Текст книги "Жаркие ночи"

Автор книги: Натали Митчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Едва уловимая улыбка опять заиграла на его губах. Он нехотя согласился:

– Конечно. Тогда, хочешь, я тебе расскажу…

«Обо мне?!» – едва не вырвалось у меня, но Кевин уже закончил:

– …о том, какая она?

Я произнесла упавшим голосом:

– Ну конечно. Расскажи.

Но в этот момент за соседним столом раздался взрыв смеха, и я испугалась, что Кевин сейчас очнется, выйдет из того состояния, в которое погрузило его пламя свечи и наш разговор. И тогда я не узнаю, какая она.

А мне действительно хотелось выяснить это, хотя и было больно. Но неизвестность была еще мучительнее. Когда он расскажет мне все о ней, я хотя бы буду представлять, к чему можно придраться, чтобы разочаровать в ней Кевина. Побуждения не слишком благородные, особенно если учесть мою недавнюю тягу к самопожертвованию, но кто на моем месте поступил бы иначе? Тем более та девушка и не догадывается ни о чем. Ей больно не будет…

Но Кевина не смутил этот неуместный смех. Когда все более или менее успокоились, он неожиданно заговорил… стихами. Я так и замерла, ловя каждое слово.

 
Когда от снега слепнут мои окна,
Я начинаю лучше видеть свет,
Что от тебя исходит. Зимний вечер
Становится вдруг солнечным и теплым,
Как твои волосы, как смех в твоих глазах.
Весны ль скользнет дыхание по коже,
Мне чудится, что это ты подкралась —
Босая, легконогая богиня,
В чьем смехе озорство и тихий шепот
Влюбленных всех времен. Его я слышу,
И одиночество мое, как ваза
Старинная пускает сетку трещин…
 

– Чьи это стихи? – спросила я, когда он замолчал, по-прежнему отводя глаза.

В горле у меня возник горький ком, мешавший говорить, но Кевин не должен был заподозрить, как меня тянет расплакаться.

Опять скользнула его улыбка:

– Ты у нас изучаешь литературу…

– Я не знаю этих стихов.

– Теперь знаешь. Теперь ты все знаешь.

Мне не удалось скрыть недоверия:

– Она действительно похожа на богиню?

– Она и есть богиня.

– Тогда я с ней не знакома. Я не помню никого похожего.

– Ты просто не видишь этого…

Пришлось признать очевидное:

– Это твои стихи?

– Что будешь на десерт? – спросил он совсем другим, до отвращения деловым тоном.

– Это твои стихи, Кевин?

Кевин раскрыл меню:

– «Банановый рай» не желаешь? Наверное, что-то фантастическое. Надо попробовать. Давай? Или лучше «Фруктовый салат»?

– Конечно, ты не станешь счастливым, – прорвало меня. – Если боишься даже свое авторство признать!

Быстро оглядевшись, он шепотом призвал меня говорить потише:

– Алисия! Мы тут не одни.

Но я уже не могла остановиться:

– А ей ты, наверное, сам в жизни не признаешься! И будешь до глубокой старости упиваться своим несчастьем. Неразделенной любовью, годной только на то, чтобы стихи писать.

Он вдруг спокойно спросил:

– Разве это не лучшее, для чего существует любовь?

– Я думала… Я думала, что лучшее – это дети, рожденные от этой любви…

– Ну, одно другому не мешает, – заметил Кевин философски.

Он был совершенно прав. Если б Кевин хотел от меня детей, я была бы совсем не против, чтобы он еще и стихи об этом написал.

– На улице совсем стемнело, – только сейчас заметила я. – А у меня еще даже комнаты нет. Нормальные люди сначала снимают номер, а потом идут ужинать.

– Алисия, – протянул он каким-то странным тоном, – какое тебе может быть дело до нормальных людей? Они ведь не интересны.

– Но их большинство.

Кевин вдруг выпрямился:

– И один из них сейчас направляется к нам. К тебе, если не ошибаюсь.

