Текст книги "Глазами мага - 2 (СИ)"

Автор книги: Наталия Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Пока Елена что-то готовила на кухне, чтобы угостить Арину – все происходило в квартире у Елены, – сама Арина включила транзистор и весело танцевала под зажигательную музыку веселой песенки со словами «Hands up, baby hands up, Give me your heart, give me, give me your heart …». Поднимая руки, она словно благодарила кого-то там, наверху, за помощь в таком сложном сеансе, который ей удалось удачно провести, выведя Елену из стресса, освободив от боли и перенеся из прошлого в настоящее огромный заряд энергии, застрявший там, и так необходимый Елене в настоящем. После сеанса они обе чувствовали себя окрыленными…

Арина допила кофе, доела салат, заглянула в рабочую тетрадь, на часы и приготовилась к встрече со следующим клиентом, вернее, клиенткой, которая периодически приходила к Арине погадать или на сеансы психоанализа. Сегодня по плану ожидался сеанс.

Клиентка пришла вовремя, так как была на редкость пунктуальна. Арина пригласила женщину в дом, предложила сесть в кресло, на котором женщина с удовольствием устроилась по-домашнему – поджав под себя ноги. Миниатюрная блондинка с коротко подстриженными вьющимися волосами спокойно и улыбчиво смотрела на Арину серыми глазами.

Арину ее сдержанность и спокойствие не обманули. Она была знакома с клиенткой уже несколько месяцев, в течение которых Инна Михайловна – а именно так звали женщину – вот так спокойно входила в сеанс, так же спокойно, почти без эмоций рассказывала всю свою жизнь, потом истерично рыдала, обвиняя себя во всех смертных грехах, после чего с еще не просохшими глазами, но уже улыбаясь, уходила, чтобы придя через несколько недель, повторить все заново.

Жизнь у Инны Михайловны, была сложная: она потеряла всех, кого только можно было потерять – от любимой собаки, до родителей, сына и мужей, которых в ее богатой переживаниями жизни было четверо. Были у неё, правда, племянницы, которые хотели было приехать к Инне Михайловне из провинции и жить у нее в квартире, доставшейся Инне Михайловне после смерти третьего мужа, но «пейзанок» она спровадила, чтобы не жили в столице за ее счет в и без того трудное время. Кроме того, Инне Михайловне неприятно было вспоминать, в каком состоянии ее фактически на улице подобрал ее будущий третий муж, и как ей пришлось ухаживать за больным, дряхлым стариком, который, – слава Богу! – оценил ее старания и оставил ей неплохую, вполне ухоженную квартиру.

Арина, слушая рассказы Инны Михайловны, жалела ее и от души хотела помочь, но сеансы проходили за сеансами, ситуации рассматривались одна за другой, а облегчения не наступало. «Что-то с ней не так, – думала Арина и, мысленно перебирая одну ситуацию за другой, упорно пыталась понять, почему она никак не может сдвинуть с мертвой точки эту глыбу. – Ну что ж, может сегодня все случится? Может, сегодня я раскупорю эту <консервную банку>»? – без всякого раздражения подумала Арина.

– Инна Михайловна, что Вас сегодня беспокоит? – начала, как обычно, Арина.

– Беспокоит? – нервно усмехаясь, переспросила клиентка.

Арина промолчала и только вопросительно приподняла брови.

– Я вчера вечером ездила к дому Гриши, ждала его там часа три… – не спеша вспоминала Инна Михайловна. – Он подъехал, вышел, и я подошла к нему…

О Грише Инна Михайловна уже рассказывала. Это был женатый мужчина лет на пятнадцать моложе рассказчицы. Впервые Инна Михайловна познакомилась с ним после очень тяжелого периода своей жизни: после смерти сына и мрака полутора лет «клошарной» жизни с четвертым, ныне покойным, мужем.

С сыном Инна Михайловна не могла общаться почти восемнадцать лет, не считая очень редких и коротких телефонных разговоров, которых Инне Михайловне катастрофически не хватало, а сыну было с избытком.

