Текст книги "Жаркие ночи"

Автор книги: Натали Митчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

4

Больше мне не хотелось даже приближаться к морю. Я все время видел перед собой счастливое лицо Алисии, встретившейся с ним, и ее почти неживое тело, которое утягивала глубина. Море обмануло ее любовь, мечта обернулась катастрофой.

– С ней все будет в порядке, – в сотый раз напомнила мне мать, которую мы все же привезли из аэропорта на такси, с трудом пробившись сквозь поток машин и автобусов, мчавшихся навстречу.

Наша мама была единственным человеком, прилетевшим на этот остров, чтобы остаться здесь. Все остальные – и туристы, и местные, – мечтали поскорее убраться отсюда. И я прекрасно их понимал, и хотел того же, только мы не могли улететь отсюда без Алисии.

До этого мы доставили ее в больницу, где медики сразу же увезли Алисию от нас, чтобы обследовать. И я, конечно, не возражал, хотя больше всего мне хотелось, чтобы она осталась рядом со мной. Тогда я был бы спокоен. Тогда с ней ничего не случилось бы. Как я мог уехать от нее? Как мог доверить ее жизнь Гарри Форстеру?

Форстера так и не нашли. Как и сотни других людей, похищенных цунами. Воздух над Пукетом сделался густым от рыданий и стонов. Кого-то из туристов некому было даже оплакать – гибли целыми семьями. Из местных почти никто не пострадал: служащие отелей не жили на острове, они приезжали на работу с материка. Их семьи, их дома были в те страшные минуты вне опасности.

Я поражался оптимизму и жизнестойкости этих людей, уже взявшихся разгребать последствия катастрофы. Я еще не мог прийти в себя, а десятки людей сообща растаскивали завалы, оставшиеся от стоявших на берегу баров, массажных кабин, небольших коттеджей, вроде того, в котором жил мой отец. Обмотавшись веревками, как бурлаки на картине русского художника Репина, они сообща утаскивали куда-то огромные поваленные пальмы, и, глядя на их усилия, мне верилось, что скоро Пукет снова станет жемчужиной Адаманского побережья…

Но все уже не могло быть как прежде. То и дело на меня накатывало отчаяние: я ведь мог спасти кого-нибудь, когда был под водой! Никогда ни до, ни после чужие жизни не зависели от меня настолько прочно. Я оборвал все эти невидимые нити. Я позволил этим людям утонуть, потому что искал Алисию.

– Ты не мог спасти всех, сынок, – сказал мне отец, враз утративший всю свою жизнерадостность. Я даже заметил седину в его буйных, как и темперамент, волосах.

Они с мамой весь вечер жались друг к другу, как две испуганные птицы. Огромность беды, произошедшей на их глазах, так убедительно показала им ничтожность их разногласий, что мои родители цеплялись друг за друга, страшась потери. Это, оказывается, может произойти и помимо их воли. Конечно, они оба знали об этом и раньше, но когда такоепроисходит на твоих глазах, начинаешь воспринимать все иначе.

Я не мог простить себе, что столько времени скрывал от Алисии все, что было у меня в душе. Ведь она могла уйти из жизни, так и не узнав, как я люблю ее. Как я бродил по коридорам колледжа, надеясь просто встретить ее, погладить взглядом золотистые волосы, услышать голос, который произносит: «Привет, Кевин!» Обычные слова, в которых, оказывается, не только для меня, но и для нее было столько смысла… Если только мой отец не ошибся. Но я почему-то сразу поверил ему.

– Ты не мог спасти всех, сынок, – то и дело повторял он. – Но, если б ради кого-то ты не спас Алисию, ты не простил бы себе этого до конца жизни. И этому человеку не простил бы… Думаешь, тому парню легко было бы жить с таким проклятием?

Я посмотрел на него. Отец выглядел постаревшим на добрый десяток лет. Теперь стриженая, черноволосая мама выглядела его младшей сестрой, хотя еще недавно мне казалось, что он смотрится моложе.

Мы сидели прямо на песке возле того места, где несколько часов назад был его коттедж. Все его картины погибли, ни одной даже не нашли, но никто из нас даже не заговаривал об этом.

