Текст книги "Тень доктора Кречмера"
Автор книги: Наталья Миронова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Вера и сама видела, что Анна Ивановна злоупотребляет ее терпением, кляла свою интеллигентскую мягкотелость, но все никак не решалась на разрыв. А тут Анна Ивановна намекнула, что, если Вера придет побеседовать с налоговым инспектором, она рассчитается по долгам. Пришлось Вере принять личное участие в проверке.
Женщина-инспектор огляделась на пороге, оценила помещение фирмы, располагавшейся в полуподвале здания бывшего долгопрудненского горисполкома, и с подкупающей улыбкой объявила:
– Что-нибудь я обязательно найду. Так что давайте лучше договоримся по-хорошему.
Анна Ивановна обожала скандалить. Приходя к ней сдать работу и получить новую, Вера не раз становилась свидетельницей шумных «разборок» хозяйки с подчиненными, поставщиками, партнерами… Вот и в этот раз Анна Ивановна уперлась и категорически отказалась «договариваться по-хорошему». Тогда женщина-инспектор нашла ужасные ошибки в бухгалтерской отчетности.
Первым долгом она сосчитала всю годовую выручку и объявила ее прибылью. Это был излюбленный прием налоговиков, рассчитанный, правда, на неопытных дурочек. Вера на эту уловку не попалась, указала инспекторше, что не учтены расходы, и той пришлось признать Верину правоту.
Но за Верой остался лишь первый раунд. Налоги уплачены, да, признала женщина-инспектор, но проводки сделаны не по тем статьям, и для государства эти налоги являются как бы недополученными. Надо платить заново. Плюс пени и штраф.
Анна Ивановна опять выдвинула вперед Веру: это же она все оформляла!
– Я работала строго по инструкции, – принялась оправдываться Вера.
– А у нас есть другая инструкция, – злорадно возразила женщина-инспектор.
– Я о ней знаю, – парировала Вера, – но новая инструкция была принята только в марте этого года. Я не могла по ней рассчитывать налоги за прошлый год.
– Инструкция для вас – руководство к действию, – строго заметила инспекторша. – Надо было не полениться и переписать отчет. Смотрите, тут у вас не тот КБК указан. Вот – у вас один ноль один тринадцать, а надо было один ноль один четырнадцать. И потом, вы указываете авансовый платеж, а надо – налоговую выплату. Вот приказ Минфина. Тут все сказано.
И она протянула новую инструкцию, уже открытую на нужной странице.
– Срок подачи истекает первого апреля, – стояла на своем Вера. – Инструкция, принятая в марте, не может иметь обратной силы.
– Ничего не знаю. У меня платеж числится недополученным, – ликовала инспекторша.
– Платеж произведен. – Вера видела, что инспекторша нарочно ее пугает, но ничего не могла с собой поделать: сердце беспомощно трепыхалось, по телу выступил холодный пот… Все по Кречмеру. – Проверьте ведомость внебанковских сумм, там и наш платеж найдется. Перенесите его в нашу лицевую карточку, и все будет в порядке.
– Вы, девушка, молоды еще меня учить! – возмутилась инспекторша. – Я не обязана за вами исправлять! Можете потом подать на нас в суд и взыскать выплату обратно. Но заплатить придется.
Она насчитала недоимок на двести миллионов неденоминированных рублей – сумму, превышающую весь годовой оборот фирмы. Они опять заспорили, и Вера сумела свести двести миллионов к сорока пяти, но уж эти сорок пять Анне Ивановне пришлось уплатить. Она разозлилась не на шутку.
– Я же говорила: что-нибудь я обязательно найду, – напомнила инспекторша. – Надо было договариваться. Да вы зла-то на меня не держите, все равно к этому и свелось бы в конечном счете. Но что-нибудь я должна найти обязательно. Работа у меня такая. А бухгалтер у вас хороший, вы на нее не серчайте.
Но Анна Ивановна «осерчала».
– Я считаю, что хоть половину этой суммы должны уплатить вы, – заявила она Вере, когда инспекторша ушла.
Вера тоже рассердилась. Даже страх прошел.
