Текст книги "Николай Львов"

Автор книги: Наталия Никулина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

одной части города в другую. Горожанам нужны были пристани – чем чаще, тем лучше, и великое

множество их с момента основания города располагалось вдоль реки. Уже в течение многих лет на

глазах молодого архитектора невские берега «одевались» в гранит.

Пристани, возникшие хаотично в силу насущной необходимости, во второй половине столетия

приобрели регулярный характер и вместе с набережными «оделись» в гранит. Строгая линия

каменного парапета набережных ритмично прерывалась, давая место пластично округленным

спускам-причалам.

Н. А. Львов. Проект Невских ворот Петропавловской крепости. 1780 г.

А на противоположном берегу Невы возвышались все еще кирпичные, местами уже

выветрившиеся стены крепости. Такое зрелище разрушало впечатление парадности и величия. Нева

была основным «проспектом» города на островах, а Дворцовая набережная – средоточием дворцов,

любимым местом прогулок знати и иностранцев. Поэтому после соответствующего указа «об

обложении гранитом» стен крепости, обращенных к Неве, в 1779 году под руководством инженера Ф.

В. Бауэра и начались облицовочные работы. Первыми были «одеты камнем» центральный

Екатерининский бастион и прилегающие к нему куртины. Незадолго до этого была.перестроена в

камне пристань перед старыми Невскими воротами, одна из главных в то время пристаней города.

Гранитная причальная площадка с тремя широкими лестницами, вынесенная далеко в реку,

соединялась каменным трехпролетным мостом с крепостными воротами. Эти ворота, расположенные

напротив Дворцовой набережной, почти в центре крепостной стены, не гармонировали ни с чеканной

кладкой гранитных блоков стен, ни с великолепной пристанью.

Старые ворота, обрамленные плоскими пилястрами, были недостаточно выразительны и с

противоположного берега – Дворцовой набережной – плохо видны. А между тем именно с ними

была связана патриотически приподнятая официальная церемония торжественного спуска на воду

хранившегося в крепости ботика Петра I – «дедушки русского флота». Впервые эта церемония

состоялась 30 августа 1724 года по случаю заключения мира со Швецией. И впоследствии по

торжественным дням ботик через Невские ворота выносили на пристань, под гром пушечных залпов

и военного оркестра помещали на большое судно и отвозили к Александро-Невскому монастырю.

Вечером, после молебна, его возвращали к месту постоянного хранения.

Благодаря этой традиции Невские ворота приобретали особое символическое значение, связанное

с рождением и могуществом русского флота.

Всего в Петропавловской крепости шесть ворот. Самые старые из них – триумфальные по своему

характеру Петровские ворота – были сооружены архитектором Доменико Тре-зини в начале XVIII

века. Они торжественно оформляли вход в крепость с востока, со стороны Петербургского острова, и

представляли собою арку, богато украшенную декоративной скульптурой. Причудливо очерченные

формы ворот как бы возникали из самой толщи стены, возвышаясь над ней и нарушая ее

монотонность. Рельефные резные панно и круглая скульптура в нишах были рассчитаны на

восприятие с короткого расстояния. Созданная в приемах раннего барокко, с аллегорическим по

своему содержанию резным декором, арка была нарядной и торжественной, прославляющей победы

России в освободительной Северной войне.

Николай Львов с почтением разглядывал этот славный памятник русских побед, но в качестве

художественной аналогии памятник не мог его вдохновить: другие времена, другие вкусы и, главное,

другие задачи. Ведь Невские ворота наблюдают не вблизи, а чаще всего с противоположного берега

– в них не должно быть ничего дробного. И потом, для зодчих второй половины века основой основ

становился классический архитектурный ордер. Из этого исходил и Львов. Комментируя свой перевод

книги А. Палладио «Об архитектуре», он писал: «Остатки древних зданий – единые верные

светильники, ведущие художника к действительному великолепию и изящному вкусу».