Второй муж Инны Михайловны бросил ее с маленьким больным сыном на руках в самое тяжелое, безденежное и шаткое для нее время, убежав от нее с молодой женой на Запад, в Амстердам. Бросив ей напоследок небольшую денежную подачку, он исчез на год, а появившись, решил заняться больным сыном. Он уговорил Инну Михайловну привезти сына в Амстердам, в дорогую клинику, профилем которой были именно такие болезни сердца, которыми страдал их маленький сын. Инна с надеждой отдала сына на лечение и… потеряла его навсегда: отец платил за лечение сына, но забрать ребенка на родину после выздоровления не разрешил. Позже он внушил мальчику, что мать его бросила, с радостью от него избавилась из-за его болезни, что было, конечно, наглой ложью, но ребенок, опекаемый заботливым папой и новой мамой, в эту ложь поверил и от настоящей матери отрекся. Получить визу на выезд в Швецию Инна Михайловна не могла, объяснить сыну сложившуюся ситуацию тоже, а потому страдала, ожидая малейшей возможности встретиться с сыном и поговорить с ним обо всем.

Такая возможность ей должна была представиться почти через восемнадцать лет после их расставания, так как сын ее решил побывать в России, куда планировалась его туристическая поездка. Инна Михайловна ждала этой встречи, как самого главного в ее жизни дня после рождения долгожданного мальчика.

И вот он приехал, а она встретила его в Аэропорту. Но поговорить не удалось: ему еще в самолете стало плохо с сердцем – сказывалась детская болезнь, – и его на «скорой» увезли в кардиологический центр. В центре он впал в кому, а ее, часами сидевшую в коридоре центра, даже не пустили в реанимационную, где ее сын, ее мальчик умер, не приходя в сознание.

Через сутки приехал бывший второй муж и увез тело сына, как гражданина другой страны, в Стокгольм. Инну Михайловну на похороны никто не пригласил и, соответственно, из страны не выпустил.

Из кардиологического центра Инна Михайловна вернулась домой, в уютную двухкомнатную квартиру, набрала в ванну горячей воды, легла в нее и вскрыла себе вены. Воду она закрыть забыла, так что вода из ванны вытекла, залила соседей в квартире под ней. Возмущенные соседи, на стук, да просто на грохот которых никто не открыл, вызвали милицию и слесаря из ЖЭУ. Это, собственно, и спасло Инне Михайловне жизнь. Разумеется, после попытки суицида ее поместили в клинику неврозов, где она и пролечилась почти полгода. За это время ее уволили с очень престижной и хорошо оплачиваемой работы. Прежние знакомые от нее почти все отвернулись, на работу после клиники неврозов ее не брали. Она снова осталась одна, без работы и потихоньку стала попивать коньячок на деньги, отложенные в предыдущие, успешные и спокойные годы. Вскоре нашелся закадычный друг, за которого она в пьяном угаре вышла замуж и с которым регулярно пила, опускаясь все ниже и ниже. Муженек ее был человеком агрессивным, злым, и, по словам самой Инны Михайловны, она «опустилась до его уровня, не смогла остаться выше его и сверху взирать за тем, что происходит». Это причиняло ей постоянную мучительную душевную боль, но справиться с обстоятельствами, встать выше их она не могла.

Все кончилось внезапно: ее последний муж умер, освободив ее, наконец, от морально грязной, нечистоплотной жизни на самом дне. Теперь она была уже дважды брошенной и дважды вдовой. Четыре брака за плечами, и полная пустота в душе. Но ей удалось остановиться, прекратить пить, вернуть себе человеческий облик и, спасибо ее хорошему знакомому, который, на ее счастье вернулся из длительной зарубежной командировки, – она по его рекомендации получила-таки приличное место заместителя отдела, на котором проявила себя исполнительным, грамотным и даже прогрессивным работником, да к тому же, исключительно дисциплинированным. Ей безумно хотелось выбраться из болота, в котором она пробарахталась, потеряв счет дням, без малого полтора года.

Однажды, стоя в коридоре и раскуривая дорогую сигарету, – удовольствие, в котором она не могла себе отказать, – она увидела приближающегося к ней высокого, крупного молодого мужчину, который робко попросил ее о помощи. Просьба заключалась в том, чтобы она посодействовала ему в получении вакантной должности, которая открылась в ее отделе. Должность мужчине нужна была позарез, чтобы прокормить себя, жену и маленького, новорожденного сына. Он клялся Инне Михайловне в том, что специалист он хороший, толковый, а ей он будет благодарен за спасение целой семьи.

