Текст книги "Сокровища Призрачных островов. Карта и компас (СИ)"

Автор книги: Наталья Девятко

Соавторы: Олеся Кузнецова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Появление священника в пиратском порту вызвало бы удивление, но пираты жили своей жизнью и упивались весельем, в этом безумии находя будущее и цель. Эта Тортуга действительно отличалась от того свободолюбивого города, о котором слагали легенды. Особенный остров, осколок мира, где чего‑то не хватает. Не хватает зла и опасности, настоящего соперничества и настоящей, неподдельной подлости. «Диаманта» была чужой в этом порту, она вызывала зависть, но Анна – Лусия ошиблась: даже зависть сразу гасла в сердцах почти теней, когда их взгляд перетекал на что‑то другое.

Как невозможно затеряться в толпе необычному человеку, так и здесь все члены команды выделялись, будто освещали собой поблекшие улицы, возвращая им, пусть на часы или минуты, прежний вкус и запах жизни. Поэтому, погуляв немного по городу и уладив все дела, связанные с продолжением пути, члены команды корабля с черными парусами возвращались к морю и держались поближе к пирсу.

Ярош и София шли к пристани. Они уже настолько привыкли к завистливым взглядам, что не обращали на них внимания.

– Боишься подойти, отче, – возле высокого худого священника остановился русый мужчина, хозяин роскошного серого плаща. – А не подойдешь, до конца жизни жалеть будешь.

– Тебе повезет больше, Жан – Поль. Ты попробуй, – священник даже не посмотрел на товарища, он мечтал выбраться из этого порта на любом корабле, даже отрекшись от всего, кроме веры, даже под черными парусами с демонами на борту, как вон то черное создание, с которым забавляются две светловолосые девочки.

– А давай вместе, Бенедикт?

И они вместе подошли к капитану, отдававшему приказы Олегу и Берну. Ярош повернулся к Бенедикту, положив руку на эфес новой сабли: он недолюбливал священников, потому что слишком многие из них согласились служить Империи и белокрылой Химере.

– Кто вы? – спросил Ярош.

– Меня зовут Бенедикт, – ответил темноволосый священник на вопрос, не обещавший ничего хорошего. – А моего друга – Жан – Поль. Он наследник древнего аристократичного рода.

К капитану подошла Феникс.

– И что нужно священнику и наследнику древнего аристократического рода от пиратов? – Феникс встала справа от капитана, София, стоявшая слева, улыбалась: она тоже не любила священников и аристократов.

Бенедикт глянул на колдунью, чьи черные волосы на мгновение подсветил огонь адской бездны, и на темную одежду другой женщины, расшитую чародейскими узорами.

– Возьми нас с собой, – сказал Жан – Поль. – Мы наделали ошибок, но, говорят, там, куда вы плывете, их можно исправить.

– Лгут, – возразил пиратский капитан. – Там можно погибнуть, а не ошибки исправить.

– Где угодно можно погибнуть, – тихо заметил Бенедикт. – Главное, чтобы в последние минуты вера пламенела в сердце.

Взгляды пирата и священника встретились.

– Правда, отче, – едва сдерживая смех, согласился Ярош. – Но моя вера отличается от твоей. Как вы попали в этот порт?

Бенедикт только усмехнулся, немного отвернувшись: у него было свое мнение относительно вопроса веры.

– Я был заложником у пиратов, – начал Жан – Поль, бросив взгляд на товарища. – Они требовали выкуп у моих родных, только род отказался выложить за меня такую сумму. Но капитан надеялся еще поторговаться, поэтому они оставили меня здесь и больше не вернулись.

– Хочешь к родным, Жан – Поль? – поинтересовалась Феникс.

– Без меня все мои имения растащили как наследство. Я не хочу туда возвращаться.

– А ты, Бенедикт? – обратился Ярош к священнику.

– Я пришел сюда как миссионер, чтобы построить церковь, – грустно признался Бенедикт. – Но церкви вам, пиратам, ни к чему, да и корабль, привезший меня на этот остров, был последним.

– Так ты хочешь распространять свое учение среди пиратов? – рассмеялась София.

Священник погрустнел.

– Среди вас, испорченных верованиями в чертовщину, поздно распространять праведное учение. Кто видел открытое море с борта корабля с черными парусами, тот утратил шанс на спасение.