Для Невских ворот автор выбрал тосканский ордер – самый простой по очертаниям и самый

«тяжелый» по пропорциям. Применяя его, Львов построил портик, завершенный треугольным

фронтоном. Но традиционному мотиву он дал оригинальную трактовку. Арочный проем

торжественно обрамляют четыре колонны, сближенные попарно, причем каждая пара перехвачена у

основания двумя мощными квадрами – гранеными блоками серого сердобольского гранита. Этот

прием не только придал большую монументальность портику, не только подчеркнул его светотеневую

игру, но и органично связал его с массивной гранитной облицовкой крепостной стены. Чтобы создать

глубокую светотень и тем самым сделать портик более рельефным и отчетливо видным с

противоположного берега, архитектор поставил колонны не вплотную к стене, а несколько отступя. С

большим вкусом и точным расчетом на расстояние выбраны немногочисленные декоративные детали:

круглые бомбы у основания фронтона и легкий, но четкий рельеф, вписанный в его треугольник, —

якорь и лавровые ветви. Элементы украшения ненавязчиво, но внятно напоминали, что это ворота

крепости, стоящей на страже города в дельте Невы, у ее выхода к морю.

У Львова был свой взгляд на декоративное убранство архитектурных сооружений. Ему,

поклоннику строгой классики, претило стремление мастеров предшествующего поколения к

обильной декорировке зданий. Полемически задорно и остро сформулировал он этот взгляд:

«Украшение только то у места, которое вид надобности имеет; кружки, крючки и падинки на

пропорциональном строении не более оное украшают, как парчевые заплатки на стройном гладком

кафтане».

Красоту сооружения Львов, как истинный представитель классицизма, видел в совершенных

пропорциях, и красота Невских ворот, созданных зодчим, прежде всего – в гармонии его частей.

Зная, что оформление крепостных ворот должно стать подчеркнуто монументальным, автор

подчинил композицию наиболее простой, уравновешенной и устойчивой геометрической фигуре —

квадрату. Высота ворот от основания до верхнего угла фронтона равна ширине портика. Чуть

укороченные и тем утяжеленные (по сравнению с требованиями теории архитектуры) пропорции

колонн придают сооружению особую суровость и значительность. Ради достижения нужного эффекта

Львов считал вполне допустимыми некоторые отклонения от канонов. По этому поводу он писал:

«Художество, предписав строгие правила и общие меры каждому чину (ордеру. – Н. Н.), помогло

неоспоримо ученикам и посредственным художникам, но стеснило, напротив того, пределы

превосходных талантов и вкуса...» И дальше, апеллируя к лучшим образцам древнегреческой

архитектуры, он делает весьма существенное добавление: «Нет почти двух храмов древних

одинакового ордена, которые бы в членах своих одинаковый размер имели, и не токмо

местоположение определяло разность сей пропорции, но самое употребление зданий. Храм

дорический, Геркулесу посвященный, имел 7 модулей (то есть диаметр колонны укладывался 7 раз в

высоте ее ствола. – Н. Н.), городские ворота того же ордена 6 модулей с половиною. Один

представлял мужество и красоту, а другие только мужество и твердость изображать долженствовали».

Невские ворота Петропавловской крепости. Фотография.

Невские ворота с Комендантской пристанью. Фотография.

Такие рассуждения вполне согласуются с характером оформления Невских ворот, в создании

которых Львов проявил себя уже вполне самостоятельным, зрелым мастером, обладавшим большим

вкусом и тактом. Львов соорудил ворота, не только оформляющие въезд в крепость. Они

подчеркивают суровую красоту всего архитектурного комплекса, разбивают монотонность

крепостной стены, издалека привлекают внимание гармонией своих строгих форм. Львовские ворота

стали достойным фоном для нечастой, но торжественной церемонии спуска на воду «дедушки

русского флота». В такие дни ворота словно сами становились непременным атрибутом

национального празднества.

Н. А. Львов. Бега на Неве. Гравюра.

В этой работе заметна присущая Львову высокая культура детали: пропорции граненых квадр,

тонкий профиль капителей колонн и карнизов, изысканный рисунок рельефа во фронтоне – все

свидетельствует, что перед нами первоклассный архитектор и рисовальщик.

Да, рисовальщик он был прекрасный и гравер недюжинный. В этом убеждает его небольшая

гравюра, выполненная только-только входившей в России в употребление акватинтой – особой

манерой гравирования, которая позволяет получить изображение, напоминающее акварельный

рисунок.

На листе мы видим замерзшую Неву, по которой мчится лихая пара коней, запряженных в легкие

санки, с кучером и седоком. А на заднем плане милый Львову пейзаж: Петропавловская крепость с

острой вертикалью колокольни и на фоне стены отчетливо видные Невские ворота. Впрочем, до

наших дней сохранились два листа Львова с чертежами этих ворот, которые также говорят об

изысканной и тонкой графической манере автора, характерной и для других его проектных листов.

