Текст книги "Больше собственной жизни"
Автор книги: Натали Патрик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Натали Патрик
Больше собственной жизни
ПРОЛОГ
«Джакобу Гудэкру
Адрес: неизвестен
Коб, дорогой, возвращайся! Разве ты не клялся, что будешь участвовать в родео только до тех пор, пока не заработаешь на собственное ранчо? Коб, прошло уже почти три года. Твои победы сделали тебя легендой. Так когда же ты вернешься домой?
Мне необходимо снова видеть тебя, смотреть в твои глаза. Необходимо рассказать тебе обо всем, что накопилось в сердце после той ужасной ссоры. И хоть там, на сердце, лежит много чего, все это сводится к одному: я люблю тебя, Коб Гудэкр, – и прощай.
Я так долго ждала твоего возвращения. Надеялась, что мы начнем все снова. А теперь у меня нет надежды. Ну что ж, займусь собой, своей собственной жизнью.
Но любить буду только тебя. Любить так безрассудно, так сильно, как любят одних ковбоев. Наверное, мне пора отказаться от мечты, что мы когда-нибудь сможем стать равными партнерами в наших отношениях. Но нет, на меньшее я не согласна. А ты хочешь… Ладно, ты хочешь того, чего ТЫ хочешь.
Тебе нужна женщина, которую надо оберегать, защищать. О которой надо заботиться. А я всегда хотела стать личностью. Личностью, уважаемой за упорный труд, за ум, за щедрое сердце.
И я ею стала. Теперь я готова начать новую жизнь. Я воспользуюсь представившейся возможностью и построю жизнь по своему вкусу. Парадокс, но это ты, Коб, помог мне стать личностью – женщиной, уверенной в своих силах и способной принять ответственность на себя.
А теперь, как мне это ни тяжело, я хочу исполнить свой долг и сообщить тебе об источнике, вдохновившем меня. Это наша двухлетняя дочь, Джейн Картрайт Гудэкр. Джейси, как мы все ее называем.
Нет. Беру свои слова назад. Мне это не тяжело – наоборот, к чему вступать в новый, светлый этап жизни с грузом, который удерживает меня в прошлом, привязывает к тебе. Вот почему я хотела бы, чтобы ты приехал. И я позволю тебе увидеть то сокровище, которое породила наша недолгая любовь.
Да, вначале я пыталась связаться с тобой. Сообщить о нашем ребенке. Но напрасно. Горячка родео захватила тебя подобно пламени. Я постоянно пыталась тебя догнать, но расписание вашего турне меня опережало. Когда мне наконец удалось поймать тебя, ты вернул мне письма нераспечатанными. Ты словно мстил мне. Если бы ты прочел хотя бы одно из них, то мог бы простить меня. И тогда…
Но все это в прошлом. Мне больше не нужно прощения. Я не нуждаюсь в нем.
В тот день, когда родилась Джейси, я посмотрела ей в глаза и все поняла. Пора перестать жить ради мужчины, надо жить ради себя, ради дочери, ради нашего с ней будущего.
Знаешь, Коб, что я скажу дочери, когда она вырастет и спросит об отце? Да, он хороший человек, способный на великую любовь, но очень плохо понимающий, что это значит. Он и не догадывался, что человек не может вырасти и стать высоким и сильным, если его постоянно опекать и держать под присмотром. Думал, будто сумеет меня уберечь от ошибок. И в этом была его самая большая ошибка.
Знаешь, что я говорю себе, когда, поцеловав на ночь нашу дочь, ложусь одна в постель? Что я сильная и умелая. Мне не нужен ни ты, ни кто-то другой, чтобы проторить тропинку в жизни. Я сама проложу себе путь, чтобы быть достойным примером нашей дочери».
Алиса Картрайт написала в конце страницы свое имя и, откинувшись на спинку кресла, отложила ручку.
Глаза увлажнились, и ей пришлось поморгать, чтобы прогнать непрошеные слезы. Она не будет плакать. Настало время праздновать, а не горевать.