– Ладно, отче, – Ярош отбросил наигранную веселость.

Потому что нельзя унижать человека, если он не сторонник твоей веры. И разве не Море рассказало ему то, что он сейчас пересказывает как страшное откровение? Вон как светятся морем его глаза, как и глаза аристократа.

– А драться вы умеете?

– Умеем, – ответил за обоих Жан – Поль.

Глава 15. Сказания огня и пепла

Сашка постучал в дверь домика, стоящего на опушке. Темнело, от высоких деревьев ползли негостеприимные тени.

– Там что, никого нет? Но ты же видел свет, Вейн? – неуверенно спросил Сашка.

– Видел, – подтвердил товарищ.

Луиза показывала Олексе и Жаку журавлиный клин, перечерчивающий вечернее небо, укрытое тучами на западе. Только оранжевая полоса протянулась возле самой земли, как раскаленное лезвие. Птицы учатся летать перед путешествием на юг, и, сколько взгляда хватает, колосится золотая пшеница. Еще не скошенная…

– Кто ночью ломится? – дверь открыл уже старый и поседевший, но еще крепкий мужчина с ружьем в руках.

– Переночевать пустишь? – Вейн почувствовал в хозяине что‑то родное, словно он тоже потерял все, кроме оружия.

Мужчина опустил ружье.

– Пущу, на нелюдей вы будто не похожи. На теней тоже.

– Тени? – переспросил Эмиль.

– Мертвые, – отрезал хозяин.

– Мертвые? – заходя вслед за Сашкой и Вейном, испугалась Олекса.

Домик оказался слишком маленьким, чтобы они все разместились за одним столом, но хозяин сразу сориентировался.

– Ночь теплая, возле костра посидим. Вы, – он указал на Вейна и Эмиля, – собирать ветки, но в лес далеко не заходить. Девчата за водой: ручей за холмом, вы его услышите. А ты со мной пойдешь, поможешь, – старик кивнул Сашке.

Никто не возразил, ибо от старика исходила какая‑то сверхъестественная сила убеждения.

– Кто ты? Как тебя зовут? – спросил парень, когда они зашли за домик, чтобы перенести из‑под навеса во двор несколько больших поленьев для костра.

Старик посмотрел на Сашку, и в сумерках его глаза блеснули солнцем.

– Был сказитель, теперь лес охраняю, чтобы такие балбесы, как вы, не шатались. А у сказителя имя не спрашивают.

– Почему? – Сашка не понимал.

– Подрастешь, узнаешь, юноша. Ибо кто Имя сказителя знает, тот над ним власть имеет. Уразумел?

Сашка оглянулся: сказитель несколько мгновений назад был перед ним, а теперь складывал дрова, которые они зацепили, когда вытаскивали большое полено.

Парень тихонько хмыкнул, почему‑то не удивившись.

– А что в этом лесу такого, чтобы его охранять?

Сказитель поднял на него веселые глаза.

– Не его, глупыш, а вас, через лес идти собравшихся. Лес злой, потому что поля у него землю с каждым годом все больше отбирают. Да и мертвые блуждают по его тропинкам, пугая.

– Кого пугая? – Сашка должен был убедиться, что правильно понял старика.

– Лес, конечно, – удивился сказитель. – Мертвые страха не знают…

Сашка оторопел, открыв рот, чтобы еще спросить, но не вовремя появились Жак с Олексой.

– Мы принесли воду, господин, – улыбнулась девушка. – Что нам еще делать?

– Огород видели? – старик был рад, что ему не придется отвечать на глупые расспросы Сашки.

– Видели.

– Так идите и наберите там огурцов, помидоров да порежьте все это нам к ужину.

Жак и Олекса ушли к Луизе, ждавшей их на углу дома.

– И чему ты так удивляешься, юноша? – хозяин глянул на него, пряча улыбку, чтобы ненароком не обидеть.

– Ты не похож на певцов, которых приглашают на императорские концерты.

– Так вы со столицы сюда забрели… – сказитель погрустнел, сразу усмехнувшись. – Говоришь «ты»? А разве мы друзья? И врагами, кажется, не приходимся.

Сашка растерялся.

