Текст книги "Собака, которая любит"

Автор книги: Наталия Криволапчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Но пока – о Бамби, о моей Золотой Собаке.

А не любить Бамби невозможно. Все мои приятельницы выделяют ее из числа моих фоксов, находя в ней, не самой эффектной по внешности, неподражаемое очарование. Она и впрямь – ожившая цитата из Джека Лондона: золотое сердце, обернутое, правда, не в золотую, а в беленькую шкурку. Нежность и ласка, детские и материнские одновременно (даже по отношению ко мне) – это она, моя Бамби.

Очень характерно отношение к ней моего собственного мужа. Ревнуя за Рольфа, боясь, что из-за малышки тому достанется меньше моей любви, он – сознательно или нет – постоянно искал в ней всяческие недостатки. И глупенькая-то она, и вздорная, и слишком суетливая по сравнению с овчаркой! Надо признаться, поначалу я с трудом добилась от него хотя бы признания моего непререкаемого права любить ее и баловать. Но как же все переменилось, когда Бамби ждала первых своих детей!

– Сучечка ты моя щенная! – кудахтал над ней суровый хозяин. Эти приступы умиления и нежности повторялись все чаще, плавно переходя в стойкую и нескрываемую любовь.

Как я выбирала ей мужа! Точно родную дочку замуж отдавала. Впрочем, так оно и было. Одно утешение – дочка моя полюбила своего женишка всей душой, на контрольную вязку бежала вприпрыжку, нетерпеливо оглядываясь на меня, моментально узнав нужный нам подъезд громадного дома. Песик и в самом деле был хорош – один из первых в нашем городе привезенных из Финляндии племенных кобелей нового для нас типа. Дети наши удались на славу.

Она их не рожала – она дарила их мне. Они и были наши с ней общие, наша радость, наша сладкая забота. Для меня это было подлинное чудо творения: новая жизнь, задуманная мною, выношенная Бамби и рожденная нами вместе.

Никогда не возникает такого доверия, такой переходящей все границы нежности друг к другу, как при родах любимой собаки. Господь подарил мне эту радость неоднократно, и всякий раз она неповторима. Мы вместе мучаемся страхами, вместе испытываем ни с чем не сравнимое облегчение при первом писке новорожденного, вместе совершаем первый туалет малыша. А после – вместе не спим ночами, прислушиваясь к каждому звуку в гнезде, кормим, поим и воспитываем.

Именно после того, как мы родили и вырастили первых наших детей, Бамби открыла мне еще одну великолепную сторону общения – свои сны. Произошло это, как и многое, совершенно случайно, но теперь я бессовестно пользуюсь этим на практике.

Она, как обычно, спала у меня под бочком – раз уж я разрешила ей это в детстве, наивно было бы думать, что она откажет себе в этом удовольствии, когда повзрослеет. Я только-только погасила свет, готовясь уснуть, проделала свои обычные процедуры по избавлению от дневных мыслей и забот и, освеженная "информационной гимнастикой", лежала, расслабившись, не думая ни о чем. В этом состоянии я нередко подключаюсь к какой-то внешней информации. Тут лапки у Бамби легонько задергались, она "побежала" во сне. Я, сама уже в полудреме, лениво подумала: интересно, что ей снится? Должно быть, играет с Черным и маленькой дочкой? И в следующий момент...

Я сделалась собакой, идущей по охотничьей тропе. Влажная почва, песок с темными примесями, а вокруг неразличимой темно-зелено-буроватой стеной стоит лес. Отчетливо вижу только то, на чем сосредоточиваюсь в данную секунду, все остальное предстает немного схематичным, лишенным подробностей. И вижу я все с высоты фоксячьего роста.