Медленно перевернула бледно-желтый лист, чтобы полюбоваться обратной стороной своей первой рекламной работы, которую она выполнила для себя и своего партнера: «Краудер и Картрайт – Западная компания по менеджменту». Да, это рекламная листовка грандиозного приема, который устраивают ее родители в честь открытия Дней родео в Саммит-Сити. А чем еще она могла бы убедить людей, сомневающихся в ее способностях? Только своим мастерством!
Йип и Долли Картрайт согласились, что это лучшая реклама задуманного ими грандиозного приема – барбекю и ни капли спиртного. И родственные чувства тут ни при чем: им понравилось, что она использовала как фотомодель их обожаемую внучку.
Алиса провела кончиком пальца по фотографии дочери. Погладила большую черную шляпу на голове Джейси, цветной платок, спускавшийся с голой груди на круглый животик, белые памперсы, заколотые булавкой в форме ковбойского кольта, и наконец спустилась к сапогам… сапогам Коба.
Он оставил их в тот день… Отказался от нее и ушел. Алиса обвела пальцем сапога до стоптанного каблука. Он просил отдать их в починку. Просил? Да нет, просто сказал своим обычным, не терпящим возражений тоном. Тем же самым, которым объявил, когда они вернулись из короткого свадебного путешествия:
– Я на пару с Прайсом Уэлменом купил ранчо. – И небрежно добавил: – А пока у нас нет денег, чтобы построить там собственный дом, поживем в чужом. Я тут снял один.
– На последнем родео Прайс сорвался с быка и сильно разбился, – буркнул он два месяца спустя. – Он не сможет участвовать в покупке ранчо.
Вскоре Алиса нашла возможность внести свой вклад в мечту Коба о собственном ранчо. А он воспользовался моментом, чтобы еще раз объяснить ей свою точку зрения.
– Моя жена никогда не будет работать в городе. Особенно официанткой для изголодавшихся по любви ковбоев. Хороший наездник на родео зарабатывает приличные деньги, дорогая. Я помню, обещал тебе перед свадьбой бросить это дело, но, похоже, придется поработать на родео еще один сезон, в крайнем случае два. Потом мы сможем и без партнеров купить ранчо.
Алиса уже тогда чувствовала, что беременна, и хотела поделиться своим подозрением, но он не дал ей и рта открыть. А она не умела настаивать, особенно если Коб заключал ее в объятия. В ту ночь они безумно и страстно любили друг друга. А на следующее утро она нашла записку, мол, надо отдать в починку сапоги, а он позвонит позже.
Алиса не стала дожидаться его звонка… Но он выследил, что она у родителей.
Алиса закрыла глаза, чтобы не вспоминать ту ужасную ссору. Она пригрозила ему, что расторгнет их брак. И тогда Коб сказал ей то, что она запомнила на всю жизнь:
– Все, что я делаю, – для тебя и ради нашего будущего. Если ты так не думаешь, то, наверное, тебе лучше уйти. Я не имею права удерживать тебя. Делай то, что считаешь нужным. Ты сумеешь заставить своего богатого папу натянуть поводья, и наш брак будет расторгнут. Я подчинюсь закону, хотя сердцем никогда не соглашусь с разводом. И обещаю, когда-нибудь я вернусь к тебе, Алиса Гудэкр. Вернусь с успехом, достойным такой женщины, как ты. Или вообще не вернусь.
Эти его слова запали глубоко, Алиса помнила их так же ясно, как в тот последний день. Коб так и не вернулся. И хотя она уже не надеялась снова увидеть его в Саммит-Сити, все же где-то в глубине души еще теплился слабый огонек…
Алиса переключила внимание на фотографию. Вот и в рекламной листовке она использовала ЕГО сапоги. Ведь теперь их увидит каждый участник родео, которому по расписанию выпало выступать в их городе. Да и это прощальное письмо она написала на оборотной стороне одной из листовок.
Алиса взяла бледно-желтый лист и вышла на балкон.
На черном бархате неба Южной Дакоты сверкали звезды. Свежий ветер ерошил волосы. Внизу полным ходом шли приготовления к завтрашнему приему. Она смотрела на суетившихся людей и вдыхала пряные ароматы позднего лета.
