Текст книги "Обычная история (СИ)"
Автор книги: Наталия Грин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
Таня подумала, что "болячек" у Светы действительно много, но то, что говорил Олег, было жестоко.
– Олег, но ведь ты бы переспал с ней, если б вместо нее не пришла я!
– Наверное. Скорей, из банального мужского любопытства, вроде "что у нее там за секреты припасены?"
– Такие, как у всех, – удивилась Таня. – Что ТАМ может быть необычного?
– Я имею в виду не тело, а приемчики. Такие дамочки весьма изобретательны в постели. Они не могут получить наслаждение от простого секса. Они, уж если дорвались, то сжигают и себя, и партнера, "чтобы не было мучительно больно за впустую потраченное время"... Они на секс смотрят как на вложение капиталов и считают, сколько дивидендов могут на этом получить...
Тане стало жутко, она передернула плечами и подумала, что ТАКОЙ Олег ей не нравится.
Олег, почувствовав, что настроение Тани изменилось, резко себя осадил, взял сигарету, закурил и, вдохнув дым, как успокоительное, примирительно сказал:
– Танечка, Танюша, прости. Я не должен был все это тебе говорить. Ты не готова к таким вещам и к таким отношениям. Я зря нарушил твой душевный покой. Танюша, прости.
Он разволновался, лицо его покраснело, и Таня испугалась, что ему сейчас станет плохо. Она постаралась не думать обо всем, что ей наговорил Олег; для себя решила, что он ошибается, потому что нельзя же за пару дней так хорошо узнать человека. Потом она подумала, что Олег познакомится со Светой поближе и поймет, что она совсем не такая, и ему будет стыдно за все, что он тут наговорил. Потому Таня быстро успокоилась, встала из постели, обняла Олега, поцеловала в щеку и сказала:
– Это все пустяки. Ты не нервничай. Бог с ней, Светой. Мы вот на обед опять опаздываем.
С этими словами она начала одеваться, а Олег, загасив сигарету, вышел в душевую.
На обед они опять опоздали. Похоже, это стало их привилегией. Зал был почти пустой, только официант невозмутимо до хрустального блеска натирал стаканы. Таня и Олег быстро пообедали, чтобы не задерживать официанта, и, договорившись после обеда пойти в закрытый бассейн, разошлись по своим номерам.
Войдя, Таня удивилась тишине, мрачно висевшей в номере. На кровати лежала Светлана. Казалось, она вернулась с обеда, легла отдохнуть прямо так, в одежде, и, не успев накрыться пледом, уснула. Таня вышла в коридор к стенному шкафу, где висели вещи и лежали чемоданы девушек, тихо, стараясь не разбудить подругу, достала купальник, резиновую шапочку и "вьетнамки", сняла с вешалки плотное трикотажное платье классического фасона с отрезной юбкой "по косой", с поясочком, в среднюю косую клетку кирпично-коричневого цвета и, войдя в комнату, положила все это на кровать. Купальник, выскользнув из рук, зашуршал жестким целлофаном, но подруга не пошевелилась. Таню это насторожило. Зная, что подруга немедленно сделала бы "неловкой растеряхе" замечание, Таня удивилась Светиному молчанию. В этот момент подруга пошевелилась и застонала. С трудом открыв глаза, она попросила Таню дать ей стакан воды, чтобы она смогла накапать себе сердечных капель. Но, побледнев от резкой боли, она едва не выпустила из рук флакончик и, передав его подоспевшей подруге, бессильно откинулась на подушку. Светлые, жесткие, пшеничного цвета волосы, всегда уложенные в аккуратную стрижку, потемнели от пота, выступившего на лбу и под волосами. Лицо было бледным с зеленым оттенком, руки безвольно лежали вдоль тела. Таня потрогала подруге лоб, оказавшийся холодным от липкого пота, нашла слабо пульсирующую точку на запястье и попыталась посчитать слабый, нитевидный пульс. Сосчитать удары в минуту она не смогла, так как пульс то появлялся, то пропадал. Таня поняла, что с подругой все очень не в порядке. В это время в номер заглянул Олег и позвал Таню. Она обрадовалась его появлению, сказала, что у Светы, возможно, сердечный приступ и необходимо срочно найти врача. Олег на секунду задумался, потом, отдав Тане пакет с полотенцем и тапочками для бассейна, быстро пошел по коридору к лифтам. Таня вернулась в комнату, принесла к кровати подруги стул и села, взяв Свету за руку.