Я заверил его:

– Если я кого и проклинаю, так только себя.

– А вот этого не смей делать! – вмешалась мама. – Ты же не Господь, чтобы спасти сотни!

– Спасибо, что заставила меня научиться плавать, – вспомнил я.

Она махнула незагорелой рукой:

– Меньше всего я хотела, чтобы это пригодилось тебе в таких обстоятельствах.

– Получается, что всегда нужно предполагать такие обстоятельства.

Мы замолчали, глядя на грязный песок у наших ног. Еще недавно он был золотистым, как… Впрочем, все вокруг напоминало мне Алисию. Это она была жемчужиной Андаманского побережья.

«Простит ли она мне тот ужас, что ей пришлось пережить из-за меня, – в который раз спросил я себя. – Если она действительно прилетела на Пукет ради меня… Невозможно поверить в это! Почему она до сих пор никак не проявила своей любви? Зачем ей понадобилось сделать это именно здесь?»

Вообще-то я понимал зачем. Здесь, в этом вчерашнем раю, было все, что приподнимает любовь на уровень романтики. Алисии хотелось, чтобы наши главные слова прозвучали под пальмами возле нежно шепчущего моря. Разве она могла представить, что оно обрушится на нее с яростью взбесившегося зверя?

– Чем мы тебя так разгневали? – спросил я у водной глади, которая опять была безмятежна.

Вместо ответа я вдруг услышал вкрадчивый перезвон телефона. Не моего, он утонул, когда я нырял за Алисией. В больнице мы оставили номер телефона моей мамы.

Я вскочил, пока она извлекала трубку из сумки, валявшейся рядом. Я не мог сидеть и ждать, когда нам скажут, что Алисия… Что они скажут?

– Что? – не выдержав, крикнул я, хотя мама еще продолжала что-то выслушивать.

Она сделала строгое лицо и погрозила мне: «Не мешай!» Потом сказала кому-то:

– Мы вам бесконечно признательны. Я все поняла. На два слова. Разумеется.

И протянула мне маленькую трубку. Она сразу же чуть не выскользнула из моей руки, оказывается, ладонь вспотела от волнения.

– Алло?

Голос у меня дрогнул и сорвался. Но я уже успел услышать другой – самый желанный, самый красивый, хоть и немного слабый.

– Кевин?

– Алисия! – заорал я на весь берег. – Как ты, солнышко? Можно приехать к тебе?

Другим ухом я услышал, как хмыкнул отец:

– Интересно, на чем он собирается ехать?

Надо заметить, он не слишком горевал по своей «Вольво», потому что найти ее на Пукете не составляло труда. Не могли же ее вывезти отсюда!

Я отошел от родителей подальше.

– Кевин, – опять раздался голос Алисии. Такой живой, самый волнующий голос.

Мне с трудом удалось вымолвить:

– Да, милая?

– Ты спас меня, Кевин? Это правда?

– Ерунда. Я просто вытащил тебя из воды.

Она убежденно повторила:

– Ты спас меня.

– Главное, что ты жива. Это самое-самое главное!

– Но…

Я насторожился:

– Что такое?

Меня вдруг пронизал страх: а что, если за ту четверть часа, что Алисия пробыла на яхте с Гарри, она успела влюбиться в него? И теперь она не представляет, как сказать мне о том, что жизнь без него не имеет для нее смысла. Знает ли она, что Гарри погиб? Вряд ли. Кто мог сказать ей об этом? Тогда она сообщит мне кое-что другое, но для меня не менее безнадежное…

Я даже закрыл глаза, приготовившись принять этот новый удар. Но Алисия пробормотала:

– Я недостойна тебя, Кевин. Ты не все знаешь… Я ведь солгала тебе.

Страх отхлынул от моего сердца. Я смог глубоко вздохнуть. Никогда еще мне так легко не дышалось.

– Алисия, это ты о своей сестре?

– Как ты догадался, Кевин? – громко ахнув, спросила она испуганно.

