Текст книги "Живая статуя (СИ)"

Автор книги: Наталья Якобсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Не знаешь? – зато я знал, так бывало с каждым, кого тени не хотели отпускать из своей компании. – Скажи, Марсель, тебе до сих пор удается утолить жажду водой или вином, не тянет ли тебя, к чему-то другому? Когда ты идешь ночью по улице, тебе не хочется накинуться на первого прохожего и вцепиться ему в горло?

Марсель отрицательно покачал головой и снова взялся за кисть.

– Иногда у меня, конечно, бывают плохие мысли, и все они связаны с тем темным обществом, в которое ты меня однажды привел. Я помню их фарфоровые лица, их хищную грацию и те чудесные фрески, которые их окружали. Иногда во снах ко мне является та девушка, которая изображена там, на стене, и которую теперь рисую я. Я знаю, что она царица. Я видел корону на ее голове. Сама она так красива, что я готов упасть перед ней на колени, но то, что она говорит, меня пугает.

– И что же она тебе говорит? – я был заинтригован.

Марсель секунду мялся, будто ему было страшно произнести ответ, убирал волосы со лба и разглядывал палитру так, будто она сейчас занимала его больше всего.

– Она велит мне изгнать тебя, как злого духа, а самому выброситься в это самое окно, в которое я не раз впускал темную силу, чтобы искупить свой грех, разбившись лбом о мостовую, – признание далось ему с трудом, но после слова полились потоком. – Она говорит, ты будешь сокрушаться о моей смерти, и в этом будет твое наказание, говорит, что другие злые духи будут носиться над местом моей гибели, а если я сам не покончу с собой, то она пришлет своих слуг, чтобы они подтолкнули меня в нужный момент. Она приказывает мне не впускать тебя больше, не говорить с тобой, но…когда я просыпаюсь, когда солнечный свет льется в окно, кошмары ночи перестают быть мучительными. Каждый раз дневной свет напоминает мне тебя, и я чувствую, что ты рядом, несмотря на то, что тебя рядом нет.

– Не переживай, Марсель, это пустые угрозы, – сказал я, хотя сам в этом сомневался. – Ты вообразил, что твоя царица жестока, хотя на самом деле это не так.

– Я ничего не вообразил, – с чувством возразил Марсель. – Дурные мысли, как будто приходят откуда-то извне, с неведомой темной стороны, из склепа, в котором я никогда не был.

Неужели Роза стала настолько жестокой? Марсель не мог знать о склепе, а я ему никогда не говорил. А может быть, это слуги Розы решили извести меня, а заодно и всех тех, к кому я испытываю теплые чувства. Для них это, должно быть, редкостная забава, посмотреть на то, как кто-то сокрушается о своем друге, которого погубили они. Те духи, которые окружили мою царицу, очень любят пакостить, а потом прятаться от возмездия.

У меня уже кулаки чесались от желания убить всех, кто когда-либо бродил вокруг того склепа, кроме Розы и Винсента, разумеется. Их единственных я бы пощадил, а вот всю эту свору, которая их окружает, не задумываясь, бросил бы в разожженную печь и задвинул заслон, чтобы они не смогли спастись. Они упорно рвались к жизни и к новым шалостям, но, как только я сумею до них добраться, им придет конец. Давно надо было очистить мир от такого скопища зла. Куда смотрели мои подданные? Почему не донесли мне? Разве не наши собственные правила гласят, что сильнейшие волшебные существа должны собираться в империи и подчиняться общепринятым законам, а остальные все равны предателям. Пора бы завести более надежную разведку, готовую пролезть в любую щель, или припугнуть уже существующих шпионов, чтобы они поменьше ленились и побольше летали по миру, подслушивая все, что их заинтересует, и беря под наблюдение любой дом, который вызовет у них подозрение. И не только дом, любой сарай или хлев, любое закрытое помещение под крышей или без нее, по которому, возможно, втайне разливается волшебный свет, и существа, подобные нам, чинят там свои козни.