– Да мне тебя как‑то иначе неловко называть. Почему‑то…

Не мог сознаться парень, что формальные знаки уважения для него остались в том дне, когда он увидел женщину – фотографа, изменившую его жизнь, зачеркнув фальшивое будничностью прошлое. Настоящее уважение не в словах кроется.

Сказитель смотрел на парня с пониманием, улыбка таяла у него на устах, не угасая полностью.

– Так как зовут моего нового друга? И почему его понесло в лес, в котором он ни одной тропки не знает?

– Друзья Сашкой называют. Мы идем к морю. А люди сказали, что море там, – Сашка указал в сторону леса.

– Действительно, – с чувством закивал старик. – Море там. Но, чтобы попасть к нему, вам нужно обойти лес. Путь, выбранный вами, короче, но это верная смерть. Можешь поверить мне.

Глаза старика заволокло тьмой, как два колодца, в которые не заглядывают ни звезды, ни солнце.

Сашка ему верил.

Пламя взметнулось к небу от одного слова, чтобы пригасить его, понадобилось уже несколько слов. Друзья расположились вокруг огня, млея в тепле, уплетая печеную картошку, салат и мясо последней курицы, зарезанной хозяином. Незаметно для самих себя, они выболтали старому сказителю почти все о своем путешествии. Лишь о встрече с колдуном умолчали. Почему‑то всем казалось, что не нужно показывать кому‑то заколдованный шар, как и самим лишний раз на него смотреть не стоит, дабы беду не накликать. Да и фотографию никому чужому видеть не следует.

Луиза хотела бросить ветку в огонь, но пламя отклонилось немного, когда она к нему приблизилась.

– Темная ты, девушка. Тьма с тобой, ее за красотой не спрячешь, вот пламя и уклоняется.

Луиза гордо обернулась к сказителю.

– И что с того? Мне уже и не жить, если со мной тьма ходит?

– Живи, девочка, живи… – рассмеялся сказитель, ее возмущение действительно напоминало детские капризы по сравнению с тем, что он видел за долгую жизнь. – Тьма в каждом из вас. Спросите у огня, он честен, все расскажет.

– А как? – Олекса словно и не испугалась.

– Руку протяни, – девушка сделала, как он велел. – Чувствуешь тепло? – она кивнула. – Не боишься? – качнула головой. – Главное, чтобы страха не было. А теперь опускай руку. Медленно – медленно, чувства тепла не теряя.

Пламя заволновалось, в нем ожили багровые и золотисто – огненные тени. Одна выпрыгнула из костра, рассыпая искры.

– Никому не двигаться! – крикнул сказитель, прежде чем они успели испуганно вскочить.

Существо, сотканное из пламени, подошло к Олексе, лизнуло сухую траву перед ней, подпалив стебельки. Но тот огонь не пожирал траву, а создавал живой рисунок, где девочка ссорилась с родителями, проклиная их за непонимание.

Четвероногое создание фыркнуло, выпустив из ноздрей дым. Горел дом, где воплотилось неосторожное проклятье. И семья расходилась, не простив.

По щеке Олексы скатилась слеза, девушка желала забыть содеянное. Огненный зверь лизнул ее руку, не опалив, а одарив живым теплом, и приблизился к Луизе. Пламя на его шерсти приобрело темные, багровые оттенки. Зверь зашипел на блондинку, отступив.

– Не бойся, Луиза, – предупредил сказитель. – Ты знаешь, что он не на тебя разъярился. Приложи руку к сердцу, чтобы он пошел дальше.

Дрожа, Луиза сделала, как он приказал. Зверь фыркнул искрами, снова став ярким. Возле Эмиля он не остановился, почувствовав в нем лишь тень от тьмы любимой. А Вейну ткнулся в раненую руку, заскулив, как щенок. Мужчина неосознанно погладил огненное создание, будто человек и огонь так договорились, что пламя смолчит, не открывая другим тайны людского прошлого.

На Жака огненный зверь зарычал, ударив лапой по земле.

– На тебе кровь, дитя, – спокойно объяснил сказитель, внимательно глядя на мальчика. – Людская и не людская, и та, что сама есть – чары. Такой больше всего.

Жака трясло от страха.

– Отзови его, – умолял мальчик.

