Текст книги "Продавец (СИ)"
Автор книги: Наталия Романова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
– Ты хочешь выведать мои профессиональные тайны, коварная женщина?
– Эй, я могу применить пытки…
– Это удар ниже пояса.
– Оооооо, вот именно о ниже пояса я и говорю… дааа… – забираясь на колени продавца, дергая пальцами причудливую пряжку ремня, под которую убегает дорожка волос, – именно о ниже пояса, – спускаясь ниже, – именно об этом.
Я проспала почти весь день. Поэтому большую часть ночи мне не спится, я лежу рядом с Егором, который рассказывает, по моей просьбе, о Васе, какой она была, когда была младше. О том, что ей никак не удается запомнить дни недели, и она постоянно их путает с названиями месяцев «понедельник, воскресенье, январь», хотя времена года уже усвоила. У Васи хорошая память, она быстро учит стихи, знает свой адрес и номер папиного телефона, но вот дни недели путает. А еще цвета – голубой и оранжевый. Это довольно забавно, но Вася их путает, как и номер этажа, на котором мы живем. Она знает цифру восемнадцать, но всегда говорит, что живет на пятнадцатом. Еще она, когда пишет буквы, зеркалит их, то есть пишет в обратную сторону, и хотя рано волноваться по этому поводу, Егор переживает…
– Ты остался со мной… – шепчу я, в квартире тихо, за окном темно, видны только белые хлопья снега в отблеске строительных кранов, когда-нибудь я повешу красивые шторы…
– Остался, – так же тихо, видимо тихий тон кажется правильным нам обоим.
– Где Вася?
– У Насти…
– А кто её с садика забирал?
– Эм… я попросил, знакомую… она потом к Насте отвезла её..
– Знакомую? – почему-то мне не нравится слово «знакомая», видимо оттого, что я теперь блондинка, они всегда ревнивы.
– Эй, Василина, ей шестьдесят лет.
Конечно бывает разное, об этом постоянно рассказывают по телевидению и в интернете, но продавец не кажется заинтересованным в шестидесятилетних знакомых, поэтому я облегченно вздыхаю…
– Почему ты остался?
– Ты попросила меня… я так мало могу тебе дать, Василина, того, что ты заслуживаешь… мы даже не ходим никуда… у меня нет времени.
– У меня его тоже нет… И ты даешь… ты остался сегодня, – не знаю почему, но мне очень нравится думать, о том, что он остался со мной и моим несчастным настроением, сделал мне чай и даже сказал волшебное слово холодильнику, после которого там появились продукты. По большей части те, что я люблю… и два граната.
– Василина, мы никогда не говорили об этом. Тебе так необходимы эти три работы, а прошлую ночь ты потратила на четвертую?
– Ну… я купила туфли, там ажурный каблук, фантастический.
– Сколько тебе еще платить за квартиру?
– Полтора года. У меня потребительский кредит, мне не так много и не хватало… там ставка больше, зато быстрей отдам, и нет страховок… и всей этой ипотечной ерунды.
– Логично… Вася, тебе нужно отдыхать.
– Ну, я отдыхаю, сейчас, с тобой.
Какое-то время мы молчим, я смотрю на большое окно, на снег и думаю о том, какие бы подошли шторы, наверное, в несколько слоев было бы лучше. Еще думаю о том, каков будет вид из моего окна, когда построят соседние дома, будет ли из одного окна видно жильцов другого… и как же я буду вылетать на своем Пегасе-пони и останусь при этом незамеченной.
– Василина, я бы хотел помочь тебе… давай… я оплачу часть твоего кредита?
Я смотрю на Егора так, будто у него вырос хвост или рога, или вместо носа появился свиной пятачок. Разве предлагают такие вещи? Я имею ввиду – это очень странно. Мы, конечно, пробуем, и нами опробовано уже очень много, но оплатить кредит – это превосходит по интимности знакомство заводного петушка и Егора.
– Неееет… – я не слышала о подобном, но видимо такое все же существует. – ПМС заразно, – говорю я, иначе чем объяснить такое странное предложение? – У тебя Вася, купи ей что-нибудь, купи этого Блум или Энчактиса, уверена, они довольно дорогостоящие ребята, или еще что-нибудь.