– Кстати, я не верю, что ты можешь иметь какое-то отношение к темным силам, – уверенно заявил Марсель.

– А она тебе так говорит?

Он огорченно кивнул и с яростью отшвырнул одну из ненужных кистей, будто это она была во всем виновата.

– Разве можно так клеветать, как те, которые иногда летают у меня под окном, и как Августин, который готов обвинить во всех смертных грехах любого встречного? Красавица в короне, скорее всего, просто заблуждается на счет тебя, но те, кто окружают ее, действительно, готовы причинить вред каждому, и тебе, и мне, и всем, до кого смогут добраться.

Еще не хватало, чтобы в наши дела вмешалась вся эта рать с одной стороны и Августин с другой, подумал я про себя, но вслух сказал:

– Тебе нужно более спокойное место работы, а здесь становится не вполне безопасно. Что если я предложу тебе более просторную мастерскую в Виньене, а точнее, в королевском дворце?

– Ты шутишь, наверное, Эдвин, – пробормотал Марсель, опустив глаза в пол. Предложение, явно, его прельщало, но он боялся в этом признаться.

– Там у тебя будет все необходимое, я об этом позабочусь, – продолжал настаивать я. – Разве плохо быть другом короля в спокойной процветающей стране, где нет ни теней, ни инквизиции?

– А что подумают обо мне при дворе, решат, что я только что приехал из деревни? – Марсель критически оглядел себя и, кажется, вздохнул.

– Мы оденем тебя по последней моде, и ты сам станешь вельможей, – какое простое решение. На Марселя можно было бы одеть хоть мантию министра, он бы все равно остался робким юным художником.

– Я боюсь, – наконец честно признался он. – Боюсь оставить это место, где встретил тебя, и того, что при дворе ты станешь недостижимым, и не будет больше дружбы и никаких волшебных тайн. Все волшебство, которое я в тебе вижу, будет скрыто от меня так же, как от той роскошной придворной толпы, среди которой я окажусь.

А Марсель был куда проницательнее, чем я о нем думал. Неужели он пренебрегает Виньеной, лишь потому, что хочет отправиться вслед за мной в ту империю, где я полновластный хозяин навеки. Земная страна, ее богатство и власть преходяще, а та держава, куда смертным путь закрыт, неизменна вовеки, и если Марсель вступит туда сейчас, то навсегда останется таким же молодым, каким я видел его в этот миг. Может, действительно, взять его с собой туда, но каково будет его удивление, когда он поймет, что попал в гости к дракону. А рано или поздно он поймет. Сам бы я мог скрыть от него правду, но мои услужливые подданные все равно проговорятся, причем не для того, чтобы навредить, а из желания похвастать. Разве запретишь им хвалиться тем, что их повелитель всемогущ?

– Я дам тебе время на раздумье, – пообещал я Марселю, хотя не был уверен, есть ли у нас это время, или же нечисть из склепа превратит нашу жизнь в кошмар уже сегодня ночью. Надо будет начертить над окном и дверью побольше колдовских формул, запрещающих посторонним вторгаться в тот дом, который я избрал убежищем для себя и своих приближенных.

– Подумай хорошенько над моим предложением, Марсель, – посоветовал я и тут же упрекнул себя за излишнюю настойчивость. Я предлагал ему занять одно из высших мест при королевском дворе с таким рвением, будто на самом деле пытался заманить его в бездну, но, с другой стороны, разве договор с демоном, хоть и обещающий временную роскошь, не увлекает в конечном итоге человека к гибели. Наверное, Роза назвала меня именно демоном, когда говорила Марселю в его снах, что, общаясь со мной, он совершает тяжкий грех, расплатой за который должна стать его смерть.

– Я надеюсь, ты примешь верное решение, – уже мягче добавил я. – Но, во всяком случае, знай, даже если бы я был более темной и коварной силой, чем утверждает твоя царица, я бы все равно не желал тебе зла, потому что ты единственный в этом мире, с кем я могу ощутить духовную близость, наверное, благодаря твоей необычности, твоему разительному отличию от всех людей, твоему таланту…

– Только поэтому? – тихо переспросил Марсель. Он, явно, ожидал большего, какого-то особенного признания и хотел в чем-то признаться сам, но не находил слов.