Недавно пережившая полный крах Инна Михайловна, посочувствовала обаятельному молодому человеку и походатайствовала за него перед своим начальником. Мужчину, имя которого было Гриша, взяли-таки на работу благодаря Инне Михайловне.

Вскоре после этого на работе был корпоративчик в честь какого-то праздника. На корпоративе все изрядно выпили, досидели допоздна, и Гриша предложил Инне Михайловне проводить ее до дома. На улице было темно и холодно, а в квартире Инны Михайловны тепло и уютно. Нашлась и давно не открываемая бутылка коньяка, и коробка конфет, которых обожала Инна Михайловна… Выпили они много, так что Гриша даже не понял, как оказался в постели Инны Михайловны. И что там, в этой постели, происходило, он тоже не помнил, за исключением того, что происходило там нечто необычное, что изрядно удивило его.

Наутро попили кофе и, скрывая неловкость, поехали на работу. А через некоторое время в фирме опять был корпоратив с застольем, и снова Гриша провожал Инну Михайловну домой. На сей раз долго не засиживались, до беспамятства не напивались, а довольно быстро оказались в постели, тем более, что Гришу подстегивало любопытство относительно того, что же там необычного было в первый раз. Увидеть и запомнить это он хотел на относительно трезвую голову.

Первая половина события была обычной, как у всех, а вот оргазм у Инны Михайловны был и впрямь необычным: ее стоны переросли в почти животный вой, который, в свою очередь, перешел в вой женщин, отпевающих умерших на кладбище. Она рыдала и выла, захлебываясь слезами и соплями, закрывая от стыда лицо, но остановиться не могла минут тридцать или сорок. Зрелище было тяжелым, жалким и омерзительным одновременно. Испуганный Гриша пытался успокоить ее, прижав к себе, гладил, как маленькую девочку, по голове и по спине, но от этого рыдания и вой Инны Михайловны слабее не становились. Наконец, она стала успокаиваться, ушла в ванную, где провела столько времени, что Гриша, не дождавшись ее, заснул.

На утро она извинялась, по-собачьи заглядывая ему в глаза снизу вверх, и упорно просила никому об этом не рассказывать.

Гриша ее жалел, отводил глаза и клятвенно обещал, что никто об этом никогда не узнает. Ему было жаль эту несчастную в постели и высокомерную на работе женщину.

Он вышел днем на обед, купил красивый букет цветов и принес в отдел, поздравив ее с несуществующим семейным торжеством. А через несколько дней вечером пришел к ней домой без предупреждения с цветами, ее любимой маркой коньяка и любимыми же конфетами. Она угостила его вкусной домашней едой, они выпили, закусили конфетами и снова оказались в постели. Гриша хотел расспросить ее, почему она так жутко реагирует на секс, но сделать это не успел, так как все повторилось с неотвратимой точностью. Правда, во второй раз это подействовало на него не столь ужасающе, как в первый раз. Ну да, ко всему человек привыкает. Потом спрашивать времени не было, как не было и желания. Воет и воет, что с того! У каждого своя причуда в постели.

А у Инны Михайловны во время оргазма как будто срывали кожу, и обнаженными нервами она с особой силой вновь и вновь чувствовала боль несправедливых утрат, горечь унижений, страшную пустоту и никчемность собственного существования. «За что? За что жизнь так поступает со мной?» – по-бабьи выла она, боясь произнести хоть слово вслух и выдать свои истинные страдания. Постепенно гормональный фон организма приходил в норму, она успокаивалась и, отмокнув часок в ванне, выходила, уставшая, ложилась и, едва прикоснувшись к подушке, обреченно засыпала, словно кто-то жалостливый, отключал ее до утра.

Встречи становились чаще, Инна Михайловна незаметно для себя « растворялась в этом человеке». Глаза ее засветились, фигура напиталась женственностью и стала привлекательней. Она почувствовала власть над Гришей и, казалось ей, над ситуацией. Эта власть воспринималась ею как компенсация за всю предыдущую неудачную жизнь.

