Текст книги "Тень доктора Кречмера"
Автор книги: Наталья Миронова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
ГЛАВА 3
На Верино счастье, для заключительного этапа сложной, многоступенчатой математической олимпиады с призом в виде студенческого билета в Плехановскую академию был выбран город Сочи, иначе мама могла бы ее и не отпустить. Предварительные этапы проходили заочно в 1991 году, еще в другой стране, а весной 1992-го в Сочи съехались финалисты со всех концов бывшего Союза. В ходе этого финального состязания многие отсеялись. Оказалось, что на предыдущих этапах им помогали старшие. Вере никто не помогал, ее любимый учитель умер вскоре после путча, еще до распада Союза. Все задачи Вера решала сама. На олимпиаде она победила, как сказали бы спортивные комментаторы, «с большим отрывом».
Ее зачислили в академию. Она даже съездила на слет в Москву, несмотря на возражения матери, и познакомилась с Колей. Он показался ей сказочным принцем. Он олицетворял все то, о чем она даже мечтать не смела. Все, чем она не была, но хотела бы стать. Веселый, жизнерадостный, ничего не боящийся, уверенный в себе… Настоящий москвич.
И он заразил ее своей уверенностью. Рядом с ним Вера распрямлялась, ощущала себя свободной и… почти красивой. Забывала о том, какая она неуклюжая, несветская, забывала даже о материнской тирании. С Колей можно было говорить «об умном», не чувствуя себя дурой. С ним вообще можно было быть собой, ничего не опасаясь. И он смотрел на нее так, будто, кроме нее, Веры Нелюбиной, никого на свете не существовало. Она никогда раньше ничего подобного не испытывала.
* * *
Всего этого Коля – единственный сын в интеллигентной московской семье – даже и вообразить не мог. У его родителей тоже отношения складывались по-всякому, но за годы совместной жизни отец с матерью как-то притерлись, притерпелись друг к другу. Порой соскальзывали в привычные упреки. Дело нехитрое: одно сказанное не тем тоном слово, и пошло-поехало, «понеслась зима в Ташкент», как любил приговаривать Колин отец. Но они шли на взаимные уступки, а главное, любили сына и всегда оберегали его. Им бы и в голову не пришло делать его заложником своих ссор. Да и не так страшны были эти ссоры…
Колин отец, Александр Николаевич Галынин, авиаконструктор и преподаватель МАИ, был красавцем и пользовался большим успехом у дам. Он так хорош, считали дамы, что грех не поделиться. «Не жадничай, Натка, – откровенно заявляли Колиной маме приятельницы. – Неужели ж все это тебе одной?»
Иногда Александр Николаевич, избалованный женским вниманием, позволял себе небольшие «отлучки», легкие «загулы». Ничего серьезного, ему просто хотелось почувствовать себя молодым. И стоило Колиной маме нахмурить бровь, как он дисциплинированным солдатиком возвращался в строй.
Зато стоило Наталье Львовне отлучиться из дому – а ей часто приходилось ездить в командировки, – как Александр Николаевич начинал томиться, хандрить, кукситься и даже болеть. Нет, он не ревновал жену. Но без нее ему было плохо, он места себе не находил. И Коля видел, что отец не притворяется, не симулирует, у него и вправду обострялись всякие хронические хвори. Когда жена звонила, он жаловался на здоровье и требовал, чтобы она поскорее вернулась, а Наталья Львовна сердилась и говорила, что он ей работать не дает.
Семья была крепкая, дружная, Коля привык, что он в ней – царь и бог. У многих его друзей дела обстояли не так благополучно, но даже бурно расставшиеся родители одного его школьного друга не вымещали зло на сыне. Ничего подобного нравам, царившим в семье Веры, он никогда не видел. Но ему многое стало понятнее. Во всяком случае, он так думал.
* * *
Несколько дней они провели как в раю. Вера показала Коле сочинский дендрарий, самшитовую рощу, другие живописные уголки. Она обеспечила даже транспорт. О том, что у Коли есть водительские права, Вера узнала еще в Москве и в письмах посоветовала ему взять их с собой. На следующий же день после приезда она отвела Колю на авторемонтную станцию, где какой-то хмурый небритый тип, весь черный от тавота, шедший под именем «дядя Витя», даже не здороваясь, сполоснул руки бензином, провел их в тесную, захламленную контору, сунул Коле какую-то бумагу и ткнул потемневшим пальцем:
– Распишись тут.