– Ничего я вам не должна. Можете подавать на меня в суд, если хотите, – ответила она сухо. – Только вряд ли вам это поможет.
У Анны Ивановны был «таможенный брокер», по сути, узаконенный контрабандист, помогавший ей проворачивать темные дела. Вера видела его несколько раз, слышала, как они собачились: Анна Ивановна всегда и со всеми собачилась в своем фирменном стиле. Однажды она даже заставила Веру присутствовать при одной такой «разборке».
Таможенный брокер запросил, по мнению Анны Ивановны, слишком много за растаможку какой-то партии товара. Анна Ивановна грозила выкупить товар у таможни напрямую, обойтись без его услуг, а он многозначительно тыкал пальцем вверх и говорил, что «туда отстегивать надо». Мол, он берет деньги не только себе, но еще и на долю какому-то высокому начальству. Анна Ивановна взывала к Вере:
– Мне еще «дельту» делать! Должна же я с продажи что-то иметь! А с такой накруткой товар никто не купит. Ну объясните ему, Вера Васильевна!
Вера отмалчивалась. Ей было тяжело, противно и немного страшно. В голове вертелось какое-то смутное и страшное воспоминание. Было у папы что-то такое… Какие-то неприятности… Тоже связанные с таможней.
Когда таможенный брокер ушел, Анна Ивановна накинулась на нее:
– Что ж вы меня не поддержали?
– Извините, я в этих играх не участвую, – сказала тогда Вера.
Зато теперь она вспомнила тот случай и добавила:
– Не забывайте, я знаю обо всех ваших махинациях. О неучтенном товаре. Помните партию китайских кроссовок? Вы завезли ее «втемную» через Гусиновскую таможню, а потом продали без чеков на Черкизовском рынке. Хотите судиться? Пожалуйста. Все равно я на вас больше работать не буду. Ищите другого бухгалтера.
Вот этого Анна Ивановна как раз и не понимала. Поскандалить, выпустить пар – с превеликим удовольствием. Но от работы-то зачем отказываться? После визита фининспектора она еще долго звонила Вере, уговаривала ее вернуться. Опять обещала «зажиленные» деньги отдать. Вера отказалась, и Антонина Ильинична ее поддержала. Она просто перестала подзывать Веру к телефону, когда звонила «Анна Иоанновна».
Но этот случай, в сущности мелкий и незначительный, произвел на Веру огромное впечатление и впервые заставил задуматься о размахе теневой экономики в России. Ухватившись за этот незначительный случай, за крошечную и ничтожную ниточку, за грошовую фирму по торговле ширпотребом, она начала исследование разнообразных криминальных связей, опутавших страну.
Уйдя от Анны Ивановны, Вера моментально нашла себе новую бухгалтерскую работу на дому. В Долгопрудном, как и везде, появилось множество мелких и средних частных фирм, и всем нужно было составлять квартальные и годовые балансовые отчеты, заполнять налоговые декларации. К тому же именно в Долгопрудном располагался МФТИ – Московский физико-технический институт. В 90-е годы институт занялся хозяйственной деятельностью, и Веру пригласили делать внутренний аудит. Для нее эта поденная работа стала прекрасной школой, многому научила и даже вдохновила на смелые научные замыслы.
Вот если бы времени было больше и сил… Увы, возвращаясь домой из института или с работы, Вера часто заставала в гостях у Антонины Ильиничны ее приятельницу Елизавету Петровну, тоже преподававшую в музыкальной школе города Долгопрудного и тоже вдову военного, да не простого военного, а генерала. Но этим сходство исчерпывалось. Вера видела, что нет в Елизавете Петровне ни грана доброты и щедрости, нет гостеприимства – просто никакого сравнения с Антониной Ильиничной. Муж-генерал умер, детей не было, вот и навещала Елизавета Петровна подругу по старой памяти. Завидовала, что у Антонины Ильиничны есть Вера. Есть кому о ней позаботиться.