Но запахи! Мощный, я бы сказала, тугой поток от влажной земли, пряный травяной запаховый фон, на котором я выделяю еще один, остро направленный поток. Этот резкий, даже неприятный мне, но будящий во мне что-то очень глубинное запах все усиливается, это он ведет меня вперед по тропе, заставляя торопиться. За спиной у меня кто-то есть тот, кто для меня важнее всего на свете. Не смотрю на него, да в этом и надобности нет. Он, мой самый главный, постоянно словно бы внутри меня, мы с ним едины и разделены одновременно, мы одинаковые и разные, и все мое существование связано с Ним. Во внутреннем языке собак нет, насколько я могу судить, слова "хозяин" в нашем смысле принадлежности, рабства. Их отношение к нам, по всей видимости, ближе всего к представлениям о боге, в самом всепроникающем, всемогущем понимании, пронизывающем и определяющем все их бытие.

Я иду на острый, чуть мускусный запах, я уже понимаю, что это запах зверя. Зверь для меня в этот момент – не враг и не добыча, но идти к нему мне нужно именно потому, что за спиной у меня Тот. Не то, чтобы зверь Ему чем-то угрожал, но не загрызть его нельзя. Так надо Ему, и это высший мой долг.

И я иду. Тропа приводит к какому-то лазу, я протискиваюсь внутрь, песчаные, слежавшиеся слоями стены хода сужаются, стискивают, я уже отталкиваюсь локтями, изворачиваюсь, пролезаю, проползаю – и тут передо мной невесть откуда возникает покрытая буро-желтой, длинной и жесткой, как иглы дикобраза, шерстью ляжка зверя. И я с наслаждением впиваюсь в нее зубами...

Не знаю, что вывело меня из этого состояния. Это не было сном – в комнате еще играло радио, все это время я даже музыку слышала и узнавала. Я словно бы наполовину была самой собой, лежащей в постели в обнимку с Бамби, но на вторую-то половину – ею, охотницей! По остроте ощущений это мое подключение к ее сновидению не сравнить даже с классическим медитативным состоянием, которым я овладела много позже.

К слову, я всегда стараюсь избегать расхожих слов вроде "медитации" – слишком уж по-разному люди их понимают, поскольку существо дела трудно передать словами. А главное, слишком уж по-разному мы к этому приходим. Мне краешек Тайны приоткрыли собаки и, может быть, именно поэтому я предпочитаю несколько упрощать: говорить о "видениях", о "подключении" к той или иной информации.

Настаиваю только на том, что к галлюцинациям это ровно никакого отношения не имеет. Информационный источник такого рода видений всегда существует вне меня и обнаружить его в большинстве случаев не составляет труда – хотя бы по содержанию получаемых сведений. А точность информации я не раз проверяла, и это особенно интересно делать тогда, когда мне неоткуда было знать что-то заранее, а специалисты, по крайней мере, не опровергают моих "фантазий". Впрочем, я опять забежала вперед.

Самое интересное – то, что Бамби сама никогда не охотилась, последним серьезным охотником в роду был, насколько мне известно, ее дед. Этот ее сон пришел из памяти предков, уж не знаю, по какой цепочке поколений. Вообще говоря, охотничья ее наследственность у меня сомнений не вызывает, достаточно посмотреть на ее любимые игры, на склонность самостоятельно добывать себе пищу (это я говорю о воровстве и "помойничестве", довольно обычном для охотничьих собак). Она и по следу ходит лучше всех остальных моих фоксов.

Рольф и Бамби говорят со мной о разном, настолько же, насколько и сами они разные, и даже видения, показанные мне Черным, отличаются от Бамбиных и по содержанию, и по уровню обобщения.

В свое время милая моя Бамби первой ответила мне на вопрос, зачем собаки пришли к людям и ради чего терпят все наше самоуправство над собой. Они (тогда уже втроем) дружненько сидели напротив меня, и я, глядя в собачьи карие глаза, почти в шутку спросила их об этом, ни к кому в отдельности не обращаясь. Рольф отвел взгляд в сторону, не понимаю, почему он, такой чуткий, всегда безошибочно меня с_л_ы_ш_а_в_ш_и_й, не пожелал мне ответить. Зато Бамби, пристально смотревшая в глаза мне, вдруг оживилась, привстала лапочками мне на колено. И у меня возникла совершенно отчетливая мысль: как же, мы ведь одинаково познаем мир и одинаково к нему относимся!