Да, сегодня она живет в родительском доме и еще не научилась рекламным трюкам организации родео, которые хорошо известны ее родителям. Сегодня она непослушная девчонка, которая не подчинилась приказу отца: «Люби кого угодно, только не ковбоя. Выходи замуж за любого, но не за участника родео». За своеволие она заплатила разбитым сердцем.
Но завтра все плохое останется позади. Завтра она начнет прокладывать свой путь, который приведет к успеху и финансовой независимости. Через несколько месяцев у нее уже будут деньги, чтобы переехать с дочерью в собственный дом. Ничто не помешает ей построить свое будущее. И уж конечно, не прошлое…
Алиса подняла руку с листовкой и разжала пальцы. Ветер подхватил бледно-желтый лист и унес в ночь. Глядя, как он улетает в темноту, она в последний раз прошептала: «Приезжай». Кто знает, может, это послание когда-нибудь дойдет до своего адресата. Тогда она наконец завершит эту главу своей жизни. «Приезжай»…
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Всем! Всем! Всем!
Дни родео в графстве Саммит.
Праздник открытия – прием с барбекю.
Западное ранчо Йаху Бакару и Музей родео.
Дом легендарных шоуменов родео Йипа и Долли Картрайт.
Коб Гудэкр, сощурившись, разглядывал листовку, приклеенную к пыльной витрине продуктовой лавки. В памяти всплыли подробности этого традиционного приема: прославленное барбекю, туши на вертелах, тлеющие угли… Костры горели до полной темноты, когда начинался грандиозный фейерверк. Принимали всех, кто любит родео и сберег десять долларов на билет. Но Коб знал, что на него это приглашение не распространяется.
Сердце будто сжали в кулаке. Давление с каждым ударом становилось все сильнее. Почти три года он старался держаться подальше от Дней родео в Саммит-Сити и от связанных с ними болезненных воспоминаний. Теперь, когда пустые мечты осыпались как пожелтевшая листва, судьба вновь привела его сюда, на сцену, где он одержал свою самую блестящую победу и потерпел самое страшное поражение.
Он тяжело вздохнул. Взгляд упал на подпись под фотографией в центре рекламной листовки:
«Держу пари, это твои сапоги, победитель! Я жду тебя».
– Только не меня, парень, – пробормотал он крошечному ковбою, выглядывавшему из-под черной шляпы. – Так что оставь свои сапо…
Коб собирался повернуться спиной к своему прошлому и вдруг застыл…
МОИ САПОГИ! Он нагнулся, чтобы получше разглядеть светло-коричневые ковбойские сапоги, отделанные змеиной кожей. Неужели они позволяют играть его любимыми сапогами какому-то младенцу в памперсах?
Конечно, его. Никаких сомнений. Вот и правый каблук по-прежнему стесан. Он оставил требующие починки сапоги, когда последний раз уезжал из Саммит-Сити.
Коб сжал зубы и упер руки в бедра. Почувствовал вдруг, как шов потертых джинсов больно врезался в ногу. Он так уставился на сапоги, что казалось, вот-вот прожжет в бумаге дырку. Шумно выдохнул.
Фотографию могла сделать только она… Единственный человек, которому он доверил эти столь памятные для него сапоги и свое сердце. Ну что же, первое она сохранила, а как насчет второго…
Ее образ вспыхнул перед ним, и его будто обожгло. Несмотря на годы и многочисленные обиды, вставшие стеной между ними, она рисовалась ему такой, как на первом свидании: светлые рыжеватые волосы заплетены в толстую косу, которая заканчивается на середине спины между лопаток, смешные веснушки на румяных щеках, искренность и восхищение в сияющих газельих глазах.
Как быстро восхищение сменилось обвинением. Во время последней ссоры он не видел ее лица. Не хотел видеть. Он понял глубину ее разочарования и ушел, надеясь таким путем избежать рокового объяснения. Но оно настигло его по телефонному проводу.
Кровь стучала в висках, словно копыта стреноженного лассо быка. Коб заставил себя еще раз пробежать глазами текст дразнящего объявления. Желваки заходили на его скулах. Он старался не дать выход рвавшейся на волю буре.