Мне представилось, что о своей лжи она сообщила, зажмурившись, а теперь удивленно раскрыла глаза. Синие, как море, глаза…

– Это мой отец догадался, – не сразу признался я. – Кстати, они с мамой шлют тебе привет. Мы все-таки встретили ее.

Родители не услышали моих слов, но, я уверен, никто из них ничего не имел бы против.

– Спасибо, им тоже, – растерянно отозвалась Алисия. – Так он сказал тебе? А обещал не говорить.

Пришел мой черед удивляться:

– Когда он тебе это обещал?

– На берегу, когда рисовал меня, помнишь? Я еще попросила тебя отойти.

Я снова увидел еще чистый берег, услышал веселые возгласы купающихся, ни о чем не подозревающих людей, некоторым из которых жить оставалось считанные часы. Даже минуты.

– Это было как будто в прошлой жизни…

– Вот и у меня такое же ощущение. Мне даже не верится, что все это произошло с нами. Ни хорошее, ни плохое. Все, как будто бы придумано.

– Придуманное не так пугает…

– Это верно.

– Так вы об этом говорили с моим отцом? Ты призналась ему? Алисия? Ты меня слышишь?

В трубке раздались какие-то звуки, потом Алисия скороговоркой произнесла:

– Кевин, я больше не могу говорить. Ты приедешь утром? Мне многое нужно тебе сказать.

– Конечно! Конечно, я приеду! Алисия…

Я хотел сказать, что люблю ее, но успел подумать, что такие слова не должны впервые прозвучать по телефону. Мне необходимо было видеть ее глаза.

– Пока, Кевин!

Я опустил руку и посмотрел на табло телефона, как будто там могла оказаться фотография Алисии. Единственное лицо, которое мне хотелось видеть всегда.

– Ну, как, милый? – хитро прищурившись, спросила мама. – Я так чувствую, тебе уже нравится твоя роль спасителя красивых девушек?

Она нечаянно ударила по больному. Скольких девушек поглотила эта хищная волна? И кто-то их тоже любил, и писал о них стихи…

– Только одной, – ответил я. – Я спас только одну девушку, мама.

– Одной всегда хватает для одной жизни, – философски изрек отец и прижал свою Миранду еще крепче.

Справедливости ради я заметил, что так происходит далеко не со всеми.

– Это уж точно, – вздохнула мама, и впервые на моих глазах погладила отца по щеке. – Перед отлетом я как раз сдала материал о разводах в високосном году.

Отец почему-то заинтересовался:

– И как?

– Их стало больше почти в два раза.

Он грозно выпрямился:

– Но наш не пополнит это количество.

Мама улыбнулась ему с такой нежностью, какой я давно не видел на ее лице.

– Ты мой хороший…

– Я должен поехать к Алисии, – наверное, не вовремя вмешался я, но мне нужно было спешить. – Пешком пойду, если не найду такси. Но на всякий случай… Мам, не займешь мне немного денег?

Она даже обиделась:

– О чем ты говоришь! Бери сколько надо!

Мне было надо на такси до больницы и на букет роз для Алисии. Могло статься, что она вовсе не розы любила больше всего, мне еще только предстояло это выяснить. Пока я положился на собственный вкус.

Немного отойдя, я оглянулся. Родители смотрели мне вслед, грустно улыбаясь, как будто на их глазах я уходил во взрослую жизнь. Я махнул им рукой, а они оба как-то поежились, заерзали, точно искали тепла, которого я их лишил. Они могли найти его только друг у друга.

Когда я добрался до больницы, там уже все спали. Кроме врачей, конечно, и тех пациентов, которым еще не успели оказать помощь. Таких было множество, некоторые лежали на носилках прямо на траве возле корпуса, многие плакали. А я, как идиот, шел мимо этих стонущих, нуждающихся в помощи людей со своим пышным букетом, и мне было стыдно за себя.

И, только встретившись взглядом с женщиной, похоже, ровесницей моей мамы, лицо которой представляло собой сплошную черную гематому, я понял, что надо делать. Отделив от букета одну розу, я протянул ей и, наклонившись, тихо сказал:

– Возьмите, пожалуйста. Все будет хорошо. Главное, что вы живы.

