Текст книги "Живая статуя (СИ)"
Автор книги: Наталья Якобсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– А в то, что несчастье наслал на дома кто-то, обладающий колдовской силой, вы не готовы поверить?
– Можно поверить даже в то, что по деревне в ту ночь бродил дьявол и решил устроить там погром. Верьте во что угодно, все, что сгорело, уже не восстановишь.
– Ужасно, – Габриэль посмотрел на выжженную почву у себя под ногами, стряхнул золу с ботфорт. – Сложно поверить в то, что дома, так долго стоявшие здесь и не поврежденные за годы никакими случайностями, вдруг в один миг могли вспыхнуть, как вязанка хвороста. Ведь раньше никто не опрокидывал свечей и не давал огню в печи разбушеваться. Неужели всего за одну ночь в деревне могло завестись столько неосторожных людей, или же пришел кто-то, кто с самого начала замышлял недоброе, и пожар это его рук дело.
– Если вы не хотите верить в случайность, тогда предполагайте самое худшее. А вдруг ваше предположение окажется правдой. Тогда вы станете величайшем следопытом из всех существующих, ведь никто, кроме вас, не смог определить, в чем суть дела.
– А я надеюсь выяснить всю правду, – упрямо заявил Габриэль.
– Как и каждый, кто исследует какое-то таинственное явление, – кивнул я и едва смог сдержать смех. Этот глупец и представить себе не мог, что сейчас идет бок о бок с живым воплощением этого самого таинственного явления и даже заподозрить своего спутника ни в чем не может. В какую только сторону направлена его бдительность? Он осознает, что причина всех бед где-то рядом, но даже понять не может насколько близко. Он ищет опасность где-то в нескольких метрах от себя, даже не подозревая, что она шагает в ногу с ним.
– Оставшиеся в живых поговаривают о драконе и, наверное, совсем спятили, – Габриэль остановился, будто только сейчас в полной мере осознал, что под его ногами та самая, выжженная адским пламенем земля. Кругом простиралась та самая пустошь, на которой еще недавно полыхало пламя и гибли люди.
– Вполне возможно, что они просто околдованы или же пытаются замести следы собственных колдовских опытов, – предположил он про пострадавших. Скорее всего, в его образованную, но не слишком догадливую голову такое предположение вложил Августин. А самому Августину это нашептали те, кто хотел умалить мои заслуги в глазах всей волшебной расы. Мол, дракона уже никто не боится, все смертные считают, что такой грандиозный пожар, который может учинить лишь золотой владыка теперь под силу вызвать любому мелкому практикующемуся магу. Конечно, во власть дракона из смертных мало кто верил и раньше, пока не замечал светящийся золотой силуэт в поднебесье и горячее дыхание, извергнутого сверху, с недосягаемой высоты огня. Но только сейчас кто-то, очень ловкий и заинтересованный в понижении моего, до этого непререкаемого авторитета, начал плести против меня целую паутину интриг.
– Я должен пойти в поместье де Вильеров, взломать чугунные ворота и посмотреть, не осталось ли каких-то улик в доме или в саду, – посетовал Габриэль. – Не хотите составить мне компанию. Конечно, в том случае, если вы не из робкого десятка, на что я очень надеюсь.
– Каждый хочет оказаться смельчаком, но нельзя равнять смелость с безрассудством.
– Что вы имеете в виду? – Габриэль нахмурился.
– То, что в этом поместье нет ничего, кроме паутины и тараканов. Вы не услышите там ни песни призрака убитой леди, ни тайного заговора, ничего, кроме мышиной возни. Говорят, это злачное место, и вряд ли в нем вы найдете что-то наводящее на след, разве только свалитесь с полуразрушенной лестницы или столкнетесь с другого рода опасностью.
– Например?
– Это заброшенное местечко давно уже могли облюбовать контрабандисты или шайка разбойников. Если туда и идти, то с целым полком и при свете дня, а не в одиночку, когда уже начинает смеркаться.
– Совет не плох, но я продолжаю рассчитывать на то, что мне улыбнется удача. А если я и замечу бандитов, то попытаюсь стать для них неуловимым.