Не оборачиваясь, я спросила испуганно:

– Кто это? Твой отец?

– Мой отец? – удивился он. – Ты считаешь его нормальным?

Я нетерпеливо перебила его:

– Ну, тогда кто там, Кевин?

– Желающий потанцевать с тобой. – У него как-то странно дрогнуло лицо. – Я почти уверен.

– Со мной?

– Ты же самая красивая в этом зале, – проговорил он совсем тихо.

У меня обрадованно подскочило сердце, но в этот момент рядом с нашим столиком возник… Боже, как он был красив! Честное слово, я в жизни не видела таких мужчин. Да и на экране тоже.

Глаза у него были огромные, темные и печальные, но не такие сумасшедшие, как у Аль Пачино. И нос не итальянский, довольно тонкий. Крупные губы улыбались мне, но в этой улыбке я не увидела попытки соблазнить. Он улыбался с неподдельной радостью, и это поразило меня. Длинные черные волосы разлетались над высоким лбом ширококрылой чайкой, которую хотелось немедленно приручить. Хотелось бы в том случае, если б в моей жизни не было Кевина…

– Позвольте пригласить вашу даму? – спросил незнакомец у Кевина, и эта несовременная церемонность тронула меня.

Кевин смотрел без улыбки:

– Если дама не возражает…

– Разве в этом ресторане танцуют?

Я уже решила про себя, что придется отказать этому красавцу. Но мне хотелось сделать это помягче. Хотелось, чтобы он сам пришел к мысли, что идея пригласить меня была не самой лучшей.

Тот улыбнулся:

– В Таиланде запрещено только дурно отзываться о членах королевской семьи и касаться головы тайца. Даже с добрыми намерениями.

– Почему? – вырвалось у меня.

– Они считают эту часть своего тела самой важной. Сакральной, если хотите. Не стоит гладить даже детей, – предупредил незнакомец. – Кстати, позвольте представиться: Гарри Форстер. Доктор политологии.

Я была разочарована:

– Я думала, вы артист.

Преодолев необъяснимую неприязнь, Кевин сделал приглашающий жест:

– Может быть, присядете, мистер Форстер?

Мне захотелось крикнуть: «Зачем он нам, Кевин?! Прогони его!»

– Просто Гарри… – Форстер с достоинством наклонил голову.

– Это Алисия Браун, я – Кевин Райт.

Устроившись за нашим столом, Гарри посмотрел на меня с любопытством:

– Браун? Позвольте, но ваша фамилия должна быть Голд. Золотая.

– Я должна сменить фамилию? – оживилась я. – Я с удовольствием.

В эту минуту я подумала о своем отце, который с ума сошел бы от злости, если б я это сделала, но Форстер неправильно понял меня.

– Вот как? – спросил он заинтересованно. – Это совсем не сложно. И какую же вы предпочтете?

Я, наконец, поняла, о чем он. «Провоцируешь меня? – Мне вдруг стало весело. – Ну ладно же…»

– Форстер – красивая фамилия, – прощебетала я, ласково улыбаясь.

И тут увидела лицо Кевина. Он не был ни обижен, ни обозлен. Он выглядел разочарованным. Во мне.

– Я пошутила! – выкрикнула я, обращаясь только к нему.

Но Форстер отреагировал первым:

– Вы не предупредили, что шутите, Алисия. Я воспринял ваши слова всерьез. И я прошу вашей руки. Смею надеяться, вы отдадите мне и сердце.

– Что? – Я растерянно посмотрела сначала на него, потом – умоляюще – на Кевина. – Если это тоже шутка, Гарри, то совсем несмешная.

– Это не шутка, Алисия. Разве я посмел бы? Видите ли, я отчасти… экстрасенс.

Я с сомнением уточнила:

– Политолог-экстрасенс? Что-то я не слышала о такой профессии.

– И я сразу чувствую, что именно составляет того или иного человека. Добро или зло. Свет или тьма.