Листовка, фотография, провокационная подпись под ней и даже та преисподняя, которую он носит в себе, – все это работа одной женщины. Алисы Картрайт.
Красивый логотип в нижнем углу листовки подтверждал его догадку. «Краудер и Картрайт – Западная компания по менеджменту». И местный адрес.
Значит, она еще живет в Саммит-Сити. И может быть, под крышей родителей. Под их каблуком. И это значит, что она, вероятно, придет на родео.
«И обещаю, когда-нибудь я вернусь к тебе, Алиса Гудэкр. Вернусь с успехом, достойным такой женщины, как ты. Или вообще не вернусь». Собственные слова из недавнего прошлого звучали как насмешка. По меркам большинства мужчин он добился успеха. И вернулся бы к Алисе, но оставался один невыполнимый для него пункт. Одиночество и жестокие удары судьбы научили его: ни сейчас, ни в будущем он не будет достойным той единственной женщины, которую бы попросил носить его имя. Мужчина его типа может только унизить и обидеть ее.
И Коб не приехал в Саммит-Сити, чтобы убедить Алису в своей правоте. Хотя эта мечта умирала очень тяжело. Он вернулся, чтобы доказать себе, что чего-то стоит.
Итак, два последних выступления, и он навсегда уйдет из родео. Конечно, если еще сможет ходить. Коб перенес вес на правую ногу, поморщившись от боли. Два выступления, победные или нет, отделяют его от возможности уйти из родео как мужчина. Отказ от участия будет означать для него полное фиаско. Он уже потерпел его как сын, как любовник, как чемпион, как муж. Надо выстоять хотя бы в одном. А это значит, он должен выступить.
Два выступления. И Алиса будет стоять на трибуне и смотреть на него.
Какого черта! Как сосредоточиться на родео, если мысли о ней переполняют его? А ведь он думал, что похоронил их, вытряс в ковбойском седле.
Нет, он не сможет.
Осталось только десять дней. Надо или выбросить эту девушку из своего сердца, или сделать так, чтобы она не пришла на родео в тот вечер, когда он будет выступать. А это значит, что так или иначе, а ему придется увидеть свою бывшую жену.
– Коб!
Звук собственного имени словно выстрел ворвался в его беспорядочные мысли. Он вздрогнул и резко повернулся: перед ним стояла совсем юная девушка.
Она улыбалась, склонив голову набок. Неправдоподобно желтые волосы свисали вниз и касались ложбинки между грудями.
Коб порылся в памяти, вспоминая, откуда мог знать это хорошенькое юное существо. Конечно, у него были свои бурные дни. «Один хороший заезд заслуживает второго» – эта нехитрая философия определяла все ковбойские пирушки после родео. Но с того момента, как в его жизнь вошла Алиса, он возвращался к ней в Саммит-Сити, а потом… потом, когда они стали жить врозь, просто забирал свой выигрыш и ехал на следующий тур.
Сиявшее солнце припекало широкую спину в темной рубашке. А он продолжал искать в памяти черты этой девушки. Но только одно женское лицо запечатлелось в его душе. Как будто вырезано ножом – и так глубоко, что шрамы никогда не заживут. В этом он не сомневался. И невидимая рука снова стиснула его сердце.
Усилием воли он заставил себя сосредоточиться на молоденькой блондинке. В его разгульный период она была подростком, а этот порог Коб никогда не переступал.
Он помнил себя шестнадцатилетним и знал, как легко молодой человек, жаждущий любви и признания, привязывается к тем, кто старше его. Ему бы заручиться покровительством хотя бы на неделю, на день, на час. Лишь бы создать видимость, что кто-то заметил его, признал его право на существование. Но те, кто греет руки на родео, думают только о себе и об очередном развлечении.
Он чуть поморщился. Запыхавшаяся девушка дышала так глубоко, что Коб слышал шуршание ее блузки.
– Простите, не помню, где мы встречались…
– Ой, вы меня не знаете, – затараторила блондинка. – Я ваша фанатка. И узнала вас по шляпе.