– Прочтете их мысли и будете прятаться в те места, о которых они не подумают?
– Откуда вы знаете, что иногда мне удается читать мысли? – насторожился Габриэль.
– Ниоткуда. Я просто решил подшутить. Вы воспринимаете все чересчур серьезно.
– Да, наверное, – Габриэль потупился. – Забудем о том, что я сказал про чтение мыслей. Я тоже иногда люблю пошутить, но теперь стал в этом крайне неловок, служба заставляет расставаться со старыми привычками. Я уже не в высшем обществе, а в сети различных поисков и преступлений. Шутки со смертью плохи.
Он не решился сказать, что Августин учит его спасаться от чтения чужих мыслей, как от греха, потому что это тот дар, который приходит к людям с темной стороны. На самом деле, Августин вовсе так не считал. Он сам был бы не прочь понять, что творится в умах окружающих, не строит ли кто-то планов мести ему, не желает в скором времени отстранить его от власти. И он боялся, что Габриэль один раз сможет заглянуть в его собственные мысли и узнать о его тайных покровителях.
– Так не шутите со смертью, и останетесь живы, – посоветовал я Габриэлю. Бедняга даже не осознавал, насколько близко к смерти он сейчас находится. Несколько лицемерных пожеланий удачи могли бы сорваться с моих губ, но не сорвались. Прощание было простым, без рукопожатия, я решил пощадить нервы и кости собеседника.
– И все же мне придется обшарить каждый дюйм земли в поместье, – Габриэль улыбнулся так, будто кидал вызов судьбе. – Прощайте, предупредите Ноэля, чтобы он во время своих ночных бдений запирал двери и постарался не попасть в руки того душегуба, который, я уверен, бродит где-то поблизости. И сами будьте поосторожнее!
– Вам тоже осторожность не помешает, – я махнул ему на прощание и шутливо произнес, – до свидания, ловец удачи.
Какую-то часть пути мне пришлось идти пешком, а не лететь и не исчезать из вида, чтобы полностью не испортить свою репутацию в глазах отважного следователя. Стоило мне только оказаться вне поля его зрения, и я, как обычно, пустился в полет. Ветер прикоснулся к разгоряченной коже, словно способствуя ее превращению в золотые чешуйки. К тому времени, как я добрался до Рошена, я, конечно, снова стал человеком. Звездное небо куполом окружало город, как во время нашего разговора с Анри. Мы заключили своего рода сделку, я помогаю ему исполнить самое сокровенное его пожелание, а он должен забыть обо всех наших распрях. Об этом не стоило даже говорить на словах, смысл моей помощи и так был ясен. Я хотел избавиться от подземных недоброжелателей, но не путем казней, а благодаря простой договоренности.
Посмотрев на темное, усыпанное звездами, словно блестками, полотно неба, я решил, все, сегодня последняя ночь, пора идти на набережную и вручить просителю то, о чем он меня так горячо умолял.
В поместье, из которого Перси почти что выгнал жильцов, было не то, чтобы спокойно, но и бурных ссор пока не слышалось, так, что я облегченно вздохнул, переступив порог. Чьи-то ловкие худые руки тут же сняли с меня плащ и повесили на вешалку в прихожей.
– Сударыня так велела, – пояснил Перси, отряхивая невидимые пылинки со всего плаща, от воротника и до длинных пол.
– Принести вина, эля или чего-нибудь покрепче? – медоточивым, явно недавно выбитым из него наставницей тоном осведомился Перси. – Сударыня нашла в погребах вина почти столетней выдержки и решила, что вам они понравятся?
И уже ясно было без слов, что эта же самая сударыня велела мне их предложить.
– Спасибо, Перси, но сегодня я предпочту побыть немного трезвенником, – я отослал его повелительным взмахом руки, иначе чего доброго, по наущению своей новой госпожи, Перси стал бы так же сладкоречиво, но настойчиво требовать, чтобы я тотчас снял сапоги и отдал ему для чистки.
Похоже, мои распущенные нагловатые слуги на этот раз попали в хорошую школу. Кто, кроме новой суровой госпожи, мог за такой короткий срок преподать им урок хороших манер.