– И что же вы…

– В вас – добро и свет.

Он произнес эти слова с таким благоговением, что мне стало неловко.

– Вы сильно преувеличиваете, – пробормотала я. – Мне доводилось и злиться, и врать, и…

– Но все это в прошлом.

– А! – Я опять развеселилась. – Встреча с вами, да, Гарри? Это рубеж? Между старой и новой жизнью?

– Если хотите…

Кевин неожиданно поднялся:

– Пожалуй, я выйду на воздух.

Я вскочила:

– И я с тобой!

Немедленно поднявшись, Гарри спросил:

– Прекрасная Алисия, неужели вы не оставляете мне ни малейшего шанса?

– На что? – разозлилась я. – Гарри, перестаньте же ломать комедию!

Но оказалось, что комедия только начиналась. Взяв со стола пустую рюмку, Форстер внимательно осмотрел ее и печально сказал:

– Я съем ее на ваших глазах, если вы не выйдете за меня замуж.

Кевин невозмутимо уточнил:

– Целиком?

– Что это за новости? – Я взглянула на Кевина, но он не улыбнулся. – Гарри, это уже не смешно…

Тот согласно кивнул:

– Нисколько. Так вы согласны стать моей женой, Алисия? Ваше слово…

– Отстаньте от меня, мистер Форстер, – разозлилась я. – Что вы задумали? Испортить нам рождественский вечер? Вас его отец подослал?

Гарри оживился:

– Так вы здесь с отцом, мальчик?

И вдруг с хрустом откусил от рюмки. Я взвизгнула от испуга, но Форстер только улыбнулся. Шагнув к нему, Кевин схватил его за плечо:

– Вы совсем с ума сошли, Гарри? Вы же пугаете девушку! Это…

– Я буду есть стекло до тех пор, пока она не скажет мне «да», – невнятно произнес Форстер, продолжая жевать. – Мне не составит труда проглотить это стеклянное месиво, мой желудок и не к такому привык.

И он откусил еще раз.

Я закричала в отчаянии:

– Ну и жуйте свое стекло, сколько влезет! Мне-то что до этого? Вы – просто псих, Форстер! Самый настоящий псих! Признайтесь, никакой вы не политолог! Кто вы такой на самом деле?

– Я – ваша судьба, Алисия!

– Вы ошибаетесь, Гарри, – неожиданно спокойно проговорил Кевин и взял меня за руку. – Это я – ее судьба. Алисия уже давно дала слово выйти за меня замуж.

Не помню, как мы выбрались из этого ресторана, потому что я рыдала, повиснув у Кевина на руках. Не столько из-за представления, устроенного Гарри Форстером, сколько из-за слов Кевина, которые потрясли меня совпадением с моей мечтой. Невозможной мечтой…

– Прости, Алисия, – шептал Кевин и тащил меня куда-то. – Это, конечно, чертовски нагло с моей стороны… Но я был вынужден сказать такое, чтобы этот сумасшедший отстал от нас.

Он говорил мне «прости», он повторял это снова и снова, а мне хотелось только одного: чтобы Кевин сам воспринял свои слова всерьез. Но я опять не смогла сказать ему об этом…

6

Кевин сделал самое лучшее, что только и могло меня успокоить: он привел меня к морю. Вокруг не было ни души, хотя на Пукете почти немыслимо остаться наедине. От удивления я даже успокоилась.

– Где это мы?

Было темно, и все же мне показалось, что глаза его блеснули от радости:

– Я еще позавчера нашел эту бухту. Думал, больше сюда и не приду. Расслабься, Алисия, сюда и днем-то никто не заглядывает. Этот чокнутый Гарри Форстер уж точно нас здесь не найдет.

Бережно усадив меня на уже остывший песок, Кевин присел рядом. Говор волн заглушал его дыхание, а мне хотелось слышать и то и другое. Незаметно подвинувшись, я коснулась его локтем, но, кажется, он не заметил. Мы долго сидели, просто глядя на глянцевую в свете луны тьму моря, и ни о чем не говорили. Близость вечности успокаивала и зачаровывала. Рядом с этим исполином – морем – все мои наивные надежды и горькие слезы стали казаться детскими пустяками.