– Эм… давай я куплю твой сон. По-моему, это вполне приличное капиталовложение.
– У меня высшее экономическое образование, и я могу тебя заверить, что это сомнительное капиталовложение.
– У меня почти высшее, и я уверен, что оно лучшее…
– Так у тебя же диплом, – ухожу я от темы. К тому же, могу точно сказать, что продавец даже не пытался его писать, я бы знала.
– Угу.
– И?
– Ну, я скачал что-то…
– Покажи!
– Что?
– По-Ка-Жи, – включая «учительский тон».
– Смотри… – растерянно, все же вечерников всегда так легко запугать.
Через время, вернув глаза в свое обычное положение, а не круглое, какими они были при беглом прочтении скаченного, говорю:
– Послушай, ты бы хоть скачивал не по первой ссылке! Кто твой руководитель? Ты не сдашь… Никогда… Не это…
– Точно?
– Мне бы ты точно не сдал…
– Я умею убеждать…
– Я умею быть принципиальной, – и это правда, – давай я напишу тебе.
– Вааася, меня завалят на первом дополнительном вопросе, ты такая чертовски умная, Василина, – целуя меня, – Умная… и Красивая… и Принципиальная… ты мне нравишься, очень сильно…
В итоге мы разобрались с дипломом, с госами и, когда после получения диплома, который неясно, как может пригодиться в реальной жизни, Егор подошел ко мне у дверей деканата, подхватив и поцеловав при всех, я могла только рассмеяться ему в грудь. «Ну, ты теперь не мой преподаватель, если и была таковой две недели, так что я могу целовать свою девушку, где захочу». И мне понравилось, как звучит «моя девушка»
Я разрешила оплатить один взнос кредита, пообещав больше не брать ночных подработок свыше тех, что уже есть, пообещать не покупать дорогостоящую обувь я не могла. Некоторые истины остаются непреложными. К тому же, я так и осталась теплой блонди, а есть ли что-то важнее ажурных каблуков для блондинки? Я имею ввиду, кроме ажурных чулок, конечно, потому что, когда я показала это кружево на мне, мой продавец повесил на дверь табличку «закрыто по техническим причинам», несмотря на самое посещаемое время, и причины длились дольше обычного – «я не хочу кончать, черт, так хорошо».
К концу июня я выучила с почти пятилетней Васей все дни недели, и она больше не путала их с месяцами года, также она уверено называла свой этаж, номер телефона Насти, знала почти все буквы и читала по слогам целые слова. И я не проявляла принципиальность, когда, прочитав пару строчек в специально купленных книжках, Вася начинала «читать» сказку своими словами, правда зеркалить буквы при написании она так и не перестала, но у нас еще было время, чтобы решить это. К тому же, я была, наконец, представлена Блум с Энчактисом, это оказалась героиня странного мультфильма про волшебниц, которые очень откровенно одевались, зато у них вырастали крылья, которые и были этим Энчактисом. Время старых добрых Барби кануло в лету… – подумала я с грустью.
– Василина, мы едем на дачу к родителям на три дня, поедем с нами?
– К родителям? – я знала, что родители Егора и Насти работали в другом городе, поэтому не могла скрыть своего удивления.
– Да… они вернулись, говорят, совсем… Поехали?
Отчего-то мне стало страшно, наверное, каждой девушке страшно знакомиться с родителями своего парня. Последний раз я знакомилась с родителями своего парня, когда моим парнем был мой одноклассник, и я знала его маму еще с садика, куда мы ходили вместе с этим парнем. Так что официальным знакомством это считать нельзя, к тому же все наше «встречание» сводилось к поцелуям, как я теперь понимаю, вполне невинным, и мы точно знали, что уехав из нашего городка, мы вряд ли пересечемся, как пара, я имею ввиду.
Чего я не могла сказать о Егоре и нашем «встречаемся», наши поцелуи определенно не были невинны, и я понятия не имела, куда они нас заведут и заведут ли…в се это было смущающим, даже неловким, я чувствовала себя четвероклашкой, впервые примерившей лифчик.
– Эй, – вывел меня из задумчивости бархатный голос, – я просто хочу провести время с тобой… там у Васьки будет достаточно нянек, поехали, Василина… – и его руки гладят меня по лицу, по шее, губы шепчут «поехали», и я решаю поехать. Я взрослая женщина и могу провести выходные со своим мужчиной в доме его родителей.