В доме был наведен такой порядок, какого я не видел уже давно. Все канделябры и бра были начищены так, что сверкали. На портьерах, креслах и коврах совсем не осталось пыли. Множество неизвестно откуда взявшихся изящных вещиц было расставлено на каминных полках и низких столиках. Отполированные настенные зеркала отражали пламя зажженных свеч. Наверное, Перси долго и энергично работал в качестве лакея.
Пушистый ковер под ногами заглушал шаги, иначе кто-то тут же кинулся бы мне навстречу. Когда я вошел в так же тщательно убранный музыкальный салон, Орисса стояла у настенного зеркала и примеряла очередную парюру, которую принесла ей Даниэлла. Саму Даниэллу я заметил у окна. Она нервно поглаживала штору и держалась поближе к распахнутым ставням, чтобы можно было тут же улететь, если Орисса снова выпустит коготки.
– О, с возвращением! – Орисса заметила мое отражение в зеркале и радостно, как ребенок, улыбнулась. Вот только, несмотря на искреннюю радость, в ее глазах все равно остались лукавые искорки.
– Знаю, меня долго не было, – предупредил я все упреки и бросил быстрый взгляд на Даниэллу, которая почему-то сменила свой наполовину истлевший наряд на голубое платье с высокой талией, которое больше бы подошло к первому балу, чем к ночным похождениям по городу. Шею она прикрыла бархаткой, наверное, потому, что Орисса начала дразнить ее из-за шрама.
– Что мне сыграть для тебя, – шурша юбками и поправляя сверкающие браслеты на запястьях, Орисса прошла к клавесину. – Какую музыку ты предпочтешь сегодня вечером?
– Орисса… – обратился я к ней и тут же умолк, я понятия не имел, как сообщить ей об Анри.
– Ты вообще никогда не говорил, какие мелодии тебе нравятся и нравятся ли вообще, – она щебетала без умолку, не давая мне вставить и слово. – Даниэлла говорит, ты предпочел бы слушать панихиду, чем мою музыку, но, по-моему, она слишком преувеличивает. Ведь раньше тебе нравилось, как я играю.
Она пробежала пальчиками по клавишам, и приятные, стройные звуки разлились по салону. Ее игра была, явно, благозвучнее, чем похоронный марш, но сейчас ни говорить об этом, ни слушать ее концерты я не собирался. Я должен был рассказать ей об Анри.
Крышка клавесина со щелчком захлопнулась по моему повелению, чуть не прищемив ее изящные пальчики.
– Орисса, я хочу сказать тебе нечто очень важное!
– Важнее, чем моя игра? – она обиженно надула губки.
Я подошел к ней, отвел мягкий пшеничного цвета локон с ее плеча и заметил, что сеть язвочек на шее не только не исчезла, но, напротив, даже стала сильнее. Крошечные алые точки четко выделялись на фоне лилейной, бледной кожи.
– Ты хочешь всю жизнь музицировать только для меня? – я с легким презрением взглянул на изящный, с полированной крышкой клавесин.
– Да, – с детским упрямством заявила она.
Я сделал знак Даниэлле уйти. Она тихо обиженно фыркнула, но послушно выскочила за дверь, которая сама по себе отворилась и затворилась за ней.
– Есть кто-то, кроме меня, кто очень тебя любит, и ты тоже должна его полюбить, – я решил говорить с Ориссой напрямую, иначе до ее блуждающих мыслей было не достучаться.
– Почему? – с безразличием осведомилась она.
– Потому, что только благодаря ему, ты снова жива.
– Я до сих пор думала, что жива только благодаря тебе, – Орисса гневно царапнула крышку клавесина, нещадно обдирая блестящую полировку. – Скажи, что ты просто пошутил! – потребовала она.
– У меня сейчас нет настроения шутить, я сказал тебе правду.
– Но ты был первым, кого я увидела, ты был ангелом… – девушка чуть не ударилась в слезы. – А сейчас… сейчас ты говоришь, как…
– Как кто? – строго спросил я, у нее не находилось сил или желания договорить.