– Еще потому, что ты единственный друг, который до сих пор меня не предал, – хотел сказать я, но промолчал. Марсель бы не понял. Я бы обидел его таким предположением, ведь для него предать близкого друга, пусть даже случайно, было бы преступлением. А он ведь почти ничего не знал обо мне в отличие от тех двоих, которым я открыл свое сердце, и которые обратили полученные от меня колдовские знания против меня же самого.

– Есть много причин, по которым я прилетаю к тебе снова и снова, – после молчания сказал я только потому, что Марсель ждал от меня хоть каких-нибудь слов, но это не было отговоркой, а чистой правдой. – Только будь уверен, я не желаю прикрыться радушием, как маской, а потом привести тебя к пропасти. Мне это ни к чему.

– Значит, ее слова были ложью?

– Нет, не ложью. Я, действительно, совершал много такого, за что меня можно было бы осудить. Самое страшное произошло давно, за много веков до твоего появления на свет, но я все еще укоряю себя за это.

– Ты совершал все это против собственной воли? – скорее не вопрос, а утверждение. Как тонко Марсель смог подметить суть моих злодеяний. Меня к ним принуждали, но менее тяжким от этого мой грех не становился. Если бы только Марсель смог увидеть пылающий ад, вопли тех, кто погребен под остатками обрушенных зданий, и не стихающие крики еще живых, которые часто напоминали мне мучение душ, заточенных в преисподнюю. Марсель не мог всего этого знать, так почему же мне иногда казалось, что в его глазах тоже мелькают отблески неземного огня?

– Я делал то, что мне было приказано, но последствия становились ужасными, – признался я. – Сейчас приказываю я сам, и бесчисленная рать ждет, когда я пошлю ее на опасное задание. Сам я давно освободился от обязанности выполнять чужие повеления. Знаю, ты решишь, что все мною совершаемое было лишь естественным ходом уже предначертанных событий, но я не карал грешников. В тех кострах, которые мне довелось увидеть, сгорали все, и спасения не было никому. Что перед теми пожарами казни Августина? Костры в Рошене с высоты подобны пламени свеч, а то, что я видел когда-то, можно было сравнить лишь с огромным погребальным костром.

– Ты так много знаешь, так много видел. Мир менялся на твоих глазах, и только ты сам остался неизменным, – Марсель, как обычно не мог скрыть своего восхищения. Все чувства, которые он испытывал, тут же отражались на лице, особенно в выражении глаз, и всегда находили выход в словах. – Если бы я мог стать таким же, как ты.

– О, это никогда не поздно осуществить, – шепотом протянул я. Те немногие избранные, которым я бы разрешил перебраться на постоянное жительство в мою империю, а особенно в замок, постепенно уподоблялись остальным моим подданным, становились такими же вечными, нестареющими и привлекательными, как и рать моих слуг. Конечно, какой-нибудь волшебный талант в моих избранниках тоже рано или поздно просыпался. Например, как только к Марселю попал медальон, в юноше проснулся тайный дар. И я был уверен, что этот дар пойдет на развитие.

– А та страшная картина, которую ты велел мне написать… – робко начал Марсель.

– Ее скоро у тебя заберут, – пообещал я.

– Я никогда не замечаю, когда исчезает очередной заказ, но так, наверное, и должно быть, – Марсель неуверенно улыбнулся.

– У всего волшебного должен быть волшебный путь, – закончил я за него.

– Именно, – кивнул мой друг. – Я вот только не могу понять, как тот жуткий сюжет может быть связан с тобой. Я говорю о той обезглавленной даме. Ты ведь не имеешь к этому никакого отношения?