Глава 5
Ехать часа два, все это время Вася крутится в своем кресле, бесконечно задает вопросы про бабушку и дедушку, просит мой телефон поиграть, потом папин, потом засыпает, прижимая к себе изрядно потрепанного Маню.
Мы подъезжаем к обычному двухэтажному дому из красного кирпича с крышей из черепицы, с ухоженной лужайкой и цветами. Это выглядит красиво, но странно, ведь цветы не растут сами по себе, и видимо вопрос самополива цветов занимает меня на какое-то время, потому что я не вижу, как Вася выскакивает из машины и бежит к калитке, хлопая ею, с криками: «Дедушка!»
– Василина?
– Василина?
– Василина, – слышу я с третьего, как я думаю, раза, – Вася… пойдем?
Я уже порываюсь встать, как руки притягивают мое лицо, и я ощущаю невесомый поцелуй, который тем не менее совсем нельзя назвать невинным, потому что через время мои глаза закрываются, а между моих губ оказывается язык Егора, который я с готовностью принимаю, кажется забыв, где мы… Открывая глаза, я вижу через лобовое стекло красивую женщину. Я зажмуриваю глаза, решив, что эндорфины в моей крови сыграли какую-то шутку, и я брежу, но, открыв их снова, я вижу эту же женщину. Она одета в простое платье, на ногах у неё сланцы, но выглядит она так, словно только сошла с подиума или рекламы фешенебельной мебели.
– Пойдем…
– Привет, мам, – мои глаза стараются не вылететь из орбит, потому что, уверена, мне нужны мои глаза, но эта женщина никак не может быть мамой Егора, в смысле, она вообще не может быть мамой… Она может быть бестелесным фееобразным существом, но никак не мамой, которая заботится о красоте клумб на лужайке рядом с двухэтажным кирпичным домом.
– Мам, это Василина. Василина, это моя мама Анжела…
– Просто Анжела достаточно, детка, – обращаясь к Егору, переводя на меня взгляд.
«Детка»? Мама Егора – Крестная Фея, за пазухой у которой наверняка лежит пара-другая хрустальных туфелек и эксклюзивный парфюм, называет двадцатисемилетнего обладателя самой аппетитной задницы «детка»… Мир сошел с ума.
– Рада с тобой наконец-то познакомиться, Василина, пойдем в дом и зови меня по имени, пожалуйста, меня очень смущает отчество Сигизмундовна…
В этом есть резон, меня бы тоже смущало. Я оборачиваюсь, чтобы увидеть Егора и убедиться, что это не шутка, но вижу только его задницу, потому что он нагнулся за вещами в багажнике. У «Октавии» очень большой багажник.
На крыльце дома я увидела мужчину, обыкновенного мужчину и наконец-то поняла, что я не в параллельной вселенной, созданной специально для крестных фей.
– Василина? Очень приятно. Я Сергей, отец того обормота, который привез тебя сюда, за что я ему очень благодарен. – Он приобнимет меня совсем немного, потому что у него на руках сидит Вася и стучит по голове Маней, который танцует веселый танец на седых волосах Сергея.
Теперь мне становится понятно, откуда в правильных чертах лица Егора присутствует грубоватость, от кого у него такие невероятно глубокие серые глаза и улыбка, которая может растопить ледники Ледовитого океана. Мне нравится, как выглядят лучики морщин вокруг глаз отца Егора, и я ловлю себя на мысли, что очень хочу когда-нибудь увидеть такие же вокруг глаз своего продавца.
Позже меня знакомят с бабушкой Егора и Насти, и меня ждет еще одно потрясение, потому что передо мной стоит мама феи крестной. На ней соломенная шляпа с огромным пионом и лак на ногтях в цвет этого цветка. И я всерьез задумываюсь о возможности клонирования человека, и была ли на самом деле овечка Долли первым опытом или женщины этой семьи все же стали первыми экспериментами.
– Называй меня Антонина, Василина.
– Вас тоже смущает отчество? – спрашиваю я.