Орисса минуту вглядывалась в мои глаза, а потом выпалила.
– Как демон!
– Такой я и есть, – равнодушно подтвердил я.
– Неправда!
Я отошел от нее, но она вскочила с тумбочки и кинулась за мной, потянула за рукав.
– Ты не демон, ты лучше всех, кого я знала при жизни и знаю теперь, после воскрешения, – настаивала она.
Я воскресил ее не потому, что захотел этого сам, а по заказу другого, но сказать ей об этом было бы слишком жестоким ударом. Всего миг, и в моих руках очутилась ее накидка, подбитая соболем, бесполезно было посылать Даниэллу за теми вещами, до которых я могу дотянуться сам одним мысленным усилиям. Хотя Орисса, наверное, уже приучала ее к роли служанки. Пора кончать со всей этой неразберихой. Это же чистое безумие держать у себя и воспитывать в дальнейшем ту, которая предназначена для другого. Пора отвести ее на набережную, позвать Анри и никогда больше не вспоминать о них обоих.
– Пойдем, я познакомлю тебя с ним, – предложил я, протягивая ей накидку. – Он отнесется к тебе с большей галантностью, чем я.
Орисса только фыркнула, презрительно и недоверчиво, даже спрятала руки за спиной, будто говоря, что не собирается наряжаться и куда-либо идти.
– Пойдем! – повторил я, но идти на набережную уже не было надобности. Анри сам заявился к нам. Стоило задать вопрос, как он прошел в охраняемый моими слугами дом, но, предупредив вопрос, он красноречиво кивнул в сторону раскрытого окна. Распахнутые ставни, как будто впускали ночь в наше имение, а вместе с ночью и всех тех странных, губительных и очаровательных существ, которые бродят в ночи.
Таким элегантным Анри еще никогда ко мне не являлся. Его светлые волосы были расчесаны так, что чуть ли не сверкали и мягкими прядками спадали на лоб. Ряд пуговиц на кафтане из алого бархата был начищен до блеска. Короткий плащ удерживали серебристые тесемки, перевязанные свободным узелком. Он облокотился о бюст, стоявший возле книжного шкафа и напоминал не изгнанника, а волшебное, сотканное из лунного сияния существо, озорного эльфа, который вдруг решил превратиться в галантного кавалера.
– О, я забыл самое главное, – Анри виновато, с чуть заметным кокетством улыбнулся и вытащил откуда-то, кажется, прямо из пустоты, пышный, перевязанный атласной лентой букет фиалок. – Это для леди, – пояснил он, таким конкретным, непререкаемым, чуть насмешливым тоном, словно на подарок мог претендовать еще и я.
В глазах Анри блеснули веселые искорки. Он, явно, хотел пофлиртовать. Вот уж, кто точно сводит Ориссу во все театры Рошена. Кожа Анри сегодня выглядела идеально, никакого намека на старение, наверное, он просидел под землей все то время, пока я ухаживал за его дамой, чтобы добиться такого поразительного результата.
Жаль только, что леди не поспешила взять букет или хотя бы вежливо улыбнуться. Она заметила, что Анри ею восхищен, но поприветствовать его не спешила. Орисса, по-прежнему, прятала руки за спиной, злобно смотрела на меня, будто на предателя, которого ей хотелось бы исправить к лучшему самыми жестокими методами и, кажется, еще больше ей хотелось обругать самого Анри, велеть ему выброситься назад в окно, откуда он и пришел, а фиалки швырнуть ему вслед.
Вокруг стояла такая тишина, что можно было, наверное, проследить падение пылинки. Мои подданные, если они и прятались где-то поблизости, притихли и затаились.
Не зная, куда деть букет, Анри осторожно положил его на крышку клавесина прямо возле Ориссы. Он, как мог, старался произвести на девушку впечатление, но желаемого эффекта так и не добился.
– Почему он стоит здесь, как столб? – обращаясь ко мне, прошипела Орисса. Она ничуть не стеснялась присутствием третьего лица, о котором говорит. – Это ведь не его дом, а наш.