В фирме уже все знали, что между ними роман, и отношения эти стали вредить работе. В жизни Инна Михайловна требовала от Гриши все больше внимания, а на работе точного подчинения ее приказам. Гриша обижался, злился, срывался, кричал и оскорблял Инну Михайловну, называя ее ненасытной злобной сучкой. Инна Михайловна требовала беспрекословного подчинения, а после работы униженно извинялась и все чаще зазывала к себе в гости. Гриша постепенно превращался в зверя, на работе дерзил, хамил, а после работы мстил ей жестким и беспощадным сексом.

Ситуация взорвалась, когда выяснилось, что работу всего отдела они завалили, за что Инну Михайловну предупредили, что еще раз она подведет коллектив, и ее уволят, а вот бедного Гришу уволили без предупреждения и шансов на реабилитацию.

«Я его погубила, – безвольно повторяла на сеансе Инна Михайловна, – я разбила ему жизнь и превратила в монстра. Я все сделала не так», – тихо плакала Инна Михайловна, отчего ее серые глаза становились почти голубыми.

Она поджидала Гришу у подъезда его прежнего дома (позже он переехал в другой район, скрываясь от назойливой Инны Михайловны), униженно просила простить, терпела все его дерзости и оскорбления.

« Брысь под лавку! – смеялся он ей в лицо и продолжал – Старуха! По тебе плачет психушка!» – резко отталкивал ее, и она падала в снег. Она поднималась и снова тянулась к нему, позволяя себя оскорблять.

– Почему Вы позволяли себя оскорблять? – спрашивала Арина, стараясь за ровным голосом спрятать изумление.

– Потому что я виновата перед ним: я не показала ему, как он мне дорог! Я не пожертвовала ради него работой! Я не сделала для него ничего! Я превратила его в зверя!..

«И пыталась украсть его у молодой жены и маленького ребенка», – мысленно добавила Арина.

И вот Инна Михайловна снова у Арины, и они вновь говорят о Грише и вчерашней встрече с ним.

– Я понимаю Ваше чувство вины перед Гришей, – ровным голосом говорит Арина, – но стоит ли так унижаться перед кем-либо, даже если это любимый человек? Едва ли он вновь полюбит Вас за Ваши унижения.

«Она его за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним» вспомнила Арина.

Какой насмешкой была разбираемая ситуация над благородными страстями Шекспира!

– Я его потеряла. Ну, что еще мне предпринять, чтобы его вернуть? – твердила свое Инна Михайловна.

«Да пошла ты!..» – вдруг услышала внутренним слухом Арина. Она повернула голову влево и неожиданно для себя увидела в комнате словно бы призрак высокого, плотного мужчины, с ненавистью и презрением глядящего на Инну Михайловну.

– Инна Михайловна, – обратилась Арина к клиентке, – Гриша здесь, в комнате, он Вас слышит.

– Правда? – обрадовалась и ничуть не удивилась Инна Михайловна. – А спросите у него, может ли он меня простить?

– А Вы его сами спрашивайте, он Вас слышит и смотрит на Вас.

– Но я его не вижу. Мне удобнее через Вас.

– Итак? – повернула Арина голову в сторону Гриши.

« … старая, – грубо выразился он. – заткни себе свое прощение… знаешь, куда!» – не унимался призрак.

– Он грубо ругается, – не стала уточнять Арина.

– А что именно он говорит? – с радостным любопытством поинтересовалась Инна Михайловна.

– Он называет Вас старой… Извините, это слово я повторять не буду, – отказалась повторять грубость Арина, – и просит Вас засунуть свою жалость… Вы знаете, куда.

Инна Михайловна хихикнула, словно ей сделали комплимент, и переспросила:

– Он называет меня …? – без всякого стеснения повторила она бранное слово.

– Да, именно это слово он и произнес, – подтвердила Арина.

– Он еще здесь? – уточнила Инна Михайловна?

– Здесь, подтвердила Арина, глядя на недовольно пожимающего плечами Гришу.