– По большей части, меня смущает мой возраст, хотя отчество Петровна еще хуже, чем Сигизмундовна, – заговорщицки шепчет мама феи крестной.
Когда поодаль от беседки, где Вася играет со мной в морской бой, я наблюдаю, как у барбекю собрались три поколения женщин, а рядом улыбается Егор своей невероятной улыбкой, у меня складывается впечатление, что я наблюдаю за ожившей рекламой, где неприлично красивые люди на фоне неприлично синего неба рекламируют здоровый образ жизни.
– Немного жутко смотрится, правда? – сказал подошедший Сергей.
– Что есть, то есть… – честно отвечаю я.
Сергей смеется.
К вечеру мне нет дела, красивы ли женщины семьи Егора, потому что к красоте привыкаешь так же быстро, как и к некрасивости, и на первый план выходят привычки человека.
Анжела, проходя мимо своего мужа, задевает его рукой, плечом или попой.
У Насти удивительно живая мимика, в процессе разговора она изображает хомяка, ленивца и порой хищную кошку, потом смеется и не перестает спорить с братом, разговаривая слегка свысока, несмотря на то, что он всегда во всем с ней соглашается.
Антонина, та, что Петровна, шевелит ушами. Это кажется забавным, даже отчаянно смешным, когда женщина элегантного возраста вдруг подмигивает правнучке и начинает шевелить ушами, отчего Вася сначала смотрит, открыв рот, а потом взрывается смехом, прыгая у меня на коленях, и я опасаюсь, что она отдавит их. Все же она довольно рослая девочка, и теперь я точно знаю, что она вырастет с такими же стройными клонированными ногами.
Но главное – Егор шепчет мне на ухо: «Давай потанцуем».
И мы танцуем. Босиком. На мягкой траве.
Не обращая внимания на его семью, потому что я ни на что не могу обращать внимание, когда меня окружает кокон из рук продавца, я слышу размеренный стук его сердца, и тихое шептание «спасибо, что поехала со мной, Василина».
Я уже достаточно утомлена и, по большей части, возбуждена. Скорей всего, это эффект от травы под голыми ногами. Вася спит, и Егор сказал, чтобы я поднималась в комнату, его бывшую комнату, но которая до сих пор «числится» за ним, как моя комната в квартире родителей «числится» за мной, и выложила вещи из сумки в комод. Мне кажется вполне уместной такая просьба, ведь чем раньше я доберусь до тела своего продавца, тем лучше. Егор также уточнил, на всякий случай, что в доме отличная шумоизоляция, а на втором этаже только мы и Настя, но она вряд ли будет ночевать дома, «соскучилась по подружкам».
Бывают странные моменты, когда ничего, кроме как «ничто не предвещало» сказать нельзя. Открывая верхний ящик комода, я увидела много фотографий, очень много, фантастически много. Наверное, если распечатать все мои фотографии за всю мою жизнь, включая случайные и общие – такого количества не наберется.
Не надо сильно всматриваться, чтобы понять, кто на этих фотографиях. Вася сильно похожа на свою мать.
Фотографии, где совсем юная, невероятно стройная девушка стоит на фоне зелени и неба, где Егор обнимает её, где держит на коленях, где целует в шею, где кружит её на руках, где она в свадебном платье и, несмотря на свой очевидный живот, она всё еще невероятно стройная, фотографии, где их губы переплетаются… Где малюсенькая Вася сидит на руках все так же стройной девушки…
Это похоже на подглядывание в замочную скважину, я не могу отделаться от ощущения, что увидела то, что не должна была видеть, как если случайно прочитать чужую переписку или стать нечаянным поверенным тайн… От этого странный холодок бежит по позвоночнику, но руки перебирают фотографии отдельно от моего мозга. Кинопленка… Это не должно меня удивлять или злить, ведь я каждый день вижу итог этой связи, я учу этот итог читать и разрешаю откусить кусочек теста на вареники.
Именно этот итог целует меня обязательно на ночь, даже если я ночую одна дома, придя за руку с Настей. Именно глаза этого итога смотрят с фотографий, оставленных в верхнем ящике комода…
– Прости, – слышу над своей головой.