– Иногда я начинаю понимать, почему отец не может уехать отсюда, – негромко произнес Кевин. – Простить не могу, но – понимаю. Море завораживает.

– Околдовывает…

– Я ведь тоже никогда не видел его раньше. Совсем как ты…

Я улыбнулась, повернув к нему лицо, чтобы он понял, что я говорю не всерьез:

– Давай останемся тут. Будем жить, как твой отец в тайском домике.

Не заметив того, я сказала об одномдомике, как будто уже было решено, что мы должны жить вместе. Но Кевин тоже не обратил внимания на эту оговорку. Его заботило другое. Я и не ожидала, что его мысли могут сейчас быть заняты столь практическими вещами:

– У отца есть на что жить. А мы с тобой? У тебя ведь, сама говорила, хватит только на самый дешевый мотель. Здесь таких нет, Алисия… Хотя мне тоже хотелось бы задержаться тут.

– Прочитай еще что-нибудь, – попросила я, хотя это был с моей стороны чистой воды мазохизм.

Он покосился на меня:

– Тебе действительно понравились эти стихи? Но ты ведь наверняка и получше знаешь… Может, прочтешь что-нибудь из классики?

– Кевин! Это ведь твоистихи! Как ты можешь говорить, что они хуже?!

– Да это ведь… Алисия, такие стихи может написать любой. Для этого не нужно таланта. Для этого необходимо влюбиться, вот и все.

– Почему же у меня ничего не пишется? – пробормотала я озадаченно.

Кевин вздрогнул:

– У тебя? А ты… У тебя кто-то есть?

– Есть, – призналась я через силу. – Вернее сказать: и есть, и нет.

– Как это? Он женат?

– О господи! Нет, насколько я знаю.

– Почему же его… как бы нет?

Я не удержала вздох:

– Потому что… Он тоже не знает о том… как я к нему отношусь.

– Поразительно, – прошептал Кевин. – Неужели тебе тоже трудно признаться ему?

– Что же в этом поразительного?

– Такая девушка… Да тебе стоит только намекнуть, и он рухнет к твоим ногам.

Мне стало смешно, когда я представила Кевина, повалившегося мне в ноги.

– Не думаю. Хотя, может, попробовать?

– Почему бы нет?

– Написать стихи? Такие, как ты, я вряд ли смогу выжать из себя…

Кевин предложил без особого энтузиазма:

– А ты попробуй.

Чувствовалось, что ему и дела нет до того, что у меня из этого получится. И все же я решила рискнуть. Вобрав в грудь воздуха, я предупредила:

– Сейчас начну.

Он удивился:

– Прямо сейчас?

Я повторила его слова:

– Почему бы нет?

– Действительно… А ты запомнишь их, чтобы потом повторить ему?

– Пусть это тебя не заботит. Так… – Я засмеялась, откинув голову, – звезды весело подмигнули мне. – Ничего не выйдет! Я в жизни не писала стихов!

Откинувшись, Кевин растянулся на песке:

– Давай, Алисия, смелее! Ты же изучаешь литературу. Наверное, столько стихов прочла, что свои написать уже ничего не стоит.

– Читать чужие и писать свои – это не одно и то же.

Он согласился:

– Я знаю. Так ты рискнешь или нет?

– Ну, ладно…

Немного помолчав, я нерешительно начала:

 
Из теплой тьмы мне подмигнет звезда,
Поверившая в то, что все возможно.
Что я коснусь тебя неосторожно,
И свет Вселенной снизойдет сюда,
Где только мы вдвоем, и шепот волн.
Не существуют ни вчера, ни завтра,
Не… не…
 

Я рассмеялась:

– Все! Заклинило.