– Я не могу. Он не уйдет, пока не удостоверится, что ты не желал той крови и той боли, – голос сказителя изменился, он не осуждал, но судил, как и огонь.

– А если нет? – Олексу тоже охватил ужас: забава с огнем уже не казалась игрой, и становилась слишком похожей на ловушку.

– Огонь сожжет его.

– Он ребенок! – возмутилась Олекса.

– На нем чародейская кровь, – отрезал сказитель.

– Я не желал той крови, – Сашка не сразу понял, что это говорит Жак, настолько взрослым стал его голос. – Но я видел, как их пытали и казнили. Тех странных людей, чьи глаза ярче звезд, как ваши. Мой отец – палач в Императорской тюрьме, иногда он брал меня с собой.

Сказитель вытянул руку, кажущуюся смертельно бледной, верно, тяжело ему творить заклятья в таком возрасте.

– Возьми все его воспоминания, которые он захочет отдать, – почти неслышно приказал огню старик.

Огонь подчинился его воли сразу, стряхнув, как воду, пылающие искры. Огненные звезды, в которые они превратились, стали золотыми, сложились в сияющий обруч, ложащийся на голову белокурого мальчика. Жак вскрикнул, потеряв сознание. Луиза устремилась к нему, но голос сказителя остановил ее движение, не позволив встать.

– Не разрывай круг! Навредишь ребенку!

Звезды догорали, будто огни в глубине глаз умирающих, осыпались золотым песком. Огненный зверь направился к последнему гостю, остановился возле Сашки, всматриваясь. Застыл, лишь пламя его шерсти шевелилось, живя собственной жизнью.

– Ты что‑то утаил от меня, парень, – холодно заметил сказитель.

Сашка нехотя вытащил фотографию корабля с черными парусами.

– Дай ему, огонь передаст.

Зверь осторожно принял фотографию из руки парня, стиснув клыками, но, не повредив, принес добычу сказителю. Старик посмотрел на изображение, улыбнулся и, ничего не объясняя, бросил в огонь.

Друзья вскочили. Огненный зверь прыгнул в костер, огонь взметнулся к небу, сразу угаснув, едва тлея на поленьях. Возвращение ночи ослепило их больше вспышки огня.

Фотография не горела, сказитель вытащил ее из пламени голыми руками и отдал Сашке.

– Это не обычное изображение на бумаге, а чары. Та, что дала вам фотографию, еще жива, если ты об этом хочешь меня спросить.

Луиза обнимала Жака, пришедшего в себя. Вейн и Эмиль встали за Сашкой, как за командиром, чтобы его защитить. Олекса наблюдала за ними со стороны, но с готовностью сразу вмешаться. Сказитель опустил голову, прося прощения.

– Простите меня, я не имел права вас так испытывать. Я слишком давно не колдовал, как раньше, а этот лес странный, ибо за ним в долине скрыт Мертвый город, неприкаянные души не погребенных блуждают по нему. Я же помню, как на его улицах играли дети, – сказитель теперь смотрел лишь на Вейна, обращаясь к нему. – У каждого города, городка или даже селения есть свой защитник, своеобразный оберег. Если убить его, а люди не успеют выбрать нового, поселение тяжело оборонять, почти невозможно.

Тут же случилось иначе: только защитник остался жив, и я видел, как он уходил. В тех страшных заклятьях есть и часть моих чар. Так я платил за свободу, за то, что предал, не выдержав пыток, таких же, которые потом отец показывал этому мальчику.

В свете угасающего костра Сашка видел изувеченные ладони старого сказителя. Шрамы от чар, такие похожие на отметины на ладонях Эсмин, жены бывшего помощника министра, но парень не мог этого знать.

Сегодня «Диаманта» оставит Тортугу. Возможно, навсегда. Нет, навсегда. Если они доплывут до Призрачных островов, Тортуга изменится, став такой, какой ее помнят, а если нет, Империя вернет себе удобный порт, и он будет похожим на все другие порты.

Ярош прощался с пиратским городом, где жизнь кипела даже ночью, особенно ночью, но жизнь призрачная, как воспоминание, как лунный свет на темных волнах.