Анри с немым вопросом взглянул на меня. Неудачливый ухажер не понимал, что он сделал не так, уж не нужно ли ему поклониться или как-то еще засвидетельствовать почтение?
– Будь полюбезнее! – тихо шепнул я и тоже спрятал руки за спиной, чтобы Анри было не так заметно, что это я одним мысленным усилием подтолкнул Ориссу чуть вперед. Зато сама девушка отчетливо ощутила толчок и еще больше обозлилась.
– Не можешь же ты оказаться таким предателем? – она обернулась ко мне с недоверием и чуть заметным испугом. – Что произошло? Кто сумел так изменить тебя всего за несколько дней?
– Ты в чем-то виноват? – Анри уловил обрывки нашего разговора и насторожился.
– Я вечно во всем виноват, – со злостью выпалил я. – Стоит только где-то произойти чему-то плохому, и люди тут же начинают винить во всем дьявола, то есть меня. Случись, где пожар, пусть всего лишь из-за неосторожности ленивцев, и они тотчас с рвением бросают проклятия и угрозы в адрес дракона. Во всех своих грехах человечество почему-то обвиняет меня. А также тебя, Анри за тот хаос, который ты сотворил под землей и близ своих тайных лазов на поверхности. Не надоело ли нам двоим вечно играть роль козла отпущения?
Ярость внутри закипела так, что я готов был не только спалить весь дом, нет, даже всю улицу, но перед этим еще вдоволь побраниться со всеми, кто окажется рядом. В мои привычки не входило грубить и злословить, но на этот раз я удержаться не смог. Не довольно ли уже обвинять во всех чужих просчетах и неудачах меня одного. Да, я многих погубил, еще больших сжег во время ночных налетов, но разбираться в чужих любовных делах не привык. Пусть Орисса и Анри сами улаживают все недоразумения и не пристают больше с упреками ко мне. Я уже устал от них обоих и от всех их недовольств.
– Ты явился в неудачный момент, – уже более уравновешенным тоном пояснил я. – Дама не успела собраться в дорогу и жалеет, что придется оставить в чужом поместье уже полюбившийся ей гардероб и всю остальную поклажу.
– Не беда! – Анри облегченно засмеялся, и его смех, раньше гадкий, сухой и пронзительный, теперь напомнил мне журчание ручейка. – Я пришлю кого-нибудь из своих слуг. У них все равно нет никаких особо важных дел, так пусть поработают носильщиками. Это, конечно, труд, а не привычная им битва, но зато потом они устанут, и у них не останется ни сил, ни желания строить козни против меня.
Анри сильно преувеличивал, говоря, что привычным занятием изгнанников были сражения. Они никогда не бились с противниками, а, оставаясь незримыми, старались щипать и наносить раны ничего не подозревающим людям, да еще вносить в действия на поле брани полную неразбериху. В последнее время они даже этим перестали заниматься, только копали землю, строя свой подземный город. Мои подданные с презрением называли их рудокопами, или даже могильщиками, потому, что охотнее всего они прорывали свои лазы вблизи заброшенных шахт, рудников и кладбищ.
– Ты прогоняешь меня? – Орисса только сейчас поняла в чем дело и крепко сжала кулачки. Ногти сильно врезались в ладони, расцарапали кожу, но крови почти не было. Всего одна красная капелька, упавшая вниз, вспыхнула уже в полете и насквозь прожгла толстый ворс ковра на полу.
– Разве не ты сама стремилась к ночной жизни: к балам, маскарадам, театральным представлениям, прогулкам по разным городам. Я не могу дать тебе всего этого. Анри может.
– Да, я как раз хотел… – Анри не договорил, будто не сумел найти подходящих слов для такого торжественного момента. Он только порылся в карманах и вытащил оттуда целую горсть пыльных, но все равно ослепительно сиявших колец. Наверное, кто-то из его подданных откопал их в руднике или каком-нибудь заброшенном городе. Анри развернул ладонь так, что вся груда золотых колец с самоцветами и другими драгоценными камнями была видна девушки. Он и не думал скупиться. Для него, бывшего наследника короны, наверное, стало бы проявлением жадности принести своей избраннице всего одно обручальное кольцо, поэтому он притащил большую часть того, что смог найти. Пусть нареченная выберет сама то, что ей больше всего приглянется.