– Ну, ты даешь, – с уважением протянул Кевин. – Так с ходу сочинить рифмованные стихи, это не каждый может, согласись.

– Это не стихи, Кевин, – сказала я с сожалением.

Он посмотрел на море:

– Когда с тобой рядом будет тот, кому ты хочешь их посвятить, у тебя получится еще лучше.

«В таком случае лучше некуда», – отозвалась я про себя. У меня был шанс поразить его своим недюжинным талантом, но мне и это не удалось.

– Пойдем купаться, – предложила я и поднялась первой. – Как ты относишься к нудизму, а, Кевин?

Он театральным жестом закрыл лицо ладонями:

– Ах! Ты смущаешь меня.

– Нет, правда, Кевин! Пойдем искупнемся. Вода наверняка теплая.

– Ночное купание – это так романтично, – заметил он с легкой ехидцей.

Но я не поддалась:

– Не увиливай, Кевин. Ты что, стесняешься своего тела? Не поверю!

– Я стесняюсь твоего.

– В каком смысле? Ты боишься, что я окажусь костлявой уродиной?

Теперь он замахал руками:

– Ну что вы, мисс! Что вы… У меня и в мыслях такого не было! Я боюсь, что ты окажешься еще лучше, чем я только могу представить.

Это мне очень даже понравилось. Выходило, будто он представлял меня.

– Ну, как хочешь, – сказала я, и быстро, чтобы это не было похоже на стриптиз, стянула единственное платье, которое догадалась взять с собой.

Отвернувшись, я сняла и трусики и побежала к воде, не дав Кевину рассмотреть себя. Я надеялась, что любопытство погонит его следом. Пусть он и влюблен в кого-то, но это ведь не мешает смотреть на других. И, кто знает, вдруг то, что он увидит сейчас, понравится ему еще больше, чем…

Море встретило меня теплой лаской. Оно мягко скользило по коже, заставляя меня замирать от наслаждения. Немного воображения, и вот я уже в руках Кевина, который так дорожит каждой секундой, что не убирает ладоней. Он проводит снизу вверх, сверху вниз, он гладит меня, то сжимая руки, то расслабляя…

– Берегись!

Расплескивая воду, Кевин промчался мимо меня, совершенно обнаженный, размахивающий руками, как расшалившийся мальчишка. Я так и ахнула, увидев его голую спину, но он нырнул так быстро, что я ничего не успела рассмотреть. Мне захотелось крикнуть: «Стой! Дай же мне наглядеться на тебя».

– Здесь уже глубоко! – закричал он восторженно. – Иди сюда, не бойся.

Мне пришлось напомнить:

– Я в первый раз в море.

– Все когда-нибудь бывает в первый раз, – ответил он двусмысленно.

– Даже если знаешь это наверняка, все равно страшно, – заметила я.

Кевин снова нырнул, потом подскочил над водой, как дельфин, блеснул длинным телом. И я побежала к нему, с трудом преодолевая мягкое сопротивление воды. Почему море не пускало меня к нему? Или оно хотело, чтобы я приложила больше сил?

– Как тут чудесно! Чудесно!

Он брызнул водой:

– Девочка из штата Монтана. Немного же тебе нужно для счастья.

«Немного, – согласилась я про себя. – Ты и теплое море. Что еще надо?»

– Я не слишком честолюбива, – ответила я. – Для счастья мне не нужна стремительная карьера. Я, знаешь ли, хочу совсем другого.

Отерев мокрое лицо ладонями, Кевин с опаской, как мне показалось, заметил:

– Ты – редкая девушка.

Мы стояли по плечи в воде на некотором расстоянии друг от друга. После этих его слов мне показалось, что он еще отодвинулся. Может, рядом с чем-то редким особенно обостренно чувствуешь себя заурядным? Как же должны страдать сотрудники Лувра…

На всякий случай я ответила:

– Спасибо.

– Мне казалось, что уже не осталось тех, кто хочет просто быть женой и матерью…

– А разве я сказала, что хочу только этого?