– Ты меня еще любишь? – без всякой логики быстро спросила Инна Михайловна, видимо, Гришу.

– Ты, с… с…. Да, я бы тебя сейчас…

«Как это все не по-человечески, что ли! Как все… по-собачьи! Неужели и впрямь в прошлой жизни она была именно этим животным? Все повадки совпадают…» – поморщилась Арина, а вслух «перевела»:

– Он бы переспал с Вами.

– Ха-ха! Представляю, что он сейчас сказал! – захлебывалась от восторга Инна Михайловна.

– Да, да, я готова! Приходи сегодня! Я буду ждать! – И, обращаясь к Арине, попросила повторить это Грише.

– Не надо, – отказалась Арина. – Он все слышал.

– И что же? – замерла от ожидания Инна Михайловна.

– Да за…. ты! Надоела, калоша старая! Пошел я, больше меня не вызывайте! Поесть не дают!

– Он ушел, он отказался, – смягчила Арина последнюю фразу.

– Нет! Нет! Не уходи! – заметалась в кресле Инна Михайловна. Она вскочила, хватая руками воздух в том месте, куда смотрела Арина, слушая Гришу.

– Он ушел, – устало повторила Арина.

Инна Михайловна поникла в кресле, по щекам ее потекли прозрачные слезки, как у обиженного ребенка.

«Это все так безобразно, что просто нет сил ее жалеть, – подумала Арина. – Она так ничего и не поняла… В ней нет ни любви к «любимому», ни сострадания к его семье, ни собственного достоинства. Одно похабство, которое она скрыто культивирует в себе… Она эгоистка, которая и впрямь разрушила судьбы других людей, да и свою собственную. Она не извлекла из жизни ни одного урока, а ведь кто-то Высший так упорно пытался всеми потерями научить ее любви, терпению, заботе о ближнем, воспитанию воли и ответственности за свою и чужую судьбу! Она воспитала в себе только одно понятие – «хочу». Вместо тяжелой работы над собой, которую я вижу на каждом сеансе психоанализа, вместо желания стать лучше, понять больше, я вижу пустые заплаканные глаза капризной, неумной женщины, которая и сейчас пытается любыми способами, в том числе, и моими руками, вернуть себе сломанную ею же и выброшенную на помойку игрушку. Она не хочет меняться, ее душу ничего не заставляет трудиться и самосовершенствоваться. Да она и на сеансы ходит, как другие женщины ходят в салон красоты: украшайте меня, ублажайте меня, массируйте мою душу… – вдруг отчетливо поняла Арина. – Так вот почему я не могу продвинуться с ней ни на шаг! Она этого не хочет! Ей это не нужно! Она пришла приятно провести время и потратить лишние деньги!»

Арина сделала два глубоких вдоха и медленных, долгих выдоха и спокойно произнесла:

– Я думаю, на сегодня достаточно стрессов. Пора заканчивать сеанс.

Инна Михайловна удивленно посмотрела на Арину, но, видимо что-то почувствовав, сказала:

– Да, на сегодня хватит. А Вы можете еще раз вызвать его на разговор и спросить, что нужно, чтобы он вернулся?

– Хорошо, – согласилась Арина. – Если он выйдет на разговор, я у него обязательно спрошу.

Инна Михайловна расплатилась за сеанс и ушла – такая же спокойная и безразличная ко всему миру и к своему Грише, какой пришла к Арине два часа назад.

Арина закрыла за клиенткой дверь. Потом она вернулась к столу, взяла мобильный телефон и внесла номер Инны Михайловны в черный список абонентов.

День продолжался, нужно было отдохнуть и приготовиться к следующей встрече. Арина едва успела выпить чашку крепкого чая, как в дверь позвонили. Клиент пришел раньше назначенного времени и, по сути, не дал Арине возможности как следует отдохнуть и подготовиться к приему. Но делать было нечего, и Арина пошла открывать дверь.

На пороге стоял и нерешительно мялся среднего роста молодой человек, светловолосый и зеленоглазый. Была у него симпатичная лисья «мордочка». От нерешительности он слегка щурил глаза и смешно поджимал губы.