Елизавета Петровна носила смешные старорежимные шляпки, бахвалилась своими бриллиантами, называя их «брылльонты» с французским носовым «n», и вообще была типичной генеральшей. Давала Вере «женские» советы и всячески пыталась ей покровительствовать.
– Вам, Верочка, – говорила Елизавета Петровна кокетливо, – обязательно надо выйти замуж. Хотите, я вас с кем-нибудь познакомлю?
– Спасибо, не нужно, – вежливо отказывалась Вера.
– Вы не понимаете, – настаивала Елизавета Петровна. – Вам обязательно надо замуж. Ничего страшного. Не понравится – разведетесь, только и всего.
– Выходить замуж только для того, чтобы потом развестись? – удивлялась Вера.
– А что такого? – невозмутимо продолжала Елизавета Петровна. – Так вы будете замужней дамой… в разводе, – добавила она, чуть понизив голос, – а сейчас вы вообще ни то ни се!
– Лиза, не морочь голову девочке! – прикрикнула на нее Антонина Ильинична. – Тоже мне придумала: выходить замуж для окружающей среды!
Елизавета Петровна обижалась и уходила, но вскоре возвращалась, просиживала в кухне целыми вечерами, плакалась на бедность. Ей страшно не нравилось, когда Вера поднималась из-за стола, извиняясь и уверяя, что ей надо работать или заниматься ребенком.
– Отдайте его в детский сад, – посоветовала она.
Веру этот совет заставил призадуматься. Сыну уже исполнилось три, может, и вправду отдать? Но Антонина Ильинична встала стеной. Впервые в жизни они крупно поссорились.
– А мне ты уже не доверяешь? – со слезами спросила Антонина Ильинична.
– Конечно, доверяю, – попыталась успокоить ее Вера. – Но ребенку нужно общаться с другими детьми…
– Я каждый день вожу его гулять на детскую площадку.
Вера нахмурилась. Ей эта детская площадка в парке по соседству очень не нравилась. Мамаши и няньки сидели на лавочках, смолили одну сигарету за другой и трепались «за жизнь», пока их отпрыски, предоставленные сами себе, носились друг за другом с бессмысленными воплями.
Вере казалось, что между родителями и детьми идет этакое состязание в равнодушии. Она не раз видела, как вспыхивают на детской площадке ссоры и драки. То и дело дети подбегали к своим матерям с криком «Мам! Мам!», а матери, поглощенные разговором, не обращали на них внимания.
Многие дети, заметила Вера, когда им что-то нужно, привычно повышают голос с места в карьер, начинают кричать, прекрасно понимая, что иначе их не услышат, а взрослые так же привычно орут на них в ответ. Сама Вера, как бы ни была занята, всегда сразу отвечала сыну, чтобы ему не приходилось повторять, а уж тем более кричать.
– А в детском саду, думаешь, воспитатели откликаются с первого раза? – покачала головой Антонина Ильинична, когда Вера поделилась с ней своими наблюдениями. – Уж там-то ребенок точно научится кричать. И гадости говорить, и матом ругаться.
– Матом ругаться он и во дворе научится, – вздохнула Вера. – Ему нужны регулярные занятия, нужен распорядок. Ему же в школу идти! Я ходила в детский сад в свое время, и все было хорошо.
Ей во что бы то ни стало хотелось избежать выяснения, кто из них больше любит Андрейку.
Увидев, что Веру не переубедить, Антонина Ильинична заявила, что пойдет работать воспитательницей в детский сад. Она ни на миг не желала расставаться с маленьким Андрюшей.
– Меня возьмут запросто. С руками оторвут, – сказала она. – В детских садах вечно воспитателей не хватает.
Вере пришлось отступить. Детсадовская тема была закрыта.
Но Вера считала, что Антонина Ильинична уж очень балует ее сына. Она ни в чем не могла отказать мальчику. С деньгами было туго, но Антонина Ильинична покупала ему любые игрушки, все, что ни попросит.
– Не надо так, – как-то раз попросила ее Вера. – У него горы игрушек, куда столько? Все равно он больше всего любит мяч и конструктор «Лего», а остальные поломает и бросит.