Это была доверенность на вождение машины.
– А разве ее не нужно заверять у нотариуса? – нерешительно спросил Коля.
– Обойдутся, – мрачно отрезал дядя Витя, протягивая Коле ключи.
– Дядю Витю все знают, – с гордостью добавила Вера.
– Ты вытащила его из горящего дома? – полюбопытствовал Коля, пока они шли к новенькой темно-синей «мыльнице».
– Нет, – растерялась она, – а почему ты…
– Почему он доверил тебе машину? Он же фактически не мне доверил, а тебе. Меня он в первый раз видит.
– А-а… Я помогала его сыну по математике.
– И?
– И он не остался на второй год.
– Больше вопросов нет, – засмеялся Коля.
* * *
Вера вспомнила, как это случилось, и улыбнулась. Как-то раз, проходя в школе мимо кабинета директора, она увидела в «предбаннике» забавного мальчишечку. Она знала, что его фамилия Колесников, он учился в параллельном классе. Мальчик сидел, понурив круглую белобрысую голову с вихром на макушке, прижимая к животу портфель, как щит, и с тоской глядел исподлобья на закрытую дверь кабинета. Ни дать ни взять школьник с картины Решетникова «Опять двойка»!
– Неприятности? – спросила Вера, войдя в «предбанник».
– Папку к директору вызвали, – уныло сообщил мальчик.
Вера нахмурилась. Вызов в школу не просто кого-нибудь из родителей, а непременно отца означал, что втайне школьное руководство рассчитывает на строгость. Проще говоря, на порку. Об этом никогда не говорили вслух, но это подразумевалось.
– Что ты натворил?
– По математике кол схватил, – сказал мальчишечка. – В четверти пара.
– Бить будет? – участливым шепотом продолжила расспросы Вера.
– Не, папка у меня молоток! – Мальчик расплылся в улыбке, но тут же снова понурился и тяжко вздохнул. – Но пилить, конечно, будет.
– А за что кол?
– Не понимаю тангенсы и котангенсы.
– А синусы и косинусы? – невольно улыбнулась Вера.
– Тоже не очень, – со скорбным вздохом признался мальчик и торопливо добавил: – Да на кой они мне, эти синусы, век бы их не видеть! Вон, папка у меня – лучший механик в городе! И без всяких синусов. Я тоже в моторах здорово секу, даже ему иногда помогаю. Вырасту – в гонщики пойду. Не нужна мне вся эта математика.
– Нет, не скажи, с математикой все же лучше, – возразила Вера. – Она ум в порядок приводит. Это не я, это Ломоносов так сказал. Хочешь, я тебе объясню? Про синусы? У тебя тетрадка чистая есть? Да нет, учебник не нужен, – добавила она, увидев, что мальчик вытаскивает из портфеля до боли знакомый учебник Погорелова, – ты мне тетрадку дай, сейчас я тебе все сама нарисую. Тебя как зовут?
– Ваней.
– А меня Верой. Будем знакомы.
Вера очень быстро поняла, что Ваня Колесников отстал от школьного курса и наверстывать придется не только тригонометрические функции. Ей не раз приходилось видеть таких вот несчастных школяров, выпавших из учебного процесса. Отвлекся, заскучал, не уловил объяснение учителя, а дальше все идет само собой: вскочить на подножку уходящего поезда уже невозможно, поезд катит куда положено, а забытый пассажир остается на перроне.
Уже давно этот мальчик махнул на себя рукой, даже не пытаясь бежать за ушедшим поездом. На уроках математики сидел, тоскливо уставившись в окно, отставал все больше и больше и понимал, что, беги не беги, поезд все равно не нагонишь. Но Вера, ехавшая в поезде, заметила отставшего пассажира и решительно рванула стоп-кран.