* * *

Еще не были завершены Невские ворота, а Львов приступил к новой работе – строительству

важного для города общественного здания, существующего поныне, – здания петербургского

Почтамта.

Вид ленинградского Главного почтамта со стороны улицы Союза связи. Фотография.

Архитектура отнюдь не была исключительным занятием Николая Александровича. Не будучи

достаточно обеспечен доходами от своего небольшого имения, он не оставлял службы в Коллегии

иностранных дел, где получал значительное жалованье и по делам которой не раз отправлялся за

границу с дипломатическими поручениями. Но творческий темперамент его был так неугомонен, что

ему хватало времени и на чтение, и на переводы, и на деловую переписку, и на рисование, и, конечно,

на архитектурное проектирование, и еще на множество всяких дел. Биограф Львова восклицал:

«...казалось, что время за ним не поспевало!»

Разносторонняя одаренность, точность и быстрота исполнения поручений привлекли к нему

внимание А. А. Безбородко – крупного государственного деятеля второй половины XVIII века и

дипломата, о котором его французский коллега граф Сегюр сказал, что он «в толстом теле скрывал ум

тончайший». Словом, когда в марте 1782 года почтовый департамент был выделен из ведения

Коллегии иностранных дел в самостоятельное учреждение под названием «Главное почтовых дел

правление», а во главе его встал генерал-почт-директор А. А. Безбородко, то Львов сразу был

приглашен на службу в качестве советника. Безбородко энергично приступил к преобразованию

почтового дела в России. Одной из первых его забот стал вопрос об удобном и вместительном

помещении для вновь образованного департамента и почтового двора при нем. Незадолго до этого

Безбородко приобрел для себя участок земли на углу Ново-Исаакиевской улицы (ныне улица Союза

связи) и Выгрузного переулка (теперь переулок Подбельского). Архитектор Джакомо Кваренги уже

строил там для него внешне скромный, но роскошный внутри дом. Напротив, по другую сторону

переулка, лежали два пустопорожних участка, принадлежавших профессору Урсинусу и нотариусу

Медеру. Наискось от владения Безбородко стоял дом графа Ягужинского, который продавался. По

представлению Безбородко участки с находившимися на них строениями были куплены

правительством и переданы почтовому ведомству. Было решено на этом месте построить новое

здание «почтового стана» (взамен старого, находившегося на Миллионной улице – ныне улицы

Халтурина – около Зимней канавки), а Львову было поручено сделать его проект. Он работал

быстро, и летом 1782 года Безбородко дал приказ по своему ведомству: «Сочиненные на основании

данной от меня программы присутствующим в Главном Почтовых дел Правлении советником

посольства господином Львовым планы и фасады всему тому строению Ея Императорскому

Величеству были представлены и удостоены ея апробации, чего ради и надлежит приступить к

производству того в дело».

Н. А. Львов. Почтамт. 1782 – 1789 гг. Главный фасад. Обмерный чертеж начала XIX в.

Строительство началось в том же году и продолжалось семь лет. Николай Александрович не мог

сам наблюдать за постройкой (прежде всего из-за частых и длительных командировок). Для этой цели

по его рекомендации были назначены архитектор Я. Щнейдер и «каменных дел мастер» итальянец

Антонио Порто.

В XVIII веке круг деятельности почтовых учреждений был гораздо шире, чем теперь: в те времена

почта ведала не только пересылкой писем, но и перевозками людей, обеспечивая им по возможности

быстрое передвижение благодаря смене лошадей и ямщиков на почтовых станциях. Невозможно

представить себе тогдашнего почтового здания без более или менее обширных конюшен. Главный

«почтовый стан» должен был иметь помещения для администрации, для регистрации и оплаты

«подорожных» людям, отправляющимся в путь, для многочисленных почтовых операций.

Вид Почтамта со стороны улицы Якубовича. Фотография.

Почтамт. Маска льва. Фотография.

Как же решил Львов поставленную перед ним достаточно сложную задачу – построить большое

общественное сооружение, совмещавшее в себе столичный почтовый двор и управление почтой —

административный центр?

Восьмидесятые годы столетия – время, когда в Петербурге идет большое строительство.

Возводится множество общественных зданий, подобных выстроенным по проектам Кваренги

грандиозным зданиям Академии наук на набережной Васильевского острова и Ассигнационного

банка на Садовой улице.