Меня одергивает. Есть правило: никогда не разговаривать с человеком о том, о чем он не готов говорить. Егор никогда не рассказывал о своей жене и почему он остался один с Васей, я не спрашивала… Не то, чтобы я не задавалась вопросом… Просто – высшая степень непродуктивности задаваться вопросами, на которые тебе не спешат ответить – так всегда говорит мой папа. Он, чаще всего, прав.
Быстро одернув руки от фотографий, я говорю быстрое:
– Прости, прости, я… я… я должна была сразу закрыть… мне жаль, правда, – мой голос звучит как-то странно, но я же не собираюсь заплакать… наверное… просто мне стыдно… отчего-то.
– Василина, прости, я забыл про них.
– Ничего… – я все еще не собираюсь плакать, просто мне стыдно, как бывает стыдно, когда увидишь что-то, что не предназначалось для твоих глаз.
– Дай пакет, я сожгу их, – и я наблюдаю, как фотографии безжалостно отправляются в большой полиэтиленовый пакет, лишь изредка серые глаза скользят по ним, а иногда и пальцы.
– Подожди, подожди, – вдруг вспоминаю я. – Ты не должен! Василиса, она начнет спрашивать… понимаешь? Это важно… мне кажется, верней, я не уверена… оставь их тут, где они лежали… это не имеет значения… да, это не имеет значения для меня… – я же не собираюсь плакать.
– Уберу их на чердак, – кидая последнюю фотографию в огромный пакет, разворачиваясь спиной ко мне.
Выглядывая в окно, я увидела силуэт продавца и огонек сигареты в беседке. Ситуация стремительно выходила из-под контроля, я не видела, что бы Егор курил до этого… Все это довольно неприятно и сюрреалистично, но думаю, что для Егора это не менее странно, а, скорей всего, даже больше, ведь это не я осталась одна с ребенком…
В моей голове начинают стремительно крутиться вопросы, я совсем не уверена, что смогу их не задавать, но так же я уверена, что мне обязательно нужно спуститься к Егору.
– Почему? Почему ты остался один? – не выдерживаю я, – Я имею ввиду твою семью… и жену, конечно же…
– Я не уверен, что тебе захочется это знать, Василина.
– Может… все же?
– Ты же все равно будешь задаваться этим вопросом, не так ли?
– Скорей всего, – признаю я.
– Лёльке… я так называл Алёну, не было шестнадцати, когда мы познакомились.
– Шестнадцати? – кажется, мне не удается скрыть удивления.
– На самом деле, ей только исполнилось пятнадцать… – сглатывая, произносит продавец.
В моей голове судорожно отсчитывается счетчик времени… Егору 27, Васе почти 5, значит на момент рождения ему было 22…
По сравнению с пятнадцатью – это пропасть, хотя… ну, не сразу же у них появился ребенок… я имею ввиду… Но пятнадцать лет? Ради бога. Это же ребенок!
Я молчу…
Я молчу… Не мне судить, к тому же, я не знаю всей истории.
– Я увидел Лёльку на генеральном прогоне, она шла ровно на меня, потом подмигнула и… в общем, потом я уже мало что понимал. Все были в ужасе, в шоке… Мне было все равно… Я слетел с катушек… бросил академию… Все, что я хотел, быть с ней…
– Академию?
– Я учился в ветеринарной академии… неважно… Она не хотела принимать таблетки, боялась потолстеть, а я… был идиотом, мне нужно было во что бы то ни стало чувствовать… Она забеременела, я не знал, я не знал, пока это не стало очевидно и слишком поздно… я отвез её к врачу, договорился… она несовершеннолетняя… но я договорился, но было уже поздно.
– Ты хотел, то есть ты не хотел…
– Я не хотел ребенка. Мне нужна была Лёлька, а не ребенок. Потом я нашел другого врача… Лёлька из неблагополучной семьи… знаешь, формально… у неё только мать… так что несовершеннолетняя мать-одиночка из неполной семьи вполне подходит под социальные показания… и приличная сумма денег, конечно же… Но она не захотела.
– Она хотела ребенка?
– Нет, она просто боялась… просто боялась, это больно, преждевременные роды больно… словно от этого ребенок рассосется, и роды в срок не будут болезненными… Ей не было шестнадцати… так глупо… И я, как честный человек… хотя никогда им не был.
– Не был?