– Потерпи, сейчас Олег приведет врача.
– Светлана вымученно улыбнулась и почти прошептала:
– Создаю вам проблемы, отдыхать мешаю.
– Светик, все в порядке, ты никому не мешаешь. Сейчас придет врач, сделает укол, и тебе сразу станет легче.
Через двенадцать минут – Таня неотрывно смотрела на минутную стрелку – в комнату вошел высокий худощавый мужчина лет тридцати пяти, в очках, с металлическим врачебным коробом, которые Таня видела у врачей скорой помощи. Белого халата на нем не было, но вел он себя вполне уверенно. За ним следом вошел Олег и, пройдя через всю комнату к диванчику у балкона, сел, стараясь не мешать присутствующим.
Врач осмотрел Светлану, что-то тихо спросил, она покосилась на Таню, и Таня, поняв, что подруга ее стесняется, отошла к дивану и села рядом с Олегом. Они оба молчали, придавленные чужой болью.
Врач, пообщавшись со Светланой, встал, раскрыл принесенный короб, в котором, как и во всяком медицинском чемоданчике, лежали ампулы, шприцы, таблетки и все прочее, что спасает людям жизнь, и действительно сделал Свете укол.
Через несколько минут ее щеки порозовели, складки боли исчезли, лицо стало спокойным, глаза закрылись, и Света уснула.
Олег подошел к врачу и спросил:
– Сердце?
Доктор спокойно посмотрел на него и ответил:
– Нет, нервы расшалились. Она явно перенесла какой-то стресс, и произошел срыв, так сказать, вегето-сосудистая дистония.
– Доктор, что нам делать? – спросила Таня, имея в виду какую-нибудь помощь.
– Вам, сударыня, – усмехнулся врач, – надеюсь, ничего. А вот Вашей подруге требуется спокойный, продолжительный сон, бассейн не реже двух раз в неделю – пользуйтесь, пока есть возможность, здесь вода морская, настоящая, закачивается из моря по трубе, фильтруется и подогревается – и, конечно, никаких волнений. Отчего она так переволновалась, – хитро блеснул стеклами очков врач, – поссорились из-за кавалера?
Олег быстро переключил врача на деловой лад:
– Какие-нибудь лекарства нужны?
– Ничего особенного: витамины, гимнастика по утрам, контрастный душ после гимнастики, легкие успокаивающие. Все остальное – к лечащему врачу. Ну, да она и сама знает, давно уже на учете.
– Спасибо, доктор, – пожал врачу руку Олег. И тут же поинтересовался – А когда матч?
– Послезавтра в 16.00. Заходите, я Вам пригласительный дам, – и, посмотрев на Таню, добавил: – На две персоны.
Дверь за врачом закрылась, Таня и Олег вышли на балкон, прихватив с дивана и кровати два пледа, и осторожно задвинули за собой дверь.
– Олег, кто это врач? Где ты его откопал?
– Врач сборной по футболу.
– Лихо! – Таня с удивлением и восхищением посмотрела на Олега. – Как ты нашел его за двенадцать минут?
– Ты что, время засекала? – довольно усмехнулся Олег. – Спустился к рисепшн, спросил у девочек про врача, которого не оказалось на месте. Потом вспомнил о футболистах и решил, что у них обязательно должен быть опытный квалифицированный врач,– спокойно объяснил Олег.
Да, все выглядело просто и логично. Только вот так быстро сообразить, где искать врача в незнакомом месте, мог только человек, привыкший быстро и эффективно решать любые сложные организаторские вопросы.
"Да уж, не случайно он руководит НИИ, – с уважением подумала Таня.– Я бы, наверное, попыталась вызвать "Скорую" из Сочи. Только успела бы она, если б это был настоящий сердечный приступ?