– Почему же? Имею и еще какое, – честно ответил я. – Только ты никогда не догадаешься, что произошло на самом деле, а я тебе не скажу. Когда-то я поклялся еще живой Даниэлле де Вильер, так звали эту девушку, что не поведаю никому из людей о тайнах ее семьи. Могу только сказать, что эта семья была проклята поколениями, и теперь каждый ее потомок, так или иначе, не может избежать справедливой кары за грехи предков.

– Мало ли было таких семей, о которых идет дурная молва? – Марсель, как будто, что-то припомнил. – Еще в детстве, в деревне, я слышал об одной проклятой семье из Рошена. Говорят, с ее потомками до сих пор творятся странные вещи. Уже не помню, как их звали, только помню, что им принадлежал склеп семи херувимов, который в буквальном смысле исчез. Его никогда не сносили, но однажды он пропал из поля зрения людей, и с тех пор его, как будто, и не было вовсе.

Здесь я не смог удержаться от снисходительного смеха. Откуда Марсель мог знать, что исчезновение склепа это моих рук дело. Мне даже пришлось отстаивать это злачное, но весьма удобное для дракона место у Винсента, потому что, как это не прискорбно, но прежде были времена, когда мне, как и любому бродяге, негде было спать. Поэтому я и жалел всех попрошаек, которых гонял Августин, ведь в отличие от меня они бы, наверное, не смогли заснуть на холодной крышке далеко не пустого саркофага, согретые лишь собственным внутренним огнем и мечтами о мести.

– Хочешь, я покажу тебе этот склеп? – предложил я Марселю, уже заранее зная, что он струсит и откажется. – Не бойся, там нет никого, кроме семи прекрасных, чуть зловещих статуй и сокровищ. Туда не смеет зайти ни одно сверхъестественное существо. Вообще там мало что можно связать с мистикой, разве только, кроме того факта, что сам склеп принадлежит мне.

Марсель слегка присвистнул то ли от изумления, то ли из уважения к подобной смелости. Самому ему казались зловещими даже надгробия на кладбище, он бы никогда не решился объявить какой-либо склеп своим личным владением.

Я поудобнее устроился на подоконнике и посмотрел, что творится внизу. Там, в темноте, по острым булыжникам мостовой, как будто плясали в диком хороводе те существа, которых я видел в склепе Розы. А может, мне просто почудилось. Может, так куролесит и гадко смеется кто-то из моих собственных подданных.

– Эдвин, осторожнее! – предостерегающе крикнул Марсель, когда я перекинул ноги через подоконник и наклонился, чтобы повнимательнее присмотреться к событиям внизу. Он знал, что я умею летать и, тем не менее, за меня беспокоился. А у меня, как и всех крылатых созданий, было пристрастие к тому, чтобы сидеть где-то на высоте, как птица на жердочке, и готовиться к рискованному прыжку вниз.

Смех внизу тут же прекратился. Шпионить теперь было не за кем, зато со мной были блокнот и перо с кончиком, чуть перепачканным чернилами. Пара заклинаний, и этих чернильных пятен хватило на то, чтобы исписать стихами целый лист. Я укладывал в рифмы то, о чем постоянно думал, а ветер теребил мои локоны и швырял их на глаза так, будто пытался запретить вспоминать о склепе и искать дорогу к нему, пусть даже только в стихах, а не на деле. Так мы с Марселем и работали какое-то время, художник и поэт, оба занятые своими делами, а потом, я услышал множество звуков со стороны площадей и дальних кварталов и понял, что слуги Розы решили совершить вояж по спящему городу. Я их не видел, но слышал легкое царапанье и противный визг, и предполагал, что они карабкаются по стенам и забираются к кому-то в окна, чтобы утащить не ценные, но яркие безделушки со столиков прямо из-под носа у спящих хозяев. Ну и воришки! Кто-то даже смог утащить несколько нарядных лент и украшений из шляпной лавки, и, уходя, разбил хвостом витрину. Я слышал, как осколки с тихим звоном посыпались на тротуар, и приятели проказника громко, гадко захихикали. С тем же самым смехом меня самого выдворяли из гробницы. Может, отложить блокнот со стихами и стрелой полететь к центру города, чтобы навести порядок. Всех пронырливых хулиганов я не успею поймать, они разбрелись по огромному городу, как по лабиринту, но хоть кого-то я успею схватить точно, да и Перси, если быстро его позвать, сможет преодолеть брезгливость и поймать за хвост парочку нахалов. Я бы кинулся за ними хоть сейчас, но не хотелось так неожиданно кидать Марселя одного. Где гарантия, что, пока я буду ловить озорников, те из них, которые успеют сбежать, в отместку за собратьев не раскромсают своими острыми коготками все самые лучшие картины Марселя. Конечно, я начертил оберегающие заклинание над его дверью и окном, но, когда имеешь дело с такими ловкими и хитрыми пронырами, ни в каких методах безопасности нельзя быть уверенным.