Потом шагнул к пожилой тайке, наверное, сотруднице отеля, и произнес то же самое. И еще к одной, и еще… Честное слово, они оживали прямо на глазах, эти женщины, они начинали улыбаться.

Последнюю розу цвета утренней зари я оставил для Алисии, хотя цветов хватило далеко не всем. Но я не мог явиться к ней с пустыми руками.

В больничном коридоре царили такая суета и неразбериха, что я даже не попытался искать Алисию через кого-то из медсестер. У них были дела поважнее. Я решил, что сам отыщу ее в этом большом здании. В конце концов, это было не сложнее, чем вырвать ее из смертельных объятий разбушевавшегося моря.

Я обходил палату за палатой, этаж за этажом, я заглядывал во все двери. Ее нигде не было. Мне уже начинало казаться, что моя роза завянет, пока я отыщу Алисию, но в одной из комнат четвертого этажа я вдруг увидел ее. Свет из коридора падал на золотистые волосы на белой подушке… Мы привезли Алисию одной из первых, ей еще, к счастью, досталась нормальная кровать. Остальным, похоже, придется лечиться в походных условиях.

Стараясь не скрипеть и не топать, я вошел в темную палату, на цыпочках приблизился к ее постели. Здесь терпко пахло лекарствами, и я подумал, что Алисии трудно будет различить цветочный аромат. Если б она спала, я, наверное, не решился бы тревожить ее сон. Просто положил бы рядом свою розу и до утра просидел бы где-нибудь в коридоре. Хоть на полу.

Но Алисия подняла голову.

– Кевин? О Господи, Кевин!

– Это я.

Встав на колени возле ее кровати, я положил розу на одеяло возле ее руки:

– Я нес тебе целый букет, но там возле больницы столько искалеченных женщин…

Ее пальцы едва касались розовых лепестков.

– Кевин, Кевин, – повторяла она, как зачарованная, и мне даже стало неловко оттого, что Алисия столько радости находит в звуке моего имени.

От смущения я задал самый банальный вопрос:

– Как ты себя чувствуешь?

– Отлично! – Она села, чтобы продемонстрировать это, но я заставил ее лечь.

В больничной сорочке, с растрепанными волосами, Алисия казалась совсем худенькой и юной. Моя храбрая, застенчивая Русалочка…

– Забери меня отсюда, пожалуйста, – взмолилась она. – У меня ведь ничего не болит! Они говорят, что давление низкое и небольшое сотрясение есть, но я ничего такого не чувствую. Голова не болит, и не кружится, и не тошнит, зачем мне здесь торчать?

Я с опаской проговорил, всматриваясь в ее лицо:

– А если тебе станет хуже?

Она серьезно пообещала:

– Я схожу к врачу, когда мы вернемся домой. Это ведь уже скоро. Слушай, Кевин…

Даже в темноте я угадал, что Алисия покраснела.

– Что такое?

– Кевин…

– Что, Алисия?

– Скажи мне… Хотя мы уже говорили об этом. Но теперь ведь все по-другому… Скажи, когда мы вернемся домой, это будем «мы»?

У меня заколотилось сердце: вот оно! Сейчас я должен произнести эти слова.

– Если ты простишь меня, Алисия, – пробормотал я, не решившись на них так сразу.

– За что?!

От изумления у нее взлетел голос, и на соседней кровати кто-то застонал во сне. Она испуганно зажала себе рот, потом переспросила шепотом:

– За что, Кевин?

– За то, что оказалась здесь из-за меня.

– Глупый, – протянула она нежно. – Я ведь только этого и хотела. Сама хотела.

Я спросил тоже шепотом:

– А если б я не полетел к отцу на Пукет? Мы бы так и не узнали?

– Чего не узнали, Кевин? – Голос у нее задрожал. Она уткнулась носом в мою розу.

Набрав воздуха, я выпалил:

– Что мы… Что я люблю тебя, Алисия.

Она вдруг заплакала. Наверное, не только из-за этих слов, которых Алисия ждала целых три года, но из-за всего пережитого за этот день, из-за близости смерти, которая уже так тесно обнимала ее, из-за возвращения к жизни. Эти слезы мог понять только переживший подобное.