Время от времени посматривая сквозь стеклянную перегородку в комнату на спящую Светлану, они начали говорить о своем – о семьях бывших и настоящих, о Танином разводе и его причинах, о дочках, в общем, обо всем приятном, что составляет смысл жизни людей. О Свете, ее болезнях ни один из них не произнес ни слова.
В бассейн они договорились пойти на следующий день, через час после завтрака.
К ужину Света проснулась, и они втроем спустились в ресторан. Туристы с удивлением восприняли троицу, появление которой вызвало всеобщие пересуды. Похоже, группа внимательно следила за тем, как развиваются отношения между одним мужчиной и двумя девушками.
Света села на свое прежнее место рядом с Таней. Во время ужина все трое изредка говорили о предстоящем футбольном матче, сообщили об этом всей группе, приглашая поехать на стадион. Кроме того, в фойе висело расписание автомобильных экскурсий на озеро Рица, в Ахштунскую пещеру, на Красную поляну, чайный домик и обзорную по Большому Сочи. Группа заинтересованно обсуждала, куда следует поехать, Олег, как самый опытный и побывавший ранее в Сочи турист, нахваливал одни туры и отговаривал от других. Таня, как обычно, когда шло общее обсуждение, помалкивала. Она уже побывала во всех упомянутых местах раньше, еще в детстве, с мамой.
Славное это было время! Таня вспомнила веселую, заводную маму, которая щедро делилась с Таней радостью путешествия, рассказывала ей о гостеприимстве кавказцев, об их удивительной доброте и милосердии, проявленной к беженцам во время войны, которую тогда еще называли Великой Отечественной, а не Второй Мировой.
Таня вспомнила красивое, открытое, с удивительно правильными чертами, потрясающими глубокими черными глазами и непослушными вьющимися волосами лицо четырнадцатилетнего абхазского мальчика, который помогал дедушке продавать помидоры. Обрадованный дедушка, услышав, как Танина мама обращается к нему на грузинском или на каком-то кавказском наречии, с интересом стал расспрашивать Танину маму, откуда она знает язык, а мама охотно вспоминала поселок и людей, приютивших толпу беженцев; вспоминала, как простые, бедные крестьяне делились последней лепешкой и старались разлить из старинных, глиняных кувшинов кислое молоко в невозможное количество маленьких, глиняных кружечек, стараясь ни одного беженца не оставить голодным.
Пока старшее поколение с удовольствием рассуждало о прежних временах, Таня предложила сфотографировать мальчика, а потом прислать фотографию. Старый, но очень надежный фотоаппарат "Киев" оттягивал Танино плечо, а Таня – тогда двенадцатилетняя девчонка в коротком шелковом платье и смешной стрижкой "под мальчика"– весело хохотала, глядя на зардевшегося от смущения прекрасного юного "Витязя" в современной рубашке в клеточку, который все нагружал и нагружал сумку помидорами, забыв, что его просили взвесить всего полкило сочных, аппетитно пахнувших огромных, не красных даже, а розовых плодов. Таня все же щелкнула парня раза два, взяла адрес и потом лет семь переписывалась с юным Серго, который вырос, ушел в армию и пропал в огромных просторах нашей "бескрайней Родины". "Хорошее было время!" – с удовольствием подумала Таня и улыбнулась своим воспоминаниям.
После ужина, объяснив, что не может оставить подругу в одиночестве, Таня вернулась в номер вместе со Светой.
Светлана вынула из чемодана недовязанную, из плотной домашней бело-зеленой шерсти меланжевую юбку и молча принялась вязать, тихо позвякивая алюминиевыми с тонкой леской круговыми спицами.
Таня подняла большую подушку, на которой спала, прислонила ее к изголовью кровати, подтянула плед и села на кровать, вытянув ноги и опершись на подушку. Поерзала, устраиваясь обстоятельнее, взяла с прикроватной тумбочки "Литературку", оставшуюся у нее после самолета, и задумалась. "Чем, интересно, занят сейчас Олег? " За столом он обмолвился, что пригласил к себе на вечер врача из сборной, чтобы отблагодарить за помощь и просто так посидеть. "Пусть посидит в мужской компании, не все же его на коротком поводке держать, – размышляла Таня. – И потом, ему и впрямь нужна передышка от сумасшедшей сексуальной гонки, которую они с ним устроили вместо отдыха".