– Эм… у меня были проблемы с моногамностью… понимаешь? У неё тоже, но я Это начал. И мог бы остановить, наверное… мог… не стал…
– Проблемы с моногамностью?
– Я не хотел быть с одной женщиной, даже с Лёлькой… – и это «даже» мне совсем не понравилось. Я имею ввиду, о таком же предупреждают, или нет? Например, «Привет, меня зовут Егор, и я изменяю своим женщинам». Мы никогда не обсуждали этот вопрос, отчего-то это казалось очевидным, но очевидно только то, что это не всем очевидно.
– Я был таким сладким красавчиком, а вокруг подруги Насти и Лёльки… После рождения Васьки стало еще хуже, я попросту не приходил домой… А должен был, ей было шестнадцать… она не понимала ничего… я тоже, когда потом видел её то с одним, то с другим… Потом она попросту ушла… а потом и вовсе уехала, подписав отказ от Василисы… Настя увезла нас в один день к родителям, но это мало помогло. Меня не было три месяца… Три… я ничего не помню из этих трех месяцев, только то, что мне было жаль себя, я не хотел ребенка, не хотел, и меня кинули с ним! А она мелькала и мелькала на страницах журнала… и это сводило с ума… Пока отец не сказал, что лишит меня прав на Василису, и он бы это сделал.
– Каак?
– Хм, достаточно было пары анализов, чтобы признать меня неблагонадежным. Он дал мне пару месяцев, что бы я разгреб все, что наворотил или убирался из их жизни с Василисой. А Васька… она маленькая… беспокойная была, она и сейчас бывает ночью плачет, ты знаешь, но тогда… я приходил домой, и бабушка укладывала мне на грудь Ваську, даже если я был в дымину… и сидела рядом, Васька засыпала, цеплялась своими ручонками за мои волосы… Мне некуда было идти… бабушка продала свою квартиру, отдав деньги нам с Настей, сказала, что вечно жить не собирается, а деньги нам нужны сейчас… так что большую часть времени она теперь живет на этой даче. Мы купили две квартиры и взяли в аренду два магазина. Настя передумала быть моделью после… после… неважно… Я бы не справился без Насти, никогда.
За время монолога Егор выкурил едва ли не пять сигарет, а сейчас смотрел в одну точку… Я смотрела в ту же точку, пытаясь найти там что-то.
– Эм, Егор… у тебя и сейчас эти проблемы?
– Какие именно, Василина? С алкоголем? Со съехавшей крышей?
– С моногамностью… для начала… – отчего-то хочется прояснить этот вопрос, другие вопросы тоже крутятся на языке, но это вопрос вылетает первым. Я взрослая женщина и должна знать правила игры, даже если после проигрыша, а в нем я уверена – пять выкуренных сигарет и целый ящик фотографий довольно красноречиво говорят об этом.
– Василина… Вася, – его руки на моих руках, – Вася, я не изменял тебе и не собираюсь, я знаю, что такое терять и боюсь потерять тебя… пожалуйста, останься со мной, Василина.
– Но ты же… ты… – а вот теперь я действительно плачу, – ты любишь свою Лёльку.
– Нет, Василина, нет. Не один наркоман не любит свой наркотик. Она не имеет значения для меня…больше никогда не будет иметь, мне страшно потерять тебя.
И хотя он не говорит слов «я люблю тебя» или «ты особенная», я верю ему… ведь в конечном итоге он справился. Егор не хотел ребенка, но теперь он души не чает в своей Ваське, и даже когда он приходил под утро, пьяный, Васька спала на его груди… а эта девушка, его наркотик… ведь излечиваются от любой зависимости, мне хочется так думать, поэтому я шепчу ему…
– Давно не танцевал? – и включаю музыку на своем телефоне, делясь с ним наушником, которого, конечно не хватает из-за разницы в росте, и он попросту поднимает меня, обернув свое тело моими ногами и отвечает:
– Давно…
Тот самый кусочек
Егор.
(через неделю после знакомства с родителями)
– Егор?
Черепно – Мозговая. Открытая.
Лёлька.
Все та же.
Её рука на моей руке.
– Дай ключ от машины.
Моё сознание – Крыса. Она – Нильс с дудочкой.
Иду.
Лобовое стекло.
Отражение.