Нащупав «точку отсчета», она начала объяснять материал – очень подробно и терпеливо, по миллиметрам, поминутно проверяя, понятно ли ему. Поэтому они продвинулись не очень далеко, когда дверь кабинета открылась и вышла директриса, а следом за ней – озабоченно хмурящийся дядечка в пиджачной паре, но без галстука. Пиджачная пара сидела на нем как-то косовато: ему явно был привычнее рабочий комбинезон.
– Нелюбина? – опешила директриса. – А ты что здесь делаешь?
– Здравствуйте, Анна Яковлевна, – Вера торопливо поднялась со стула. – Не ругайте Ваню, – обратилась она уже к обоим. – Он просто отстал немного. Я с ним позанимаюсь, и мы все нагоним.
– Ну, если сама Нелюбина с ним позанимается, – сказала директриса хмурому дядечке, – тогда я за него спокойна. Наша отличница! Вундеркинд!
Но дядечка уже настроился ругать сына.
– Вечно с тобой, Ванятка, одна морока! – Он перевел взгляд на Веру. – И охота тебе, отличнице, с таким оболтусом вожжаться?
– Он не оболтус. Просто он немного отстал, – повторила Вера. – Ничего страшного, мы все наверстаем.
Они договорились, что Вера будет приезжать к ним домой. На первых порах три раза в неделю. Жил дядя Витя, он же Виктор Семенович Колесников, очень удобно: в Мамайке, прямо у конечной остановки автобуса. Вере и в голову не пришло, что ей будут платить, она предложила свои услуги бескорыстно, от чистого сердца, как с ней самой занимался Евгений Дмитриевич. Но дядя Витя, автомеханик от бога, привыкший «левачить» с ремонтом частных «Жигулей» и «Волг», мысли не допускал о каком-то ином варианте, кроме платного.
В глубине души он сочувствовал сыну. Он и сам сохранил смутные воспоминания о школьных уроках математики, как о какой-то пытке водой: две трубы, через одну вода вливается, через другую выливается… Бр-р-р! Черный ужас.
Так Вера начала зарабатывать. У нее появились и другие ученики. Одного «клиента», как ни странно, ей привела старшая сестра. Это был Ашот Багдасарян, уже в конце 80-х сделавшийся фактическим владельцем питейно-развлекательного заведения. Вера вела у него калькуляцию и проверяла деловую документацию. Она и не знала, что в самом скором времени эти знания ей пригодятся и сослужат неоценимую службу. Впрочем, Вера никакое знание не считала лишним.
Мама потребовала, чтобы Вера отдавала заработанные деньги ей, и тут Вера впервые в жизни проявила характер. Она стала вносить в общий бюджет примерно треть месячных расходов семьи на питание и коммунальные платежи, но остальное оставляла себе. Попросила дядю Витю открыть сберкнижку на ее имя и все свои заработки собирала на этой книжке. Пока ей не исполнилось шестнадцать, родители учеников переводили плату ей на счет.
– Это мне на учебу, – говорила Вера, хотя мама слышать не хотела ни о какой учебе.
…Она сама не понимала, как ухитрялась все успевать. Училась, убирала, готовила, покупала продукты, возилась в саду, занималась с учениками… Когда мать в очередной раз приступила к ней с разговором о том, что она должна вносить заработанные деньги в общий котел, Вера спросила:
– Мама, а ты никогда не задумывалась, сколько прибавочной стоимости ты из меня выжимаешь?
Лидия Алексеевна смутилась. Кругом уже властно заявляла о себе новая жизнь, разрешили ИТД – индивидуальную трудовую деятельность, – росли, как на дрожжах, кооперативы, но ей, родившейся в 1950 году, этот язык был хорошо знаком. Она не нашлась с ответом, промолчала и больше не заводила разговора о деньгах.
Конечно, Вере хотелось купить себе что-нибудь. Ей надоело донашивать вещи за старшей сестрой. Лора любила одеваться ярко, броско, а Веру такая одежда тяготила, она все время старалась прошмыгнуть незаметно. Но она твердо решила уехать учиться в Москву и почти не трогала деньги. Купила универсальную черную юбку с белой блузкой и пару практичных туфель, а остальное берегла до решающего часа.