– Нет? Мне показалось…

Почему-то мне очень хотелось, чтобы Кевин разобрался в том, какая я на самом деле и какой представляю свою будущую жизнь.

– Я вовсе не против того, чтобы состояться в каком-то деле, – заговорила я, как всегда, когда волновалась, немного сбивчиво. – Но само по себе это не может сделать меня счастливой. Без любви – нет.

Он что-то должен был ответить на это, но Кевин промолчал. Тогда я потребовала:

– А ты, Кевин? Можешь сказать мне? Как ты ощущаешь свое будущее?

– Ощущаешь? – переспросил он. – Интересно… Обычно говорят: как ты представляешь?

– Ну ладно, как ты это представляешь?

– Нет-нет! Мне-то как раз понравилось, как ты это сказала.

Я взмолилась:

– О господи, Кевин! Ты можешь просто ответить?

Шлепнув по воде, он запрокинул голову. Я тоже взглянула вверх, да так и замерла. Звездное небо над нами затягивало, хотелось лечь на воду и смотреть, смотреть, смотреть… Никто больше не подмигивал нам сверху, за нами внимательно наблюдали. И было как-то страшно не оправдать этого высшего интереса.

– А давай ляжем на воду, – неожиданно предложил Кевин. – Она удержит, не бойся.

Я восхитилась:

– Кевин! Нас посетила одна и та же мысль.

Его ладонь прижалась к моей спине. Сначала слегка, потом увереннее.

– Ложись, я поддержу.

«Подумать только: я лежу рядом с ним, на нас никакой одежды, и это не имеет ничего общего с сексом». – Меня даже развеселило это.

Оттолкнувшись ото дна, я попыталась лечь, однако ноги потянуло вниз, и я едва не ушла под воду, но Кевин успел подхватить меня. Он держал меня на руках посреди черного моря, и эта нежданная и ожидаемая минута, пока мы прижимались друг к другу, и была тем самым счастьем, о котором мы столько говорили в тот вечер.

– Такого Рождества у меня еще не было, – сказал он совсем тихо, но все звуки, что могли заглушить его голос, были сейчас так далеко.

Я прошептала в ответ:

– Как хорошо, что ты нашел эту бухту.

– Тебе нравится здесь?

– Мне нравится.

– Сейчас я положу тебя на воду. Просто расслабься, вода подхватит тебя.

– А тебе тяжело меня держать?

Он наклонил голову:

– Что ты… Совсем не тяжело…

Его шепот скользил по моим губам, я втягивала его дыхание, мы дышали одним воздухом… И все же я не могла не помнить о том, что не имею на это права. Все, что представлял собой Кевин, принадлежало другой девушке. Той, легконогой, похожей на богиню…

«Но этот час – мой», – убедила я себя и мысленно попросила у нее прощения. Потом… Может быть, уже завтра она получит его назад в целости и сохранности. Если захочет, конечно. А пока…

Кевин так и не положил меня на воду. Продолжая держать на руках, он стал чуть-чуть покачиваться, точно баюкал меня. Даже начал напевать что-то, хотя и уверял, будто у него совсем нет слуха. А я прижималась к нему всем телом, едва ощутимо терлась щекой о его влажное плечо, и мне было так хорошо, что не хотелось ничего большего. Только быть в его руках. Всю жизнь.

Но это не могло продолжаться бесконечно. Мы просто-напросто начали замерзать, хотя Кевин казался таким горячим… Я почувствовала, как он едва заметно передернулся, и спохватилась:

– Кевин, прости! Поставь меня на ноги. Я так разнежилась, что обо всем забыла.

Он снова прошептал:

– Самое удивительное Рождество…

– Мы этого не забудем, правда?

– Это уж точно.

Я произнесла торжественным тоном:

– Отныне в каждый рождественский вечер мы будем вспоминать этот остров, и это море, и… Ты – меня, а я – тебя. Правда, Кевин? Даже когда ты будешь с той девушкой. Обещай мне.

