Текст книги "Письма Махатм"

Автор книги: Наталия Ковалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 74 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]

[Значение обществ и объединений в изучении эзотерических знаний]

Объедините вокруг себя нескольких решительных мужчин и женщин и производите опыты по месмеризму• и обычным, так называемым духовным, феноменам. Если вы будете действовать в соответствии с предписанными методами, вы наверняка в конце концов добьетесь результатов. Кроме этого, я сделаю все, что могу, и... кто знает! Сильная воля созидает, а симпатия привлекает даже Адептов, чьи законы противоречат их общению с непосвященными. Если хотите, я пришлю вам очерк, объясняющий, почему для успешных достижений в оккультных науках в Европе более чем где-либо необходимо Всеобщее Братство, то есть «родство» сильных магнетических, но все же различных энергий и полярностей, сконцентрированных вокруг одной доминирующей идеи. То, чего не может достичь один, объединенные могут достигнуть.

[Проблемы организации Теософского общества]

Конечно, если вы организуете такое объединение, вам придется примириться с Олькоттом, как главою основного общества, следовательно, председателем всех существующих отделений. Но он так же не будет вашим «лидером», как теперь не является лидером Британского теософского общества, которое имеет своего собственного председателя, свой устав и внутренние правила. Он вас утвердит, и это все. В некоторых случаях ему придется подписать один-два документа и четыре раза в год – отчеты, присылаемые вашим секретарем; однако он не имеет права вмешиваться в ваши административные дела или образ действия до тех пор, пока они не идут против общего устава, и он сам, несомненно, не имеет ни способности, ни желания быть вашим лидером. И конечно, вы (включая все общество) будете иметь кроме председателя, избранного вами самими, еще и «квалифицированного профессора по оккультизму», чтобы вас наставлять. Но, мой добрый друг, оставьте всякую мысль, что этот «профессор» может появиться в физическом теле в течение ближайших лет. Я могу прийти к вам лично, если вы не оттолкнете меня, как это сделал мистер Хьюм, – но я не могуприйти ко всем. Вы можете получить феномены и доказательства, но даже если бы вы впали в прежнюю ошибку и приписали их «духам», мы могли бы раскрывать вам ваши ошибки только путем философских и логических объяснений; ни одному Адепту не было бы разрешено посетить ваши собрания.

[О книге Синнетта и деятельности Теософского общества]

Разумеется, вам следует писать вашу книгу. Я не вижу, почему в каком-то случае это было бы неосуществимо. Во всяком случае – пишите, и я вам окажу помощь, какую только смогу. Вам следует сейчас же вступить в переписку с лордом Линдсеем; возьмите в качестве темы феномены в Симле и вашу переписку со мной по этому предмету. Он весьма заинтересован во всех таких опытах и, будучи теософом, состоящим в Главном совете, наверняка будет приветствовать ваше предложение. Основывайтесь на том, что вы принадлежите к Теософскому обществу, что пользуетесь широкой известностью как редактор «Пионера» и что, зная, как глубоко он интересуется «духовными» феноменами, вы передаете ему для рассмотрения описание весьма необычных происшествий, которые имели место в Симле, и дополнительные подробности, которые не были опубликованы. Лучшие из британских спиритуалистов могли бы быть обращены в теософов при надлежащем с ними взаимодействий. Но, кажется, ни доктор Уайлд, ни мистер Мэсси не обладают нужной для этого силой. Я советую вам лично посоветоваться с лордом Линдсеем о положении теософов в Индии и на родине. Может быть, вы оба могли бы работать вместе: переписка, которую я теперь советую, откроет к этому путь.

Даже если бы мадам Блаватская могла быть «побуждена» давать Англо-индийскому обществу какие-либо «практические наставления», боюсь, она слишком долго оставалась вне сокровенного святилища, чтобы смогла принести значительную пользу в практических объяснениях. Однако, хотя это не зависит от меня, я посмотрю, что могу сделать в этом направлении. Но боюсь, что для восстановления здоровья, она очень нуждается в нескольких месяцах пребывания на глетчерах• вместе со своим старым Учителем, прежде чем возлагать на нее такую трудную задачу. Будьте очень осторожны с нею, если она по дороге домой остановится у вас. Ее нервная система ужасно расшатана, и она нуждается в большой заботе.