Они с_л_ы_ш_а_т меня практически всегда, за исключением редких моментов, когда их отвлекает что-то совсем уж непреодолимое. Очень жаль, что сама я не могу похвастаться тем же. Я включаюсь в их мысли либо по своему произволу, либо по самому настоятельному требованию с их стороны, но постоянное неназойливое с_л_у_ш_а_н_и_е всегда было и остается собачьей привилегией.

И все же каждый из них постоянно учит меня чему-то своему. Это было вчера, будет и сегодня, и завтра, и я счастлива этой возможностью видеть мир собачьими глазами.

Рожденная моей

Прошу вас, благосклонный мой Читатель, простить мне обилие восклицательных знаков и ту неумеренную, доходящую почти до слезливости сентиментальность, в которую я рискую впасть в этой части своего повествования. Тут уж ничего не поделаешь – сердце мое размягчается и трепещет при одной мысли об этой собаке, при каждом взгляде на нее. Недаром мужчины мои, цитируя известный фильм, упрекают меня: "Вы в своей Джинечке совсем растворились!". Да, растворилась, и счастлива этим!

Моя Джина, Искорка-в-Тумане, Джи-Джи Гиль Эстель! Именно ей был обязан своим названием мой фоксячий питомник, из которого вышли, могу похвастаться, три поколения неплохих собак. Если верить великолепному Толкиену, на языке сумеречных эльфов-синдаров "Гиль Эстель" означает "Звезда Надежды". Это – про нее.

Пусть вам не покажется странным, но я словно бы заказала ее матери, Бамби, что поначалу и было самым в ней замечательным. Гораздо позже я убедилась, что и в самом деле чувствую, сколько щенков живет в утробе у матери и какие они, что могу повлиять на их развитие. Джи была одной из пятерых первых наших с Бамби детей, вымечтанных и любимых еще до рождения.

Именно о такой девочке я мечтала задолго до Бамбиной вязки, никому до поры до времени не сознаваясь, что задумала оставить ее себе. Идея, на первый взгляд, была не из самых разумных. Обычно щенка оставляют тогда, когда мать уже в годах, на смену любимице. Моя же девочка едва достигла двух лет, это первая ее вязка, о смене думать, слава тебе, Господи, нет никаких оснований. И все-таки...

Бамби у меня совсем светленькая, только одно темное пятнышко на левом боку. Знаю, что у охотничьих собак белый окрас ценится больше, и все-таки мне очень хотелось получить яркую цветную девочку для себя.

А девочек мне, хоть убей, нужно было две. Лешка ведь так и не взял у меня денег за Бамби. Но ко времени ее родов погибла Дашка, ее мать, и Лешка попросил у меня, в уплату за Бамби, ее первую дочку. Так нередко делается, и тут его право свято.

Джинка и родилась второй девочкой в помете.

В моих руках она сделала свой первый вдох. Мы словно бы вместе запищали и припали к сладкому маминому соску. С того мгновения и навсегда – мы вместе. Муж мой говорит о ней: "Твоя неразлучница!". И я не знаю, кто кому больше принадлежит: она мне как собака или я ей как хозяйка.

Я и по сей день не перестаю удивляться этому общему с собакой чуду – рождению щенков. А тогда это было – впервые!

Она знала, что останется со мной, с той минуты, когда открыла глаза, а может быть, и еще раньше... Говорить с семьей о своих замыслах я пока не рисковала, ожидая возражений, честно сказать, вполне разумных. Так, разве только невзначай, время от времени произносила что-то вроде "мои девчонки... моя девочка растет... ". Знали только я и она. Это была наша с ней сладкая и томительная тайна. Точно запретная любовь.

Родилась она четвертой по счету (вот сколько мне пришлось ее ждать!), вовсе не самой крепкой в помете, но очень скоро стала опережать в развитии и братишек, и сестру. Так и должно было быть, ведь питалась она не только маминым молочком, но и моей любовью. Я, сама еще не осознавая, как это происходит, секунда за секундой отдавала ей свою жизненную энергию, в буквальном смысле – душу в нее вкладывала. И любовь моя делала свое благое дело. Все дети были хороши, за их развитием, за набором веса, за сроками открытия глазок и первых самостоятельных движений я следила до педантичности тщательно, ведя подробный дневник. Но Джи шла первой.