Таня посмотрела на Свету, лицо которой было спокойным и абсолютно ничего не выражающим. Потом взгляд ее упал на толстенькую, карманного размера книжку, лежавшую у Светланы на тумбочке. На желтоватой глянцевой обложке крупными красными буквами поверх какой-то картинки было написано "GONE WITH WIND". "Унесенные ветром",– мысленно перевела Таня.
– Свет, можно посмотреть? – указала Таня рукой на книгу.
– Да, конечно, – безразлично ответила Светлана.
Таня открыла толстую, выворачивающуюся из рук книгу на первой странице, прочла несколько строчек и почти ничего не поняла. Описывались то ли исторические события США, то ли история чьей-то семьи, в общем, было непонятно. Таня перевернула несколько страниц, попала на описание бала, нарядов, юной девушки, которая плела интриги и отбивала у других девушек женихов... Интриговать Таня никогда не умела, да и не стремилась. Она, как эта девушка, противопоставляла себя всем, но по-другому – просто отходила в сторону, не смешиваясь с толпой.
Она любила парады, демонстрации, ей нравилось сидеть у папы на плечах и смотреть сверху на транспаранты, ветки искусственных цветов в руках у веселых людей, нравилась шумная разноголосая музыка, перекатывающаяся поверх голов демонстрантов, но кричать вместе со всеми "Ура!" ей вовсе не хотелось, как не хотелось позже, в студенческие годы, выступать с красно-зелеными флажками на площади в стройных рядах других студентов. Она жутко не любила толпу, и смешиваться с ней ей никогда не нравилось. Она чувствовала себя отдельным целым, а не частью целого. Когда все хором что-то орали, ей было стыдно за них, за то, что они теряют свою индивидуальность, становятся никем и ничем. Ей не понятно было, как можно чувствовать себя "винтиком" системы, когда она сама была маленькой, но системой, со своими интересами, чувствами, точкой зрения, пусть ошибочной, но своей... И еще она терпеть не могла соревнования. Зачем кого-то обгонять, отпихивать, зачем кому-то что-то доказывать, когда она и так знает, что она такое. Конечно, приятно, когда тебя хвалят за успехи в учебе, но и без похвал Таня училась с огромным интересом. Ей нравилась математика, особенно непонятная многим геометрия, потому что Таня легко и ясно представляла мысленно нужную фигуру и знала, что и с помощью каких формул в ней необходимо было вычислить. В литературе она обожала наблюдать за героями, пыталась разобраться не в сюжете, который ей редко был интересен, а во взаимоотношениях между этими героями. Ей даже интереснее было разбираться в том, почему герой совершил тот или иной поступок. Словом, ей всегда был интересен ЧЕЛОВЕК и МОТИВАЦИЯ его поступков. Сочинения она писала прекрасные, получала исключительно отличные оценки, и учителя с удовольствием улыбались, возвращая ей сочинение после проверки.
Вообще, Таня любила читать и в самом раннем детстве, еще не умея читать, приставала к родителям с одной-единственной просьбой: "Мама, поцитай! Папа, поцитай!"– чем так достала родителей, что года в четыре мама едва ли не за месяц научила Таню читать. Маленькая Танька самостоятельно бегала в детскую библиотеку, расположенную в полуподвале соседнего дома и каждые два-три дня обменивала кипу прочитанных тонких детских книжек на новые. Тщательно "проработав" все тонкие книжки, Танька взялась за толстые книги сказок. Впрочем, многие сказки Танька знала наизусть, так как замученные чтением родители начинали читать и просили Таню продолжить, что маленькая, настырная девчонка, тряхнув кудрявыми льняными волосенками, делала с огромным удовольствием.