Почтамт – сердце путей сообщения и связи страны – располагался в стороне от основных

городских магистралей.

Н. А. Львов. Проект Почтамта. 1782 г. План.

Это был район с довольно густой застройкой, поблизости от него находились парадные площади

– Исаакиевская и Сенатская, а совсем рядом – новый дом-дворец графа Безбородко. Такое

соседство обязывало к известной импозантности.

В распоряжении архитектора был прямоугольный по форме участок земли, ограниченный с трех

сторон улицами, а с четвертой – частными владениями. Все это подсказало автору общую

планировку здания, полностью занимавшего отведенное для него пространство.

Три сходных по оформлению фасада выходили на прилегавшие улицы. Это были типичные для

последней четверти

XVIII века спокойные, классические фасады с симметричной композиционной схемой.

Трехэтажное здание имело четкие членения как по горизонтали, так и по вертикали. Нижний

рустованный этаж был трактован как цоколь, над которым возвышались еще два этажа, объединенные

пилястрами и четырехколонными портиками у центральных выступов-ризалитов, боковые выступы

были выделены своеобразным расположением окон верхнего этажа: по сторонам центрального

полуциркульного окна, завершавшего большую плоскую нишу, располагались два круглых окошка

(после неоднократных позднейших перестроек эта композиция читается лишь на фасаде со стороны

улицы Якубовича). Так простыми средствами Львов сумел разнообразить фасады «почтового стана» и

в то же время придать им подобающую значительность.

Единственное украшение,– которое допустил архитектор, это декоративные маски львов под

фронтонами. Львиная маска – широко распространенная деталь внешнего убранства дома во

времена классицизма – исполнена по рисунку Львова талантливым мастером Ефимом Мохначевым.

Часто львиные маски бывают шаблонными, но таких или даже похожих на эту нет. Очень

выразительная, пластично вылепленная, чуть улыбчивая морда со стилизованными круглыми ушами;

вместо традиционного кольца пасть придерживает распластанную на манер русского

орнаментального полотенца, тоже сильно стилизованную, львиную шкуру. Эта скульптурная деталь

настолько индивидуальна, что на строгом ведомственном здании воспринимается как своеобразная

подпись зодчего.

Каретный двор Почтамта в середине XIX в. Литография.

Но основное достижение Львова в проекте Почтамта – это умелое сочетание современного

характера фасадов с удобной и рациональной внутренней планировкой, обусловленной назначением

здания. К сожалению, мы не знаем подлинных проектных материалов по «почтовому стану» и судим

о его первоначальном облике лишь по чертежам конца XVIII – начала XIX века, фиксирующим его.

В главные южные ворота Почтамта с Ново-Исаакиевской улицы экипажи въезжали в просторный

внутренний двор, территорию которого после перестройки 1903 года занимает главный

операционный зал со стеклянным потолком. По сторонам двора находились конюшни для более чем

ста лошадей, каретные сараи, шорные, экипажные мастерские и подсобные помещения. Со стороны

въезда двор был оформлен одноэтажным хозяйственным корпусом, изогнутым дугой, прикрывавшим

наподобие кулисы вход в конюшни и придававшим двору аккуратный и даже парадный вид. В

верхних этажах основного корпуса, выходившего на Ново-Исаакиевскую улицу и Выгрузной

переулок, располагались помещения для почтовых операций, отдыха приезжающих и казармы для

«нижних чинов». Северная часть здания с рядом небольших внутренних дворов была отведена под

квартиры для служащих почтового ведомства.

* * *

Известно, что Львов более десяти лет прожил в «почтовом стане», в казенной квартире. Здесь

собирались у него друзья – поэты, художники и музыканты, здесь поселился по приезде с Украины и

несколько лет прожил, как свой человек, В. Л. Боровиковский, здесь запросто бывали величественный

Г. Р. Державин, который, по словам К. Ф. Рылеева, «выше всех на свете благ общественное благо

ставил», и остроумный В. В. Капнист, бичевавший в своей «Ябеде» тогдашнее судопроизводство.

Постоянными гостями Львова были пользовавшийся необычайной популярностью портретист Д. Г.

Левицкий, а также почти никому еще неведомый А. Н. Оленин, ставший впоследствии президентом

Академии художеств. Здесь часто музицировали лучшие композиторы второй половины XVIII века Е.