Теперь вы понимаете, почему я советую вам при возможности выбирать в помете любимца заводчика? Взять хотя бы такой "производственный аспект", как прикорм. Если хозяин прикармливает трехнедельного щенка из своих рук, ребятеныш, не вполне осознавая отличия, как бы приравнивает человека к матери, н_а_в_с_е_г_д_а убеждаясь в огромной роли этого высшего существа в своей жизни. Позже это сказывается на отношениях собаки со своим постоянным хозяином.

На третьей неделе, когда мы перевели щенков в большой загон, выгороженный в большой комнате диваном, Джи очень скоро приноровилась оттуда вылезать – снова первой из всех. Выкарабкавшись на волю, она отправлялась бродить по квартире, осматриваясь и осваиваясь. На братишек с сестренкой ей было глубоко наплевать – вы, дескать, сидите себе в загоне и ждите светлого будущего, а мне некогда! Я – у себя дома, мне этот дом еще изучать и изучать!

Под утро она приходила к моей кровати и пищала, тоненько, не вздорно, но настойчиво. Я шутила: "Лифт вызывает!". Я опускала, почти не просыпаясь, руку, подхватывала ее под мягонький животик и подсаживала на кровать. Мы обе знали, что она имеет на это право.

Чуточку побегав вдоль кровати, порывшись носом в складках одеяла, Джи пристраивалась у меня под бочком и сладко задремывала. И я, слушая ее тихое посапывание, таяла в нежном тепле, исходящем от детского тельца, я вместе с ней погружалась в ее милые молочные сны.

Вот уже много лет есть у меня это счастье – прижаться к ней, спящей, вдохнуть родной аромат, обнять и лежать, не шевелясь, боясь спугнуть трепетный собачий сон. А когда она поднимает изящную головку, чтобы приласкаться, потереться по-кошачьи щечкой о мою руку или лизнуть во что попало – погладить, пошептать бессмысленные нежные слова. И у_с_л_ы_ш_а_т_ь ее ответ!

Имя ей тоже было выбрано заранее. Я вообще придаю громадное значение именам – собаке ведь совсем не все равно, какое созвучие, нежное или резкое, расслабляющее или энергичное, она будет слышать из ваших уст в течение всей своей жизни. Я много раз убеждалась в том, что собака во многом становится такой, каково ее имя. А в тот раз по очередности пометов в клубе на мой выпадала любимая моя, очень плодотворная буква Д. Вот и получились у меня Джанго, Дара, Джок и Деррик. Джи-Джи – название любимых когда-то духов, что-то острое и нежное, берущее за душу ароматом гиацинта и лилии.

На третий день после их рождения к нам пришли фоксятники из охотничьего клуба. Им интересно было взглянуть на моих детишек – один из первых в нашем городе пометов от молодого и очень перспективного кобеля, привезенного из Финляндии, сегодня уже оправдавшего все племенные надежды специалистов. Да и Бамби моя, очень породная, красивая, крепкая, им понравилась. Она ведет свой род от прекрасных отечественных кровей, начало которым положили во время оно отличные немецкие и скандинавские предки. В моих собаках и их детях наследников этих кровей признают даже при случайных встречах на улице. Заодно с осмотром я просила специалистов и хвостики детям купировать – это делается не позже третьего дня от рождения.

При осмотре моя Джинечка была оценена ниже всех. И корпус-то оставляет желать лучшего, и шерсть матовая, точно белесой пыльцой покрытая, и голова ничего особенного не обещает. Не стану лукавить, сердце мое дрогнуло: что ж я выбрала ее, такую? Неужели ошиблась? Может, пока не поздно, на сестру поменять? Но тут же опомнилась: какой бы она ни была, она и есть моя. Я же ее, по сути, и не выбирала вовсе!