Самое большое впечатление на Таньку произвела книга автора со странной, нерусской фамилией Мало "Без семьи", в которой рассказывалось о трагической судьбе двух маленьких мальчишек, живущих без матери и добывающих себе еду чуть ли не милостыней и цирковыми трюками с собачкой. Таньке было безумно жаль детей, у которых не было мамы. Танька не понимала, как они, бедные, могут жить без материнской любви и заботы. Она представить себе не могла, как бы она жила без своей доброй, веселой мамы, большим начальником на работе и заботливой, хлебосольной хозяйкой, любящей папу и ее, маленькую, толстую хохотушку Таньку, которую мама наряжала в яркие легкие платьица, сшитые специально на заказ для Таньки, и покупавшая маленькой сластене ее любимые "наполеоны".
Мама Таньке прощала абсолютно все, простила даже то, что Танька однажды на целый день закрыла в туалете свою нелюбимую, жирную жабу-няньку. Ну, конечно! Ведь эта противная, толстая, ленивая «уродка» иногда целыми днями держала Таньку в ночной рубашке, переодевая только перед самым маминым приходом; до вечера не выносила Танькин горшок, и патологической чистюле Таньке приходилось, зажав нос пальчиками, садиться на не опустошенную посудину. Но больше всего Таньку возмущало то, что эта жаба съедала не только свой завтрак и обед из большой кастрюли, которую каждое утро оставляла ей Танина мама, но и половину манной кашки, безумно обожаемой Танькой, и оставленную мамой в маленькой Танькиной кастрюльке. Сожрав оставленную ей и ребенку еду, жаба громко рыгала, вонюче пердела и надолго закрывалась в туалете. Однажды, улучшив момент, когда жаба-Женя в очередной раз заперлась в туалете, Танька осторожно задвинула шпингалет на туалетной двери влево, до упора и убежала в комнату, со страхом ожидая, что произойдет дальше. А дальше жирная Женя толкнула дверь изнутри и сначала не поняла, что происходит. Подергав дверь за ручку и сообразив, что дверь закрыта на защелку снаружи, она решила, что это случайность и стала просить Таньку открыть задвижку. Ага, как бы не так! Танька на цыпочках подошла к двери туалета и увидев, что защелка слегка сместилась, тут же задвинула ее до упора и придержала пальчиками.
Женя разбушевалась, грозила отшлепать мерзкую девчонку, что Таньке не понравилось еще больше, чем съеденная из ее кастрюльки кашка. Женя орала на Таньку, обзывая ее всякими незнакомыми словами, которые не обещали девочке ничего хорошего. Тогда, отпустив защелку, которая уже не двигалась, так как Женя перестала дергать дверь, успокоенная Танька ушла в комнату, расположенную через коридор от туалета, и закрыла за собой дверь, чтобы не слышать истошных Жениных воплей. В комнате она усадила на полу кукол и плюшевых зверушек, которых у Таньки прибавлялось с каждым праздником, и начала играть в "школу". Она читала им книги, учила рисовать и считать разноцветные пластмассовые палочки, которые недавно ей купила мама.
Женя между тем поутихла и жалобно скулила, проклиная "паршивую девчонку" – Танька нацарапала незнакомое слово на бумажке и решила потом спросить у мамы, что оно означает – за то, что страдает в этом треклятом городе, так как не хотела идти работать на ферму вместе с сестрами, а прельстилась легким заработком. Танька, подумав, старательно нацарапала карандашом "з а р а б а т к о м" и подумала, почему этот з а р а б а т к о м легкий. Вздохнув, решила, что мама все знает, она объяснит.
Через некоторое время Танька почувствовала, что хочет есть, и легкими шажками побежала в кухню. Остановившись по дороге в кухню у двери туалета, она проверила положение защелки и прислонилась головой к двери, прислушиваясь к тому, чем занята внутри Женя.
Услышав обостренным от голода слухом за дверью шорох, Женя буквально взмолилась, прося Таньку выпустить "свою няню" на волю. "Серый волк тебе няня,– подумала Танька словами, которые когда-то услышала от мамы, когда она что-то выговаривала провинившемуся папе. Правда, к няне та фраза не имела отношения, но Таньке понравилось ее начало, к которому она ловко добавила слова "няня". Она понимала, что "няня" врет, а фраза как раз и выражала несогласие и недоверие.
