюкзака кучу проводков и аппаратов и принялся в деталях рассказывать, что и для чего используется. Но увидев такую незаинтересованность собеседницы, Матвей поскучнел, погрустнел и, чтобы как-то победить разочарование, захрустел чипсами. Олесю обдало запахом жареного картофеля и бекона, и она невольно поморщилась.

– А чего это тебе так хочется узнать об усадьбе? – спросил парень. – Историю ты собрала. На фига тебе еще и наши исследования? Что ты от них хочешь получить?

– Правильный вопрос. – Олеся невольно улыбнулась. – Но если честно, сама не знаю. Надеюсь, вы мне поможете понять.

Разговор шел совсем не так, как ей представлялось изначально. Ей совсем расхотелось делиться своими предположениями не только о том, что случилось шестнадцать лет назад, но и что произошло с настоящими хозяевами усадьбы.

– О, женщины! – Матвей театрально воздел руки к потолку, рукава куртки задрались, обнажив не по-мужски хрупкие запястья с тонкими волосками. – Никогда не знают, чего хотят!

– Эта зона – аномальная. Там произошло много нехорошего. В разные периоды. Что во времена ее первых владельцев, что потом – в советские. Особенно во время Второй мировой войны, когда усадьба была отдана под госпиталь. Страдания, боль, смерти. Я даже помню одну легенду… – усмехнулась Олеся. – О медсестре, которая делала особо тяжелым больным смертельные уколы якобы из желания облегчить их страдания. Не знаю, насколько это правда, скорей всего вымысел. Но как бы там ни было, атмосфера в бывшей усадьбе царит гнетущая. Я не говорю о том, что дом наполнен призраками, но светлым чистым местом его не назовешь. Шестнадцать лет назад там существовал санаторий для детей с заболеваниями опорно-двигательного аппарата. Казалось бы, с военных лет, и уж тем более со времен ее настоящих владельцев, прошла уйма времени, все там могло… гм… очиститься. Но это не так. Впрочем, атмосфера вряд ли станет радостной и приятной, если помещение наполнено детскими страданиями. Но я говорю о том, что дети, да и некоторые взрослые, тоже ощущали в санатории некое… чужое присутствие. Всякие непонятные вещи породили целую серию «страшилок», которыми дети делились перед сном. Конечно, большая из них часть оказалась выдуманной. Но как бы там ни было, санаторий просуществовал всего два года, его закрыли после того, как при очень странных обстоятельствах едва не погиб один ребенок.

Олеся сделала паузу, глядя прямо в заинтересованные глаза Матвея, и закончила:

– И этим ребенком была я.