Пират хотел подняться на скалы, откуда можно увидеть весь город. Но, когда Ярош вскарабкался на вершину, там уже кто‑то стоял. Фигура тонкая, словно невесомая, лицо обращено к морю. С этим юношей день назад говорила Ласточка.

Пират стал рядом. Парень продолжал любоваться ночным полотном.

– Слышишь, как красиво? – прошептал юноша. – Свет луны тонок, будто струны скрипки, а прибой – пиано. Тише, тише…

Его голос утихал, парень слушал или сам творил эту музыку, которую невозможно записать или повторить. И Ярош тоже слушал, чувствуя, как печальная мелодия гонит из сердца сомнения, лечит от усталости, ограждает от обреченности и останавливает время.

– Кто ты, юноша? – спросил Ярош Сокол, когда музыка, касающаяся души, отзвучала, распавшись на шелест волн внизу, лунный свет и спокойное дыхание ветра.

– Меня зовут Гунтер. Я чародей, – печально засмеялся он. – Родился на этом острове. И это моя последняя ночь в человеческом мире.

Его боль резанула растревоженную душу пиратского капитана.

– Но это не мир людей! – попробовал убедить юного чародея капитан единственного корабля в этой гавани. – Этот мир призрачный! Почему ты должен уходить?

Гунтер пожал плечами, совсем по – детски.

– А как живется чародею в тусклом мире, знаешь? Как жить в ловушке, не имея возможности что‑то изменить для себя или для других?.. Я так решил. Раньше, чем на горизонте показались черные паруса. Я уйду с рассветом. Солнце заберет меня, обратив в пепел.

Ярош молчал. «Диаманта» тоже отплывет утром. А до рассвета осталось несколько часов.

Всемером друзья ступили на дорогу, окутанную предрассветной дымкой. Золотое поле баюкал молочный туман.

– Ты оставишь свой дом? – спросил Сашка у сказителя, решившего сопровождать их.

– Зачем мне этот дом? – но на самом деле старику было жаль оставлять обжитое место: это чувствовалось в его голосе и поведении. – Здесь я одинок. Лишь с тенями и могу перемолвиться словом, когда они сюда забредают, – он больше не казался могущественным колдуном, которому подчиняется пламя, день возвращал его плечам тяжесть прожитых лет. – Да и колдовал я, верно, в последний раз. Холод поселился в моей груди после вчерашней ночи, заклятье выпило мои чары без остатка.

Луиза и Эмиль остановились, ожидая их. Вейн, Олекса и Жак, теперь ставший похожим на ребенка своего возраста, который смеется, ничего не пугаясь, пошли вперед.

Прощай, свободный порт. Корабль отдал швартовые, и все больше взглядов обращались к горизонту, будто отсюда старались разглядеть Призрачные острова. Солнце за мгновение появится над морем, небо уже голубое, а облака тают в свете утра. Команда на пиратском корабле не знала, что идет навстречу солнцу так же, как и небольшая группа людей, обходящая густой лес.

Со скалы кто‑то спрыгнул раньше, чем лучи коснулись земли. К кораблю плыл парень.

– Смотрите! – Роксана была невесела, она, как и почти вся команда, стала чувствовать мир намного тоньше, иногда понимая его раньше, чем что‑то происходило.

– И там, – Киш указывала на лодку, выплывающую из‑за скал.

В лодке стояла высокая женская фигура в сером платье.

– Она без весел… Как? – удивилась Итана.

– Там течение, – объяснила София, которая остановилась за гадалкой.

А тем временем смельчаку, спрыгнувшему со скалы, Берн помогал залезть на борт. Гунтер, улыбаясь, смотрел на Яроша.

– Я передумал, капитан. Возьмешь меня в команду?

– Возьму.

Казалось, парню не хватало только капитанского слова. Улыбка юного чародея стала шире. С Гунтера стекала вода, но это не мешало ему выглядеть величественно. Он воздел руку, тянясь к небу.

Солнечный свет полз по мачтам и парусам, словно их золотой волной накрывало. От прикосновения света пальцы Гунтера засияли, и, будто стиснув в кулаке обрывок солнечного света, он опустил руку. Сияние угасало под взглядом чародея.

Отступил Странник, но, кажется, лишь Хедин это увидел.

– Что ты сделал? – спросил Айлан.