В возрасте восьми недель, когда моих первых детей актировали кинологи нашего родного клуба, я с замиранием сердца ждала оценки Джинечки. Осматривала щенков Лилия Константиновна Попова, и нет человека, которому я верила бы больше во всем, что касается экспертизы и разведения собак. Дело тут даже не в опыте, накопленном за многие десятилетия, не в обширнейших знаниях и не в судейских титулах. Такое понимание и чутье никакими титулами не выражается. Мне порой кажется, будто Лилия Константиновна, едва взглянув на месячного щенка, уже видит, что он даст в потомстве через несколько поколений. Она всегда высоко ценит все достоинства собаки, но порой видит и недостатки, пропущенные не только мною, но и более опытными кинологами – бывало такое, помните, Лилия Константиновна? Правда, скажете вы об этом не всегда, бережно относясь к самолюбию хозяина.

Вот и тут я не задавала вопросов впрямую, опасаясь, что из доброго ко мне отношения Попова ответит уклончиво. Пусть уж лучше скажет про Джи-Джи все как есть, не щадя моих нежных чувств.

– Какая великолепная девочка! – показала она на Джинку. – Отличная голова, вон, морда какая длиннющая. И шея хорошая, и корпус.

Если бы эти слова не подтверждались потом на каждой Джинечкиной выставке, я все же отнесла бы их за счет такта Поповой, почуявшей мою к Джинечке любовь.

Сияя, как медный грош, я призналась, что хочу оставить эту девочку себе. Я ведь тогда еще очень мало знала о развитии новорожденных фокстерьеров и не в состоянии была оценить произошедшие с Джинечкой изменения. Думала, грешным делом, что Валентина Павловна Иванищева (по моему скромному мнению – лучший в стране специалист по фоксам) была при первом осмотре к ней слишком придирчива. Но ведь через три года сама Валентина Павловна признала Джинку "Лучшей сукой породы", хотя в сравнительном ринге ее обошел собственный сын, Лестер Гиль Эстель!

Сегодня я понимаю, что сама "слепила" свою собаку, мало того – я знаю, как именно это происходит. Это подтвердилось опытом с другими щенками, и в первую очередь, с Джинкиной же дочерью, Лэйсой Гиль Эстель, унаследовавшей от матери очень многое.

К моменту актировки Джинкиных детей Лесенька была плохо сформировавшимся, немножко растянутым щенком с чуть кругловатой головенкой и вздернутым носиком, что фокса вовсе не красит. Взяв ее в руки, Лилия Константиновна глянула на меня с сомнением и осторожненько спросила:

– Ты не боишься, что она курносенькой вырастет?

А что сделаешь, бойся – не бойся! Помет был почти экспериментальным. Я повязала Джинку с ее двоюродным братом, пытаясь закрепить близкородственным скрещиванием достоинства перспективных финских кровей. Когда я посоветовалась на этот счет с Поповой, та отнеслась к моей идее с пониманием: мол, выявишь сразу все, что есть. И о возможных неприятностях тоже предупредила. Так что тут уж – что выросло, то и выросло!

Но присматриваться к Лесе я стала очень внимательно, постоянно представляя себе тот экстерьер фокса, в который она должна была "вписаться". Помните, в замечательном собачьем каталоге Джоан Палмер именно так нарисована фигурка фокса, служащая для сравнения размеров разных пород. И я мысленно сглаживала расхождения, как бы подтягивая к своему идеалу формы головы, носик, формат корпуса.

Через две недели ко мне заглянула Ирина, знавшая, как обычно, моих детишек едва ли не с первого дня. И изумилась.

– А это что еще за девочка?

– Как? Это та самая "девочка с фестончиками". – Так Леська была обозначена при рождении в моем дневнике пометов, где новорожденные описываются главным образом по окрасу, поскольку ни других особых примет, ни имен у них, как правило, еще нет.

– Не может быть! Она на себя не похожа!

– Да где ж я, по-твоему, взяла бы другого щенка того же возраста и, главное, того же окраса? – только и нашлась я ответить.