А вообще-то настоящая, любимая няня "баба Нюня" у нее была. Танька любила гулять в соседнем парке с бабой Нюней; любила слушать , как баба Нюня тихо молится, обращаясь к своему большому, доброму Богу; любила смотреть, как ловко в ее старых морщинистых руках рождается ажурное кружево; любила бабы Нюнины котлеты и вертуты, особенно с яблоком и тыквой... Только баба Нюня сейчас болела и не могла защитить свою любимую озорную Татку от злой и жадной Жени, как защитила когда-то еще ползающую Таньку от страшного, огромного, черного лохматого волкодава, к которому приближаться боялись даже его хозяева, соседи Танькиных родителей, а миску с костями и похлебкой оставляли только загнав страшного пса в будку. Тогда маленькая Танька зачем-то заползла к этому чудовищу в будку, и никто, кроме бабы Нюни, не решался забрать девочку из жилища страшилища. И только баба Нюня, шепча молитвы, бочком приблизилась к собачьей будке и осторожно вытащила безмятежно спящую Таньку из логова зверюги. За то, что волкодав не тронул ребенка, баба Нюня потом отдавала ему самую сладкую "сахарную" косточку, и первая миска свежего наваристого борща тоже доставалась только ему...
Войдя в кухню, Танька дотянулась до стола, на котором под грудой полотенец, сохраняющих еду теплой, стояла маленькая кастрюлька с кашей, сняла кастрюльку вниз, на пол, удобно устроилась на полу в центре кухни и съела оставленную ей вкусную, на молоке, с кружочком растаявшего сливочного масла посередине, манную кашу. Поев, она подумала, взяла пустую кастрюльку и понесла ее в комнату "кормить кукол и зверушек". Игрушечной ложкой Танька "понарошку" покормила своих подопечных, потом, удовлетворенная тем, что "все сыты", отнесла кастрюльку на кухню и, потянувшись, затолкнула ее в умывальник. Возвращаясь в комнату, она опять прислушалась к звукам из туалета, услышала, что Женя пьет воду из-под крана над ванной и, успокоенная тишиной, спокойно побежала в комнату укладывать игрушки спать.
Когда пришла мама, Танька, услышав, что входная дверь открывается ключом, бросилась маме на встречу.
Женя, обрадовавшись концу долгого дневного заточения, заголосила, завыла, заругалась, требуя открыть дверь и выпустить ее на свободу. Танина мама выпустила визжащую и плюющуюся жабу, которая тут же, у дверей туалета потребовала компенсации за моральный ущерб, нанесенный ей бессовестной девчонкой, "с которой она сидеть отказывается" и настаивает на том, чтобы злую девчонку наказали за ее подлый поступок. Мама повернулась к Таньке, нахмурила лоб, отчего он перерезался двумя глубокими морщинами, и строго, едва удерживая смех в уголках дрожащих от усилия рта, сказала:
– Ты почему закрыла Женю в туалете?
– А зачем она мою кашку все время ест? – насупилась Танька и, подумав, добавила: – И горшок целый день не выносит?
Смешливая мама прыснула и, больше не в силах сдерживать смех, звонко рассмеялась.
Повернувшись к Жене, она, пытаясь справиться со смехом, извинилась перед ней, добавила ей к дневной зарплате еще несколько "денежек", как называла Танька бумажные деньги, и выпроводила жадную, недотепистую няньку за дверь.
Танька принесла листок бумаги, на котором были написаны незнакомые ей слова и спросила:
– Мама, а что значит "п а р ш и в а я" и почему "з а р а б а т о к" легкий?
Мама уже по-настоящему нахмурилась, поняв, что эти слова принадлежат только что ушедшей няньке, и вслух произнесла:
– Слово "паршивая" нехорошее, никогда не говори так ни о ком.