* * *
На темно-синей «мыльнице» дяди Вити, отлаженной, надо было признать, на диво, Коля и Вера объездили весь нелепый, растянувшийся на сто пятьдесят километров город Сочи, даже живописные отроги Красной Поляны, в те годы еще не так свирепо охраняемой…
Колю поражало, сколько у нее знакомых. Вера могла помахать с другой стороны улицы какой-то женщине и на ходу бросить ему:
– Это куратор нашего художественного музея, она покажет нам запасники. В нашем музее есть интересные картины, только их до недавнего времени не выставляли…
И они пошли в музей, причем в те часы, когда он официально был закрыт. Женщина-куратор впустила их в залы, где Вера и Коля смогли в полном одиночестве насладиться радостными и солнечными картинами Машкова, Куприна, раннего Кончаловского и других художников русского авангарда, рисунками Серова и Кустодиева.
В пустом здании музея, выстроенного в 1936 году в стиле «сталинский ампир» (Коля называл его «стиль вампир»), было жутковато, и Коля начал дурачиться. Объявил себя привидением – диким, но симпатичным – и принялся изображать Сталина, заставляя и Веру, и женщину-куратора умирать со смеху.
– Я вас спрашиваю, таварыщы, – вопрошал Коля с грузинским акцентом, оглядывая зал хитрым сталинским прищуром, – что дает такое, с пазваления сказать, ыскусство трудовому народу, таварыщы? Таварыщ Ленин учил нас вскрывать сущность явления, нэ задэрживаясь на его буржуазной или феодально-крепостнической оболочке. И я вас спрашиваю, таварыщы, где тут у нас человек труда? Другого народа, таварыщы, у меня для вас нэт, а нашему народу такое буржуазное ыскусство ны к чему. Нам, таварыщы, нужны наши савецкие Гоголи и Щедрины… – И тут же, «выйдя из образа», Коля процитировал знаменитую эпиграмму Благова:
Мы – за смех! Но нам нужны
Подобрее Щедрины
И такие Гоголи.
Чтобы нас не трогали.
Потом куратор провела своих гостей в запасники и показала сокровища так называемого «Мзымтинского клада», конфискованного у «черных копателей». Выслушав страшный рассказ о судьбах «черных копателей» и «проклятого» сочинского золота, Коля решил развеять мрачное впечатление. «Мзымтинский клад» поразил его прежде всего тем, что все эти древние украшения оказались удивительно похожими на «фенечки» современной молодежи.
– Надо же, столько лет прошло, а ничего нового не придумали! – заметил он, весело подмигнув, и женщины опять рассмеялись.
…В самшитовую рощу в 1992 году не пускали вообще никого, но Веру с Колей пустили. Казалось, Вера знает какое-то волшебное слово, отмыкающее людские сердца. На его вопрос, уж не обучала ли она математике сторожа или его внука, Вера только улыбнулась. Коля заметил, что смеется она редко: обычно ее громадные серые глаза хранили строгое, немного печальное, а чаще – увы! – испуганное выражение. Он изо всех сил старался ее развеселить. Он готов был пройтись колесом, лишь бы вызвать искорки смеха в серебристой глубине этих глаз.
Но самшитовая роща – вековые тисы, поросшие мхом и перевитые лианами, величественно-мрачные обрывы, дикие заросли самшита – сама по себе настраивала на грустный и созерцательный лад. Здесь, под сводами сплетающихся ветвей, царил странный зеленоватый полумрак, отчего казалось, что они двигаются под водой. Коля притих и лишь время от времени переводил взгляд с окружающих красот на задумчивое лицо Веры. В этом зеленоватом полумраке легко было молчать. Впрочем, молчать с Верой всегда было легко. Она с грустной улыбкой призналась, что молчание удается ей лучше всего.
Они провели в заповеднике целый день, но даже голода не почувствовали, настолько целебным был насыщенный особым самшитовым ароматом воздух.
Покинув заповедник, Коля с Верой двинулись к машине мимо высокого забора. За забором кипела стройка, рычали какие-то мощные механизмы.
– Крутая машинерия! Прямо «Время, вперед!», – заметил Коля и вопросительно оглянулся на Веру.