– Отказался от договора с Солнцем, – но отвечал Гунтер Ярошу.

– И если бы капитан был неискренним в своем желании взять тебя с собой, Солнце обратило б тебя в прах, – команда расступилась, пропуская Анну – Лусию, добравшуюся до корабля, пока все наблюдали за Гунтером. – Мы рискнули. Жизнь, какой бы она ни была, лучше пыли небытия.

Ярош склонил голову перед ней, словно в знак навсегда ушедшего прошлого.

– Приветствую тебя на «Диаманте», Анна – Лусия.

Корабль с черными парусами исчезал между морем и небом, оставляя позади остров и пиратский город, тонущий в призрачных радостях забытья.

Море очаровало Софию. Она стояла, глядя, как волны разбиваются о борта, а потом снова соединяются, проходя мимо корабля. Смотрела так, словно сама была волной, неожиданно вспомнившей, как стать собой. За женщиной наблюдал Странник, но не подходил. Ласточка и Юрий рисовали своими огнями узоры. Дым пока не решался к ним присоединиться. Пламя на его ладони горело, иногда изменяя цвета.

– Что ты делаешь, сестра? – к детям подошла Иза.

– Учусь, – счастливо улыбнулась Ласточка. – Видишь, они разговаривают. Если красные, то сердятся, а когда больше синего или золотого…

Иза отшатнулась.

– Прекрати, Ласточка, это грех! Ты с адом заигрываешь!

Огонек Ласточки немого поблек, девочка не понимала, как может быть грехом то, что освещает душу, даруя радость.

– Ты что, сестра? Подержи, может, и в тебе есть огонь, – девочка искренне посмотрела на старшую сестру, готовая и своим огнем поделиться, но Иза отступила еще на шаг, охваченная ужасом.

– Ты будешь гореть в аду, сестра!

Иза быстрыми шагами отошла от них. В глазах Ласточки задрожали слезы, огонек соскользнул с пальцев и погас.

– Что я сделала плохого?..

Юрий ничего не сказал, просто обнял подругу, чувствуя: это самое лучшее, чем он может помочь ее печали. А Иза подошла к Бенедикту, наблюдавшему за ссорой.

– Выслушайте мою исповедь, отче, ибо грешна я, – склонила голову Иза.

Но Бенедикт не смотрел на женщину, его взгляд оставался прикованным к странным детям, в чьих сердцах жили чары. Священник еще не решил, как относиться к ним.

– Говори, дитя, в чем грехи твои.

Иза поцеловала ему руку в знак признательности.

– Каков франт, – увлеченно выкрикнул Меченый будто и не о Жан – Поле. – На что спорим, что он трус? – он повернулся к Козырю и Сержу, и втроем они захохотали.

Оскорбленный Жан – Поль подошел к ним, смерив бывшую команду Ричарда презрительным взглядом.

– Разве холопам слово давали?

– Ах ты, плюгавая падаль! – взвился Меченый, готовый выхватить оружие.

– Ребята, может, полюбовно решим вопрос? – попробовал помирить их Серж.

– Полюбовно, – зловеще улыбнулся Меченый, взглядом обещая, что франту не дожить до утра.

– Только если этот щеголь нас обыграет, – Козырь достал колоду карт.

Но предложение сыграть не обидело аристократа.

– Так бы сразу, – с радостью улыбнулся Жан – Поль. – Кто сдает?

Стоящий на мостике Ярош знаком подозвал к себе Гунтера. Парень поднялся к нему, будто взлетел, радость освобождения действительно окрыляла его.

– Расскажи о тех, кого мы забрали с Тортуги, – приказал капитан.

Гунтер оглядывал людей на палубе.

– Анна – Лусия первой попала на остров. Она была ранена, ее привезла пиратская шхуна, но, передав в руки лекаря, сразу покинула порт. Говорили, что ее отравили. Анна – Лусия много раз пыталась уехать, но капитаны кораблей, заходящих в гавань, отказывались ее брать, – взгляд Гунтера остановился на Софии, до сих пор смотревшей на море, несмело говорившей с ним. – София приплыла на лодке, и тоже скоро пожалела, что стремилась оказаться на этом острове.