Громко постанывая и всхлипывая, Алисия цеплялась за мою рубашку, а я кололся шипами своего последнего цветка и торопливо искал ее мокрые губы, как будто один поцелуй мог утешить и стереть из ее памяти все то страшное, почти смертельное, что приключилось с нами в этом раю на земле.

– Кевин…

– Что, солнышко, что?

– Уведи меня отсюда, пожалуйста. Скорее! Я не хочу, чтобы все… здесь…

Быстро укутав ее в покрывало, я подхватил Алисию на руки, вышел с ней в коридор и торопливо направился к лестнице. Я не был уверен, что легко спущусь с ней вместе с четвертого этажа, но дождаться лифта казалось мне нереальным. Мимо нас провезли каталку с тихо стонавшим мальчиком лет десяти, укрытым по самый подбородок. Сообразив, я крикнул им вслед:

– Третья дверь слева! Там есть свободная кровать, – и шепнул Алисии: – Надеюсь, у них отыщется хотя бы лишнее покрывало.

– Мы вернем его, – заверила она серьезно. Взгляд у нее был немного необычный, словно она смотрела на меня из другого времени.

– Ты хочешь спать? Поспи, я доставлю тебя в целости и сохранности.

Она слабо улыбнулась:

– Я не хочу спать. Я хочу видеть тебя, Кевин. Мне все еще не верится…

– Во что не верится?

– Что это происходит на самом деле. Ты спас меня. Ты любишь меня. Разве это может быть правдой?

– Но это правда.

Закрыв глаза, Алисия повторила шепотом: «Правда». Мне показалось, что она уснула с этим словом, и я подумал, что ей должен присниться счастливый сон. Но вскоре она снова открыла глаза.

– Мы уже на первом этаже, – сообщил я ей, гордясь собственной силой. – Скоро я вынесу тебя на воздух. Там твоей голове станет легче.

Алисия усмехнулась:

– Ей уже хорошо. Ей так хорошо, Кевин, ты даже не представляешь!

– Нет, представляю. Мне ведь также хорошо.

И, словно услышав наш разговор со стороны, тихо спросил, коснувшись губами ее уха:

– Тебе не кажется, что это разговор двух сумасшедших? Вокруг столько горя, стонут все, а мы с тобой говорим о счастье?

– Я читала одну книгу о Второй мировой войне, – вспомнила она. – Забыла автора. О любви мужчины и женщины в концентрационном лагере. Они тоже были счастливы, представляешь? Там было так же страшно, как здесь. Если не хуже.

– Быть счастливым всегда немного стыдно.

– И мне немного стыдно. – Она боязливо косилась на лежавших на земле людей.

Я вспомнил:

– Знаешь, Гарри, кажется, погиб.

– О!

– Сожалею. Никто не видел его живым, мы пытались его найти. Яхта совсем разбита.

Меня мучил вопрос о том, где они находились, когда надвигалась волна, и почему не заметили ее приближения, но не хотелось смущать Алисию еще больше и портить то, что только-только возникло между нами.

– Положи меня на траву, – попросила она. – Где-нибудь под деревом. Где никого нет.

У меня екнуло сердце: неужели она хочет… Или ей просто было необходимо уединение?

Когда я нашел подходящее место, и, опустив Алисию на землю, сел на покрывало рядом с ней, она взяла мою руку и прижала к своей щеке.

– Ты не должен думать о Гарри плохо, – проговорила она, глядя мне в глаза. – Это ужасно, что он погиб. Он был очень добр ко мне… Оказывается, он – старый друг твоего отца. Все его ухаживания за мной – это была только часть спектакля, который задумал Роберт, чтобы в тебе проснулся… бойцовский дух.

– Что это значит?

– Он хотел, чтобы ты приревновал меня к Гарри и начал бороться. Роберт боялся, что иначе мы с тобой так и вернемся в Монтану ни с чем.

Я не мог в это поверить.

– И ты все знала с самого начала?

– Когда он жевал стекло? Нет, конечно! Это, кстати, его излюбленный трюк.