– Если эти не нравятся, я могу принести другие, – услужливо предложил Анри, заметив, что на его очередные подарки Орисса косится с явным недовольством и даже прикоснуться к ним не хочет, будто любое золото, попавшее в руки Анри тут же становиться проклятым.
– Прикажи ему уйти, – не разжимая кулаков, Орисса повернулась ко мне. Она бы притопнула ножкой, если бы задолго до этого я не внушил ей, что леди так себя не ведут. Девушка старалась сохранять хотя бы видимость хороших манер и не повышать голоса, но это давалось ей с трудом. Однако никто бы даже не заподозрил в ней вчерашнюю простолюдинку. Орисса стала слишком высокомерной, отлично осознающий то, что она необычайно хороша собой и ощущающей от этого не меньшую гордость, чем аристократы от своих титулов.
Анри пребывал в недоумении. Он переводил взгляд то на меня, то на нее, будто по нашим лицам пытался понять, что явилось причиной далеко не радушного приема, ведь он-то надеялся, что его давно уже ждут. Надо было извиниться перед ним, объяснить, что я не предупредил ни о чем девушку, но для такого признания я оказался слишком горд.
Я почти с равнодушием наблюдал за тем, как Анри неуверенно топчется на одном месте, постоянно подносит тонкие неестественно удлиненные пальцы к вискам, чтобы заправить за уши непослушные пряди. Он, явно, чувствовал некоторое неудобство оттого, что оказался нежеланным гостем.
– Вели ему уйти, – настойчиво, как капризное дитя повторила Орисса. Уж не собиралась ли она мне приказывать? Разве имеет право эта девчонка отдать повеления дракону и пренебрегать эльфом, пусть и падшим, но до сих пор необычайно привлекательным после своих долгих, способных исцелять прогулок под землей.
Прозрачные крылышки Анри взволнованно вздрогнули, так что полы короткого плаща на миг всколыхнулись.
– А ты разве не собираешься уйти вместе со мной? – с простодушием, чуть ли не с мольбой спросил он у Ориссы.
– С тобой? – Орисса с презрением посмотрела на него, потом на меня и процедила сквозь зубы. – Вы оба лжецы!
Кто-то невидимый услужливо распахнул перед ней двери. Порыв ветра, а может чьи-то ловкие невидимые лапки откинули крышку клавесина и громыхнули сразу по всем клавишам так, что от сильного звука даже лопнула пара струн.
Орисса быстро выбежала из музыкального салона, кинулась вверх по ступенькам узкой лестницы, ведущей на третий этаж и к чердаку. Было слышно, как с грохотом захлопнулась за ней дверь будуара, щелкнул засов.
– Это ты во всем виноват, – после ухода девушки растерянность Анри сменилась гневом. – Это ты настроил ее против меня, специально для того, чтобы мне отомстить. За все, что было, Эдвин ты решил отыграться на мне, а я оказался таким глупцом, сам предоставил тебе возможность. И ты ею воспользовался, досадил мне, как только мог.
Наверное, Анри чувствовал себя осмеянным и униженным и оттого еще больше злился. Он понять не мог, почему я до сих пор не хохочу от полноты счастья, ведь мне удалось выставить его дураком перед такой красавицей.
Анри всегда думал, что дракону нельзя доверять, каким бы обаятельным тот не выглядел время от времени. Он считал, что к зверю и относиться надо по-зверски, а поэтому пакостил мне при каждом удобном случае.
– Как я только мог тебе поверить, – продолжал буйствовать Анри. – Тебе – самому отъявленному злодею из всех.
– Уймись! – велел ему я, негромко, но так сурово, что Анри тут же замолчал.
– И что мне теперь делать, – он неосторожно опустился на тумбу, на которой еще недавно сидела Орисса, и кто-то невидимый, наяривавший дикую мелодию на клавесине, громко, обиженно запищал, ведь чужак занял место, предназначенное для музыканта. С рукава Анри тут же слетел ловко отрезанные лоскут манжеты. Мелкая отместка, на которую сам Анри даже не обратил внимания.