Память.
Я вижу тебя в кремовом платье, ты кружишься на дорожке, освещенной одним единственным фонарем, завихрения мотыльков над головой. Она – мотылек. Я – её свет.
– Так будет всегда? – говоришь ты.
– Всегда, – вторю тебе я.
Мы курим одну на двоих. Блестки с твоих волос осыпались на лицо. Твой блеск для губ пахнет малиной. Она – малина. Я – её сорвал.
– Так будет всегда? – говоришь ты.
– Всегда, – вторю тебе я.
Ты запуталась в простынях. Сливочного оттенка. Как твоя прохладная кожа.
Твоя кожа – персик. Я – нож, рубанувший до косточки. Сладкий сок стекает мне в рот.
– Так будет всегда? – говоришь ты.
– Всегда, – вторю тебя я.
Центр города. Отель.
Лифт.
– Что мы делаем?
– Мы? Стоим… – пальцем по… действительно стоим.
Моё тело – Крыса. Она – Нильс с дудочкой.
Номер.
Глаза в Глаза. Тонкие пальцы. Холодные.
– Что ты хочешь, Алёна?
– Тебя…
– Меня?
– Тебя…
– Ты появилась через четыре года, и всё, что ты хочешь… это меня?
– Почему нет, Егор?
Губы.
На моей шее.
Прижимается.
Не такая…
Холод.
Прозрачные пальцы расстегивают мои джинсы.
Моё тело – Крыса. Она – Нильс с дудочкой.
Дергаю за волосы. Разворачиваю.
– Хочешь меня, Алёна?
В ухо.
Белья нет. И не было.
Ты не готова. Даже рядом.
Плевать.
Моё тело – Крыса.
– Хочешь? Бери…
Одним рывком.
Больно. Тебе больно.
С каждым толчком тебе больно.
Больно за каждый всхлип «мамочка».
Больно за каждое чертово восьмое марта.
Больно за каждый вопрос «почему»
Больно за каждый мой ответ.
– Хочешь? Бери…
– Мне больно, Егор!
– Хм…
– Перестань…
Слезы.
Щекой в стену.
Волосы на кулак.
– Ты можешь меня попросить, Алёна, я помню, как сделать тебе приятно.
Моё тело – Крыса.
– Пожалуйста.
– Пожалуйста, перестать?
Сильно за волосы. Сильные качки. Извращенный секс. К черту подготовку. Меня не готовили.
– Пожалуйста, сделай приятно…
Отлично.
Мое тело – Крыса.
Давится моими пальцами.
Пальцы знают, что делать. Помнят точки. Добавляют стимуляции.
Финиш. Вместе.
– Ты – дрянь, Алёна.
– Ты пожалеешь об этом, Егор!
Тебе больно. До сих пор. Тебе будет больно. Долго.
Я УЖЕ жалею об этом.
В пиве слишком много виски.
Такси слишком медленно едет.
– Настя…
– Мудак.
– Что это?
– Марганцовка, пей, я не хочу, чтобы ты сдох.
Не важно.
Я сдох.
Я уже сдох.
Для этого не нужно блевать желчью.
Глава 6
До того дня я не подозревала, что слово «прости» настолько бесполезный и ничего не значащий звук. До дня, когда выйдя из дома, я столкнулась со спиной Егора, который, даже оглянувшись на меня, покорно шел за свой Лёлькой. А в том, что это была именно она, не было никаких сомнений, даже если бы я не видела фотографий, на которые наткнулась не более недели назад. Вася очень похожа на свою мать.
Поднявшись в свою просторную квартиру, я дала волю своим слезам, своей обиде, своей злости, своему отчаянию, решив, что имею на это полное право, отмерив себе на эти эмоции ровно остаток дня и ночь. Так что к утру и своему первому бесполезному «прости», хотя мое лицо было опухшим от слез, я уже приняла единственное возможное решение, верней его приняли за меня, мне же осталось только согласиться с этим решением, что я и сделала.
Услышав поворот ключа, я напряглась, но не повернула голову в сторону двери – было очевидно, кто пришел.
– Василина, – сидя напротив меня, пока мои руки ищут что-то интересное в кружеве ночной сорочки, – Василина, – шепотом, – пожалуйста, прости меня.