– Я просто не смогу этого забыть.

– И никогда не привози ее сюда, ладно?

Поставив меня на ноги, он немного помолчал:

– Она никогда и не поедет со мной никуда… Сознательно – не поедет.

– А как можно поехать бессознательно? – заинтересовалась я. – Ты собираешься усыпить ее хлороформом и привезти сюда в мешке?

Кевин рассмеялся:

– А это идея! Вообще-то я имел в виду, что мы опять можем оказаться здесь независимо друг от друга.

– Мы?

– То есть… Как мы с тобой.

Чтобы смыть разочарование, я окунулась с головой в теплую воду:

– А, вот ты о чем…

– Ты умеешь плавать? – вдруг спросил он.

– Плавать? Ну конечно. Немного.

– Тогда поплыли?

И он первым бросился вперед. Плыл Кевин с такой энергией, что я испугалась, будто он в считанные минуты достигнет горизонта и скроется от меня. Я даже взвизгнула от страха:

– Кевин! Не так быстро!

– Я только туда и обратно, – крикнул он. – Понимаешь, это необходимо!

И засмеялся, плеснув в меня водой.

«Да ведь он возбужден! – обрадовалась я. – Хоть как-то, но я действую на него».

Хотя это «хоть как-то» не очень меня устраивало, я все же почувствовала прилив бодрости. И погналась вслед за Кевином что было сил. Наверное, это не очень хорошо у меня получалось, потому что Кевин расхохотался, обернувшись и увидев, какие фонтаны брызг вылетают из-под моих ног.

– Да ты просто суперпловчиха! – крикнул он, блеснув зубами.

– Очень смешно!

– Догоняй, или я уплыву… Куда отсюда можно выплыть?

– Понятия не имею! Но только ты не смей меня тут бросать! А может, лучше вернемся на берег?

– Зачем? Ты уже устала?

В этот момент я хлебнула воды, которая на вкус оказалась не такой прекрасной, как на вид.

– Кевин! У меня все жжет в носу! Фу, как противно! Спаси меня!

– Ну, если ты так ставишь вопрос…

Подплыв ко мне, он произнес с сомнением:

– Вообще-то спасают, хватая за волосы… Но, по-моему, ты нисколько не паникуешь, так что…

И он приобнял меня, осторожно прижав. Так мы и поплыли к берегу, как единое существо, живущее в ритме любви. Моей любви.

Ступив на берег, мы оба бросились одеваться, точно лишенные защиты моря, сразу устыдились своей наготы. Друг на друга мы не смотрели, и мне подумалось, что мы ведем себя, как двенадцатилетние скауты, отбившиеся от своего отряда. Хотя некоторые двенадцатилетние сейчас куда смелее, чем мы…

«Если б я любила его чуть меньше, – подумала я с тоской, которая грозила испортить весь этот вечер, – мне ничего не стоило бы соблазнить его».

– Спасибо тебе за это Рождество, – сказал Кевин, когда я повернулась.

Я испугалась:

– Кевин! Ты говоришь так, будто мы сейчас распрощаемся…

– Нет. Я надеюсь, что отец пустит нас обоих.

Я изумилась:

– Ты предлагаешь нам спать втроем на одной кровати? Она, конечно, как аэродром, но…

– Мы с отцом охотно уступим ее тебе, – пообещал Кевин таким любезным тоном, словно мы были едва знакомы и не он только что рубил волны, чтобы успокоиться после иллюзорной близости со мной.

Я подумала: «Вот спасибо! Ему и в голову не приходит, что можно провести со мной и ночь. Она могла бы оказаться не хуже вечера».

– Сомневаюсь, что твой отец придет в восторг.

– В нем еще сохранилось кое-что от джентльмена, – заверил Кевин.

У меня вырвался смешок:

– Что именно?

– Вот увидишь, он будет не против.

«Он был бы не против и устроиться на кровати втроем», – убежденно подумала я, но Кевину решила этого не говорить. Он и так был невысокого мнения о своем родителе.