Кто-то особенно наглый отделился от целой армии и подобрался поближе к дому Марселя. Одно, может быть, два пронырливых существа во всю прыть скакали по мостовой и оставались почти неотличимыми от мглы для человеческого взгляда – просто уродливые маленькие тени на фоне прочих ночных теней. Они проворно поднялись туда, где сидел я, под самую крышу. Я не слышал, как они карабкались по стене, значит, наверное, забрались наверх по водосточному желобу. Стоило бы насторожиться, но я был настолько твердо уверен в собственных силах, что даже не отложил блокнот. А нужно было бы заранее освободить руки, чтобы схватить первого, кто окажется поближе ко мне. Они были где-то близко, но не рядом со мной, поэтому я на миг расслабился, решив, что еще есть время для передышки. Я не сразу заметил длинные коричневые коготки, которые потянулись к окну из мрака, моментально выхватили у меня из рук блокнот и нырнули обратно во мрак. Я хотел броситься в погоню за воришкой, но тут ощутил, что в карманах стало непривычно легко, вся тяжесть золотых монет и одному мне дорогих безделиц куда-то исчезла. Опустив руку в карман, я понял, что в нем не осталось ничего, ни денег, ни вещиц, ни даже носового платка. Кто-то весело хихикнул во тьме, чьи-то проворные лапки опустились на подоконник, метнулись ко мне, и нескольких золоченых пуговиц на моем камзоле, как ни бывало. Ну и мошенники! Если бы я, как обычный смертный, носил с собой часы, то сейчас бы остался без них.

Блокнот со стихами, однако, мне вскоре вернули. Та же когтистая лапка швырнула мне его назад. За окном раздалось недовольное фырканье. Очевидно, злодеи были недовольны, что блестящая корочка блокнота на самом деле оказалась обычной картонкой, а не чистым золотом. Выходит, они еще вдобавок и скупые. Лично мне денег было не жалко. Что значила та мелочь, которую я сам бы им подал, если б они попросили в сравнении со всего одной страничкой стихов, в которые вложена душа. Хорошо, что они отдали мне блокнот как раз в тот момент, когда я решил прочесть заклинание, благодаря которому в моем кармане очутились бы не только украденные вещи, но и сами воры. В этом случае им бы не поздоровилось.

Кажется, они решили обворовать и Марселя. Во всяком случае, одна когтистая лапка потянулась к набору кистей, а другая к пустому медному кувшину из-под вина. Я всего лишь шикнул на них один раз, но они тут же расслышали магическое слово, испуганно взвизгнули и канули в пустоту, так будто их вообще никогда и не было.

– Что-то случилось? – Марсель оторвался от работы. Он тоже услышал визг и, наверное, решил, что на этот раз вместо золота я принес к нему в кармане бездомного котенка.

– Ничего не случилось, – быстро ответил я, при этом напряженно оглядывая тьму за окном, и каждый миг ожидая новой пакости. – Только, кажется, у меня вот-вот заведутся приятели, которые очень любят пошалить.

– Ты хочешь пригласить их сюда, чтобы я их тоже нарисовал? – Марсель вытер капельки пота со лба. Он работал всю ночь, устал и, явно, не очень хорошо понимал, что мы внезапно оказались в осаде. И это в самом центре Рошена, где правит великий изгонитель демонов Августин, стоит умолчать о том, что и с его святостью дело не обошлось без тайны. Мог бы подумать случайный прохожий, что нас осаждает нечистая сила?