– Это дача… – Вера назвала имя певицы, женщины, отличавшейся не только могучим голосом, но и весьма впечатляющей комплекцией ему под стать.
Коля решил «оттянуться» после заповедника.
– А-а, я все понял: она тут строит мавзолей. Хочет впасть в анабиоз и проспать до трехтысячного года.
– Да ну тебя, – со смехом отмахнулась Вера, – что ты такое говоришь?
В этот момент ворота открылись и на улицу с дачного участка выехала бетономешалка.
– Вот видишь, – как ни в чем не бывало продолжал Коля, – один саркофаг привезли, но она в него не поместилась.
Они шли и смеялись еще целый квартал.
Когда Коля и Вера сели в машину и выехали со стоянки, их обогнал девятиметровый черный лимузин, одна из еще редких по тем временам иномарок.
– Это наш городской голова поехал, – сказала Вера.
– Очень удобно, – живо отозвался Коля. – Если умрешь за рулем, в этом же катафалке тебя и на кладбище отвезут.
На этот раз Вера не улыбнулась в ответ. Коля затормозил на светофоре и покосился на нее.
– У меня папа умер за рулем, – ответила она на его вопросительный взгляд. – На машине разбился.
– Прости, я не знал.
– Ничего. Все в порядке. – Вера заставила себя улыбнуться.
– Ты его очень любила, – догадался Коля.
– Да. И он меня любил. Мне его очень не хватает.
– На самом деле Сочи не такой уж большой город, – сказала Вера, когда они покупали фрукты на рынке в Мукапсе, где она тоже здоровалась с каждым, и все продавцы приветствовали ее как добрую знакомую, хотя это было довольно далеко от дома. – Это сейчас сезон, курортников много, а зимой мы остаемся наедине с собой.
Коля ей не поверил. Нет, он не усомнился в том, что Сочи – небольшой город, но он чувствовал: дело в самой Вере. В ее доброте, участии, в вежливом и приветливом обращении со всеми – от куратора музея до продавцов на рынке, – ну и, конечно, в том, что она была местной знаменитостью, победительницей математической олимпиады.
Вера непостижимым для него образом умела выбирать овощи и фрукты.
– Откуда ты знаешь, что этот арбуз – хороший, а не тот?
– Не знаю. У меня это от папы. Он умел выбирать.
Там же, на рынке, Коля впервые увидел, как Вера считает в уме. Она мгновенно и без малейшего усилия перемножала вес на цену. Один из продавцов ошибся со сдачей, причем не в свою пользу. Вера тут же вернула ему лишние деньги и лишь пожала плечами, когда он рассыпался в благодарностях.
По дороге с рынка Коля запел известную песню про Одессу-маму:
А Додик Ойстрах – чтоб он был здоров! —
Его же вся Италия боится!
– Это ты к чему? – удивилась Вера.
– А к тому, что тебя тоже следует бояться, – весело ответил он. – И не только Италии. Похоже, у тебя в голове компьютер пятого поколения сидит. Знаешь, игра такая была – «Мастер-майнд»? Вот это прямо про тебя.
– Ничего особенного, – пожала плечами Вера.
– Это тебе кажется, что ничего особенного, а мне-то со стороны виднее, – возразил Коля, загружая продукты в багажник «мыльницы». – Тебе еще не предлагали поработать в Пентагоне?
– Коля, что ты выдумываешь?!
– В общем, я рад, что ты на нашей стороне, – признался Коля.
Какой-то загорелый парень с полуголым мускулистым торсом и белозубой улыбкой, представившийся Серегой, целый день катал их на мощном катере вдоль всего побережья и сетовал, что из-за «напряженки» с Абхазией нельзя махнуть в Сухум.
Когда они сошли на берег, Коля был пьян от морского воздуха и солнца, его буквально пошатывало, но он строго спросил:
– А этот Серега, он тебе кто?
– Старший брат одной моей школьной подруги, – невозмутимо отозвалась Вера. – Он был в последнем классе, когда мы с ней в первый пошли. До сих пор помню, как он нес ее на руках первого сентября и она звонила в колокольчик, а он боялся оступиться: у нее были на голове такие огромные банты, что он ничего не видел! Но все прошло хорошо, теперь вот мы тоже школу окончили.