– Как ты можешь быть таким жестокосердным, Эдвин, – запричитал он. – У тебя у самого есть все, что только душе угодно, а другим ты отказываешь даже в малости. Все мое общество теперь будет смеяться надо мной. Сам ведь знаешь, слухи распространяются быстро. Скоро мне вообще будет стыдно показаться на глаза даже тем, кто ничуть не лучше меня самого.
– Перестань сочинять, – почти грубо скомандовал я. – Ты давно уже отучил свое общества от смеха, они несчастны, как плакальщики, даже когда есть повод повеселиться.
– Поэтому я и хотел хотя бы на день очутиться в более приятной компании, – тут же парировал он.
– Твоя мечта так и останется неосуществленной, если ты будешь таким ленивым, – я приказал одному из духов подтолкнуть Анри и заставить его подняться на ноги. – Иди за Ориссой, и убеди ее уехать с тобой!
– Как я смогу ее убедить? – он, очевидно, сразу настроился на поражение. Надо же было стать таким слабаком после всех тех козней и отчаянных предприятий, на которые он смело решался всего какие-то несколько десятилетий тому назад.
– Будь изобретателен, – посоветовал я. – Вспомни о былых временах, об отваге. Тогда у тебя хитрости было хоть отнимай, голова, наверное, ломилась от переизбытка оригинальных идей, и каждую из них на горе окружающим ты стремился претворить в жизнь. Так не жалуйся и теперь на недостаток вымысла. Расскажи девушке какую-нибудь трогательную историю, придумай что угодно, лишь бы только она увидела в тебе друга и, возможно, героя, а не изгнанника.
– Тебе легко говорить, – Анри двинулся к лестнице, но потом передумал, движения по ступеням и полу давались ему куда труднее, чем полет, да и дверь взламывать он не собирался, куда лучше снова воспользоваться окном.
Я бы мог облегченно вздохнуть, когда он исчез, но испугался, что от этого вздоха загорится первое, что окажется поблизости, например портьера. Внутри меня все бушевало. Таких бурных сцен передо мной не разыгрывалось уже давно, с тех пор, как я расстался со своим наставником, и, признаться, я по ним совсем не тосковал. Пора убираться из этого поместья. Лучше оставить его Ориссе и Анри, чем самому оставаться вместе с ними. Даже мои погибшие родственники постеснялись бы скандалить у меня на глазах так, как скандалили они. Я стал срочно разыскивать свой плащ и вспомнил, что Перси снял его с меня еще в прихожей. К такому обхождению я не привык, поэтому так быстро забыл, что верхней одежды уже нет под рукой.
Где-то вверху раздался громкий щелчок захлопнувшегося ставня и изумленный, протестующий возглас Анри. Очевидно, Орисса закрыла окно прямо у него под носом. От его настойчивости она еще пуще разозлилась. Я отчетливо слышал, как она царапает коготками подушку, как вылетевшие из дырок пух и перья легко взметаются ввысь и тут же оседают на пол.
Не нужно было вмешиваться в чужие дела и обещать Анри помощь. Я только нажил себе хлопот и, очевидно, прибрел еще более злейшего врага, чем имел до этого. Погубить кого-то гораздо легче, чем призвать к жизни и сделать счастливым. Точно так же, как гораздо проще разрушить целый город, чем отстроить его вновь. На этот раз, уж точно, я взялся не за свою работу, ведь я по большей части привык разрушать, чем созидать. Конечно, с помощью своих чар я смог бы создать за ночь целые поселения, воскресить умерших, поделившись с ними своей огненной кровью, исцелить больных, раздать часть собственных сокровищ беднякам, а сирот отдать на воспитание к феям, но навеки счастье чародей подарить никому бы не смог. Золотые запасы людей все равно иссякнут, воскресшие начнут догадываться, что стали не такими, как окружающие, и ощущать от этого дискомфорт, дети, попавшие всего на миг в общество фей, как только расстанутся с волшебной страной, будут вечно тосковать и искать путь назад. Все хорошее, что бы я не попытался сделать, тащило за собой целый хвост невзгод. Орисса тому примером. Я оживил ее и сделал из нее леди, чтобы осчастливить Анри, а в результате счастливыми не смог сделать ни ее, ни его. Они дружно решили, что я не благодетель, а злоумышленник. Хоть в этом их мнения совпадали.