Арине молодой человек понравился, она сразу заинтересовалась тем, что его к ней привело. Она приветливо пригласила его в дом, спросила его имя.

– Семен, – просто ответил парень.

– Сколько Вам лет? – поинтересовалась Арина, чтобы не «влипнуть» в работу с несовершеннолетним.

– Девятнадцать, – ответил Семен.

– Работаете? – еще раз контрольно спросила Арина, проверяя свои ощущения.

– Учусь… – и парень назвал учебное заведение.

– Слушаю Вас? – задала она свой обычный вопрос, внимательно присматриваясь к парню и прислушиваясь к своим ощущениям.

« Он явно не интересуется любовью, девушками и прочими чувствами. – ощутила Арина. – Учеба? Родители? Друзья? – по ощущениям все было мимо. – Неужели сейчас попросит гадать?» – думала Арина. Она отчетливо видела, что его что-то волнует, но все перечисленное ею мысленно не годилось.

– Скажите, – с сомнением начал Семен, – Вы можете сказать мне, убил я человека или нет?

« Вот так-так!» – мысленно отреагировала Арина. Она задумалась на несколько секунд, «присматриваясь» и «принюхиваясь» к его ауре. Запаха крови на нем она не ощутила. В его ауре также не было всплесков, указывающих на насилие с его стороны. Однако отвечать на вопрос не торопилась.

– А почему Вы спрашиваете об этом? У Вас есть сомнение на этот счет? – решила она поглубже «копнуть» собеседника, решая, что с ним сейчас делать.

– Вы занимаетесь гипнозом? – вопросом на вопрос ответил парень.

– Нет, гипноз я не практикую, – ответила Арина, почти приняв решение относительно Семена.

– Ну, – занервничал парень, – мне надо, чтобы кто-то наверняка сказал мне, убил я его или нет. Это не дает мне жить.

– Хорошо, – ответила Арина. – Я просмотрела Вашу ауру и не нашла в ней ничего, что указывало бы на совершение Вами такого тяжкого преступления. Но давайте рассмотрим ситуацию подробно, – взяла Арина инициативу в свои руки. – Был убит мужчина, и Вы подозреваете, что это могли сделать Вы. Я Вас правильно поняла? – уточнила она только для того, чтобы начать разбор ситуации.

– Да, я очнулся… весь в крови… и он лежит… в крови… мертвый… – сбивчиво начал парень.

«Веселенькое начало! – подумала Арина. – Хорошо хоть, что я поесть не успела…»

– Где Вы очнулись?

– За мусорным баком…

– Мертвый мужчина был там же? – быстро, не давая парню опомниться, спросила Арина.

– Да, он там лежал, за другим баком…

– Что Вы сделали, когда очнулись?

– Я очнулся… Было холодно… Я был в крови, и он тоже…

– И Вы? – не давая ему застрять в страшном моменте, быстро спросила Арина.

– Я встал и… ушел домой. Это было рядом с моим домом, – объяснил Семен.

– Хорошо, я поняла. Дома Вы вызвали полицию?

– Нет, – испуганно сказал Семен. – Я боялся, что я убил его, и полицию не вызвал… Я пошел в ванную, чтобы смыть с себя кровь и сбросить все вещи, они были грязные, в крови… И я не знал, чья это кровь – моя или его… Я тоже был весь в синяках и крови… Я потом несколько дней из дома не выходил, пока синяки не стали проходить.

– Понятно, – спокойно произнесла Арина, ни голосом, ни выражением лица не осуждая парня. – Семен, прежде чем мы с Вами выясним, кто совершил преступление, давайте вернемся на несколько часов до того момента, как Вы очнулись за мусорным контейнером. Кстати, Вы очнулись в какое время суток?

– Под утро. Примерно около половины пятого утра.

– Значит, Вас никто не видел?

– Нет, никого на улице не было.

– Понятно. А как Вы провели вечер предыдущего дня?

– Вечер? Да, – оживился Семен. – Вечер был прикольный! Мы с Костяном пожарили грибочки, которые моя бабка собрала для своих настоек. Она там радикулит лечит этими примочками… Или колени?.. – задумался Семен.

– Не важно, – «подтолкнула» его Арина. – Пожарили грибочков… Поганок, что ли?