Может быть, вы будете так любезны, что избавите меня от ненужных хлопот тем, что сообщите мне год, число и час рождения миссис Синнетт?

Всегда искренне ваш К.Х.

Письмо № 11 (ML-28)
[К.Х. – А. О. Хьюму]
Получено в декабре 1880 г.

Мой дорогой сэр!

Если даже от нашей переписки не будет другой пользы, кроме лишней демонстрации того, насколько существенно различаются два антагонистических элемента – англичане и индусы, – мы обменялись несколькими письмами не напрасно. Скорее смешаются масло и вода, чем англичанин, каким бы умным, благородным и искренним он ни был, усвоит индийскую дажеэкзотерическую•мысль, не говоря уже о ее эзотерическом духе. Это, конечно, вызовет у вас улыбку. Вы скажете: «Я этого и ожидал». Пусть будет так. Но в таком случае это доказывает не более как проницательность мыслящего человека и наблюдательность того, кто интуитивно предчувствует событие, ускоряемое его собственным отношением...

[Сложность характера и менталитета Хьюма. Идея Всемирного Братства и оккультизм]

Простите, что приходится откровенно и искренне говорить о вашем длинном письме. Хотя его логика убедительна, благородны некоторые идеи, пылки устремления, все же оно лежит здесь передо мною как само зеркало духа века сего, против которого мы боремся всю жизнь! В лучшем случае это безуспешная попытка острого ума, натренированного в приемах экзотерического мира, осветить и дать суждение об образе жизни и мышления тех, кто для него неизвестен, ибо они принадлежат совсем другому миру. Мелкое тщеславие вам несвойственно. Вам смело можно сказать: «Мой дорогой друг, не говоря обо всем этом, бесстрастно исследуйте свое письмо, взвесьте некоторые свои фразы, и вы ими гордиться не будете». Оцените ли вы когда-нибудь полностью мои побуждения или превратно поймете истинные причины, заставляющие меня уклониться в настоящее время от всякой дальнейшей переписки, я все же уверен, что когда-нибудь вы сознаетесь, что это ваше последнее письмо, облаченное в наряд благородного смирения и признаний «в слабостях и неспособностях, недостатках и безрассудствах», является, несомненно, совершенно бессознательным для вас самого монументом гордости, громким эхом того высокомерного и властного духа, который скрывается в глубине сердца каждого англичанина. При вашем нынешнем душевном состоянии весьма возможно, что даже после прочтения этого ответа вы вряд ли осознаете, что вы не только не поняли, в каком духе мое письмо было написано, но в некоторых случаях даже не усвоили его истинного смысла. Вы были заняты одной-единственной всепоглощающей идеей, и, не обнаружив в моем ответном письме прямого ответа на нее, не обдумав и не поняв его применимости в широком, а не в личном значении, вы сразу же принялись меня обвинять, что я вам дал камень вместо хлеба, которого вы просили! Нет надобности быть юристом в прежних жизнях, чтобы констатировать простые факты. Нет надобности «из черного делать белое», когда истина так проста и так легко высказана. Мое замечание: «Вы занимаете такую позицию, что, если знаток сокровенного знания не будет тратить энергию на ваше зарождающееся общество…» и т.д. – вы отнесли к себе, тогда как это совершенно не имелось в виду. Это относилось к ожиданиям всех тех, кто мог захотеть присоединиться к Обществу на определенных условиях, оговоренных заранее, на чем упорно настаивали вы сами и мистер Синнетт. Письмо в целом предназначалось для вас двоих, а это особое выражение относилось вообще ко всем.