Коб бережно, двумя пальцами коснулся своей шляпы. Девчонка права: такую носит только он. Первые призовые деньги он потратил, заказав шляпу в Остине, штат Техас. Такую же дымчато-коричневую, словно подкопченную дымом, с австралийскими полями и кожаной лентой вокруг тульи. И с тех пор не изменял своему стилю – носил ее гордо, как корону, надвинув на лоб, так чтобы переднее поле всегда затеняло глаза.
– Я так разволновалась, когда услышала, что вы будете здесь выступать, – продолжала изливать свои чувства девушка. – Ведь вы будете здесь работать с Дьяволом.
При упоминании быка, который его преследовал весь сезон, Коб криво усмехнулся.
– Похоже, вы настоящий фанат.
– Еще бы! Ведь это что-то, когда на арене вы и Дьявол! Ох и показали вы ему в начале лета! А потом он сбросил вас прямо на…
– Ну, не совсем так, мэм, но в чем-то вы правы. – Коб удовлетворенно кивнул: значит, он пока еще лучше неукротимого быка! – А теперь, если вы не против, у меня еще неоконченные дела…
– Ой! – Она заморгала, будто бы ожидала большего. – Да, конечно, м-м-м, не могли бы вы… не могли бы вы подписать это?
У него мелькнула озорная мысль, не собирается ли она предложить оставить автограф на ее пышной груди. Но она протянула ему листовку, такую же, как в витрине, и шариковую ручку. Коб тщательно вывел крупным каллиграфическим почерком свое имя. Как-то один ковбой, увидев его подпись, сказал, что она похожа на клеймо, которым на Западе метят скот. Трудно поверить, что это написано человеком.
– Вот. – Он вернул девушке листовку. Блондинка была явно разочарована.
Ну, это его жребий – разочаровывать женщин: он не сумел спасти мать от жестокого никчемного мужа, не уберег свою первую возлюбленную, тоже, кстати, фанатку родео, от саморазрушительного образа жизни. Надеялся, что с Алисой будет лучше, что он, разделив с ней свою жизнь, сможет оберегать и защищать ее от всех невзгод. А кончилось тем, что и она разочаровалась в нем.
Девушка снова совала ему листовку.
– Думаю, могли бы написать название отеля…
– Где вы ее взяли? – Он кивнул на листовку, трепетавшую на ветру.
– Там на кормовом складе целые пачки. – Она ткнула пальцем. – Но я думала, может быть…
– Знаю, что вы думали, дорогая, и польщен, – солгал Коб и добавил: – Почему бы вам, не найти местного владельца ранчо, чтобы он заботился о вас? Зачем тратить время на заезжего ковбоя, который нынче здесь, завтра там?
Блондинка, задохнувшись от ярости, возмущенно открыла рот.
– Впрочем, поступайте как хотите. – Он пожал плечами. – А теперь, извините, дела. До свидания, мэм.
Коб повернулся на каблуках и зашагал прямо к кормовому складу, чтобы взять одну из листовок, которой предстояло стать первым шагом мисс Алисы Картрайт в новую жизнь.
* * *
Пу-у-уф!
Сверкающие золотистые искры рассыпались по темному небу. Алиса запрокинула голову и вместе с толпой испустила восторженное «О-о-о-ох!».
Великий день. Отличное начало новой жизни. Она раздала десятки визитных карточек и назначила встречи с несколькими потенциальными клиентами. Но самое главное – она действовала четко и уверенно, как настоящая профессионалка. И у нее еще осталось немного времени побыть с дочерью, которая сейчас вместе с бабушкой и дедушкой стояла на главной трибуне и радовалась шоу.
Алиса откинула назад волосы. Ей нравилась новая стрижка. Она чувствовала себя дерзкой и сексуальной. Первый раз с тех пор…
Нет. Она обещала себе не думать о Кобе. День прошел так хорошо, что не стоит вспоминать прошлые поражения и ошибки.
Пронзительный свист спутал ее мысли.