Ирина присутствовала на актировке и, естественно, слышала и помнила замечание Поповой. Помню, как сочувственно она тогда на меня посмотрела, – при всей нашей дружбе мы чуточку ревнуем к щенкам, обеим хочется получить что-то достопримечательное. Хорошо еще, что в разных породах – у нее пудели, у меня фоксы.

Сейчас Лэйса чуть ли не лучше всех в помете, хотя есть и ее родной брат Лестер Гиль Эстель, моя несомненная разведенческая удача. Правда, Леське на беду незнакомая овчарка разорвала в драке ухо (мои фоксы, выросшие при овчарках, чересчур доверчивы) и из-за плохо сросшегося хряща она никогда в жизни не была на выставке. Однако по неофициальным оценкам видевших ее специалистов это прекрасная, очень породная собака. На "простых смертных", не кинологов, она, грациозная, изящная, аккуратненькая, производит впечатление драгоценной статуэтки. Она так похожа на мать, что унаследовала даже одно из ее домашних прозвищ. Впервые назвав Лесеньку "принцессой" ее хозяйка даже не подозревала, что точно так же мы зовем порой и нашу Джи.

Мне очень жаль, что теперь наша доченька навсегда уехала вместе с хозяевами из Петербурга. Я не видела Лесеньку уже несколько лет. Верьте, не верьте, а я и в самом деле скучаю по своим фоксячьим детям.

Встречаясь с юной Джинечкой, Лилия Константиновна не переставала восхищаться. "Как только она носит длиннющую голову на такой тоненькой шейке!" – восклицала она.

И правда, росла моя Джи хрупкой, тоненькой девочкой-стебельком. Есть среди человечьих девчонок-подростков такие очаровательные создания, и у собак, как выяснилось, тоже. Мне не верилось, что с годами Джинка наберет свойственную настоящим фоксам крепость и силу, которые всегда отличали ее мать. И прелестный контраст деловитой энергии матери с нежной утонченностью дочери был мне особенно дорог.

Получилось так, что после того, как я перестала работать в клубе, Лилия Константиновна не встречалась с Джинечкой больше года, и даже при актировке собственных детей Джинка не присутствовала. Только тогда, когда Джинкиным детям уже перевалило за полтора годика, я взяла ее с собой, отправляясь в клуб по каким-то делам.

Сдержанная в проявлениях эмоций, насмотревшаяся за свою жизнь на самых разных собак, Попова даже из-за стола привстала.

– Что это за собаку ты с собой привела?

– Да это же моя Джи-Джи, вы ее маленькой знали.

– Ох, какая хорошая! Что ж ты ее так мало выставляешь? Ей бы на самых престижных выставках ходить!

Джинка, как и Черный, чарует всех, кто ее видит. Сейчас я зловреднейшим образом эксплуатирую ее обаяние на телевизионных съемках.

Если вам угодно, отнесите мои восторги по поводу Джинечкиного экстерьера и породных качеств на счет моей неукротимой любви к ней. Только есть в этом и другая сторона – именно наша любовь и наша душа делает таким даже не особенно перспективного щенка. Хотите иметь по-настоящему красивую собаку? Так любите ее, любите, не стесняясь, так, как я люблю мою Искорку-в-Тумане.

И все-таки вовсе не экстерьер в Джинке главное. Она выросла совершенно особой собакой. Об этом-то мне и хочется вам рассказать.

Радость-собака

Джи-Джи и впрямь – собака необыкновенная. Естественно, мне, пристрастной, решительно все, что касается моей любимицы, представляется необычайно важным и интересным, но, поверьте, она честно заслужила эту дополнительную главу в моем повествовании. Она в своем роде еще удивительнее, чем Рольф – среди овчарок. Именно она, можно сказать, реабилитирует в глазах собачников целую породу, которую принято считать трудновоспитуемой, не слишком понятливой и удобной в быту, приспособленной исключительно для охоты.