– Ни в коем случае не приглашу их к тебе и даже вышвырну вон, если они сами придут, – ответил я Марселю.

– Почему?

– Потому что они относятся к тем гостям, которые любят прихватить с собой все, что им приглянется.

Марсель попытался кивнуть с понимающим видом, хотя на самом деле не понял ничего. Он вокруг себя не видел никаких гостей, не слышал стука в дверь и вообще никого не замечал, но уже привык к тому, что я вижу рядом с нами тех, кого сам он увидеть не может.

– До знакомства с тобой я и не подозревал, что рядом с нами существуют те, о ком можно прочесть только в сказках и не в единичном экземпляре, а в бесчисленных количествах, – зевнув, пробормотал он.

Работать больше у него не было сил, но сегодня ночью продолжать труды было и не надо. Картина завершена, и я, даже будучи самым суровым критиком, не смог бы не назвать ее шедевром. Похоже, после знакомства со мной Марсель стал не только понимать, что вокруг него существует целый незримый сказочный мир, но и работать вдвое, нет, в стократ быстрее, чем раньше. Возможно, раньше он был медлителен, потому что считал свои работы никому не нужными и далеко не совершенными, но теперь, когда нашелся хоть один искренний ценитель, Марсель готов был отдать всего себя искусству, работать без сна и отдыха всего лишь за похвалу. А может быть, каждый одаренный, хотя бы в мечтах пообщавшийся с ангелом, испытывал прилив творческих сил. Мой светлый ореол тоже был всего лишь иллюзией, но Марсель принимал его за правду только потому, что ему так хотелось.

Недавно я дал Марселю адрес поместья, где поселил Ориссу, и назначил ему незримого проводника, который подтолкнул художника к тому окну, в которое можно было увидеть, как музицирует моя подопечная. Марсель видел Ориссу всего лишь однажды, да и то всего несколько мгновений, но запечатлел на холсте ее черты так, будто она сама позировала ему всю ночь. Стоило только убрать тонкую, похожую на венок рамку, и картина показалась бы мне сценкой из жизни. Казалось, стоит только подойти, протянуть руку и прикоснешься к плечу Ориссы, на которое кокетливо спадают непокорные длинные пряди волос. На картине девушка сидела за клавесином. В жизни Орисса тоже большую часть времени проводила за клавесином, а остальную тратила на мелочные козни. Кисть художника тонко обвела опущенные вниз ресницы, но глаза все равно были видны, и в них плясал едва заметный лукавый огонек. Как Марселю удалось уловить неуловимое, запечатлеть на холсте навеки то, что даже в жизни нельзя было задержать даже на миг. Все было выполнено кистью идеально: каждый локон, каждое кружево на лиловом платье, каждый корешок книги в затененной библиотеке за спиной натурщицы. Мне не понравилось только то, что тьма сгущается за спиной Ориссы и приобретает форму крыльев, не потому, что это было некрасиво, напротив, очень даже романтично и интригующе то, что на плечи девушки, сидящей за клавесином, ложится тень от чьих-то крыльев. Просто это был нехороший знак, как будто тень довлеет над Ориссой, подкрадывается к ней сзади и хочет погубить ее. Но чья это тень? Тень дракона или тень смерти?

– Тебе она нравится? – Марсель имел в виду картину.

– Как и все твои работы, – кивнул я. – Только скажи, зачем ты нарисовал эту тень, и крыло, которое касается плеча девушки?

Марсель только пожал плечами и произнес:

– Мне показалось, что я его видел.

– А сама Орисса? Какой она тебе показалась?

Марсель уставился куда-то в пространство и долго думал, прежде чем ответить, будто пытался найти одно точное слово и никак не мог его подобрать.

– Неживой, – наконец сказал он.