Я видел, как они с Анной – Лусией напивались, вспоминая былое, но потом поссорились и перестали здороваться. Их обеих боялись, но любили, словно живое прошлое, которое никогда не вернуть, – юный чародей глянул на Жан – Поля, только что выигравшего у товарищей Ричарда, он, не раздумывая, предложил новую партию. – Жан – Поль попал сюда как заложник.

Сначала ему было не сладко, но, в конце концов, когда стало понятно, что пираты за ним не вернутся, он приспособился к здешним обычаям, но остался высокомерным, как павлин. Его не любили, хотя и не трогали, ведь он хорошо дерется и не знает милосердия.

– А по нему не скажешь, – Ярош тоже смотрел, как Жан – Полю снова улыбается удача, но капитан знал, что в последний раз, теперь, как всегда, начнут выигрывать Меченый с Козырем.

– Мальчик и священник с одного корабля. Каким ветром их занесло на Тортугу, я не знаю. Судно было пассажирским, но их не трогали, капитану даже удались уговорить кое – кого помочь отремонтировать корабль: судно побило штормом. Но на третий день, когда настало утро, случилось ужасное.

Чем выше поднималось солнце, чем больше света падало на корабль, тем быстрее ускорялось для него время. Мы видели, как время ест обшивку, оголяя каркас, как истончается ткань парусов, рассыпаясь прахом, а сам корабль уходит под воду. Секунды превратились в годы, но никто не мог ничего поделать. Капитан прыгнул в воду, и водоворот времени закрутил его тоже. Через несколько минут мужчина превратился в сгорбленного болезнями старца. Тот корабль стал последним, зашедшим в гавань.

Не все пассажиры смирились с заточением на пиратском острове. Кто‑то сберег себя, как Бенедикт, многие спились. Тетка Димона, что везла мальчика к родителям, умерла от старости, ребенка приняли в одном из домов, занятом оставшимися без корабля. Большинство попробовало покинуть остров, они выходили в открытое море на лодках, но, как только появлялось солнце, обращались в прах, а море возвращало лодки к берегу. Так мы и узнали о ловушке. Но, узнав, решили о ней забыть, наслаждаясь призрачной жизнью.

Гунтер замолчал, Ярош понимал юного чародея. Пират и сам когда‑то жил призрачной жизнью, хотя не из‑за ловушки, а по собственной воле.

Море ласково поблескивало в утреннем солнечном свете, обещая хорошую погоду.

Сказитель знал столько историй, смешных, веселых, интересных, что Сашка уже не представлял, как они могли путешествовать без него. А рассказы не заканчивались, лечили душу от серости городов и жестокости Империи, и все чаще в маленьких городках и селениях, через которые они проходили, дети бежали за путниками, прося рассказать еще одну сказку.

Так друзья платили за еду и крышу над головой: сказками, собирая возле себя все больше народа. Вейн и Эмиль хмурились, предупреждая, что об этом могут прознать стражники Империи, но пока беда обходила их стороной. А когда на руку Жака села птица с синим, как летнее небо, оперением, беспокойство совсем оставило друзей.

День клонился к вечеру, в доме, где их великодушно приняли, зажигали огни. Поужинав, друзья расположились полукругом вместе с немолодыми хозяевами и их тремя маленькими детьми. Луиза шепотом предположила, что, наверное, старшие дети ушли из селения или умерли, но спрашивать об этом было неуместно.

Настало время для рассказа, сказитель задумался, выбирая, о чем сегодня услышит вечер. Только ничего не шло ему на ум.

– А вы играть умеете? – осторожно спросила хозяйка.

– Конечно, умею. А у тебя есть, на чем? – глаза сказителя то ли улыбались, то ли в них отражался свет взгляда немолодой, еще красивой женщины.

– Я сейчас принесу, – хозяйка ушла вглубь дома, и быстро вернулась с музыкальным инструментом, похожим на кобзу.

Старое дерево уже подчинилось власти времени, краска слезла, но, когда сказитель коснулся струн, инструмент зазвучал на удивление чисто.

– Что вам сыграть? – спросил сказитель, перебирая струны, пробуя звук инструмента на прикосновение.

– Что‑нибудь старинное, чего уже не поют, – попросила женщина.