Ревновать Веру было бы смешно. Ее все кругом любили, за исключением разве что ее собственной матери, но Коля с изумлением убедился, что никто, кроме него, не воспринимает ее как женщину. Для всех она была хорошей девочкой, милой, доброй, приветливой, первой ученицей в школе, всегда готовой прийти на помощь. Сам он смотрел на нее совершенно иначе.
Он еще в Москве понял, что Вера стесняется своей худобы. В Сочи они уже успели пару раз побывать на пляже, и Коля заметил, что у Веры старомодный закрытый купальник унылого блекло-синего цвета, не то застиранный, не то выцветший. Коля заявил, что у нее идеальная фигура для бикини, и потащил покупать купальник.
Вера сопротивлялась и отнекивалась, клялась, что она вовсе не ломается, просто… У нее не хватило слов, и на глазах выступили слезы. Коля осушил их поцелуями и все-таки настоял на своем. Они пошли в магазин – уже тогда, в начале 90-х, подпольная спекуляция и полукустарные кооперативы начали заметно сдавать позиции коммерческим магазинам – и выбрали купальник. Коля хотел купить по крайней мере два, но тут уж Вера уперлась, и они взяли один, зато этот один он выбрал сам.
Результат превзошел все его ожидания. Когда они пришли на пляж и Вера сбросила сарафан, у него от восхищения сам собой открылся рот. Бело-розовые полоски купальника, как лепестки лотоса, прильнули к маленьким, но округлым и крепким грудям и обрисовали прелестную задорную попку.
Увидев, как он смотрит на нее, Вера страшно смутилась и обхватила себя руками. Коля со смехом заставил ее разжать руки и принялся уверять, что она прекрасна, целуя все попадающиеся под губы кусочки кожи, хотя Вера отчаянно старалась увернуться. В конце концов он просто обнял ее и прижал к себе, тихонько поглаживая по волосам, пока она не успокоилась.
Он уже и сам жалел о затее с купальником. Ему было трудно, чертовски трудно сдерживаться, и это началось со дня приезда в Сочи. Да нет, началось еще в Москве, просто в Сочи стало еще тяжелее. Жара, близость ее почти обнаженного тела… Чтобы снять неловкость, он предложил пойти искупаться. Вера привела его на пляж военного санатория, где работала ее мать. Пришли они в «тихий час», когда, дурачась, предположил Коля, «их превосходительства отдыхают», но даже в этот час жаркой южной сиесты на пляже были люди.
Впрочем, дело было не в этом соблазнительном купальнике и даже не в чужих людях, не обращавших никакого внимания на парочку, целующуюся на пляже. Окажись они сейчас на необитаемом острове, Коля попал бы в точно такое же положение. Он хотел ее, страстно хотел, но его обуревали вполне понятные сомнения. Она наверняка девственница, это сразу видно, и наверняка не умеет предохраняться. Конечно, он может взять это дело на себя, но… Стоило представить, как он будет натягивать резинку на глазах у Веры, ему самому становилось мучительно стыдно. Она не поймет. В ее глазах это будет выглядеть слишком расчетливо и хладнокровно, а может, и отвратительно. Он боялся оттолкнуть ее. Наверное, лучше подождать немного, решил Коля. Слишком уж она хрупкая и впечатлительная. Кроме того, на него подсознательно давило присутствие Вериной матери, и он не сомневался, что на Веру оно давит еще больше. Вот через месяц, говорил он себе, когда они уедут в Москву, это будет совсем другое дело…
Но он не выдержал. Они поехали кататься в горы и, оставив дяди-Витину машину у придорожной закусочной под присмотром какого-то Алихана, «верного человека», по словам Веры, жарившего шашлыки на свежем воздухе, пошли гулять в лес. Здесь было чуть прохладнее, чем внизу, но едва приметная тропинка, петлявшая между деревьями, упорно шла вверх. Добравшись до прогалины, они оба немного запыхались.
Отсюда открывался изумительный вид на Мацесту. Любуясь панорамой, Коля и Вера подошли к самому краю обрыва. Стоя позади нее, обнимая за плечи, он вдруг ощутил ее всю целиком, «от гребенок до ног», как говорил Пастернак, и потерял голову.