Потом помолчала, соединяя в сознании слово "заработок" со словом "легкий", и объяснила:
– Танечка, так говорят люди, которые не любят и не хотят работать, или плохо относятся к своей работе, но хотят зарабатывать много денег. Это нечестные, нехорошие люди, лентяи, таких ни на какой работе не любят.
Мама взяла Таньку на руки, поцеловала ее в упругую, румяную щечку с каплей манной каши, засохшей на курчавых светлых волосах, защекотала ее, уткнувшись носом в нежную шейку и уверенно сказала:
– Танечка, ты такой никогда не будешь, ты у меня умница, трудолюбивая и добрая девочка...
Татьяна улыбнулась воспоминанию, потянулась и, посмотрев на настенные часы, охнула, увидев, что часовая стрелка забежала за цифру одиннадцать.
– Пора спать, – констатировала она, посмотрев на подругу, все так же позвякивающую спицами.
А подруга в это время по странному совпадению тоже улетела мыслями в далекое детство и юность.
Она вспоминала, как старшая сестра столкнула сани с маленькой Светой с горы, с которой съезжали еще два десятка малышей; как санки, подскочив на кочке, свернули с прямой линии и на всем лету врезались в дерево, перевернулись, больно пришибив Свете руку. Вспомнила, как поднимала ее сестра, упрашивающая ничего не говорить маме, которая непременно накажет, если узнает, что она не доглядела Младшенькую. Свете было больно, но она мужественно молчала, не выдавая сестру, так как знала, что мама может не только в угол поставить, но и ремень в руки взять. Еще бы, ведь "во всем должен быть порядок!"
– Взяла на себя ответственность, так умей нести ее! – говорила мама. – Мы все обязаны правильно выполнять порученное нам дело, сегодня помогать маме, а завтра приносить пользу государству. И нечего выпячиваться, интересы общества, государства всегда важнее своих личных интересов, – уверенным голосом мастера цеха учила своих дочерей мама.
Света с горечью вспомнила, как мама ремнем отхаживала уже повзрослевшую Старшенькую, когда она в десятом классе, прибежала, счастливая, со свидания – то, что сестра была именно на свидании, младшая знала наверняка, так как слышала, как сестра рассказывала соседке-подруге о каком-то Витьке, который будет ждать ее вечером у ближайшей аптеки.
– Ох, и нацелуемся! – с восторгом предвкушала Старшенькая. – Он классно целуется, мне Надька говорила, он с ней неделю назад встречался, – с упоением описывала достоинства кавалера сестра.
Мать стегала пытавшуюся увернуться сестру ремнем и повторяла:
– Гулять вздумала? Шалава! Я из тебя выбью эту дурь! Выйдешь замуж, нарожаешь детей, тогда и целуйся с мужем, сколько влезет! Не смей мать с отцом позорить! Люди скажут, что мы вырастили девку с недостойным поведением, проститутку! – с возмущением, но приглушенным голосом ругала сестру мать.
Света рано поняла, что "гульки" с мальчишками – вещь постыдная, недостойная, а уж о "целоваться" или об удовольствиях и думать не смей!
Света росла красивой стройной девушкой, на ладную фигурку, пышные волнистые русые волосы и наивно распахнутые прозрачные зеленые глаза заглядывались многие мальчишки. Фигурку и ножки Света "оттачивала" народными танцами, которые очень любила, так как только они давали Свете свободу движения, удовольствие от владения своим красивым телом и восхищенные взгляды мальчишек из их ансамбля. Мальчишки пытались за Светой ухаживать, хватали за руки, поджидали в коридоре рядом с раздевалкой и, прижав к стене, совались к ней со своими слюнявыми поцелуями. От близости мальчишеских тел Света немела, ощущала тяжесть в ногах и неясное щекотание внизу живота, словно по телу пробегали мурашки. Но Света усилием воли заставляла себя выныривать из накатившей на нее волны животной страсти, суть которой она не понимала, но сладостно пыталась восстановить в памяти ночью, ворочаясь без сна на узкой девичьей постели. Мальчишек она презирала за их вечное "недержание себя в узде", за петушиный нрав, когда они пытались вырвать друг у друга ее портфель, и даже за то наслаждение, которого она желала, но не могла себе позволить "раньше времени".