– У меня случай был с Сережей, – со вздохом призналась Антонина Ильинична. – Приглядел он в магазине игру настольную, не то футбол, не то хоккей, сейчас уже не помню. Ему тогда три годика было. А игра дорогая по тем временам – рублей двадцать стоила. И мы не купили. Молодые были, денег не хватало. Так мне этот настольный футбол-хоккей – веришь ли? – до сих пор во сне снится. Простить себе не могу, что не купила.
И Антонина Ильинична заплакала.
Вера обняла ее, принялась утешать:
– Я понимаю, но… с Андрюшей все будет в порядке. Не надо его баловать.
– Он хороший мальчик, – сказала Антонина Ильинична, утирая слезы. – Добрый. Я за свою жизнь много детей повидала, я знаю. Вот пошли мы с ним в магазин под Новый год, там елочных украшений – море, а он высмотрел белого совенка с одним глазом. Второй отлетел – пуговица желтая. А мальчик наш и говорит: «Кто ж его теперь купит? Бабушка, давай мы купим, а то ему тут будет одиноко». Ну что тут скажешь? Конечно, купили. Да он уцененный, ты не волнуйся.
– Я не волнуюсь, – улыбнулась Вера. – Я только за вас волнуюсь.
На Антонину Ильиничну травмирующе действовали цены в магазинах. Сколько Вера ни пыталась ей растолковать, что все эти ноли на купюрах пустые, что они ничего не значат, Антонина Ильинична к слову «тысяча» относилась с трепетом.
Но на Андрейку ей денег было не жалко.
Андрейка быстро рос. Он очень скоро утратил детскую пухлощекость, похудел и стал неудержимо тянуться вверх. Антонине Ильиничне, конечно, хотелось учить его музыке. Она убедилась, что у мальчика есть музыкальный слух. Вера не знала, как быть. Сама она горько жалела, что в свое время из-за мамы не смогла заниматься музыкой. Но, по зрелом размышлении, стараясь действовать как можно мягче, она все же принялась отговаривать Антонину Ильиничну:
– Женей Кисиным ему не стать, нет у него таких задатков. Давайте лучше не будем его заставлять, а то он музыку возненавидит. Мне гораздо важнее просто приучить его слушать хорошую музыку. Может, он ее и не полюбит, но пусть хоть знает, что, кроме «шизгары», есть на свете еще и Шуберт.
– Какой еще «шизгары»? – удивилась Антонина Ильинична.
– Это строчка из песни, – с улыбкой объяснила Вера. – Там припев был такой: «She’s got it». В смысле «У нее это есть». А наши переиначили на свой лад. Так и живет «шизгарой».
Антонина Ильинична засмеялась.
– В мое время были «сапоги с лавсаном». Был такой певец, – ответила она на недоуменный взгляд Веры, – знаменитый твистун Чабби Чекер. И у него была песня «Станцуем твист, как прошлым летом». У нас ее выпустили на пластинке, и все дети ее обожали.
– Я знаю, – вставила Вера, – я, когда в школе училась, классе в седьмом, у нас ее тоже крутили. Новая волна популярности. Простите, я вас перебила.
– Я тогда уже в школе преподавала, – продолжала Антонина Ильинична. – В музыкальной и в простой подрабатывала учителем пения. А твист у нас запрещали. На школьных вечеринках учителям велено было следить и все попытки тут же пресекать. Так наши мальчишки песню наизусть разучили, подобрали на гитаре аккорды и во дворе концерты давали. Они слов-то не знали, вот и пели про «сапоги с лавсаном»… Я английского и сама не знаю, когда-то немецкий учила, да и тот давно забыла. У «англичанки» спросила в школе, что за «сапоги с лавсаном» такие? Она мне объяснила. Уж не помню, как там по-английски, но смысл «как прошлым летом танцевали».
– Like we did last summer, – подсказала Вера.
– А им послышалось «сапоги с лавсаном». Так и пели.
Вера улыбнулась.
– «Сапоги с лавсаном» – это класс! Но «шизгарой» теперь называют любую попсу вообще. В общем, мы друг друга поняли. Не надо ничего запрещать, но было бы здорово, если бы он хоть представление имел, что такое настоящая музыка.