– Серьезно? Он не зарабатывал этим на жизнь? Так ровненько он обгрыз ту рюмку… Очень эффектный номер!

– Согласна. Хотя, представляешь, он и в самом деле доктор политологии!

– Кто бы мог подумать?

Она печально заметила:

– Я чувствую, ты все-таки злишься на Гарри. Это нехорошо, Кевин. Теперь.

Пришлось пообещать:

– Постараюсь больше не злиться. Так он все рассказал о себе уже на яхте?

– Не он. Это твой отец посвятил меня во все утром. Когда мы разговаривали на берегу.

У меня вырвалось:

– А у вас был содержательный разговор…

Она сделала виноватые глаза:

– Ты обиделся? Но что мне было делать, Кевин? Ты же никак не реагировал на меня!

– Я… Я реагировал!

– Только вида не подавал. – У нее вырвался виноватый вздох. – Если честно, мне и вправду хотелось прокатиться на яхте. Не именно на его, на любой. Когда еще доведется?

– А если б я поехал с вами?

Алисия легко рассмеялась, запрокинув голову. Мне показалось, что звезды отразились в ее глазах.

– А ты в любом случае не поехал бы. Отец решил заранее, что не пустит тебя.

Я припомнил, как все было:

– Но ведь он же не мог знать, что мама прилетит именно в этот час! Только не говори, что он и ее втянул в свой заговор!

Улыбнувшись, она покачала головой:

– Нет, конечно. Это был для него настоящий подарок судьбы. Но он придумал бы, как тебя отвлечь, можешь не сомневаться.

Я спросил напрямик:

– В чем я еще могу не сомневаться?

– Во мне, – не медля, ответила Алисия. – Все эти хитрости… Это вынужденное, Кевин! Я ведь уже не знала, как мне быть. Рождество прошло впустую…

– Как же… Мы съели кальмара.

Я надеялся, что она рассмеется, хотя мое чувство юмора, видимо, растворилось в соленой воде, и ничего остроумного мне в голову не приходило.

Легкий смех Алисии пощекотал мне щеку:

– Кевин… Главное в том вечере было не это… Уж точно не кальмар.

– Ночное купание? Теперь ты, наверное, никогда не зайдешь в море?

– Не знаю. – Она прерывисто вздохнула. – У меня весь этот ужас как-то не связался с морем. Я ведь даже не видела эту волну. Меня просто вдруг швырнуло в стену, и все начало трещать и рушиться. Ох…

Я прижал палец к ее губам:

– Давай не будем говорить об этом. Хотя бы какое-то время. Потом, когда ты сможешь…

Она улыбнулась:

– Давай вообще не будем говорить. Ни о чем.

Я спохватился:

– Извини. Я утомил тебя.

– Нет, совсем нет. – Ее голос зазвучал торжественно. – Просто сейчас мне хочется вовсе не разговаривать. Иди ко мне, Кевин.

– Ты…

Алисия протянула руку:

– Просто иди ко мне. Я ведь еще не сказала… Я так люблю тебя. Даже больше, чем просто люблю. Я просто с ума по тебе схожу!

«Отец именно так и сказал!» – вспомнилось мне. Но я не стал говорить ей этого. Она должна была сама сказать мне эти слова, как я ей.

Ее вздох скользнул по моей щеке:

– И то, что я прилетела за тобой, было самым безумным изо всего, что я совершила в жизни! Но знаешь, Кевин, я ничуть не жалею об этом. Хотя мне, наверное, еще долго будут сниться кошмары…

– Надеюсь, я не стану одним из них? – уточнил я на всякий случай.

Она неуверенно обняла меня. Как ни странно, от нее пахнуло не лекарствами, а морем. Может, ее кожа теперь впитала этот запах, и он сделался ее собственным? Я готов был вдыхать его полной грудью. Но все еще не мог поверить, что держу в руках свою самую тайную мечту.

Ее ласковый шепот приятным ознобом прошел по всему моему телу:

– Я надеюсь, ты станешь моим лучшим сном. И явью. И всей жизнью. Скажи, такое возможно?

– После того что мы пережили, только такое и возможно, – сказал я ей.

И она поверила мне.