Высоко-высоко в небе взорвался фейерверк, залив лучами желтого света запрокинутые головы собравшихся. Среди моря лиц, с удовольствием наблюдающих за феерией, одно не обратилось к небу. И раньше чем волшебные россыпи огней зашипели и погасли, Алиса поймала на себе взгляд этого человека. Один-единственный, мимолетный, но от него похолодела душа.
Дымчатая шляпа с техасской тульей и австралийскими полями. Она могла поклясться, что уже видела ее. Вытянув шею, вглядывалась в темноту, в весело галдевшую массу людей, но ничего не видела. Неужели игра воображения?
Алиса привычно потянулась к волосам, но новая стрижка не позволяла намотать прядь на палец. Глубоко вдохнув, она расправила плечи, потом медленно выдохнула и провела ладонями по бежевой мини-юбке: спокойно, новая Алиса Картрайт полностью владеет собой.
Пу-у-ф-ш-ш-ш. Очередная ракета взорвалась в небе.
Привиделось, убеждала она себя, любуясь фейерверком и стараясь не смотреть на освещенную толпу. Хотелось обрести прежнюю уверенность, хотя она и понимала, что вряд ли ей это удастся. Прежде всего ровное дыхание, но каждый глоток воздуха, попадавший в легкие, имел какой-то странный привкус и действовал как глоток шампанского. Она старалась смотреть только в небо, но безуспешно…
– А-а-а-ах! – приветствовала толпа очередную россыпь искрящихся огоньков.
Алиса тревожно озиралась, пытаясь отыскать глазами шляпу Коба Гудэкра, его ковбойскую корону. Так потерпевший кораблекрушение моряк ждет появления спинного плавника акулы.
Вот. Она увидела шляпу. А потом и ее владельца. Это был Коб. Он направлялся прямо к ней. И выглядел так, будто уже заполучил ее…
Мерцание в небе поблекло, и все опять погрузилось во мрак.
Пульс начал бешеную гонку. Она резко повернулась, надо немедленно уйти. Да, она хотела, чтобы он вернулся, но не так внезапно. Ей надо больше времени. Надо подготовиться. Надо исчезнуть, пока он не добрался до нее.
– Простите, – без конца повторяла она, проталкиваясь к спасительному дому.
Поп. Поп-поп. Поп-поп-поп.
Неистовый треск шутих почти оглушал Алису, но она продолжала пробираться вперед. На ступеньках огромного белого дома она расслабилась и бросила последний взгляд на толпу.
Никакой шляпы. Акулий плавник исчез. Алиса моргнула.
Фонтан красных и синих искр взметнулся в небо и осветил с высоты землю.
Никакого Коба Гудэкра.
Алиса вздохнула: чего только не померещится в такую ночь…
Сегодня она впервые попробовала вкус успеха. И твердо решила не сломаться и не сгореть, как это случилось три года назад, когда она впервые попыталась встать на собственные ноги. Что заставило ее сейчас бежать в страхе, будто прежняя Алиса? Коб Гудэкр. Символ ее величайшего провала.
По правде, сама мысль, вызвавшая страх, смехотворна. Коб здесь? На ранчо ее родителей? После трех лет, когда он исчез, даже не попрощавшись?
Она выдавила из пересохшего горла смешок, покачала головой и повернулась, чтобы войти в дом.
П-п-ф-ф-ш-ш! Бух! Бах! Трах! На усеянном звездами небе расцвел гигантский, переливающийся всеми цветами радуги букет. П-п-п-т-т-т-ш-ш… П-п-п-тш… П-п-п-т…
– Привет, Алиса.
Женщина вздрогнула.
– Коб?
Она закрыла глаза, надеясь, что мираж рассеется.
И все равно видела мужчину в потрепанных джинсах, так плотно облегающих стройные бедра, будто он в них и родился. Безукоризненно сшитая рубашка обтягивала точно вырезанный из камня торс, широкие плечи такие могучие, что любая женщина теряла голову в сладостных мечтах.
Даже шрам разглядела… Он шел от подбородка к гортани, напоминая о том давнем родео. С тех пор его голос остался хриплым, и теперь, даже когда он просил передать сахар, это звучало словно неприличное предложение.