Антонина Ильинична согласилась. Она все-таки научила Андрейку играть на пианино, но не стала мучить его этюдами Черни. У нее был старый советский проигрыватель и виниловые пластинки, она ставила «Времена года» Чайковского, «Детскую» и «Картинки с выставки» Мусоргского, сама играла детские пьесы Моцарта и Шуберта, понемногу рассказывала мальчику об их трагической жизни.
– Бабушка, а почему они все такие несчастные? – спросил Андрейка.
– Когда бог дает талант, он взамен забирает что-то другое, – ответила Антонина Ильинична. – У великих, таких, как Моцарт или Бетховен, он отнимает все.
– Лучше пусть я не буду великим, – решил Андрейка.
– Да, мой золотой, – Антонина Ильинична обняла его. – Лучше будь здоровым и счастливым. Но помни: ни один из них не променял бы свой талант ни на какие блага.
– А почему? – удивился мальчик.
– Потому что талант – самое большое счастье. Даже если ты беден, болен, одинок… Если есть талант, он заменяет все. Идем гулять, засиделись мы с тобой. А то мама нас заругает.
– Нет, бабушка, мама не будет ругать! Мама хорошая!
– Да, родной. Твоя мама лучше всех на свете.
И они шли гулять. Антонина Ильинична боялась отпускать мальчика одного, сидела на лавочке и вязала, пока он гонял с мальчишками в футбол.
Футбол Андрейка обожал. Вера наблюдала за ним, и ее материнское сердце переполнялось гордостью. Его ноги как будто сами собой освоили финты, передачи, остановки, резаные или крученые удары, пасы носком, «щечкой», пяткой… При этом он правильно держал корпус, у него была мгновенная реакция и хорошая спортивная злость, испарявшаяся без следа с концом игры.
«Какой Заваров, какой Беланов! – думала Вера, вспоминая футбольных кумиров своего отрочества. – Вот у нас тут свой Стрельцов подрастает!» Она даже спрашивала себя, не отдать ли Андрейку в спортивную школу, но решила, что не стоит. В спорте царят волчьи нравы. Интриги. Травмы. Допинг. Договорные матчи. Всеобщая грызня. Ей не хотелось, чтобы ее чудный, добрый мальчик стал таким кусачим. Или покусанным.
Ему пришлось быть покусанным, но, слава богу, не в спорте. В канун 1999 года Андрейка нашел в подъезде щенка. Каким-то образом этот уличный доходяга ухитрился проникнуть внутрь через тамбур с кодовыми замками. Он жался к батарее, затравленно озирался и жалобно подвывал. Сразу было ясно: за недолгую, но уже стремительно катящуюся к закату жизнь досталось щенку изрядно. Морда наполовину лысая – с одной стороны шерсть содрана до кожи. Черный глаз на ободранной стороне казался пиратской «заплаткой». Шея кривая. Черный, страшный, был он до невозможности тощ и вонюч.
Андрейка притащил щенка домой. Дома была только Вера, Антонина Ильинична, погуляв с внуком, завела его в подъезд, а сама вышла в соседний магазин докупить в последний момент что-то забытое к Новому году. Увидев щенка, Вера испугалась. Невозможно было смотреть без слез на это драное существо, но… оставить его дома?
– Мы должны спросить у бабушки, – строго сказала Вера, хотя Андрейкины глаза тут же наполнились слезами. – Это ее дом, ей решать.
Вернулась Антонина Ильинична и, увидев черное страшилище, невольно воскликнула:
– Ой, какой шайтан!
– Ау-вау-вау-вау-вауууу! – откликнулся щенок.
– Бабушка, а можно мы его оставим? Ну, бабушка, ну, пожалуйста, можно? – упрашивал Андрейка. – А что такое «шайтан»?
Опять щенок отозвался жалостным воем.
– Может, его так зовут? – предположил мальчик. – Ну, бабушка-а-а-а, ну, пожа-а-а-а-алуйста!
– Андрюша, не смей клянчить! – одернула его Вера.