И. Фомин и Н. П. Яхонтов. Их приводили сюда приветливость и дружеское участие хозяина, его

дельные советы в вопросах искусства. Их объединяло общее стремление на любом поприще

бескорыстно служить родине. Искренне верившие в возможность и реальность просвещенной

монархии, они не могли опередить идей своего времени и увидеть, как увидел Радищев, всю глубину

несправедливости крепостнического строя и монархии. Но они были патриотами, противниками

жестокостей крепостничества, они служили развитию русской культуры и стремились к просвещению

народа. Интересно проследить влияние и роль Львова в работе Левицкого над парадным портретом

«Екатерины-законодательницы» (1783 г.) для дома Безбородко рядом с «почтовым станом». Львов,

бывший постоянно в курсе дел своего патрона и помогавший ему собирать богатейшую коллекцию

произведений искусства, весьма вероятно, стал посредником между вельможей и художником. Во

всяком случае известно достоверно, что именно Львов сочинил «программу» портрета.

Как это ни парадоксально, но работа Левицкого в этом случае действительно программна. Она

имеет определенное, заранее предусмотренное содержание. Это не столько портрет конкретного лица,

сколько «портрет» идеи. Художником изображена идеальная, незыблемо чтущая законы

«просвещенная монархиня», какую хотело бы видеть на троне прогрессивно настроенное дворянство.

Великолепно разбиравшийся в тонкостях символов и аллегорий, Львов не только насытил ими

«программу», но сумел увлечь идеей аллегорического портрета и художника, такого далекого от

произведений подобного рода.

По мысли Львова, «средина картины представляет внутренность храма богини правосудия, перед

которой в виде законодательницы ея императорское величество, сжигая на алтаре маковые цветы,

жертвует драгоценным своим покоем для общего покоя. Вместо обыкновенной императорской короны

увенчана она лавровым венцом... Знаки ордена св. Владимира изображают отличность знаменитую за

понесенные для пользы отечества труды, коих лежащие у ног Законодательницы книги

свидетельствуют истину. Победоносный орел покоится на законах, и вооруженный Перуном страх

рачит о целости оных...»

Никто, конечно, и не воспринимал такое изображение как обычный портрет. Левицкий не писал

его с натуры. Львов, конечно, и не помышлял, что императрица руководствуется в жизни столь

высокими принципами, буквально жертвуя покоем и сном во имя блага своих подданных.

Это была своего рода политическая декларация, пропагандирующая идею просвещенной

монархии, популярную тогда в среде прогрессивно настроенных слоев дворянской интеллигенции.

Картина могла служить и напоминанием «законодательнице» об оставленной ею попытке ввести в

России новые, более справедливые законы, о попытке, вскоре испугавшей дворянскую царицу. Друг

Львова Г. Р. Державин в свою очередь прямо, без обиняков, в стихотворении «Властителям и судьям»

пытался внушать ей стихами:

Ваш долг есть: сохранять законы,

На лица сильных не взирать,

Без помощи, без обороны

Сирот и вдов не оставлять.

Ваш долг – спасать от бед невинных,

Несчастливым подать покров;

От сильных защищать бессильных,

Исторгнуть бедных из оков.

Многие среди лучших людей России еще верили тогда в возможность справедливости и

процветания народа в условиях монархического строя.

Надо полагать, что не без влияния Львова в этой картине сильнее, чем в других, сказался

классицизм – стиль, в целом не отвечавший творческому темпераменту Левицкого и его

склонностям. Но картина предназначалась для помещения, отделанного Кваренги – одним из самых

строгих классицистов, и это не могло не быть принято во внимание художником.

Кружок Державина и Львова в Петербурге был одним из ярких очагов передовой художественной

культуры. Не мудрено поэтому, что вскоре, по словам биографа, Львов «содеялся, так сказать,

пристанищем художникам всякого рода, занимаясь с ними беспрестанно. Мастер клавикордный

просит его мнения на новую механику своего инструмента. Балетмейстер говорит с ним о

живописном расположении групп своих. Там г-н Львов устраивает картинную галерею. Тут, на

чугунном заводе, занимается он огненной машиной. Во многих местах возвышаются здания по его

проектам. Академия ставит его в почетные свои члены. Вольное Экономическое общество

приглашает его к себе... Будучи свойств отличных, малейшее отличие в какой-либо способности

привязывало господина Львова к человеку и заставляло любить его, служить ему и давать ему все

способы к усовершенствованию его искусства. Я помню попечения его о господине Боровиковском,

занятия его с капельмейстером Фоминым и проч. Люди, по мастерству своему пришедшие в

известность и нашедшие приют в его доме».