Вы говорите, что я «до некоторой степени неправильно понял вашу позицию» и что я «совершенно неправильно истолковал» вас. Это настолько очевидно неверно, что для меня будет достаточно процитировать единственный абзац из вашего письма, чтобы доказать, что это вы являетесь тем, кто совсем «неправильно понял мою позицию» и «совершенно неправильно истолковал меня». Что же другое вы делаете, как не находитесь под ложным впечатлением, когда в стремлении отречься от ваших прежних мечтаний о создании «школы» вы теперь говорите о предполагаемом Англо-индийском отделении: «Оно не является моим Обществом... Я понимаю, что вы сами и ваши руководители желаете, чтобы Общество было образовано и чтобы я занял в нем один из ведущих постов». На это я ответил, что если и было нашим постоянным желанием основать на Западном континенте среди передовых образованных классов Теософское общество в качестве предвестника Всемирного Братства, то в вашем случае этого не было. Мы (Руководители и я) совершенно отвергаем, что таковы были наши надежды (хотя мы могли желать этого) в отношении проектируемого Англо-индийского общества. Устремление к братству между нашими расами не встретило ответа, нет! Оно сначала было высмеяно, и, таким образом, мы отказались от него даже до получения первого письма от Синнетта. С его стороны сначала единственно выдвигалась мысль образовать что-то вроде клуба или «школы тавматургии•». Это не являлось нашим «предложением», точно так же мы не были «составителями этого проекта». Почему же тогда прилагаются такие усилия, чтобы обвинить нас? Именно мадам Блаватская, а не мы, выдвинула эту идею, и именно мистер Синнетт ее подхватил. Несмотря на ее откровенное и честное признание в том, что, не будучи в состоянии ухватить основную идею Теософского общества о Всемирном Братстве, Синнетт задался целью лишь культивировать изучение оккультных наук, – признание, которое должно было сразу прекратить всякие дальнейшие инициативы с ее стороны, она сначала сумела получить согласие, весьма неохотное, я должен сказать, от своего непосредственного Руководителя, а затем мое обещание сотрудничать по мере возможностей. Наконец, через мое посредничество она получила согласие высочайшего Руководителя, кому я передал первое письмо, которым вы меня удостоили. Но это согласие, прошу запомнить, было получено под одним ясно выраженным и неизменным условием, что это новое Общество должно быть основано как Отделение Всемирного Братства. В этом случае некоторым избранным среди его членов, если они согласились бы подчиниться нашим условиям вместо того, чтобы диктовать свои, было бы разрешено приступить к изучению оккультных наук под письменным руководством одного из Братьев. Но нам никогда и не снилось создание «рассадника тавматургии». Организация, намеченная мистером Синнеттом и вами, немыслима у европейцев, она почти невозможна даже в Индии, если вы не приготовились забраться на глетчеры Гималаев, на высоту 18 000–20 000 футов. Величайшая, а также наиболее обещающая из таких школ в Европе провалилась весьма знаменательно 20 лет тому назад в Лондоне. Это была тайная школа магии, основанная в форме клуба дюжиной энтузиастов, руководимых отцом лорда Литтона•. Он собрал для этой цели наиболее рьяных и предприимчивых, а также наиболее выдающихся ученых по месмеризму и «церемониальной магии», таких как Элифас Леви•, Регаццони и копт• Зергван-Бей. И все же в пагубной атмосфере Лондона этот «клуб» пришел к преждевременному концу. Я посетил его с полдюжины раз и почувствовал с самого начала, что в нем ничего нет и не могло быть. И в этом тоже причина того, почему Британское Теософское общество на деле не прогрессирует ни на шаг. Его члены являются Всемирным Братством только по названию и в лучшем случае тяготеют к квиетизму• – окончательному параличу Души. Они чрезвычайно эгоистичны в своих устремлениях и пожнут плоды собственного эгоизма.

[Краткая история начала переписки Синнетта и Хьюма с Махатмами]