Джинечке не было и трех месяцев, когда она отправилась в свое первое автомобильное путешествие. Примерно в том же возрасте ездил из Питера в Смоленск и Рольфушка, только с ним мы жили все же в обычных для маленького щенка условиях, в квартире городского образца. Джинка же, противу всех обыкновений, угодила в дикий лес. Ошалев от работы, от города, от людей, мы спрятались тогда от всех и от всего на берегу прекрасного Лижменского озера в Карелии.

Первое время я, конечно, волновалась за малютку. Правда, она бывала в лесу под Петербургом с месячного возраста, когда я, грешная, в нарушение правил брала ее, одну-единственную из всего помета, на дальние загородные прогулки. Но там ведь – на часок-другой, под неусыпным присмотром всей семьи, и людей, и собак. Теперь же мы по своей доброй воле оказались отрезанными от людей и цивилизации не меньше, чем на две недели. И с кормежкой не то, что в городе, и потеряться в лесу малышке ничего не стоит. Ну, так и быть, решила я, буду в машине запирать!

Не тут-то было! Джи-Джи, понятное дело, моментально все перерешила по-своему. На первой же промежуточной ночевке, на высоком берегу реки Олонки, стоило нам выпустить из машины взрослых собак, она принялась колотиться всем телом в стенки и окошки, точно пленная царевна. Сдались. Выпустили.

Сначала мы, разумеется, глаз с нее не сводили, но сколько же мы можем быть сверхбдительными? Есть в походе и другие дела. Я не могу не готовить пищу, не следить за нехитрым бивачным бытом. И вскоре она уже паслась на свободе, на равных правах с матерью и Рольфом. Только в лес, за дорогу и холмы, куда старшие собаки имели право ходить самостоятельно, я ее не отпускала. Время от времени я вскрикивала: "Где моя Джинечка? ", на что практично настроенный сын меланхолично ответствовал: "Где-нибудь да ест...". Он не ошибался. Джинка, истинный фокс, постоянно "шакалила" по всей стоянке и в ближайших ее окрестностях, высматривая, что плохо лежит. Даже консервные банки, плохо зарытые предыдущими туристами, раскопала. Думаю, без деятельной помощи любящей матери дело тут не обошлось.

Когда при мне произносят распространенное присловье: дескать, собака жрет все, что не приколочено, я только ухмыляюсь. Моим на то, что приколочено, потребуется чуточку больше времени, вот и вся разница. Они и кота воровать обучили – кто же иначе будет скидывать вкусненькое сверху, с буфета, со стола, с холодильника? Мой народец лопает все, включая перец и горчицу – если не уследить. В отчаянной попытке отучить одну из фоксюх облизывать оставленные без присмотра на плите кастрюли и сковородки я попробовала подбросить ей в разогретый жир из-под котлет острейший кайенский перец, который сама-то, при моей любви ко всему острому, ем нечасто и не без труда. Думаете, она не осилила? Как бы не так!

И не потому они прожорливы, что не получают положенного. Нет, за их рационом я слежу довольно бдительно, хотя бы из-за их породной склонности к полноте, ведь толстая собака – это всегда нездоровая собака. Они у меня всегда держатся в одном весе, положенном им по стандарту породы. Дело тут не в голоде, а во врожденном стремлении самим добывать себе пропитание, на котором основаны рабочие качества всех охотничьих собак. Мне приходилось наблюдать, что ненасытность охотничьей собаки прямо пропорциональна выраженности у нее других специальных наследственных качеств. Именно поэтому среди фоксов и других охотников так много злостных "помоечников", поэтому их так тяжело приучить к отказу от корма, найденного самостоятельно или предложенного посторонними людьми. И если уж к этому тяготеют даже пудели, у которых в роду охотники, конечно, были, но в очень далеких поколениях, то моим сам Бог велел. Честно сказать я уже и бороться бросила. Такие уж они у меня, такими я их люблю. Ведь собак без проблем, как и людей, не существует. Однако, и в этом Джинечка отличается от обычных фоксов – она обшаривает двор исключительно со скуки и от недостатка внимания на прогулке. Самым послушным, между прочим, внимания всегда достается меньше всего.