* * *

Восьмидесятые годы – время наибольшей активности Львова как архитектора. И пожалуй, ничто

ему так не удавалось, как создание небольших особняков. В них он сумел найти ту удивительную

манеру интимности и парадности, скромности и величавости, которая пленяет нас в лучших образцах

частных домов времен классицизма. Николай Александрович проектировал их немало, и хотя все они

имеют ряд общих черт и в них повторяются излюбленные автором приемы (тройные окна,

полукруглые выступы, обычно оформленные колоннами), мы никогда не встретим точных

повторений.

Н. А. Львов. Проект дачи П. А. Соймонова. 1780-е гг.

Чаще всего это известные нам лишь по чертежам или старым изображениям дома близких друзей

или родственников: В. В. Капниста, Г. Р. Державина, П. А. Соймонова, сослуживца по Коллегии

иностранных дел дипломата В. С. Томары. К этому же типу принадлежали собственный дом Львова в

Никольском под Торжком и парковый павильон «Садовый домик» в бывшем имении П. В.

Завадовского Ляличи на Украине, где великолепный усадебный дом-дворец был выстроен по проекту

Д. Кваренги. Как уже говорилось, это был не единственный случай, когда Львов работал рядом со

знаменитым обрусевшим итальянцем.

Очень характерным для этого типа сооружений был дачный дом, или, как его называли, «мыза»,

Петра Александровича Соймонова (двоюродного брата уже упоминавшихся Михаила и Юрия

Федоровичей), некогда стоявший на берегу Невы на Выборгской стороне, наискосок от только что

построенного И. Е. Старовым Таврического дворца (в настоящее время на этом участке,

расположенном между Арсенальной набережной и улицей Комсомола, находится Областная

больница).

Каков же он был этот дом и какие характерные черты его отличали? Сохранились проектные

чертежи автора. Начнем с плана: он определяет объем, а следовательно, и облик здания. Это

прямоугольник, приближающийся к квадрату, с двух сторон его – небольшие выступы с

обозначением наружных лестниц; в центре очерчен круглый зал с четырьмя нишами, по сторонам

которого группируются различного рода прямоугольные помещения. Наружные выступы с

лестницами имеют шестиколонные портики под фронтонами, а само здание увенчано бельведером с

пологим куполом на низком барабане, прорезанном полукруглыми окнами. Под куполом – парадный

круглый зал в высоту дома с рассеянным верхним светом, сдержанно украшенный росписью или

лепкой на сводах, с четырьмя круглыми изразцовыми печами в нишах. Это сравнительно небольшое

помещение – всего три сажени в диаметре – должно было производить величественное и

праздничное впечатление. Окружающие комнаты нижнего этажа по размерам, планировке и отделке

их призваны были «подыгрывать» этому залу. На втором этаже дома находились уютные жилые

помещения.

Этот и многочисленные другие усадебные дома, построенные Львовым, по своему типу близки

виллам архитектора Палладио.

Проект дачи П. А. Соймонова. 1780-е гг. Главный фасад. Гравюра. Публикуется впервые.

Андреа Палладио (1508 – 1580) – наиболее яркий представитель высокого Возрождения в

архитектуре – был великим знатоком античного зодчества и творчески следовал многим его

традициям. Для его сооружений характерны строгая симметрия фасада и плана, сильное

акцентирование центральной оси или центрального объема. Портики и лоджии, как правило

украшающие фасады его зданий, подчеркивают их классическую ясность и спокойную

уравновешенность. Многочисленные дворцы и виллы, построенные им в Италии, отличаются

глубоким своеобразием, они то празднично торжественны, то замкнуто суровы, то аристократично

изысканны. Стремясь выразить в каждом архитектурном сооружении его художественную идею,

Палладио порой пренебрегал требованиями практической целесообразности и комфорта. Не случайно

Гёте находил его виллы неуютными. Этот мастер оказал большое влияние на развитие архитектуры

стран Европы, и крупнейшие зодчие XVIII века считали его своим учителем.