– Да, какие-то мелкие, коричневые, блестящие… Костян сказал, от них «торчок» классный!

– Пожарили и съели? – поморщилась Арина от молодежной лексики.

– Да! – почти вызывающе ответил Семен.

– Что было с вами потом, Вы помните? Я имею в виду Вас и Вашего друга?

– А-а-а-а-а!!!! Класс такой! Было весело!

Арина слышала кое-что про действие галлюциногенных грибов, но с пострадавшими от них общалась впервые. Опыт этих ребят ее заинтересовал, как интересовали любые неизведанные явления, тем более что на себе эту гадость она пробовать, разумеется, не собиралась.

– Что конкретно Вы видели и чувствовали? Вы помните?

– Да! Это не объяснить! Ну, мир меняется совсем! Я, например, смотрел на стену, а она вдруг стала дергаться и раздулась, как мыльный пузырь. Вся такая разноцветная, закрутилась, как воронка, и стала пульсировать. А потом в комнату прямо из стены влетели птицы, как жарптицы в сказках и стали петь. Сначала пищали, как комары, а потом зазвенели, как колокольчики, а потом петь начали, но не так, как птицы поют, а как ангелы в хоре. Я такое пение один раз на праздник слышал… еще в детстве: меня бабушка в церковь взяла, когда большой праздник был в церкви. А потом перед глазами такая радуга пошла, и стена стала приближаться. Я руку протянул, а рука до стены дотянулась, как будто выросла сразу. Я хотел Костяну сказать, что у меня рука выросла, а язык такой огромный стал, что во рту не помещался, и я говорить не мог! И встать не мог, потому что диван подо мной ушел вниз, я до него дотянуться не мог!

«Вот это соматика! – восхитилась Арина, – такого и в учебниках не найдешь! Все чудесатее и чудесатее», – вспомнила она «Алису в стране чудес».

– Как долго продолжалось это Ваше состояние?

– Мы грибочков съели часов в семь, а «торкнуло» где-то минут через двадцать, может, через полчаса. Я на часы смотрел, а они потом свернулись в трубочку и, как таракан, заползли в щель между двумя стенами. Я их увидел только в десять вечера. Меня тогда сушняк стал мучить, но еще кайфа хотелось, потому мы с Костяном решили в клуб пойти, который рядом с домом почти. – Семен назвал клуб, в котором они продолжили «ловить кайф». – Да, где-то около одиннадцати вечера мы пришли в клуб. Там в тот вечер было особенно весело: музыка ярче и звуки сильнее. Ну, мы сначала воды нахлебались, потому что сушняк… А потом прыгали, танцевали… Мне казалось, что я прыгаю выше всех, даже до потолка достаю! Мы прыгали и смеялись, а потом с Костяном пошли в туалет, а там «стручок» один травку толкал, мы решили «догнаться». Но в туалете было очень душно, и мы вышли на улицу, только не через парадную, а сзади, мимо туалета. Там еще компания стояла – парни, девки. Но мы с Костяном сами по себе. Курнули, стало еще веселее…

Я по улице пошел, а там у дороги мужик стоит. Ему денег на бутылку не хватало, так он у меня попросил, а я вижу у него над головой гроздь страшилок висит, как шарики, когда их продают, а они сперва к палке привязаны. Так у мужика таких «шариков-страшилок» куча над головой. Они мне рожи корчат, руки, как змеи, тянут. И все такие прикольные: зеленые, сиреневые, розовые, черные, ну, точно шарики! Мужик на бутылку просит, а я ему: «Дай шарик, вот тебе десятка!» Мужик готовый «синяк», а «шариков» не видит! А я вижу! Один от кучи оторвался, мне руку протянул… Я его за руку схватил, а он мне в горло влететь хочет, гад… Я его выплюнул, на кой он мне!..