Поместье осталось позади, я не летел, а шел быстрым шагом по мостовой. Ночной мороз охлаждал разгоряченные чувства и даже задерживал лавину огня, готовую вот – вот вырваться извне. Я был уверен, что Анри все еще торчит под окном или летает вокруг поместья и ищет другую лазейку, если, конечно, у него не хватило наглости просто разбить стекло и ворваться внутрь. Орисса, должно быть, до сих пор дуется и устроит гостю жестокий прием.
Лента темного пути неслась вперед. Я не разбирал дороги. Для меня достаточно было уже осознавать то, что я иду по Рошену, мимо его мрачноватых величественных зданий и остаюсь один на один с ночной мглой. Нет рядом ни капризной подопечной, ни Анри с его претензиями и вообще никого. Все сверхъестественные существа, как будто затихли. Они не спрятались, готовясь устроить полночный переполох, их просто не было рядом, иначе я бы почувствовал.
Я поднял глаза ввысь и понял, в чем дело. Прямо на фоне темных небес возвышалась еще более мрачная, напоминающая шахматную ладью башня, где поселился Августин. Здание инквизиции стояло чуть на отшибе и казалось огромным, неприступным бастионом, обособленным от всего города. Латунные стрелки часов на самой высокой башне двигались бесшумно и размеренно. У Августина, наверное, трудится самый лучший часовщик. Хотя под угрозой пыток и казни на этого зазнавшегося мальчишку стал бы с невероятным усердием работать даже не слишком трудолюбивый мастеровой.
Это здание в Рошене почиталось за святое место, но его боялись. Люди не смели подходить к ажурной ковке воротам, или хоть на несколько метров приблизиться к сурового вида охране. Здание, скорее, напоминало резиденцию ада, чем святилище. От мрачных каменных стен исходили флюиды тьмы и зла. Блестели в лунном свете только латунные стрелки на циферблате. Куранты пока молчали, но даже во время их громкого боя никто из моих подданных не рассмеялся бы в такт часам, никто из сверхъестественных существ не решился бы прокатиться на одной из длинных стрелок. Ни один весельчак не решился бы проказить здесь в открытую или даже тайком, ведь зло жило не само по себе, у него вдобавок ко всему еще была сильная покровительница. Или несколько покровителей. Это я отчетливо ощущал. Слуги этих могущественных личностей все время толкались возле Августина или того помещения, в котором он находился. Я был уверен, что они переезжают с ним с места на место, как домовые или призраки, а когда он идет по улицам Рошена или выступает на площади перед восторженной толпой, они шастают возле пол его рясы, прячутся в сточных канавах, на крышах ближайших зданий или за углами, чтобы никто не причинил ему вреда и не попытался сорвать его авторитет. Иначе, где еще его тайные покровители смогут разыскать еще одного такого ставленника, которому удалось стать кумиром толпы, подчинить себе массы и окончательно захватить власть. Конечно, любой другой на его месте плюнул бы на все клятвы и договоры и использовал приобретенные блага только для себя, но Августин был одержим, каждое свое достижение, каждый миг своей жизни он посвящал своим загадочным хозяевам. Самому ему не было нужно ничего, лишь для них он решился завоевать весь обозримый, окружающий его мир. Свою власть он приносил к их ногам, как подношение. Другой бы на моем месте, увидев все это, назвал его сумасшедшим, но я был уверен, что безумие здесь ни при чем. Юный, наивный бедняга поклоняется своим идолам, но будет оставаться в здравом уме до тех пор, пока тайные кумиры не решат, что пора свести его с ума. Может быть, сам по себе Августин не так жесток, как кажется. Возможно, он не так уж одержим, а всего лишь влюблен, так же отчаянно и безнадежно, как я.