Нет, он до самого конца был с ней бережен и нежен, старался ни в коем случае не напугать, но он увлек ее на траву, и она не оказала сопротивления. Он спустил тоненькие бретельки сарафана и стал целовать хрупкую развилку ключиц, нежную ямочку у основания горла, потом скользнул ниже, к маленькой, упругой груди, так дразнившей его на пляже.
Вера покорно принимала его поцелуи, немного ежась от смущения, и ахнула, попыталась прикрыться, только когда он развел ей колени и приник губами к самому заветному месту, где она была беззащитна. Коля поднял голову, заглянул в ее громадные от испуга глаза. Ему безумно хотелось доставить ей это наслаждение, ему хотелось быть прямо там, на месте, когда она впервые ощутит эту пульсацию. Но сначала надо было ее успокоить.
– Ну, что ты, глупенькая, это не страшно и не стыдно. Не бойся. Все будет хорошо, поверь мне. Тебе понравится, вот увидишь.
По ее тонкому лицу прошла судорога, она вся напряглась, заставляя себя лежать смирно.
– Нет-нет, расслабься, – велел ей Коля, – иначе ничего не получится. Ну, доверься мне. Это не больно.
Он целовал ее там и чувствовал, как она невольно подается ему навстречу, захваченная неведомым ей ранее ощущением острого блаженства. Кровь прихлынула к ее нежному лону, она раскрылась, как цветок, и, когда она была уже на грани, он вдруг оторвался от нее, накрыл своим телом и одним ударом проник глубоко-глубоко внутрь. Содрогания первого оргазма потрясли ее, почти заглушили боль, а может быть, боль усилила оргазм. Она стала двигаться вместе с ним, сперва неуклюже, но потом поймала ритм и, когда он опять заглянул ей в глаза, улыбнулась ему.
– У меня получается, да?
Коля тоже улыбнулся и поцеловал ее в ответ. Они сплетались в первобытном танце, древнем, как сама земля, над ними синело небо, тихо шелестела темная, сочная листва южных деревьев, и горный воздух, сладкий, как родник, звенел голосами цикад.
Позабыв обо всем, он излил в нее всего себя, а она приняла его и не отпускала, даже когда последняя дрожь утихла. Потом они оба замерли и долго лежали неподвижно.
Когда они оделись, кое-как привели себя в порядок и стали спускаться вниз на дорогу, Коля заметил, что Вере трудно идти: она слегка прихрамывала, ей словно что-то мешало. Он осторожно обнял ее.
– Будет немножко больно, но это скоро пройдет. Пожалуй, дня на два, на три нам стоит притормозить, хорошо?
– Хорошо, – согласилась Вера.
– У нас ведь масса времени впереди, – утешил ее Коля.
На следующий день вернулась из поездки в Дагомыс ее старшая сестра Лора.
* * *
Вмиг весь дом заполнился ее голосом, ее вещами, которые она разбрасывала направо и налево, запахом ее духов, ее присутствием. Звучное имя Лора, как Коля потом узнал, она выкроила из более прозаического Елена путем сложных трансформаций, но пока он только сидел в сторонке и наблюдал.
Она была настолько не похожа на Веру, что Коля даже усомнился, родные ли они сестры. Лора была еще выше ростом, в отличие от Веры имела при себе верные «девяносто – шестьдесят – девяносто», ее волосы, видимо, умело подкрашенные и, уж конечно, не заплетенные в косички, спускались ниже плеч густой золотистой волной. В ее хорошеньком задорном личике проглядывало какое-то простодушное нахальство. Словом, Коле показалось, что она немного напоминает молодую Брижит Бардо. Он сразу понял, что имели в виду французы, называя такие личики «minois chiffonna» – «пикантная мордашка».
Строгая и вечно чем-то недовольная Лидия Алексеевна совершенно преобразилась при встрече со старшей дочерью. Она лучилась материнской гордостью, ворковала, токовала и на части разрывалась, стараясь угодить дочке. То порывалась ее кормить, то вспоминала, что «Лорочке нужно держать фигуру», то начинала расспрашивать, «как все прошло в Дагомысе», то спохватывалась, что Лорочка, наверное, устала.