Она прижала ладонь к треугольному вырезу над грудью. Кожа стала влажной. Голова шла кругом. Нет, мираж не привел бы ее в такое состояние.
Алиса медленно открыла глаза. Перед ней неясно вырисовывался Коб Гудэкр. Из плоти и крови. Опасно сексуальный.
Освещенный золотисто-красным сиянием, он стоял у входной двери. Снял шляпу, провел длинными загрубевшими пальцами по черной шевелюре.
– Прекрасная ночь для фейерверка!
Его лицо едва ли изменилось за три года – неотесанный обломок скал Южной Дакоты. Сверкающие искры отражались в глубине голубых, как лед, глаз – холодных и в то же время горящих каким-то жгучим огнем.
Зачем смотреть в эти глаза? Она и так знает, что он сердит. Вот так. Ей тоже полагалось быть сердитой. Три года тоски, разочарования и боли. Если он позволил ей пережить такое, ну что ж, получит той же монетой.
Теперь это уже не та Алиса, с которой он имел дело раньше. Сильная, независимо мыслящая деловая женщина. Мать.
Она вздрогнула. Джейси!.. Невольно оглянулась в сторону трибуны: Йип Картрайт крепко держал девочку. Лучшая защита – нападение, решила Алиса и приготовилась к атаке.
– У тебя, Гудэкр, хватило наглости появиться здесь? – Она уперла руки в бедра. Хорошо бы влажные ладони не оставили следов на полотняном костюме… – Я могла бы спросить, что ты тут делаешь. Но ты еще, чего доброго, вообразишь, будто мне это интересно.
Он не ответил. Конечно, не предполагал такой встречи, надеялся увидеть прежнюю нежную и послушную девушку. Так и сверлит ее взглядом из-под насупленных бровей.
Воспользовавшись его нерешительностью, Алиса хотела быстро ретироваться. Когда-нибудь она еще увидит его. Тогда и скажет ему о девочке. Но не здесь и не сейчас. Она шагнула к двери. Но когда пальцы легли на большую медную ручку, жаркое тело Коба надвинулось сзади. Бешено стучавшее сердце замерло, и мурашки побежали по позвоночнику. Возбужденный рокот толпы и взрывы петард куда-то пропали. Мир сузился. В этот момент для нее существовал только любимый мужчина.
– Так вот, значит, как, Алиса КАРТРАЙТ.
Подчеркнув девичью фамилию, он словно обвинил ее в предательстве. Все в Алисе натянулось, как струна: получалось, что, взяв свою прежнюю фамилию, она объявляла их брак аннулированным. Мозолистая ладонь легла на ее нежную руку, мешая открыть дверь.
– Я пришел сюда не для того, чтобы любоваться на твою спину. – Грудь Коба взволнованно вздымалась: этот запах, исходящий от ее волос, кожи!.. Силясь сохранить внешнее равнодушие, он сжал зубы и понизил голос до шепота: – Хотя это не значит, что я не наслаждаюсь ее видом.
Он не ожидал, что встреча с Алисой так подействует на него. Гибкое тело, ставшее еще более женственным, напоминало зрелый плод, готовый вот-вот лопнуть. Невероятное искушение – стоять так близко, что ни один не мог пошевелиться или даже дышать без того, чтобы другой не почувствовал.
Он никак не подготовился к этой встрече и не подозревал такой твердости и самообладания в прежней наивной скромнице. Стоявшая перед ним женщина явно не испытывала к нему ничего, кроме презрения.
Все его мужское естество требовало: она должна за это заплатить. Нет, он не будет обижать ее – равенство так равенство.
– Послушай, Гудэкр, – она откинула назад волосы, – стоит мне только крикнуть, и ты вылетишь отсюда вместе со следующим залпом фейерверка.
– Этого я не боюсь, – буркнул он в теплую гущу ее волос. – Я справляюсь с дикими быками. А вот сгореть от неутоленной страсти, да еще вдвоем, не хочется.
Он услышал ее долгий тихий вздох и улыбнулся.
– Помнишь, Алиса?