Браво, Марсель, мысленно похвалил я, ты сумел охарактеризовать одним словом мое творение, хотя тебе и трудно было сказать такое об Ориссе.

– То есть, она говорит, она двигается, она играет и довольно неплохо, но все, что она делает, кажется мне вынужденным, будто кто-то поселился внутри нее, или какая-то дурная кровь разлилась по ее венам и побуждает ее к действиям изнутри, как кукловод ведет марионетку. Ты, наверное, будешь смеяться надо мной за такие сумасшедшие предположения.

– Вовсе нет, – возразил я, как можно было смеяться, если ему удалось так тонко подметить истину.

– Знаешь, однажды, на ярмарке, я видел механизированную куклу размером с живого человека, так вот, Орисса была бы точной ее копией, если б не внешняя привлекательность и нежность. Кажется, что живут в ней лишь одни глаза, и сквозь них в этот мир выглядывает кто-то, кто вовсе не был должен сюда возвратиться из могилы.

Оказывается, Марсель увидел все, что было скрыто от других, даже то, что огненная кровь дракона разливается по венам этой мертвой девушки и принуждает ее возвратиться к жизни. Только вот он отказывался поверить в то, что все, увиденное им, правда. Как же тонко чувствуют одаренные, поэтому, наверное, им и удается превратить обычный кусок холста в великолепный портрет или стопку чистых листов в блистательную поэму. Они тоже, по-своему, творят волшебство. Все увиденное Марсель принял за свою собственную фантазию и в то же время так точно перенес свои впечатления на полотно, он говорил о своих чувствах миру посредством кисти и холста.

– Останусь на остаток ночи с тобой, – решил я и захлопнул окно прямо перед носом у какого-то проныры, который опять попытался сунуться к нам. Он взвизгнул и хотел бросить через стекло пару угроз, но более опытный приятель оттащил его за хвост, прежде чем ругань достигла моих ушей.

– Можешь считать, что я либо хочу предохранить тебя от повторного вторжения моих приятелей и этого неприятного визга, либо, что сегодня ночью я по личным причинам оказался бездомным, а спать на крыше какого-то здания, знаешь ли, не слишком удобно, – пояснил я, хотя заранее знал, что Марсель не станет задавать вопросов. Он только радостно облегченно рассмеялся и широким жестом обвел свою мастерскую, без слов давая понять, что я здесь всегда желанный гость. Гость, который защитит его от возвращения дурных снов и от жестокой царицы, которая велит ему покончить с собой. Наверное, я решил охранять Марселя, потому что нечто внутри меня тоже взбунтовалось. Ведь он теперь мой личный художник, какое право имеет вся эта нечисть приставать к нему.