Не мы начали переписку по этому вопросу. Это был мистер Синнетт. Он по собственному побуждению адресовал одному Брату два длинных письма, даже до того, как мадам Блаватская получила разрешение или обещание от кого-либо из нас отвечать ему. Она даже не знала, кому из нас надо доставить его письмо. Так как ее Руководитель категорически отказался переписываться, она обратилась ко мне. Движимый уважением к ней, я согласился на то, чтобы она сообщила вам всем мое сокровенное тибетское имя, и ответил на письмо вашего друга. Затем пришло ваше письмо, так же неожиданно. Вы даже не знали моего имени! Но ваше первое письмо было таким искренним, дух его так обещающ, возможности, открываемые этим письмом для служения общему благу, казались такими великими, что если я после его прочтения и не воскликнул «Эврика!» и не забросил сразу своего диогеновского фонаря в кусты [1], то только потому, что слишком хорошо знал человеческую и, вы меня простите, западную натуру. Тем не менее я отнес его нашему уважаемому Руководителю. Однако все, что я мог от Него получить, было разрешение на временную переписку с тем, чтобы дать вам полностью высказаться, выяснив ваши намерения прежде, чем давать определенные обещания. Мы не боги, и даже они, наши Руководители, надеются. Бездонна, неизмерима человеческая натура, и ваша, возможно, более такова, чем у других известных мне людей. Ваше последнее письмо явилось, несомненно, если и не откровением, то по меньшей мере очень ценным добавлением к моему запасу наблюдений характеров обитателей Запада, особенно характеров современных высокоинтеллигентных англосаксов. Но оно действительно явилось бы откровением для мадам Блаватской, которая не видела его (и по различным причинам оно и к лучшему, что не видела), ибо это могло бы в значительной степени поколебать ее веру в собственную наблюдательность. Я бы мог, между прочим, доказать ей, что она настолько же ошибалась в отношении позиции мистера Синнетта в этом деле, насколько ошиблась в вас. И притом я, никогда не имевший привилегии быть персонально знакомым с вами, как мадам Блаватская, понимал вас гораздо лучше, чем она. Я заранее предсказал ей ваше письмо. Вместо того чтобы обойтись совсем без Общества, она предпочла сначала создать Общество на любых условиях с тем, чтобы потом попытать в нем удачу. Я предупредил ее, что вы не такой человек, чтобы подчиниться каким-либо условиям, кроме своих собственных, и что вы не сделаете ни шага к тому, чтобы основать организацию, как бы велика и благородна она ни была, если вначале не получите доказательства, которые даются нами только тем, кто в течение многолетних испытаний оказался вполне заслуживающим доверия. Е.П.Б. восставала против моей точки зрения и уверяла, что, если я дам вам одно безупречное доказательство оккультных сил, вы будете удовлетворены, тогда как Синнетт не будет.

[Отношение Хьюма к оккультным силам и к Махатмам]

И теперь, когда вы оба получили такие доказательства, каковы же результаты? В то время как мистер Синнетт верит в реальность оккультных сил и никогда в этом не раскается, вы позволили своему уму постепенно наполниться отвратительными сомнениями и наиболее оскорбительными подозрениями. Если вы будете так любезны, что припомните мою первую краткую записку из Джелума, вы поймете, что я тогда подразумевал, говоря, что вы найдете свой ум отравленным. Вы меня тогда неправильно поняли, как и всегда впоследствии, ибо в этой записке я имел в виду не письмо полковника Олькотта в бомбейской газете, а ваше собственное состояние ума. Был ли я не прав? Вы не просто сомневаетесь в отношении «феномена с брошью», но категорически не верите в него. Вы сказали мадам Блаватской, что она, может быть, является одной из тех, кто считает, что хорошая цель оправдывает плохие средства, но вместо того, чтобы обрушить на нее все презрение, которое подобное действие должно вызвать в человеке со столь высокими принципами, как ваши, вы уверяете ее в вашей неизменной дружбе. Даже ваше письмо ко мне полно тем же духом подозрения, и вы стараетесь уверить себя, что то, чего вы не простили бы самому себе – преступление обмана, – вы простили бы другому человеку. Мой дорогой сэр, это странные противоречия! После того как вы оказали мне свою благосклонность серией бесценных нравоучительных рассуждений, советов и проявлений истинно благородных чувств, вы, может быть, разрешите и мне в свою очередь преподнести вам на эту тему идеи смиренного апостола Истины, безвестного индуса.

[Понятие Махатм о нравственности]

Человек является творением, родившимся со свободной волей и обладающим рассудком, благодаря которому у него возникают понятия о добре и зле, но сам по себе он не представляет собой нравственного совершенства. Понятие о нравственности вообще прежде всего связано с целью и побуждением и только потом – со средствами и методами действия. Отсюда вытекает, что, если мы не называем и никогда не назовем нравственным человека, который, следуя правилу одного знаменитого религиозного деятеля[66]66
  Игнатий Лойла, основатель Ордена иезуитов. – Прим. ред.


[Закрыть], пускает в ход нехорошие средства во имя доброй цели, то насколько менее будет иметь право называться нравственным такой человек, который применяет благовидные средства для достижения недоброй, презренной цели?