В свои два с небольшим месяца Джинка прекрасно освоилась с бивачной жизнью, хотя, замечу в скобках, той пылкой любви к лесу, как у матери, у нее нет и по сей день. Объясняется это, я думаю, наследственностью со стороны отца, предки которого много лет жили в вольерах хотя и очень хорошего, но все же специализированного питомника. Джи не только никуда не стремилась удрать от палатки и машины, но и начала активно охранять стоянку, быстренько сообразив, что там, где живем мы, чужим людям делать нечего.

Наш кусочек берега отделялся от песчаного проселка, ведущего из деревни в деревню, отличным малинником, самым обильным в здешних местах. Раз-другой в день женщины, проходившие из одной деревни в другую, останавливались за кустами "побрать ягоду". Малышка наша тут же, недолго думая, вылетала на дорогу, заливаясь характерным "сторожевым" лаем. Как бы ни забавно выглядело это в исполнении двухмесячного щенка, это все-таки были первые попытки заявить свои права на территорию. Известное дело, нарушительницы спокойствия пугались вовсе не щенка, а неспешно, с достоинством выступающего из кустов, где сам лакомился спелой малиной, громадного нашего Рольфа. Он смотрел на теток солидно и неодобрительно: что, мол, за переполох тут устроили? Не ребенок же в этом виноват, право слово! Переходить к военным действиям повода не было, да и я, не теряя времени, отзывала Рольфа и вертевшуюся тут же, у него в ногах, Бамби, забирала на ручки малюсенькую Джи – я не желаю людям незаслуженных неприятностей. Но с тех самых пор Джи-Джи свято и нерушимо уверовала в свои силы. Кстати, несколько лет спустя точно так же обрел веру в себя и ее внучонок Барт, только было это не на Лижменском, а на Двиньем озере.

Гораздо позже, уже в годовалом возрасте, она научится по-настоящему "брать нарушителя", висеть в мертвой хватке на одежде, а если повезет и одежда окажется непрочной, то и на ноге. Она еще выработает свои собственные, очень эффективные, несмотря на малый рост, боевые приемы, еще привыкнет неподдельно звереть от удара ногой. Но само стремление уберечь от чужих то, что ей дорого, и, главным образом, мою священную особу – это оттуда, из светлого лижменского детства.

Сейчас Джи – самая надежная моя телохранительница, и я говорю это без тени иронии. Как и всякий профессиональный телохранитель, она невозмутимо спокойна при хороших людях, с ней можно заговорить, ее можно погладить. Но случись любая угроза!.. Не задумываясь ни на секунду, она бросится и на собаку, и на рослого хулигана. И пьяный хам отступает – не только перед неукротимым напором, но и перед острыми, крепкими и не такими уж маленькими зубами. Что-что, а кусаться фоксы умеют! Если ее родной брат, Джок, охотится на медведя, почему бы не применить те же приемы против человека – когда заслужил!

Именно Джинку я беру с собой на дрессировочные занятия, когда мне нужно не просто показать воспитанникам технические приемы, а "завести" их для серьезной охраны хозяина. Ее ярость неподдельна, она передает ее даже самым ленивым и пассивным. Азартная, как и положено по породе, Джи работает бесстрашно и безотказно. Глядя на дочку, так же выучилась работать и Бамби, куда более спокойная и бесконфликтная по характеру. А когда они вдвоем показывают задержание нарушителя и охрану хозяйки в наших показательных программах, где мы демонстрируем неожиданные стороны собачьего поведения, равнодушных в зале не остается. И это совсем не заранее разученные и тщательно отрепетированные цирковые номера. Это – их призвание, их добровольная святая обязанность. Правду сказать, они будут столь же беззаветно охранять меня, случись что, от кого угодно, даже от членов моей семьи.

В шутку я называю Джинечку "мамелючкой". Она и впрямь, не хуже шахских телохранителей-мамелюков, блюдет мою неприкосновенность, едва лишь в доме появляются посторонние. Она точно знает: по боевому расписанию ее пост – рядом с хозяйкой. Пусть все остальные сражаются за дворец, казну, гарем шаха! Рубеж мамелюка – последний при священной особе!