Масляная лампа потухла от моего неслышного приказа. Зеркало на туалетном столике загадочно замерцало в полутьме. Рядом были разложены какие-то вещицы, поблескивали бритвы, ножницы, тазик с водой для умывания и медный гребень, на эти незатейливые вещи воришки либо не польстились, либо просто не успели до них добраться. Интересно, наутро все жители Рошена будут обсуждать друг с другом свои пропажи, или будут молчать, как рыбы, лишь из страха, что Августин сможет обвинить недовольных, обворованных граждан в содружестве со злыми силами и умышленном наведении беспорядка. Вот бы наделали переполоха маленькие проказники, если б не клали все, что тащили к себе в мешки, а просто перетаскивали бы вещи из одного дома в другой. Тогда бы, наверное, все жители передрались друг с другом так, что сам Августин не смог бы ничего поделать, а маленькие негодники смогли бы забрать все, что хотели при свете дня, а потом хвастать перед госпожой своей ловкостью. Они ведь и до такого могут додуматься. Интересно, зачем они столько воруют, наверняка, не только из озорства. Может, Винсент пользуется тем, что он любимый слуга госпожи и все у них отбирает. Сколько я его знал, он всегда был крайне жадным, но скупость богатства ему так и не принесла, чем больше он силился поправить свои материальные дела, тем беднее становился. Я также помнил его поистине дьявольское пристрастие к разного рода пари, договорам, случаям побиться об заклад. По большей части он проигрывал, но иногда, например, за карточным столиком, пускал в ход колдовство, и тогда золото лилось к нему в карманы рекой, а потом неизвестно куда исчезало. Во всяком случае, уже через день после каждого удачного выигрыша Винсент снова был беден и зол, и срочно искал друзей или знакомых, которые пригласят его на ужин или хотя бы на ночлег. Точно так мы с ним и свели дружбу, он заявился в мое поместье ночевать, при этом не спросив разрешения хозяина. Вместо того, чтобы тут же его наказать, я пожалел беднягу, сделал своим приближенным, и вот как он меня за это отблагодарил, сбежал вместе с моей императрицей. И теперь спустя годы беглецов простыл и след. Я бы вовсе не злился на них и не упрекал, если бы они напроказили где-нибудь и вернулись с повинной, но время шло, а они все не возвращались, и я начинал злиться. Дракон внутри меня год за годом питался злостью и был близок к бунту. Единственное, что помогало мне сохранить равновесие, это легкое прикосновение к медальону, где был спрятан локон Розы. Я хранил его на груди, у самого сердца, и прикасался к нему все чаще, потому что тьма внутри меня становилась все беспокойнее, а огонь растекался по венам все яростней. Казалось, что внутри у меня все накалилось до предела, чуть что, и огненная волна вырвется наружу, хлынет на мир, окружающий меня, и поглотит все, до чего сможет дотянуться.

Наутро я оставил спящего Марселя и, как это ни глупо, снова отправился топтать все лесные дороги подряд в поисках той единственной, которая приведет меня к Розе. Я опять старался найти склеп и, конечно же, ничего не нашел. Каждая тропка, как будто манила меня обещанием удачи, но стоило свернуть туда, и я тут же понимал, что она не приведет к искомому. Только кто-то невидимый будет снова хихикать в дупле дерева, если я пройду до конца неправильный путь, а стройная колоннада склепа так и не забелеет впереди.

Гробница, в которую я так жаждал попасть, словно исчезла с лица земли. Смертный задался бы вопросом, а была ли она вообще, или ему только приснилось, что он однажды побывал в склепе, населенным демонами и напоминающим осколок ада. Но я – то знал, что мне все это не привиделось. Пылающие следы на снегу, бой с волками, а потом и с адскими тварями, живая статуя в склепе и поцелуй царицы: – все это не было плодом моего воображения или самообманом. Кто, кроме меня и мне подобных, мог так разборчиво отличить иллюзию от реальности, если я сам привык вводить людей в заблуждение, вызывая видения, миражи или просто приглашая кого-то из духов, чтобы они устроили жуткую неразбериху. Но никому еще не удавалось ввести в заблуждение меня. Роза была первой и редкостной обманщицей, которой удалось сыграть злую шутку со мной самим. И эту обманщицу я любил. Ну, разве не смешная ситуация, я топчусь в замкнутом лабиринте, пытаясь разыскать и вызвать на перемирие тех, на кого давно бы уже был должен наложить опалу за их неуважение к верховной власти. И самое главное, что я собираюсь делать, когда их найду, воззвать к их совести? Бесполезно, у них ее попросту нет. Подкупить их подарками? Слишком избитый метод, его я уже не раз испробовал, и, как показали события, он не слишком хорошо сработал. Может, пригрозить им? И что тогда? Из объекта, безропотно терпящего подшучивания, я моментально превращусь в их врага, они станут сражаться со мной не на жизнь, а насмерть, и вполне возможно, что один раз, сам того не ведая, во время самозащиты я причиню им непоправимый вред. Ведь не всегда же хватает время рассмотреть, кто нападает на тебя с ножом из-за угла, чтобы спастись, реакция должна быть моментальной. Выживает либо нападающий, либо жертва. Так уже однажды было у нас с Винсентом, он пытался изобразить из себя брави, напал на меня со шпагой после наступления темноты. Тогда я его простил, а теперь он снова взялся за старое.