– А давай поспорим! – азартно предложила я. – Если он меня выставит, я еще и угощу тебя завтраком, а если…

Он перебил:

– Ясно. Завтрак за мной.

– Ты так уверен?

– Абсолютно.

– Знал бы он, что мы делаем на него ставки!

Кевин заверил:

– О, он и сам азартен до неприличия! Вчера он таскал меня смотреть петушиные бои. Проигрался в пух и прах. Я говорил ему, что не на того надо ставить.

Это неподдельно ужаснуло меня:

– Кевин! Не может быть! Ты смотрел, как птицы убивают друг друга?

– Все остались живы! В Таиланде это не такое уж жестокое зрелище. Здесь петухам не надевают железных шпор и лезвий на перья.

– А где-то надевают?!

– Да почти во всех азиатских странах! А тут им даже пытаются прикрыть природные шпоры, чтобы они меньше поранили друг друга. Надевают на ноги нечто похожее на боксерские перчатки. Они, между прочим, дерутся главным образом ногами. Кстати, петухи-бойцы здесь стоят по нескольку сотен долларов…

– Каждый?

– Каждый. Пойдем?

Мы медленно побрели по песку, продолжая говорить о петушиных боях, которые нисколько не заинтересовали бы меня, если б об этом рассказывал кто-то другой. Но в устах Кевина все наполнялось особым смыслом.

– Говорят, в Бангкоке есть магазин, где продают специальные намордники для таких петухов.

– Намордники?

– Скорее, наклювники. И специальные эластичные бинты для петухов.

– Тонюсенькие?

– Им тут же после боя дезинфицируют раны, зашивают. А еще перья из глотки вытаскивают.

Я засмеялась, представив эту картину.

– Ага, теперь тебе это уже не кажется таким ужасным? – Кевин вдруг поймал мою руку и переплел свои пальцы с моими.

Это была простая, почти детская ласка, но у меня от нее так пронзительно защемило сердце, что мне почудилось: оно вот-вот остановится. У меня и раньше были бойфренды, некоторые из них очень волновали меня, но еще ничье прикосновение не пронизывало меня нежностью насквозь. У меня даже в ушах зазвенело оттого, как жарко прихлынула к голове кровь.

Я вдруг ощутила себя деревом, сквозь которое текут земные соки, наполняя его жизнью, и из этой жизни уже готовы проклюнуться почки, уже набухшие наслаждением. По всему телу забегали мурашки, мне показалось, что даже волосы зашевелились от их движения и с готовностью затвердели соски, которых Кевин так и не коснулся в море. Он мог бы сделать это как бы нечаянно, я, естественно, и слова не сказала бы, но ему не пришло это в голову. Или он так хорошо владел собой?

Он и сейчас совершенно спокойно рассказывал, продолжая перебирать мои пальцы:

– Ты не поверишь, но для таких петухов даже выпускают специальные тренажеры! Беговые дорожки, как для людей. На них даже скорость регулируется. Стоят по двести двадцать долларов, это для тайцев немало.

– Для меня тоже, – выдохнула я, чтобы хоть что-то сказать. И даже не промахнулась с ответом.

– Да и для меня.

Я вдруг вспомнила:

– Кевин, а где ты подрабатываешь?

– Я… – Он заметно смутился. – Я нянчусь с маленькими детьми. А что? Мне нравятся дети.

– У меня от тебя голова кругом! – призналась я. – Ты и стихи пишешь, и петушиные бои смотришь, и детей нянчишь… Как это все в тебе уживается?

Он слегка стиснул мои пальцы, отчего у меня опять пронзительно напряглось в животе.

– Не знаю. Я – такой. Мне все это – в кайф, понимаешь? Тебе это не нравится?

– Наоборот, – ответила я коротко, а сама подумала: «Мне все в тебе нравится больше и больше. И мне в кайф быть с тобой, Кевин. Просто так – рука в руке».