Но Антонина Ильинична ни в чем не могла отказать любимому внуку.
– Конечно, оставим. Куда ж ему на мороз? Господи, ледащий-то какой! А шайтан значит «черт». Черный, вот я и сказала.
Когда щенок и в третий раз отозвался на это слово, было решено назвать его Шайтаном.
Веру все-таки одолевали сомнения.
– Раз это твой пес, ты за него отвечаешь. Ты должен с ним гулять. Утром и вечером. В любую погоду. И никаких отговорок. Я за тебя гулять не пойду и бабушку не пущу. Помнишь, мы читали «Маленького принца»? Вот теперь ты за него в ответе.
Андрейка поклялся, что будет гулять. Беглых гласных он в свои пять с половиной еще не освоил и сказал, что будет гулять «с пёсом». Вера и Антонина Ильинична засмеялись. Это «с пёсом» тоже вошло у них в домашний фольклор. А пока Шайтана отнесли в ванную. После двух помывок – вода текла с него черная и по второму кругу – он уснул у батареи, завернутый в полотенце.
К вечеру приехала Зина – встречать Новый год. Увидев Шайтана, она заметила:
– Ого! Вы на лапы посмотрите!
– А что? – спросил Андрейка.
– А то. Лапы большие, значит, вымахает – дай боже каждому.
– Ну и пусть.
– Да пусть, – улыбнулась Зина. – Пусть себе растет на здоровье.
И семья встретила Новый год в расширенном составе.
В первые дни Вера кормила щенка понемногу вареной вермишелью, вбив в нее сырое яйцо. Конечно, он не наедался такими маленькими порциями, но накормить его сразу до отвала значило бы попросту убить. Вера так и сказала сыну, когда он попросил дать Шайтану побольше еды.
Щенок до того истощал, что переварить полную миску, которую он, безусловно, смел бы вмиг, ему было не под силу. Скудость «пайки» Вера компенсировала частотой выдачи.
И он ожил. Уже на следующий день к вечеру бодро бегал по квартире и с интересом принюхивался к вещам. А на третий день принялся деловито грызть и пару месяцев грыз все подряд, что попадало ему в зубы. Книжка? Изгрызем книжку. Диванная подушка? Оприходуем и ее. Шайтан угрызал всю как есть окружающую действительность, в чем бы она ни проявлялась: мстил за то, как она с ним обходилась первые три с половиной месяца его жизни.
О возрасте они догадались по тому, что недели через две после Нового года у него стали выпадать молочные зубы. На их месте отрастали коренные – могучие и острые клыки.
Вера, Антонина Ильинична и Андрейка не знали, куда от него деваться, на какую стенку лезть. Он грыз ноги, тапочки, края домашних штанов, подолы халатов… Когда Шайтан спал, вся семья не дышала, ходила на цыпочках, наслаждаясь вожделенным покоем. Стараясь хоть как-то обуздать обуревавший щенка инстинкт разрушения, члены семьи приносили ему с улицы ветки потолще, чтоб он грыз их подольше. Квартира напоминала лесоповал: пол сплошь в щепках и обломках древесной коры… и посреди этого упоительного безобразия – блаженная, лоснящаяся откормленностью и холей морда собачьего юниора.
В доме воцарился режим тотальной бдительности. Нескончаемый комендантский час. Уже нельзя было вот так запросто прийти домой, раздеться и оставить вещи даже на несколько минут. Стоило отвернуться, и можно было навсегда проститься с чем-то невосполнимым: песий нюх с особым цинизмом угадывал самое ценное. Домашние тапочки уже не стояли, как прежде, рядком под вешалкой, а висели в пакетах на крючках для одежды, равно как и уличная обувь. Зазевался – останешься босиком.
Черный диверсант съел до основания задник кроссовки «Адидас», которую Вера не сразу спохватилась подвесить на крючок, основательно изжевал под шумок подол пальто Антонины Ильиничны и – слава богу, изнутри! – карман миленькой дубленки, которую Зина, придя в гости, опрометчиво бросила на диван. До разрыва дипломатических отношений, к счастью, не дошло.