– Старинное…

Сказитель закрыл глаза, будто и сам тяжело вспоминал забытое. Тихие звуки становились мелодией, очаровывающей, ведущей в прошлое, превратившееся в сказки. Огромные волны накатывались на берег, забирая с собой деревья и дома, ночь накрывала мир крыльями, и лунный всадник летел с гребня волны на гребень. И тогда поднималось солнце, золотое и тусклое, затопляя мир не светом, а серостью. Сходились в бою два войска, и белокурый юноша держал в руке гаснущее звездное ожерелье. На скалах стояла принцесса Кора, ждала любимого Яну, отплывшего за море, и чайка плакала, кружа над ней, как печаль. А Януш, брат – близнец Яну, судил пленных врагов. За его троном, пряча лицо, стоял советник в черном убранстве.

Древняя сказка, что и не сказка совсем, а забытая правда, когда Дух Империи еще не смотрел на мир глазами своих солдат и стражей, выпивая их души. Что осталось от тех волшебных историй? Изображение принцессы Коры стало визиткой сети салонов красоты, а «Яну и Янушем» назвалась группа певцов, за которых музыку писали машины, создавая не человеческие электронные голоса, ведь в действительности ребята не умели ни играть, ни петь. Какими далекими казались эти воспоминания о прошлой жизни в столице, какими тусклыми и ненастоящими…

По сельской улице шел мужчина, обычный, без цели и мечты, просто шел, куда глаза глядят. Боялся, что кто‑то остановит, спросив, куда держит путь, а он не сможет ответить, потому что ему безразлично, куда идти. Когда‑то он мечтал увидеть мир, пройти его от края до края. Но зачем путешествовать, если не с кем разделить тяготы пути или радость увиденного в дороге либо открытого в себе?..

Из окон дома лился теплый золотистый свет. Заглянуть?..

В углу на составленных полукругом лавках сидели люди, одетые не так, как местные одеваются, а вокруг, на полу – дети и взрослые, привороженные голосом старшего, что наигрывает, перебирая струны. Но слова не долетали до сознания путника, будто не могли пробиться сквозь стену непонимания, возведенную, чтобы защититься от мира и одиночества.

Сказка кончилась, певец отложил инструмент, но слушатели не хлопали в ладоши – слишком глубоко затронула песня их сердца. Сказитель склонил голову, благодаря за внимание. Величие, древнее и свободолюбивое, проснулось в этом жесте, как ритуал из прошлого, до сих пор не утративший могущества.

Мужчина хотел постучать, но пальцы не коснулись стекла. Что он им скажет? Как объяснит, что, посмотрев на них, нашел цель своей жизни? Что мечтает так петь, чтобы и его слушали, затаив дыхание?

Все, что было до этого вечера, стало несущественным, забылось, как наваждение, как причудливый сон. Мужчина посмотрел на темное небо, с которого сорвалась звезда: если смелый – загадай желание.

И мужчина шепотом признался звезде, о чем мечтает, и звезда откликнулась, указав путь. Путь к Морю, что расскажет ему древние, почти утраченные сказки, которые он будет пересказывать людям.

Одинокая фигура исчезала под крылом ночи без страха перед дальней дорогой. Ночь теперь будет защищать его от опасностей и разочарования, мужчина просто знал об этом.

Вейн поднялся, подошел к окну.

– Мне показалось, или там кто‑то был? – неуверенно спросил он у друзей.

– Я не видела, – ответила Олекса.

– Я тоже, – подтвердила Луиза.

– А я вроде заметил какую‑то тень, – Сашка тоже заглянул за стекло.

– В такие ночи многое почудиться может, – тихо молвил сказитель. – В такие ночи певцы и чародеи рождаются, – и уже обычным голосом добавил: – Вы бы шли спать, Жак уже носом клюет, а у нас завтра долгая дорога.

Харун говорил с Морем, и темная глубина откликалась плеском на его неслышную людям речь. Звездное небо темное, его край укрыт тяжелыми тучами, купающимися в черной, маслянистой воде, подсвеченной вспышками молний на горизонте.

Ярош остановился возле мачты, засмотревшись на давнего. Пиратскому капитану казалось, что Харун и Море нынче стали едины, и благодаря этому приобрели еще большую силу, древнюю, безжалостную и величественную одновременно.