[Обвинения Хьюма в адрес Махатм; отношение Хьюма к индийцам]

И в соответствии с вашей логикой, раз вы признаетесь в таких подозрениях, мадам Блаватская должна быть помещена в первую категорию, а я – во вторую, ибо если вы до некоторой степени оправдываете ее из-за отсутствия улик, то в отношении меня у вас нет подобных оправданий, и вы недвусмысленно обвиняете меня в создании системы обмана. Аргумент, употребляемый в моем письме в отношении «одобрения самоуправления», вы оцениваете как «очень низкие побуждения», и к этому добавляете следующее решительное и прямое обвинение: «Вы не нуждаетесь в этом Отделении (Англо-индийском) для работы... Вам оно нужно только как приманка для вашей туземной братии. Вы знаете, что оно будет поддельным, но будет выглядеть как настоящее», и т.д. Это прямое решительное обвинение. На меня указано как на виновного в преследовании безнравственной цели посредством низких, заслуживающих порицания средств, то есть в притворстве…

Не пришло ли вам в голову при составлении этого обвинения, что так как проектируемая организация имела в виду нечто более величественное, благородное и важное, чем только удовлетворение желаний одного-единственного лица, хотя и достойного, а именно в случае успеха способствовать благосостоянию целой завоеванной нации, возможно, то, что вашей личной гордости кажется «низким побуждением», в конце концов есть не что иное, как напряженные поиски средств, которые могли бы стать спасением для целой страны, лишенной доверия и всегда подозреваемой, средств, превращающих завоевателя в покровителя! Вы гордитесь тем, что вы не «патриот», а я не горжусь этим, ибо, учась любить страну, человек приучается тем больше любить все человечество. Недостаток того, что вы называете «низкими побуждениями», в 1857 году послужил причиной того, что мои соотечественники были сметены пушками ваших соотечественников [2]. Так почему же мне не представить себе, что настоящий филантроп считал бы устремление к лучшему взаимопониманию между правительством и народом Индии очень похвальным, а не низким? Вы говорите: «Все, что я совершил бы ради знания и философии, на которой оно основано, не сделало бы меня более полезным своему поколению, если это знание не полезно всему человечеству» и т.д. Но когда вам предлагают средства, чтобы делать такое добро, вы отворачиваетесь с пренебрежением и язвите нас «приманками» и «подделками»! Противоречия, содержащиеся в вашем письме, действительно удивительны... А затем вы от всего сердца смеетесь по поводу мысли о «награде» и «одобрении» со стороны других. «Награда, которой я ожидаю, – говорите вы, – это заслужить мое собственное одобрение». Одобрение, которое так мало заботится об утвердительном приговоре лучшей части общества, которому благие деяния и подвиги служат высокими идеалами и наиболее сильными побудителями к соревнованию в добре, – такое одобрение мало чем отличается от гордого, заносчивого эгоизма. Это противопоставление себя любой критике. «Аprйs moi – le dйluge!»[67] 67
  «После меня – хоть потоп!» (фр.).


[Закрыть]– восклицает француз со своим обычным легкомыслием. «Прежде, чем был Иегова, Я есмь!» – говорит Человек, идеал каждого современного мыслящего англичанина. Чувствуя удовлетворение при мысли, что я послужил средством к доставлению вам такого веселья, а именно тем, что просил вас набросать общий план учреждения Англо-индийского отделения, я все же должен опять сказать, что ваш смех был преждевременным, поскольку вы еще раз неправильно поняли меня. Если бы я вас просил помочь выработать систему преподавания оккультных наук или план «школы тавматургии», тогда приведенный вами пример о невежественном мальчике, которого просили разработать «трудную для понимания проблему о движении жидкости внутри другой жидкости», мог бы пригодиться. Но в данном случае ваше сравнение не годится, и его ирония никого не задевает, так как мое упоминание этого предмета относилось только к общему плану и внешней администрации проектируемого Общества, но не имело ни малейшего отношения к изучению эзотеризма. Мое упоминание относилось к Отделению Всемирного Братства, а не к «школе тавматургии», причем учреждение первого является «условием, без которого нельзя обойтись» для создания последней. Безо всякого сомнения, в таких делах, как это, то есть в организации Англо-индийского отделения, которое должно формироваться из англичан и предназначено служить связующим звеном между британцами и туземцами (при условии, что те, кто хочет получить долю тайного знания, являющегося наследием этой страны, должны быть готовы жаловать этих туземцев, по крайней мере, некоторыми привилегиями, в которых им отказано), вы, англичане, гораздо более компетентны в составлении общих планов, чем мы. Вы знаете, какие условия для вас приемлемы и какие неприемлемы, чего мы можем не знать. Я у вас просил набросок плана, а вы вообразили, что я добиваюсь вашего содействия в наставлениях по духовным наукам! Весьма несчастливое недоразумение. И все-таки мистер Синнетт, кажется, понял мое желание сразу же.