Гулять? Смешно! Шайтан и не думал идти гулять, мгновенно впадал в панику, полагая, что стоит выйти на улицу, как тут и придет конец его сказочному фарту. Он прудил лужи и валил кучи прямо в квартире, в тихом и теплом уголке, а потом, отойдя на пару шагов, шаркал лапами по полу – символически закапывал продукты своей жизнедеятельности.
«Сыт я по горло этой вашей улицей, гуляйте сами, если вам так хочется, а я дома посижу», – вот такой «мессидж» посылал щенок окружающему миру. Когда его звали на прогулку, он забивался под диван, а если и удавалось выволочь его оттуда, отчаянно упирался, выл и всем телом вжимался в пол.
Вообще, манеры у него были ужасные, хотя… каких манер можно ждать от уличного беспризорника? Поначалу он был вороват донельзя, мигом схватывал со стола любую еду – бутерброд ли, просто ли кусок сыру, мяса, торта… Его шлепали, грозно увещевали, стыдили, но все без толку. Тащил. Тащил с неукротимым азартом охотника, сызмальства наученного опытом: не своруешь – не выживешь. У Веры, Антонины Ильиничны и Андрейки выработалась привычка прятать еду в холодильник, чтобы не остаться с пустой тарелкой.
Но воровство прошло само собой. Незаметно и беспричинно. Как-то вдруг члены семьи обнаружили, что уже не спешат прятать тарелку, если надо отойти от стола, например, к зазвонившему телефону, не просят покараулить ее от набега. Еда оставалась лежать где лежала. Наверное, пес поверил, что ему не надо бороться за выживание. Есть те, кому нужна его жизнь.
Постепенно Шайтан свыкся и с необходимостью ходить на прогулку. Видимо, осознал, что его не бросят в сугробе, а приведут назад, домой, где еда, тепло и любовь. Уже сам впереди Андрейки кубарем скатывался с лестницы и бодро оглашал двор предупредительным лаем. У него прорезался басовитый голос с приятной хрипотцой. Шерсть на морде отросла, он уже не походил на пирата с «заплаткой» на глазу, отъелся, округлился – черный, с белой грудкой, белыми носочками на могучих лапах и белым кончиком хвоста. Вера нашла в Интернете породы собак и выяснила, что Шайтан, скорее всего, является зверовой лайкой, возможно, с примесью овчарочьих кровей.
Его жизнь и в доме с любящими людьми не была сплошным раем. Он оказался на волосок от гибели, когда обнаружилось, что кривошея есть не что иное, как следствие травмы позвоночника. Внезапно его сотряс страшный приступ радикулита. Несколько дней и ночей подряд Шайтан орал благим матом при малейшем движении. Вера вызвала на дом ветеринара, и тот «пёса» хмуро и равнодушно приговорил: надо усыплять, такое у собак не лечится…
Тогда Антонина Ильинична привела свою знакомую: милую женщину, детского невропатолога. Осмотрев больного, доктор посоветовала курс из десяти уколов витамина В и лидазы. Полегчало. Приступы потом повторялись не раз и не два, но Вера уже знала, что предпринять: авральные ампулы всегда лежали у нее под рукой.
Зато Андрейка обрел не просто верного друга и телохранителя. У него и раньше было во дворе полно друзей, но с появлением Шайтана его авторитет взмыл в небо ракетой. Окрестные мальчишки, которым мамы не разрешали держать дома животных, приходили, звонили в дверь и, когда им открывали, с надеждой спрашивали:
– А Шайтан выйдет?
Иногда им выдавали «пёса», и они с ним гуляли. Случалось, Шайтан убегал от них и – ведомый охотничьим инстинктом – безошибочно возвращался домой. На первом же году жизни в нем проснулся «сторожевик»: он стал свирепо рычать и скалиться на прохожих, не внушавших доверия. Пришлось купить ему строгий ошейник и намордник. Однажды пес так облаял какого-то пьяницу, что тот опрометью бросился наутек. Антонина Ильинична сказала, что не боится отпускать Андрюшу одного, когда он с Шайтаном.