Оказалось, что в Дагомыс Лора ездила не просто так: там проводились какие-то рекламные съемки, а она была в них центральной фигурой, потому что победила в местном конкурсе «Мисс Очарование».
Общаться с ней было легко. Она сыпала вопросами, на которые сама же и отвечала. Впрочем, Коле недолго пришлось отсиживаться в сторонке и помалкивать. Узнав, что он режиссер, Лора тут же заявила, что ей завтра предстоят еще какие-то рекламные съемки, на этот раз здесь, и он должен обязательно «отсмотреть материал».
Коля пытался ей растолковать, что на режиссера – причем театрального! – ему еще учиться и учиться, но Лора как будто и не слышала. Все, что ее не устраивало, она ловко отсеивала и пропускала мимо ушей.
– Верунчик! – затормошила она сестру. – Ну, ты у нас молоток! Кавалер столичный, надо же, откуда что берется! Вот уж правду говорят: в тихом омуте…
Лора сделала многозначительную паузу, но Вера не ответила.
– Ну, не кисни! – весело продолжала Лора. – Вот что, ребятки, давайте махнем к Ашоту! – предложила она, совершенно позабыв, что устала. – Вы у него еще не были? Ну, значит, сам бог велел.
Коля перевел вопросительный взгляд на Веру.
– Это дискотека, – неохотно пояснила она.
– Там клево, – стояла на своем Лора. – Верка, я тебе удивляюсь! Как же ты до сих пор не сводила парня на такую классную точку? А Ашот так тебя любит!
– Я не люблю шума, – оправдывалась Вера.
– Ерунда, надо же когда-то и расслабиться!
И они начали расслабляться. «Классная точка» оказалась самой что ни на есть заурядной дискотекой: ревущие динамики и зеркальные шары, вращающиеся под потолком. Интерес представляло только само помещение. Это были старые винные погреба, вырубленные в скале. Но Ашот оказался радушным хозяином, а Веру и впрямь приветствовал как родную.
– А его ты в какой класс переводила? – улучив минутку, пока меняли диски, спросил Коля.
Вера поняла не сразу, но потом со слабой улыбкой ответила:
– Я нашла ошибку в расчетах у его поставщиков. С него хотели взять лишнего.
Лора и Ашоту успела насвистеть о столичном режиссере. Ашот увел их подальше от грохота в свой кабинет.
– Хочу модернизировать помещение, – объявил он, разливая по тонким пузатым рюмкам какой-то необыкновенный коньяк. – Что посоветуешь?
Коля решил, что хватит плакаться на свою неопытность.
– Ну-у… – протянул он задумчиво, – при такой логистике почему бы не взять за основу морскую тему?
– Конкретно? – спросил Ашот.
– Можно сделать точечные лампочки в виде созвездий вместо этих шаров. Настоящее звездное небо. Даже конкурсы проводить: кто найдет и назовет больше созвездий и отдельных ярких звезд. И можно менять конфигурацию.
– Как это?
– Делается подвесной потолок, и в нем частая сетка ламповых гнезд. Но загораются не все лампочки, а только те, что вам нужны в данный конкретный момент. Это программируется. Сегодня плывете под Большой Медведицей, а завтра – под Южным Крестом.
– Отлично! – одобрил Ашот. – Валяй дальше.
– Разные участки можно оборудовать под отсеки старинного корабля, – сам увлекаясь собственной фантазией, продолжал Коля. – Рубка, мостик, ют, бак, кубрик, шканцы и так далее. Вместо стульев и табуретов поставить перевернутые бочонки. Там у вас в одном месте есть прекрасная ниша в стене – можно сделать аквариум. Большой, декоративный. Только стекло надо потолще, чтобы от музыки не дрожало. И человек специальный нужен, чтобы за ним ухаживать. Танцпол в виде палубы. Уборщики в матросских костюмах будут его драить.
– Во дает! – восхитился Ашот. – И ведь все из своей головы. Что еще?
– Еще… такое пока только за границей есть, но было бы здорово сделать электронные меню.