"Если я о чем и мечтала по-настоящему, то это о семье и детях, – думала Светлана,– а замужем пришлось побыть меньше года... И в чем я виновата? Хотела быть лучшей из жен: стирала, убирала, вкусно готовила... Он все нахваливал, а потом вдруг бросил, переметнулся... и к кому? ... Уродина, ни ума, ни фигуры... Остаться одной с новорожденным ребенком... Такого ни одной женщине не пожелаю, будь она умницей или шлюхой. И что? Зажала все чувства в кулак и занялась карьерой, благо память у меня отменная и знаний всегда хватало. К тому же и работоспособности мне не занимать. Еще бы, повторять ошибки Старшенькой и застревать на низкооплачиваемой работе из-за лени, как это произошло с ней, мне вовсе не хотелось. Смешно, но и то, в чем она была "сильна", – в любовных похождениях – моя старшая сестра тоже потерпела полное фиаско и жила теперь с сыном-оторвой вдвоем. Да... Спать ради карьеры я была не научена, а потому спала ради любви... Но было ли это любовью? Поначалу мне казалось, что люблю, а ПОСЛЕ оказывалось, что мне стыдно и противно. Противно даже смотреть на него, ОЧЕРЕДНОГО, а на душе нестерпимая горечь. Где она, та прекрасная, возвышенная любовь, о которой пишут и говорят все, кому не лень? У меня была одна мерзость... Вроде и удовольствие, а выходит, опять обос...сь. Путано все, – вздохнула она мысленно. – Глупо до невероятности, но, видимо, я все никак не могу смириться с тем, что секс все-таки в СССР существует и при этом отстоит иногда довольно далеко от любви... Да ладно, чо теперь-то жужжать, отговорила роща золота-а-ая... Даже не знаю, почему у меня личная жизнь складывается неудачно, и что сделать для того, чтобы поправить дело, если это еще возможно... Работать меня научили, быть маленьким винтиком, сидеть и не высовываться; при этом гордится тем, что я – гражданин великой страны, этому нас всех научили. А любить? "Я любви искала и не нашла", – вспомнила она "Бесприданницу". Но и вещью, пусть и дорогой, я становиться не хочу. Не хочу, чтобы меня покупали. Покупать самой? Чистая смесь комплекса неполноценности с манией величия. Но и продажная любовь, продажные мужики мне не нужны... И я все живу, живу с этим... А ведь я нежная и ранимая... Я так хочу счастья!.."
Света вздохнула, потревоженная Таней, которая укладывалась спать, и решила, что она "подумает об этом завтра", как ее любимая героиня Скарлет. "Вот кто без всяких комплексов умел совмещать приятное с полезным!"
Света встала, отложила вязание на тумбочку и пошла умываться перед сном.
– Спокойной ночи! – как издевка позвучали ей вслед слова Татьяны.
– Спокойной ночи, – ровным, невыразительным голосом ответила Светлана.
Проснувшись утром, Таня посмотрела на часы и, по кошачьи потянувшись правой рукой, потом левой, поворочавшись с бока на бок, легко встала, ощущая свое сильное, молодое тело, дарящее ей столько удовольствия, и, набросив поверх ночной рубашки легкий халат, вышла в ванную. Светланы нигде не было. Таня смешала в кране холодную и горячую воду до вполне комфортной для нее приятно-теплой воды, умылась, промокнула лицо мягким махровым полотенцем и с удовольствием взглянула на свое свежее лицо в рамке мокрых завитушек волос. Повернула голову чуть вправо, влево, осталась довольна "ракурсами". От всех этих манипуляций перед зеркалом халат распахнулся, открыв прелестную, подаренную мамой еще к свадьбе, бледно-розовую шелковую французскую ночную сорочку с нежнейшими кружевами, спускающимися от плеч к высокой груди – небольшой, но красивой формы. Таня полюбовалась открывшимся видом, провела пальцами от шеи к глубокому вырезу на груди и, довольная собой, вышла из ванной комнаты.