А я дальше пошел, и мне казалось, я такой огромный, как танк! А мне навстречу какой-то мотор катит, фарами светит, как дурак! А я вдруг почувствовал себя динозавром, думаю, сейчас дыхну, так огонь из ноздрей попрет! Мне так смешно, что этот мотор на меня катит!.. Сейчас его остановлю! Я на четвереньки встал и стал на него дуть… Думал, чуть со смеху не лопну!.. А он выскочил, злой такой… Меня ударил, а я сразу упал… Он меня бьет, а мне смешно и не больно совсем! Он меня на обочину оттащил и сильно ударил, я упал и вырубился… Дальше ничего не помню… очнулся только за баком…

«Вот и повеселились», – подумала Арина, а вслух произнесла:

– Понятно, – а теперь вернитесь в тот момент, когда Вас на обочине ударил водитель, и дальше смотрите на себя со стороны. Вот у обочины лежит Ваше тело. Вы видите?

– Да, – без особой уверенности ответил Семен.

– Опишите, как Вы выглядите? Есть ли рядом с Вами Ваш друг Костя? – Арина не выпускала Семена из ситуации.

– Костяна нет, я лежу один. Темно, но вижу свет фонарей над проезжей частью…

У меня под головой расплывается небольшое пятно крови, – более цивилизованным языком продолжал Семен.

«Странно, – подумала Арина, – стоит душе выйти из тела, как ее язык становится правильным, красивым, почти литературным. Наши души умнее и воспитаннее нас, а мы засоряем их дурной лексикой и таким же поведением…»

– Как долго Вы лежите на обочине один?

– Лежу недолго, наверное, минут пятнадцать. Потом ко мне подходят двое из клуба. Это парни, которые стояли вместе с девчонками. Они наклоняются надо мной и что-то ищут. Ну, конечно, – с досадой говорит Семен, – а я-то думаю, куда делся мой мобильный! Они вытащили мобильный и деньги из карманов.

– Что происходит дальше?

– Когда они меня обыскивали, они меня потормошили, и я очнулся. Я встал и пошел к дому, но не дошел. Я сел на какую-то скамейку и снова отключился.

– Понятно, тогда продолжайте наблюдать за собой со стороны. Видите себя?

– Да, вижу, – уже уверенно говорит Семен. – Я вижу, как из соседнего подвала поднимаются двое бомжей. Они оглядываются по сторонам, никого не видят и тогда только подходят ко мне. Они меня тоже обыскивают, но уже ничего не находят. Они хотят снять с меня легкую парку, но она вся в крови, поэтому куртку не забирают, а сбрасывают меня со скамейки, ругаются и начинают меня пинать.

– Но за что? – удивляется Арина.

– Наверное, за то, что уже нечего украсть, – пожимая плечами, спокойно отвечает Семен. – Они бьют меня и приговаривают: «А, падаль, так тебе!» Еще матерятся…

– Как долго это продолжается?

– Минут десять. Они потом устают. Одному кажется, что они меня убили, и они решают меня оттащить подальше с глаз. Один предлагает оттащить меня на мусорку и шутит: «Там вам вдвоем будет веселее!» А!!! Так это они убили того мужика! – облегченно вскрикивает Семен! – Так это не я! – и повторяет спокойнее: – Не я.

– Хорошо, – останавливает его Арина. – Но давайте дойдем до конца ситуации. Вы видите, как они относят Вас к мусорке?

– Относят? – усмехается Семен. – Они за руки волокут меня по земле, потом затаскивают за мусорный бак и бросают на землю. Я вижу, что еще раз ударяюсь головой о бордюр, а потом голова соскальзывает на асфальт за баком. – Семен замолкает, глаза его наполняются слезами.

Арина делает паузу, потом спрашивает:

– Кто-нибудь видит все это?

Семен задумывается и неуверенно отвечает:

– Нет, никого там не было. Никто не видит.

Что-то странное чувствует Арина за этой неуверенностью.

– Там точно никого нет? Может, там Ваш друг поблизости?

– Нет, Кости там точно не было, – отвечает Семен и вдруг, решившись, добавляет: – Там недалеко на скамейке я вижу белесую тень. Она похожа на человека, только не шевелится… Может, это душа того, убитого?

– Может, – соглашается Арина. – Похоже, так оно и есть.

«Эх, зря он сказал об этой тени!.. Вот теперь я не смогу выйти из ситуации, пока не просмотрю все до конца», – огорчается мысленно Арина.