Какая бессмыслица. Абсурд. «Прости». За что?..
– Отдай мне ключ, – было моим ответом, отчего-то осознание, что продавец может войти ко мне в любую минуту, не приносило больше радости.
– Что? Вася, прости меня, – тянет руку, я отпрыгнула дальше, чем могла предположить.
– Эй, ты же не левша, не протягивай ко мне свою правую руку!
– Василина, прости меня, прости.
Когда-то давно я смотрела фильм, в котором говорилось «тебе все равно, где до этого были его губы». В этот момент я поняла, что мне совсем не все равно, где побывала его правая рука, и я определенно не имею намерения мыться год с доместосом для туалета. Во-первых, я не унитаз, во-вторых, я не слишком в этом уверена, но почти наверняка от такого количества хлорки кожа облезет, а жить без кожи совсем некомфортно, как мне кажется.
Поэтому мое внимание сосредоточено на его правой руке, которая пытается дотронуться до меня.
– Отдай мне ключ, – наконец произношу я, не выпуская из поля зрения руку.
– Васелина, послушай же меня!
– Ключ мне отдай.
– Хорошо, возьми ключ, – протягивает. Правой рукой.
– Положи на стол, нет! Не на стол, в раковину положи… – протягиваю ключ от его квартиры, – забери.
– Вася, оставь, на всякий случай…
– На какой случай? Какой случай? Может, подскажешь?? Потому что я никак не могу придумать… может, тот случай, когда ты приедешь со свой Лёоолькой, или на случай, когда у неё миллион пропадет из сумочки? Забери ключи и иди. Все.
– Василина…
– ВСЁ!!! – переходить на визг, без сомнений, некрасиво, но и уезжать на моих глазах с бывшей женой тоже не очень красивый жест, так что, полагаю, я имела полное право перейти на визг и выдворить продавца взашей, бросив ему в след ключи.
В последующие восемь дней до моего отпуска я услышала «прости» сорок девять раз.
«Прости» было на открытках, которые я находила под дверью своей квартиры не один раз за день. Миленькие открыточки, с милыми котятками, щенками, мультяшками и прочими атрибутами раскаяния, которые вызывают улыбку, когда в канцелярском магазине разглядываешь их в попытке убить время, но не когда тебе на самом деле говорят это «прости».
Нас постоянно, с детства, учат просить прощения, наряду со словами «здравствуйте» и «пожалуйста», большая часть этих слов произносится автоматически – «что желаете», «спасибо, что без сдачи». Сейчас – это «прости».
«Прости» было в цветах, которые я, по закону мелодрам, должна была выкидывать сразу по уходу курьера, но я не могла. Видимо, у героинь фильмов нервы сделаны из стали, потому что я не могла выбросить эти букеты – большие и маленькие, моно и сборные, в корзине и нуждающиеся в емкости с водой.
«Прости» я услышала в тот же день, когда бросила вслед Егора ключи от его квартиры, услышав вечером звонок и увидев Васю за руку с Настей.
– Прости, но она никак не хотела ложиться спасть.
– Ничего…
Мы поболтали с Васей, с Маней, поделились последними секретами и, расцеловавшись на ночь, отправились спать каждая в свою квартиру.
Тогда я задумалась о том, как же переносят развод пары с детьми… довольно сложно объяснить ребенку, почему появление на пороге моей квартиры не выглядит уместным. С другой стороны, это пятилетняя девочка, почему я не могу поболтать с ней на ночь? Тем более, отчего я должна отказывать себе в беседе с плюшевым медведем, я привязалась к нему и, похоже, он ко мне тоже. И уж точно он не уйдет на моих глазах со своей бывшей женой, если таковая имеется. Надо было уточнить у Васи, на всякий случай.
Через несколько дней я решила, что уже вполне оправилась от потрясания и могу спокойно зайти в магазинчик, чтобы купить молока, но моей храбрости хватило только на пару шагов. Как только я увидела серые глаза, изучающие витрину, всю мою отвагу, как кошка языком слизала, так что я попросту убежала, верней, сделала попытку, потому что в следующее мгновение меня держали идеальные руки и сам факт того, что руки по-прежнему были идеальные, и одна из них по-прежнему была правой, нервировал меня.