Даже позвоночник у нее окаменел. Она повернулась к нему в профиль. Голос от подавленных эмоций стал резким и пронзительным – нож по кремню, да и только.
– Помню, Коб. Я много чего помню: вот однажды чуть не утонула в собственных слезах, когда поняла, что вся эта пламенная страсть только удобная ложь.
Надо бы предвидеть, что она ждет его возвращения, чтобы окончательно порвать с ним. Когда-то она бросила ему в сердцах, что их брак будет расторгнут, потому что был заключен обманным путем. Но все это эмоции, а что она думает на самом деле, он не представлял. И вот теперь она заявляет, что все пережитое ими – ложь. Как от удара ниже пояса, жгучая боль пронзила его с головы до ног. Выходит, самое сильное переживание его жизни – это всего лишь ложь.
– Я… я не могу обсуждать это с тобой сейчас, – пробормотала она.
Просительные нотки в ее голосе лишь усугубили его отчаяние. Коб отступил назад. В каком же свете видела его эта женщина?
Лжец! Его называли и похуже, но все это вздор в сравнении с тем, что он услышал сейчас из уст любимой женщины.
Трубные звуки оркестра аккомпанировали неистовому финалу огненного шоу.
– Позвони мне завтра домой, – она открыла дверь, – и, может быть, мы сумеем найти время поговорить.
– Нет.
– Что? – Первый раз она повернулась к нему лицом.
Он заставил себя смотреть ей прямо в глаза. Он пришел сюда по единственной причине: надо вырвать ее из своего сердца. По крайней мере, заручиться согласием, что она не придет на родео, иначе победы ему не видать как своих ушей. Даже сейчас ему невыносимо горько. Но надо довести дело до конца.
– Мы оба знаем, что ломаный-переломаный ковбой вроде меня недостаточно хорош для такой женщины, как ты. К чему притворяться, будто это не так.
Что-то мелькнуло в бездонных газельих глазах. Взгляд возражал ему. Губы молчали.
– Но я не хочу быть отвергнутым тобой, Алиса. – Он опустил глаза на шляпу, которую держал в руке. – Не в этот раз.
– Я никогда не отвергала тебя.
– Но не как мужа.
Ровные белые зубы прикусили пухлую нижнюю губу. Похоже, она хочет что-то сказать, но не хватает смелости.
Неужели он еще нужен ей? Ее глаза говорили, что она боится сказать то, о чем впоследствии пожалеет. А это значит, он ей нужен!
– Помнишь, дорогая, свои последние слова?
Она вздернула подбородок и промолчала.
– Ты сказала: «Если ты, Коб, отвергаешь мою помощь и запрещаешь участвовать в покупке ранчо, мы не партнеры. Если же мы не партнеры, тогда, по моим представлениям, мы не можем считаться супружеской парой. Так что с этого дня, Коб Гудэкр, ты мне не муж».
– А ты свои последние слова помнишь? – Голос Алисы слегка дрогнул.
– Ты же знаешь, что помню, – с усилием процедил он сквозь зубы.
– Ты сказал, что вернешься ко мне, когда докажешь, что чего-то стоишь. – Влага засверкала в глазах, но ни одна слезинка не упала. – И раз уж, Коб, ты сейчас здесь, мне надо с тобой поговорить. Слишком много чего произошло после твоего отъезда.
Именно это он и хотел услышать. Не зная, что ответить, он машинально потянулся к шляпе, и вдруг его пальцы, скользя вдоль ленточки на тулье, на что-то наткнулись. Зашуршала бумага. Это вернуло его к цели прихода.
– Я пришел, Алиса, из-за этого. – Он снял шляпу и извлек из-под ленточки желтоватый лист. Потом поспешно, стараясь, чтобы женщина не видела выражения его глаз, надвинул свой головной убор на лоб.
Лицо Алисы побледнело. Она рассматривала листовку так, будто никогда не видела раньше.
Коб сложил лист таким образом, чтобы видна была только фотография, и поднес его к самым глазам Алисы.
– Я пришел, потому что, когда увидел ЭТО, понял: у тебя есть что-то принадлежащее мне.