В творчестве многих русских мастеров второй половины XVIII столетия также заметно

сказывается влияние Палла-дио. У В. И. Баженова, М. Ф. Казакова, И. Е. Старова – у каждого по-

своему, приспособившись к иному времеци, к иным условиям, сквозят порой черты, навеянные

гением великого итальянца. Русское «палладианство» – одно из любопытных и в то же время

самобытных явлений в истории архитектуры.

Проект дачи П. А. Соймонова. 1780-е гг. Боковой фасад. Гравюра. Публикуется впервые.

Но если говорить о сходстве загородных вилл Палладио с подобными работами Львова, то следует

признать, что сходство это скорее внешнее, так как планировка русских домов далека от строгой

симметрии всех помещений, которой неукоснительно требовал итальянский зодчий в своих

теоретических трудах.

Его знаменитый трактат об архитектуре не раз начинали переводить на русский язык, в том числе

этим занимался один из крупнейших зодчих Петербурга XVIII века П. М. Еропкин. Но благие

начинания не находили своего продолжения, и до конца XVIII столетия книга Палладио так и не была

у нас издана. Львов решил довершить труд, начатый его предшественниками, и сделать эту полезную

книгу доступной русским строителям, особенно молодым, начинающим. Справедливость требует

заметить, что в свет вышел лишь первый том трактата, хотя перевод подготовлен был полностью.

Основываясь на одном из ранних итальянских изданий книги, появившихся еще при жизни автора,

Львов сам тщательно вычертил все иллюстрации.

Постоянно стремясь черпать знания из первоисточника, будь то архитектура античности или эпохи

Возрождения, и пытаясь внушить это похвальное стремление своим соотечественникам, Николай

Александрович в предисловии к русскому переводу трактата специально подчеркнул это намерение:

«Я желал, чтобы в моем издании Палладий походил на самого себя, а не на француза, который чистый

его вкус отяготил кудрявыми украшениями, или на англичанина, который важные его красоты

поставил на спичках, оба стараясь угодить господствующему вкусу отечества своего».

Но несмотря на глубокое восхищение опытом Палладио, Львов все же предостерегал

современников от слепого преклонения перед ним. В примечаниях к переводу он отрицает бездумное

следование канонам вообще.

Говоря о требовании итальянским зодчим абсолютной симметрии помещений в зданиях, он со

свойственной ему иронией замечает: «И сам Палладий не всегда следовал сему правилу, основанному

на равновесии тел, которое удобность жизни иногда перевешивало, а без того многие бы хозяева на

дом свой, как на вечную смотрели гидру, которая их всегда мучит, а сама не старится, и с

нетерпеливостью ждали бы какой-нибудь вожделенной трещины, возвещающей надобность

перестройки. В Италии, конечно, можно строить дома и по плану шахматной доски. Хозяин занимает

там часто один уголок палат своих, а в остальных покоях картины и мраморы морозу не боятся.

Сквозного ветра итальянцы не знают и по имени, и в комнате у них зимою, как на дворе, а летом на

дворе, как в комнате, все настежь двери и окна, как решетки; но со всем тем мы к ним греться ездим.

Так годится ли правило равновесия в нашем климате, и какое равновесие мороз в 28 градусов не

перевесит?»

Львов умел творчески использовать опыт мировой архитектуры, но, проектируя свои дома, он

максимально сообразовался с реальными условиями и требованиями удобства. Так, загородный дом

Соймонова, внешне выдержанный в палладианском духе, внутри решен асимметрично: частично как

одноэтажный, с высокими, иногда двусветными помещениями, частично же как двухэтажный. Такое

решение логично вытекало из назначения дома. Здесь в летние месяцы жила небольшая семья. Но

хозяева время от времени устраивали многолюдные веселые праздники с музыкой и танцами. И

помещения нужны были разного характера. Некоторые просторные залы, примыкающие к

центральному круглому, двусветные: окна в них размещены в два яруса, причем верхние —

полуциркульной формы. Это парадная половина.

Проект дачи П. А. Соймонова. 1780-е гг. Разрез. Гравюра. Публикуется впервые.

Н. А. Львов. Проект дома В. С. Томары. 1780-е гг. Фасад. Гравюра.

Н. А. Львов. Проект дома В. С. Томары. 1780-е гг. Разрез.

Вид имения Г. Р. Державина Званка. Гравюра начала XIX в.

Другую часть дома занимают уютные жилые комнаты, расположенные в двух этажах.