Вы кажетесь не понимающим индийский ум, когда пишете: «Из десяти тысяч туземных умов ни один не готов в такой степени к пониманию и усвоению трансцендентной истины, как мой». Вы можете быть правы, думая, что «среди английских ученых не наберется даже полудюжины таких, чей ум более способен к восприятию этих элементарных принципов (оккультного знания), чем мой (ваш)»; но вы ошибаетесь в отношении туземцев. Индийский ум особенно отличается способностью к быстрому и ясному восприятию наиболее трансцендентной, наиболее глубокой метафизической истины. Некоторые из самых необразованных индийцев с первого взгляда ухватят то, что очень часто ускользает от лучшего западного метафизика. Вы можете превышать и, без всякого сомнения, превышаете нас в любой отрасли физического знания, но в духовных науках мы были, есть и всегда будем вашими учителями.

Но разрешите мне спросить вас, что могу я, полуцивилизованный туземец, думать о милосердии, скромности и любезности человека, принадлежащего к вышестоящей расе, – человека, которого я знаю как великодушного, справедливого и в большинстве случаев отзывчивого, когда он с плохо скрываемым презрением восклицает: «Если вам нужны слепо бросающиеся вперед люди, не задумывающиеся о конечных результатах (я никогда этого не говорил!), держитесь за своих Олькоттов, но если вам нужны люди высшего класса, чьи мозги должны эффективно работать для вашего дела, помните...», и т.д. Мой дорогой сэр, нам не нужны слепо бросающиеся вперед люди; также мы не собираемся покинуть испытанных друзей, которые, скорее, готовы прослыть дураками, чем открыть то, что они узнали, поскольку ранее дали торжественную клятву никогда этого не открывать, если на то не будет разрешения, даже для привлечения людей самого высшего класса. Также мы не особенно озабочены привлечением кого-либо к нашей работе, за исключением случаев полной добровольности. Мы нуждаемся в верных и бескорыстных, в бесстрашных и верящих душах и охотно оставляем людей «высшего класса» и более высокие интеллекты – пусть сами нащупывают путь к Свету. Такие только будут смотреть на нас как на подчиненных.

Верю, что этих нескольких цитат из вашего письма и моих, вызванных ими, откровенных ответов достаточно, чтобы показать, как далеки мы от сердечного согласия. Вы проявляете свирепый воинственный дух и желание (простите меня) сражаться с тенями, вызванными вашим собственным воображением. Я имел честь получить от вас три длинных письма, прежде чем еле успел в общих выражениях ответить на первое. Я никогда категорически не отказывался исполнять ваши желания; до сих пор я всегда отвечал на ваши вопросы. Как вы могли знать, что будущее вам уготовило, если бы вы подождали неделю? Вы приглашаете меня на совещание, как видно, только для того, чтобы указать мне недостатки, слабые места нашего образа действий и причины нашего предполагаемого провала в отвращении человечества от путей зла. В своем письме вы без обиняков демонстрируете, что являетесь началом, серединой и концом закона для самого себя. Тогда зачем вам вообще беспокоить себя перепиской со мной? Даже то, что вы называете «парфянской стрелой»[68]68
  Стрела, пущенная назад уезжающим всадником. – Прим. перев.


[Закрыть], никогда не предназначалось в качестве таковой. Будучи не в состоянии достичь абсолютного добра, я не стану умалять и недооценивать относительное добро. Ваши «птички», без сомнения, раз вы в этом уверены, совершили много добра на своем пути, и мне, конечно, и не снилось кого-либо оскорблять замечанием, что человеческая раса и ее благосостояние является не менее благородным и желательным предметом изучения, чем орнитология. Но я не совсем уверен, что ваше прощальное замечание о том, что мы, в общем, не являемся неуязвимыми, было совершенно свободно от того духа, который воодушевлял отступающих парфян.